Вместо заключения: персонологический сдвиг гуманитарной парадигмы

Две тенденции в истории культуры и философии. Новый сдвиг гуманитарной парадигмы. Ad absurdum постмодернизма. Гуманитарность и гуманизм. Персонология: целостность и динамика бытия. Гуманитарная экспертиза. «Дегуманизация» современного общества и перспективы новой метафизики нравственности.

Философия поступка – как тематизированный анализ ее раскрытия – продиктовала определенную последовательность такого раскрытия, напоминающую ленту Мёбиуса. От общего социального характера поступка как деятельной активности, его общего содержания – к вменяемому актору (личности), обладающему сознанием и самосознанием самости, их социально – культурному происхождению, и далее – к социальной презентации, проявлениям самости в поступках и поведении. Ключевым моментом в этом пути представляется самость формирование точки сборки свободы и ответственности, источника свободы воли.

Такое рассмотрение позволяет выявить перспективы соотношения двух главных линий современной философии – феноменологии и аналитической философии. Первая оказывается связанной с «внутренне – мотивационным» планом поступка, вторая – с его «внешне – социальным» проявлением. Их общей платформой или мостом между ними становится языковые практики наррации, раскрывающие потенциал междисциплинарности социальной семиотики, позволяющей моделировать процессы смыслообразования. Прорывными в этом плане подготовлен и обеспечен исследованиями нейрофизиологии мозга, их осмысление в аналитической философии.

Тем самым открывается перспектива эволюции – как в ее прошлое, закономерным этапом которого стало появление интенциональных систем (живых существ), вплоть до наделеннного разумом человека, так и в будущее, связанное с цифровыми органопроекциями мозга. Это будущее не так уж страшно, так как основным источником этого переходного этапа является самосознание от 1 – го лица, самости с возможным расширением ее посттелесной целостности. Речь идет, наверное, не столько о постчеловечности, сколько о трансгуманитарности как постантропоморфности.

Тем не менее, такие перспективы выглядят неоднозначными и нуждаются в некотором очень предварительном, но осмыслении.

Две тенденции в истории культуры и философии

В истории культуры и философии прослеживаются две тенденции, которые особенно резко и отчетливо проявились за последние два столетия. Если философию рассматривать как наиболее полную рефлексию осмысления действительности, общества, человека, его места в мире и обществе, то наиболее явно эти тенденции и можно проследить на примере философии. Большую часть ее истории внимание философии было акцентировано на проблеме адекватного представления о сущем. Это находило свое выражение в натурфилософии, доминировании онтологической тематики. Однако, чем дальше, тем все больше нарастал интерес к способам получения адекватных представлений о сущем: абсолютная и относительная истина, соотношение чувственности и умопостигаемости в познании бытия. С развитием науки на первый план все больше стала выходить именно эта теоретико – познавательная (гносеологическая, эпистемологическая) тематика. Кризис оснований математики, развитие методологии естествознания (принцип дополнительности, соотношение неопределенностей, принцип антропности) выявили зависимость представлений не только от способов наблюдения, измерения, соответствующих приборов и технологий, но и способов описания, теоретических установок, целей анализа. Кризис позитивизма и логического эмпиризма обнаружил зависимость эмпирического знания от социально – культурного, ценностно–нормативного контекста бытия и познания, включая язык и коммуникацию. Сущее открывалось все больше как человеческое бытие, явленность которого обусловлена языком как «домом бытия». Обострился интерес к процедурам толкования, интерпретации (философская герменевтика, структурализм и постструктурализм, семиотический анализ).

Чем дальше, тем больше на первый план выходит личность – не просто как носитель культуры, а как источник, главное средство и результат познания и осмысления. Если в ХХ столетии философы слегка сторонились персонологии как рудиментарного проявления христианской теологии, то в наше время персонологичесая тематика вышла на фронтир психологии, биоэтики, междисциплинарных исследований, а значит и философского осмысления этих результатов. И в первую очередь – как проблематика и даже – «наука, ядром и фокусом которой является целостное «Я» индивидуума… бэкграунд и горизонт самосознания и самополагания человека».

Главная траектория доминанты философствования последних двух столетий: от онтологии к гносеологии и далее через аксиологию и культурологию к персонологии. Скорее можно говорить об изначальной антропологичности философии – исходной и конечной точкой любого философствования является природа человека. Поэтому два основных ответа на вопрос о природе бытия (идеализм и реализм) на начальной метафизической» («онтологической») стадии философии, по сути дела, есть два объяснения двойственной природы человеческого бытия, делающие акцент либо на духовной, либо на телесной его стороне. «Гносеологическая» стадия, разводящая субъект и объект, делает акцент на их соотношении, с неизбежностью выводя (с осознанием проблемы трансцендентального субъекта) на первый план проблему свободы и личности.

Так называемый «аксиологический» этап – ни что иное как одна из форм проявления единой персонологической доминанты в философии, прораставшей в ней последние два столетия. XX – й век расплатился по векселям века XIX – го и, похоже, расплатился сполна. В прошлом столетии у человечества было два великих искусителя, одаривших человечество перспективой невменяемой безответственности: К. Маркс и Ф. Ницше. Оба агрессивны по отношению к христианству, оба не знают проблемы свободы, для обоих мораль – выдумка слабых, жалобный стон неудачников. У обоих – личности практически нет, также как и свободы. В обоих случаях личность, как кусок масла на сковородке распускается – в одном случае в системе общественных отношений, в другом – в расе и нации. Исторический опыт XX столетия убедительно продемонстрировал практические следствия этой невменяемости.

Экзистенциализм М. Хайдеггера, Л. Шестова, Г. Марселя, Ж. – П. Сартра, А. Камю, К. Ясперса предстал бунтом против лишения человека его индивидуальности, уникальной неповторимости, а также против ограниченности философствования как чисто интеллектуального занятия. От феноменологии к экзистенциализму и одновременно – к герменевтике, нормативно – ценностной культурологии и постструктурализму – стадии такого созревания персонологической метафизики.

Осмысление полноты бытия и человеческой ситуации в бытии может дать только философия «поступочная», а не занимающаяся исключительно «слововерчением». Последнее обстоятельство открыло философской общественности Михаила и Николая Бахтиных с их идеей «участного мышления» и человеческого не – а л и би – в – бы т и и .

Центр реальности перемещается в собственное Я индивидуальной человеческой личности. Каждый человек сталкивается с неумолимой реальностью жизни, смерти и смысла жизни, каждый несет свою свободу и ответственность за свою сущность. Но для экзистенциализма свобода – ничто, дыра в бытии. Человек не имеет внешней опоры для утверждения своего бытия.

Классическая философия отказывается от индивидуальной подлинности и уникальности в пользу логической системы, христианин полагается на Бога, марксист на общество, реалист – на природу – все это пути, которыми люди пытаются уйти от пугающей их свободы и ответственности за собственный выбор. Экзистенциализм забрасывает человека в мир, лишенный смысла, мир абсурда. И тогда человек оказывается тем, что он сам делает с собою и с миром, он не имеет выхода из своей свободы и ответственности.

И тут чрезвычайно кстати оказались достижения аналитической философии и философской герменевтики, что и привело к формированию и доминированию в мэйнстриме философствования конца столетия поструктуралистской стилистики. Постструктурализм, как и постмодернизм в целом, – философствование в стилистике амбивалентного всеразличия и поссибилизма, если не виртуальности. И в этом его историческая заслуга. Нет и не может быть единой и универсальной схемы описания и объяснения, претендующей на абсолютную реальность и истинность. Человек, как конечное существо, обречен на постижение бесконечного мира только «в каком – то смысле», с какой – то ограниченной в пространстве и времени позиции.

Но для того, что выработать такое осмысление, ему нужно «выйти в контекст» своего бытия. Такой выход ему и обеспечивает свобода. В чем и видится важность и перспективность «глубокой семиотики», так это в том, что она, подобно веданте, апеллирует к прорыву к всеединству, опыту переживания этого всеединства, сопричастности ему. Да, осмысление порождается различными описаниями состояния, возможными мирами логической семантики, но все они – суть возможности единого.

Причем, в наши дни, речь уже идет не только и не столько о метафизике свободы, трактуемой как небытие, ничто или дыра в бытии, а о прорывах в эту дыру, о метафизике виртуального и возможного.

И в этой связи – если взять сказанное выше более крупным планом, то можно говорить о втором тренде общей акцентуации цивилизационного опыта. Интерес к сущему и попыткам его воспроизводства, благодаря успехам науки, развитию технологий в конце XIX – начале XX столетий сменился пафосом «научно – обоснованных» преобразований природы, общества, затем и человека. Этот рационалистический преобразовательный активизм породил не только выдающиеся достижения современной цивилизации, но и проблемы в экологии, угрозы утопий, оборачивающихся тоталитаризмом, перспективами тотального контроля поведения в глобальных масштабах. Однако развитие компьютерных, информационно – коммуникативных технологий, цифровизации открыло новые перспективы расширения цивилизационного опыта. Виртуальная реальность – не альтернативна. Она расширяет поле реальности за счет новых возможностей воплощения смысловых структур, многообразия точек зрения, порождающих эти структуры.

