Экстремизм – вина не наша

– «Наши нищие деревни», – поёте вы. Русская деревня – это четверть населения страны. Для обычного городского жителя этих миллионов людей как будто не существует – они словно чёрная дыра, «их совсем вроде как бы и нет», говоря словами вашей песни. А ведь сельчане – кормильцы России, так?

– Правильно, кормильцы. Правда, какие именно сельчане? Когда видишь в магазине картошку из Израиля и морковку из Египта, думаешь: молодцы, очень много картошки и морковки вырастили! Что касается русских сельчан, то хотя бы по нашей Раковке в Волгоградской области статистика такова. В начале 90-х там было довольно много фермеров – и крупных, и некрупных. Сейчас остался один. Всех остальных передушили. Земли скупил агрохолдинг, и все опять работают как в колхозе. Крупный бизнес вообще очень любит землю скупать – якобы для земледелия, а в действительности ему удобно деньги на ней отмывать. Засуха там или затопило – и списали все деньги, что в урожай якобы вбуханы.

А у фермеров две беды: неурожай и урожай. Арбузы полями бросали два года назад: трактор шёл и запахивал, я сам видел лично. Дешевле запахать, чем продать.

– В числе врагов России у вас упоминаются «сучка Кондолиза», НАТО, смуглые ребята. А наша «родная» власть не входит в этот перечень? «Всё же кто-то, ей-богу, их подтолкнул и подставил», – поёте вы о спившихся крестьянах. На кого намекаете?

– В этом году кто-то запустил африканскую чуму свиней в Волгоградской области. В результате стали ходить по дворам и резать свиней – сотнями. А многие крестьяне взяли и… повесились. Они кредиты понабрали под этих свиней, а их всего лишили. Все местные поголовно уверены: это придумано специально, чтобы поддержать крупный бизнес – огромные свинокомплексы. Там свиньи заграничных пород в стоячем положении набирают рекордный вес в рекордные сроки на специальных кормах, оплывая жиром. Шашлык с такой свиньи не получается – одно сало.

– Вы чуть ли не первый автор-исполнитель патриотической направленности, которого не воспринимают как экстремиста. Как думаете, почему патриотизм порой переходит в воинственность?

– Воспринимают меня, прямо скажем, по-разному. А насчёт воинственного патриотизма скажу так: переходит он в экстремизм только потому, что силы, которые должны устранять проблему, из-за которой эти настроения вспыхивают, – сидят и ничего не делают.

– Вы поёте: «У России нет никаких границ – у России есть только горизонт!» Применим ли этот принцип ко дню сегодняшнему? «Как-то ты недобро щуришься, браток. Отдавай-ка быстро островок!» – относится ли эта строчка к российско-японским спорам о принадлежности Курил?

– Не спрашивайте меня, пожалуйста, про политику. Эта строчка относится к завоеваниям казаками Сибири и Дальнего Востока. Того казачьего народа уже нет – «спасибо» геноциду. Песня может перекликаться или не перекликаться с днём сегодняшним, не более того.

Баста: «Рабство не скоро уйдёт из нас»

«АН» № 481 от 22.10.2015

Рэпер, вокалист, автор песен, глава творческого объединения «Газгольдер» Василий Вакуленко более известен под сценическими именами Баста и Ноггано. Свой первый альбом он издал в далёком 2006-м, а теперь вышел на новый виток популярности: собрал «Олимпийский» и оказался в наставниках телешоу «Голос» на Первом канале.

Для Басты характерна не только любовная лирика, но и жёсткий социальный посыл. Например: «Выхода не видно. Не ходил на выборы. Им всё равно, на чём клясться – на Конституции или Библии. Они голосят о свободе на митингах, рассматривая страну как фирму, просчитывая прибыль. И плевать, кто решает – Москва или Киев. Лучше скажите, как прожить на прожиточный минимум? О чём вы молитесь в храме Христа Спасителя, в сердце столицы страны третьего мира?»

– Если не вдаваться в глубины мировой истории, когда разные народности исполняли речитатив под тамтамы, рэп является порождением афроамериканцев. Они по-прежнему пишут о расовом неравенстве в США. Почему русским стала интересна «культура угнетённых»?

