Глава 5. Социальная оценка поведения

5.1. Проблема успеха: от признания к призванию

«Формула счастья», успех и избегание неудачи. Парадоксальность «наивного» успеха – признания. Значимый успех: признание значимыми другими. Успех – преодоление. Успех – самосовершенствование. Призвание и самозванство: «надо» и «не могу иначе». Успех и уровни самосознания как свободы и ответственности.

«Формула счастья», успех и избегание неудачи

Поступок как сознательное и ответственное действие предполагает оценку: как «после» (в качестве оценивания результата), так и «до» (в качестве ориентира значимости) самого поступка. Потенциальная оценка поступка явно или неявно сказывается на интересах субъекта, целях его действий, критериях выбора в принимаемых решениях. В той же степени она сказывается и на степени сознания собственной ответственности. Так или иначе, поступок совершается в расчете на то, что итоги его будут полезны и значимы – как в плане результатов, так и в плане самого свершения поступка, включая, разумеется, и значимость мотивов, которыми субъект руководствовался. Так, в социально – правовом смысле правомерное поведение можно определить как общественно необходимое, желательное и допустимое с точки зрения интересов социума поведение граждан и коллективов, состоящее в соблюдении (исполнении, осуществлении) норм права, гарантируемого и охраняемого государством.

Оценке поступок подлежит не только в правовых, но и в нравственных и в социально – психологических его границах. Всем своим содержанием поступок ориентирован на результативность (достижение определенных целей) и признание, т. е. на успех. Успешность, успех поступка – столь же фундаментальная его характеристика, как рациональность и ответственность. Действительно, поступок как в плане его рациональности, т. е. целесообразности, эффективности и оптимальности, оказывается ориентирован именно на достижение успеха, так и в плане ответственности предполагает признание и одобрение или противоположные им оценки.

Говоря о важности и существенности понятия «успех» в философском анализе поступка, следует подчеркнуть, что до самого последнего времени это понятие оставалось практически вне поля внимания отечественных философов.

Любому человеку свойственна осознанная или неосознанная, но неустранимая потребность в справедливом суде. В конечном итоге быть понятым означает для нас не что иное, как подлежать такому суду, который пусть даже не оправдает нас, но полностью и справедливо оценит и рассудит. Быть лишенным таких суда и оценки для человека равносильно сошествию в ад. Именно «тьмой кромешной» и «абсолютной неуслышанностью» называл ад П.А. Флоренский. Т. Манн сравнивал ад с гестапо, где человек лишен надежды быть выслушанным и справедливо рассуженным, и с глубоким звуконепроницаемым, скрытым от божьего слуха, погребом. Обращаясь к собеседнику, мы явно или неявно предполагаем наличие и суд некоторого «третьего», к которому мы апеллируем. Этим «третьим» может быть мать или отец, товарищ, учитель, суд истории, суд потомков, бог, совесть и т. д. Потребность в справедливом суде онтологически присуща человеческому сознанию.

Подтверждением этой онтологичности оценки являются описания феноменов сознания, общие практически всем людям, пережившим состояние клинической смерти: устремленность через темный тоннель к светлому существу, перед которым происходит полный и справедливый суд всей их жизни. В этом обстоятельстве, очевидно, нет никакой мистики. Оно может быть связано с угасанием сознания и поэтапным отключением функциональных систем в головном мозге, вызванным прекращением его кровоснабжения. Показательно, что наиболее глубоко в сознании коренится именно указанная потребность в справедливой оценке всех поступков человека.

Достаточно условно и с известной долей юмора в жизни человека можно выделить три «возраста», три степени зрелости личности: первый – «ты со мной играешь?», второй – «ты меня понимаешь?» и третий – «ты меня уважаешь?» Периодизация эта, не претендуя на высокую теорию, тем не менее выражает основные этапы в росте самосознания личности. Аналогичные этапы роста проходит также общественное сознание и его высшая форма выражения – философская мысль. Очевидно, не случайно центральной проблемой, основной философской темой в нашей литературе конца ХХ века стала проблема понимания. Она пришла на смену различным вариациям догматической борьбы «за чистоту рядов» – не только в сфере философии, но и в естествознании, политике, культуре и искусстве. В тематике, связанной с пониманием, нашло выражение не только осуждение догматизма, но и проявлявшаяся «ориентация на понимание» всей нашей общественной жизни, нараставшая начиная с конца 1950 – х годов. Эта ориентация выражалась в исповедальном стиле поэзии и прозы, возникновении авторской песни, остром интересе к прошлому, стремлении понять «кто мы и куда идем?».

С конца прошлого века и особенно в начале века нынешнего в нашем общественном сознании проявляются признаки «третьего возраста». Характерными его чертами являются обостренный патриотизм, интерес к коррупции, повышенное внимание к позиционированию России на мировой арене. Возникновение признаков «третьего возраста» было ускорено несправедливой приватизацией, искажениями провозглашаемых норм, злоупотреблениями властью, хищениями, блатом, кумовством, атмосферой самовосхвалений и всепрощенчества, повлекшими за собой снижение социальной активности, уход от нее. Личность с искаженными представлениями о трудовом, творческом, жизненном успехе, лишенная возможности самореализации в разнообразных формах социальной жизни, неизбежно начинает ориентироваться на антиобщественные, индивидуалистические и эгоистические цели. Причины этих процессов не в распаде патриархального быта, «духовных скреп», как думают некоторые, не в городском образе жизни, а именно в искажении и деформации норм социальной справедливости, снижении значимости и внимания к проблемам человеческой личности, провозглашаемых на словах и не реализуемых на деле.

Не случайно в художественной литературе, киноискусстве, публицистике последнего времени на передний план выходят проблемы «что есть человеческого в человеке», «чего стоят его поступки и он сам как человек», «что он может и что от него зависит», «все ли он делает, чтобы быть человеком». В ряде художественных произведений эти проблемы принимают форму противопоставления человеческого нечеловеческому или «недочеловеческому», когда людям противостоят оборотни, нелюди, живущие среди людей. Они легко достигают жизненных благ, успеха, обходя в жизненной гонке обыкновенных людей, которые не только не достигают успеха, но и не реализуются как личности. Они – неудачники. Успех действительно связан с проявлением наиболее существенного человеческого начала – с социальной природой человека. Преобладающей среди всех человеческих потребностей и интегрирующей их является потребность оказаться сопричастным чему – то, что придает смысл существованию, и одновременно выделиться в нем, не быть забытым, быть поименованным. Успех как единство признанности и выделенности предстает в таком понимании его природы основной предпосылкой самосознания личностью своей собственной значимости, «самоуважения».

В психологии традиционно со времен В. Джемса рассматривают самооценку личности, степень ее «уважения» к самой себе как величину, прямо пропорциональную успеху как внешнему социальному признанию и обратно пропорциональную уровню притязаний личности. Это соотношение можно выразить в виде формулы

Нравственное значение «формулы Джемса» подчеркивал Л.Н. Толстой, говоривший, что обычно ощущение человеком счастья прямо пропорционально тому, что о нем думают и говорят другие, и обратно пропорционально тому, что человек думает о себе сам. Не следует преувеличивать концептуальное и мировоззренческое содержание «формулы Джемса»: соотношение счастья и успеха в ней дано довольно упрощенно. Но тем не менее даже в подобной упрощенной трактовке заметна существенная роль, которую играет проблема успеха в осмыслении (и переживании!) центральных категорий нравственности, значимость ее разработки для теории и практики воспитания.

