Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Взаимодополнительность стратегий позиционирования. Современные информационно – коммуникативные технологии позиционирования: возможности и издержки. Идентичность как человек без свойств. Цивилизационные вызовы свободе и ответственности: новая животность. Слабость как преимущество: необходимость поступка «в первом лице».
Обе стратегии самопозиционирования – «проектная» и «человека убежденного» дополняют и даже предполагают друг друга. С одной стороны, личностное «предприятие» предполагает консолидацию усилий других людей, вошедших в зону ответственности «предпринимателя» – лидера, в чем – то – доверие ему и даже вера в успех предложенного им дела, проекта. С другой, массовые движения предполагают лидеров, вождей – выражающих общие идеи, и на которых возлагается вся общая ответственность.
Человечество вступает в новую антропологическую и персонологическую стадию развития. В свое время М. Лютер и И. Кант сделали личность автономно управляемой. Согласно известной формуле К. Маркса, они освободили личность от рабства внешнего, чтобы «закрепить его в душе». Кстати, именно это не понимают исламистские и православные фундаменталисты в идее прав человека. Они настаивают на обязанностях, не понимая или не желая понять, что долг уже может быть сформирован. Задача общества признать право на долг, на свободу его выбора – со всеми вытекающими последствиями. Это разные стадии зрелости личности и общества.
Наверное, с этим и связан возможный критерий нравственной оценки автопроектов. «Есть двоякого рода идейный фанатизм, – писал мудрый С.М. Дубнов, – первый желателен и даже обязателен для человека убежденного, второй абсолютно вреден. Первый заключается в том, что человек, имеющий определенный убеждения, стремится согласовать с ними свои поступки… Он должен быть фанатиком своей идеи, оставаясь в то же время толерантным к противоположным мнениям… Но есть другой тип фанатиков: люди, которые, считая свой образ мыслей единственно верным, преследуют людей противоположного образа мыслей, стараются путем насилия и притеснения внушить веру в то, что они сами считают истиной. Такой фанатизм, даже будучи искренен, вреден…». Фактически речь идет о различении самозванства и призвания, о котором я писал раньше. Критерий не по цели, а по средствам. Если кто – то стремится сделать других счастливыми помимо и вопреки их воли, даже во имя и от имени этих других – это самозванство, ничтожащее свободу, а значит и бытие. И другое дело, если я ставлю такие эксперименты на себе самом, следуя некоему взятому на себя долгу, следуя призванию – не за счет других, хотя и, возможно, – во имя других. Долг не извне вовнутрь, а изнутри вовне, так же как и достоинство не изнутри вовне, а наоборот. Не мое дело судить о своем достоинстве. Так же, как и никто не вправе говорить мне о моем долге. Но чем более нравственно и интеллектуально развита личность, тем шире ее поле ответственности и понимания того, насколько я обязан всем.
Некоторых отечественных мыслителей пугает идея автономной морали, практика формирования и продвижения личностного имиджа. Предлагаемая С.В. Комаровым идея «мерцающего субъекта» – восстанавливаемого усилием воли постоянного баланса на границе «ленты Мебиуса», «складки бытия», проблему решает только на словах. Избегание полной объективации в маске роли, захваченности внешним миром вещей имиджа личности за счет сохраняемого усилием воли самосознания «внутреннего мира» – не более чем метафора. Внутренний мир – тот же внешний. Самосознание подобно ленте Мебиуса, у которой нет внешнего и внутреннего. Человеческое сознание социально по своей природе, а индивидуализация – не что иное как индивидуально неповторимая целостность социализации.
Проблема в точке сборки этого уникального единства внешнего = внутреннего. И понимании ответственности за эту уникальность. Существуем ли мы сами по себе и для себя? Где и когда? И интересны ли мы как таковые кому бы то ни было? Каковы критерии такого интереса? И есть ли они? Пока можно сказать только одно: весь опыт истории показывает, что судить по целям – верный путь в социальный ад. Цели всегда благородны, никто не хочет зла. Если судить, то только по средствам.
Сеть дает возможность привлечь такой леверидж, такие ресурсы, которые просто раньше были невозможны. И это касается не только реализации бизнес – проектов, это и реализация проектов, связанных с гражданской инициативой, позиционированием личности в обществе. Создаются широкие сети по интересам, и в результате резко повышается интенсивность коммуникации, которая приобретает структурированный характер. Социальное значение Сети проявляется и в том, что создаются рабочие места, в том числе – удаленном доступе, когда люди, не выходя из дома, получают достаточно средств к существованию.
Группы, которые формируются в Сети, создаются совсем на другой основе и по другому принципу, чем привыкли понимать социологи. Возникает совершенно иное структурирование: мобильное, быстрое и очень интенсивное в коммуникации. В этом плане Интернет – обоюдоострый инструмент. Это достижение цивилизационное, дающее новые возможности для позиционирования личности, для реализации гражданских свобод и тому подобного, но при этом – и новые возможности контроля за гражданскими свободами и манипулирования не только обществом, но и конкретными личностями. Тем более что отслеживать сетевые массивы информации в Интернете достаточно легко, контроль со стороны заинтересованных сил, особенно государственных, облегчается на порядок. Коммуникативно – информационные технологии как способствуют развитию гражданского общества, так и выступают эффективным подспорьем реализации тоталитарных тенденций. Интернет был и остается инструментом, использование которого зависит от конкретных целей. Это технология. Но она – сама по себе не сформирует ни гражданское общество, ни тоталитарный режим. Это инструмент в руках конкретных людей, реализующих конкретные намерения. Сам по себе Интернет нравственно и политически амбивалентен.
Создавая исключительные возможности развития общества и социума, он же и создает для них проблемы. Так, если под деградацией и деструкцией социума понимать утрату связей членов общества с окружающим миром, подверженность различного рода зависимостям (аддиктивность), упадок культуры, рост насилия, девиаций, то нельзя не признать, что современные информационно – коммуникативные технологии некоторым их этих тенденций весьма способствуют.
Так, зависимость от социальных сетей можно рассматривать как вид поведенческой аддикции. Еще в начале прошлого десятилетия зависимость от социальных сетей рассматривалась как одна из форм интернет – зависимости наравне с пристрастием к компьютерным играм, интернет – шоппингу или просмотру порнографии. Однако в последние годы данный вид зависимости имеет тенденцию к обособлению вследствие расширения аудитории. Среднее время, которое тратит современный школьник на социальные сети, составляет 4,48 часа, среди студентов этот показатель выше – 6,35 часа. Это при том, что отсутствие аддикции характеризуется предельно допустимым временем, затрачиваемым человеком на социальные сети, – 4 часа в неделю. Навязчивое желание пользователей проводить значительную часть времени в социальных сетях, и их невозможность контролировать свое время (принесение реального общения, хобби и трудовой деятельности в жертву пребыванию в социальных сетях), и трансформация психологического состояния в процессе пребывания в социальных сетях (например, эйфория от лайков – символов виртуального одобрения), и даже наличие абстинентного синдрома.
Особенно опасно это в отношении молодежи, в первую очередь – подростков: в силу недостатка жизненного опыта, а точнее – сводя его к сетевым коммуникациям, молодые люди не могут объективно оценивать возможные негативные последствия. Социальные сети становятся для подростков источником мнимых авторитетов: они меньше прислушиваются к советам родителей или старших родственников, считая лидеров мнений тех или иных сообществ более компетентными во всех сферах жизни. Более того, деформируется социальный и человеческий капитал новых поколений: активные пользователи подобных ресурсов ежедневно потребляют низкокачественную информацию, чаще всего ложную (фейковую) и преподносимую в небольших объемах и в упрощенной форме. На чтение более авторитетных источников у них не остается ни времени, ни желания. На подростков в социальных сетях особое воздействие оказывает авторитет ровесников, что облегчает манипуляции такими группами.
Возможность самовыражения, вступления в виртуальные отношения, сопровождаемого примеркой тех или иных ролей, и удовлетворения потребностей в творчестве – все это заставляет индивида все глубже погружаться в виртуальную реальность и отказываться от реальной жизни. Все это в большей степени реализуется именно в социальных сетях. Их активные пользователи буквально живут там, эскапистски относясь к реальной жизни. «Казаться» в виртуальности для них заменяет «быть». Они совершают поступки ради популярности на сайтах, измеряемой количеством лайков под фотографиями, селфи, понимая их как показатели отношений и успеха. Успешность человека измеряется не столько его достижениями в образовании или работе, семейной жизни или помощи окружающим, сколько количеством «лайков» под фотографиями. Ради последних пользователи социальных сетей готовы переступить закон, мораль, поставить под угрозу здоровье и жизнь собственные и окружающих.
Социальные сети способствуют реализации ряда социально значимых проектов, поддержки, благотворительности. Однако под влиянием социальных сетей искажаются представления о сути социальных отношений, нравственности. Сетевое общение не способствует укреплению межличностных связей и интенсификации общения. Искажается само понятие дружбы. Зависимые от социальных сетей люди не вступают в отношения с представителями противоположного пола, у них отсутствует потребность в любви, в создании семьи, они предпочитают вести переписки, причем нередко с людьми, встреча с которыми в реальной жизни маловероятна.
Молодежь крайне восприимчива к информационному влиянию. Это обусловлено, с одной стороны, спецификой психологического развития данной возрастной категории, а с другой – отношением молодых людей к самому феномену социальных сетей. Они воспринимают эти сайты как первоочередные ресурсы, где можно получить всю актуальную информацию, найти решения волнующих проблем. Поэтому манипулятивное влияние социальных сетей на молодежь – наиболее социально активный слой общества – колоссален. Пользователи социальных сетей оказываются буквально беззащитными от проводимых на них атак и абсолютно не препятствуют собственному перепрограммированию, включая криминальное.
В сетях человек не всегда осознает ответственность за собственные действия, которая могла бы сдерживать его в реальном мире. В его подсознании действует установка на разделения собственной личности и аватара, который действует в социальной сети. В свою очередь, это ведет к развитию психических отклонений, которые в той или иной мере становятся причинами совершения этим человеком серьезных девиаций.