Рис. Закл.1.

В этой связи радикально меняется роль гуманитарного знания и гуманитариев. ХХ век показал две возможные модели развития. Первую – от возможного к реальному – фактически, редуцирования возможностей к одной, реализуемой. Это модель СССР и социалистического лагеря, нынешней России, руководство которой видит свою задачу в реализации некоего проекта «Россия». Вторая модель – от реального к возможному. Это путь Западной Европы и Севера Америки. Весь опыт ХХ столетия показал бесперспективность первой модели. Достойная современного человека задача – не переделывать мир, а открывать его возможности, потенциировать бытие. Поэтому роль гуманитария и интеллектуала в наши дни – не столько строить объяснения, наивно сводя все разнообразие к чему – то одному, какому – то первопринципу, не разрабатывать идеологии и программы преобразований, а, в первую очередь, открывать и умножать возможности бытия и его осмысления.

Сегодняшний гуманитарий – потенциатор бытия, тот, кто открывает новые возможности культуры и цивилизационного опыта. А полем, инструментом и результатом таких прорывов и новых проблем, дающим новые импульсы осмысления и смыслообразования, выступает сознание личности.

Поэтому обе тенденции, в принципе сходятся в фокусе осмысления и смыслообразования, предполагающего выход за пределы непосредственной данности, в ее контекст, в позицию вненаходимости, обеспечиваемый опытом «трансцендирования в иное». Акцентирование внимания на таком опыте обусловливает как новый сдвиг гуманитарной парадигмы, так и новый вызов гуманитарному знанию и – парадоксальным образом – новый запрос на него.

Фактически, речь идет о существенном сдвиге гуманитарной парадигмы к ее сердцевине.

Новый сдвиг гуманитарной парадигмы

Тенденции, упомянутые в предыдущем параграфе, в принципе, соответствуют общему сдвигу акцентов в содержании гуманитарного знания, в содержании которого можно проследить несколько слоев (уровней):

(I) «Социологический» (собственно социологический + политэкономический + экономико – географический) уровень знаний о социальной, политической, экономической, отчасти – природной среде, обеспечивающей сохранение и развитие общества. Речь в данном случае идет о внешнем слое (уровне) инфраструктуры культур – среды, условий (гарантий) существования и развития конкретных культур: от кормящего ландшафта и экономики до политического менеджмента и права. Поэтому экономикоцентризм, политикоцентризм чреваты серьезными, если не катастрофическими издержками. Последние российские реформы – убедительный тому пример. Экономика, политика суть инфраструктура, обеспечивающая выживание и развитие конкретных социальных культур как внегенетических систем порождения, сохранения и трансляции социального опыта.

(II) «Культурологический» уровень – не менее опасен «культуроцентризмом». Можно только приветствовать попытки типа разработки «Декларации прав культуры», инициированной в середине 1990 – х академиком Д.С. Лихачевым. Каждый народ и каждый этнос должен иметь право на реализацию базовых ценностей культуры, с которой он себя идентифицирует, на доступ к культурно – историческому наследию. В современном мире развитие культур предполагает их сосуществование, вынуждает к этому. Однако не следует и забывать, что самодостаточность отдельных культур очень часто оборачивается в лучшем случае – изоляционизмом, а чаще нетерпимостью к иным культурам и их носителям, а то и шовинизмом. И хорошо известно, что национализм чаще всего выпестовывается в среде гуманитарной интеллигенции. Важно понимать, что каждая культура самодостаточна и нормативна. Культуры в диалог не вступают – каждая из них выстраивает свою смысловую картину мира, что иногда питает нетерпимость и конфликты. Самые кровавые конфликты – религиозные и этнические. Это игры с нулевой суммой – конфликты на уничтожение. Каждая культура – не самоценна. Культуры – суть инфраструктуры, обеспечивающие формирование и развитие (социализацию и индивидуализацию) конкретных типов личности. В диалог вступают не культуры, а носители культур – существа не самодостаточные, нуждающиеся в диалоге и обмене опытом.

(III) «Антропологический» уровень – рассмотрение условий существования человека как психосоматической целостности. Этому уровню характерна менее очевидная, а значит – нетривиальная и важная ограниченность «человекоцентризма». Человек – это не всегда хорошо и не всегда самоценно. Это убедительно показал XX век. О вине «гуманистических идеалов» в великой крови ХХ века писал В. Шаламов. Собственно, именно об этом еще ранее была написана «Легенда о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского. Лозунгом «Все во имя человека, все для блага человека!» могут оправдываться самые страшные злодеяния и самозванство – делание других счастливыми помимо и вопреки их воле. Кроме того, современные телесные практики в науке, медицине, искусстве, игра с телом в обыденном опыте открывают несущественность антропоморфности.

(IV) Еще глубже «персонологический» уровень, выявление форм, условий и гарантий формирования, _развития и сосуществования личностей, в том числе – носителей различных идентичностей, их самореализации, творчества. Человек, как конечное существо, обречен на постижение бесконечного мира только «в каком – то смысле», с какой – то ограниченной в пространстве и времени позиции. Смысл – порождение конечной системы, пытающейся понять бесконечное. Поэтому смыслообразование персонологично, является результатом глубоко личностного опыта, проявлением человеческой свободы и ответственности. Но персоноцентризм также ограничен, чреват эгоцентрическим индивидуализмом. Сама личность – как психосоматическая целостность – тоже оказывается лишь инфраструктурой – свободы.

(V) Наконец, самый глубокий «метафизический» уровень, уровень метафизики, проявления свободы как бытия в возможности. Суть, ядро гуманитарности образует проблема свободы и ответственности (вменяемости). Именно он оказывается главным, стержневым, на который наслаиваются все другие слои гуманитарного (и не только) знания. Свобода внебытийна и добытийна. Однако, она не столько небытие, «дыра в бытии» (Ж. – П. Сартр), сколько бытие в возможности (дюнамис Аристотеля). Свобода источник творения новой реальности, откровения новых миров. Подобно ступице в колесе, без которой невозможно движение колеса, система гуманитарности формируется вокруг свободы как источника открытия новой реальности. Игнорирование этого уровня обессмысливает все остальные. Более того, ограничение одним или только несколькими другими уровнями, без рассмотрения условий и гарантий реализации свободы не только несостоятельна, но и опасна. За человеком – существом, в общем – то, амбивалентным, надо видеть главное, носителем чего он довольно часто выступает – свободу. И покушение на свободу всегда, так или иначе, оказывается покушением на бытие, ничтожит его.

Абсолютизация каждого из отмеченных слоев чревата серьезными проблемами. Поэтому различные «центризмы» (социоцентризм, экономикоцентризм, культуроцентризм и т. п., даже – логоцентризм) оказываются недостаточными и несостоятельными в раскрытии смысла гуманитарности, в центре которой оказывается свобода, последовательными инфраструктурами проявления которой выступают остальные уровни. (См. Рис. Закл.2).

Единственный пока носитель свободы – личность, существо, наделенное способностью к трансцендированию в иное. Проявлением этой способности и является сознание, разум, все то, что связывается с интеллектуальной, духовной деятельностью. Не случайно по – немецки гуманитарные науки называются die Geistwissenschaften – науки о духе.

Человек, как конечное существо, обречен на постижение бесконечного мира только «в каком – то смысле», с какой – то ограниченной в пространстве и времени позиции. Смысл – порождение конечной системы, пытающейся понять бесконечное. Но тогда условием осмысления является «выход в контекст» своего бытия. Этим условием оказывается свобода – не только исходный импульс, но и критерий и гарант осуществления этого смысла в социальном со – бытии.

Рис. Закл.2.

Ad absurdum постмодернизма

Рационализм Просвещения (модерн), последовавшее онаучивание практически всех компонентов культуры определили судьбу философии последних двух столетий: из любви к мудрости она превратилась в любовь к знаниям, что, в конечном счете, привело к утрате философией широкой культурной значимости, отчуждению от человека, превращению в арсенал познавательных приемов. Поэтому перспектива философии может быть связана только с возвращением ею способности сделать бытие современного человека целостным, осмысленным, а значит – оправданным. И дело не в одиночестве и заброшенности человека в бытие, утрате навыков традиционного «соборного» общения, а в том, что уникальность и неповторимость личности не наполнена смыслами. Поэтому современный человек страшится одиночества, боится пребывания наедине с самим собою, бежит свободы и ответственности.

