6
Впереди в пространстве повисла планета Сириуса – тускло-серый мир с полюсами, покрытыми непроницаемыми тучами, с блестящими черными зеркалами мелководных экваториальных морей и двумя крупнейшими континентами, состоявшими из плоских серых равнин, разделенных горными хребтами и усеянных тлеющими вулканами. «Феб» занял орбиту в тридцати двух тысячах километров над планетой; капитан Гондар определил местонахождение земной колонии и передал по радио сообщение о своем прибытии.
Вскоре было получено ответное сообщение, приглашавшее корабль приземлиться. Гондар загрузил надлежащую программу в компьютер автопилота, и «Феб» стал опускаться по пологой спирали.
Тускло-серый шар становился все больше; снаружи, за оболочкой корабля, стала вздыхать и свистеть атмосфера. Земная колония находилась на краю Присыпанной равнины, в тени величественной возвышенности Трапезус; здесь и приземлился «Феб».
На протяжении предыдущих трех суток атмосфера корабля постепенно приводилась в соответствие с давлением и составом атмосферы на планете Сириуса; кроме того, пассажирам и экипажу сделали инъекции тщательно отмеренных доз препаратов, сводивших к минимуму биологические побочные действия предстоявших изменений. Поэтому после посадки не было никаких задержек. Люки открылись, опустился широкий пологий трап. Капитан Гондар спустился по трапу в сопровождении леди Изабель и Бернарда Бикеля; за ними последовала вся труппа. Небо над головой было темно-серым – в нем холодным белым светом сиял далекий Сириус. Примерно в полукилометре от корабля виднелась линия белесых бетонных строений, напоминавших скорее бараки, нежели административные помещения торгового представительства.
Комендант Дайрус Больцен прибыл с одним из помощников, чтобы встретить новоприбывших: худощавый человек с коротко подстриженными волосами песочного оттенка и аскетическими чертами лица, на котором словно застыло выражение суховатого скептицизма. Теперь он деловито подошел к кораблю, с любопытством поглядывая на собравшуюся у трапа галдящую, полную энтузиазма толпу музыкантов: «Меня зовут Дайрус Больцен, я комендант. Добро пожаловать в земную колонию на планете Сириуса! С первого взгляда наше поселение выглядит невзрачно, а при ближайшем знакомстве производит еще худшее впечатление».
Капитан Гондар вежливо рассмеялся: «Я – Гондар, капитан корабля. Позвольте представить леди Изабель Грэйс и господина Бернарда Бикеля – насколько мне известно, вы с ним уже знакомы».
«Да, конечно. Привет, Бикель! Рад видеть вас снова».
«Не могу представить лично остальных, но все они – знаменитые музыканты и оперные певцы».
Соломенные брови коменданта Больцена взметнулись: «Оперная труппа? Что вас сюда привело? На планете Сириуса нет никаких театров».
«Мы привезли с собой собственный театр, – ответила леди Изабель. – И предлагаем, с вашего разрешения, представить постановку „Фиделио“».
Дайрус Больцен почесал в затылке и обернулся к помощнику, после чего покосился на Бикеля, всецело поглощенного созерцанием пейзажа. Комендант взглянул на Адольфа Гондара – тот невозмутимо встретился с ним глазами. Комендант снова обратился к леди Изабель: «Все это замечательно – по сути дела, достойно восхищения – но на всей планете всего пять человек, причем двое отправились на разведку ископаемых».
«Конечно, мы будем приветствовать вас в числе зрителей! – отозвалась леди Изабель. – Тем не менее, вероятно, следует пояснить наши намерения. Мы предпочитаем думать о себе, как о музыкальных миссионерах: мы хотели бы познакомить разумных инопланетян Галактики, никогда не слышавших земной музыки, с классической оперой. А бизантавры, несомненно, относятся к числу разумных инопланетян».
Дайрус Больцен дернул себя за подбородок: «То есть вы намерены исполнить оперу на сцене – перед бзантами?»
«Именно так. И не просто оперу, а „Фиделио“!»
Больцен поразмышлял несколько секунд: «Одна из моих основных обязанностей заключается в предотвращении эксплуатации бизантавров или дурного обращения с ними. Не вижу, однако, каким образом исполнение оперы могло бы нанести им ущерб».
«О каком ущербе может быть речь?»
«Надеюсь, вы не собираетесь брать плату за вход? В таком случае вас ждет разочарование. У бзантов нет ни малейшего понятия об условных денежных единицах».
«Если потребуется, наши постановки будут предлагаться бесплатно, без предъявления к зрителям каких-либо требований».
Больцен пожал плечами: «В таком случае, приступайте! Мне будет любопытно увидеть, что из этого получится. Вы сказали, что привезли собственный театр?»
«Разумеется. Капитан Гондар, не могли бы вы продемонстрировать, как открывается сцена и как приготавливается зрительный зал? Андрей! Может быть, пора заняться декорациями?»
«Будет сделано, мадам. Сию минуту!» – капитан Гондар и Андрей Сцинк вернулись по трапу в корабль.
