Не беспокоить

В детстве я была компактной и обладала настоящим талантом к неподвижности. В сочетании с хорошим воображением эти две особенности означали, что в прятках я была более-менее непобедима. Я могла просто засунуть подушку в шкаф, занять ее место на кровати, аккуратно сложить покрывало у себя на спине и оставаться там в форме подушки в течение нескольких часов, пока другие дети выкрикивали мое имя. Годы спустя меня пугает, сколь многие аспекты моей воображаемой жизни связаны с сокрытием. Уверена, что программа защиты свидетелей – чудовищная вещь, и все же, когда жизнь грозит слишком захлестнуть меня, я начинаю размышлять, нет ли какого-нибудь гангстера, которого я могла бы сдать в обмен на фиктивную личность. То же касается тюрьмы: кошмарно, пугающе, но телефон никогда не зазвонит, а уж сколько всего можно прочитать. Ни в коем случае не хочу сказать, что недовольна своей жизнью, – я довольна. Но все эти славные гости, которые приходят на ужин, а затем возвращаются, чтобы остаться на подольше (потому что они тебя любят, а ты любишь их), превратили мою жизнь в подобие перенаселенного русского романа. Иногда именно чудесная жизнь – многочисленные друзья, большая семья и настоящая любовь – вызывает в вас желание с криком броситься в сторону холмов.

В этот момент мой разум делится на две предельно ясные части. Одна половинка ликует: «Какое же это богатство – полный дом». Другая причитает: «Если я хочу когда-нибудь что-нибудь закончить, мне лучше начать паковаться».

И вот, чувствуя, что моему разуму скоро придет конец, меня гонит из дома компания, стирка, бумажные и электронные письма, моя собственная глупая одержимость желанием испечь шарлотку из «Библии пирогов и пирожков», несмотря на то, что это трудоемко сверх всякой меры и гарантирует лишь то, что каждый, кто зашел, зайдет снова. Я делаю пару телефонных звонков, вытаскиваю из подвала дорожную сумку и в двух словах объясняю все мужу, который знает меня достаточно хорошо, чтобы понимать: когда мне нужно уехать, лучше не мешать.

Затем я лечу в Лос-Анджелес и заселяюсь в отель «Бель-Эйр».

Это не лучший выбор по многим причинам: в Лос-Анджелесе у меня куча знакомых, со многими из них я состою в родстве, и никто из них не будет рад узнать, что я пряталась в непосредственной близости от них и даже не зашла в гости. Я просто решаю не говорить им, вводя себя во временное заблуждение, что они никогда этого не прочтут. За малую часть тех денег, что я потрачу на свое гламурное уединение, я с тем же успехом могла забронировать номер в «Бест Вестерн» в Омахе или Толедо, в городах, где я не знаю ни одной живой души, чьи чувства могла бы ранить. Учитывая, что моя цель – запастись тишиной и сделать невероятное количество работы, – какая разница?

«Бест Вестерн»? Отель «Бель-Эйр»? Я не дурочка. Жизнь предлагает нам не много возможностей сбежать, и, если я собираюсь сделать это, мне стоит сделать все правильно. И потом, я люблю Лос-Анджелес – хоть я здесь и не росла, это город, где я родилась. Мне нравятся пальмы, и бугенвиллии, и послеполуденный голубой свет. Кроме того, в последнее время я перечитывала все книги Джоан Дидион, и она пробудила во мне желание отправиться на запад. Заселение в «Бель-Эйр» на некоторое время кажется именно тем, что сделала бы она сама, если бы на ее пороге замаячило слишком много гостей.

Поскольку у меня нет планов куда-либо выбираться, я не арендую машину. У меня нет желания осматривать достопримечательности или ходить по магазинам. Мгновение я думаю о том, что было бы неплохо снова наведаться в «Центр Гетти», но выбрасываю это из головы. В этом году я приглашенный редактор «Лучших американских рассказов», поэтому я прибыла сюда с чемоданом, полным рукописей, которые необходимо прочесть, и ноутбуком с половиной написанного романа, который к настоящему времени должна была закончить. Каникулы для меня – возможность выполнить мою работу в уединении и тишине, а не разъезжать туда-сюда. Все развлечения, которые мне нужны, – это вид из моей комнаты на амбровые деревья во внутреннем дворе.

Калифорнийцам становится неуютно от одной идеи оказаться без транспортного средства. Когда портье регистрирует меня, то рассказывает обо всех тех местах, куда гостиничный автомобиль с радостью доставит меня совершенно бесплатно: в Уилшир или вниз по Родео-драйв, туда, где кинозвезды пьют латте, а на коленях у них трясутся чихуахуа. Я качаю головой.