В условиях вседозволенности, обусловленной относительной анонимностью, на данных ресурсах процветает различного рода преступность, в частности мошенничество, порнография, сексуальный шантаж. Пользователи социальных сетей обмениваются фотографиями интимного характера, получив которые, нередко вымогают деньги, угрожая их публикацией в открытом доступе. Подростки иногда по собственному желанию вовлекаются в детскую порнографию, стремясь заработать на продаже собственных фото соответствующего содержания.
Так, например, обилие суицидального контента в социальных сетях сети – один из факторов того, что РФ вышла на первое место по числу подростковых самоубийств. Ради своей сетевой популярности подростки готовы наносить увечья себе, другим людям и животным. И до этого существовали убийцы и садисты, но социальные сети дают им возможность паблисити, формируют круг поддержки, распространяющий соответствующий контент, стимулируют подражания, имитации насилия, закрепляя представление о том, что демонстрация насилия, а то и убийства – путь к славе. И это не только «российская специфика». Во Вьетнаме зафиксированы самосожжения с записью на видео. В Латвии за групповыми изнасилованиями онлайн наблюдали сотни подписчиков закрытого сообщества. Демонстрация совершения противоправных и аморальных действий трактуется не как пример проявления худшей стороны человека, а как пример завоевания им общественного одобрения.
Короче говоря, речь идет о существенной проблеме недоверия в современном обществе и путей его преодоления.
В каком – то смысле, подозрение и недоверие были предметом философской рефлексии с самого возникновения этой интеллектуальной практики. Так, «искусство подозревать», лежит в основе философского метода Сократа, заявлявшего о том, что простые и всем известные истины не являются таковыми. Практика экзегетики, герменевтического искусства получать ответы посредством вопрошания текстов, само становление опытного знания (совпавшего с «охотой на ведьм») связаны именно с подозрением существования неких скрытых причин и мотивов, необходимостью их выявления. В современной философии на той же установке, фактически построены и практики деконструкции (Ж. Деррида), «археологии знания» (М. Фуко). А в практике «информационных войн» тотальная конспирология получила свое практическое технологическое воплощение. Поэтому можно признать, что подозрение сопровождало человечество на протяжении всей истории его развития, а в какой – то степени и просто присуще социальным формам жизни.
Однако нынешняя ситуация является серьезным интеллектуальным вызовом. С конца ХХ века стало очевидным, что управлять можно не только путем сокрытия информации, обмана, фальсификации фактов. Можно просто лишить человека самой возможности свободного и самостоятельного суждения путем навязывания ему теорий, понятий, картин мира, их понятийной перекодировки. Осознание этих возможностях чревато уже не то что тотальной подозрительностью, а уже хорроризацией общества. Поэтому задачей философии является выявление причин, источников, возможных следствий этой ситуации.
Подозрение – установка, обусловленная представлениями о возможном обмане, манипулировании. Существуют ли какие – то объективные факторы, способствующие развитию такого настроения? Представляется, что можно выделить, как минимум, две основные группы таких факторов: конкретное состояние конкретного общества – например, российского, и общий цивилизационный фон – прежде всего неоднозначные следствия распространения современных коммуникативных технологий.
Подозрение, сомнение, вроде бы – очень отрезвляющая установка, способствующая самоопределению, осознанию собственных интересов, организации рациональной деятельности, прежде всего – познавательной, что позволяет выявить объективные причины, снять покров таинственности и непонятности с происходящего. Собственно, именно, методологическое сомнение со времен Р. Декарта лежит в основе методологии научного познания. Принцип «доверяй, но проверяй!» – в основе политического, финансового, административного менеджмента. Однако, когда подозрение становится массовым явлением, в т. ч. – транслируемым средствами массовой коммуникации, складывается ситуация расползания социальных тканей, а дальнейший распад социального механизма может сдерживаться только еще большим усилением подозрительности.
Доверие – главное условие социальной жизни, без которого невозможны бизнес, политика, искусство, личная жизнь… Человек – принципиально социальное существо, он не может в одиночку просто существовать – не то что реализовывать некие планы. Поэтому дело не только и не столько в перспективе тотального гласного и негласного контроля, сколько в понимании причин этих тенденций, возможности противостояния им.
Состояние современного российского общество дает наглядный пример деформированного социума, в котором нарушен баланс между доверием «сплачивающим» и «наводящим мосты». Причина этого в неразвитости формальных институтов, таких как право, собственность… Подмена же их культурно – этнической, а то и корпоративной идентичностью приводит ко все большему нарастанию разобщенности, подозрения и недоверия. Сохраняется только доверие сплачивающее – по отношению к «своим». Любые «другие» – чужие, непонятные, опасные, возможно – коварные.
В результате, подозрительность в современном российском (и не только) обществе приняла гипертрофированный, доходящий до гротеска характер. Государство подозревает бизнес и общество: деятельность следственного комитета превратилась в едва ли не главное средство реального общения с ними. Соответственно и бизнес с глубоким подозрением и недоверием относится к государству и обществу, как, впрочем и общество отвечает тем же государству и бизнесу. Дикий банковский процент, гипертрофированное в своей карательности законодательство в сочетании с извращенным правоприменением, перегороженные дворы, железные двери с тремя засовами – все это следствия именно разлитого по всем уровням социального механизма подозрению. За любым явлением социальной жизни – в политике, искусстве, науке, даже личной жизни – ищется прежде всего скрытая мотивация, некий умысел, а то и заговор.
Диагноз этой ситуации довольно очевиден – это отсутствие доверия, наводящего мосты, которое может быть обеспечено только развитием формальных институтов, к реализации чего и призвано государство. Сложившиеся в России, в силу ряда исторических обстоятельств, корпоративное государство, избирательная система правоприменения, к сожалению, не выполняют решение этой задачи.
Дело не только и не столько в сложившемся политическом режиме, или даже изощренном двуличии советского общественного строя, сколько в исторических особенностях развития российско – советского общества в XX столетии. Так, еще ждет обстоятельного исследования тема «публичной интимности», «многодушия» и «актерства», столь характерная культуре Серебряного века, рассмотренная нами ранее в этой книге, роль «революционного карнавала» масок, реализованном людьми, известными под партийными кличками.
Стимулирующим подозрение фактором является притворство, неискренность. Именно они подозреваются прежде всего. И приходится только удивляться тому, что проблема притворства до сих пор не являлась предметом серьезного внимания специалистов по теории и философии культуры и личности. Во все времена притворство сопутствовало социальным практикам и практикам бытия – от личной жизни до политической деятельности, сфер искусства, работы спецслужб. Оно затрагивает как рационально выстроенные практики позиционирования и манипулирования, так и иногда бессознательные формы самозащиты, стремление предстать иным, которое неизбывно для человеческого существования как социального существа.
Особые возможности притворства и манипулирования открывают современные информационно – коммуникативные технологии, прежде всего – Интернет, который все более явно открывает свои возможности, которые весьма неоднозначны. С одной стороны, это возрастание взаимной информированности, самореализации. С другой – нарастающие самодостаточность и недоверие.
Современное информационное общество представляет собой проектно – сетевой социум, в котором политика, экономика, искусство, личная жизнь во все большей степени предстают проектами, активизирующими определенные участки социальной сети. Личность в этой ситуации предстает как некий проект, а то и комплекс проектов, что позволяет уже говорить не только об этнической, статусной, ролевой идентичности, но и проектной идентичности. Социальные сети, вроде Facebook и «Вконтакте», блоги и микроблоги (LiveJournal и Twitter) дают человеку возможность самому стать средством информации, альтернативным традиционным медиа. Открывающие окна самореализации не всегда носят конструктивный характер. Под одним и тем же «ником», «аватаркой» могут скрываться разные люди, а один и тот же человек или организация могут реализовывать несколько персонфицированных проектов. А если вспомнить про такую уже полупрофессиональную деятельность как «троллинг», то становится понятным, что такие практики отнюдь не всегда способствуют большей открытости общества, росту социального и личностного доверия.
Особое внимание заслуживают формы притворства, реализуемого в интернет – культуре в целом и в таком ее сегменте, как блогосфера, в частности. Именно блогосфера – совокупность блогов, или интернет – дневников, по преимуществу персональных, – в наше время лучше всего отражает специфику выстраивания и манифестации образа «я» в виртуальном пространстве, выражает особенности самоидентификации современного человека, его позиционирования в обществе. Действительно, вечно присутствующий в самосознании момент недовольства собой, определяет стремление к некоторому целостному «я», и это стремление в Интернете получает исключительные возможности реализации конструирования альтернативных образов себя.
Феномен притворства, демонстрируемый блогосферой, позволяет говорить об искаженном и неоднозначном характере интернет – коммуникаций. Изменения эти, в частности, относятся и к самой позиции – как источника, так и реципиента коммуникативного акта и заключаются в увеличении роли автокоммуникации, обращенности источника, адресанта на самого себя, что позволяет говорить об особом нарциссизме и эксгибиционизме современной личности. При этом, порожденные в сети масочные персонажи («виртуалы») начинают жить в сети и не только своей жизнью, мало связанной с какими – то ни было возможными реальными референтами.
Разумеется, феномен сетевого притворства связан с проблемой идентичности, с одной стороны, а с другой – с возможностью и даже необходимостью освоения личностью в процессе социализации и индивидуализации определенных социальных ролей. Но является ли такое притворство позиционированием личностью своего не истинного, ложного «я»? Во – первых – что (главное – кем?) определяется как «я» – истинное? Во – вторых, если притворство – этакое лукавство, мошенничество, сознательное стремление предстать не собой, иным, выдать себя за другого, то – каковы мотивы его порождающие? В – третьих, любая ли социальная роль, в силу неполноты представленности в ней личности, выступает притворством? Наконец, в – четвертых, если социализированная личность – это комплекс освоенного человеком ролевого репертуара, а также ценностных установок, связанных с предпочтением или избеганием определенных ролей, то не получается ли, что истинным «я» является «человек без свойств», еще не идентифицированный даже самим индивидом. Но тогда о каком притворстве вообще может идти речь? Получается некая двусмысленность: либо притворство – технология социального манипулирования другими, либо оно неизбывный универсальный атрибут человеческого бытия… И от ответов на эти вопросы впрямую зависит вопрос о природе, а главное – содержании («контенте») современного подозрения.