Леди Изабель огляделась по сторонам и оценила ландшафт: «Я ожидала чего-то более впечатляющего. Какой-то архитектуры, на худой конец, отражающей стилем местную культуру».
Больцен рассмеялся: «Бзанты разумны, в этом нет сомнений. Но они пользуются умственными способностями постольку, поскольку это согласуется с их целями – если вы понимаете, что я имею в виду».
«Боюсь, я вас не совсем понимаю».
«Что ж, я имею в виду вот что. Бизантавры пользуются умственными способностями так же, как люди – то есть для того, чтобы облегчить свою жизнь, сделать ее безопасной и приятной. Их методы обработки скальных пород и выращивания лишайников на террасах свидетельствуют о недюжинном интеллекте. Кстати, террасы можно заметить даже отсюда – там, на склоне холма… Но в глубине своих пещер бзанты думают думы, которые привели бы нас в полное замешательство, даже если бы мы умели в них разобраться».
«Бизантавры неспособны выражать мысли? – спросила леди Изабель. – Разве между ними и людьми нет никакого обмена идеями?»
«Я бы не сказал, что никакого обмена нет. Туземцы достаточно проницательны, когда это им для чего-то нужно, и многие из них изъясняются на человеческом языке с поразительной легкостью. Но в то же время, общаясь с ними, невозможно не задумываться… невозможно не подозревать, что все это – не более чем виртуозная мимикрия».
«У них нет письменности? Они не пользуются пиктограммами, изобразительными символами?»
«Королевские гиганты, населяющие Трапезус, умеют читать и писать – по меньшей мере, некоторые из них – и у них есть своя математика. Кстати, никто из земных ученых не может постигнуть математику бзантов. За несколько минут невозможно дать достаточное представление о природе бизантавров. Для того, чтобы даже поверхностно с ними познакомиться, необходимо прожить с ними долгие годы».
«И все же, как насчет музыки? – не отступала леди Изабель. – Есть ли у них музыкальный слух? Сочиняют ли они музыку сами? Существуют ли какие-нибудь туземные музыкальные формы самовыражения?»
«Подозреваю, что на ваши вопросы следует дать отрицательный ответ, – осторожно и вежливо ответил Дайрус Больцен. – Но, конечно же, я не могу быть уверен на сто процентов. Я провел на этой станции шесть лет, но продолжаю сталкиваться с вещами, приводящими меня в недоумение».
Леди Изабель коротко кивнула. Ей не слишком понравились манеры Дайруса Больцена, хотя он не предоставил ей никакого конкретного повода для порицания. Теперь она церемонно представила коменданту участников труппы, искоса наблюдая за реакцией Больцена по мере того, как произносились знаменитые имена. Судя по всему, имена эти для него ничего не значили. «Так я и думала! – сделала вывод леди Изабель. – Этот человек музыкально безграмотен».
Дайрус Больцен устроил для труппы экскурсию по земной колонии, состоявшей всего лишь из четырех бетонных строений, окружавших ничем не примечательный пустынный двор. Два здания использовались в качестве товарных складов, один для импортных, другой для экспортных материалов: чаш, подносов, ваз, бокалов и обеденных сервизов из полированного местного камня – прозрачного обсидиана, бирюзы, нефрита, сердолика, плотного синего дюмортьерита, черного базальта. Здесь ожидали вывоза драгоценные камни и кристаллы, люстры с подвесками из алмазов, изумрудов и сапфиров, звенящие на ветру наборы колокольчиков из турмалина. На дворе колонии музыканты впервые увидели бизантавров – вооружившись щетками и шлангами с распылительными насадками, четыре существа с величайшей тщательностью и сосредоточенностью очищали обширную бетонную площадку. В натуре они выглядели еще нелепее, чем на фотографиях; ощущению абсурдности способствовали движения четырех рук и четырех ног и текстура шкуры, серой и жесткой, как каменная порода.
Леди Изабель обратилась к коменданту: «Похоже на то, что эти существа охотно сотрудничают – даже послушны».
Больцен рассмеялся: «Этих четверых мы называем „старейшинами“ – ввиду отсутствия лучшего прозвища. Ежедневно, по какой-то причине, совершенно не поддающейся пониманию, они моют и подметают наш двор. Видите длинные платки или шали у них на шеях? Они сотканы из каменного волокна. Между прочим, расцветка шейных платков имеет существенное значение – так же, как узор традиционных шотландских тартанов. Коричневый платок с синими и черными разводами – отличительный признак королевских гигантов, а длина каймы соответствует престижу или рангу обладателя платка». Комендант подозвал одного из бизантавров; тот подошел на жестких, почти негнущихся ногах, постукивавших по бетону. «Друг мой бзант! – произнес Больцен. – Здесь люди с неба. Прилетели на большом корабле. Хотят показать друзьям-бзантам много красивых вещей. Хотят, чтобы друзья-бзанты пришли к кораблю. Ладно?»
Откуда-то из глубины мощной передней части туловища туземца послышался рокочущий голос: «Может быть ладно. Друзья-бзанты боятся».
Леди Изабель выступила вперед: «Вам нечего бояться! Наша оперная труппа состоит из известных исполнителей, и вам несомненно понравится наша программа».
