Глава 13
Лиза и Медведкин (второе гарде белой королеве)
С Лизой произошло нечто странное.
Ей больше не хотелось спать. И есть. И усталость она больше не ощущала.
Надо бы радоваться, но она не радовалась. И не печалилась. Прочих эмоций тоже не испытывала, все ее эмоции тайком купили билет и укатили на поезде, не попрощавшись. Ее желания заскучали без компании и вскоре тоже двинули на вокзал, догонять эмоции скорым, – Лиза теперь не хотела не только есть и спать, но вообще ничего. Даже выбраться отсюда уже не хотела. Умом понимала: надо, и даже что-то делала для того. Шла, механически переставляя ноги. Определила свое место на карте, оказавшись на уникальном перекрестке, где сходились сразу пять коридоров. Прикинула маршрут и двинулась к пожарной лестнице.
Но все происходило на автопилоте. Согласно программе, заложенной давно, когда у нее еще были желания и эмоции. Если программа даст сбой – например, путь преградит не обозначенная на плане стена, – Лиза тупо остановится и тупо станет на нее смотреть, не зная, что делать дальше. И не желая знать.
Программа и механически переставляемые ноги привели ее в туннель. Он был прямоугольным в сечении и очень низким, крайне неудобным для ходьбы: Лиза шла, сильно пригнувшись, и все равно порой камуфляжная кепка скребла бетон потолка, – а как тут ходили более рослые кровососы (а они порой ходили, в густой пыли была натоптана тропинка), можно только гадать. Лиза не гадала. Ей было насрать.
При этом ширина туннеля вдвое превышала высоту, и какой логикой руководствовались его проектировщики и строители, понять было трудно. Лиза понять не пыталась. И на это ей было насрать.
В нелогичном туннеле царили и властвовали кабели. Неимоверное множество кабелей, самых разных. Толстенные, с руку толщиной. И потоньше, и совсем тоненькие, собранные в пучки, как прутья в рукояти веника. В резиновых оболочках, и в ПХВ-оболочках, и в металлической оплетке. Здесь было царство кабелей. Империя.
Все кабельное изобилие протянулось вдоль стен, удерживаемое кронштейнами, и вдоль свода, подвешенное на крюки, и под ногами, оставляя для прохода неширокую тропинку.
Лиза двигались магистральным туннелем. В стороны уходили ответвления поуже, в них кабелей было значительно меньше. Лиза боковыми ходами не интересовалась, ее программа такого не предусматривала.
Освещения здесь не было. Она не печалилась, шла, подсвечивая фонарем. Потом свет появился – где-то впереди по курсу. Она не обрадовалась, что сэкономит аккумулятор фонаря, едва ли особо емкий, исходя из размера. Шла как шла. Когда стало светло, выключила фонарь.
Вокруг была бетонная коробка, размером примерно четыре на шесть, – сюда сходились четыре магистральных туннеля. Высота оказалась достаточной, чтобы стоять, не сгибаясь, но до свода можно дотянуться рукой. Лизе, возможно, пришлось бы для этого встать на цыпочки. Или слегка подпрыгнуть. Она не стала проверять. В программе такого не было.
Вдоль стен выстроились металлические шкафы – запертые и опломбированные. Похожие на те, что громоздились в пультовой, где Лиза зарезала борова, лишь тем, что тоже гудели, – но были без лампочек-пимпочек, без окошечек, демонстрирующих нутро. Она не отметила разницу. И борова не вспомнила.
Здесь горел свет – с потолка свисал на проводе патрон с тусклой лампочкой.
Еще здесь жили. Или не жили, но все же проводили не так уж мало времени. Стояли три топчана, самодельные, грубо склоченные из неструганых досок. На них лежали куцые армейские матрасики и подушки, такие же сиротские. Ни постельного белья, ни одеял. Пустые бутылки (одна из них разбитая) и прочий мусор были небрежно сметены в угол и там валялись неаккуратной кучей. Какие-то трубы тянулись вдоль стен, но немного. Здесь даже имелась раковина с краном, и зачем-то она была Лизе нужна, но она не помнила зачем, попыталась вспомнить, но сразу не сумела, а затем отвлеклась на какие-то картинки на стенах, – после темного туннеля со зрением на свету творилось неладное, и содержимое картинок Лиза не разглядела. Потом зрачки сузились, но делу это не помогло, сфокусировать взгляд на картинках не удалось, расплывались.