Да и блог не всегда является альтернативным проектом личности – можно привести множество примеров обратной ситуации, когда блог выступает продолжением реальной жизненной и профессиональной позиции автора блога.
Важно понимать и то, что практика тотального акцентированного недоверия и троллинга отнюдь не связана исключительно с самопозиционированием индивида путем отрицания чего – то чуждого и никак не способствуют позитивному проявлению его личности. Эта технология притворства строится не только на негативной, но и на позитивной репрезентации «я» в контексте определенной группы, но обязательно – на осмеянии способов речи, мышления и поведения, не разделяемых общностью, к которой себя относит актор троллинга.
Широкий ассортимент языковых и изобразительных практик интеллектуального ерничества, эпатажа, скандальной пародийной провокации, включая фотожабы, троллинг, общая стилистика агрессивности виртуальной среды – суть проявления акцентировано негативной агрессии, все более свойственной блогосфере. Эти тенденции становятся все более разрушительными, способствуя формированию атмосферы тотального недоверия, и даже – хорроризации общества. Иначе говоря, мы имеем дело с довольно опасными тенденциями, имеющими далеко идущие социально – культурные, политические и антропологические последствия.
На негативное влияние масс – медиа на общество обратили внимание еще в середине прошлого века представители Франкфуртской школы. Так, М. Хоркхаймер и Т. Адорно писали о регрессивном воздействии СМИ на массовое общество. Г. Маркузе писал об «одномерном» человеке, формируемом под воздействием медиа. Но массовость современного информационного общества иная. В социуме создается опасная ситуация дивергенции общества с положительной обратной связью между деструктивными процессами и дифференциацией (неравенством) – культурно – информационной и социальной.
Общество все более отчетливо расслаивается на пользователей электронных ресурсов, разработчиков» и «владельцев». Это расслоение закрепляется системой образования. «Пользователей» все больше погружают в потребление готовых продуктов онлайн – образования. Иммунитет против манипуляций как в традиционных, так и в новых медиа является критическое мышление, в частности подвергание сомнению фактов, транслируемых через средства массовой коммуникации. Поэтому в ряде элитных школ и университетов образовательный процесс строится на минимизации интереса учащихся к социальным сетям: от акцентов на личное общение учителей и учащихся до формирования информационной культуры, различения продуктивной и манипулятивной информации.
Поэтому, по мере развития и расширения информационно– коммуникативных технологий, расширения круга виртуального общения личности, ее включения в более широкие горизонты социальной жизни, недоверие и подозрительность к «иным» формирует запрос на выработку рамочных правил, способных выработать доверие – как «сплачивающее» социальные группы по интересам, так и «наводящее мосты» между ними. И это уже запрос на создание институциональной среды, прежде всего – правовой системы, обеспечивающей социальный контроль и справедливый суд вне зависимости от этнической и прочей принадлежности личности. В случае реализации этого запроса можно уже говорить о гражданской идентичности.
Важно понимание, что Интернет и прочие электронные ресурсы – это просто инструмент, на котором их владельцы зарабатывают деньги, облегчающий поиск людей, наблюдение за ними и ведение рекламных кампаний, а не смысложизненная ценность, ради которой можно жертвовать всем, когда «лайки» дороже жизни и здоровья, где семья и друзья – помеха к активной виртуальной жизни, где честь и порядочность – пережитки.
«Крупнейшие гуманитарные катастрофы, принесшие рукотворные страдания человечеству на протяжении веков, – инквизиция, работорговля, холокост, советский ГУЛАГ, геноцид в Камбодже или Руанде – не только включали, но и фактически требовали абсолютного контроля над выражением мнения, мыслями, порой даже совестью… Ненависть нуждается в цензуре и поддерживается ею, а цензура, в свою очередь, необходима для взращивания подстрекательства к совершению зверских преступлений. Урок однозначен: в наших усилиях по предотвращению массовых злодеяний свободный поток информации и свобода выражения мнения, безусловно, являются нашими главными союзниками, а не противниками».
Можно сказать, что современный образ жизни у нас на глазах заложил основы новой антропологии. Он нивелировал привычные сезонные и суточные временные циклы, распылил не только большую (родовую), но и традиционную семью, реабилитировал нетрадиционные половые отношения, отделил любовь от деторождения, а само деторождение уже почти отделил от репродуктивных способностей человека (путем искусственного оплодотворения и выращивания эмбрионов в пробирках, грядущего клонирования). А главное – интенсифицировал динамику перемещений в пределах земной поверхности и ближнего космоса настолько, что способность к мгновенной ориентации и переключению кодов восприятия и поведения стала не столько основным фактором удачливости и успешности, сколько условием жизненной компетентности, если не добродетелью. И все это надо умножить на революцию в информационных технологиях. Возможность «покупать», принимать и избавляться от идентичности, «быть в движении» стали в современном потребительском обществе признаками свободы. Личность предстает как странник, путник, навигатор, сталкер. А главный человек – «человек без свойств», еще не реализованный, не идентифицированный, не явленный. Это хорошо знает любой автор: к нему подходят, спрашивают о чем – то – как автору каких – то текстов, а он сам уже другой, живущий замыслами и идеями еще не явленными, в этом плане – не идентифицированный, находящийся в позиции вненаходимости, главном условии смыслообразования.
И еще… Относительно якобы смерти автора и пустоты личности, якобы свойственных современному обществу. Не время и не место заниматься здесь критикой постмодернистских идей, в русле которых сформировались подобные представления. Тем более, что на эту тему сказано многое – и мною тоже. Можно лишь диагностировать, что в этих представлениях выражается культурный шок гуманитарной интеллигенции перед современной цивилизацией, ее несостоятельность в конструктивном осмыслении этой цивилизации. Автор никогда не умирал. В любом тексте он все – таки идентифицируется, с помощью герменевтики всегда можно анализировать порождаемые смыслы, имена… Так же и в жизни личность – как вменяемый субъект – наличествует всегда. Другой разговор, что выявление этой точки сборки свободы и ответственности в наши дни требует иногда серьезных интеллектуальных усилий.
Можно согласиться с З. Бауманом: современное общество подобно некоей жидкой среде. Да и сам человек в ней подобен жидкости, принимающей различные формы, заполняющей пустоты и щели. Или, если воспользоваться другой метафорой, давшей название знаменитому роману М. Уэльбека, современная личность, ее Я – подобно элементарным частицам, живущим мгновениями, образующие короткоживущие комбинации. Сиюминутность, текучесть и изменчивость Я. Этакая максимизация возможностей при минимизации ответственности за последствия. И это уже ДРУГАЯ, НОВАЯ МОРАЛЬ, в основаниях которой нет ответственности, нет свободы. Этические проблемы сводятся к ресурсам и технологии. Но сохраняется воля – желание, свобода хотения. Но не как ответственность, а как потребление (политика, товара, услуги). Как идентичность «слабых».
Если современному человеку нельзя существовать, не продуцируя все новые и новые социальные роли, то это оборачивается утратой самого субъекта. Более того, «чем понятнее, прозрачнее, даже примитивнее становится ролевое сознание, тем все более проблематичным становится целостность субъекта и единство его сознания». Собственно, именно это обстоятельство и явилось основанием постмодернистских дискурсов о «смерти автора», «смерти субъекта» и т. п. Но дело не только в художественной стилистике. Дело в том, что собственно проектно – брендовая идентичность в массовом обществе реализуется преимущественно в сфере потребления уже произведенных культурных форм, мифов, имиджей. Тем самым, ответственность за себя, за самопроектирование себя как бренда – развертывается преимущественно в сфере потребления и масскульта.
Проектно – брендовая идентификация/идентичность личности в условиях информационного общества, массовой культуры и рыночной экономики, действительно, порождает неоднозначную ситуацию. Будучи буквальной реализацией великого проекта гуманизма Просвещения (с его лозунгами «человек есть мера всех вещей», «все на благо человека, все во имя человека») массовая культура объективно работает на ценностное понижение». В традиционном обществе ценности выстроены иерархически, «вертикально». Массовая культура, «съедает» эту вертикаль, приводя все ценности к общему знаменателю маркетизации. Ценности превращаются в рубрикаторы рынка массового потребления. Как в магазине «БуквоедЪ»6 здесь про добро, тут про Бога, там – про дьявола, хочешь про любовь – у тебя спросят – про какую… Удовлетворению подлежит любая потребность, если она артикулирована, выражена. Бороться с массовой культурой бессмысленно – она сама по себе ни хороша, ни плоха – позитива в ней, наверное, даже больше. Но чему надо противостоять – и обязательно, так это «игре на понижение», давая личности ориентиры, вешки в этом «плоском» мире.
В XX столетии – и чем дальше, тем в большей степени – можно отметить отход от «больших идентичностей» личности, т. е. отождествления ее с определенным государством, нацией, этносом, конфессиональной принадлежностью. Люди во все большей степени идентифицируются именно по брендам (что они едят, носят, что читают, смотрят, слушают, в чем ездят, где отдыхают). Поэтому, если ранее мы имели дело преимущественно с «высоким самозванством» исторических личностей, то в наше время самозванство становится феноменом обыденной жизни.
Более того, как уже отмечалось, наметился даже отход от психосоматической идентичности личности на основе таких критериев, как непрерывность памяти, документальное подтверждение и телесность, за пределы антропологии. Личность все в большей степени предстает точкой сборки свободы и ответственности.
Эта пластичность человека весьма неоднозначна по последствиям современных цивилизационных вызовов. Некоторые из них были обозначены во введении. Напомним их в новом контексте.