«Может быть ладно. Надо смотреть, чтобы не было поганых желтых бзантов. Может быть, нечего бояться».
Больцен объяснил: «На самом деле он только притворяется, что боится. Просто бзанты не любят вылезать из туннелей чаще, чем это необходимо. По их мнению, это унизительно».
«Любопытно! Почему бы они так считали?»
«Это вопрос социального статуса. Преступников и диссидентов изгоняют на равнину, где те становятся бродягами или собираются в банды, отличающиеся, если можно так выразиться, психопатическим поведением. Сами понимаете, что в результате равнина рассматривается бзантами как нежелательное место пребывания».
«Прекрасно понимаю, – сказала леди Изабель. – Но исполнение будет иметь место внутри корабля, бизантаврам не придется стоять на открытой равнине и подвергаться унижению».
Больцен повернулся к «старейшине»: «Слышишь, что говорят люди с неба? Покажут красивые вещи, сделают красивый шум – не на равнине, а внутри корабля. Друзья-бзанты пробегут по равнине и войдут внутрь корабля, чтобы смотреть. Ладно?»
«Ладно. Пойду вниз, говорить с другими».
Бернард Бикель остался с комендантом, чтобы посудачить о старых добрых временах, а прочие пассажиры вернулись к «Фебу». Тем временем корабль уже преобразился. Под руководством капитана Гондара в центре пятиугольного пространства, окруженного шаровыми отсеками и переходными трубами, установили высокую металлическую мачту, закрепленную проволочными оттяжками. Поверх оттяжек развернули рулоны металлопластика, образовавшего шатер. Открыли сцену с выдвижной оркестровой ямой. Наблюдая за происходящим, леди Изабель обнаружила, что Мэдок Розвин прилежно расставляла складные скамьи, заполнявшие амфитеатр. «Гм! – сказала себе леди Изабель. – Старается быть полезной, из кожи лезет вон, чтобы ее не оставили на здешней станции». Мрачно усмехнувшись, она посмотрела по сторонам в поисках Роджера, но его нигде не было видно.
Через некоторое время вернулся Бернард Бикель: «У меня состоялась занимательная беседа с комендантом Больценом. По всей видимости, мне удалось разъяснить нашу точку зрения. Он все еще несколько сомневается в возможности нашего успеха, но согласен с тем, что представление не нанесет никакого ущерба и, может быть, окажется в какой-то степени плодотворным».
Леди Изабель хрюкнула: «Надо полагать! Кому может повредить опера?»
«Кроме того, комендант приглашает вас, меня и капитана Гондара на ужин – может быть, за столом он предоставит дополнительные полезные сведения о бизантаврах».
«Очень любезно с его стороны! – отозвалась леди Изабель. – Охотно принимаю приглашение».
«Я так и думал. Поэтому я уже сообщил коменданту, что все мы, скорее всего, придем».
Через три часа Сириус опустился к горизонту, и нижний край его диска прикоснулся к мягко-белой дымке на дальнем краю равнины. Труппа собралась снаружи, чтобы полюбоваться на местные сумерки. Зрелище оказалось достойным напряженного внимания: Сириус погрузился в плывущие облака, мгновенно озарившиеся переливчатыми сполохами перламутровых розоватых и зеленоватых тонов.
Леди Изабель, капитан Гондар и Бернард Бикель отправились на ужин к коменданту. Роджер, угрюмо бродивший по равнине, вернулся к кораблю, где ему случайно удалось подслушать любопытный разговор. Он остановился у трапа, чтобы взглянуть на заход Сириуса, не подозревая, что на верхней ступеньке сидели Мэдок Розвин и Логан де Апплинг; боковая панель под поручнем трапа скрывала от них присутствие Роджера.
Роджер тут же узнал слегка хрипловатый мягкий голос Мэдок Розвин и замер, как вкопанный. «Логан, пожалуйста, не надо так говорить – вы совершенно неправы».
«Напротив, я совершенно прав! – голос де Апплинга дрожал от избытка чувств. – Вы не знаете его так, как знаю я!»
«Капитан Гондар чрезвычайно добр. Он проявляет ко мне чуткое внимание и никогда не пытался силой навязать мне близость подобно беспардонному Роджеру Вулу».
У Роджера покраснели уши, он ощутил покалывание на лице, словно оно обгорело и обдувалось холодным ветром.
«Он просто вас задабривает, – спорил де Апплинг. – Гондар – черствый, беспринципный человек, моя дорогая…»
«Не называйте меня „своей дорогой“, Логан».
«Он думает только о себе. Я знаю! Я видел его в деле».
«Нет, Логан, не надо так говорить. Он поможет мне остаться на борту – он обещал, что леди Изабель меня не высадит. Чего еще я могла бы от него ожидать?»
Наступило непродолжительное молчание – де Апплинг обдумывал довод собеседницы. Роджер тоже задумался.
Логан де Апплинг придал голосу безразличное выражение: «Почему для вас так важно сопровождать эту экспедицию?»