Так, наиболее острые, даже болезненные, формы проблема успеха принимает в контексте проблем молодежи. Молодой человек испытывает серьезные жизненные трудности, переживает душевный дискомфорт в связи с потребностью в самоуважении, обусловленном социальным признанием его личности. «Мое кредо и моя цель в жизни – не быть серым человеком, не принадлежать серой толпе», – провозглашал один из участников дискуссии в телепередаче, посвященной неформальным молодежным объединениям и общинам. В конце той же дискуссии запомнилась девушка, выкрикивавшая: «Вы про меня еще услышите!» В этих словах выражена обостренная потребность в признании. Что за нею стоит? Молодой человек лишен объективного социального статуса, для общества он фактически еще никто, «нуль». Но, будучи никем, он сам видит себя «всем». Иначе говоря, имея максимальный уровень притязаний, объективно он практически лишен важного и значимого для него социального признания. «Нуль» же не делится на «бесконечность». Математически – это невозможная, а психологически – ультрапарадоксальная ситуация. Отсюда и свойственные юности заниженная самооценка, остро переживаемые чувства тоски, одиночества, которые механизмы самозащиты личности, естественно, пытаются компенсировать. Один из молодых людей в прогремевшем в свое время документальном фильме Ю. Подниекса «Легко ли быть молодым?» очень точно выразил это состояние души, отвечая на вопрос, каковы его главные жизненные ценности. Он назвал три: во – первых, чтобы его любили (не как папа и мама – это само собой и совсем другое), чтобы любила девушка и была семья; во – вторых, чтобы была интересная работа; в – третьих, чтобы были деньги и желательно – много. Поскольку у него всего этого нет и не будет, по крайней мере, до армии, то остается только одно – развлекаться, что он и делает. Вплоть до гражданского совершеннолетия молодой человек (юноша, подросток) лишен возможности распоряжаться по своему усмотрению своими делами, деньгами, временем и телом. Во всем этом он зависит от взрослого, и прежде всего от родителей. Между тем он прекрасно видит, что сами взрослые отнюдь не лучшим образом пользуются всеми этими возможностями. Тем самым создаются дополнительные стимулы, питательная среда для роста потребности в быстром («здесь и теперь») успехе и самоутверждении, без особой разборчивости в средствах.

С традиционной точки зрения, проблема успеха выглядит достаточно просто. Согласно упоминавшейся «формуле Джемса», человеку для счастья нужно либо добиваться ощутимых жизненных результатов и благ (стремиться к успеху), либо снизить уровень собственных притязаний, найти себе тихие радости и на том успокоиться. Иначе говоря, максимизируй успех, минимизируй притязания и потребности – и будь счастлив! Сразу же следует отметить, однако, что такая жизненная установка испокон веков оспаривалась передовой русской общественной мыслью. Еще П.Я. Чаадаев о таком понимании «счастья» писал: «Невозможно быть вместе благоразумным и счастливым», поскольку для счастья необходимо прежде всего быть довольным собою и всеми, «а кому это кроме безумца возможно». Получив богатство, почести, славу и предаваясь довольству собой и окружающим, человек начинает считать себя умнее, совершеннее прочих людей, с удовольствием смотреть на все происходящее – он живет в лучшем из миров, а без этого какое «счастье!» О таком состоянии души Чаадаев писал: «Безумие самодовольства и равнодушие вдвое безумнее ко всему окружающему». Мы сталкиваемся, таким образом, с явным противоречием. С одной стороны, очевидно, что успех как социальное признание занимает существенное место в системе мотивации и осмысления человеком самого себя, своих поступков и жизнедеятельности в целом, в формировании личности. С другой – не менее очевидны нравственные и мировоззренческие сомнения, которые вызывает сведение ощущения человеком счастья и собственного достоинства к внешнему успеху. Разрешение этого противоречия предполагает более глубокий анализ проблемы успеха, уточнение ее содержания.

В рамках традиционного понимания успеха последний трактуется как значимая для личности оценка результата поступка. В такой трактовке человеком движут прежде всего основные силы – стремление к успеху и избегание неудач. На первый взгляд этот подход полностью подтверждается данными психологической и социально – психологической науки, в том числе и результатами экспериментальных исследований. Так, согласно многочисленным, подтверждающим и развивающим друг друга исследованиям мотивации поведения, развернувшимся в послевоенный период, выделяются две мотивации человеческого поведения: мотивация успехом как достижением цели, результата и мотивация избеганием неудач. Речь идет не просто о зависимости человеческого поведения от ожидаемого результата или его отсутствия, а о его обусловленности «предвосхищенной», предполагаемой самооценкой возможного результата как собственного успеха или неудачи, что и вызывает социальные эмоции перед другими. В первом случае предполагается переживание социальной эмоции гордости, во втором – стыда за свои дела и поступки. В реальной жизни эти два вида мотивации «в чистом виде» отсутствуют – на каждую личность действуют оба мотивирующих фактора. Хотя, конечно, одни люди ориентируются преимущественно на успех, другие – преимущественно на избегание неудачи. Оба ориентира выступают как бы двумя полюсами, между которыми реализуется человеческое поведение, и разные люди в различных ситуациях тяготеют, причем с различной силой, к этим полюсам. Подобный подход дает исследователю довольно мощный теоретический аппарат анализа, изучения и объяснения человечеекого поведения. В его рамках можно получить интересные обобщения, выводы. Концепция мотивации успехом (и избеганием неудачи) лежит в основе большинства теорий зарубежной социальной психологии – от теории когнитивного баланса Ф. Хайдера до когнитивного диссонанса Л. Фестингера и модели выбора риска Д. Аткинсона, Д. Берча, X. Хекхаузена. В работах этих и разделяющих их взгляды авторов предлагаются математические «формулы мотивации», трактуемой как алгебраическая сумма составляющих мотивацию стремления к успеху и мотивации избеганием неудачи, формулы «чистой надежды» – как разности между ожиданием успеха и боязнью неудачи, предлагаются различные графические модели мотивации. На основе схемы «стремление к успеху – избегание неудачи» вырабатываются любопытные типологии личности. Предлагаются даже культурологические обобщения данной схемы: западная культура с ее преимущественной ориентацией на личный успех противопоставляется восточной культуре (прежде всего – индийской, китайской и японской) с ее ориентацией преимущественно на избегание неудач. Перекликается с этими построениями и философская концепция Э. Фромма, различавшего две главные жизненные ориентации: «иметь» и «быть». Фактически именно схема «стремление к успеху – избегание неудачи» составляет и концептуальную схему прикладных концепций психологии управления, в первую очередь теории стимулирования как поощряющего и наказывающего внешнего воздействия на основе оценки конкретных результатов деятельности личности или коллективов и побуждения их тем самым к вполне определенным действиям и поступкам.

Это отлично понимают хорошие руководители, театральные режиссеры, спортивные тренеры. Как бы ни подготовлен был коллектив, ни отрепетирован спектакль, ни натренированы команда или спортсмен, они «провалятся», если вовремя не придет успех – признание. И наоборот, если это случится, то у коллектива, команды, артиста, спортсмена, подчиненного выявляются новые силы, ранее скрытые возможности, в том числе такие, о которых они сами могли и не подозревать. Перед ними открываются новые горизонты, появляется новое видение и понимание проблем, новые темы и новые рекорды. Поэтому хороший тренер всегда чувствует, когда спортсмену или команде как воздух, нужна победа, чтобы не потерять веру в собственные силы и обрести новые. В этом случае он может пойти и на «запланированный успех» – участие в соревновании с заведомо более слабыми соперниками.

Умелые руководители и воспитатели придают большое значение таким «малым успехам» коллектива, своих воспитанников. Внимательные родители сознательно организуют «малые успехи» ребенка, чтобы направлять его духовное возмужание, «работу души». Дело не в захваливании и постоянном умилении, а и обеспечении «поля самопреодоления» и своевременном признании результатов этого преодоления. С этих позиций успех выступает важным фактором и даже средством социального управления и воспитания, создания оптимального нравственного и социалыю – психологического климата в трудовом пли творческом коллективе, ему можно и должно учить с теми же заботой и вниманием, как Суворов учил своих солдат «науке побеждать». О том, каким мощным механизмом формирования личности является социальное одобрение и признание Б. Паскаль писал: «"Как ловко сработан этот каблук! Какой искусный мастер! Какой храбрый солдат!" Вот источник наших склонностей, вот под влиянием чего мы выбираем себе занятие. "Он пьет и не пьянеет! – Он совсем не пьет!" Вот как люди становятся пьяницами, трезвенниками, солдатами, трусами и т. д.». В современной психологии воспитания, психотерапии и в психоанализе всячески подчеркивается роль социального признания, «поглаживающего» общения.