Информационно – коммуникативная включенность vs контроль
Мобильная связь и Интернет обеспечили постоянную, буквально – перманентную включенность человека в коммуникацию. Звонки, смс – сообщения, электронная почта, социальные сети держат его повсеместно денно и нощно в ситуации keep touch (держать связь, быть на связи). Причем, эта включенность оборачивается еще и доступностью тебя как абонента. Разумеется, можно блокировать некоторые контакты, отключаться на какое – то время, но это не избавляет от последующего разгребания информационно – коммуникативных «завалов».
Речь идет не просто о межличностной коммуникации, а о тотальной медиализции абсолютно всех сфер жизни, включая бизнес, потребление, образование, политику… Многообразные платформы и приложения ускоряют и облегчают не только покупки, но и предоставление экспертных и госуслуг. Эстонский опыт создания электронного правительства весьма убедителен: все данные о личности (от паспортных и банковских до медицинских) введенные на единых носитель типа банковской карточки существенно облегчает жизнь.
Цифровые технологии, искусственный интеллект, Интернет вещей создали и создают новые, невиданные ранее возможности сбора и обработки информации, общения, решения задач, проектирования, преподавания, контроля, развлечений и много чего еще. У нас на глазах меняются финансовая система, системы правового регулирования, социального контроля. Чего стоит одна только история с криптовалютами, породившими аналог «золотой лихорадки» всемирного масштаба!
Другими словами, эти технологии существенно раскрепощают человека. Но и они же дают возможности невиданного ранее контроля личности и ее поведения. В этом пространстве глобальной и тотальной медиализации человек оставляет немало следов, данных о себе. С помощью сбора, хранения и обработки этих массивов данных (Big Data) государства создают все более изощренные системы наблюдения за собственными гражданами, используя все возможности современных технологий. Китай даже экспортирует такие свои системы, например, в Венесуэлу и Эквадор. В целом уже 54 страны пользуются китайскими технологиями слежения. При этом от 1 до 2 миллионов людей в Китае попали в еще более закрытый тип проживания. Это уйгуры и тибетцы, которые попали в систему перевоспитания, где отслеживается каждый шаг человека. А с 2020 года для всех китайцев вводится так называемая система социального кредита на основе социального рейтинга, в рамках которой добавляются баллы за правильное поведение и снимается за неправильное. Государство будет отслеживать все поступки, а точнее – поведение граждан, по собранным личным Большим Данным будет строить личные профили и определять личный рейтинг, по которому будет определен доступ личности к различным услугам и благам. «Сегодня полиция по всему Китаю собирает материал из десятков миллионов камер и миллиардов записей поездок, интернет использования, бизнес деятельности, чтобы отслеживать граждан. В национальном списке отслеживания возможных преступников и потенциальных политических агитаторов от 20 до 30 миллионов людей… Китайские старт – апы, частично основанные на американских инвестициях, работают на создание методов автоматизации работы полиции. Они создают алгоритмы, которые ищут подозрительные модели в соцмедиа программное обеспечение компьютерного видения, чтобы отслеживать представителей национальных меньшинств и жалобщиков в городах».
Смартфон, нейросети вполне можно использовать для тотальной слежки за населением. Прообраз будущего нейрототалитаризма можно наблюдать в том же Китае, где еще в 2015 году уже было установлено 176 млн камер видеонаблюдения (для сравнения: в США – всего 62 млн), а к 2020 году их будет установлено почти 450 млн. Значительная часть камер приходится на чувствительные регионы – столицу, где почти любой уголок просматривается камерами. В Синьцзян – Уйгурском автономном районе (СУАР), где традиционно сильны сепаратистские настроения сейчас на каждые 10 тыс. жителей приходится столько же камер наблюдения, сколько в других частях страны смотрит за несколькими миллионами человек. В полицейских базах данных хранятся фотографии всех зарегистрированных жителей СУАР. Эта база связана с нейросетью, на основе которой и работает система распознавания лиц. Уличные камеры, камеры в торговых центрах в автоматическом режиме могут отслеживать перемещение по городу любого человека. По данным Bloomberg, нейросеть предупреждает полицию, если «подозрительные личности» отклоняются от своего привычного маршрута более чем на 300 метров. Разумеется, подозрительными для власти могут быть не только обычные преступники, но и те, кто с ней в чем – то не согласен. Нейрослежка выводит возможности контроля на новый, ранее недосягаемый уровень – убирается наиболее ресурсоемкий элемент надзора: армия надсмотрщиков, просмотр и прослушка огромной массы сырых данных.
Ситуация, когда частная жизнь может исчезнуть в принципе, не столь уж фантастична. Современная жизнь все больше напоминает «Шоу Трумана», из которого у человека все меньше возможности выхода.
Жизненный комфорт vs маркетинг подталкивания
Дело не ограничивается контролем со стороны государства, спецслужб. Постиндустриальное общество массового потребления является буквальной реализацией великого проекта гуманизма Просвещения с его лозунгами «Все во имя человека!», «Все на благо человека!», «Человек есть мера всех вещей!». И мы знаем этого человека – это каждый из нас. Это общество на основе рыночной экономики, технологии маркетинга, да еще и в формате тотальной цифровизации в состоянии удовлетворить любые потребности. Кластеризвация рынков – коммерческих и политических) достигла индивида. Машину тюнингуют под тебя, компьютер, его архитектуру, программное обеспечение – тоже под тебя. В этом обществе имеет право на существование только то, что кому – то нужно. И, если потребность кем – то и как – то артикулирована, она получит предложение по ее реализации. Отслеживая твои следы в социальных сетях – с упреждением предложат веер возможностей. Это закономерный этап развития человечества. Более того – великое достижение этого развития – человечество никогда еще не жило в таких комфортабельных условиях, никогда еще не была столь высока продолжительность жизни, такого уровня медицины, возможностей изобилия.
Самореализация личности все больше и больше осуществляется не столько в сфере производства, сколько в сфере потребления. Социологи говорят о демонстративном потреблении, когда человек и его семья, для демонстрации своего статуса, продвинутости должны поддерживать и демонстрировать, предъявлять публично (включая социальные сети) определенный уровень потребления.
Этот образ жизни, эти практики в состоянии не только удовлетворить, но и стимулировать любые потребности. Р. Талер получил Нобелевскую премию по экономике за проработку маркетинговой технологии «подталкивания» (nudge) потребителя к потреблению. Современный бизнес, политика, индустрии развлечений не столько выявляют некую рыночную «нишу» с потребителями, которым предлагаются некие продукты, а уже просто создают своих потребителей и закрепляют связи с ними. И большие данные, социальные сети дают для этого исключительные возможности. Геолокация, имущество, связи, слова и даже мотивы поведения стали прозрачны для маркетинга и манипулируемы на протяжении всего жизненного цикла.
Разумеется, как уже говорилось выше, эта технология и практика основаны на фундаментальной ошибке атрибуции (когда на основании моих действий судят о моих намерениях), но по мере накопления баз банных, выстраиваемые на их основе профили каждой личности становятся все более вероятными. Причем, многих людей такая ситуация очень и очень устраивает. Информация о доступности благ поступает оперативно, а то и с упреждением и ты можешь получить это благо буквально за два клика. Нужно только правильно кликать правильные опции. Образ жизни упрощается до бихевиористской схемы «стимул–реакция». От человека не требуется анализ и размышление. Нужна только реакция на соответствующий стимул.
Органопроекция интеллекта vs геймерское беспамятство
Успехи протезирования, трансплантаций, постоянное использование новейших технологий, без которых мы чувствуем себя дискомфортно, ведут к киборгизации человека, превращение его в высокоорганизованную автономную техническую систему. Но логично допустить и обратное – превращение технической системы в постчеловека.
И успехи робототехники впечатляют. Несомненного внимания заслуживает такая технология как искусственный интеллект (Artifci ial Intellect, AI) – на первых порах только вычислительные машины и программы, но в сочетании с самообучением эта технология достигла впечатляющих результатов. Созданные программы позволили обыгрывать чемпионов мира не только по шахматам, но и в покер с его элементом блефа, и даже в го. А теперь позволяет реализовывать такие масштабные проекты как «умный дом», «умное предприятие», «умный города». На очереди «умная страна». Тест Тьюринга машина с искусственным интеллектом прошла давно. Машины занимаются анализом, пишут обзоры, статьи и репортажи, музыку. И качество этой продукции все выше и выше. По крайней мере, уже мало отличимо от среднего «человеческого» уровня. Фактически речь идет об очередном уровне «органопроекции» в духе Э. Каппа и П.А. Флоренского, согласно которой все орудия труда и артефакты культурыт суть проекция, продолжение человеческих органов, их развитие и усовершенствование: нож, вилка, кисть – продолжение руки, лупа, телескоп, микроскоп – глаза, и т. п. В этом плане AI можно рассматривать как органопроекцию мозга, превосходящую его уже по многим характеристикам. Как говорил один из специалистов по проектированию «умного города» Е. Островский, современный человек оказывается все более «распределенным», зависшим «между белком и песком»: от белковой основы он уже отошел, а на кремниевую основу («песок») еще не перешел.
Проблемы современности не в объеме информации – она фильтруется и блокируется, а в скорости переработки. И эти скорости недоступны мозгу. В таких скоростях нет ничего живого. «Песок» опережает «белок». За последние 20 – 30 лет произошло резкое снижение онкологических и кардиологических заболеваний – при скачкообразном росте невралгических и психиатрических. Мозг не приспособлен к таким скоростям. А эти информационные потоки связаны с многозаданностью, ответственностью, и не переводятся в автоматизм, бессознательный режим, предполагаю постоянную концентрацию внимания.
И дело уже не столько в «проекции» такого органа, как мозг, сколько в функционировании самого этого органа. Как показывают исследования нейрофизиологии мозга, при работе на компьютере, т. е. с интерфейсом на экране монитора или гаджета даже с использованием клавиатуры активируются только зрительные центры мозга, но не префронтальные зоны лобных долей мозга, ответственных за формирование речи, дискурсивности, способности к наррации. В результате нарушается связность речи, нарушается память. С учетом скорости коммуникации и вынужденной обработки информации восприятия наррация и не требуется, как и связанная с нею способность суждения и рассуждения.