Ситуацию, на первый взгляд обостряет и усугубляет опыт постмодернизма. При всех различиях в тематике и стилистике философствования культовые философы постмодернизма, такие как Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. – Ф. Лиотар, сходятся в трех основных тезисах. Во – первых, люди не имеют доступа к реальности и, следовательно, средств для постижения истины не существует. Во – вторых, реальность недоступна, потому что мы являемся пленниками языка, который придает форму нашим мыслям прежде, чем мы можем помыслить, и поэтому мы не можем выразить то, о чем мы думаем. В – третьих, мы создаем реальность посредством языка, и поэтому природа реальности определяется теми, кто имеет власть формировать язык. С постмодернистической точки зрения, «человек – это тотальная видимость», «высшая реальность мира – это его кажимость» и «всякое «я», насколько оно возможно – ирреально». «Ни лиц. Ни слов. Одно лишь многословье». Именно поэтому проблема идентификации оказывается неразрешимой в пространстве культуры, именно поэтому оказывается необходимым выход в духовно – экзистенциальный план, где собственно и происходит порождение символов и смыслов бытия.

Речь идет не столько о дегуманизации и расчеловечивании, сколько о перспективах нового гуманизма. Духовные итоги ХХ в. парадоксальны для человека: с одной стороны – его обостренное чувство собственной индивидуальности и свободы, с другой – все большее отсутствие этой индивидуальности, самоотрицание собственной свободы, бегство от самого себя и распыление. Мультикультурализм оказался бессильным перед криминалом, национализмом и терроризмом. Означает ли рушащаяся индивидуальность конец человека? Человек нынешний – больше чем одинок. Он проблематичен. Кто или что человек? Кто или что личность?

Зеркала постмодернистских рефлексий не создают и не воссоздают гармонии. В них двоятся, троятся и т. д. умножаются без нужды сущности, забивая сознание воспроизводством узнаваемых шаблонов и штампов. Но у человека нет алиби в бытии, разум вторичен по отношению к свободе и ответственности и дан человеку для осознания меры и глубины ее. И потому зло суть большее добро, потому как указывает на наличие пути и необходимость его поиска. Так и постмодернизм указывает на заблуждение и необходимость ответственной работы ума и души.

Философский постмодерн выражает болезненное, кризисное состояние современной философии на пути к ее выздоровлению – возвращению к собственным истокам на новом витке. Вся постмодернистская игра смыслов ведется, по сути дела, во имя поисков новой целостности, новых аттракторов такой целостности. В истории философии такие периоды поисковой игры, пробы сил разума случались ранее и неоднократно. Достаточно вспомнить античную софистику, средневековую схоластику, Просвещение, осуществлявших активный поиск истины, имеющей основание в языковых, внебытийных формах, когда языковые конструкции (парадоксы, дистинкции и прочие симулякры приобретали большую реальность, чем сама реальность. И всегда такой поиск предварял качественный рывок, прорыв человеческого опыта к новой философской целостности бытия. Так было в Античности, завершившейся встречей Афин и Иерусалима, так было в Возрождении, так было в пережитую нами эпоху Научно – Технического Прогресса, так, очевидно, будет и теперь.

А поскольку апелляция к личности является необходимым условием основания любой морали, то значение постмодернизма прежде всего и именно – в создании предпосылок новой постановки проблемы свободы и ответственности. Телоцентризм зафиксировал момент ухода конуса свободы и ответственности за границы психосоматической целостности индивида, а деконструкционизм как деперсонологизм оказывается предпосылкой новой персонологии и метафизики нравственности.

Великий гуманистический проект Возрождения и рационализма Просвещения, превративший человека в самоцель и высшую ценность на наших глазах приобретает новые краски. Серьезной заслугой постмодернизма является демонстрация несостоятельности и тупика культуроцентризма, а также самодостаточности творчества. Раскультуривание современной культуры, перенасыщенной культурой, в которой сама культура становится предметом игрового манипулирования, развенчивает амбиции культроцентризма. Тем самым обессмысливается и творчество. И то и другое, ставящееся во главу угла, – обессмысливается, не находят основания в самом себе. И не найдут никогда, потому что смысл, как это очевидно ясно, задается контекстом. Но в тупик ведет и самоценность человека. Поэтому так называемое «расчеловечивание» современной культуры и цивилизации, так пугающее иных записных гуманистов, в высшей степени плодотворно. Современная культура расчеловечивает, открывая важность пост – человечности, позволяя за тремя соснами увидеть лес и путь в нем.

Тем не менее, благодаря достижениям цифровизации и связанным с нею технологиям, вызрел следующий шаг – к сердцевине гуманитарности. Речь идет отнюдь не только о гарантиях свободы вероисповедания и прочей культурной идентичности. Это гарантии предыдущих уровней. Речь идет о свободе доличностного уровня. Яркий пример – проблемы абортов и использования генной инженерии, клонирования и т. п. Все они связаны с правовой защитой еще не сформированной личности, некоей возможности личности.

Поскольку право, закон – формализованная часть нормативно – ценностного содержания культуры, нравственности, фиксируя в «сухом остатке» закрепляемые нормы социальной жизни, то общая динамика гуманитарной культуры за последнюю сотню лет становится тем более очевидной.

Гуманитарность и гуманизм

Духовная драма, если не трагедия современности вопиет об осмыслении. Современность осознает себя эпохой практики и экспериментов, когда плоды Просвещения, великих замыслов в науке и нравственности, политике и экономике, стали реальностью. И эта реальность выражается и осознается как кризис: экологии, демократии, нравственности, науки, искусства и… – человека.

Такого острого напряжения между претензиями разума, науки, рациональности – с одной стороны, и срывами общественного сознания в иррациональную стихию насилия, мистицизма – с другой, человечество, пожалуй, еще не знало. Одновременное тяготение к правовой организации общественной жизни и к «сильным личностям», научно обоснованным решениям и гороскопам – лишь внешнее проявление глубокого духовного стресса, переживаемого человеческой культурой. Что тому причиной? Отпадение от лона христианства, выпестовавшего современную цивилизацию? Энергичные и потому – неловкие попытки свободного сознания и разума оборвать нравственную пуповину, отбросить ставшие ненужными религиозные леса собственного нравственного строительства? Или это нравственный урок человечеству? Завершился ли в прошлом столетии и тысячелетии проект современности, носивший гордое название Просвещения? Кажется, постмодернизм не оставил камня на камне ни от Разума, ни от Морали, а бурная история нашего столетия могла бы сказать о себе словами Мефистотеля, но с точностью до наоборот: желая творить добро, она творила зло. Являются ли бедствия нашего времени логическим следствием тех идеалов и принципов, которые были провозглашены идеологами Просвещения, или в том повинны вечные издержки истории и несовершенство исполнителей?

Попытки ответов на эти вопросы пронизывают всю ткань гуманитарной мысли: сначала как стремление определить векторы будущего культурного развития, затем как отчаянные попытки сохранить гуманистические идеалы, материя которых, подобно «шагреневой коже», сокращалась и истончалась.

Все более нетривиальна и важна ограниченность самоценности человека. Человек – это не всегда хорошо и не всегда самоценно. В. Шаламов был глубоко прав, бросая упрек великой русской литературе с ее гуманистической традицией и ставя в вину гуманизму опыт кровавого тоталитаризма и насилия ХХ столетия. Лозунгом «Все во имя человека, все для блага человека!» могут оправдываться самые страшные злодеяния и самозванство – делание других счастливыми помимо и вопреки их воле. Собственно, именно об этом и написана Ф.М. Достоевским «Легенда о Великом Инквизиторе». За человеком – существом, в общем – то, амбивалентным, надо видеть главное, носителем чего он довольно часто выступает – свободу. Покушение на свободу всегда, так или иначе, оказывается покушением на бытие, ничтожит его.

Великая заслуга постмодернизма состоит в демонстрации несостоятельности и тупика культуроцентризма, а также самодостаточности творчества. Разкультуривание современной культуры, перенасыщенной культурой, в которой сама культура становится предметом игрового манипулирования, развенчивает амбиции культроцентризма. Тем самым обессмыссливается и творчество. И то, и другое, ставящееся во главу угла, – обессмысливается, не находят основания в самом себе. И не найдут никогда, потому что смысл, как это очевидно ясно, задается контекстом. Но в тупик ведет и самоценность человека. Поэтому так называемое «расчеловечивание» современной культуры и цивилизации, так пугающее иных записных гуманистов, в высшей степени плодотворно.

Ранее тело, телесность воспринимались как бы извне. Такое восприятие телесного характерно и либерализму, и традиционному фигуративному искусству, и научному познанию как распознаванию неких образов, моделей, гештальтов. На стыке веков изменилась перспектива. Границы идентичности личности не совпадают с кожно – волосяным покровом, ушли «под кожу». Телесное воспринимается все больше изнутри, посредством «нутряного» хапоса.

Современная хаптика, телесные практики в науке, медицине, искусстве, игра с телом в обыденном опыте открывают несущественность антропоморфности, человеческого. Можно сказать, что современная культура расчеловечивает – и слава Богу! Причем, в буквальном смысле. Это расчеловечивание открывает важность пост – человечности, позволяет за тремя соснами увидеть лес и путь в нем.

Новый сдвиг гуманитарной парадигмы далеко разводит гуманизм и гуманитарность. Метафизика свободы и ответственности выводит на первый план проблему постчеловечности и постчеловеческой персонологии.

Похоже, настала пора четкого различения понятий гуманизма и гуманитарности, включая в последнюю и постчеловеческую персонологию. Гуманизму, похоже, место рядом с экономизмом и национализмом – формами ограниченной гуманитарности. Гуманитарность же предстает персонологией свободы и ответственности. Перспектива – постчеловеческая персонология. И если гуманитаристика – наука, то это Geistwissenschaften. В буквальном смысле.

Одно соображение, представляющееся важным. Проявления духовного универсальны и едины – в силу своей постчеловечности. В этой перспективе несколько неожиданно открывается возможность гуманитарных наук. Условием science является единство природы, дающее основание универсальности открываемых научных законов. Возможность гуманитарного знания основано на единстве и универсальности духа. Так, например, все люди, как личности, являются носителями трансцендентального субъекта. Другой разговор, что единый и универсальный дух проявляется через конкретную личность, занимающую конкретную и уникальную позицию в мире. Но, впрочем, и в science единый и целостный мир открывается в каких – то приближениях, с каких – то позиций исследования, экспериментирования, средств наблюдения, измерения и т. д.

Так или иначе, но роль философии в этих процессах проявляется именно в том, что в центр дискуссии о кризисе современности ставится не понятие разума, а понятие наделенной сознанием личности. И это связано с общей тенденцией в современной философии, начинающей уделять больше внимания метафизике личности, различным измерениям человеческого бытия.

Персонология: целостность и динамика бытия

Философия личности прошла сложный путь: трансцендентальный субъект (Декарт), его схематизм (Кант, Фихте), интенциональность сознания и символические формы бытия (Кассирер, Гуссерль), сознание как оплотняющий диалог с Другим, в том числе – бессознательным (М. Бубер, М. Бахтин, Э. Левина, фрейдизм), человек как совокупность общественных отношений (марксизм), как «человек и его обстоятельства» (Ортега – и – Гассет), как символическое тело (постструктурализм). Человек XX века оказался перенасыщенным, перегруженным качествами. Похоже, что его надо вновь «почистить» – в плане перехода от структурных описаний к выявлению механизма динамики свободы от социального к трансцендентальному и обратно.

Собственно, механизмом такого перехода, его средством и посредником и выступает личность. Поэтому философия XXI столетия и нового тысячелетия раскрывается как персонология преимущественно, причем как персонология, вбирающая в себя как философскую антропологию и культурологию, так и традиционную метафизику.

Фундаментальный характер персонологии, проблем самосознания, идентичности, индивидуации определяется ролью и значением потенциала и целостности личности в современном обществе, находящемся в состоянии общецивилизационной трансформации. С одной стороны, процессы глубокой и всеохватной социальной трансформации порождают мощные стрессы, дисбалансы, невротизм, глубоко травмируют сознание – вплоть до распада и дезинтеграции личности. С другой стороны, личность не только претерпевающий объект, но и источник, и средство, и результат социальной динамики – в том смысле, что стремление к целостности личности дает исходный импульс, энергетику, основное поле и средство, а также фиксирует результат этой динамики. Тем самым, проблема расширения целостного потенциала личности и социальной адаптивности как расширения этого потенциала оказывается в самом центре осмысления содержания, процессов и механизмов социальной трансформации.

Реализация целостного потенциала личности, поиски общих интегративных начал личности, могут идти по двум взаимодополнительным направлениям. Во – первых, в плане «внешнего освобождения» личности – изменения внешних обстоятельств, изменения социальной среды за счет неизбежных упрощений, нивелировок и редукций, что зачастую ведет к росту безответственности и невменяемости, радикализма и экстремизма. Акцентуация этого вектора характерна для российско – советского исторического и духовного опыта. Во – вторых, в плане развития «внутренней свободы» – расширения и углубления духовного опыта личности. Решению этой задачи служат религиозные концепции и опыт (учение о карме, увещание, молитва, исповедь, раскаяние), психоанализ, логотерапия. Во всех этих случаях речь идет, фактически, о «вручении вины», об очерчивании границ самосознания Я путем разъяснения и осознания поля свободы и ответственности личности. На этой идее основана духовная, нравственная и правовая культура современного общества. Однако, особенно в условиях тотальной и интенсивной социальной трансформации, не менее важным становится другой аспект, связанный не столько с очерчиванием и фиксацией границ самосознания личности, сколько с динамикой, расширением и углублением сознания, личностного потенциала в целом. В этой связи особый интерес представляют лиминальные процессы и процедуры перехода сознания из одного состояния в другое, связанные с утратой определенности, прорывом к трансцендентному, слиянию с некоей неструктурированной общностью.

Виртуальность, наряду с масс – медиа, транснациональным бизнесом, современными технологиями, транспортными средствами и средствами связи, кинематографом и другими проявлениями массовой культуры, является мощнейшим фактором формирования глобальной транснациональной культуры. Как и символ глобализма – Макдоналдс, виртуальная культура – это не всегда плохо: она вводит в обыденную жизнь стандарты и стереотипы, весьма облегчающие эту жизнь и в ряде случаев, например, в путешествиях, оказывается весьма полезным, давая знакомые привычные ориентиры и поиск решений.

Глобальная культура и глобальная идентичность у нас на глазах уже стали реальностью. Любая культура – ни что иное, как определенный способ жизни, система норм и ценностей, регулирующих поведение. Поэтому идентичность, как отождествление себя с определенной культурой – ни что иное, как моя жизненная компетентность, готовность решать бытовые, личные, профессиональные и т. д. задачи по определенным правилам. И тогда можно говорить о нескольких уровнях идентичности. Во – первых, о некоей базовой идентичности, личностном самоопределении. Я, например, как уже говорил, давно понял, что воспринимаю себя на протяжении всей жизни в качестве мальчика с Синопской набережной в Питере, а все, что со мной происходит как с преподавателем, отцом, мужем и т. д. – только жизненные приключения этого мальчика. У каждого человека такая идентичность своя и неповторимая: у кого – то это быть офицером, у кого – то – женой, у кого – то – бегуном, у кого – то – мальчиком с Синопской набережной. Во – вторых, это система культурных идентичностей – национальных, профессиональных, возрастных, гендерных и т. д., каждая из которых связана с определенными способами социальной жизни и среди которых наиболее существенна национально – этническая, поскольку она связана с языком, на котором начинает говорить и думать человек. Но современная цивилизация дает личности и некий опыт общечеловеческой жизненной компетентности. Этот – третий – уровень, идентификации и связан с глобализацией. Его задают опыт ряда профессий, современная экономика и бизнес, деятельность транснациональных корпораций (Майкрософт, Кока – Кола, Нестле, Сименс и т. д.), соответствующие товары и услуги, высокие технологии (Hi – Tec), компьтеризация, современные искусства (особенно музыка и кино), массовая культура, средства коммуникации (особенно – телевидение и Интернет), мульти – медиа (особенно – игры), интенсивные межкультурные контакты, образ жизни современной молодежи, возрастание роли английского языка как средства межнационального общения.

Все перечисленное является важными факторами современной жизненной компетентности и образует глобальную идентичность. При этом, последние два уровня идентификации отнюдь не противоречат друг другу, а только дополняют друг друга. Отождествление глобальной культуры с американизацией связано с идеологическим пониманием глобализации, как проявление «идеологии американского империализма». Дело же в реалиях современной цивилизации. Как только национальная идентичность начинает противопоставляться глобальной, возникает ксенофобия, а значит и перспектива исторического тупика.

Поэтому меняется в отмечавшуюся сторону и культурная элита, распределяющаяся по субкультурам – именно там вырабатываются и осваиваются новые модели жизни и бытия, способов их осмысления. А так называемая «большая», общенациональная или даже «глобальная элита» – ни что иное, как набор имиджей и стереотипов массовой культуры, т. е. не имеет отношения к творчеству и поиску, к потенциации действительности.

Реализация такого подхода предполагает смещение акцента внимания со структурно – описательных характеристик к динамико – процессуальным. Такую возможность дает обращение к идее глубокой семиотики, семиодинамики, теории индивидуации, постчеловеческой персонологии.

Нет ничего практичнее хорошей метафизики. Постчеловеческая персонология, глубокая семиотика и аналогичные им обобщения свидетельствуют о следующей стадии вымывания философии в сферу конкретных практик: сначала наука, потом логика, теперь настала пора метафизики свободы.

Метафизика и этика – отнюдь не дело только абстрактных академических штудий. Они имеют весьма существенное и непосредственное не только для развития философии и психологии, для всего комплекса изучения человека, но и для политологии, теории и практики менеджмента, образования, семейного воспитания, социальной помощи и реабилитации, художественного и научно – технического творчества, СМИ, везде, где возникает проблема выбора и самоопределения, свободы и ответственности.

Речь не столько и отнюдь не о том, что грядет новый Псевдо – Дионисий или Шанкара. Реальный мир бесконечно разнообразен.

Истина откровенна, проявляется в манифестации свободы. Но ее распространение, продвижение в социуме предполагает интерсубъективность, гарантируемую соответствующими тестами, верификациями, логической доказательностью, моральными, правовыми и прочими процедурами, в том числе и либеральной демократии. А это скучно – блюсти метод, процедуры, право. То ли дело – откровение, убежденность, харизма, сексапильность и прочая символизация. Правда, специализация современной цивилизации дает возможность канализировать и такие потребности. Кому особая охота до символизации, у кого дискомфорт по части идентичности и сопричастности, для тех существует спорт, эстрада, политика с их культом звезд, выступающих символами подавляемых или нереализованных желаний, буквально – воплощающих и олицетворяющих их.

Свобода и справедливость, интуиция и метод, откровение и терминированная логика, образ и дискурсия, миф и интерпретация, национализм и либерализм, – ряд этих оппозиций можно продолжать и продолжать, и во всех этих случаях речь идет о великой взаимодополнительности трансцендентного и сущего, ценностно – желанного и реально – возможного, связанной с двойственной природой человеческого бытия, ее открытостью как бытию, так и небытию. Эта взаимодополнительность, напряжение, ею вызываемое и порождает смысл, давая возможность как осмысления действительности, так и осмысленный характер человеческому существованию.

За осознанием тотальности означающих без означаемых очевиден следующий шаг: реальность вся дана нам и в ней есть все. Налимовский смысловой континуум (вакуум) – не только языковой феномен – это сам мир. И невозможно говорить о «вот этом» как единственной реальности, сущности вещи. Все смыслы существуют сразу. Можно только их втягивать в какую – то деятельность, комбинируя в человеческом горизонте в рамках каких – то культур, тем самым, придавая им некую ценность, значение.

Проблема не в реальности. Проблема даже не в целях активизма, актуализирующего человеческий горизонт бытия. Дело в самом потенциировании бытия, в самой возможности прорывов к иному. Этого лишены животные, живущие в своем жизненном мире. Человек же выходит за рамки человеческого.

В основе оказывается не простая постмодернистская тотальная взаимозаменимость симулякров, а баланс – соответствие. Основное отношение не противоречие (есть – не есть), а комплементарность, дополнительность до целого. Только отказ от собственной идентичности дает знание, развитие, наслаждение. Символизация и осмысление – это не уподобление, метафора, поиски бессознательного, апелляция к иному, как это делалось в науке Нового времени, в марксизме или фрейдизме. Раньше говорили, что в основе всего огонь, воздух, вода, сейчас – язык, бессознательное, тело. Дело не в сущностях. Сами сущности производны. Можно согласиться с Ю. Кристевой и Ж. Бодрийяром: «В этом ином пространстве… субъект растворяется, и место знака занимает столкновение отменяющих друг друга означающих. Это операция всеобщей негативности, не имеющая ничего общего ни с конститутивной негативностью логического суждения (Aufhebung), ни с внутренней негативностью этого суждения (логика 0 – 1), это негативность ничтожащая (как суньявада в буддизме). Такую самоотменяющую мысль осуществляет нулевой субъект, не – субъект».

Понимание – не распаковывание и порождение сущностей, не замена одних означающих другими, а скорее – возвращение универсуму этих «сущностей». Иначе говоря, оно скорее апофатично, чем катафатично.

Повторюсь, но это важно. Смысл – порождение конечной системы, пытающейся понять бесконечное. Именно таков человек, единственное пока существо, наделенное свободой и которому открыты два плана бытия. А свобода – не только трансцендентальный исходный импульс смысла человеческого бытия, но и гарант осуществления этого смысла в социальном со – бытии. Личность – не только человек, и не только социализированный, запрограммированный и контролируемый социумом индивид. Это и самопрограммируемое индивидуализированное существо, часть и порождение социума, но порождение, выводящее на качественно новый уровень эволюции, открытое новым горизонтам развития.

В этой связи, можно констатировать несколько «облачков» на светлом горизонте социально – культурной природы личности:

– наличие самопрограммируемости личности в процессе индивидуализации как «тонкой доводки» социализации;

– наличие «человека без свойств» как подлинной идентичности личности, фиксируемой только ее самосознанием;

– творчество – как проявление не столько способностей и мастерства, сколько «космического» переживания гармонии мира.

– наличие в мотивации трансцендентных ценностей (добро, красота, истина, свобода), которые не даны личности в этом мире во всей своей полноте, но, тем не менее, способны определять человеческое поведение.

Во всех этих случаях речь идет о доступности человеку некоего трансцендентного опыта как опыта свободы. Тело и личность – не только и не столько биологические сущности, и даже не просто результаты «дискурса» – нормативно – ценностных включений в культуру. Все глубже и интереснее.

Речь может и должна идти о самозамыкании (самоприменении) знаковых систем. Результатом такой самоприменяющей рефлексии становится трансцендентальный субъект – точка сборки свободы и ответственности. Тело предстает подобием ленты Мебиуса или спирали ДНК, системой самозамкнутых на себя означающих без означаемых, порождающей означаемое. Эти два обстоятельства обеспечивают, с одной стороны, овозможнивание бытия, объективацию смыслов, потенцирующих семантический (а то и физический) вакуум.

В социальной жизни равно важны как личностный опыт индивидуации и самоопределения, восходящий к уникально неповторимому осознанию сопричастности единому, так и социальные гарантии гармоничной рецепции полноты такого разнообразия смыслов. Личностная индивидуальность – духовный источник осмысления и смыслообразования, и условием осуществления ее творческого потенциала является опыт переживания сопричастности трансцендентно универсальному. Социальность артикулирует невыразимое, оформляет смысловые структуры, обеспечивает их фиксацию, трансляцию и интерсубъективность. И условием ее реализации оказывается общность (идентичность) личностей.

Человек современной культуры требует постановки своей индивидуальной трагедии в центр универсального исторического процесса, не просто рациональной осмысленности мира, но и соразмерности смысла с его судьбой. Он проклинает добро, прогресс, знание и т. д., если они не хотят считаться с его жизнью и смертью, утратами и ужасом судьбы.

Духовные итоги нашего столетия относительно перспектив человека достаточно парадоксальны и противоречивы. С одной стороны, личность оказалась во многом раздавленной действием безличных стихий: социальных (разрушительные войны, массовый террор, тоталитарные политические режимы), научно – технических (психоанализ, генная инженерия), природных (экологические катастрофы, все более явное осознание одиночества и уникальности человечества во Вселенной). С другой, роль человека в окружающем мире неизмеримо возросла в результате развития современной техногенной цивилизации, активного выхода человечества в космос. В современной физике и космологии даже был сформулирован принцип антропности, в соответствии с которым основные физические мировые константы (скорость света, постоянная Планка и т. д.) обусловлены фактом существования человека. Это противоречие как основное духовное противоречие на переломе столетий и тысячелетий выводит проблему человека на первый план, создавая предпосылки перехода от технотронно – ориентированной цивилизации к цивилизации, ориентированно преимущественно на человека – не только как на социального субъекта, но как носителя смыслообразующего фактора бытия, как чувствилища свободы.

Самоценность личности – не ценность для себя, перед собой, а выражение стремления остаться самим собой, реализовать себя, найти свое место в жизни и делать то, что кроме тебя никто и никогда сделать не сможет. М.М. Пришвин понимал это как «усилие в поисках своего места в общем человеческом деле и как долг в этом общем деле оставаться самим собой». Человек не только сопричастен миру, не только производен от него, но и ответствен за него, за его будущее, поскольку живет в нем, творит в нем. Поэтому личность, осознавшая свою самоценность, осознает и что у нее нет алиби в бытии, она ответственна и поступает так как «не может иначе» в связи с этой ответственностью.

Призвание человека в одном – прожить жизнь. Но жизнь не дана ему полностью, готовой. Человеку даны только возможности, перспектива, опираясь на которые он строит свою жизнь сам. Его жизнь за него не проживет никто, она есть дело его выбора. И чем шире понимание человеком своих возможностей и границ этих возможностей, тем ответственнее его выбор, тем острее переживание им свободы своей воли.

Многомерное раскрытие личности – несомненный путь к преодолению социальной отчужденности и агрессии, развития личности, способной к обитанию в полиморфной социально – культурной, интеллектуальной и духовной среде. Глубокая семиотика и постчеловеческая персонология открывает перспективы рационального представления о личности, как о семантической структуре, воплощенной в различных структурах. Например, открываются возможности переосмысления гиперличностных феноменов: трансфера в психоанализе, сознания толпы, коллективного религиозного или иного экстаза, слияния личностей в состоянии глубокой влюбленности или в тантристских практиках и т. д.

Сознание животворит смысл. Гарантии социальности, как буква закона и процедуры фиксирует, затверживает, «убивает» этот смысл. Но нужны и дух, и буква. Без духа невозможна динамика социума, без буквы – невозможно сосуществование воль. Но существует и опасность: сведения духа к букве, неповторимости личности к социальной матрице, или сведения буквы к духу – апофатическое отрицание реальности. И одно другого не лучше. Назрела необходимость преодоления платонистского дуализма. Уже невозможно продолжать и впредь разводить первые и вторые сущности, спорить об универсалиях, противопоставлять дионисийское и аполлоническое. Наступает время синтеза.

В начале XXI – го столетия сложились предпосылки для парадигмального сдвига, формирования нового синтеза науки, философии и других форм социально – культурного опыта в рамках новых, расширенных по уровню и масштабам представлений о рациональности. И не так уж важно – как назвать этот синтез: постчеловеческая персонология, синергетика, семиодинамика или глубокая семиотика. Имя будет найдено. Новые аттракторы уже действуют.

Гуманитарная экспертиза

Человечество, живущее в условиях современной цивилизации, проходит некий водораздел, некую точку перелома метафизики нравственности. До сих пор наука и техника были солидарны с основополагающим тезисом христианской культуры и порожденного ею политического и нравственного мировоззрения: все граждане обладают равным шансом автономно (т. е. свободно и ответственно) реализовывать свою жизнь. И нарастающая свобода выбора только поощряла частную автономию отдельного человека.

Но уже вакцинация, операции на сердце и мозге, трансплантация органов ставили вопрос о пределе, где даже медико – гуманитарные цели не могут оправдывать дальнейшую технологизацию биологической природы человека. И ни одна из дискуссий не установила этот предел и не остановила развитие этой технологизации. В настоящее время количество переходит в качество.

На научных конференциях, в СМИ, в социальных сетях все громче звучат тревожные и даже панические настроения, связанные с упомянутыми выше перспективами тотальной цифровизации, утраты образа будущего, страха перед этим будущим, усиливающегося педалированием темы безопасности (секьюритизации). Тренд человеческого развития в «развитых странах» оборачивается от свободной самореализации к безопасности и выживанию. Все явственней звучат мнения, что цифровизация, Big Data и прочие достижения цивилизации чреваты тоталитарным контролем, бездушным и антигуманным – все тоталитарные режимы и спекты претендуют на манипулирование обезличенной массой.

Действительно, в наше время резко усилилась экспансия естественных и точных наук (science) на сферу гуманитарного знания (humanities) – прежде всего, на материале исследований мозга, искусственного интеллекта, позволивших предсказывать действия человека до того, как он сам осознает свое намерение, это действие совершить, что дало новые аргументы отрицанию свободы воли. Экспансия science и причинность на сферу гуманитарности стимулируется еще и маркетинговыми практиками nudge с использованием Big Data в коммерции и в политических технологиях. Парадоксальность ситуации еще и в том, что свобода воли – главная идея и ценность либерализма, мировоззрения, в центре которого идея личностной свободы, возникновение и развитие которого связанно с развитием науки и позитивизма, оспаривается именно позитивистски ориентированной наукой.

Маргинализируют гуманитарное знание и практики его позиционирования и оценки на основе наукометрии, которая возникла на материале естественных и точных наук, результаты которых публикуются в достаточно формализованном и компактном виде. Оценка труда ученых на основе количества публикаций в журналах, индексируемых в базах данных Scopus и Web of Science, заставляет гуманитариев играть на чужом поле и изначально ставит гуманитарное знание в странную позицию. Знание, содержание которого строится на интерпретациях, работе с текстом, ассоциациях, наррации редуцируется к набору реквизитов. Редуцируется и статус гуманитарного знания, его социальное значение.

Однако, глобализация привела к осознанию роли и значения трансцендентализации, к капитализации этой способности. В 2018 г. Всемирный банк выпустил исследование The Changing Wealth of Nations, в котором количественно оценил три вида капитала: природный (земля, полезные ископаемые, т. е. самая архаичная форма капитала), произведенный (стоимость созданных человеком активов, т. е. традиционный капитал, двигатель капитализма XVIII–XX вв.), и человеческий (впервые оцененный не коэффициентами и рейтингами, а как совокупные будущие доходы всех работников, т. е. так, как оценивают любой вид капитала).

В наиболее отсталых странах почти половину всего капитала составляет природный капитал. В странах среднего достатка природный капитал вытесняется произведенным капиталом. В наиболее развитых странах две трети всего капитала – человеческий капитал, а природный перестает иметь значение.

Как отмечает ректор бизнес – школы «Сколково» М. Атнашев, экономика будущего отличается от экономики прошлого в первую очередь не продвинутостью технологий, набором отраслей, количеством роботов или мощностью искусственного интеллекта, а правилами игры, глобальной открытостью и опорой на человеческий капитал. Уже несколько лет на всевозможных форумах отечественные и международные эксперты обсуждают исчезающие и новые профессии, искусственный интеллект и big data, дают рекомендации, как попасть в будущее, обеспечить его для детей. По данным «Левада – центра», 60 % россиян хотят, чтобы их дети открыли собственное дело или стали самозанятыми. Российские предприниматели, чиновники и топ– менеджеры почти поголовно стремятся дать детям международное образование, т. е. возможность участия в глобальной экономике. А самые популярные специальности в российских вузах – программирование и IT, т. е. глобально востребованные и наименее связанные с экономикой природной ренты.

Реализация такой экспертизы требует серьезной проработки критериев, включая гарантии прав и свобод, осмысление и переосмысление самой идеи свободы и ее соотношения с идеей ответственности. Одна из главных идей данной работы – сознание, разум – вторичны по отношению к ответственности, выражая меру ее осознания, а значит – и меру свободы – одного из проявлений сознания, открываемого только в нем и с его помощью. Само же сознание – как «чувствилище свободы» – обретаются только в обществе, в результате коммуникации – «загрузки», «инсталляции» программ социально – культурного опыта. Воспитание и образование, поощрение и наказание, связанные с ними запреты, убеждения, принуждения, подражания – вся система социализации – вырывает нас из причинно – следственных связей, замыкая их на нас самих и превращая нас в causa sui. Чем в большей степени личность интеллектуально развита, чем шире горизонт ее знаний, тем в большей степени она осознает возможные последствия своих действий и поступков, тем более она вменяема. И детерминизм не исключает возможность свободного решения: знание причин явлений открывает возможности конструктивной деятельности, выбора способа действия, принятия решения, наконец – творчества. Детерминизм даже необходим – как для простой ориентации, так и для реализации замыслов.

Но, так или иначе, необходимы не только осмысление реальности Революции 4.0, но и выработка и освоение методик ее гуманитарной экспертизы, социально – культурного инжиниринга, формирование соответствующих институтов. И этот вопрос неоднократно поднимался и поднимается – вопрос о гуманитарной экспертизе современных технологий и реализуемых с их помощью проектов: экспертизе не только последствий, хода, возможности реализации таких проектов, но и самой их необходимости.

Поэтому в современной жизни резко возрастает роль гуманитарной интеллигенции, ее отношения к цифровой виртуальной культуре, ее позиция в ней являются принципиально важными.

Если рассматривать научное объяснение в терминах нарративов, т. е. построения осмысленных дискурсивных разъяснений, то научное знание предстает как рассмотренные в данной работе три уровня наррации:

(1) Уровень эмпирической фактологии, предъявления описаний, данных.

(2) Уровень каузальных связей, взаимосвязей и детерминаций между фактами.

(3) Уровень целевого контекста, раскрывающего замысел построения и использования целостного конструкта.

И причинный детерминизм science и свобода воли humanities – нарративы разных уровней – не разорваны, а взаимосвязаны. Это выражается не только в целевом контексте исследования, но и в базовых метафорах, лежащих в основе научной терминологии, которые конкретизируются, операционализируются, измеряются. Тем самым, суждения, содержащие такие термины – проверяются: они могут быть подтверждены или опровергнуты. Третий уровень проявляется в science, и в контексте исследований: в обоснованиях актуальности, практической значимости, важных для заявок на гранты, в популяризации, научной публицистике. В социально – гуманитарных исследованиях явно задействованы все три уровня. Способы познания не сводятся к методологии естественных и точных наук. Во – первых, в социальных, политических, исторических исследованиях чревато элиминацией собственно акторов, наделенных сознанием и мотивацией, а значит – волей. Во – вторых, сами естествознание и точные науки зависят от конструктивной концептуальной активности познающего субъекта.

Несколько слов относительно методов и процедур гуманитарной экспертизы. Их специфика – обусловлена специфичностью осмысления социально – культурного опыта. Постижение человеком мира – попытки конечного существа понять бесконечное. Поэтому оно всегда герменевтично, всегда интерпретация, всегда осуществляется с какой – то позиции, точки зрения. Гуманитарность неизбывна с точки зрения личностной, базовых ценностей какой – то культуры или субкультуры и т. д.

В этом плане следует признать гуманитарный аспект в science. Поэтому тем более оказывается важным согласование (гармонизация, оптимизация) различных позиций и критериев. А это, в свою очередь, возможно, только при условии признания абсолютного и внебытийного критерия – свободы и условий ее реализации.

Поэтому результатом революции 4.0. в науке видится междисциплинарность и конвергентность, реализуемая на встречных курсах science и humanities. Позитивистский детерминизм позволяет не только глубже понять природу гуманитарности (первичность ответственности и эпифеноменальность свободы), но и открывает возможности ясной понятной междисциплинарности, операционализировать концепты свободы и ответственности, открывая новую степень вменяемости гуманитарного знания и, одновременно, сферу его востребованности.

С одной стороны, методы и результаты естествознания и точных наук остро востребованы в гуманитарных и социальных науках, дают им новые и новые стимулы для осмысления и переосмысления. С другой стороны, само гуманитарное знание, гуманитарная экспертиза становятся все более востребованными в научно – технических разработках, расширяя традиционный технологический инжиниринг до инжиниринга социально – культурного. Смысловая картина мира приобретает все более операциональный и измеримый характер, но зависимый от человека и его целей. А теория смысла приобретает все более практическое содержание.

Наступает эпоха Великого Выбора осмысления рациональности. Или простая технология с ее активизмом преобразования, чреватая самозванством насилия над природой, обществом и другими людьми – вплоть до тотальной цифровизации и либеральной евгеники. Или рациональность как разумная целостность и гармония мира, когда технология оказывается мерой вменяемой ответственности.

Пройдем отмеченные ранее уровни гуманитарности в обратном порядке.

(I) Центром, фокусирующим осмысление (не только социальной реальности) является свобода как ответственность (вменяемость).

(II) Носителем свободы и ее «чувствилища» – сознания – является вменяемый актор, личность, границы которой (временные и пространственные) определяются и задаются именно границами свободы как ответственности, т. е. вменяемости.

(III) Психосоматической основой личности до сих пор преимущественно является человек как представитель определенного биологического вида.

(IV) Формирование и развитие человеческой личности обеспечивает культура (точнее, культуры: национальные, этнические, возрастные, профессиональные и т. д.) – внегенетическая система порождения, сохранения и трансляции социального опыта. Именно освоение конкретных культур обеспечивает социализацию и индивидуализацию личности.

(V) Социальная, политическая, экономическая, природная инфраструктура, обеспечивающая сохранение и развитие конкретных культур.

Из этой системы следуют и некоторые особенности гуманитарной парадигмы и соответствующих видов гуманитарной экспертизы.

Внешний ее слой (уровень) связан с рассмотрением инфраструктуры культур – среды, условий (гарантий) существования и развития конкретных культур: от кормящего ландшафта и экономики до политического менеджмента и права. При этом речь идет не только об отдельных культурах, но и условиях и гарантиях их сосуществования.

Помимо прочего, важным аспектом являются условия существования человека как такового – биологической особи, сохранения психосоматической целостности: от общих условий жизни до медиционского обслуживания. Это рассмотрение может быть выделено в самостоятельный – антропологический – уровень.

Следующий уровень – культурологический: рассмотрение конкретных культур и субкультур, содержания их нормативно – ценностных систем, идентичности (включая глобальную), а также условий и совместного развития. Следует подчеркнуть фундаментальную, определяющую роль культурной идентичности, консолидирующей общество по отношению к реализации природных, экономических, политических и прочих ресурсов.

Еще глубже персонологический подход – выявление форм, условий и гарантий формирования, развития и сосуществования личностей, в том числе – носителей различных идентичностей, их самореализации, творчества.

Наконец, самый глубокий уровень метафизики нравственности, проявления свободы воли. Именно он оказывается главным, стержневым, на который наслаиваются все другие. Игнорирование этого уровня обессмысливает все остальные. Более того, ограничение одним или только несколькими другими уровнями, без рассмотрения условий и гарантий реализации свободы не только несостоятельно, но и опасно.

Наиболее очевидна несостоятельность ограниченность и несостоятельность осмысления на последнем, V – ом уровне. Самодостаточность чисто экономического, политического и т. д. подхода чревата серьезными, если не катастрофическими издержками. Последние российские реформы – убедительный тому пример. Так или иначе, но использование природных, финансовых и других ресурсов не может осуществляться в ущерб другим обществам и культурам. Иначе такая деятельность не выдерживает гуманитарной экспертизы и в этом состоит первая миссия гуманитарного знания и гуманитариев как профессиональной группы. И с этим согласятся практически все из них. Некоторые надежды на преодоление жесткой альтернативы между восторгом свободной самореализации, освобожденной от тягот трудовой деятельности, и хоррором постчеловеческого киберпанка, открывает тренд крафтовой экономики.

Но не менее опасно и ограничение культуральными критериями. Можно только приветствовать попытки типа разработки «Декларации прав культуры», инициированной в середине 1990 – х академиком Д.С. Лихачевым. Каждый народ и каждый этнос должен иметь право на реализацию базовых ценностей культуры, с которой он себя идентифицирует, на доступ к культурно – историческому наследию. Однако, не следует и забывать, что самодостаточность отдельных культур очень часто оборачивается в лучшем случае – изоляционизмом, а чаще нетерпимостью к иным культурам и их носителям, а то и шовинизмом. И хорошо известно, что национализм чаще всего выпестовывается в среде гуманитарной интеллигенции. Поэтому главной задачей гуманитарной экспертизы в этой связи оказывается выработка представлений о гарантиях сосуществования и развития различных культур и оценки в соответствии с этими критериями.

Особенность современной ситуации в том, что если раньше развитие культур и этносов было возможно за счет миграций целых народов, экспансии, поглощения, а то и уничтожения иных культур посредством войн, этнических чисток, геноцида и т. д., то современность поставила границы такой практике. В глобальном мире развитие культур предполагает их сосуществование, вынуждает к этому. Это принципиально иная ситуация. Малейшее проявление нетерпимости становится достоянием всей мировой общественности и осуждается ею.

Поэтому тем более оказывается важным согласование (гармонизация, оптимизация) различных позиций и критериев. А это, в свою очередь, возможно, только при условии признания абсолютного и внебытийного критерия – свободы и условий ее реализации. Свобода – инорациональность ответственности в гармоничном целом мира.

«Дегуманизация» современного общества и перспективы новой метафизики нравственности

Во вновь расширяющемся в запредельное конусе свободы и ответственности их субстанция становится виртуальной, труднодоступной здравому смыслу и обыденной практике, а идентификация, определение границ личности требует специального интеллектуального усилия. Я превращается в точку сборки, немонотонную волновую свободы и ответственности, странником в стихиях модального бытия.

Нравственность и духовность суть сопричастность единому, целому, абсолютному. Эта сопричастность может сознаваться и переживаться конфессионально и внеконфессионально. Конфессия, по сути дела, ни что иное как конкретная социальная технология, помогающая человеку пережить это метафизическое религиозное чувство. Главное – вопрос о свободе и самоопределении личности. Именно самоопределении, потому что долг – не извне, а изнутри. Это хорошо видно на примере современного российского общества, главная проблема которого – утрата идентичности. Культурная идентичность до и глубже национальной идеи. Она не может предлагаться извне или навязываться. Это вопрос самоопределения, проявления свободы и ответственности личности.

ХХ век принес осознание того, что главное не борьба за свободу и даже не достижение свободы, а переживание свободы, способность ее вынести. Это переживание может обернуться бегством от свободы, уходом в невменяемость, свободой воли как волей к неволе, а то и прямым произволом, насилием над природой, обществом, другим человеком. Но может открыть гармонию мира, меру и глубину ответственности за нее.

Поэтому выход современной философии из кризиса – в постчеловеческой персонологии, воссоздании целостности бытия, имеющей объективные, а не произвольно субъективные, как в постмодерне, основания, выходящие за пределы сознания и существования отдельного человека к невыразимой целостности бытия, создающей и поддерживающей сущее и придающей смысл человеческому существованию. Вне такой сверхзадачи философия вырождается в бесплодные умствования по поводу языковых возможностей и познавательных процедур – а это уже пройденный этап.