Парадоксальность «наивного» успеха – признания

Концептуальная схема «стремление к успеху – избегание неудачи» несомненно обладает мощным объясняющим и эвристическим, стимулирующим мысль потенциалом. Причем этот потенциал значим не только в теоретическом, но и в практически прикладном плане. Обусловлено это прежде всего простотой и ясностью схемы. Однако эти простота и ясность имеют и оборотную сторону. Во многом они восходят к упрощенной бихевиористской модели человеческого поведения, согласно которой человек руководствуется принципом удовольствия и стремится избегать действий с отрицательными последствиями. Иначе говоря, «отрицательному подкреплению» своих поступков во внешних оценках человек предпочитает «положительное». Уклоняясь от отрицательных факторов и стремясь к положительным, человек как бы способствует позитивному изменению стимулов среды, стремится к «лучшей жизни» – в этом бихевиоризм видит сущность проявлений человеческой активности и сознательных поступков в первую очередь. Такая «простая» и «ясная» концепция перекликается и объективно «взаимоподкрепляется» рационалистической философией поступка, видящей в последнем только рациональное (целесообразное, эффективное и оптимальное) стремление к определенному результату. Как известно, «оголтелый» и «тоталитарный» рационализм в нравственном плане оборачивается эгоистической верой в «справедливый» (по отношению к субъекту) мир. Аналогичная установка оказывается связанной и с бихевиористски простой схемой «успех – неудача».

Действительно, роль успеха как социального одобрения абсолютизируется в бихевиористском учении о личности. При этом успех низводится до уровня «подкрепления» определенных поведенческих рефлексов. Основополагающим принципом этой «науки о поведении» является постулат о жестком и однозначном детерминизме, полностью отрицающем свободу воли. Поведение человека, его поступки рассматриваются как реакции, однозначно определенные внешним стимулирующим воздействием. Результаты действия влияют на последующее поведение посредством его «подкрепления» (поощрения или наказания). В итоге подкрепления складывается определенный репертуар поведения индивида.

Бихевиористская концепция легла в основу нашумевшего романа – утопии «Второй Уолден», опубликованного впервые в 1948 г. Его автор – крупнейший психолог – бихевиорист Б.Ф. Скиннер – выдвинул проект тотально манипулируемого общества. Роман стал своеобразным рекламным проспектом – программой социального обобщения идей бихевиоризма в пику идеям гуманизма и человеческого достоинства Г. Торо – автора написанной веком раньше книги «Уолден, или Жизнь в лесу». Главный тормоз общественного исторического прогресса Скиннер видит в гуманистической традиции философии, психологии, искусства, создавших «культ человека» как разумного и свободного существа. Эта концепция «создала индивида как средство противодействия контролю, и она делала это успешно, но таким образом ограничивала прогресс». Свобода воли, ответственность, достоинство – для бихевиоризма – устаревшие понятия наподобие флогистона и теплорода, прикрывающие незнание человеческой природы. Не случайно основной пафос критики бихевиоризм направляет на отвергаемую им «литературу свободы и достоинства», к которой Скиннер относит Достоевского и Фрейда, экзистенциализм и марксизм. Сам бихевиоризм в понятиях личности и мышления не нуждается. Для него между окружением и поведением нет никакой опосредующей роли личности. Человеческое «Я» для него есть репертуар поведения, свойственный определенному типу обстоятельств, – не более. Бихевиоризм, отказывая человеку в свободе, ответственности, а тем самым – в достоинстве и вменяемости, делает человека машиноподобным существом, поведение которого полностью детерминировано извне. Поэтому бихевиористская «наука о поведении» ставит своей целью разработку системы управления эмоциями и действиями человека со стороны внешнего по отношению к нему субъекта – некоей «элиты контролеров – манипуляторов».

Данная схема предполагает, что личность, ориентирующаяся на успех, всегда стремится выбирать себе задачу, решение которой она в максимальной степени может приписать себе, своим собственным усилиям и способностям. В случае успеха и удачи такая личность будет ставить их в заслугу прежде всего самой себе, в случае неудачи – объяснит последнюю повышенной трудностью задачи, внешними обстоятельствами, несостоятельностью других, а то и прямыми кознями врагов. Такая установка и является не чем иным, как верой в «справедливый и разумный» мир, т. е. убеждением индивида, что, в конечном счете, в мире «все разумное действительно, а все действительное разумно» и каждый получает по заслугам. Такое убеждение как бы отгораживает человека от сопереживания, от сострадания. А как же?! Если другой попал в беду, если с ним произошло несчастье, значит, он того заслужил. При мысли о его беде меркнут даже собственные неудачи. За этим стоит именно «вера в справедливый мир», которая как бы создает барьер, механизм защиты, что с тобой самим такого не может случиться, ведь ты не заслуживаешь подобного.

Как часто, будучи вынужденными доставить неприятное другому, люди, ориентированные на успех, предварительно ищут повод обидеться на него и тем оправдать свои слова и действия. Сколько дел человеческих совершено благодаря таким успокаивающим совесть «обидам»! В книгах А. Адамовича «Хатынская повесть» и «Каратели», пожалуй, впервые отмечена особенность психологии поведения эсэсовцев и полицаев, участвовавших в карательных операциях, – своеобразный «синдром карателя». Он выражался в искренней обиде палачей на свои жертвы. Почему эти люди сопротивляются, плачут, умоляют, короче— не понимают, что им надо идти на казнь, ведь все так «понятно», «разумно» и «справедливо», ведь они это, в конечном итоге, сами «заслужили». Прав был все – таки Петр Яковлевич Чаадаев! Ориентация на успех способна привести человека, к безнравственной и эгоистической вере в то, что реальный мир «справедлив» к нему лично и равнодушен к другим. Не случайно, кстати, «вера в справедливый мир» свойственна личности, ориентированной преимущественно на успех. Доминирование ориентации на внешний успех приводит к тому, что достижение успеха оправдывает любой путь к нему. Для такой личности нравственно только то, что привело или может привести ее к успеху. Как говорил один из героев Э.М. Ремарка, мораль – выдумка слабых, жалобный стон неудачников!

Вера в «справедливость мира» дает эйфорию свободы от нравственного выбора. Пожалуй, этим во многом объясняется, твердокаменность сталинистов в защите дорогого им прошлого. В защите принципов, которыми они «не могут поступиться», они стоят до последнего, поскольку речь идет о большем, чем «принципы». В этом прошлом они были счастливы. Они были избавлены от знания и необходимости выбора. Это блаженное состояние дополнялось осознанием того, что им была подарена жизнь. Арестовывали и лишали жизни других. Значит, они, оставшиеся на свободе и в живых, – избранные, отмеченные, лучшие. Особенно опасна нравственно и даже социально – политически упрощенная рационалистическая ориентация на успех, если она сочетается с бескультурьем и невежеством, необразованностью и бездарностью. Такие люди, сами не способные к творческой инициативной деятельности, во всех собственных неудачах и трудностях будут искать (для рационального самооправдания, «поздней рационализации»!) виноватого, какого – то внешнего врага и его заговоры против них. Именно такова была во все времена мировоззренческая и социально – психологическая основа различных «охот на ведьм», фашистской демагогии, разгула маккартизма и сталинских беззаконий. Упрощенное представление об исключительном стремлении человека к внешнему успеху выражает не менее «упрощенные» мировоззренческие и нравственные ориентации.

Не менее любопытны и особенности ориентации на избегание неудач. На первый взгляд такая мотивация действует деморализующе, лишает человека веры в собственные силы, побуждает его уклоняться от инициативного выбора, ответственных решений («как бы чего не вышло»), от напряженных усилий. Этот вывод подкрепляется и психологическими исследованиями, показывающими, что неудача сильнее снижает вероятность достижения успеха, чем успех ее повышает. Однако те же исследования показывают, что личности, ориентирующиеся прежде всего на избегание неудачи, ведут себя парадоксально: они непостоянны и ненастойчивы в решении легких задач, но удивительно настойчивы в решении трудных и даже сверхтрудных. В отличие от мотивированных успехом, они склонны объяснить удачные результаты легкостью проблемы, случайными благоприятными обстоятельствами, но меньше всего – своими заслугами. И наоборот, неудачи они склонны приписывать собственной неопытности, неловкости, отсутствию необходимых способностей, таланта и т. д. При этом они легче, чем люди, ориентирующиеся на достижение успеха, переносят различные «удары судьбы», несчастья, поскольку ответственность за них полностью берут на себя и в себе же ищут возможности и ресурсы их преодоления.