Это становится причиной роста инфантилизма, сжимания горизонта ответственности. Два случая из собственной преподавательской практики… Первый – беседа с молодым человеком, испытывавшим проблемы с написанием дипломной работы, Приятный молодой человек, продвинутый в современных технологиях, по личной инициативе учит японский язык, есть план работы, собранные материалы… И на 10 – минуте разговора вопрос: «Вы хотите сказать, что я еще что – то должен написать от себя?» То есть человек знает, где взять необходимый материал, источники для работы (что уже замечательно!), но не понимающий, что этот материал еще надо самостоятельно переработать. Он привык только получать уже готовое – надо только знать нужные опции.
Второй случай – совсем недавний, когда я впервые столкнулся с целой группой студентов – очень славных, интересных ребят, которые при выполнении практического задания впадали в ступор, полагая что спонсоры и государственные инстанции при поддержке каких – то проектов должны перечислять средства на их личные счета. Что их личных писем в поисках поддержки достаточно для спонсоров в плане гарантии социальной значимости проекта и ответственности организаторов. Необходимость «длинных мыслей» о социально ответственных связях для некоторых из них стали откровением.
В цифровизированной реальности от человека требуются не «длинные мысли», которые мог себе позволить писатель и читатель романов XIX – го или второй половины прошлого столетия или участников переписки того же времени. Упрощение и ускорение предъявления осмысляющей наррации достигло такой степени, что презентации смыслов не требуется оставлять следы такой презентации – как в технологии snapchat, когда информация исчезает вскоре после ее предъявления. Означающие (знаки, тексты) не нуждаются в означаемых, они не нарративны, а перформативны. От зрителя, слушателя, читателя требуется не рассуждения и обоснования понимания, а реакции – оценки и действия («лайкать, банить и покупать»).
Будоражившее философскую общественность конца ХХ века клиповое (мозаичное) сознание на глазах превращается в геймерское, в реакцию на ситуацию, задаваемую неким алгоритмом. При этом эмоциональное переживание связано не столько с занимаемой позицией, сколько является непосредственной, желательно быстрой (автоматической) реакцией на ситуацию, что можно квалифицировать как один из аспектов «новой животности» (Дж Агамбен). Человек, утрачивая навыки систематической рефлексии и связанной с нею способности «трансцендировать в иное» начинает просто реагировать на образы и стимулы сканируемой реальности.
На 5 – м Международном конгрессе по смеху в нескольких докладах отмечалось, что нынешние школьники и первокурсники не понимают анекдотов. У них юмор развит на уровне мемов, фактически – опций, перформативов, в духе табличек «смех» в фильме о Шреке или закадровой фонограммы в телешоу. Фактически, это еще одно подтверждение, что работа с экраном (даже с клавиатурой) активирует только зрительные центры, но не префронтальные зоны лобных долей мозга.
В США последние годы снижается IQ выпускников школ, количество зарегестрованных патентов. Профилактика этих последствий предполагает общую двигательную активность, развитие мелкой моторики кистей рук, чтение вслух, решение не сложных математических задач. В ряде элитных школ и университетов США вводятся специальные курсы по каллиграфии, лепке. Аналогичные тренинги все чаще организуют для своих компьютеризированных сотрудников некоторые корпорации.
Оцифрованная реальность не нуждается в музеях, театрах, кинотеатрах, библиотеках, поскольку сама есть и то, и это. И зритель, читатель, слушатель – часть этой реальности, не только пользователь соответствующих опций. Такое сознание оказывается неглубоким и «коротким». Череда образов без нарратива не удерживается в памяти. Такое сознание оказывается беспамятным, значит – не способным не только на выявление причинно – следственных связей, но и на простое прослеживание хроникальной последовательности событий. Прошлое, если возникает, то каждый раз перевоссоздается как новое – под сиюминутное настоящее. Прошлое и будущее в нем схлопывается в настоящее, меняющееся подобно цвету хамелеона. Личность же превращается в беспамятного странника по этим разноцветным мирам. А не способное к рефлексии сознание оказывается идеальным объектом манипулирования.
Если человек, сформировавшийся в культуре выстраивания нарративов, прослеживания сюжетных линий, способен понимать достаточно сложные смысловые построения, то человек экранной цифровой культуры оперирует только смыслами «твиттерного» формата и не может работать со знаковыми и смысловыми структурами произвольной сложности. А источники информации воспринимаются ими как блюда на «шведском столе», с которого он набирает произвольные наборы по своему усмотрению. В отличие от линейного рефлексивного сознания, способного к сопереживанию, фрагментированное малосвязными образами «клиповое» сознание, имеющее дело с калейдоскопической реальностью в духе телевизионного zapping’а, если и способно к эмпатии, то непродолжительной, неустойчивой, вспышками приходящей и быстро уходящей, забываемой. А в геймерском сознании социальный опыт не переживается, и социализация заведомо оказывается неполной. В электронных социальных сетях образуются сообщества, члены которых «лайкают» друг друга, проявляют негативные, а то и агрессивные отношения к другим сообществам. Смысловая картина мира и ее носители имеют тенденцию все большей дивергенции, недоверия и агрессии, все чаще выходящей из формата on line в режим off line.
Традиционная мифология давала устойчивые структуры исторической памяти и миропонимания в целом. В современном клиповом геймерском, мозаичном, а то и snapchat’овском сознании память и сознание менее устойчивы, а то и утрачивается за ненадобностью. Все более «текучими» становятся не только современность, но современный человек.
Свободные труд и досуг vs сверхэксплуатация
Текуча и его социализация. Автоматизация, роботизазция, информационные технологию «зачищают» от человека рынок труда. Банки, экономические службы предприятий в массовом порядке сокращают бухгалтеров, операторов. Блокчейн реально угрожает таким традиционно квалифицированным профессиям как эксперт, оценщик, нотариус, юрисконсульт.
В первом полугодии 2019 года средний уровень занятости в странах ОЭСР превысил 70 %, что является историческим максимумом, особенно с учетом стабилизации числа рабочих часов в расчете на одного работника. Этот рост занятости обеспечил большую долю прироста ВВП этого региона после экономического кризиса 2008 года. Однако новые рабочие места, создавались в секторах с малой производительностью труда, что привело к замедлению ее роста до 0,9 % в год – вдвое против докризисных темпов. В ряде стран – как в Греции, Мексике, Южной Африке и РФ – он оказался отрицательным. Так, в России его годовые темпы в 2014–2018 годах составили минус 1 %. Торможение роста производительности происходило во всех секторах, но максимальным было в сфере производства: во Франции – с 3 % до 2 % в год, в Англии – с 4 % до 0,5 %, в США – с 4,3 % до минус 0,3 %. А поскольку большинство новых рабочих мест оказались низкооплачиваемыми, то замедлился и рост (с поправкой на инфляцию) среднего заработка: он оставался ниже докризисного в двух третях стран ОЭСР, включая Францию (0,5 % в сравнении с 1,5 %), Англию (1 % против 3 %) и Италию (минус 0,2 против 1 %). По оценкам аналитиков, также, хотя и другими темпами, падали расходы на интеллектуальную составляющую бизнеса, например, на промышленные исследования.
Этот тренд вполне укладывается в модель трех стадий («волн» О. Тоффлера) развития человечества – аграрная, индустриальная и постиндустриальная порождали три волны акцентирования занятости. На первой стадии это была «первичная» форма занятости – собирательство в широком смысле, как взятие природной ренты с помощью охоты и сельского хозяйства. На второй – «вторичная» – обработка и переработка сырья от ткачества до машиностроения. На третьей – «третичная» сфера занятости – многообразные сервисы. Как и в предыдущих «волнах», радикально трансформирующих систему занятости, роботизация, IoT и прочая цифровизация («революция 4.0.»), позволяющие автоматизировать не только производство, но и сервис, открывают перспективу массового высвобождения занятости – либо полное «высвобождение» от занятости, либо перекачку ее в тоффлеровскую «четвертичную» сферу: свободного творческого самовыражения, любительства, волонтерства, благотворительности, развлечений.
Такая перспектива, подкрепленная практиками базового гарантированного дохода, почти буквально воплощает представления К. Маркса о будущем человечества, когда мерой качества бытия станет свободное время, заполненное свободной самореализацией, приносящей радость полноты бытия, освобожденного машинами от производства товаров. Речь идет о деятельности, в которой будут иметь место полное проявление сущностных сил человека, искренний человеческий восторг (menschliche Freude), богатство ощущений (Reichtum der Empfindung) и бьющая ключом радость жизни (sprudelt Lebenslust). Картина выглядит не столь утопической в контексте цифровизации. Как прозвучало на одном из семинаров по этому контексту – человечество на новом уровне возвращается к собирательству: мол, какая разница – срывать плод с дерева или получать его на 3D – принтере. Только если в неолите это было собирание природной ренты, то теперь – цифровой и сетевой.
Правда, мнения экспертов сильно расходятся. Аналитики консалтинговой компании PricewaterhouseCoopers (PWC) пришли к выводу, что проникновение искусственного интеллекта и роботизация создадут больше рабочих мест, чем уничтожат. По прогнозам компании, искусственный интеллект в Великобритании в ближайшие 20 лет уничтожит 7 млн рабочих мест, но создаст 7,2 млн новых. При этом ожидается серьезное перераспределение между сферами: больше всего от автоматизации пострадают производство и транспорт, новые рабочие места, напротив, будут созданы в здравоохранении, науке и образовании. По мнению других, цифровая эпоха породила удивительное сочетание суперсовременных и средневековых технологий: люди отживаются в последние, но скоро они окажутся не нужны. Средний класс, достигший пика своего могущества в 1970 – х, медленно, но верно опускается до сегодняшнего состояния прекариата с переходом в «ненужнориат». Искусственный интеллект способен заместить «навыки Поланьи» (распознавание изображений и звука, их алгоритмическая обработка и трансформация, тонкая моторика), которые до последнего времени считались исключительно человеческими.