«О! Не знаю… – Роджер живо представил себе очаровательное легкое движение плеча, поворот чуть наклонившейся головы, покривившиеся губы. – Наверное, просто потому, что мне так хочется. Неужели вы хотите, чтобы меня высадили?»
«Нет, ни в коем случае! Но скажите – пожалуйста, скажите мне, что вы не позволите…»
«Не позволю что, Логан?» – мелодично спросила Мэдок Розвин.
«Не позволите Адольфу Гондару злоупотребить вашей добротой! – яростно выпалил молодой астронавигатор. – У меня от одной мысли об этом сердце сжимается холодом! Я хочу его убить – или покончить с собой – или сделать что-нибудь ужасное… Уничтожить весь этот чертов уродливый драндулет…»
«Что вы, Логан! Не надо поддаваться безрассудным порывам. Посмотрите, какой замечательный закат! Заход Сириуса – разве это не великолепно? Странное, зловещее зрелище! Никогда не думала, что один закат может так отличаться от другого!»
Глубоко вздохнув, Роджер тихо отошел в тень и отправился в обход корабля, чтобы вернуться к трапу с другой стороны.
* * *
Дайрус Больцен смог предложить гостям неожиданно обильный ужин – как он признался, в связи с тем, что корабль, подвозивший провиант, остановился на планете Сириуса всего лишь три недели тому назад. «Земля близко – относительно близко, разумеется. И все же, это одинокая планета. Только иногда у нас бывают случайные посетители – такие, как вы. Ни у кого из них, однако, не было столь амбициозных планов».
«Как вы думаете, удастся ли нам сделать земную музыку понятной для бизантавров? – поинтересовалась леди Изабель. – Их поведение ничем не напоминает человеческое».
«В некоторых отношениях они нам чужды, в других – очень на нас похожи. Иногда наши суждения на удивление совпадают. А в других случаях меня не меньше поражает то, что они способны делать совершенно неожиданные выводы в простейшей, казалось бы, ситуации. Скажу одно: если вы хотите предложить спектакль, который бизантавры смогут как-то связать со своим существованием, это придется делать в рамках их представлений».
«Естественно! – заметил Бернард Бикель. – Мы готовы приспособиться к их представлениям. Не могли бы вы что-нибудь порекомендовать в этом отношении?»
Больцен налил вина всем присутствующим: «Пожалуй, что смогу. Позвольте немного подумать… Очевидно, что следует учитывать символизм цветов – к нему бзанты чрезвычайно чувствительны. Желтый цвет ассоциируется с изгоями, бродягами и психопатами; поэтому отрицательные персонажи должны носить желтое, положительные герой и героиня – синее или черное, а вспомогательные персонажи – серое и зеленое. В связи с любовной, романтической или сексуальной линией сюжета – называйте ее, как хотите – возникает проблема. В том, что относится к воспроизведению потомства, у бзантов странные обычаи. По сути дела, существуют три сексуальных процесса, причем каждый индивидуальный бзант способен участвовать в двух таких процессах; сами понимаете, если это обстоятельство не учитывается, могут возникнуть недоразумения! Бизантавры не выражают привязанность объятиями или поцелуями; в процессе ухаживания бзант обливает потенциального партнера вязкой жидкостью. Сомневаюсь, однако, что вы пожелаете имитировать местные обычаи до такой степени».
«Вряд ли», – согласился Бикель.
«Что еще я мог бы посоветовать? Гмм… насколько я помню, в опере „Фиделио“ действие нередко происходит в подземелье?»
«Совершенно верно, – кивнула леди Изабель. – В том числе весь второй акт».
«Не следует забывать, что для бзантов подземелье – дом родной, средоточие уюта и безопасности. Психопаты и нарушители спокойствия изгоняются на равнину, где они бродят шайками – кстати, предупредите труппу, что гулять под открытым небом без сопровождения не рекомендуется. Бзантов-бродяг нельзя назвать дикарями в полном смысле слова, но их поведение чрезвычайно непредсказуемо – особенно когда они вооружены кремневыми ножами».
«Так-так-так… – протянула леди Изабель. – Полагаю, заменить декорации будет нетрудно – первый акт можно исполнить в подземелье, а второй на тюремном дворе под открытым небом».
«Такая аранжировка способствовала бы уяснению бизантаврами, в какой-то мере, нравственной подоплеки сюжета».
«Так мы и сделаем! – заявила леди Изабель. – Стоило ли преодолевать астрономические расстояния только для того, чтобы приводить зрителей в замешательство?»
«Действительно!» – поддержал ее Бернард Бикель.
«Кроме того, обратите внимание на костюмы исполнителей. Знаете ли, как бзанты называют нас на своем языке? „Небесными вшами“. Да-да, именно так! Отношение бизантавров к людям, насколько я понимаю, можно было бы приблизительно определить, как снисходительное презрение. Для них мы – достойная эксплуатации раса эксцентричных недоумков, согласных менять драгоценные металлические устройства на полированные камешки!»
Леди Изабель бросила беспомощный взгляд на Бернарда Бикеля; тот ущипнул себя за ус.