Схема «успех – неудача» в мотивации человеческих поступков предстает грубой и упрощенной. Ведь за каждым из выделенных «полюсов» мотивации достаточно явно проглядывают нравственные позиции. Причем мотивация избеганием неудачи оказывается не просто «противоположной по знаку» мотивации успехом. Несводима она и к боязни «не получить результат». Быть может, она соответствует тому резко завышенному уровню самосознания и самооценки, на котором личность сама ставит себе задачи повышенной трудности? Подобного типа мотивация присуща юности и молодости с их максимализмом, высоким уровнем притязаний. Ведь это с возрастом человеку свойственно ставить себе все более посильные задачи, «планировать успех», молодости же свойственно дерзать. Впрочем, так же, как и не проявлять особого старания в решении легких, посильных задач, связанных с учением, освоением профессии, обязанностей в семье… Стоит, видимо, подробнее разобраться в природе этой мотивации, назвать которую ориентацией на избегание неудачи можно, сдается, только с очень сильной натяжкой.

Значимый успех: признание значимыми другими

Психологические исследования и эксперименты выявляют парадоксальное на первый взгляд обстоятельство. Оказывается, что достижение успеха (или неудача) и соответствующие ему похвала и социальное признание (или в случае неудачи – порицание) отнюдь не всегда оказывают на человека однозначно стимулирующее воздействие. Нередко, например, похвала может способствовать снижению самооценки и «самоуважения», а порицание – их повышению. Решающим моментом является, видимо, не сам факт похвалы или порицания, а авторитетность тех, от кого они исходят. Действительно, похвала авторитетных людей вполне может означать, что от человека большего не ждали и не ждут, следовательно, думают о нем гораздо хуже, чем он предполагал. Исходящее же от них порицание как раз дает надежду, что в человека верят и ждут от него чего – то большего. И разве это не свидетельство его, пусть и косвенного, но высокого социального признания, а значит, и своеобразного успеха?!

Сказанное вынуждает уточнить само содержание понятия «успех». Существуют, очевидно, два достаточно явно отличных друг от друга вида успеха. Первым его видом является успех как широкое социальное признание результатов деятельности личности, ее дел и поступков. Типичным примером такого успеха является популярность. Популярность киноартиста, эстрадной певицы, спортсмена, футбольной команды, победы которых на все лады славят средства массовой коммуникации. Интервью по радио и телевидению, фотографии, подробности жизненного пути и личной жизни на страницах газет и журналов, лайки в социальных сетях, толпы почитателей, ожидающих автографа или просто взгляда – примеры подобного рода успеха. Не каждый способен выдержать его, пройти через него без деформаций. «Медные трубы» успеха – популярности не каждому под силу. Для нравственно незрелой личности такой успех становится прямым выражением самооценки, а последняя – простым отражением временной и переменчивой славы. «Я действительно "звезда!" – может вообразить человек. – А, поскольку я живу в справедливом мире, он оценил меня. Я это заслужил». И вот уже с экранов телевизоров новоявленная «звезда» поучающим тоном вещает банальности. И что «светить» она согласна лишь при условии, если ей предоставят новую квартиру, автомашину, режиссера, тренера, уволят соперников и т. д. И это не случайные проявления эгоизма, себялюбия и рвачества. Ведь если успех – лишь широкое общественное признание реализации отпущенного тебе природой, талантом, способностями, ситуацией и т. д., то бери, пока дают, хватай, пока ты на гребне успеха, лови момент. Другие же всего этого не заслужили и не заслуживают! Безнравственность такой жизненной позиции, как отметила в одном из интервью Татьяна Толстая, состоит не в том, чтобы стремиться жить лучше или богаче, и даже не в зависти к чужому добру, а в уважении к богатым за их богатство, в презрении к бедным за их бедность.

Антигуманность информационного общества массового потребления помимо прочего связана и с ориентацией исключительно на успех – популярность, постановку его на передний план жизненных ценностей. Выделиться, стать заметным любой ценой, поступком, внешностью, рекордом, регистрируемым в Книге рекордов Гиннеса, даже преступлением, но добиться результативного, т. е. приносящего известность и деньги, успеха. Куда там античному Герострату до лейтенанта Келли, сколотившего состояние и ставшего национальным героем, уничтожив южновьетнамскую деревню Сонгми! Один фанатик делает целью жизни убийство боготворимого певца и музыканта, другой – убийство или хотя бы покушение на убийство президента США. Лишь бы приобрести известность и тем самым капитал! Причем популярность эта приобретается не благодаря каким – то внутренним качествам личности, а благодаря тому, что какие – то, возможно, и чисто случайные, побочные результаты поступков человека приобретают широкую огласку и резонанс в обществе. В таких условиях личность подстраивается под чисто внешние и внеличностные требования окружения. «Успех зависит главным образом от того, – пишет Э. Фромм, – насколько выгодно удается людям преподнести себя как "личность", насколько красива их "упаковка", насколько они "жизнерадостны", "здоровы", "агрессивны", "надежны", "честолюбивы", более того, он зависит от их происхождения, принадлежности к тому или иному клубу, от знакомства с "нужными"› людьми. Тип личности зависит до некоторой степени от той специальной области, работу в которой может выбрать человек. Биржевой маклер, продавец, секретарь, железнодорожный служащий, профессор колледжа или управляющий отеля – каждый из них должен предложить особый тип личности, который независимо от их различий, должен удовлетворять одному условию – пользоваться спросом». Способностей, знаний, умений оказывается недостаточно – необходимо удачно «продать» себя, воспользовавшись случаем.

Но для человека важен не только успех как социальное признание. Его самосознание и самооценка проявляются в избирательности значимости успеха или неудачи для него самого, в связи с этим можно говорить о втором виде успеха, успехе как признании конкретным учителем, родителями, друзьями, коллегами, сторонниками, т. е. не обществом «вообще», а вполне определенными «значимыми другими», значимыми именно для данного человека, авторитетными для него.

В своих интервью эстрадный композитор и исполнитель Р. Паулс постоянно подчеркивает, что успех его эстрадной деятельности для него не очень важен, не столь существен, как его работа в классической музыке и с детским хором народной песни. И это не поза – Паулс действительно большую часть времени и сил вкладывает в эти сферы деятельности, во многом рассматривая свою эстрадную практику как вспомогательную и сопутствующую. Очевидно, для него важно не любое признание его деятельности, а то, которое значимо для него самого. Вспомним об упоминавшемся «парадоксальном» эффекте похвалы и порицания, зависящего от значимости для личности источника этой похвалы или порицания. И в этом случае также проявляется избирательность вполне определенной позиции личности, для которой значим не любой успех, не любое признание, а только значимое для нее и только в этом случае выступающее реальной мотивацией ее поведения. Подобная ориентация на значимый успех сродни описанному в библии стремлению Иисуса, – уже признанного пророка, а кое – кем признаваемого и за мессию, – в родной Назарет, где его знали как сына плотника Иосифа и Марии. Ничего не могу сказать о мотивации Сына Божьего. Но если он был еще и сыном человеческим, то это одно из проявлений человеческой природы: стремление стать пророком именно в своем отечестве.

Ориентация на успех – признание у «значимых других» существенна и в поведении молодежи, хотя самими молодыми людьми, девушками и юношами, она может и не осознаваться. Особенно остро она проявляется в ситуации нравственных искажений общественного сознания, нравственной болезни общества, когда социальное признание идет вразрез с социальной справедливостью. В этой ситуации развивается «боязнь успеха», а точнее – «уход от успеха», уклонение от него, избегание его. Появляются инженеры, ученые, стремящиеся самореализоваться не на своем профессиональном поприще, а в так называемых хобби – увлечениях, в сфере потребления. Именно в такой атмосфере молодые люди уклоняются от общественно значимой деятельности, не веря в искренность ее организаторов и в значимость самой этой деятельности, ищут ей альтернативы. Подобный «уход» от социально значимого успеха может выражаться и в антиобщественной, даже преступной деятельности. Стимулами при этом может выступать именно ее признание «значимыми другими».