Человек «свободен, наконец свободен»? Попытки осмысления соотношения труда и досуга в современных условиях испытывают серьезные трудности – как в концептуальном плане, так и главное – в непосредственной практике. Современный бизнес использует как все большую прекариатизацию труда, так и практики bleisure. В первом случае работники выводятся за штат компании, работая в удобном для них режиме, включая удаленный доступ. При этом работодатель полностью перекладывает на самого работника затраты на развитие своего человеческого и социального капитала, снимая с себя необходимость обеспечения ряда социальных гарантий и социальной ответственности. Во втором – работникам оплачивается как их время труда, так и возможный отдых, развлечения, физическая рекреация. Но при этом повышается требовательность к лояльности по отношению к компании, объему и качеству выполняемой работы. В обоих случаях мы имеем в результате рост эксплуатации.
В Германии, США, Франции формируются нормы, дающие работнику «право отключиться», не отвечать на сообщения и звонки, связанные с его трудовой деятельностью во внерабочее время. Но исследования показывают, что, во – первых, не каждый человек имеет возможность воспользоваться своим «правом отключиться», рискуя отношениями с работодателем, тем более, что, переходя в прекарный режим, он вынужден соглашаться на любые условия. Во – вторых, далеко не каждый сотрудник сам готов отказаться от «включенности». Некоторые стремятся продолжить работу вне рабочего времени. Такая мотивация зависит от того, какой смысл вкладывает индивид в свои поступки, от общей смыложизненной стратегии личности. Часто личности, ориентированные на жизненный успех, на самореализацию сами настаивают на постоянном «подключении». О «праве отключиться» настаивает человек, для которого труд – принудительная обязанность. Для творческих личностей важно «право подключиться» – как условие их не только работы, но существования вообще.
Труд и досуг все менее отличимы. Попытки их концептуального анализа превращаются в игры с объемами соответствующих понятий. Концепты «труд» и «досуг» могу пересекаться, могут исключать друг друга, труд может включать досуг и наоборот. Человек в рабочее время, на рабочем месте пользуется тренажером, смотрит новости, общается с близкими, а дома за компьютером работает с документами – что здесь труд, а что досуг? Как уже говорилось, сам досуг предстает товаром. При этом, нарастающая прекариатизация труда в сочетании тотальной круглосуточной включенностью превращает «свободное время» в новую форму многогранной и многовекторной эксплуатации, новой ренты. А упоминавшая выше тотальная медиализация в цифровом формате предстает закономерным этапом трансформации капитализма – системы, ориентированной на самовозрастание капитала, этапом дальнейшего расчеловечивания (о новой животности много писали М. Хоркхаймер и Т. Адорно) – для цифровых платформ нет различия между вещью в системе IoT и человеком, жизнедеятельность которого сводится к активации опций.
Пока людей из прекрасного нового мира цифровой экономики еще полностью не вытеснили, приходится оптимизировать их деятельность, в частности выстраивая за ними тотальный контроль. Дорогие и ненадежные системы надзора за наемными работниками (из – за того, что их основу составляли люди, за которыми, в свою очередь, надо было следить) довольно успешно заменяются дешевыми и надежными алгоритмами, которые выполняют работу, с которой не справился бы даже самый лучший надсмотрщик. В сервисах Uber, Lyft или курьерской службе Deliveroo задачу контроля и оценки работников выполняет алгоритм – приложение на смартфоне. В той же Deliveroo алгоритм мониторит курьеров. Пока этих других «рикш XXI века» не заменили дронами. И при этом возможности рутинного сопротивления у наемных (пока еще) рабочих во многих сферах падают практически до нуля.
Новые неравенства
Так или иначе, но уже налицо новое расслоение и неравенство человечества. Это расслоение не только по доступности благ и уровню потребления. К нему добавилось расслоение по уровню информационно – коммуникативной и компьютерной компетентности, по уровню владения этими технологиями, доступа к соответствующим ресурсам. На это наслаивается упоминавшаяся суверенизация этих данных и ресурсов в сочетании с их секьюритизацией.
К этому следует добавить и расслоение на «геймеров» и разработчиков алгоритмов «реальности общества спектакля». При этом за разработчиками проглядывают их реальные хозяева: работодатели и владельцы техники и технологий. В случае цифровой экономикой, или, как ее еще называют, «платформенной» либо gig – экономикой, владельцы капитала – это, по сути, владельцы алгоритмов. У многих, если не у большинства современных хайтек – компаний и тем более техностартапов толком нет никаких материальных активов. Основной их актив зачастую алгоритм и средство коммуникации – платформа, в основном в виде мобильного приложения для той или иной деятельности (вроде Uber’а). Алгоритмизированная структура gig – экономики позволяет обойти все формальные права наемных работников: медицинское страхование, минимальную зарплату, пенсионное обеспечение, формальный письменный контракт, выходное пособие, социальный пакет и т. д. Оплот буржуазного общества модерна – средний класс – все более вымывается из социальной структуры современного социума.
Все чаще звучат голоса о «революции сисадминов». Действительно, на политической арене появились новые силы: фигуры типа Д. Ассанжа, Э. Сноудена, группы хакеров – с самостоятельной политической мотивацией или используемые спецслужбами. Такое общество все больше напоминает представленное в киберпанковых антиутопиях вроде культовых фильмов «Матрица», «Бегущий по лезвию». И где гарантия что это расслоение с помощью самообучающегося искусственного интеллекта не «зачистит» и разработчиков с сисадминами?
Попытки смягчить ситуацию с помощью гарантированного базового дохода пока, по крайней мере, дают неоднозначный результат. Предпринятые в Финляндии, Канаде, Индии реализации различных моделей гарантированного базового дохода показали, что это повышает в некоторой степени чувство уверенности, но граждане все – таки предпочитают гарантированному доходу реальную полноценную занятость. Возможно, это предчувствие возможных печальных последствий в духе известной серии из 25 – и экспериментов Д. Кэлхауна в 1970 – х годах по созданию «мышиного рая». Создавался вольер с идеальными условиями: с постоянной комфортной температурой, изобилием еды и воды, поддержанием чистоты, мер безопасности, ветеринарной помощью. Условия создавались для возможного содержания почти 10 000 мышей. Но максимальная численность первоначально активно размножавшейся популяции не возрастала более двух с небольшим тысяч особей. В какой – то момент начинались девиации: агрессия между поколениями, полами, доминирование в популяции «красивых» мышей, которые только ели, пили, спали и очищали свою шкурку, избегая конфликтов, спаривания и размножения. К 1780 дню после начала эксперимента популяция просто вымирала полностью. Человеческая история насчитывает множество подобных «экспериментов», когда социум достигнув относительного благополучия, утрачивал некий иммунитет и уходил с исторической арены. Наиболее известным кейсом является древняя Римская империя. Не стоит ли такая угроза и перед современным человечеством?
Наконец, возможно ли сосуществование людей и андроидов, которые уже выступают с концертами, выполняют работу секретарей, телеведущих, спичрайтеров, уборщиков, оказывают услуги от продаж до консультационных и сексуальных. Обсуждаются законодательные инициативы о налогообложении труда роботов. Капитализм, как бесчеловечное и внечеловечное ведение хозяйства, направленное на самовозратание капитала, близок к буквальной реализации. Согласно прогнозу выдающегося американского изобретателя и футуролога, Р. Курцвейла: в 2027 году персональный робот будет массово внедрен в быт людей; в 2038 году появятся первые роботизированные люди, оснащенные различными опциями – имплантами для выполнения узкоспециализированных функций (глаз – камера, дополнительные конечности и т. д.), благодаря нанотехнологическим новшествам, которые будут имплантироваться напрямую в мозг, будет создана виртуальная реальность «полного погружения»; к 2044 году небиологический интеллект обгонит человеческий по уровню развития и широте диапазона возможностей.
Современные исследования и практики интерфейсов мозга и искусственного интеллекта (вживление электродов, трепанация и накладывание чипов, надевание на голову все более мелкоячеистых сеток, впрыскивание геля с нано – сетками) похоже на познание паровоза по шуму, который он производит. Опытный механик, конечно же, по шуму может догадаться о многом, но это тоже – догадки. Хотя, тем не менее, есть много было примеров создания манипуляторов, когда парализованные могут читать, писать, манипулировать роботами.
Искусственный интеллект, в том числе – самообучаемый, основан на вычислимости, переборе партий (в шахматах, собственного опыта в го и покере), но он пока неспособен к догадкам. Догадки не алгоритмизуются. П. Ферма – догадался, а Г. Перельман доказал теорему, но это доказательство математики понимали 3 года. Мозг способен к догадкам, а не только анализу. При полном включении человека в цифровой мир «умных городов», «умных государств» искусственный интеллект может додуматься до использования этой способности человека. Но сможет ли он сформулировать цели, выполнение которых предполагает узурпацию человеческого существа.
Да, мы наблюдаем, как интеллект мигрирует с белка на песок. Но то, что сейчас называют искусственным интеллектом (Artifci al Intelligence, AI), правильней называть Remote Accessible Intelligence, RAI. Мигрируя, интеллект удаляется, теряется человеком. Совсем скоро будет выгодней вкладываться в перенесенный на кремний интеллект, нежели в человеческий ресурс. И тогда встает вопрос об управлении, владении и приватизации перенесенного интеллекта. Причем, эта повестка не завтрашнего дня, а уже сегодняшнего. Что можно противопоставить приватизации и монополизации RAI?
В этой связи представляется полезным различать иногда отождествляемые концепты трансгуманизма и постгуманизма. Трансгуманизм антропоцентричен, он фокусирует свое внимание на биологических ограничениях человеческого существования и настаивает на необходимости преодолеть их посредством использования новейших технических средств. Трансгуманизм стремится к покорению человеком природы, прогрессу и развитию. Фундаментальным является отрицание трансгуманистами человеческой телесности как необходимого элемента целостного индивида: трансгуманисты убеждены, что в теле заключены все проблемы человечества, среди которых особенно выделяются уязвимость перед болезнями и смертность.