– Я не намерена никуда выбираться, – говорю ему. – Меня ждет работа.

– В отеле «Бель-Эйр» мы не употребляем слово «работа», – отвечает он. Мысленно помечаю себе больше его не произносить.

Я приехала в «Бель-Эйр» не потому, что останавливалась здесь раньше, а потому, что однажды отец привез нас с сестрой сюда на ланч, когда мы были детьми. Я запомнила землю, походившую на заросшие джунгли, где крутые овраги переходили в ручьи и лозы переплетались над каждой доступной поверхностью. Я запомнила лебедей – огромные плавучие пуфы со стройными белыми шеями, за которыми мы наблюдали из-за стола, пока ели. Здесь останавливалась Мэрилин Монро, а позже Нэнси Рейган, а в промежутке многие другие из тех, кто хотел, чтобы их оставили в покое.

По моему прибытии отель «Бель-Эйр» посылает мне чайник чая и восхитительную фруктовую тарелку. Моя подруга Жанетт, которая останавливалась здесь пятнадцать лет назад, рассказывала, что каждый вечер перед сном гостям приносили печенье и стакан молока. Печенье было таким красивым, что она его сфотографировала. Но времена изменились. Любители печенья в «Бель-Эйр» больше не останавливаются.

В первое же утро я бросаюсь в галоп – иначе говоря, переворачиваюсь на другой бок и принимаюсь за стопку рассказов. На завтрак я ем фрукты и допиваю остывшие остатки чая, и меня это устраивает. Тишина комнаты так пьянит, что я не в состоянии ее покинуть. В полдень отправляюсь поплавать – температура воды в бассейне заботливо поддерживается на уровне 28 градусов. Больше никого не видно и, в соответствии с повешенным объявлением, я плаваю на свой риск.

Распаковав вещи, обнаруживаю, что уделила слишком много места в чемодане рассказам и недостаточно – гардеробу. Когда прихожу в ресторан отеля на обед, одетая опрятно и представительно, но ни в коей мере не стильно, хостесс спрашивает, бронировала ли я столик, чего я, конечно, не делала. Уже довольно поздно. Люди, поздно приходящие на обед, уж точно должны выглядеть классно. С полдюжины столиков на террасе свободны, но она усаживает меня в зале, где я оказываюсь совершенно одна. Я могла бы пожаловаться, но раз уж я приехала сюда, чтобы побыть одной, значит, так тому и быть. Из-за моего столика я наблюдаю за расфуфыренными женщинами снаружи, поедающими Кобб-салат без голубого сыра и соуса. Мужчина с хлебной корзинкой бродит от стола к столу, одинокий, как облако. Когда он подходит ко мне, его корзина полна и прекрасно оформлена. В ответ на мое желание взять и бездрожжевую булочку, и сырную палочку, он одаривает меня довольной, широкой, искренней улыбкой.

* * *

Мне требуется немного времени, чтобы осознать тот факт, что заселение в этот конкретный отель с целью затеряться свидетельствует об уровне гениальности, которым я, сама того не зная, обладаю. Репутация отеля построена на том, что это место для тех, кто желает спрятаться, но прячутся они в гораздо более яркой манере, чем я. Они прячутся под нарощенными волосами и гигантскими солнцезащитными очками «Шанель». Окна их «ягуаров» затонированы. Это вид сокрытия, который требует и получает большое внимание, в отличие от моего вида сокрытия, который по большей части состоит в том, что я сижу в комнате и огорчаю обслуживающий персонал. Хостесс заверяет меня, что, если завтра я захочу снова поесть в ресторане, мне правда необходимо бронирование, поэтому я бронирую столик, но назавтра понимаю, что у меня нет на это внутренних сил. Я остаюсь в бассейне, плаваю и читаю рассказы. Парень, который разносит полотенца, позволяет мне есть все фрукты, что я захочу, из шикарной корзины рядом с бутылками «Эвиан». Я по-прежнему немного голодна, но не настолько, чтобы что-то с этим делать. Некоторое время спустя на шезлонге рядом со мной устраивается блондинка, на вид ей под шестьдесят. Хотя вокруг бассейна, наверное, сорок шезлонгов, это единственные два, на которые проливается слабый солнечный свет. Растительность в «Бель-Эйр» так пышна и изобильна – тасманские древовидные папоротники и гигантские пальмы, возвышающиеся камелии и гардении, – что вся территория находится в тени. Женщина рядом со мной очень красива, как стареющая Эльке Соммер или любая из жен Джона Дерека. У нее стройный ноги, мягкая зона декольте; на ней крошечное розовое бикини, отделанное тем, что при ближайшем рассмотрении оказывается крошечными цветочками. Каждые пятнадцать минут или около того мы берем полотенца и передвигаем наши шезлонги, следуя за солнцем, насколько это возможно. «Холодно», – говорит она с русским акцентом, а затем возвращается к своей головоломке судоку. Это единственное, что мне здесь сказал кто-то не из персонала. На минуту я представляю, что мы с ней прибыли в «Бель-Эйр» в надежде, что воздух укрепит наши хрупкие нервы, или что мы гости в туберкулезном санатории из «Волшебной горы», завернутые в меховые одеяла и ждущие, когда нам измерят температуру.