«Надеюсь, наш спектакль будет в какой-то степени способствовать изменению их взгляда на вещи», – неуверенно предположила леди Изабель.
«Опять же – не знаю, готовы ли вы зайти так далеко – с точки зрения зрителей-бизантавров театральное представление стало бы более осмысленным, если бы бзанты могли отождествлять себя и свои обычаи с актерами и сюжетом».
«Но мы не можем переписать оперу заново! – пожаловалась леди Изабель. – Мы хотели бы исполнить именно „Фиделио“, а не какой-то адаптированный упрощенный водевиль из жизни бизантавров!»
«Я вас хорошо понимаю, – посочувствовал комендант Больцен. – Разумеется, я предлагаю не инструкции, а всего лишь информацию, на основе которой вы можете принять те или иные решения. Например, если бы костюмы „небесных вшей“ напоминали внешность бизантавров, зрители уделяли бы гораздо больше внимания происходящему на сцене».
«Все это замечательно, – возразила леди Изабель, – но где на планете Сириуса мы найдем такие сложные костюмы? Это невозможно!»
«В этом отношении я мог бы вам помочь», – задумчиво ответил Дайрус Больцен. Он налил гостям еще вина и замолчал; леди Изабель и Бернард Бикель напряженно ждали продолжения. «У меня на складе, – произнес наконец комендант, – хранятся несколько дубленых бизантавровых шкур, предназначенных для Британского музея. Как мне кажется, их можно было бы приспособить в качестве костюмов. Если хотите, шкуры доставят к вам на корабль. Только проследите за тем, чтобы их не повредили».
«Это очень любезно с вашей стороны, – сказала леди Изабель. – Господин Бикель, как вы думаете?»
Бернард Бикель моргнул: «Что ж… конечно, если наша цель заключается в том, чтобы заинтересовать инопланетян земной музыкой, придется приложить в этом направлении серьезные усилия. Полумерами здесь не обойдешься».
Леди Изабель решительно кивнула: «Да. Несомненно. Так мы и сделаем».
«Тогда я отправлю шкуры на корабль», – сказал Больцен.
«Еще один вопрос, – вспомнила леди Изабель. – Представление состоится завтра. Я предположительно назначила открытие занавеса на три часа пополудни – не знаю, как это соответствует местному исчислению времени…»
«Три часа пополудни – это три часа пополудни, – пожал плечами комендант. – Здесь, на планете Сириуса, в сутках двадцать часов и двенадцать минут. Таким образом, полдень и полночь наступают в десять часов шесть минут. Думаю, что три часа пополудни бизантавров вполне устроят».
«Можно ли надеяться, что вы сделаете все возможное для того, чтобы бизантавры пришли в театр?»
«Конечно, я сделаю все возможное. Шкуры бзантов доставят на борт корабля завтра утром, сразу после восхода Сириуса». Дайрус Больцен поднял бокал: «За успешную премьеру „Фиделио“ на планете бзантов!»
* * *
Ночью было темно. Над равниной, со стороны гор, доносились странные звуки: тихое мягкое уханье, иногда – далекий, но режущий уши скрежет, а пару раз – печальное посвистывание. Ни Бернард Бикель, ни капитан Гондар не могли с уверенностью назвать источники этих звуков, однако согласились в том, что они, скорее всего, издаются какими-то местными животными.
Никто не отходил далеко от корабля, хотя многие, несомненно, испытывали приятно щекочущее нервы ощущение, спустившись с трапа, пройдя полсотни или сотню шагов и остановившись посреди ночной равнины планеты Сириуса, глядя на искаженные созвездия и прислушиваясь к зловещим отголоскам жизни, чуждой всему земному.
Вскоре после четырех часов утра небо посветлело, а в пять часов над горной громадой Трапезуса взошел сияющий белый диск Сириуса. Еще через пару часов комендант Больцен выполнил обещание и привез на джипе шкуры бизантавров.
Гермильда Варн, исполнявшая в «Фиделио» Леонору, испуганно ахнула и повернулась к леди Изабель: «Надеюсь, вы не ожидаете, что мы напялим на себя эти… эти кошмарные чучела?»
«От вас ожидается именно это, – тихо, но твердо ответила леди Изабель. – Мы вынуждены пойти на уступки, учитывая особые предпочтения аудитории».
Герман Скэнтлинг, которому поручили роль диктатора Пизарро, воздел руки к небу: «Может быть, кто-нибудь мне объяснит, как я могу жестикулировать четырьмя руками? И какой из двух голов полагается петь? Кроме того, из-за всех этих складок и наростов никто не услышит мой голос!»
«Шкуры воняют! – пожаловался тенор Отто фон Шируп, певший Флорестана. – По-моему, это смехотворная идея!»
Губы леди Изабель сложились в плотную белую линию: «Возражений не будет! Сегодня вы исполните оперу в этих костюмах, и я не потерплю ни малейшего нарушения дисциплины. В этом отношении условия ваших контрактов не оставляют сомнений. Вы не обязаны рисковать здоровьем, но некоторый дискомфорт ожидается, и его надлежит терпеть с энтузиазмом. Никаких капризов, никаких взрывов темперамента! Дальнейшему обсуждению этот вопрос не подлежит, – леди Изабель повернулась к Роджеру, стоявшему неподалеку. – А у тебя, Роджер, наконец появилась возможность быть полезным. Отнеси эти шкуры в гардеробную господина Сцинка и помоги ему приспособить их к фигурам сегодняшних исполнителей».