В силу отмечавшейся острой потребности молодого человека на признание и успех «здесь и сейчас» нередко происходит своеобразное «сотворение кумира». Если естественные «значимые другие» (родители, учителя, наставники) по тем или иным причинам авторитет утратили, то молодой человек находит (или уверяет себя в том, что нашел) другие авторитеты. Ими становятся просто те, кто замечает и одобряет любые «экзотические», в том числе и антиобщественные, проявления юношеского стремления выделиться, а именно: случайные компании одноклассников, «фанатики» какого – нибудь танца, музыкального направления, ансамбля, исполнителя. «Фанатики» в кавычках потому, что собственно фанатиками ребята в этом случае не являются. Они лишь заговаривают и убеждают друг друга в «фанатизме» как единственном средстве быть замеченным и поддерживать друг друга в этой «значимости» своей деятельности. Поскольку доступ к идолу весьма ограничен, постольку срабатывает своеобразное «оборачивание» значимости, когда не потому мы вместе, что мы значимы друг для друга, а мы значимы друг для друга потому что мы вместе. Общение подростков в считанные недели, а то и дни может привести к непоправимым деформациям поведения и личности. Срабатывает естественная потребность в значимом успехе «здесь и сейчас». Срабатывает именно за счет ниспровергаемых авторитетов, «в пику» им, назло и против них. Особенно опасно, если «значимыми другими» становятся антиобщественные, а то и преступные элементы. Поэтому так важно и необходимо существование доступных для молодежи действительно авторитетных «значимых других». Именно доступных, живущих «здесь и сейчас», рядом с молодым человеком, видящих его успехи и ошибки на жизненном пути.

Успех – преодоление

Среди героев упоминавшегося документального фильма Ю. Подниекса «Легко ли быть молодым?» есть такие, кому довелось увидеть и пережить много больше, чем их сверстникам. Это солдаты, вернувшиеся из Афганистана. «У всех у нас была одна судьба, одни трудности. И забыть это уже невозможно. Это на всю жизнь. И я знаю, что на этих ребят я всегда могу положиться», – говорит один из них. Пережитое заставляет их новыми глазами смотреть на свое недавнее окружение: «Мне кажется, что мы просто с жиру бесимся и хотим все, хотим. Конечно, человеку не запретить, но мы разучились жить в согласии с собой». Такие слова могут принадлежать только человеку, много осознавшему в себе и окружающем его мире. И не важно, сколько ему лет – семьдесят, тридцать или четырнадцать. Давно замечено – в экстремальной ситуации человек раньше взрослеет как личность. Дело не в том, что якобы «только война делает из мальчика мужчину». Дело в ответственности, возлагаемой на личность и осознаваемой ею. В ответственности за вполне определенные принимаемые решения. Поэтому человека делают личностью, в конечном счете, не «информационно – воспитательные воздействия», а преодоленные им трудности, решенные им проблемы и задачи.

Почему, например, выпускники учебных заведений, уехавшие из университетских центров на периферию, растут в деловом и профессиональном плане быстрее, чем их сокурсники, всеми правдами и неправдами старающиеся остаться под крылом учителей? Просто характер и масштаб задач, с которыми им пришлось столкнуться, уровень ответственности, которая на них возлагалась, способствовали их становлению как специалистов и как личностей. Не случайно в теории и практике управления выработана концепция «челночного» характера делового и профессионального роста специалистов и руководителей. «Челнок» состоит в периодической радикальной смене места работы и круга обязанностей специалиста. Неспроста при прочих равных условиях работник «со стороны» всегда представляется более привлекательным, квалифицированным и т. д., чем тот, который вырос в самом коллективе.

Для формирования и развития личности важен не только успех – признание результатов ее деятельности (в том числе и «значимыми другими»), но и успех – преодоление, разрешение человеком или коллективом проблем и противоречий своей жизни. Именно решенные проблемы, преодоленные трудности и составляют опыт человека, обусловливают его самооценку и «самоуважение». Человек только в этом случае начинает осознавать свои возможности, что он может и «чего он стоит». Поэтому успех – преодоление особенно важен для молодого человека. Молодости свойственна установка на одержание побед, ей свойственно дерзать, утверждать себя в решении проблем и преодолении трудностей. Прокладывая дороги, возводя дома, предлагая новые технические и научные решения, создавая необычные произведения искусства, молодой человек создает самого себя как личность. Поэтому молодости так нужна эта «питательная среда», ферменты социального роста – реальные задачи, реальные трудности, а не тепличные, искусственные беспроблемные условия жизни. Выморочные заформализованные «мероприятия», и прочие «специальные события» только способствуют потребительским настроениям, социальной безынициативности и безответственности среди молодежи. Увеличение числа различных «неформальных» объединений молодежи – во многом следствие этих процессов: юноши и девушки вынуждены искать свое «альтернативное» поле проблем. Ведь если молодому человеку их не хватает, он находит их сам.

Только через решение реальных противоречий и проблем можно приобрести жизненный, профессиональный социальный опыт. Если недостаток опыта, знаний и умений способствует формированию у личности «комплекса неудачника», переживанию ею негативных эмоций, то осознание возможностей, достаточных для разрешения жизненных и творческих проблем, дает мощный заряд положительных эмоций. В некоторых видах деятельности такое поведение конструктивно и социально значимо. Например – в науке, спорте, художественном творчестве, иногда – бизнесе, политике. Стремление повторить успех, решить еще одну задачу мобилизует силы, дает мощный заряд креативного поиска.

Правда, и здесь есть свои «подводные камни». Так, избыток компетентности («вооруженности») может послужить основой и мотивацией «опасного поведения». Это происходит в том случае, когда, освоив определенную деятельность, человек в погоне за положительными эмоциями и самоутверждением начинает «испытывать судьбу», ставить себе сверхзадачи, иногда на грани допустимого риска своею жизнью и жизнями других людей. И тогда безо всякой необходимости летчик идет на посадку «вслепую», шофер превышает скорость, а капитан пытается «проскочить» на своем судне прямо перед носом другого судна.

Успех – самосовершенствование

Альтернативой иногда опасному поведению «экстремалов» является не повтор уже знакомого с целью закрепления самоутверждения, а расширение компетентности субъекта, самосовершенствование как мастерство и творчество. Когда мы решаем какие – то задачи, преодолеваем какие – то трудности, то, в конечном счете, мы преодолеваем сами себя. Такое самопреодоление и есть творчество – процесс бесконечного совершенствования, превращения деятельности в своего рода искусство. Если «опасное поведение» в общем – то репродуктивно, не создает ничего нового, внося лишь «острые» ощущения в переживания субъекта, то творческое поведение всегда продуктивно, связано с созданием и получением нового результата, пусть даже это новое будет относиться к «несущественным параметрам».

Успех – самопреодоление в качестве мотивационного фактора мобилизует на развитие личности, на преодоление не только и не столько каких – то внешних проблем, но и саморазвитие и самосовершенствование личности. Человек в любой момент времени несводим к тому, что он есть, чем и кем он уже стал – он всегда, хотя бы немного, больше «суммы своих свойств». Это «больше» – то, что он еще не реализовал, то, чем он еще не стал, его возможности. «У человека, – отмечает Р. Музиль, – по меньшей мере девять характеров – профессиональный, национальный, государственный, классовый, географический, половой, осознанный, неосознанный и еще, может быть, частный; он соединяет их в себе, но они растворяют его, и он есть, по сути, не что иное, как размытая этим множеством ручейков ложбинка, куда они прокрадываются и откуда текут дальше, чтобы наполнить с другими ручьями другую ямку… Но у каждого жителя земли есть еще и десятый характер, и характер этот – не что иное, как пассивная фантазия незаполненных пространств… то, что должно было бы заполнить его». Если «по меньшей мере девять» характеров человека, «свойства» человека, т. е. уже реализованные характеристики, по которым он может идентифицироваться в обществе (возраст, место проживания, национальность, род занятий и т. д.), дают индивиду «чувство реальности», то «десятый» характер, будучи лишенным «свойства», дает человеку «чувство возможности», чувство перспективы его реализации.

Эти мысли Р. Музиля перекликаются с рассуждениями Мигеля де Унамуно в «Назидательных новеллах» о том, что люди выступают обычно друг для друга как бы в трех ипостасях: такие, какие они есть на самом деле, такие, какими они видят самих себя, и такие, какими они видят друг друга. Однако, подчеркивает Унамуно, есть еще «четвертый человек» – каким человек сам хотел бы видеть себя, каким он хотел бы стать. Это творческое начало в человеке Унамуно считал подлинно реальной личностью, проявляющейся обычно случайно – во взгляде, жесте, и чтобы ее узнать в человеке, надо его любить и ждать. Акцентирование этого аспекта личности, его абсолютизация, неизбежно возникающая в ситуации, когда общество не дает личности реальных возможностей для самоопределения, приводят человека к систематическому и постоянному уклонению от самоидентификации. Он стремится быть «ничьим», лишенным: определенных «свойств». Внешне он вполне может идентифицироваться, но во внутреннем своем мире оставаться без свойств. Более того, «человек без свойств» – это изначальный, априорный по самой своей природе протест против традиционных норм, ценностей, культуры в целом. Этот протест может косить и позитивный характер. Например, Возрождение есть бунт «естественного» человека, «человека без свойств» против отжившей культуры, провозглашающий право на свою культуру. Но протест может быть и агрессивно отрицательным. Так, движение новых левых, не добившись в 1960 – е годы успеха в создании «контркультуры», породило радикализм и экстремизм 1970 – х годов.

