Она
В понедельник в доме все еще явственно ощущался неприятный запах. Забросив Джоша в детский сад, я еще раз вымыла полы и отдраила ванную комнату. Затем, усевшись на кухне, я попыталась привести свои мысли в порядок. Меня одолевали страх и усталость. К тому же я прекрасно понимала, что ответственность за случившееся во многом лежит на мне. Это из-за меня разыгрались неизвестные мне злые силы. Именно мои действия стали тому причиной. Я подвергла мою семью опасности.
Если Маркус был прав и за проникновением в наш дом стоял Дэйв Джепсом, то мне следовало опасаться даже больше, чем я предполагала до этого. То, как было разложено в спальне мое нижнее белье, явно содержало в себе некое послание: Джепсом словно бы с мерзкой ухмылкой давал мне понять, что ему известно все. Означало ли это, что он пытается меня шантажировать? Можно ли считать, что он хотел внушить мне простую мысль: попробуй сообщить о своих подозрениях полиции – и я обо всем расскажу Маркусу?
Впрочем, даже если и так, теперь было уже слишком поздно.
И все же, поразмыслив как следует, я не могла не прийти к выводу, что, возможно, сгущаю краски. Вполне возможно, что вор или воры забрались в наш с Маркусом дом случайно, выбрав первый попавшийся, а Джепсом не имел ко всему этому никакого отношения.
Я не знала, что в сложившейся ситуации хуже – если мои предположения оправдаются и выяснится, что к нам вломился Джепсом, или если окажется, что мы с Маркусом подозревали его напрасно.
Проблема состояла в том, что мы ничего не знали о Джепсоме. Раньше мы считали его человеком, обремененным семьей, но его реакция на вопросы о ней оказалась странной. Что он был за человек, чем он занимался? Когда я начала всерьез думать о нем, я вдруг обнаружила, что даже толком не помню, как он выглядит. Мне почему-то не удавалось сфокусировать на нем свою память. Я просто не понимала, почему он вызвал у меня, да и у Маркуса, такую сильную реакцию.
Открыв свой ноутбук, я снова забила в поисковую строку «Гугл» имя и фамилию «Дэйв Джепсом».
На экране появился уже знакомый мне список ссылок.
Дэйв Джепсом| Профиль в Фейсбуке
Дэйв Джепсом| Профессиональный профиль в LinkedIn
davejepsom @davejeps| Твиттер
Вдруг я увидела внизу страницы строку: «Вынесен судебный запрет… Энфилд Эдвертайзер».
Мой палец завис над этим сообщением на какое-то время, а затем я кликнула мышью, открывая статью. Она, впрочем, оказалась короткой и почти не содержал деталей – это была просто информация с одного из местных сайтов.
В 2015 году мировой суд Тоттенхэма вынес предписание, касающееся некоего Дэйва Джепсома и запрещающее ему контактировать с его бывшей женой. В сообщении имелась фотография фигуранта, но она была зернистой, низкого качества, и к тому же изображенный на ней мужчина был в плаще с капюшоном. Мало того, он частично отвернулся от камеры, так что в объектив попали главным образом его щека и один глаз.
Был ли это наш с Маркусом Дэйв Джепсом? Мужчина на фото выглядел слишком худощавым, он явно недотягивал до нашего знакомого в плане мышечной массы, к тому же Тоттенхэм находился далеко от Кэтфорда.
И все же что-то подсказывало мне, что, скорее всего, в заметке речь идет о том же Дэйве Джепсоме, с которым мы с мужем относительно недавно познакомились. Просто содержание материала очень хорошо вписывалось с мои представления о нем. Наличие бывшей жены и сына, с которыми суд запретил Джепсому видеться, – это бы многое объяснило. Нет, разумеется, не незаконное проникновение в наш с Маркусом дом, но его явно чрезмерный, какой-то болезненный интерес к нашей семье.
Я ввела в поисковую строку измененный запрос – «Судебный запрет, вынесенный против Дэйва Джепсома». Однако на экране появилась та же публикация, растиражированная другими местными газетами и интернет-ресурсами.
Меня буквально распирало любопытство, в котором также – должна признать – присутствовали оттенки жалости и сочувствия. Я стала думать, что Дэйв Джепсом, возможно, просто одинокий, нуждающийся в общении и не осознающий этого, человек, которому к тому же явно не хватает таких качеств, как деликатность и такт. Возможно, он испытывал к нам с Маркусом нечто вроде ревности, как к людям, у которых семейная жизнь, в отличие от него, все же сложилась, и именно поэтому хотел как-то сблизиться с нами. Впрочем, мои предположения вполне могли оказаться чушью. Я вспомнила, как Джепсом ласково ерошил волосы мальчишек, как он беззлобно поддразнивал девочку-подростка – мне никак не удавалось прийти к какому-то определенному выводу.
Если бы я только знала наверняка, что Джепсом за человек?
Я от души жалела, что нет никого, кого бы я могла расспросить о Дэйве Джепсоме. Взять хотя бы людей, с которыми мы контактировали на пляже в Греции, – нам с Маркусом были неизвестны даже их фамилии. Мы с грехом пополам могли вспомнить только их имена: Шерри, Трэйси, Морин…
И тут я вдруг вспомнила, как Морин говорила, что она работает в начальной школе где-то в Орпингтоне. Я напрягла память. Она ведь упоминала название школы… Оук… Эш… Эшбуртон? Нет, Эшбурнам. Точно, Эшбурнам! Морин говорила, что работает в начальной школе Эшбурнам-Праймери в Орпингтоне.