Брезгливо поморщившись, Роджер приблизился к груде шкур. Гермильда Варн яростно топнула ногой: «Никогда еще мне не приходилось петь в таких жутких условиях!»
Леди Изабель игнорировала ее и отошла, чтобы посоветоваться с комендантом.
Герман Скэнтлинг вопросил: «Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное?»
Отто фон Шируп угрюмо покачал головой: «Подождите, обо всем этом услышит комитет нашей гильдии! Ей устроят такую взбучку, что она тысячу раз пожалеет о своей затее!»
«А тем временем мы обязаны носить эти чудовищные шкуры?» – обреченно спросила Рамона Токстед, исполнявшая роль Марцеллины.
Герман Скэнтлинг язвительно буркнул: «Иначе она высадит нас в богом проклятой каменной пустыне под вечно сумеречным небом, и мы не получим ни гонораров, ни билетов на обратный путь – ничего».
«Мы могли бы подать на нее в суд», – не слишком уверенно предположила Джулия Бьянколелли.
Герман Скэнтлинг, Гермильда Варн и Отто фон Шируп не ответили, а Рамона Токстед сказала: «Полагаю, что в гастролях такого рода приходится быть готовыми почти ко всему».
Утро прошло, и в десять часов шесть минут началась вторая половина дня. В час тридцать Дайрус Больцен и его помощник приземлились рядом с кораблем на реактивной платформе. На коменданте были брюки из плащевой ткани, тяжелые сапоги и куртка с капюшоном. У него на поясе висело оружие. Больцен направился в каюту леди Изабель, где она вносила последние поправки в либретто: «Очень сожалею, но мне придется пропустить ваш спектакль. Нужно заняться одним неприятным делом. Сюда направляется банда бзантов-бродяг, известная опасным и непредсказуемым поведением. Необходимо отвадить их, прежде чем они займутся разрушением лишайниковых террас».
«Какая жалость! – воскликнула леди Изабель. – После всего, что вы для нас сделали! Но местные жители все равно придут?»
«Разумеется. Они прекрасно знают, когда начнется представление, и придут в три часа пополудни. Может быть, я еще успею вернуться к последнему акту!» – комендант вернулся на платформу, и, воспарив над равниной, та поплыла на север.
«Увы! Значит, комендант пропустит оперу. Что ж, ничего не поделаешь! – заключила леди Изабель. – А теперь, внимание! Слушайте все! Сегодня слова „подземелье“ и „каземат“ не используются. Они заменяются словом „пустыня“».
«Какая разница? – возмутился Герман Скэнтлинг. – Мы поем по-немецки, а местные чудища ни слова не понимают по-немецки!»
Леди Изабель ответила с мягкостью, заставлявшей насторожиться тех, кто хорошо ее знал: «Наша цель, господин Скэнтлинг, заключается в создании эмоционально напряженной атмосферы, правдоподобной как для слушателей, так и для исполнителей. Если сценические декорации изображают пустыню – а так оно и будет – называя пустыню „подземельем“, вы будете испытывать внутреннее противоречие, несмотря на то, что поете по-немецки. Я понятно выражаюсь?»
«Но слогов стало меньше! – рычал Отто фон Шируп. – В словах „der Burgverlies“ – четыре слога, а в словах „die Wüste“ – три».
«Вам придется как-нибудь приспособиться».
Приближалось назначенное время начала представления. Музыканты собрались в оркестровой яме. Сэр Генри Риксон поднялся к пюпитру и наскоро просмотрел партитуру. За кулисами, обмениваясь взаимными упреками, приглушенными ругательствами и раздраженными восклицаниями, певцы натягивали на себя шкуры бизантавров, а бутафоры пытались подогнать самые неподходящие части этих импровизированных костюмов.
Без пяти минут три леди Изабель вышла наружу, чтобы взглянуть на равнину. «Зрители уже должны были бы собираться, – сказала она, повернувшись к Бернарду Бикелю. – Надеюсь, не возникло какое-нибудь недоразумение, связанное с расписанием?»
«Чертовски жаль, что Больцен отлучился! – отозвался Бикель. – Может быть, бзанты ждут, чтобы кто-нибудь их привел – или что-нибудь в этом роде. Вы же помните, Больцен говорил, что они побаиваются открытых пространств».
«Помню. Возможно, Бернард, вам следует прогуляться к пещерам и узнать, в чем дело».
Бикель нахмурился, прикусил ус, но не смог выдвинуть никаких возражений. Он направился к станции, а леди Изабель вернулась за кулисы, чтобы убедиться в готовности труппы. Увидев происходящее, она в смятении развела руками. Как это не походило на достойное, непринужденно элегантное поведение, приличествующее знаменитостям мирового класса! Ее встретили разгневанные, вызывающе упрямые тенора, сопрано и басы. Одна надела шляпку на вторую голову, другой засунул две из четырех рук в рукава плаща, а другие закинули их за плечи. Развернувшись на каблуках, леди Изабель удалилась.