Мир взрослых всегда ставит определенные рамки, границы реальности для каждого человека, чтобы загнать его туда и идентифицировать. Итогом этого может служить табличка на могиле или в колумбарии, где человек «идентифицирован» полностью. Отвержение молодостью «свойств», идентификации, постановки себе границ и рамок – это не анархизм, а сознание в себе собственной молодости и здоровых сил жизни, проявление ее романтизма, молодости души. Привлекательность и счастье детства, юности, молодости вообще – именно в еще не «ставшести», в отсутствии «свойств», в полной и открытой еще «возможности». Молодому человеку во что бы то ни стало хочется стать больше, чем он есть. В слабой форме это стремление выражается в его установке быть не понятым, загадочным для других, не таким, как все, неразгаданным, «не ставшим». Это может проявляться в одежде, поступках, словах, нарочитой их парадоксальности и эпатаже окружающих.

В сильной форме оно выражается в установке на преодоление самого себя, стремлении выйти за свои собственные рамки, утвердиться на новых горизонтах и границах. В этой форме успех – преодоление, точнее – самопреодоление, подкрепленный хотя бы малым, но социально значимым признанием, служит мощным стимулом и фактором развития и воспитания личности.

Итак, успех как социальное признание и одобрение является лишь механизмом подкрепления и закрепления усилий самой личности в процессе ее самореализации, раскрытия ее творческого потенциала. Ведь каких бы успехов, в том числе и социально признанных, ни достигла творческая личность, та ее часть, которая образует «человека без свойств», возникает вновь и вновь, только уже на совершенно ином уровне. Так или иначе, в успехе – самопреодолении еще более, чем в успехе – признании, существенна роль самой личности, ее самооценки, самоопределения, стремления к самоутверждению.

Призвание и самозванство: «надо» и «не могу иначе»

Что заставляет человека искать, находить и решать все новые и новые проблемы, что движет им на пути самоутверждения и на что направлен этот путь? Что обусловливает активный поиск проблем, отрицание самоуспокоенности? Ответ на эти вопросы предполагает выявление каких – то глубинных мотиваций, дополнительных стимулов к самоопределению и самоутверждению, лежащих в самой личности. Что, например, заставляло М. Булгакова десятилетия работать над рукописью романа «Мастер и Маргарита», переделывать и совершенствовать ее, зная, что роман скорее всего не будет опубликован? Что заставляло его писать фактически «в стол»? Может, не случайно особое место в смысловой ткани романа занимает ставшая крылатой фраза «рукописи не горят»? Что двигало М. Лютером, когда в ответ на отлучение его от римской католической церкви он не только публично сжег папскую буллу об этом отлучении, но и отлучил самого папу Льва X и его кардиналов от христианской религиозной общины? Что заставило его, стоя на рейхстаге в Вормсе перед судом императора Карла V, в ответ на требование об отречении произнести ставшие историческими слова: «На том стою и не могу иначе»? Что двигало М.В. Ломоносовым, заявившим, что нельзя его отставить от Академии, скорее Академию можно отставить от него? В отмеченных случаях, человеком движет осознанная им призванность и ответственность за реализацию этой призванности, необходимость и долженствование совершения им вполне определенных поступков. Причем речь идет не о каком – то внешнем «надо», которому подчиняется личность, не о выполнении «долга» в духе кантовского категорического императива.

Подчинением внешнему «надо» усиливается отнюдь не ответственность совершаемых поступков, не их неслучайность и обязательность. Происходит другое. Как писал М.М. Бахтин, поступок в этом случае становится «неоправданно горд». Под влиянием внешнего «надо» человек начинает действовать не сам от себя лично. За ним оказывается некая «высшая» необходимость и воля, представителем которой он якобы является. Мало того, что эта «высшая инстанция» снимает с него ответственность за совершаемое, он сам начинает ощущать себя представителем этой инстанции, оправдывая свои действия «высшими интересами». Пытаясь понимать свою жизнь как скрытое представительство, он становится лишь самозванцем. В том и заключается парадоксальность подчинения человеческого поведения внешнему «надо», что, принимая его, человек внутренне остается чужд своему делу и поступку. Чувствуя себя самозванцем в жизни, он и ведет себя как самозванец – временщик. Особенно социально опасно сочетание «надо» с «тоталитарным рационализмом», придающим безответственному поведению видимость обоснованности, целесообразности. Тотальность внешнего «надо» является нравственной трагедией общества. Отчуждение мотивации от личности порождает манипуляцию стимулами. С их помощью безответственные самозванцы оперируют с избавленными от ответственности массами.

Весь ход рассмотрения, проводимого в данной работе, показывает, что внешних целей нет. Как конкретизация потребностей цели есть уточнение сугубо внутренних интересов и направленности деятельности по удовлетворению потребностей. Можно много и красиво говорить о благородных общественных целях. Но до тех пор, пока они не станут внутренними, осознанными и принятыми личностью в качестве ее собственных, никакие «воспитательные» меры не сделают их целями. К сожалению, транслируемая нравственность в нашей стране до сих пор строится на том, что человек «должен». Нужда тем самым возводится в добродетель.

Идеалы и великие примеры героизма, на которых человека воспитывают по принципу «как надо», возникли и воплотились благодаря не внешнему «надо», а внутреннему «не могу иначе». «Надо» ориентирует на несамостоятельность, безынициативность: «надо, вот я и делаю». «Не могу иначе» ориентирует именно на самостоятельность, инициативу и ответственность. Принцип «не могу иначе» ставит человека по – своему в безвыходную ситуацию, когда он «обрекается» на вполне определенные поступки. Решение проблемы нравственного выбора и свободы воли состоит как бы в снятии ее: альтернативы нет, поскольку «не могу иначе». Однако эта «безысходность» есть выражение именно свободы выбора и свободы воли как осознанной необходимости. Только речь идет не о внешней, чуждой субъекту необходимости, хотя бы даже и познанной им (о которой он «знает»), а об осознанной, внутренней, пережитой, «субъективно–объективной».

В следовании подчинения внешнему «надо» едины и Великий инквизитор, и Шигалев с Петром Верховенским. И ссылки на принцип из «Евангелия от Матфея»: «Иго – мое благо и бремя мое легко» не корректны. Сознание «не могу иначе» опрокидывает эту «диалектику» – не иго есть благо, а наоборот, благо есть «иго», определяющее поведение человека. Осознание своей призванности (творческой, научной, изобретательской, политической, художественной и т. д.) нередко требует от личности подвижничества, отказа от удобной и спокойной жизни. Такой человек нередко приносит боль своим близким, но отступить от своего призвания он не в силах. Это не означает, что призвание ость своеобразная форма одержимости. Одержимость, как и фанатизм, всегда безответственна. Призвание же и «не могу иначе», есть высшая форма «самоотдачи» как фактора динамизации поступка. В призвании должное и сущее, реальное и необходимое сливаются для личности воедино в мире «как бы существующего», по законам которого начинает жить личность. Личность, осознавшая свое призвание, беспощадна по отношению к себе, а всякое умаление собственной ответственности для нее унизительно. Отождествив себя с миром своей идеи, такой человек берет на себя и полную ответственность за этот мир. Как писал А. Сент – Экзюпери, «если, желая оправдать себя, я объясняю свои беды злым роком, я подчиняю себя злому року. Если я приписываю их измене, я подчиняю себя измене. Но если я принимаю всю ответственность на себя, я тем самым отстаиваю свои человеческие возможности. Я могу повлиять на судьбу того, от чего я не отделим». Одержимый, неразмышляющий, бескомпромиссный максимализм безответствен и беспощаден к другим. Призвание, означающее добровольную ответственность личности, к другим терпимо и великодушно.