Постгуманизм, в свою очередь, исходит из совершенно противоположных оснований: в нем нет антропоцентричности. Постгуманизм рассматривает человеческий вид в контексте его переплетения с другими живыми организмами. С точки зрения постгуманистов, в человеке не существует чётких границ человеческого, потому что человек, как и другие живые организмы, находится в состоянии постоянного обмена с окружающим миром. Если рассматривать ситуацию в научно – технической сфере сегодня с таких позиций, можно сделать вывод о том, что в мире постепенно создаются благоприятные условия не только для того, чтобы наблюдать переплетения человека с тем, что его окружает, но и для того, чтобы произвольно создавать новые связи и гибриды.
Таким образом, фундаментальное отличие трансгуманизма от постгуманизма заключается в том, что первый стремится возвысить человека до положения царя не только природы, но и Вселенной, а последний, наоборот, преследует цель вернуть людей с небес на землю.
Постгуманистическое мировоззрение с неизбежностью требует признать множественность субъектов сознательной деятельности и добровольно отказаться от позиции хозяина планеты. Однако, как точно отмечает И.А. Морозов, смириться с такой конъюнктурой чрезвычайно сложно, ведь мы привыкли считать себя «венцами творения», поэтому добровольно падать с этого пьедестала будет очень больно. Здесь возникает очень любопытный парадокс: в своем тщеславном стремлении создать жизнь с нуля, подобно Богу или эволюции, готов ли человек принять эту жизнь как равную себе? Одно дело – испытывать удовлетворение от масштаба влияния деяний человека на ход истории, но совсем другое – способность признать творение своих рук не менее живым и настоящим, чем ты сам.
Но способны ли мы на это?
В наиболее общем виде можно выделить два сценария сосуществования человека и постчеловека: суть первого состоит в превосходстве человека над постчеловеком, суть второго – в доминировании постчеловека над человеком. Этой теме и этому сценарию посвящен целый корпус научной и околонаучной фантастики.
Так, в сериале «Мир Дикого Запада» постчеловек (андроид) находится на службе у человека: всецело в его власти, под его тотальным контролем.
Есть и иной сценарий развития событий в постчеловеческом мире, который часто становится темой исследований футурологов – алармистов. Речь идет о возможном порабощении человека постчеловеком. Подобная ситуация может сложиться в результате межвидовой войны и триумфа постчеловека над своим создателем. В этом сценарии страдающей стороной будет не постчеловек, но естественный человек.
Причиной столкновения между человеком и постчеловеком может быть простая межвидовая ненависть. Аларм и хоррор, в который человечество себя сознательно загоняет с помощью «популяризации» достижений науки и техники в СМИ, страх перед самостоятельностью роботов (которые тоже рассматриваются нами как представители постчеловечества), демонстрируемый в массовой культуре, является типичным для нашего времени.
И если сохранять алармизм до конца, то в такой борьбе результат непредсказуем. Возможно, стоит учиться принимать Другого как равного себе уже сейчас.
Подведем некоторый промежуточный итог. Великий проект гуманизма Просвещения реализован. И на выходе, в результате – новая животность и просто вытеснение человека. Расслоение и зависимость от новых хозяев. Проблематичность свободы воли, cамосознания, ответственности. Тройной контроль: над интеллектом (посредством искусственного интеллекта), эмоциями (посредством маркетинга подталкивания на основе Big Data) и социализацией как таковой. Мы постепенно становимся не столько пользователями технологий, сколько их частью. Если раньше между мозгом и миром вещей был язык, то теперь, все чаще – цифры. Механизм погружения человечества в так называемую «цифровую оболочку» уже запущен, причем, этот процесс носит массовый характер. А это значит, что постчеловеческое будущее ближе, чем может казаться на первый взгляд. И это уже не алармистские антиутопии.
Каков же, в таком случае, человек будущего? Погрязший в стремлении к низменным инстинктам – к власти, к насилию, к острым ощущениям, к вседозволенности. Неспособный на чувство, жаждущий внешних стимулов и реагирующий только на них. Но чувства притупляются, когда становятся однородными, преимущественно – положительными. Недостаток насыщения желаемым ведет человека по пути поиска новых положительных эмоций, которые кажутся все более тусклыми. Современный человек, кажется, стремится именно к этому: убрать все «токсичное», вызывающее неприятные ощущения, боль и страдания. Но может ли счастье, выстроенное лишь из позитива, высветиться достаточно объемно и ярко, может ли они удовлетворить нас, если в нашей жизни не будет чего – то контрастного? Об этом много и убедительно писал еще маркиз Ж..де Сад. И это уже хуже, чем даже новая животность
У любого достижения цивилизации есть неоднозначные обстоятельства. Автомобиль порождает немало проблем, осложняя жизнь – от ДТП до гиподинамии. Но никто от автомобиля не отказывается. Пользование компьютером имеет немало негативных последствий – для зрения, осанки и т. п. Но никто от компьютеров не отказывается. Наоборот – зная о таких последствиях и обстоятельствах, можно предпринимать меры, чтобы противостоять нежелательным последствиям. Информирован – уже вооружен. Так и в случае современного оцифрованного общества массового потребления.
Нарастающий тренд новых социальных неравенств, деградация естественного интеллекта, вытеснения практик рассуждения геймерскими навыками, роста зависимости от электронных устройств дают тенденции «киберпанка» новые и новые импульсы, открывая перед человечеством перспективу в духе начала знаменитого рассказа Р. Брэдбери «Будет ласковый дождь». Роботы выполняют все привычные программы по поддержанию «умного дома»: включают музыку, напоминают о дате, готовят завтрак, чистят комнаты, открывают и закрывают гараж и ворота. Только людей в этом доме нет.
Да и кому нужен обладающий самосознанием субъект, осмысляющий мир «в первом лице», когда все проблемы разрешимы за него и без него «в третьем лице»?
Описанные выше проблемные поля представляются, на первый взгляд, довольно разрозненными, слабо поддающимися философскому осмыслению. И это является серьезным вызовом философскому анализу, тяготеющему к обобщению и интеграции смысловой картины мира и человека.
И в этой связи философский анализ феномена и концепта поступка представляется чрезвычайно перспективным и важным. Пожалуй, только осмысление поступка позволяет совместить позиции «в первом лице» и в «третьем лице». Более того – показать необходимость и важность первой позиции.
Следует признать недостаточность и даже тупиковость абстрактного анализа в поисках ответов на отмеченные концептуальные и цивилизационные вызовы. Все очень конкретно.
Прежде всего, все мы очень и очень разные. И в представлениях об ответственности, ее горизонте, а значит и в степени нашей вменяемости. И в отношениях к публичности и социальным сетям. Кто вывешивает в Фейсбуке и Инстаграме сведения о малейших событиях в своей жизни, а кто – то избегает социальные сети и публичность в принципе. Причем, для молодежи, особенно подростков очень важна такая публичность: для соотнесения со сверстниками, для признания и самоутверждения. С этим и связана опасность зависимости и манипулирования именно для подрастающих поколений.
Даже – в представлениях о труде и досуге, и в отношении к ним. Например, около 10% чрезвычайно положительно относятся к гарантированному базовому доходу, с нетерпением жду выхода на пенсию, чтобы заняться любимым делом и свободной самореализацией (вести занятия йогой, заниматься китайской живописью, петь духовные песни и т. д.), примерно 10% впадают в тяжелую депрессию, не зная, чем себя занять. Есть много примеров такой депрессии и у успешных предпринимателей. А большинству людей просто нужна забота, занятия, предлагаемые извне, отвлекающие от лишних мыслей о свободном выборе и ответственности. Но 10% важно сохранить себя, сохранить возможность и способность изменять себя, выходить в контекст жизненной ситуации, включая «зону комфорта».
Но даже опыт людей, прошедших гитлеровские концлагеря и сталинский Гулаг, говорит о том, что выживали те, кто сами себе придумывали какие–то правила поведения, не предусмотренные лагерными регламентами. Хотя бы обязательно чистить зубы – хоть щепкой, хоть пальцем. Или – хотя бы ходить только по вот этой половице… Главное, что человек сам устанавливал эти правила.
Очень важно чувство юмора, позволяющее переосмыслить реальность в ином контексте, перевернуть смысловую картину мира и понимание происходящего.
Алгоритмизируем ли такой опыт переживания? Похоже, что – нет. По крайней мере – пока.
Не случайно в реальном менеджменте, включая креативные индустрии (компьютерные разработки, дизайн) работодатели подчеркивают роль эмоционального интеллекта, необходимость soft skills: коммуникативных навыков, способности к сопереживанию, эмоциональности, юмора, самоиронии. А эмоциональные переживания – это проявления сознания и самости «в первом лице». Именно они – источник развития и применения hard skills, включая компьютерную грамотность и компетентность.
Как недавно в одном интервью сказал известный футбольный специалист А. Черевченко, в спорте (и не только) подвиги совершают двоечники и троечники, а девушки почему – то предпочитают «плохих парней». При всей эпатажности этой формулы, в ней есть рациональное зерно. «Отличники» следуют алгоритму, установленному правилу и часто теряются в нетривиальных ситуациях, когда требуется выход в контекст, иной взгляд на ситуацию и ее оценку. Да и хорошо известно, что научные открытия часто делают дилетанты, не знакомые с «теоретическими рамками», или специалисты из других областей.
А все это свидетельствует о роли и значении самости в первом лице! Которая проявляется и выражается не только и не столько в рутинном поведении, сколько именно в поступках – деятельности не по предзаданному алгоритму.
Постепенно, но все более отчетливо становится ясным, что специфической особенностью человеческого вида Homo sapiens является не просто сознание, как способность мыслить, осознавать себя и Другого – качество, формируемое вследствие социального взаимодействия и программирования (социализации). Такой процесс инсталляции алгоритмов моделируем в искусственных системах. Моделируем и воспроизводим. Хотя бы потому, что в этом случае речь идет о сознании «в третьем лице».
