Наш потоп капля за каплей

Первое большое наводнение на моей памяти случилось в 1974-м, когда наша семья жила в Ашленд-Сити – полчаса езды вдоль реки Камберленд от Нэшвилла. Моя мать осталась на ферме одна, мы с сестрой были в школе, отчим – на работе. Мы жили на краю очень длинной дороги, в низине, и к полудню она стала наполняться водой. К тому времени, как моя мать, не умеющая плавать, поняла, как высоко поднялась вода, было уже слишком поздно, чтобы выбираться на машине – у ее старого спортивного «ягуара» цвета лимской фасоли была слишком низкая посадка. Она погрузила вещи в пластиковый парусник «Санфиш», под дождем потащила лодку за веревку вниз по дороге и вскоре оказалась по грудь в воде, пока не добралась до расположенной значительно выше (и носящей весьма уместное название) Ривер-Роуд, где ее со всей поклажей подобрал работавший на нас мужчина.

Когда в прошлое воскресенье дождь, вызвавший самое сильное наводнение в Нэшвилле за последние семьдесят пять лет, прекратился, я подумала: почему люди сидят и смотрят, как поднимается вода? Почему перевозят свой багаж в лодках, сами при этом находясь в воде цвета кофе с молоком, наверняка кишащей змеями? Есть вещи в человеческой природе, которые нам не суждено понять, но отчасти подобное поведение можно объяснить тем, что наводнение, во всяком случае на первых порах, – это всего лишь дождь, который не так внезапен, как землетрясение, и не так авторитарен, как огонь. Подумаешь – дождь.

Я уже довольно давно живу в Нэшвилле. В субботу утром я стала наблюдать за дождем. Он был таким сильным и плотным, что все вокруг потонуло в белизне. Стоя у парадной двери с нашей очень старой собакой, мы с мужем решили, что ей придется подождать, пока немного не распогодится. Однако дождь не стихал. Мы отменили все планы на день. В конце концов я надела шлепанцы, шорты и дождевик и вывела собаку. Прошла вниз по улице, чтобы выгулять и мамину собаку, а также собаку нашей подруги, которая живет на холме за углом. Вода доходила мне до лодыжек, и в этом было нечто завораживающее, как и в непрекращающихся громе и молниях. Я решила посмотреть, сильно ли поднялся ручей в квартале от нас; он бурлил, как рассвирепевшая речка.

Всю ночь голосили противоторнадные сирены; на Юге к ним привыкаешь, как к звуку цикад. (Если бы каждый раз, заслышав сирену, я спускалась в подвал, то провела бы там значительную часть жизни.) На следующее утро, когда я снова вышла, чтобы выгулять мамину собаку, вода местами доходила мне до колен и сквозь пелену дождя почти ничего не было видно. Мой муж отправился выгулять собаку нашей подруги, но уже не смог добраться туда пешком. Он подобрал меня на машине, и мы пятнадцать минут петляли по улицам, расположенным выше, чтобы добраться до ее дома, который стоял в квартале от нас. Вчерашний ручеек стал бурлящим потоком, перерезающим дорогу и подступы к домам, стоящим вдоль. Достаточно было малейшего просчета, и нас бы смыло в пригород, – хотя, возможно, переход паводка вброд с целью отнести маленьких собачек на незатопленный участок земли, чтобы они могли там облегчиться, это уже был просчет.

Три года назад мы с мужем купили небольшой участок земли на берегу реки Камберленд рядом с Ривер-Роуд, ведущей в Ашленд-Сити, недалеко от того места, где я жила ребенком. Мы все собираемся построить там маленький домик – однокомнатный, с широкой террасой, – где могли бы проводить выходные, но так пока с этим и не продвинулись. Иногда мы отправляемся туда по вечерам, устраиваем пикник или катаемся на каноэ. Не без удовольствия навещаем соседей.

В понедельник утром муж позвонил Монти, который живет слева от нашего участка. Он был на втором этаже своего дома. Сказал, что пропало все – машины смыло, все дома, стоящие вдоль дороги, были разрушены. Затем звонок оборвался. Я перезвонила и сказала, чтобы он приехал в город, остался пока у нас. «Я поеду к сестре, – сказал он. Затем сказал, что ему пора. – Вертолет уже здесь».

Позже в тот день мы стояли под солнцем на нашей улице и подсчитывали убытки. Пока грязевые насосы превращали подъездные дорожки в реки, одна женщина рассказала нам, что вода в ее подвале была ей почти по пояс. Другой соседке вода доходила до плеч. В моем дымоходе обнаружилась протечка: придется разбирать потолок в гостиной, но это все мелочи – зато в подвале сухо. В соседнем квартале на лужайке перед домом громоздилась семейная мебель.

Дождь прекратился; нам остается разбирать его последствия. В то время как мои более бесстрашные друзья отправляются вытаскивать наружу ковры незнакомцев и отдраивать их гостиные, я остаюсь дома и стираю все, что мне приносят. Все вокруг покрыто густой грязью, листьями и обломками веток. Каждый вечер, закончив, я протираю коридор, ведущий в прачечную, и снимаю с себя дюжину клещей. Я перемываю коробки посуды с запекшейся грязью, вытираю все и ставлю в чистом подвале в аккуратные, помеченные коробки, пока люди, которым они принадлежат, не устроятся достаточно, чтобы захотеть их обратно. Мы ждем новостей, когда станция очистки воды окончит работу.

Но мой скудный личный опыт – ничто в сравнении с последствиями наводнения 74-го, когда трупы коров плыли по дороге от других ферм и оседали у нас во дворе. Мы не знали об этом до тех пор, пока несколько дней спустя вода наконец не отступила, и мы смогли вернуться домой. Оказывается, вывоз коровьих туш – ответственность не тех, кому они принадлежали, а тех, на чьей лужайке они в итоге оказались. Мертвые коровы, как клещи и грязь, как сам дождь, служат нам напоминанием о том, что жизнь – это цивилизованный бизнес, но лишь до некоторых пор. И в тех редких случаях, когда нам удается выйти победителями из столкновения с непогодой, мы понимаем: если мы все еще держимся, то лишь потому, что погода решила не добивать нас в тот конкретный день. И я снова считаю себя счастливицей.

2010