Глава 9
Небесный заступник всех особистов (жертва черной пешки)

По кабинету гулял сквозняк, трепал выпавшие из папок листки документов.

Ковач не обращал внимания, хотя наверняка некоторые из этих бумажек украшал гриф «секретно», а то и «сов. секретно».

Он устроился за столом Малого, пользовался его селектором. Сам хозяин кабинета спал здесь же, на кожаном диване. Да, спал, именно такой диагноз поставил Рымарь, и сам безжалостно извлеченный из алкогольного забытья: глубокий сон без каких-либо патологий. Пацан почти сутки на ногах, вот организм и объявил при оказии забастовку. Ковач не удивился: измученный недосыпом человек может отключиться неожиданно и где угодно. Он и сам чувствовал, что держится на грани, вполне может захрапеть рядом с Малым.

Доктор, перебирая свои медицинские причиндалы, поинтересовался: какой укол пациенту поставить? Такой, что проснется и будет еще сутки скакать молодым козленком? (Но отходняк грозит тяжелый, за все в жизни надо платить.) Или вколоть ему успокоительного и пусть поспит до утра?

Поколебавшись, Ковач выбрал первый вариант, с молодым козленком. Для себя, у него тоже пошли вторые сутки без сна. Еще один такой же шприц-тюбик забрал про запас, что-то ему подсказывало: пригодится.

А Малому ничего колоть не надо, пусть молодой организм сам разбирается, сколько ему дрыхнуть.

По-хорошему надо было отправить Малого отсыпаться под землю, в жилой блок. Однако Ковач не спешил отдать приказ, и. о. начальника штаба так и лежал на своем служебном диване. Потому что проблема номер два им попалась упрямая и никак не желала решаться.

Беглянку искали на минус шестом, на минус седьмом, – шесть групп, три на одном уровне, три на другом. Искали и не нашли. По два раза все обшарили – нет как нет.

Теоретически она могла пробиться на другие уровни, например вооружиться подходящим инструментом с пожарного щита, взломать дверь… Но следы взлома нигде не обнаружены, вариант отпадает.

Вторая возможность еще менее вероятна: находясь в постоянном движении, девица могла ускользать (при изрядной доле везения) и от систем внутреннего наблюдения, и от поисковых групп, перемещаясь в уже осмотренные сектора уровня, при этом оставаясь вне поля зрения камер, значительная их часть в коридорах минус шестого демонтирована, когда аппаратура в приличном количестве потребовалась наверху, а многие из оставшихся сломаны, висят мобилям для острастки. На минус седьмом, техническом, куда лишь изредка при нужде заглядывают ремонтники, – там камеры изначально не стояли. Но никакое везение бесконечным не бывает, и чтобы так филигранно и долго играть в прятки, надо знать игровую площадку как свои пять пальцев – и подробный план двух уровней, и местоположение уцелевших камер. Даже этого может не хватить, неплохо еще иметь понятие о маршруте движения поисковых групп. Могла все это знать беглянка, вчера угодившая на Базу? Не могла.

И если отбросить махровую фантастику вроде ухода в невидимость, дематериализации, телепортации и прохождения сквозь стены, – то причины неуловимости надо искать в человеческом факторе.

Группы мобилей, отправленные на поимку девушки, насчитывали по шесть бойцов в каждой и имели строжайший приказ не разделяться, держаться всем вместе. Оружия не имели. Вообще никакого. Ковач хорошо понимал, что даже самый строгий запрет на стрельбу может не сработать. Лучше отправиться в трибунал за неисполнение приказа, чем в морг с перерезанной глоткой, как незадачливый фельдшер.

А если нет ствола – нет и соблазна выстрелить, а шестеро мужиков одну девчонку со скальпелем скрутят, даже если она одного или двоих порежет.

Так рассуждал Ковач.

Не исключено, что мобили рассудили иначе. Категорическое нежелание угодить в число порезанных – по глотке, от уха до уха – могло заставить их воздержаться от осмотра удобных для нападения мест, особенно всевозможных закутков на минус седьмом техническом уровне, куда приходится протискиваться чуть ли не на четвереньках. Согласно докладам от групп, все такие места осмотрены. Дважды. А на деле?

Есть и другая возможность. Вовсе уж поганая. Они ловят черную кошку в темной комнате, а ее там нет. У девицы нашелся сообщник. Кто-то из своих. И вытащил ее – либо за ручку, либо вручив схему прохода с кодами замков, местами расположения камер и т. д.