Поступок, совершаемый в соответствии с призванием и «не могу иначе», является принципиально вменяемым и ответственным. В нем в наибольшей степени выражаются степень «проясненности» сознания личности, уровень ее зрелости – нравственной, гражданской, политической, научной. Такой поступок изначально ответствен в плане принципиального человеческого «не – алиби в бытии», когда ответственность, долг и вина личности абсолютны и изначальны, а любые ее заслуги и успехи относительны. Именно в этом плане и следует понимать призванность, определявшую поведение Ломоносова, Лютера, любого творца и мастера, – будь то художник или композитор, политический деятель или изобретатель. Он изначально и добровольно берет на себя не внешнюю необходимость, а внутреннее долженствование, свою ответственность и вину за реализацию определенных идеалов. И такая личность абсолютно свободна, поскольку перед ней нет выбора: «она не может иначе». Свобода для нее есть в буквальном смысле слова осознанная необходимость.

Для «призванного» важны не конечные результаты деятельности, не столь важно и существенно и социальное признание. Собственно, об оценке даже и не заходит речи. Им движет свобода как осознанная необходимость совершения определенных поступков, выполнения своей «миссии». Человек чувствует себя ответственным за осуществление именно «этих» поступков. Лишение же его возможности их осуществлять сплошь и рядом переживается как личная жизненная катастрофа и крах.

В призвании «не могу иначе» выражается смысловое содержание понятия «успех», противоположного понятию «успех – признание» как популярности, когда индивид стремится «успеть» получить от жизни представляющиеся возможности, «пока дают». Осознавший свое призвание человек тоже стремится «успеть», но не получить, а наоборот, отдать, сделать для других. В социальных сетях, на страницах периодики часто звучат дискуссии об оправданности наград и званий для творческих работников, о количественных показателях оценивания научной работы. Медали, ордена, знаки отличия важны в сфере абсолютно «несвободного времени», например, в армии, где в условиях выполнения гражданского долга необходима и эффективна командная система управления с ее иерархической структурой, знаками отличия. Человек рассматривается как элемент единой иерархически организованной машины социального «надо», долга, как «человек – знак» своей должности, соответствующих прав и обязанностей. В этих условиях награды, подчеркивающие личную самоотверженность и героизм, проявленные к тому же в достижении конкретных результатов, в военных и подобных им действиях, просто необходимы. Иная ситуация в науке и искусстве, где для человека значима сама свободная, а не по долгу, творческая деятельность, его призвание. Значима сама возможность человека заниматься любимым делом. Введение же званий, наград н прочих «знаков отличия», планирование количества публикаций, премий превращает творчество в собственную противоположность. Речь идет уже не о призвании, а о «призыве», не о творчестве, а о выполнении «заказа», а то и прямого приказа. За выполнение их, разумеется, надо награждать, а за невыполнение – наказывать.

В этом плане показательны приводимые К.Симоновым монологи Сталина на встречах с советскими писателями при распределении Сталинских премий в области литературы. В них повторяется мысль о том, что надо избегать ситуации, при которой писатель напишет одно хорошее произведение, а потом живет на доходы от него и перестает работать. Сталин был убежден, что писатель (более того – хороший писатель), добившись успеха и обеспечив свою жизнь, больше не сядет за стол по своему желанию, и поэтому надо его к всячески побуждать к творчеству. А чтобы и впредь он писал «хорошие произведения» – ввести категории и ранги, по которым писатель мог бы постепенно подниматься.

Жизненная ориентация и мотивация поведения по принципу «не могу иначе» не может выдвигаться извне, она принимается самой личностью как осознание ответственности перед другими, и собственной совестью.

Успех и формы самосознания как свободы и ответственности

Итак, ориентация человека на самореализацию, на жизненный, профессиональный, творческий успех осуществляется и действует в пяти основных формах, которые могут рассматриваться и как уровни самореализации: 1) «результативный» успех, приносящий личности некоторое социальное признание («популярность»); 2) успех, выражающийся в значимом для личности признании; 3) успех – преодоление трудностей, 4) успех – самопреодоление, достижение совершенства, мастерства; 5) успех – реализация призвания, когда значимы не результаты, а сама деятельность. От уровня к уровню нарастает личностный фактор мотивации. Если на первом уровне осознание личностью успеха результатов ее деятельности полностью определяется внешним окружением, то на пятом – эти внешние результаты и их оценка окружением практически вытесняются осуществлением осознанной призванности. Можно сказать, что в переходе от уровня к уровню нарастает роль индивидуализации и автономности в процессе социализации личности. Если на первых порах своего становления личность ориентируется на внешние факторы жизнедеятельности, на ее социальное одобрение или порицание, то по мере социализации, усвоения социальных ценностей и норм, принятия или отвержения их личность находит в себе самой эти социальные ориентиры, реализуя себя как индивидуализированное социальное существо.

Как показывают психологические исследования, нравственная самооценка в раннем возрасте у детей не имеет внутреннего опосредования и непосредственно ориентирована на авторитет окружающих. «Наиболее поздним (по сравнению с другими свойствами) является образование отношений формирующегося человека к самому себе… Требуется накопление опыта… осознание себя субъектом поведения и реализации их в поведении для того, чтобы отношения к себе превратились в свойства характера, которые мы называем рефлексивными». Лишь с накоплением жизненного и нравственного опыта личность становится способной к саморегуляции поведения. Более того, если первоначально оценка другими людьми результатов деятельности человека служит основой самооценки личности, то затем сама личность в себе самой находит основания для оценки других. В.А. Сухомлинский в этой связи говорил о двух типах человеческого поведения: основанном на «общественном инстинкте», с ориентацией на то, «как принято», и основанном на внутренних факторах, прежде всего на совести личности.

Данные типы поведения отражают динамику формирования личности. Как показывают данные возрастной психологии, до 10 лет для ребенка значимо прежде всего внешнее подкрепление – внешняя социальная оценка его поступков. Причем ребенок начинает обращать внимание на результат своих действий, понимая их как следствие собственных усилий, лишь начиная с 2,5 – 3 лет. С 3,5 лет он связывает этот результат с его оценкой как собственный успех или неудачу. С 10 лет существенным для ребенка становится признание только авторитетными, значимыми для него лицами – родителями, любимыми учителями, друзьями. Начиная с совершеннолетия у личности формируется механизм самосознания и самооценки, а в наиболее развитом случае – самосознание собственного призвания. Можно говорить, что выделенные виды успеха могут рассматриваться и как выражение созревания самосознания и самооценки личности. Этот процесс совпадает с социализацией и индивидуализацией личности и завершается формированием сознания, способного к нравственной саморегуляции и самооценке поведения и поступков, жизнедеятельности в целом.

Молодости необходима гордость за свои действия, сопровождающая вхождение молодого человека в мир. Зрелому человеку свойственно осознание ответственности за самореализацию, старости – оценка пройденного пути, смиренное его оправдание как необходимого и неизбежного, итоговая «поздняя рационализация», когда уже нет «моего успеха», а любое достижение – «наше».

Мотивируемая успехом – признанием личность рассматривает себя как цель, мотивируемая успехом – самопреодолением – как опыт, возможность для достижения цели. Личность, мотивируемая призванием, видит себя саму средством воплощения своего назначения. Причем это назначение и смысл жизни могут выходить за рамки самой жизни индивида. Этот уровень самосознания чрезвычайно редок в молодости, которой в типичном случае свойственны самоутверждение и потребность в личном успехе – одобрении. Лишь с возрастом, становясь зрелым умственно, квалифицированным и подготовленным профессионально, человек, реализуя свои возможности, находит и оправдание своим действиям и жизнедеятельности. Поэтому можно сказать, что осознание своего жизненного назначения по сути аналогично «поздней рационализации» и защитной мотивации.

Осознание своего призвания, «жизненной миссии» в конечном итоге делает человека нравственным социальным существом. Такое осознание может происходить не только в индивидуальном, но и в общественном сознании: сознании социальной группы, класса, народа, берущих на себя некую миссию. Были в истории случаи, когда такая миссия возлагалась на социальные классы. Так, К. Маркс и Ф. Энгельс провозгласили в «Коммунистическом манифесте» историческую миссию рабочего класса, осознание которой явилось решающим фактором в росте революционного самосознания мирового пролетариата. Гитлер провозглашал историческую миссию германского народа. Чем это заканчивалось – известно.

Итак, проблема успеха не сводится к абстрактной и плоской схеме «стремление к успеху – избегание неудачи». Особенно многое выявилось в связи с анализом мотивации избегания неудачи. Она оказалась отнюдь не сводимой к избеганию негативной внешней оценки. Ориентация личности на самореализацию, определяющая содержание категории успех, оказалась многослойным мировоззренческим феноменом, реализующимся как бы между двумя полюсами. На одном полюсе – самооправдание внешним успехом, довольство реальностью и самим собой, на другом – практически бесконечно высокие требования к самому себе, постоянное недовольство собой, стремление к совершенству, сознание своей личной ответственности за несовершенство мира и вера в справедливый суд над собой.

Традиционное пожелание «успехов в труде и счастья в личной жизни», очевидно, означает, что в трудовой и общественной жизни человек стремится к достижению каких – то конкретных результатов, которые получат положительную оценку и будут одобрены. В личной же жизни значимым предполагается не какой – то результат, а сам процесс жизни, отношений с близкими, в определенном смысле – гармония души. Но не менее часто в реальной жизни происходит «перемена мест». В личной жизни человек начинает стремиться к достижению, конкретных, признаваемых как престижные, результатов: выгодному замужеству или женитьбе, приобретению и накопительству «престижных», вещей и т. д. Возможна и ситуация, когда человек находит «гармонию души» только в трудовой или общественной деятельности. Впору желать «счастья в труде и успехов в личной жизни»! Сказанное – не следствие склонности автора к каламбурам и парадоксам. Оно выражает существо дела. Даже на уровне здравого смысла происходит разделение внешнего успеха и внутренней гармонии человека с миром и окружающими. Но и «успехи в труде», и «счастье в личной жизни» – по сути своей едины. Они выражают различные уровни самосознания и представления личности о ее самореализации. В наиболее зрелых формах самосознания они совпадают, но богатство этих форм и закреплено в привычной житейской формуле.

Обыватель, мещанин довольствуется первыми, двумя уровнями самореализации – результативным внешним успехом – признанием и значимостью, «престижностью» его. Большего ему для самооправдания своего существования и не надо. Он и счастье стремится свести к такому внешнему успеху. Поиски, самопреодоление для него – «томление духа», нарушающее духовный покой, довольство и веру в «справедливый мир». Личность ищущая, творческая ориентируется на четвертый и пятый уровни, для нее характерны стремление к «счастью самоотдачи» и ответственное «не могу иначе» во всем – в личной жизни и труде.

Как уже отмечалось, выделенные аспекты успеха как самореализации значимы в поведении и жизнедеятельности человека в зависимости от социальной зрелости личности, от степени и «проясненности» ее сознания, от осознания ею своей социальной ответственности. Но несправедливо и вряд ли обоснованно спрашивать вообще с каждого человека за его «непризванность». Молодой человек, а тем более юноша зачастую просто не понимают содержания и существа тех высоких требований, которые к ним предъявляются социумом. Декларируемая нравственность, предполагающая «осознание необходимости», рассчитана, практически во всех своих проявлениях на уже зрелую личность. Мотивация строится на перспективу (и длительную перспективу!) старательной учебы, овладения специальностью и т. д. Молодое же сознание с его ускоренным темпом развития, хотя и соглашается с такими призывами, но ищет прежде всего живого конкретного, столь необходимого ему успеха «здесь и сейчас». До разговора «по большому счету» молодые люди должны еще созреть, а созреть до него невозможно без решения реальных, значимых для личности проблем и трудностей, не искусственно выдуманных и формально организованных, а именно реальных.

Дело осложняется тем, что общественное сознание и общественное мнение преимущественно отождествляет успех с внешним самоутверждением. В этом плане феноменология современного российского сознания еще ждет свои «мировоззренческие раскопки». Стоит упомянуть лишь некоторые, существенные в данном контексте его нормативно – ценностные компоненты. Свобода, достоинство личности и право, как их гарантия никогда не выступали ценностями в российском обществе. Ценностью всегда выступала нравственная личность, живущая «по правде», способная к самопожертвованию и самоотречению во имя идеи. Чем большие страдания она испытывала, тем более высокие ценности ей приписывались. Наибольшей же ценностью обладает «другая» жизнь, «иной» мир – будущий или потусторонний. Поэтому человек трудится не на собственное благо, а на благо будущего спасения. На этой основе вырастает идея социальной справедливости, трактуемой коллективистски, причем – принципиально «некооперативно». Коллектив – не союз самостоятельных личностей, осознавших свои интересы и для их реализации приходящих к сотрудничеству, а некая общность, высшая по отношению к личности, нивелирующая и подчиняющая ее. Эти нравственные установки проявляются в идее и практике крестьянской общины, в идее «соборности» религиозных философов, в мировоззрении российского космизма, в вершинных проявлениях российского духа в творчестве Ф. Достоевского, Л. Толстого. Они коренятся в православной этике и в революционно – демократической мысли. В нормативно – ценностную среду именно этих нравственных установок попал марксизм, что во многом предопределило возможность превращения его в систему догм и мифов. Та же нормативно – ценностная среда вызывает сегодня неприятие и отторжение ценностей обновления, предполагающих инициативу, творческий поиск, самостоятельность, предприимчивость.

Феномен сознания, основанного на коллективистски понятой социальной справедливости, чутко уловлен в творчестве В.С. Маканина, герои рассказов и повестей которого (прежде всего «Антилидер», «Ключарев и Алимушкин», «Место под солнцем») – люди советского поколения, чье детство, юность и зрелые годы пришлись на мирное время. Они не знали экстремальных ситуаций, жесткого внешнего «надо», сами приняли на себя заботу об организации, «трудоустройстве» души. Вместе с тем их детство и юность прошли в коммунальных квартирах, временных бараках, поэтому в их сознании прочно укоренились «барачно – казарменные» представления о справедливости, главным критерием которых является то, что называется «не высовываться», «не возникать». По авторитетному мнению Р. Мертона, которое трудно оспорить, антисоциальное поведение возникает именно тогда, когда существует расхождение между декларируемыми целями поведения и реальными возможностями их достижения. Именно расхождение слова и дела обусловили целый спектр негативных явлений, последствия которых проявляются до сих пор.

Собственно, именно игнорирование важности для молодежи успеха «здесь и сейчас» во многом является причиной современных трудностей в работе с молодым поколением. Культура современного общества массового потребления дает формы и образцы самореализации в простейшей форме успеха «здесь и сейчас» в виде броской одежды и внешнего облика в целом, вызывающих и эпатирующих форм поведения, привлечения внимания в социальных сетях и т. д. В большинстве случаев это именно формы самореализации, лишенные реального содержания, что нередко и приводит к соответствующим личностным деформациям. Однако это не вина, а беда молодежи. В настоящее время российское общество испытывает острую необходимость в нахождении форм результативной и социально значимой реальной самореализации молодежи, включение ее в решение реальных проблем и задач на максимально ранних этапах. Важно только, чтобы молодой человек мог видеть «здесь и сейчас» результаты своей деятельности и их социальную оценку со стороны близкого и значимого для него непосредственного окружения. И это не может быть имитация в духе присно памятных «Идущих вместе» или «Наших», когда молодежь, фактически использовалась в рамках политических кампаний, или трагикомические «Хрюши против», нарушающие права граждан. Речь идет о поиске приложения молодых сил к решению конкретных и важных проблем.

Подводя общие итоги проведенного рассмотрения, следует отметить, что для нравственного и духовного здоровья общества и молодежи как его будущего, необходимо обеспечение реализации следующих пяти видов успеха как факторов самореализации личности.

1. Справедливость социального признания и оценок результатов деятельности, заслуженность каждого успеха. Любой незаслуженный успех в труде, в искусстве или в спорте изначально предполагает соответствующие деформации личностного развития.

2. Наличие и доступность авторитетов. Особенно для молодежи и именно доступность, возможность соотнести свои поступки с «социально значимыми другими», которые живут и трудятся рядом.

3. Возможность решения реальных проблем и самоутверждения в реальной жизни общества. Очевидно, что решение этой задачи и обеспечение данных механизмов самореализации личности предполагает развитие повышение роли общественного самоуправления, широкого участия в нем молодежи по решению как молодежных, так и общезначимых задач.

4. Социальное доверие к творческой личности, к мастеру, творцу, изобретателю, создание правовых рамок реализации творческого потенциала в бизнесе.

5. Доверие к призванности, без навязывания внешнего «надо», обеспечение возможности социального творчества в различных сферах общественной жизни.

Нет успеха «вообще», а есть различные и специфические формы самореализации личности и оценки ее жизнедеятельности обществом, реализуемые как непосредственным социальным окружением, так и в самооценке личности с позиций социального идеала.