Я ввела название школы в поисковую строку «Гугл» и нашла на сайте учебного заведения номер телефона. Позвонив по нему, я сказала, что хотела бы поговорить с Морин.
– Морин Дэвид?
– Да, именно так, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее.
– У нее сейчас перерыв. Могу ли я оставить для нее сообщение?
Я продиктовала свой номер телефона и сказала, что прошу Морин мне перезвонить.
Роуз предложила меня подвезти.
– С тобой все в порядке? – поинтересовалась она. – Сегодня утром ты промчалась мимо меня прежде, чем я успела с тобой поздороваться.
Я рассказала ей о том, что в наш дом вломились воры. Пока она слушала меня, на ее лице появилось выражение беспокойства. Когда же я закончила, она предложила угостить меня ланчем.
Мы с Роуз уселись на кухне. Оглядываясь по сторонам, я невольно позавидовала элементам интерьера ее дома: мне ужасно понравились флаг над дверью, имена дочерей, выписанные большими золотистыми буквами на стене, эмалированные цветочные горшки, висящие на специальных крючках, и даже ароматизированная свеча в виде мелких помидоров, висящих на ветке подобно ягодам винограда, которая была помещена в специальную стеклянную банку с крышкой. Все это казалось таким естественным, лишенным претенциозности.
Дети устроили в саду пикник, поэтому Роуз, пользуясь такой возможностью, поставила на стол кофеварку. Я уже собиралась спросить ее, где она купила такую замечательную свечку, но она вдруг уселась рядом со мной и сказала:
– Послушай, я знаю, что с тобой что-то не так. Мне бы хотелось, чтобы ты рассказала мне, в чем проблема.
В этот момент я наливала себе кофе и потому от неожиданности пролила немного на стол. Кровь бросилась мне в лицо. Я вытерла коричневую лужицу рукавом.
– Что ты имеешь в виду?
– В последние несколько недель ты какая-то рассеянная. А вчера в парке, когда ты говорила по телефону… – Роуз пожала плечами и склонила голову набок. – Надеюсь, ты не больна?
– Нет.
– Это хорошо.
Воздух в кухне разом словно наэлектризовался. Затянувшая пауза становилась все более и более тягостной.
Роуз встала, отошла от стола и тут же вернулась с рулоном бумажных полотенец.
– Что ж, если не хочешь говорить, не говори.
– Да нет, правда, ничего особенного не происходит, – сказала я, глядя в чашку. – Я тебе серьезно говорю.
Когда Маркус вернулся домой, поначалу мне показалось, что ему удалось преодолеть и неприятный осадок после проникновения в наше жилище воров, и страх перед Джепсомом. Он снова закрылся, восстановив все барьеры, возникшие в последнее время между нами. Я уже в который раз невольно восхитилась его уверенностью в себе, которая была воспитана в нем принадлежностью к привилегированной прослойке общества, выражавшейся порой в самых простых, казалось бы, вещах – посещении хорошей средней школы, хорошем университетском образовании. Его убежденность в том, что занимает свое место в мире, в обществе по праву, не могла не производить впечатление.
Маркус пребывал в приподнятом настроении, поскольку Ясмин согласилась принять участие в пресс-туре, посвященном перезапуску сети отелей «Сэвен Найтс».
– Мне кажется, я поймал крупную рыбу, – довольно заявил он, влетая на кухню и садясь на разделочный столик. – Все говорит о том, что мне удастся заработать неплохие деньги. Ясмин тебе ничего не говорила, когда ты была в детском саду?
– Я ее не видела, потому что слишком торопилась. Между прочим, я еще раз отскребла весь дом.
– Отличная работа, – сказал Маркус. Затем он слез с разделочного столика, подошел ко мне вплотную и, как-то неловко, словно бы принужденно двигая губами, произнес: – Я должен тебе кое-что сказать. Звонили из полиции.
– И?
– Это был не Джепсом.
– Не Джепсом?
– У него алиби. В тот момент, когда совершалось преступление, он был у своей матери.
– У своей матери? У Морин?
Маркус поморщился.
– По всей видимости, да. Где она живет – в Колчестере?
– Во всяком случае, работает она в Орпингтоне. Это недалеко от Колчестера?
Не дождавшись ответа от мужа, я достала свой телефон и стала изучать карту.
– Нет, она не может жить в Колчестере, – сказала я через некоторое время. – Это слишком далеко от Орпингтона. Так что Морин, скорее всего, – не мать Дэйва Джепсома. Правда, она вполне может оказаться его тещей. Кстати, Маркус, сегодня я нашла профиль Дэйва Джепсома в соцсетях – так вот, суд запретил ему общаться с его бывшей женой.
– Ну и ладно. – Новость, похоже, не произвела на моего мужа никакого впечатления. – Важно то, что полиция его допросила, и он заявил, что не вламывался в наш дом.
До меня не сразу дошел смысл сказанных мужем слов.
– Ты говоришь, полиция его допросила?
– Ага. – Маркус болезненно поморщился. Я поняла, что его бодрый вид был всего лишь маской – на самом деле Маркус был напуган и расстроен тем, что произошло.
На какой-то момент я почувствовала облегчение, но оно в следующий же момент сменилось приливом ужаса и стыда. Мы заподозрили в проникновении в наш дом и краже человека, который спас жизнь нашему сыну. Это было просто немыслимо. У меня свело судорогой живот. Я представила себе Джепсома, выражение его лица, когда он открыл дверь, увидел полицейских и понял – наверняка не сразу, – зачем они пришли. Их визит наверняка вызывал у него изумление, гнев и горечь. Но кто мог знать, в какую форму выльется его месть?