Она поняла, что уже прилично времени стоит и пялится на расплывающиеся цветные пятна, будто те действительно нужны и важны. Механически подняла руку, шлепнула себя по щеке, по другой. В программе такое было. Даже на крайняк ткнуть себя скальпелем сквозь камуфляж – было. Правда, она не помнила, где скальпель. Привыкла, что всегда в кармане халата, а теперь, в новой одежде, – не помнила. Шарила по всем карманам, находила его, – и вскоре забывала, где нашла.
С памятью, как и со зрением, вообще ничего хорошего не происходило… Лиза могла бы вспомнить рассказ Груздя о берлогах и лежках мобилей, таящихся в укромных уголках технических секторов, – и сообразить, что попала в такую берлогу, и надо отсюда валить, пока не повторился сюжет сказки о Маше и трех медведях. Но она не вспомнила и не сообразила. И сказки такой не читала, разве что очень давно могла слушать в пересказе Марьяши.
Не вспомнила, но взамен память подложила свинью, выдала воспоминание о том, что она, Лиза, ищет уголок, где смогла бы подремать хоть пару часов. Лиза уже не понимала, зачем она здесь, и обрадовалась, что в происходившем появилась какая-то логика.
Подковыляла к топчану и села, буквально рухнула на него. Сказка о трех медведях начала повторяться в новом изводе. Правда, все топчаны были одинакового размера, и не понять, кто из медвежьего семейства где тут спит, но Лиза не парилась, все равно не помнила сказку, даже если слышала когда-то от Марьяши.
Ее туловище начало клониться в горизонт, но медленно, со скоростью секундной стрелки, и Лизе казалось, что сидит, как сидела, – лечь очень хотелось, но какая-то часть сознания, какая-то другая Лиза – крохотная и далекая, но не поддавшаяся сонному отуплению, – орала, что делает Лиза-большая не то, неправильное, нельзя тут дремать пару часиков, никак нельзя…
«Ладно, ладно… – нехотя согласилась Лиза-большая. – Тогда десять минут…»
«Хотя бы пять…» – добавила она. Уже лежа.
«Встань, дебилка!!! Поднимись немедленно!!!» – исходило на вопли альтер эго, но оргазматический вопль натруженных мышц, возликовавших от предстоящего отдыха, оказался гораздо громче и все заглушил.
«Ткни себя скальпелем, кретинка!!!» – не унималась Лиза-крохотная.
«Отвянь… Я не помню, где он. Потеряла. Забыла в глазу у мобиля».
Лиза повернулась на бок, устроила поудобнее голову на куцей подушке (десять минуточек… ну ладно, пятнадцать… срок небольшой, надо использовать с толком) – и уперлась взглядом в те самые картинки.
И чуть не сблевала. Реально, с трудом удержалась и не метнула наружу ту горькую слизь, какой блюешь не жравши, с пустым желудком.
Картинки были налеплены густо, сплошняком, даже наползали углами на соседние, – но клеили их с толком, чтоб не закрыть самое интересное… для мобилей интересное, Лизу изобилие голых девок и баб не заинтересовало, и вообще на блевантин пробило не от картинок – от засохших потеков, видневшихся на них в немалом числе.
Она, как ни тупила сейчас, мгновенно сообразила, чем тут занимаются мобили, во что она чуть не уткнулась носом…
Закрыла глаза, чтоб не видеть, повернулась на другой бок, подремлет так… Не вышло. Мерзкий запах засохшей мобильской спермы – и как же раньше его не почуяла? – ввинтился в ноздри, как два ржавых шурупа.