Однако, похоже, главное – не просто феномен сознания, а наличие субъективности, которая сопровождает сознательное содержание субъекта, другими словами – контент самой субъективности «в первом лице», эмоционально окрашенные переживания. Похоже, что именно это выделяет человека среди других субъектов деятельности, которые могут появиться в будущем (андроиды, репликанты, и т. д.).
Во все времена личность могла быть недовольна своим местом в мире, стремилась к его изменению, смене своей социальной позиции. В традиционном обществе средства для решения этой задачи были довольно ограничены: это могла быть узурпация чужой позиции, ее маркировка именем с целью изменить к себе отношение окружающих; затем изменение социального статуса, а затем – роли. В наши дни подобное стремление предполагает изменение себя, своей собственной самоидентификации, построение себя–другого. В настоящее же время, активно формируется новая персонология, в которой, как было показано выше, личность во все большей степени предстает как проект, или даже – как серия проектов.
Подобная самоценность личности не означает примат индивидуализма и эгоцентризма. Наоборот, только на основе самоценности выявляется подлинное богатство содержания социальной сущности нравственности. Так, в опыте «реального социализма» СССР, десятки лет последовательно человеческая индивидуальность нивелировалась до «винтика» безличной общественной машины: в организации заработной платы, в политических практиках, в самом образе жизни. Между тем, как подчеркивал К. Маркс, сочетание бюрократической регламентации жизни с примитивной психологией казарменного коммунизма имеет своей сущностью «всеобщую и конституирующуюся как власть зависть». Поэтому опыт советского «коллективизма» послужил питательной средой хищнического капитализма постсоветской России: рвачества, взяточничества, нахрапистой коррупции, кумовства и прочих последствий поспешных и непродуманных реформ. Реальное обновление и развитие апеллируют к обществу взаимодостойных, а не взаимозавистливых людей, униженных жесткой внешней регламентацией.
Что же касается конкуренции «белка» и «песка», то преимущество человека видится в его слабости. Он устает. Конечен и осознает конечность. Эмоции. Которые выступают не просто и не только источником смыслообразования. Человек может быть доволен. Но чаще может быть и не доволен. Он привыкает к рутине, но при этом – все время хочется чего – нибудь такого. Хочется нового. Это не просто цели – машина может формулировать задачи по достижению цели. Ставит она и цели – на какой – то ценностной шкале. Но выйти за пределы шкалы? Для машины это сбой в программе. Человек сбоит постоянно – хотя бы в воображении, хотя бы из рессентимента.
Когда б вы знали из какого сора… Вот полностью эти знаменитые строки А.Ахматовой:
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
Это как в менеджменте – надо уметь из минусов делать плюсы. Так, кризис создает исключительные возможности реорганизации, нововведений. Чрезвычайное происшествие – при достойном поведении – работает на позитивное общественное мнение, репутацию. Скандальная ситуация – опять же при достойном поведении – способствует известности, узнаваемости, позитивному имиджу. Так и человеческие, вроде бы, слабости дают некоторые преимущества перед оцифрованным искусственным интеллектом. Пока. По крайней мере до тех пор, пока не возникнет «на песке» существо автономное, конечное в своем существовании, осознающее это, переживающее это, стремящееся и способное выйти за горизонт сущего.
Совершенно нетривиальные данные были получены в рамках исследования Дартмутской лаборатории социальной нейробиологии и Принстонского университета, согласно которым: (1) творческий потенциал зависит от возможности мысленно улететь как можно дальше от реальности; (2) этой способностью обладают люди, у которых мозг от рождения работает иначе, чем у большинства.
Согласно выводам исследователей, творческий потенциал личности зависит от т. н. дистального моделирования – умения переноситься в воображении из реального «здесь и сейчас» к возможным мирам, удаленным во времени и пространстве в физическом, семантическом, вероятностном и абстрактном (по уровню абстрагирования) планах. Специалисты из Дартмутской лаборатории исходили из допущения, что творческие способности людей должны коррелировать со способностью к дистальному (дальнему) моделированию – использованию воображения, воспоминаний прошлого и планов на будущее: от реконструкции событий собственной жизни до обдумывания своей инвестиционной стратегии. По мере того, как моделируемая ситуация становится все дальше от реальности (во всех смыслах: расстояние, время, смысловая дистанция, восприятие вероятностей и преодоление все новых уровней абстрагирования), воображать ситуацию становится все труднее. И у подавляющего большинства людей пределы дистального моделирования весьма ограничены.
В исследовании (состоявшем из трех связанных тестов), участвовали люди обычных профессий (финансисты, юристы, медики и т. д.) и особо креативных профессий – «творческой элиты»: писатели, режиссеры, артисты и художники – обладатели престижных наград, стипендий, премий на кинофестивалях, творческих конкурсах и т. д. В первых двух связанных исследованиях перед участниками ставились задачи на дистальное моделирование, типа «представьте, каким будет мир через 500 лет». В результате гипотеза подтвердилась – «творческая элита» продемонстрировала разительно большую дистальную фантазию.
Более того, исследование мозговой активности у этих же двух групп выявило принципиальное различие. В контрольной группе при прохождении тестов на дистальную фантазию активизировались те же участки головного мозга, что и при решении тестов на «ближнее» (проксимальное) воображение. Это участки медиальной префронтальной коры лобных долей мозга, связанные с воспроизводством стандартных нарративных схем, реализацией ассоциаций между контекстом, местоположениями, событиями и соответствующими адаптивными реакциями, особенно эмоциональными. У представителей «творческой» группы при переходе от проксимального к дистальному моделированию используется иной нейронный механизм: дорсомедиальная подсистема сети пассивного режима ( dorsal medial system default network), связанная с представлением намерений и личностных качеств других людей, а также с целым спектром разнообразных процессов: понимание повествований; физическое, временное и социальное представление расстояния; понимание концепций; создание высокоуровневых конструкций или абстракций. Речь идет не просто о более развитом потенциале мозга, который можно развить с помощью повторов и получаемого навыка, а об использовании для творчества иной подсистемы мозга (иной ментальной системы), что переводит проблему в генетический план. Натренировать у человека способность подключать для решения творческих задач иную область мозга – задача мало реальная, фактически, необходима генетическая коррекция.
Получается, что особо креативные люди не просто способны к ничем не ограниченным перемещениям по возможным воображаемым мирам, но и сама эта способность связана с редким генетическим отклонением – чем – то вроде «третьей импульсной системы» у «люденов» из романов братьев Стругацких.
Показательно и то, что «креативная подсистема мозга» – default network – сеть пассивного режима, она включается, когда наш разум пассивен и ничем не занят, когда он не отвлекается ни на какие внешние раздражители, а как бы находится в процессе внутреннего диалога и блуждания мыслей («mind wandering»). Активация сети пассивного режима включает процесс блуждания мыслей, который, с одной стороны, отвлекает нас от момента здесь – и – сейчас, а с другой, включает уникальную возможность людей, которой мы обязаны эволюции, – думать и размышлять о прошлом и будущем, моделировать вещи, идеи и даже чувства, столь удаленные от нашего здесь – и – сейчас, как если бы они находились в других вселенных, если перевести это в традиционную философскую терминологию – трансцендировать в иное.
Эволюция человека прошла ряд этапов. На каком – то из них небольшая часть человечества (примерно 6 %) приобрела способность активации мозге особого нейронного механизма – дорсомедиальной подсистемы сети пассивного режима, включающей навыки сверх – креативности, повышенной эмпатии, отстранения от собственного опыта и восприятия вещей и событий с иных точек зрения. Собственно, эта часть человечества и обеспечивает развитие общества, его возможности к адаптации изменяющейся среды, научно – технический прогресс, художественное творчество, выработку новых смысловых картин мира, объединяющих социум.
Нельзя исключать, что усиленная активация дорсомедиальной подсистемы сети пассивного режима станет эволюционным преимуществом человечества или, как минимум, его части. А рутинное воспроизводство алгоритмизируемых процессов останется за цифровыми системами. Но произойдет ли, тем самым, эволюционный переход от Homo sapiens к условному Homo imaginationis – большой вопрос. Вполне реальна и перспектива использования этой способности, этого потенциала как очередной ренты. Как говаривал мудрый М.М. Зощенко: «жизнь создана проще, обидней и не для интеллигентов».
Пока же таким существом способен быть только человек (на «белке»), живущий в обществе – в качестве личности, которая есть центр, в котором реализуется, находит себя социальный опыт, а поступки личности в конечном итоге есть единственный путь реализации и развития этого опыта.
Если обратиться к синергетической модели человеческого поведения и поступка, то внешнее социальное воздействие на личность факторов, определяющих ее поведение, можно представить, как отрицательную обратную связь, корректирующую социальную адаптацию личности. Однако в социальном и личностном развитии не менее существенна и положительная обратная связь, усиливающая (а не ослабляющая) неравновесные состояния, стимулирующая нелинейное развитие системы «социальная культура – личность». В синергетике в этой связи говорят о так называемых «каталитических петлях» – по аналогии с явлением автокатализа, когда условием получения определенного вещества в химической реакции является участие в ней самого этого вещества, направляющего и усиливающего реакцию. Личность в социальной и культурной динамике играет роль такого катализатора, реализующего в общественном развитии сложную систему положительных обратных связей, своеобразных «автокаталитических петель».
Социальная культура, для того чтобы развиваться и воспроизводиться в сознании и поведении личности, должна быть уже реализована в некоторой степени личностью. В то же время необходимым условием развития личности в культурном процессе является ее активная роль в этом процессе.
Самореализация человека социальна, а социальное прорастает и реализуется только через самореализацию личности. Иначе говоря, на уровне поступка самореализация личности оказывается существенной в том плане, что социальное прорастает и реализуется только через самореализацию личности в поступке. В определенном смысле с точки зрения общего социально –культурного прогресса личностный аспект можно рассматривать как индивидуально реализуемую, но социально значимую пробу возможных вариантов человеческого самоизменения как самоизменения человеческого опыта. Все личностное служит в итоге практической пробой социального на его состоятельность. И в этом плане социальная роль гуманитарности только возрастает.
Войти с помощью соц. сетей: