Предисловие к сборнику «Лучшие американские рассказы 2006»

Рассказу необходим скандал.

В рассказе должно быть заявлено, что он основан на реальных событиях, чтобы затем, после серии пламенных публичных опровержений, можно было бы собрать пресс-конференцию в Каннах и сделать смелое, хотя и слегка неуверенное признание: ничего из этого не произошло. Всю дорогу это был вымысел. Да, несмотря на ходившие слухи, это изначально был вымысел, чем вполне можно гордиться. Рассказ должны выкрасть, а затем, три недели спустя опубликовать в «Нью-Йоркере» с припиской, что историю с похищением редакция обсуждать не вправе. Или, допустим, рассказу может оказать поддержку какая-нибудь неочевидная знаменитость – Тайгер Вудс, например, – заявив, что ему и в голову не придет отправиться к девятой лунке, если в заднем кармане не припасена история. Такая, знаете, идеальной длины, чтобы прочесть между раундами. На самом деле неважно, что там произойдет с рассказом, важно, чтобы что-то вообще произошло. Нужен хайп. Нужен хороший пиарщик. И побыстрее.

Я знаю, о чем говорю, поскольку за последнее время прочла множество рассказов, и в подавляющем большинстве они были невероятно хороши. Получше многих романов, что мне попадались. Они более дерзкие, более искусные, более оригинальные. И хотя есть множество людей, с которыми я могу обсудить прочитанный роман, лишь с двумя из них я могу, захлебываясь, говорить о рассказах: Катрина Кенисон Льюэрс (подробнее о ней позже) и мой друг Кевин Уилсон, молодой писатель, для которого литературные журналы будут покруче шпионских романов, друг, которому можно позвонить посреди ночи и спросить: «Ты читал последний выпуск «Тин Хаус»? Однако, как бы я ни ценила дружбу этих людей, вынуждена сказать, что мне этого недостаточно. Поскольку с недавних пор я посвятила себя чтению рассказов, мне необходима аудитория более широкая, чем два человека. Во мне есть азарт новообращенного. Мне хочется стоять в аэропорту и раздавать выпуски «Уан стори» и «Агни Ревью». Я хочу говорить со случайными незнакомцами о сюжете, персонажах и языке. Я более чем готова донести послание до людей, но рассказ должен поработать со мной здесь. Ему стоит вести себя менее скромно.

Первое, что необходимо пересмотреть в отношении рассказа, – это его роль «ассистентки Большого Романа»; тренировочного забега, разминки. Недавно я расписывала достоинства одного особенно великолепного рассказа Эдит Перлман – моей подруге, работающей в крупном издательстве, – и она прервала меня на полуслове, сказав, что не хочет даже слышать об этом. «Вот я сейчас влюблюсь, – сказала она с горечью в голосе, – но все равно не смогу купить эту рукопись; а если и куплю, книга все равно не будет продаваться». В издательском деле рассказы ассоциируются с чем-то романтичным и безнадежным. В редких случаях, когда издательство все же не выдерживает и покупает сборник рассказов, то делает это с непременным условием, что следом автор должен написать роман – другими словами, то, у чего есть шансы окупиться. Но стоит ли загадывать так сильно наперед, чем дело кончится? Любите рассказ за то, чем он является: несколько славных страниц, которые приведут вас туда, где вы и не предполагали оказаться. Рассказ не обязан быть частью сборника и уж точно не пытается выдать себя за роман. Откуда вообще взялась идея, будто автор рассказов – это нераскрывшийся романист? Принимают ли спринтера в команду лишь при условии, что также он пробежит марафон? Конечно, многие писатели делают то и другое, и некоторые писатели делают то и другое хорошо, но мне всегда очевидно, когда рассказ написан романистом или когда рассказ пытаются растянуть до романа. Есть горстка людей, которые, как мне кажется, равно хороши в своих талантах, и первый из них Джон Апдайк: он, вероятно, смог бы выиграть спринт на сто метров так же ловко, как и бег по пересеченной местности.

Это был настоящий вызов – выбрать лишь двадцать историй из тех примерно 120, что я получила. Там было столько блестящих рассказов, что я с куда большей радостью выбрала бы тридцать, а то и сорок; также я знаю, что не смогла бы выбрать двадцать лучших романов 2006 года. Чем же объясняется такое количество отменных рассказов? (Стоит заметить, что на самом деле это сборник не лучших американских рассказов. Это рассказы, которые больше всего понравились мне, а я предвзята и уперта. Гениальность задумки и, конечно же, причина долголетия этой серии заключается в том, что она опирается на приглашенных редакторов, меняющихся каждый год, и у каждого свое представление о том, что такое хороший рассказ; стоит им войти во вкус роли отборщика «лучшего», их сменяет другой писатель, точно так же уверенный в непогрешимости собственных суждений. Такие уж мы люди, писатели, – знаем, что именно нам нравится, когда дело доходит до письма.) Возможно, рассказ проще написать, нежели роман, но, поломав кости и на том и на другом, сама я не столь в этом уверена. Думаю, дело скорее в том, что рассказы – в большей степени расходный материал. Потому что они короче, автору проще учиться на собственных ошибках, и он отбрасывает как плохие, так и вполне терпимые. Знание того, что что-то можно отбросить, провоцирует на больший риск, и это, в свою очередь, обычно приводит к совершенствованию стиля. Грустно выбрасывать плохой рассказ, но в конце концов это всегда приносит облегчение. С другой стороны, для того, чтобы избавиться от плохого романа, нужно немало самоотверженности. В роман вложено столько времени и усилий, что писатель порой героически борется за его публикацию, даже когда для всех было бы лучше назвать это попыткой самообразования и приступить к другой книге. Я знаю многих людей, которые опубликовали свой первый роман. Я не могу вспомнить ни одного, кто бы опубликовал свой первый рассказ.

Так почему, если то, что я вам говорю, правда – давайте в целях этого предисловия предположим, что так оно и есть, – почему все больше людей не выбегает из дома, чтобы купить новый номер «Харперс», и не пролистывают от оглавления сразу к рассказу. Рассказы меньше стоят, часто они лучше написаны, они требуют меньше времени. Почему же мы недостаточно глубоко им преданы? Опасаюсь, что это каким-то образом связано с неспособностью рассказа создавать ажиотаж. Будучи романистом, я бы сказала, что читаю гораздо больше среднего количества (чтобы под этим ни подразумевалось) романов в год. Меня не нужно долго уговаривать, чтобы убедить прочесть что-нибудь новое. Я прочту роман из-за убедительной рецензии, по рекомендации друга или даже если мне просто понравится обложка. Я прочесываю стенды летнего чтения в книжных магазинах, чтобы заполнить бреши в моем образовании. Я непременно возьму в руки что-то, что всегда хотела прочесть («Самопознание Дзено» ждет меня на прикроватном столике, а сколько еще Диккенса не прочитано). Но все, что я намереваюсь прочесть, и почти все, что я прочла, каким бы странным оно ни было, так или иначе изначально привлекло мое внимание. И напротив, рассказ, опубликованный вне сборника – в газете или в литературном журнале – не может предложить ничего, кроме имени автора и, возможно, броского названия, чтобы привлечь ваше внимание. Лишь на самых крупных площадках рассказу удается заполучить еще и иллюстрацию. Он не выскакивает, чтобы схватить вас за руку. Он ждет вас. Ждет, и ждет, и ждет.

* * *

Если только вам не посчастливится однажды стать редактором «Лучших американских рассказов». Потому что тогда как отдельно взятый рассказ может переживать свои нелучшие времена – не создает достаточно шума, чтобы заглушить шум цивилизации, – рассказы, собранные в одном месте, могут иметь тот же эффект, что и рой пчел: упразднять другие звуки, затмевать солнце и оказываться тем единственным, о чем вы способны думать. Поэтому, хотя не в моих правилах указывать на то, в чем мне повезло больше, нежели вам, должна сказать, в этом случае мне и правда повезло, если только в ваш почтовый ящик не приходят регулярно сборники рассказов. И даже если у вас есть истории, присланные по почте, скорее всего, их отправила не Катрина Кенисон Льюэрс, и именно в этом мое подлинное преимущество. Ладно бы я просто получила некоторое количество рассказов – хороших, плохих, – но нет, эти рассказы были внимательно и любовно отобраны из целого моря тех, что вышли со времени публикации последнего сборника «Лучшие американские рассказы». Катрина занимается самой трудоемкой частью проекта, продираясь сквозь скучную и плохую прозу, чтобы найти драгоценные камни и отослать их мне. Она прочла все, чтобы мне достались только хорошие тексты, а я читала их, чтобы собрать воедино те, которые посчитаю лучшими. Истории появлялись на моем пороге в мягких конвертах – непрерывный поток беллетристики, которую я складывала штабелями вблизи стратегических объектов, таких как ванная комната и задняя дверь. Когда в вашем доме оказывается много рассказов, они образуют толпу. Чем больше я читала, тем больше мне хотелось читать, тем больше рассказов я рекомендовала друзьям, тем больше рассказы создавали свою собственную шумиху, просто в силу многочисленности, разнообразия и исключительности. Каждая история становилась актом общения, полноценным, самостоятельным опытом, ограниченным малым количеством страниц. Где бы я ни оказалась, меня больше не смущало длительное ожидание, ведь со мной были рассказы. Я пошла дальше: воскресным утром встала в бесконечно длинную очередь на автомойке, достала из бардачка рассказ и принялась читать. Я смогла отложить прочую работу, потому что в тот период моей работой стали рассказы. Я не чувствовала даже малейшего укола вины за то, что целыми днями лежу на диване и читаю. Что вообще может быть лучше? У меня было такое чувство, будто я провела целый год в языковом лагере с системой полного погружения, а в конце могла бегло говорить на языке малой прозы.

Конечно, новичком я не была. Я могу отследить мои отношения с рассказом начиная с моих первых читательских шагов, но подлинная связь возникла, когда мне было двенадцать, в год, когда я прочла «Благотворительный визит» Юдоры Уэлти. До этого были и другие рассказы, которые мне нравились: «Ожерелье» и «Дары волхвов» – прозаический минимум, основа среднего образования по литературе; но «Благотворительный визит», хотя это была история о маленькой девочке, показался мне исключительно взрослым. Читатель этого рассказа не был в конце вознагражден лихим сюжетным твистом или ясным моральным выводом. Но больше всего меня поразило, что у этой писательницы, чья фотография и краткое жизнеописание предшествовали тексту, после имени стояла лишь дата: 1909 год, дальше тире, за ним – ничего. Снова и снова я возвращалась к этой фотографии, чтобы увидеть вытянутое кроткое лицо автора. Она была жива и помещена в учебник – такого я раньше никогда не видела. Как бы я ни была уверена к своим двенадцати годам, что хочу стать писателем, я вовсе не была уверена, что это делают живые люди. Рынок рассказов был забит мертвецами, и Юдора Уэлти, насколько я могла судить, первой пробила брешь. В начале седьмого класса я решила связать свою судьбу с живыми и выбрала Юдору Уэлти своей любимой писательницей. Четыре года спустя, когда мне было шестнадцать, мисс Уэлти приехала с чтениями в Вандербильт. Я приехала пораньше и села в первом ряду, держа в руках увесистый сборник ее рассказов в твердом переплете, который мама подарила мне на день рождения. Это были первые публичные чтения, которые я посетила и, когда все закончилось, я попросила подписать мне книгу. Я открыла ее не на той странице, она посмотрела на меня и сказала: «Нет-нет, дорогуша. Подпись должна стоять на титульном листе». Она взяла у меня книгу и сделала все по правилам. За чистую, останавливающую сердце силу, за это чудо, изменившее мою жизнь, я противопоставлю этот опыт опыту любого, кто видел живьем «Битлз».

Впечатления, которые мы получаем в детстве, когда наш ум мягок и податлив, как губка, вероятнее всего, продержатся дольше остальных. С тех пор как в седьмом классе я увидела фотографию живой и невредимой Юдоры Уэлти, уже не могла отделаться от мысли, что авторы рассказов – знаменитости и что сами по себе рассказы способны менять жизни. Мне кажется, это в человеческой природе – пытаться убедить других, что наши самые страстные убеждения – истинные, чтобы другие тоже могли познать радость наших самых глубоких воззрений. В то утро, когда по радио объявили, что мисс Уэлти умерла, я стояла на кухне и готовила завтрак. Был июль 2001 года, комната была залита светом. Я позвонила своему хорошему другу Барри Мозеру, иллюстратору, который работал с ней над самым запоминающимся изданием «Жениха-разбойника», и сказала, что приеду на похороны. Он сказал, что будет ждать меня. Ночь перед похоронами я провела со свекровью в Меридиане, штат Миссисипи, а утром довольно быстро доехала до Джексона. Шел проливной дождь, что сделало последний этап моей поездки мучительным, но, как только я добралась до города, погода утихомирилась, небо прояснилось. Я заехала за Барри и его женой Эмили, и вместе мы отправились в церковь – за два часа до начала похоронной мессы. Мы приехали так рано, потому что были уверены, что это единственный способ занять место – я думала, люди не поместятся в церковь. Я была готова стоять на улице, но мы пришли самыми первыми. И хотя в конце концов церковь заполнилась людьми, по краям все еще оставалось несколько свободных мест. Гроб казался мне крошечным, но мисс Уэлти, которая никогда не была высокой, в последние годы усохла. Есть немало историй о том, что она едва выглядывала из-за руля своей машины. Если вы когда-нибудь бывали в Миссисипи в июле, вы знаете, что там никуда не деться от жары, и все же в тот конкретный день дождь, который при обычных обстоятельствах лишь ухудшил бы ситуацию, каким-то образом сделал ее лучше. Когда мы подошли к могиле, температура была не выше 24 градусов, и это было нечто, максимально близкое к божественному вмешательству из всего, что я когда-либо испытывала. Когда героя моей жизни закапывали в землю, я тихонько плакала, стоя среди друзей, бывших на кладбище. Ко мне подошла женщина и представилась как Мэри Элис Уэлти-Уайт. Конечно я знала ее. Мои любимые «Избранные рассказы» были посвящены ей и ее сестре, Элизабет Уэлти-Томпсон. Я видела ее имя каждый раз, когда открывала книгу. Мэри Элис Уэлти-Уайт спросила, как меня зовут. Она спросила, была ли я подругой ее тети, я ответила, что нет. Я сказала, что я была ее преданной читательницей и пришла засвидетельствовать почтение. Она спросила, откуда я приехала. Затем взяла меня за руку. «Вам нужно кое с кем познакомиться».

Мы шли маленькими шажками: земля была мягкой, а мы обе на каблуках. Она привела мне к ряду машин, припаркованных за кладбищем, и группе подростков, прислонившихся к этим машинам. Они ослабили галстуки, сняли пиджаки. Они уже были готовы убраться оттуда.

Она представила меня одному из парней. Хотя было не похоже, что он горит желанием с кем бы то ни было знакомиться «Это Энн Пэтчетт, – сказала Мэри Элис. – Она приехала из Нэшвилла на похороны твоей тети Додо. Они даже не были знакомы, а она проделала такой путь. Вот насколько значительным человеком была твоя тетя Додо».

Мы с мальчиком обменялись неловкими репликами и рукопожатиями. Мэри Элис поблагодарила меня, что я приехала. Даже на похоронах величайшего мастера рассказов нашего времени члену ее собственной семьи нужно было напоминать, кто она такая. Рассказ никогда не привлекал к себе много внимания, но перед лицом его исключительности, думаю, пришло время отдать ему дань уважения.

«Лучшие американские рассказы» – это Олимп сторителлинга. Это пятнадцать минут славы рассказа, я благодарна «Хоутон Миффлин» и Катрине Кенисон Льюэрс за то, что их стараниями рассказ, по крайней мере один раз в год, становится краеугольным камнем. Что касается этой конкретной подборки, я питаю слабость к уравнительному эффекту алфавита. Мне кажется, это самый справедливый способ расположить тексты. Несмотря на то что в этом году алфавит диктует нам поставить первой Энн Битти и хотя она безусловно заслуживает этого как писатель, ее рассказ, который скорее ближе к повести, – высочайший образец и впечатляющий пример гениального творческого мышления – казался тем самым отвесом, в котором книга нуждается в конце. И, вопреки алфавиту, прекрасный рассказ Пола Юна «Однажды на берегу», – кстати, это первый рассказ, который он опубликовал, и первый, который я выбрала для сборника, – оказывается в самом начале. Когда я была девочкой и посещала католическую школу, монахини часто так с нами поступали – выстраивали, а потом заставляли меняться местами: чтобы первый стал последним, а последний – первым. Мне кажется, это хорошая метафора для жанра рассказа. Достаточно смирения. Становись во главу угла.

2006