– Именно поэтому. Когда чёрный рассказывает, что ему не заработать на высшее образование, – мы его понимаем. Когда чёрный идёт на преступление, чтобы добыть денег на лекарство для больной матери, – мы его понимаем. Когда чёрный рассказывает, что шёл по улице и был избит полицейскими, – мы его понимаем. Когда чёрный рассказывает, что вокруг него употребляют наркотики, – мы снова его понимаем. Впрочем, у нас нет таких страшных мест, как 13-й квартал в Париже, или Джамейка-Квинс в Нью-Йорке, или даунтауны в Майами. Там просто людоеды. На этом фоне у нас – детский сад.

Добавлю, что среди чёрных рэперов есть настоящие поэты. А на мировом музьжальном рынке рэп и производные от него жанры занимают 75 %.

– Что означает для тебя быть голосом улиц?

– Отсутствие компромиссов в определённых вопросах. Честно писать о том, что происходит вокруг. Помнить, откуда я пришёл. Я испытываю инфантильную, безумную благодарность улице за то, что начиная с 16 лет она меня закалила и научила определённым правилам жизни, понятиям, которым я следую по сей день.

– Как считают многие, проблема нашей страны именно в том, что люди живут не по закону, а по понятиям.

– Понятия бывают разные. Уличные правила жизни, о которых я говорю, – это главные человеческие ценности: братство, равенство, взаимовыручка, мужество, сострадание, ответственность за свои слова и поступки. Те, кто отзывается об уличных понятиях брезгливо и надменно, зачастую оказываются людьми, неспособными нести ответственность. Когда просишь их обосновать то, что они сделали или сказали, они обзывают тебя бандитом, гопником… Я предпочитаю всерьёз относиться к словам и делам, своим и чужим.

Сегодня я по-прежнему считаю себя уличным. Смотрю вокруг, как что идёт, куда движется. Могу оказаться на улице в любой стране мира и комфортно себя чувствовать, если, конечно, там не будет бегающих негров с пистолетами и ножами. Выкиньте меня где-нибудь – за 24 часа я разберусь, каков там ход вещей.

– Помнишь у «Многоточия» песню «Поднимись выше»? «Я благодарна парням, что защищают эти улицы от беспредела, до которого правительству нет дела…» Это мифотворчество?

– Смотря что считать беспределом. У нас в Ростове улица всегда пресекала беспредел в том смысле, что нельзя обижать слабых – детей, женщин, пожилых. Нельзя докапываться до мужчины, если он идёт с женщиной.

– А если без женщины идёт, то докопаться – не беспредел?

– Увы, это жизнь.

– Твои коллеги по рэп-сцене – группа «Каста» – давно заявили, что «более не намерены озвучивать взгляды проблемной молодёжи с окраин».

– Сейчас такая тенденция – люди хотят отгородиться от плохого. Говорить о плохом неинтересно. Возникает иллюзия, будто молодёжь у нас замечательная, просто зашибись. Я знаю, чем живёт молодёжь. Она мечтает о хорошей жизни. Отсюда и наркотики, и отторжение. Когда во всём обман – при поступлении в институт, при «отмазке» от армии – картина мира искажается. Когда все вокруг говорят, что надо жить честно, и одновременно лгут, возникает внутренняя боль. Классическая культура учит высокой морали, а папа шёпотом маме на кухне рассказывает, как дал взятку, чтобы получить повышение.

– Причину наркомании ты видишь в плохом социальном климате?

– Разумеется. В России приходится жить вопреки обстоятельствам. Наркомания и алкоголизм – следствие, а причина – отсутствие перспектив. Нельзя бороться только со следствием, надо побороть причину.

– В одной из твоих песен утверждается, что «преступник» (полиция) обвиняет в преступлении свою «жертву» (наркомана).

– Либо полиция не может справиться с наркотрафиком, и тогда она слабая, либо полиция потворствует наркотрафику, и тогда она коррумпирована. В России есть города, где победили наркодилеров, – например, Пенза. Был случай: в Пензе нас арестовал спецназ ГНК (Госнаркоконтроль. – Прим. «АН») по подозрению в употреблении наркотиков и направил сдавать анализы. Мы не противились и получили официальную благодарность за содействие (смеётся). Но и в Пензе в аптеках до сих пор продаются препараты, из которых можно приготовить наркоту.

– Кажется, полиции в твоём творчестве достаётся больше всех. Чего стоит одно только выражение «псины в синем»…

– Я знаю честных сотрудников полиции и уверен, что их много. «Псины в синем» – это о псинах в синем.