Не человек – раб идей, а идеи – одна из форм его бытия в мире. Разум, знания, логика – универсальны и бесчеловечны. Этот факт до конца открылся только в нашем столетии, к концу которого не только бытийно установилась их бесчеловечность, но они и человечески обесценились – были выведены за пределы человека в компьютерные информационные системы, стали общедоступным достоянием, техническим средством, перешли из плана культуры в план цивилизации, «техне» – без и вне человека. Теперь это уже окончательно стало ясно. Современный человек, если он еще желает быть таковым, а не техническим средством цивилизации, должен осознать себя «космически» – не суммой знаний и умений. Также и современная культура не есть набор технологий, их знаков, программ деятельности и групповых интересов. Современная культура, если она хочет быть, возможна как путь возвышения человека, как культура духовного опыта, освобождающего от самозванства.

Это и есть выход к новому пониманию человеческого. Ответственность, которую постиг человек, ставший внутренне свободным от мира, и которую он пытается реализовать в жизни, – это и есть этика. Свобода от мира – не что иное, как ответственность за него. Чем шире зона моего автономного поведения, тем шире зона ответственности. И наоборот: та сфера, которую я беру на себя, за которую ответственен, – и есть сфера моей свободы, а человек тем этичнее (свободнее – ответственнее), чем шире эта сфера. Парадоксально, но факт: одновременно с сужением границ Я до психосоматической целостности индивида и далее – к точке сборке свободы и ответственности происходило и происходит расширение сферы ответственного. Традиционные общества ограничивали ее своим этносом, позже ее ограничивали расой, нацией, классом. А. Швейцер распространял этическое поведение на все живое. В наши дни этическое самоопределение в смысле очерчивания предела свободы и ответственности распространяется уже практически на весь мир. Для общества и для личности в нынешних условиях научно – технического прогресса они совпадают, включая среду обитания не только одного человека, но и природу в целом.

Поэтому именно с «космичной» рациональностью, с представлениями о гармонической целостности мира и ответственности индивида за свой неповторимый путь в этом едином целом могут быть связаны перспективы человечества. Современный человек, если он еще желает быть таковым, а не техническим средством цивилизации, должен осознать себя «космически» – не просто суммой знаний и умений. Этот путь, путь к другим начинается в сердце каждого и пройти его, осознав свою ответственность и единство – дело работы души каждого и самого.

Возможно, это особенно важно для перспектив российского социума – в том числе. Россия – страна с традиционно расколотой культурой, где власть и интеллигенция имеют культурную идентичность, ориентированную на культуру Запада, большинство населения живет в совершенно ином культурном мире, а творческий авангард традиционно аутичен, выпадая из социальной жизни, создает свои ограниченные и замкнутые мирки. На какой основе возможна культурная консолидация такого общества? Не идеологически задаваемая и канализируемая сверху, а естественно возникающая? Ведь, справедливы соображения о том, что в современной культуре, помимо уже рассмотренного явления глобализации, происходит и все более глубокая дифференциация, касающаяся и массовой и элитарной культур: в рамках каждой субкультуры рождаются свои массовая культура и культурная элита, не стремящиеся к выходу на общенациональный уровень. Или и в этом повторяется вековечный русский сюжет: отставая, отставая, вдруг, оказываться впереди паровоза? Особенно интересен в этой связи русский человек – с его традиционным апофатизмом, аутизмом и склонностью к трансцендентному – он потенциален! Может, в этом кроется особый творческий потенциал русского характера. Так что виртуальность действительно весьма созвучна российскому порыву к трансцендентному.

Современное общество – и не только российское, но российское в особенно явной форме – переживает интенсивнейшую трансформацию. Речь идет не только и не столько о производственных и информационных технологиях, динамике форм деловой активности или динамике политических структур на мировом и национальном уровнях. Трансформации подвергаются и отнюдь не внешние, а внутренние и духовные не то что аспекты, а основы социальной жизни – вплоть до морали и религии.

Современный человек находит детали своего облика, знакомые свойства, связи, структуры, но только не себя самого. Движется по направлению к себе, но никогда не достигает себя, проваливаясь в окружающий его предметный мир. Отчаянный поиск самоопределения, свободы и ответственности современного человека, так же как и стремление уйти от этой свободы и ответственности, никак не достигают желаемого результата.

Процессы социальной трансформации, тем более столь масштабной и глубокой весьма драматичны и травматичны. Нередко они воспринимаются как утрата или разрушение основ человеческого бытия, как дегуманизация общества и утрата перспектив духовности. Однако, такая квалификация вызывает ряд вопросов. Означают ли пафосные формулировки типа «проблемы дегуманизации современного общества», что раньше общество было «гуманизировано». Где и когда было такое общество?

И что такое вообще – дегуманизация? Расчеловечивание? Утрата человечности? В чем и где? В цивилизации? В культуре? В философии? В чем эта дегуманизация проявляется? В росте насилия – прежде всего со стороны власти? В технологическом рассмотрении человека как средства в политике, в менеджменте, даже в медицине – как поставщика запасных частей, в искусстве? И тут вопрос спорен. Достаточно хотя бы напомнить достижения в охране окружающей среды, в медицине, степень комфорта жизни и условий труда, достигнутых современной цивилизацией. Да и возможна ли дегуманизация в принципе, если все ее проявления – дело рук человеческих, воплощение его идей, потребностей, чаяний?

Главная проблема не в дегуманизации, а в самом человеке. И наше время, действительно, ставит эту проблему чрезвычайно остро. Сам человек стал проблематичен, нуждается в некоей гомодицее. Что такое человек? К концу ХХ столетия все отчетливее становится ясным, что в его двойственной природе, в единстве тела и сознания, плоти и духа, сущность человеческая связана все – таки именно со вторым.

Основной пафос критики современного общества направлен на обессмысливание бытия, укорененное в утилитаризме, экономизме и техницизме, коммерческих, капиталистических и, в конце концов, бюрократических институтах власти, тяготеющих к тому, чтобы лишить жизнь ее смыслового богатства и глубины. Обвинения принимают разнообразные формы: утверждается, что больше нет места героизму, аристократическим добродетелям, высоким целям, утрачена любовь и ощущение глубины жизни.

При желании во всем можно обвинить Декарта, впервые задавшегося проблемой человеческого самосознания. «…Из опустошенного cogito Декарт, подобно пауку, вытягивал мир – современный мир, по сути дела, материальный мир, материалистический мир, мир Просвещения, вероятно, западный, империалистический, протестантский и капиталистический, этноцентрический и фаллоцентрический технологический мир как таковой, а не мир значения и любви, смеха и слез, но мир абстрактного мышления.»

Мы живем в период крайнего индивидуализма и в то же время – глубокой деперсонализации. Индивид стремится действовать в соответствии с собственными представлениями о жизни и своем назначении, делать «свое» дело, но все эти представления и способы жизни испытывают мощнейшие внешние давления и рано или поздно сводятся к стремлению соответствовать неким групповым субкультуральным стандартам, социальным ролям. Современность предпочитает вместо Я говорить Мы, Оно, она просто избывает Я, превращая его во всегда неполноценный редубликат каких – то суперустройств: Нации, Культуры, Истории, Корпорации, Партии, Веры и т. д. От человека требуется только одно – отождествить себя с какими – то матрицами, принять такую матрицу как свою идентичность.

В противоположность неолиберальным представлениям о «конце истории» наблюдается большое количество различных групп и движений, ожидающих резких и радикальных перемен, несущих человечеству неожиданные метаморфозы. Кто – то ждет этого от космических пришельцев, кто – то от углубленной коллективной подготовки – медитации, инвокации и т. п., кто – то – нового пришествия Христа, нового Аватара или некоей космической Сущности, которые обновят все и вся. Для любого непредвзятого наблюдателя очевидно, что мы живем в эпоху интенсивного перехода человеческого (личностного и социального) существования из одного состояния в другое, в эпоху тотальной лиминальности. Речь идет именно о качественных подвижках, а не количественном наращивании социальной организации и коммуникаций, подготовленных этим наращиванием и интсивностью, о качественных изменениях способов жизни, общения, сознания – причем, изменениях весьма неоднозначных. Так же как десятилетняя девочка имеет весьма туманные представления о том, что замужняя жизнь потребует от нее фундаментального изменения сознания и эмоциональных реакций, так и нынешнее человечество имеет весьма туманные представления о своем будущем – не в плане будущего цивилизации, а в плане более фундаментальном.

Источник всего разнообразия современного единого мира – единого в своем разнообразии и разнообразного в своем единстве, – перспектив дальнейшего открытия этого разнообразия коренится в сердце души каждой уникальной личности. И в этих глубинах бытия нет зла.