Еще через пятнадцать минут Роджер сообщил ей, что Бернард Бикель вернулся с бизантаврами.
«Превосходно! – откликнулась леди Изабель. – Будь так любезен, рассади их как следует, Роджер. Не забывай: чем длиннее кайма шейного платка, тем больше престиж ее обладателя».
Роджер кивнул и поспешил доказывать свою полезность. Бернард Бикель явился к леди Изабель с отчетом: «Они уже шли сюда – по-видимому, возвращались с прогулки, из-за которой и опоздали. Я напомнил им, что представление уже начинается, и они гурьбой побежали к кораблю».
Посмотрев в глазок из-за кулис, леди Изабель убедилась в том, что зрительный зал действительно заполнили бизантавры. Собравшись большой толпой, бзанты выглядели еще причудливее и еще меньше походили на людей; пожалуй, они производили даже угрожающее впечатление. Немного поколебавшись, леди Изабель выступила на сцену, чтобы приветствовать аудиторию.
«Дамы и господа, наш небольшой гастрольный театр приветствует вас! Сегодня перед вами исполнят оперу „Фиделио“ Людвига ван Бетховена, одного из самых выдающихся земных композиторов. Мы предлагаем вам эту программу в надежде на то, что после этого хотя бы некоторые из вас захотят поближе познакомиться с земной музыкой. А теперь – так как я все равно не имею представления о том, насколько вы меня понимаете – пусть музыка говорит сама за себя! Итак – „Фиделио“!»
Сэр Генри Риксон взмахнул дирижерской палочкой: зазвучала увертюра.
Леди Изабель спустилась по трапу и остановилась перед входом в зал, прислушиваясь к доносившимся оттуда аккордам. Как чудесно звучал Бетховен на планете Сириуса! Каким волнующим было это восхитительное, славное переживание: квинтэссенция земной цивилизации наполняла воздух над равниной бизантавров, проникая в души этой жалкой, уродливой, приземленной расы! Сможет ли это событие облагородить их, возвысить их над существованием в каменных норах, передать им хотя бы малую толику красоты и освободительного восторга, заложенных в шедевре Бетховена? «Жаль, – подумала леди Изабель, – что степень понимания музыки не поддается измерению».
Поднялся занавес, начался первый акт. Марцеллина и Жакино, в шкурах бизантавров, пели о любви и надеждах на будущее. Перед аудиторией бизантавров их костюмы выглядели уже не столь безумно смехотворными, как раньше. Но тут вернулись Дайрус Больцен и его помощник. Леди Изабель приветственно махнула рукой; комендант устало ответил тем же. Леди Изабель вышла им навстречу.
«Ужасно жаль, что все так получилось, – огорченно сказал комендант. – Не успел вам сказать, но я подозревал, что они не придут – бзанты слишком осторожны».
Леди Изабель вопросительно подняла брови: «Как то есть, не придут? Бизантавры? Они здесь. У нас практически не осталось свободных мест».
Дайрус Больцен изумленно уставился на нее: «Бзанты здесь? Как это может быть? Они ни за что не покидают пещеры, зная, что к Трапезусу приближаются бродяги».
«Но они пришли, – с улыбкой возразила леди Изабель. – Они здесь и, судя по всему, вовсю наслаждаются музыкой».
Дайрус Больцен подошел ко входу и заглянул в зал. Когда он снова повернулся к леди Изабель, его бледное лицо нервно подергивалось, свидетельствуя о множестве противоречивых эмоций. «Все ваши зрители, – сказал он странно притихшим голосом, – бродяги-психопаты, рыскающие по равнине мстительные изгои, приводящие в ужас королевских гигантов».
«Как так? Вы не ошибаетесь?»
«Нет. На них желтые шейные платки – разве вы не видите? Кроме того, у них в руках кремневые ножи, а это значит, что они готовы устроить погром!»
Леди Изабель ломала руки: «Что же делать? Остановить представление?»
«Не знаю, – нахмурился Больцен. – Они могут взорваться по любому поводу».
«Но что же делать? Что?» – прошептала леди Изабель.
«Лучше всего ничем их не провоцировать. Любой внезапный шум может вывести их из равновесия. Кроме того, советую вернуться к первоначальным декорациям и костюмам – если они поймут намек на порицание „поганых желтых бзантов“, их охватит безумная ярость».
Леди Изабель побежала за кулисы: «Все меняется! – кричала она. – Мы возвращаемся к первоначальной версии! У нас другие слушатели!»
Отто фон Шируп не верил своим ушам: «Другие слушатели? Что это значит?»
«Наши зрители – дикари, преступники! Они могут устроить серьезную потасовку по малейшему поводу!»