У отеля «Бель-Эйр» две половины. На одной – оживленный ресторан, где холеные люди в полный голос и с предельной серьезностью обсуждают телешоу. Чтобы сделать широкое обобщение, основанное на нескольких днях невольного наблюдения, я могу сказать, что мужчины встречаются за завтраком, женщины – за обедом, и все они говорят о «Золотом глобусе», Рэе Романо, сериях «Остаться в живых» и «CSI: Место преступления», или, по крайней мере, именно эти слова я постоянно слышу, намазывая маслом тост («тост» – еще одно слово, которое используется постоянно, например: «Я не буду тост» или «Яичные белки, без тоста»). После нескольких дней пребывания в вынужденной роли пассивного наблюдателя звездных ролей других я решаю, что теперь и я хочу немного внимания. Если бы я так полно наслаждалась своим одиночеством, как утверждала, я бы заказала овощную фриттату, но я такая дикая, такая спонтанная дура, я практически Анита Экберг, входящая в фонтан Треви. Я говорю официанту, что возьму блинчики. Что является ошибкой: они черствые и слегка кислят. Никогда не стоит заказывать блюдо, к которому никто больше не притронется. И все же в «Бель-Эйр» множество прекрасной еды. На ужин стоит попробовать что-нибудь максимально тяжелое и наиболее формальное; фондю из морского гребешка и вареный мэнский омар столь же вкусны, сколь дороги. Если же вы не готовы к причудливому ужину, то можете ускользнуть в бар, где официанты дружелюбны, пианист очарователен, а еда ужасна. Если вдруг по случайной ошибке вы закажете пирог с курицей, ни при каких обстоятельствах не ешьте его.

На другой половине «Бель-Эйр» – вы поймете это, когда увидите табличку «Вход только для постояльцев», – расположены номера. Там стоит такая тишина, что иногда я задаюсь вопросом, не единственный ли я человек, кто здесь ночует. (Мою подругу в розовом бикини я больше ни разу не встречала.) Как-то вечером, когда я в одиночестве возвращаюсь к себе после ужина, за мной в сторону демаркационной линии поспешно увязывается мужчина в костюме. «Вы что-то хотели?» – спрашивает он многозначительно. Я чувствую себя несколько неловко, потому что приложила все усилия, чтобы приодеться к ужину и, как мне кажется, вполне могу сойти за гостя, но, похоже, я ошибаюсь. Объясняю, что живу в отеле, причем уже какое-то время, и, хотя он не выглядит полностью убежденным, позволяет мне пройти. Аромат магнолии Суланжа смешивается здесь с запахом хлорки, идущим от бурлящих фонтанов. Этот запах всегда ассоциировался у меня с Южной Калифорнией, и я его очень люблю.

То, чего мы ждем от отпуска, меняется с возрастом. Меняется от путешествия к путешествию. Было время, когда меня интересовали исключительно культурные впечатления. Мое представление об отдыхе заключалось в том, чтобы таскаться по музеям, пока ноги не загудят, а потом еще отстоять очередь за билетами в оперу или театр. Позже я стала приверженцем релаксации и, составляя планы, искала слова «пляж» и «массаж». В то время крошечные бумажные зонтики, балансирующие на краю бокала с ромовым коктейлем, казались мне чрезвычайно привлекательными. Теперь я стремлюсь к абсолютной невидимости и мне важен шанс закончить то, чего я не могу сделать дома. Но, упаковывая вещи в номере «Бель-Эйр», я думаю, что лучший отпуск – тот, что на некоторое время освобождает от собственной жизни, а затем заставляет страстно желать вновь к ней вернуться. Я полностью готова вновь стать заметной, взволнована при мысли о моей любимой цивилизации. За пять дней я сделала работу на месяц вперед. Я по самые жабры полна одиночеством. Понимая, что еду домой, я не испытываю ничего, кроме благодарности.

2006