Пути разошлись

– Может, в глобальном смысле вы и правда ничего не изменили?

– Меня не интересуют глобальные смыслы, я живу конкретикой. Мыслить на уровне максимальных обобщений – это попытка уйти от участия в реальных делах сегодняшнего дня. Оставим это Гребенщикову, он любит отмазывать себя таким образом от принятия решений. Сам-то вовсю пользуется плодами культурной революции 80-х, а говорит, что в России никогда ничего не менялось. Смешно. Триста лет назад мы были бы крепостными музыкантами, чьих жён в первую брачную ночь имеют помещики. Не надо говорить, что ничего не меняется. Меняется, и ещё как. Гуманизация планеты всё-таки происходит. Медленно, потихонечку. И каждый должен способствовать этим переменам. Развитие – это не размышления о прошлом и будущем, а взаимодействие с настоящим. Я никогда не предполагал, что рок-музыка может быть рупором консерватизма. Кинчев вот зовёт в православие-самодержавие-народность…

– Последний альбом Кинчева «Саботаж» – очень протестный. Он признаётся во внутреннем разрыве: «Мне выпало рваться на части на ветрах дорог».

– Я рад, что Константин меняется. Но мне не нравится чрезмерная образность. Обо всём и ни о чём. Если ты пять лет хвалил Путина, всем пропагандировал его, то теперь ты должен сказать: «Я был глуп, я лизал задницу тирану». Этого покаяния в новом альбоме я не увидел. Опять Кинчев – лидер, опять на коне, опять разметает дьявольские силы. Прямые обвинения в адрес власти у него появились, да. Но опять исконность, посконность, суконность… Какое отношение это имеет к рок-н-роллу – музыке свободных людей?

– Это религиозный протест в адрес безбожной и безнравственной власти.

– Удобная ниша: протест, от которого властям ни тепло ни холодно. Молодёжь идёт на концерты «Алисы», потому что у неё есть энергия несогласия. Но это очень просто – бороться с виртуальным сатаной.

– Я видел ваше интервью голландскому телевидению рубежа 80-х и 90-х. Там вы из всех коллег выделяете в первую очередь «Алису» и говорите, что дорожите хорошими отношениями с этой группой.

– Мы с Кинчевым не ссорились. Для того мы и перестали общаться года три назад, чтобы не поссориться. Для меня это было сильным раздражением: в стране репрессии, за мной и моими единомышленниками бегают омоновцы, а коллеги по рок-цеху тем временем рассуждают о пользе Путина для России. Трудно это терпеть.

– Прошлый политический год, 2012-й, многих поссорил. Может, мы не умеем уважать чужую точку зрения?

– Толерантность. Пробовал, не работает. Приходится хитрить, юлить, боясь обидеть кого-то. Вежливость превращается в лицемерие. Я ощутил, что сам становлюсь таким же, как те, с кем я не согласен. Потому что начинаешь оправдывать для себя всё то, что тебе в них не нравится. И в результате позволяешь самому себе то, чего раньше не позволял ни себе, ни другим. Принцип «добрее надо быть» в данном случае приводит к тому, что становишься добрее – мягче – к себе самому. Путь «всепонимания» не для меня.

– В песне «Очки» у вас есть прямой выпад против Кинчева с упоминанием его песни «Небо славян»: «Очки берёзковые – «Коловрат». Видно Небо Славян и море добра. И тьма басурман, погрязших во зле. Найти врага – быстро и без проблем».

– Не против Кинчева, а против мышления, которое он представляет. Эти люди так углубились в религиозный кокон, что до них уже не достучаться.

– Я сейчас имею в виду не религиозную тематику, а национальную. Вы родом из Пятигорска – каково вам видеть, что Ставрополье превращается во второе Косово?

– Проблема есть. Когда брезгливые СМИ возмутились соответствующими заявлениями Навального, это было неправильно со стороны журналистов. Вопрос надо ставить, и надо его решать. Национализм разный бывает. Я протестую против оголтелого национализма. Я согласен, что нужен визовый режим с Таджикистаном и Узбекистаном и, кроме того, нужна национальная политика внутри страны. А тех, кто кричал на проспекте Сахарова Шендеровичу: «Убирайся, жидовская морда!» – таких националистов вменяемыми не назовёшь.

– Вы поёте, что рокеры лижут хозяйское дерьмо. Почему они это делают?

– Просто потому, что это выгодно. Если не лизать, то не попадёшь на главные рок-фестивали страны. Да что там главные фестивали – директора обычных клубов зависят от мелких чиновников. После выхода нашего альбома «Дежавю» (2009) группу перестали приглашать на городские телеканалы. Была знаковая история: нас попросили выслать тексты (так когда-то литовали тексты в рок-клубе). Прочитав, отменили эфир. В личном общении честно нам признались: «Вы же понимаете, какие сейчас времена. Не можем мы». Конечно, я не назову это гонениями. Гонения – это «болотное дело», когда случайным людям шьют экстремизм.

– Почему аудитория не отвернулась от мэтров из-за их лояльности к властям?

– Аудитория тоже изменилась. Люди впервые за 100 лет стали обживаться добром, залезли в кредиты-ипотеки, вкусили всех этих прелестей общества потребления. Это крючки, на которые властям удалось поймать даже думающее население. Тело довольно, а дух спит. Люди радуются: «У меня есть машина! Я могу ездить на рыбалку в Финляндию!» То, что свои водоёмы загажены, – их не волнует.

Когда же просыпается совесть, человеку требуются интересные интеллектуальные конструкции, чтобы оправдать своё равнодушие к происходящему в стране. И тут на помощь приходит эта смесь христианства с буддизмом. Думаю, Сурков и Эрнст за это и ценят Гребенщикова: они учились искусству манипуляции именно у него. Между тем, напомню, ненасильственное сопротивление, к которому призывали великие учителя человечества, – это очень активное сопротивление.

Например, Ганди никого не бил, но шёл под дубинки. И других за собой вёл. Далай-лама, которого на словах так уважают наши буддисты, постоянно выступает за освобождение Тибета. И регулярно какой-нибудь буддийский монах сжигает себя в знак протеста.

– Будучи в русском роке фигурой первой величины, вы оказались в стороне от бешеной популярности.

– Сознательный выбор. Поначалу мы тоже стремились к известности и добились её в течение четырёх лет. Мы собирали стадионы с 87-го по 90-й, пресытились успехом, и он перестал быть для нас целью. Для других – не перестал. Поэтому перед ними возникла необходимость сочинять хиты: аранжировка попроще, мелодика попроще. Им пришлось делать песни для дальнобойщиков, для афганцев, для любителей шансона. Заигрывать с широкой публикой и дружить с сильными мира сего. Я не говорю, что медийный успех – зло, но часто он приводит к самоповторам.