О тех, кто, получив власть для охраны наших прав, использует её в своих корыстных интересах. Для меня это животные, и по-другому я их назвать не могу. Считаю, что они подпадают под статью об измене Родине. О честных сотрудниках я тоже говорю в своём творчестве. Есть менты и есть мусора. Образец мента для меня – Жеглов.

Посмотрите, кто сидит в тюрьмах. Восемнадцатилетних ребят закрывают на пять – семь лет за полкоробка марихуаны в кармане. Кем они оттуда выходят? Они там перевоспитываются, что ли? Нет, они возвращаются с ненавистью, набравшись повадок у других заключённых. Меня в 15 лет два сотрудника чуть не забили насмерть ногами. Они решили, что я, подросток из музыкальной школы, снимал с людей кожаные куртки. Система в целом настроена не на то, чтобы сделать человека лучше, а на то, чтобы его уничтожить. В каких условиях находятся заключённые? Полно материалов на эту тему. Их бьют, их насилуют, на них испражняются. Компенсируют за их счёт свои комплексы.

– В песне о родном Ростове ты говоришь: «Ночью город не спит, и прогулки по мостовым – это реально экстрим». Возникает ощущение, что ты этим гордишься.

– Не этим я горжусь. Наоборот, я горжусь людьми, которые, несмотря на проблемы социума, остаются людьми, честными, светлыми, добрыми. А слова про экстрим можно отнести не только к Ростову-вся страна так живёт. Отъедем сейчас в Подмосковье – увидим то же самое.

– Твой коллега Влади ещё в конце нулевых годов зачитал: «Что ж, зато в мирное время живёшь. Друзья на свободе, люди на работе, молодёжь на дискотеках, и уж года полтора, как я не видел, чтобы где-то на улицах что-то решалось в драках».

– Я ответил на это в своей песне: «Есть предположение, почему такая путаница. Наверное, мы с ним просто ходим по разным улицам». Согласен, гоп-стопа и прочих драк стало меньше, но нельзя сказать, что страна это изжила. Масла в огонь подливают многие представители кавказской молодёжи своим поведением.

– Продолжу цитировать тебя по блокноту. «Как и прежде, улицы несут отчаяние…» Актуальны ли твои слова десятилетней давности сейчас, в 2015-м?

– Сейчас они особенно актуальны, потому что цивилизованный мир ушёл вперёд ещё дальше.

– «Мой папа, проклиная власть, ждёт пенсию – три тысячи рублей. Сумасшедшие деньги».

– Это тоже песня десятилетней давности. Но, учитывая индексацию, сегодняшнюю пенсию никак не назовёшь нормальной. Притом что мой отец – офицер и инвалид первой группы (его сбила машина). Жить, лечиться на эти деньги физически невозможно. Если бы не я, у родителей всё было бы очень плохо.

– Ты называешь Россию страной третьего мира…

– Потому что Россия живёт за счёт нефти и газа. Мы ведь называем Арабские Эмираты страной третьего мира, так? Они тоже живут за счёт сырьевых запасов и не имеют значительных доходов от интеллектуального труда. Упадут цены на сырьё – и жизнь станет плохенькой.

– «Корабли навсегда увозят живой товар за океан. Батрачат, обедают, звеня кандалами. Они забывают про пап и мам». О чём это?

– Об эмиграции.

– Но ведь эмигранты едут на Запад не в кандалах, а за хорошей жизнью.

– И далеко не все её там находят. Я бывал на Западе, бывал в Америке. Единицы из наших эмигрантов довольны жизнью. Большинству тяжело. Они живут там вынужденно, потому что не нашли здесь работу. Эмиграция – уже сама по себе печальное явление. Что хорошего в том, что наши люди должны уезжать с родной земли за лучшей долей? Редкий человек покидает свой дом по собственному желанию. Если жизнь в России наладится, большинство вернётся.

– При всём этом ты пишешь, что Россия для тебя, «как мать для сына, самая родная, самая красивая».

– Конечно. Я люблю Родину не за экономические достижения и статус.

– А за что?

– Ни за что. Любовь безусловна. Это фундаментальное чувство в отношении родной земли. Я люблю Россию такой, какая она есть.

– «В попытке что-то изменить немало людей сгинуло – по приговору суда или через киллера». Ты сопереживаешь оппозиции и опальным журналистам?