Отто фон Шируп с сомнением взглянул на сцену, где Гермильда Варн колоратурно выражала сожаления по поводу плачевного заблуждения Марцеллины, влюбившейся в переодетую юношей Леонору. Гермильда запустила руку в карман, чтобы вынуть платок и тем самым подчеркнуть характер ее жестикуляции; леди Изабель проворно выбежала на сцену и выхватила платок из рук сопрано. «Он желтый!» – прошипела она ошеломленной диве и убежала со сцены.
Леди Изабель наблюдала за зрителями из-за кулис через смотровой глазок. Бизантавры беспокойно ерзали на сиденьях, раскачивая и крутя головами, что производило пугающий эффект. «Где господин Бикель?» – спросила леди Изабель.
«В зрительном зале, – указал пальцем Андрей Сцинк. – Он объясняет сюжет оперы сидящему в первом ряду большому бзанту с каменной дубиной».
«Невероятная, чудовищная ситуация!» – схватилась за голову леди Изабель. Она пробежала по коридорам корабля к шаровому отсеку А и ворвалась в рубку управления, где страстно целовались капитан Гондар и Мэдок Розвин.
«Капитан Гондар! – воззвала леди Изабель голосом звучным, как охотничий рог. – Соблаговолив на минуту оторваться от личных дел, вы могли бы обратить внимание на серьезнейшую и опаснейшую ситуацию, возникшую на борту корабля». Она вкратце описала положение вещей.
Гондар коротко кивнул и произнес несколько слов в микрофон системы оповещения, предупреждая команду. Затем, в сопровождении леди Изабель, он прошествовал по соединительным коридорам за кулисы театральной сцены.
Леди Изабель тут же припала к смотровому глазку. Зрители были явно возбуждены. Некоторые из бродяг стояли на всех четырех ногах, ритмично раскачиваясь, размахивая руками и постукивая одной головой о другую. Певцы, зачарованные синхронизированным движением кошмарной аудитории, начинали сбиваться. Сэр Генри Риксон энергично прибавил темп, но в зрительном зале уже началась суматоха.
Сидя в первом ряду рядом с бродягой, которого он считал старейшиной племени, Бернард Бикель комментировал происходящее на сцене в той мере, в какой, по его мнению, это могло соответствовать ограниченным представлениям бизантавра. По-видимому, музыковед не разглядел в полутьме желтый шейный платок собеседника и не придавал особого значения каменной дубине, инкрустированной острыми кремневыми лезвиями – возможно, считая, что этот предмет выполняет чисто церемониальную функцию. Впоследствии Бикель не мог вспомнить, какое именно замечание вызвало ярость бизантавра – так или иначе, инопланетянин замахнулся дубиной, явно намереваясь покончить с надоедливым комментатором. Но бизантавр недооценил находчивость музыковеда – тому уже не раз приходилось оказываться в подобных ситуациях. Бикель ударил старейшину кулаком в правую голову, отклонив другой рукой движение опускающейся дубины, и поспешно спрыгнул в оркестровую яму, опрокинув несколько ударных инструментов. Неожиданный оглушительный звон тарелок, по-видимому, побудил бизантавров к действию; с раскатистым ворчанием и стонами, размахивая кремневыми ножами, туземцы двинулись к оркестровой яме, чтобы проучить шустрого музыковеда – и оркестрантов в придачу.
Исполнители, сидевшие поодаль, вскарабкались на сцену; ближайшие к зрителям оркестранты пытались обороняться инструментами. Капитан Гондар выскочил вперед, выкрикивая приказы – команда уже тащила пожарные шланги.
На сцене одна из певиц, в истерическом припадке, сбросила бизантавровую шкуру и швырнула ее в наступающих беснующихся зрителей, что вызвало у психически неуравновешенных изгоев внезапный испуг. Разразившись издевательскими возгласами и улюлюкая, другие исполнители сделали то же самое – бизантавры отступили. В тот же момент из пожарных шлангов вырвались мощные струи воды, и бизантавров практически смыло из театра на равнину, где они поднялись на ноги и неуклюжей рысью поскакали куда-то на север.
Через полчаса было восстановлено какое-то подобие порядка. Леди Изабель, Бернард Бикель, капитан Гондар, сэр Генри Риксон, Андрей Сцинк и несколько ведущих оркестрантов и певцов собрались в салоне корабля. Комендант Больцен пытался беспристрастно проанализировать инцидент, но его голос потонул во всеобщей перепалке.
Наконец, Дайрус Больцен заставил собравшихся прислушаться: «Завтра все будет по-другому! Гарантирую, завтра придут королевские гиганты – и никаких кремневых ножей!»
В салоне внезапно наступило молчание. Андрей Сцинк подошел к сэру Генри Риксону и что-то пробормотал; тот кивнул и отвел леди Изабель в сторону. Та плотно поджала губы и глубоко вздохнула, словно приготовившись к решительному заявлению – но заявление не последовало; поколебавшись, леди Изабель неохотно кивнула. Повернувшись к Дайрусу Больцену, она сказала: «Боюсь, что на планете Сириуса других представлений не будет. Некоторые оркестранты находятся в расстроенных чувствах, а певцы… скажем так, не расположены выступать перед бизантаврами. Мы вас покинем, как только „Феб“ будет готов к космическому полету».