Она вскочила на ноги и бросилась к выходу из берлоги.
Дикая злость прикончила на время и апатию, и сонливость. До заветной пожарной лестницы домчалась единым духом, гораздо быстрее, чем казалось, глядя на план. Мобили ей больше не попадались, к счастью для них… Поубивала бы. Или кастрировала. Или и то и другое, и все без наркоза.
…Шахта винтовой лестницы была отлично освещена. И сама лестница не похожа на ту, первую, темно-пыльно-ржавую. Ни следа ржавчины, перила и ступени сверкают свежей краской. Наверное, при неполадках с лифтом тут ходят и белые люди, не одни мобили зачуханные. На первой ступеньке обернулась, задумалась: чтобы вернуться куда-то, кидают монетку, а чтобы не возвращаться никогда, – что? Впрочем, ей все равно кинуть нечего, разве что харкнуть со смаком. И харкнула бы, даже слюны собрала, но вдруг доперла: а зачем? Кое-какие входы-выходы тут изучила, и план в кармане лежит, и столько внизу интересного… Отчего бы не навестить как-нибудь по-соседски? Не харкнула, сглотнула слюну.
А с верхней площадки уже махала Марьянка, звала и голосом (негромко), и мыслями (истошно-радостным воплем), и Боба бубнил что-то глупое, но трогательное…
И она побежала к ним. И к небу. И к солнцу.
* * *
Повелителем и властелином того царства кабелей, где довелось пройти Лизе, был пожилой и одышливый сержант Медведкин, зам главного электрика Базы и командир ремонтников. Так ему нравилось считать: что все скользящие по бесчисленным медным жилам вольты, ватты и герцы – его верные рабы и слуги.
Сейчас властелин электричества пробирался по своим владениям в одиночестве, без свиты. Имелись на то причины. Встречи с беглянкой не опасался: по слухам, у нее нет фонаря, а здесь освещения не имелось. Не сунется.
Пришел сюда Медведкин после часа, проведенного за ремонтом в апартаментах Званцевых, – и как раз вследствие того, что за время ремонта услышал.
Слышал он в основном мадам, настойчиво и безуспешно разыскивающую мужа. Похоже, тот действительно пропал. И Медведкин сообразил: скорее всего, он, сержант Медведкин, единственный на Базе человек, знающий, где командир находится. Вот только сказать о том никому нельзя…
Имелся у Полковника на минус четвертом один секретный уголок, никому не известный и ни на какие планы уровня не нанесенный. Приватное личное убежище. Организовано оно было не для того, чтобы избавиться иногда от общества мадам Званцевой, отдохнуть от нее (хотя и для этого порой использовалось). Главное назначение иное: туда поступали сигналы с ряда камер и микрофонов, о существовании которых не знал никто, даже Ковач, которому полагалось знать все.
Знал Медведкин, он поддерживал всю аппаратуру в рабочем состоянии, держал язык за зубами – и приватным образом получал за то каждый месяц фиксированную сумму в бонах. Кто исполнял эти обязанности до него, он не знал. Но в живых того человека нет точно. С некоторых должностей не увольняют и не увольняются. Пока жив, тяни лямку. Сдохнешь – найдут другого.
Слушая, как разоряется мадам, и вспомнив, что болтали в последнее время о здоровье Полковника, сержант Медведкин без труда сложил два и два.
Полковник там, в его секретной норе. И его там прихватило… Днем он туда заглядывает изредка и ненадолго, чаще зависает ночами. По крайней мере раньше зависал. А нынче заглянул ненадолго, глянуть накопившиеся и забрать записи, заслуживающие детального изучения, – и прихватило.
Тащить туда кого-то нельзя… Надо идти самому. Если секретное место перестанет быть секретным, аннулируется не только ежемесячный конверт с бонами, еще и другие последствия могут прилететь…
Но даже конвертом Медведкин не хотел рисковать. Боны ему были нужны, и очень. В его возрасте любовь девушек дорого стоит, а он выбирал лишь молодых партнерш. К тому же его не возбуждали красотки с третьим глазом или лишней конечностью.
В общем, отсутствие ежемесячного конверта его планы на жизнь никак не предусматривали. Тем более что до получения очередного (и до пары-тройки сеансов товарно-денежной любви) осталось каких-то три дня, Медведкина все сильнее напрягало вынужденное воздержание.
И он поспешил в секретную норку Полковника. Кружным путем – через свои владения. Быстрее было бы напрямую из апартаментов, но он не знал, где замаскирован ход и как его открыть. Да и мадам висела над душой, а секрет был секретом даже от нее.
Двинул через свое электрическое царство, как обычно ходил в тайный закуток для профилактики и ремонтов. Путь лежал через логово мобилей – выйти из одного коридора и тут же уйти в другой, где вращается на шарнире одна секретная плита, причем в полутора метрах над полом, лазать не очень удобно, особенно с его пузом, но сделали лаз давно, и почему сделали таким, спросить не у кого.
На топчане посапывал мобиль. Небось погонял шкурку и отключился. Медведкин в иное время не обратил бы внимания, но сейчас присмотрелся: точно ли спит и крепко ли – ну как проснется и сунется следом к секретному ходу?
Присмотрелся и обалдело помотал головой. Протянул руку, сдернул с головы мобиля камуфляжное кепи.
Ни хрена ж себе дела…
Пожалуй, Полковник немного подождет. Если не двинул кони за два с лишним часа, то и еще подождет. А если двинул, так тем более.
* * *
Недавно, целую вечность назад, Лиза подумала, что если ее срубит сон, то проснется она от фонарей, светящих в лицо, от тяжелых ботинок, с хрустом пинающих ее ребра. Тогда, недавно и целую вечность назад, она была наивной девушкой, ни разу не засыпавшей на Базе…
Лиза проснулась.
Или очнулась.
И нестерпимо захотела вернуться обратно в свой сон – туда, где она легко, едва касаясь ступеней, взлетала по винтовой лестнице, и на верхней площадке сияющая Марьяша уже распахнула объятия, и Боба тоже распахнул, хотя обниматься с ним дураков нет, раздавит. Она даже торопливо закрыла глаза, не помогло: ни лестницу, ни Марьяшу с Бобой не увидела, лишь фантомные пятна на закрывшихся веках. Пришлось возвращаться в реальность.
В реальности Лиза оставалась все в той же подземной берлоге мобилей.
В реальности она раскорячилась в неудобной позе. Ноги нелепо вывернулись, и не сами по себе, что-то их держало, не пускало в нормальное положение. Колени упирались в пол, он и без того был неровный, дурно забетонированный, так еще под левое колено подвернулось что-то маленькое, угловатое, острое, больно врезалось в кожу.
В реальности ее грудь и живот (голые грудь и живот, новая одежда бесследно пропала) елозили по доскам топчана, потому что топчан лишился матраса вместе с подушкой.
В реальности ее вытянутые вперед руки были связаны, запястья обвивали несколько витков толстого электропровода в синей изоляции, туго стягивали, вдавившись в кожу, а свободный конец провода был несколько раз обернут вокруг водопроводной трубы, вертикально тянувшейся вдоль стены. С этой стороны Лиза была зафиксирована надежно.
С обеих сторон от трубы и Лизиных связанных рук стену не то украшали, не то уродовали многочисленные снимки и рисунки, в основном в жанре ню, но нередко граничившие с жанром порно, а изредка даже перешагивавшие границу, – и со стороны могло показаться, что именно Лиза картинки приклеивала (либо, наоборот, пыталась сорвать), но была поймана за этим делом и связана.
Она сообразила, что фокусируется на отдельных аспектах реальности – тоже неприятных, даже болезненных – неспроста. Мозг пытался хоть как-то защитить свою владелицу от события главного. От наиболее неприятного и болезненного. От события, которое ее разбудило, если она спала, или привело в себя, если имела место потеря сознания, – короче говоря, от того, что ее насиловали…
Удивительно, но от констатации этого факта Лизе стало легче…
Лиза не слышала сентенцию: «Признание проблемы – первый шаг к ее решению», излюбленную людьми, чьим куском хлеба были чужие проблемы, иногда реальные, но по большей части выдуманные. Не слышала, но первый шаг совершила. А парочку следующих шагов перескочила лихим прыжком, не заморачиваясь.
Вопрос: кто? – ее не занимал, ответ уже имелся. Мертвец, вот кто. Человек, пыхтящий у нее за спиной, пока этого не знает, но так же мертв, как выпотрошенный Груздь, как зарезанный боров, как гнусавый мобиль с дыркой в глазу, как его приятель с кровавым месивом вместо лица.
Вопрос: как это прекратить? – даже не мелькнул. Все, имевшее начало, когда-то закончится.
И лучше закончить это все первой.
Первым делом она попыталась разорвать провод, опутавший запястья. На вид толстый, но это ничего не значит. Медная жила внутри может быть тоненькая, а изоляция, даже такая толстая, прочностью не отличается. Если какой-то тупой мобиль повелся на толщину провода, не проверив прочность, и связал им руки за отсутствием веревки, – можно его хорошенько удивить. До самой смерти будет удивляться.
Не получилось. Провод врезался глубже, сделав еще хуже кровоснабжение кистей, и без того далекое от идеала, – вот и весь результат предельного напряжения мышц.
(Если бы Лиза имела представление, кто именно ее связал, то не теряла бы время на бесполезную попытку порвать привязь. Медведкин знал об электрических проводах все. На том, что он выбрал для пут, Лизу можно было подвесить, и провод выдержал бы. Рядом, на втором таком же, вполне мог висеть сам Медведкин, хотя был в два с половиной раза тяжелее.)
Отчего так раскорячены ее ноги, Лиза сообразила: причиной тому веревки, привязанные к ножкам топчана, а другими концами к ее ступням. И тоже не порвать… Наверное, такой же синий провод (она угадала).
Лиза почувствовала приступ дежавю, хоть и не слышала никогда такого слова. Но уже случалось, случалось с ней такое: путы на руках и ногах, и не порвать, как ни дергайся… Правда, тогда она ожидала, что придут и изнасилуют, была готова. Не изнасиловали. Но, видать, было ей суждено… На роду написано… Как этому утырку суждено стать трупом.
Однако стоило бы свести знакомство с субъектом происходящего действия… До сего момента она считала это излишним. Как начнет его убивать, заодно и познакомятся. Но коли уж начало ненадолго отложилось…
Вывернув шею, Лиза искоса посмотрела на пыхтящего сзади человека. Первым делом заценила габариты. Здоровенный, гад… Высокий, плечищи широченные, весу далеко за центнер, и Лизе это совсем не нравилось. А торчащий живот… Он мог бы помешать здоровяку за ней гоняться или бить ее. Но ведь Лиза не собиралась от него бегать… Собиралась нападать. А эволюция недаром породила жировой слой, – он ведь не только и не просто запас калорий, НЗ на случай голодовки, он еще отличная защита от многого: от холода, от ударов… и от порезов скальпелем, кстати: жирняге кровушку пустить сложнее, кровеносных сосудов в сале нет… Опять же лишняя масса помогает гасить энергию ударов. В общем, тот, кто считает, что жирного завалить проще, чем тощего, – тот никого никогда не валил.
С физическими кондициями ясно, но кто это такой, Лиза не могла взять в толк. Слишком старый для мобиля, забривают либо парней, либо мужиков в полной силе, а не таких вот, с животами… Неужто натуральный кровосос? А что он тут забыл, в вонючем мобильском логове?
Не придумав ответ, Лиза вернулась к главному. Она понимала: легко с таким обломом ей не справиться. Особенно голыми руками. А со связанными лучше и не начинать. Судьбу толстяка этот факт не изменит. Но тактику надо выбрать более осторожную.
Вариант с ментальной атакой она отложила… Сама-то сумеет, наверное, мозг отдохнул, – и впервые после приснопамятной «парилки» она чувствовала сейчас рядом чужие мыслительные процессы… Но больно уж он взбудоражен и возбужден, этот чужой мозг, не зацепить.
– Ожила никак? – радостно удивился толстяк. Даже больше удивился, чем обрадовался. Словно уже смирился с тем, что занимается некрофилией, а тут приятный сюрприз…
Лиза не ответила. Она еще не определилась с тактикой: предусматривает та разговоры или нет.
Не услышав ответа, здоровяк не стал настаивать на общении. Зато решил поменять позицию.
Начал развязывать ноги… Ну все, кабздец козлине.
Освободив ноги, толстяк перевернул ее на спину, и Лиза тут же бросила быстрый взгляд вокруг. Где ее одежда? Вон же она, в углу брошена, у раковины, и ботинок один там, второго не видно… хрен с ним, потом найдется. Она надеялась, что скальпель на месте, так и лежит в кармане. Толстяк вполне мог не додуматься проверить карманы…
Ну давай, родной, распутывай руки, не тормози…
«Родной» на мысленные понукания отреагировал с точностью до наоборот. Руки не развязал, мало того, нагнулся и снова стал крепить веревку, тянущуюся от ступни, к ножке топчана. Слухи о подвигах Лизы до него донеслись, не о всех, но о трех мертвецах с перерезанными глотками Медведкин знал. И о цифрах, нарисованных кровью, знал. Предоставлять свою кровь для новой цифры он не желал категорически. Даже малейшего риска не желал допускать.
Сообразив, что терять нечего, она попыталась зарядить другой ногой толстяку в висок, но было неудобно, попала по ключице. Вскоре и вторая нога оказалась зафиксирована. От рокировки Лиза выиграла лишь то, что пялилась теперь не на стенку, а на голого жирного мужика. Сомнительный выигрыш.
В отчаянии Лиза снова попыталась разорвать привязь, ту, что притягивала к трубе. Ей казалось, что шанс есть: поза другая, и теперь гораздо больше мышц участвует в попытке, до брюшного пресса включительно.
Медведкин заметил ее потуги и коротко гыгыкнул. Он хорошо знал, что провод не порвут и две таких Лизы.
Смешок еще не смолк, когда в его источник ударила струя воды – холодная, тугая.
Лопнул не провод – труба. Медведкин знал об электричестве все, а о водопроводе – лишь то, что он на Базе есть, и понятия не имел о плачевном состоянии полудюймовых якобы труб. Иначе привязал бы Лизу к чему-нибудь другому.
Труба разорвалась по сварному стыку. Верхняя ее часть не сильно отклонилась от вертикали – как раз так, чтобы устроить Лизе холодный душ. Нижняя согнулась гораздо сильнее и окатила Медведкина, выдав струю прямо в лицо.
Он отпрянул в сторону, отфыркался-отплевался-проморгался. Заняло это немного времени, но Лиза использовала его сполна: сдернула провод с обломка трубы, вскочила, освободила ноги (крепили их петли-удавки, не то бы не успела).
Картина была сюрная: двое стоят напротив друг друга, оба голые, оба мокрые, у девушки вытянуты вперед связанные руки, а мужик до сих пор держится за колом стоящий член, – что-то в мозгу Медведкина переклинило, забыл отпустить. И фонтан из двух скрещенных струй на заднем плане (впрочем, одна из них, нижняя, слабела и быстро иссякла, – вода на Базе подавалась сверху вниз, в отличие от обычных зданий).
Толстяк сделал ход первым: отпустил своего ненаглядного дружка, бросился к Лизе, вытянув длинные медвежьи грабки, попытался схватить. Она легко отскочила и даже успела пнуть в брюхо, но так, слегонца, босой ногой качественно зарядить трудно. Он повторил попытку, она снова отпрыгнула и попыталась достать связанными руками, сложенными в замок, – не удалось, и сама едва разминулась с кулаком.
Но она и не питала надежд уделать толстяка ни в клинче, ни на дистанции. С их разницей в весе шансов ноль, бойцов не сдуру ведь по весовым категориям разводят. Лиза имела на уме другое… Отпрыгивала не абы как, с толком, – и оказалась невдалеке от раковины и своих шмоток.
Впервые атаковала сама: пнула, метясь по висящим мудям. Хотела отвлечь, выиграть время, добраться до скальпеля, – но если бы попала точно, все закончилось бы быстрее и проще.
Сработало наполовину. Толстяк причиндалы сберег, подставил бедро, – а Лиза подхватила свою шмотку. Хватала вслепую, не отрывая взгляд от противника, но повезло, зацепила не штанцы, а китель.
Мужик, не иначе, смекнул, чем это ему грозит. С рыком попер на нее, и опять приходилось отскакивать, уворачиваться и глядеть в оба, чтоб не загнал в угол. В общем, скальпель она нащупала сквозь карман почти сразу, но добралась до него не скоро. Связанные руки изрядно мешали, не получалось и удерживать китель, и лезть в карман, – кончилось тем, что Лиза ухватила зубами гладкий кончик скальпеля и вытянула наружу.
Ну вот, теперь пойдут другие игры.
Мужик проникся. Не пер больше на нее, лицом изменился, взгляд зашарил по сторонам… Ищешь, что бы подхватить да отоварить? Нет тут ничего, резиновую палку Лиза уже пыталась высмотреть, но та, видать, отлетела под топчан.
Она приближалась к нему медленно, осторожно, сжав скальпель связанными руками. Толстяк все еще был опасен, скальпель уравнял шансы, не более того.
Лиза прыгнула, махнула руками, словно пытаясь располосовать ему левый бицепс. Но это был обманный маневр, мужик сейчас опасался скальпеля больше всего, на прочее обращая мало внимания, – и нога Лизы прилетела-таки ему по мошонке. Жаль, босая. Но и так получилось неплохо: толстяк согнулся, вцепился в пах, выпуская воздух с каким-то воющим стоном, и она уже без помех полоснула трижды куда придется, не выбирая: по плечу, по бочине, третьим попыталась все-таки достать до глотки, но рассекла лишь щеку…
Большего не успела, толстяк оторвал одну руку от пострадавших причиндалов, слепо отмахнулся от нее. Лиза отскочила, не желая рисковать. Теперь время работало на нее. Порезы неглубокие, но кровят обильно. И болезненные, наверное.
В схватке наступила пауза. Мужик кое-как разогнулся, но напасть не решался. Стоял, шумно дыша, безумный взгляд то метался по сторонам, то останавливался на Лизе. Проняло, да? Допер, к чему дело идет?
На самом деле у мужика был сейчас единственный шанс. Но немалый. Броситься на нее, не обращая внимания на порезы, полностью их игнорируя. Попытаться загнать в угол, лишить маневра, потом использовать преимущество в массе и силе, никуда не подевавшееся.
Поэтому она события не форсировала, держалась настороже, готовая отразить такую попытку. Пусть сам напрягается, быстрее кровушкой изойдет, а она поможет, еще полоснет при первой возможности.
Так рассуждала Лиза – и за себя, и за противника – и оказалась совершенно не готова к тому, что в действительности произошло.
Толстяк сделал шажок назад, другой, развернулся и рванул в один из четырех коридоров, сюда ведущих. Не в тот, каким пришла Лиза, этот был и пошире, и свод повыше, можно было даже такому здоровяку бежать, не пригибаясь. Сама она так никогда бы не поступила. Бежать, пока есть шанс на победу? – ну уж нет.
В погоню Лиза бросилась с легким запозданием. Казалось, что и жирное брюхо, и одышка мужика сейчас работают на нее, догонит легко, не напрягаясь. Ага, щас… Страх смерти так пришпорил толстяка, что Лизе пришлось изрядно выложиться, чтобы отыграть фору.
В коридоре было темно, и чем дальше, тем становилось темнее. Далеко-далеко впереди что-то теплилось, да сзади попадал свет из берлоги, а посередине кромешная тьма, и отпускать толстяка в эту тьму нельзя. Нырнет в боковой коридор и затеряется в лабиринте.
И она наддала, догнала и пристроилась сзади, и уже собиралась наискось полоснуть скальпелем, но тут споткнулась и едва удержалась на ногах, устояла, но скальпель все же выронила. Кое-какой свет сюда попадал, она заметила, куда звякнул скальпель, и нашарила его быстро, но толстяк опять оторвался и скрылся-таки в темноте, Лиза перестала его видеть.
Ушел…
Лиза побежала следом уже без надежды на успех, просто не могла не побежать, ей хотелось заорать на все подземелье от чувства дикой несправедливости: этот гад ушел живым!
– Я все равно достану тебя, гнида! – крикнула она в темноту. – Полжизни истрачу, Базу взорву, но достану!
Кричала и сама понимала: это от бессилия, кто может достать, не вопит о том… Пробежала еще немного, уже не зная зачем и понимая, что надо возвращаться.
Погубила Медведкина посаженная дыхалка… Дышал бы он бесшумно, Лиза пробежала бы мимо, не заметив, и вскоре плюнула бы на погоню. Но он пыхтел простуженным паровозом, и она даже на бегу услышала, сбавила аллюр и шагнула на звук, бесшумно ступая босыми ногами и держа скальпель наготове. На уровне ее головы белело в темноте какое-то большое пятно, на контур человека совершенно не похожее, но звук дыхания шел именно оттуда.
Лишь подойдя почти вплотную, она все поняла.
Лиза стояла, чуть не уткнувшись носом в задницу. В здоровенную жирную задницу насильника. Здесь в стене был какой-то лаз, или тайник, и жирный утырок пытался туда забиться, спрятаться, но не успел. Услышал невдалеке ее крики и замер, прекратил шебуршиться и теперь гадает, как далеко она ушла…
А она рядышком.
Лиза аккуратно примерилась – впервые довелось резать в таких идеальных условиях – и полоснула поперек обеих ягодиц, – глубоко, насколько смогла. Он заорал во весь голос, впервые за время их знакомства, и условия мигом перестали быть идеальными. Обильно хлынула кровь, казавшаяся здесь черной. Ноги забились, задергались так, что Лиза, собиравшаяся вторым ударом рассечь сухожилие под коленным сгибом (и разом исключить любые новые догонялки), все никак не могла туда угодить, полосовала наобум, куда придется.
Потом он выпал из своей норы, шлепнувшись на раненую задницу, и завопил еще громче, хотя казалось, что громче уж некуда. Лиза, не давая опомниться и что-то предпринять, полоснула по лицу. Кажется, лезвие попало по глазу, Лизе казалось: что-то лопнуло-брызнуло, но могла ошибиться. Мужик одной рукой вцепился в эту новую рану, второй все-таки стараясь схватить ее… Не вышло, движение оказалось вялым, тормозным, и она полоснула по предплечью, чтоб не тянул блудливые грабки…
Полосовать пришлось еще долго… Не так-то легко прикончить маленьким скальпелем большого мужика. Она уже могла закончить быстро, применив привычный способ, вскрыв глотку, – но не спешила. Хотела выполнить обещание.
Ну вот, пожалуй, можно… Не трепыхается, но жив. Она так и этак примерялась отчикать его хозяйство красиво, под самый корешок, но со связанными руками никак не получалось и оттянуть, и отрезать одновременно… Откромсала кое-как, плюнув на эстетику, – и тут же вернула отрезанное, запихала в распахнутый рот владельца.
Как там говорил один ее знакомый, ныне покойный? Ковач за попытку трахнуть Лизу отрежет яйца и сожрать заставит? Очень верный подход, ей нравится, да и сам Ковач, без сомнения, человек правильный, хотя бы в этом вопросе. Но может не трудиться, все сделано за него.