– Я не за оппозицию и не за власть, я за правду и против лжи. А в политике правды нет, там есть борьба личных мнений и интересов. Политика – скользкая дорожка. Многие, в том числе артисты, прибегают к популизму, бросают лозунги, совершают поступки а-ля патриотизм, чтобы набрать баллы в глазах власти и быть обласканным ею. Эти люди занимаются не делом, а громкоговорением.

Есть разные оппозиционеры, разные журналисты. Есть оппозиционеры-дешёвки, чисто номинальные.

Есть журналисты, которым я бы оторвал всё что можно. А есть честные журналисты, которые страдают за правду. Например, Кашин. Месть за правду-проблема всего мира, не только российская. Но мы перестали быть рабами совсем недавно – в 1991 году. Рабство не скоро уйдёт из нас.

– «Царь ставит своих на места, и такие, как мы с тобой, здесь в роли крепостных крестьян». Ты назвал себя миллионером из трущоб…

– «Миллионер из трущоб. Миллион проблем и миллион ещё». Песня не о деньгах, её надо внимательно слушать.

– И тем не менее ты миллионер из трущоб.

– Конечно.

– Будучи весьма состоятельным и уважаемым членом общества…

– Все слышали?! (Коллегам по «Газгольдеру».)

– …ты не чувствуешь себя свободным?

– Скажем так, я не чувствую себя счастливым. Не могу быть спокоен, видя происходящее. Есть люди, которые уезжают в Америку и выбрасывают из головы то, что здесь творится. Есть те, кто живёт в России при бабле и всем доволен. Это не про меня. Я даже некоторое чувство вины испытываю за то, что у меня всё так хорошо сложилось.

– Поговорим про «Голос». Легко далось решение?

– Нет. Долго размышлял о своей уместности в этом проекте. О том, что скажут.

– Что ты не «тру»?

– Мне всегда говорили, что я не «тру». С первого моего появления. На это мне вообще наплевать. Я закалён критикой со стороны слушателей. Посмеиваюсь над подобными словами, зевая.

– Многие припоминают тебе твою строчку: «Эта тема на Первый канал не купится…»

– Я всегда могу обосновать свои слова. «Голос» – голландская франшиза. Первый канал – прокатчик. Я не играю по правилам, навязанным мне эфирными директорами. Моё участие ограничивается выбором хорошо поющих людей. Это происходит честно на все 100 % – даю руку на отсечение. Ни одна из песен, которые я подобрал в качестве наставника, не была отвергнута каналом.

«Эта тема на Первый канал не купится и останется там, где остаётся улица» – сказано не обо мне, а о песнях, которых никогда не будет на Первом канале.

– Тебя не просили, чтобы ты на шоу вёл себя тактично, изъяснялся без сленга?

– Вообще ни о чём не просили. Сказали, чтоб я был собой. Логично, что если меня позвали, то им нужен я. Такой, какой я есть. Плохо говорящий, долго подбирающий слова, забывающий начало предложения в его конце. Где-то грубоватый, неотёсанный.

– А что со стрижкой? Она стала заметно длиннее.

– Стрижку я изменил ещё до того, как меня пригласили на «Голос».

– Ты намерен привносить в «Голос» социалку?

– Что это значит?

– То, о чём мы говорим битый час.

– Так это не социалка. Ты видишь, что асфальт плохо положили, и говоришь: «Вот п…ы!» Это не социалка, это жизнь. Многие говорят: «Почему после «Солнца не видно» ты не пишешь политических песен?» Что ещё я могу сказать на эту тему? Что ещё разжёвывать?

– Появилась «Африка» – политическая песня.

– Ну, в некотором роде. Повторю: я не спекулянт. Я не занимаюсь проституцией, не хватаюсь за тему только из-за того, что она горячая.

– В общем, привносить в «Голос» социальные темы ты в качестве наставника не будешь?

– Я не могу предлагать свои песни. И без меня в мире существует множество достойных шлягеров, это же очевидно.

– Я говорю не о твоих песнях, а о тематике. Одна участница в «Голосе» сказала, что уважает тебя за честные тексты. Вероятно, ей бы хотелось, чтоб ты подобрал ей подобный материал.

– Возможно, дело в другом. Уважая мои честные тексты, люди понимают, что я буду честно работать. Ответственно заниматься ими.