И где тогда вынырнет фурия со своим скальпелем? Если в наземной части Базы, еще полбеды. А если на минус четвертом, в жилом блоке? И начнет резать спящих? Бойцы и офицеры из старой гвардии ночуют именно там и выматываются так, что дрыхнут без задних ног, – вон, живой тому пример посапывает на кожаном диванчике… Это не мобили, потеря каждого станет невосполнимой.

Едва Ковач принял решение о беспрецедентной мере безопасности, об охране жилого блока и призадумался, откуда выдернуть людей для реализации, – живой пример с глубоким зевком принял сидячее положение, начал протирать глаза… Поспал Малой чуть меньше часа.

Похоже, он не сразу въехал в происходящее, оставался какой-то частью сознания в недавнем сне. Очумело смотрел на Ковача, на свой разгромленный кабинет, на опустевший оконный проем… Поднялся, сделал несколько шагов, обходя поваленный шкаф, загромоздивший середину кабинета.

– С пробуждением, – поприветствовал его особист. – Ого… Душевный тебе сон снился, завидую.

Малой поначалу не понял, затем опустил глаза, проследив за взглядом Ковача. И увидел бугрящийся камуфляж в районе своей ширинки. Подтвердил:

– Душевный, а до того снился поганый…

Снова посмотрел вокруг и замер, зацепившись взглядом за панель управления с распахнутой металлической дверцей. Добавил изменившимся тоном:

– Или не снился…

Ковач уже не слушал, он говорил в селектор:

– Гном? Филина позови, дело срочное.

Не дело, конечно же, использовать разведчиков для охраны жилого блока, но больше надежных людей взять негде.

Полученный ответ шарахнул, как обухом по темени. Спустя четверть часа после того, как казарма стройбата превратилась в груду обломков, Филин во главе группы разведчиков покинул расположение Базы. Никого не поставив в известность, проигнорировав запрет на рейды. Оседлал БТР и тентованный «Урал» – пока-пока, пишите письма…

Взбешенный Ковач связался с КПП: почему, мать вашу, выпустили?!!

Тюк! – обух второй раз врезал по темени, по тому же самому месту. Через КПП Филин проехал чинно и благородно, без каких-либо авантюр вроде тарана ворот. Предъявил приказ Полковника, датированный сегодняшним числом, даже копию оставил – и укатил.

Ну и откуда у него приказ, если к больному Полковнику его супруга никого не допускает? (После происшествия в конце совещания Полковника не госпитализировали, отлеживается на дому… хотя разница между его спальней и госпитальной палатой сейчас невелика.) Совсем никого не допускает – забирает требующие подписи бумаги, возвращает с визой или резолюцией.

Не стала бы мадам тащить бумагу мужу на подпись в интересах разведчиков, зачем ей… Неужели Филин сляпал фальшивку?

Он связался с дежурным по части, тот подтвердил: да, приказ с таким номером зарегистрирован, принесла его зампотыл Званцева, все честь по чести.

Ковач не понимал ничего… Что-то в лесу сдохло, а он не заметил.

Путешествие по норе было долгим, но не длинным. В смысле, Лиза умаялась ползти в кромешной мгле, путаясь в скоплениях кабелей, ударяясь головой о какие-то железные штуки, свисающие сверху, – но далеко не уползла. Да и не хотела, минует камеру, и хватит. Ей вообще-то наверх…

Место, где висела электронная шпионка, Лиза, по ее расчетам, уже миновала, – с лихвой, с запасом. Только вот новая дверца, ведущая обратно в коридор, не попадалась, как ни пыталась Лиза ее нащупать справа по ходу движения. Могла бы и не щупать, поняла она, когда увидела П-образно расположенные тонкие светлые линии, обозначившие искомый выход. Вопреки ожиданиям, находился он слева, – значит, вел не в коридор, в какое-то иное помещение. Да и пускай, ползание в темноте смертельно надоело.

Она внимательно прислушалась: снаружи тихо. А больше ничего в целях разведки предпринять не смогла, гул в голове, глушивший чужие мысли, не исчез, хоть и стал потише. Толкнула дверцу, та не поддалась. Небось заперта снаружи на такой же дурацкий шпингалет. Выдавить плечом недолго, но не хотелось ни шуметь, ни оставлять заметных следов.

Лиза вынула скальпель, кое-как пропихнула в щелку, но та была слишком узенькая и зажала лезвие, не двинуть ни вверх, ни вниз. Она спрятала скальпель в карман, взамен достала второй, у того рабочая часть была короче и тоньше. Со второй попытки получилось, – нащупала язычок шпингалета и вытащила из паза.

Приоткрыв дверцу, Лиза – стоя на четвереньках и не убирая скальпель – пыталась понять, куда та ведет.

Небольшая совсем комнатка, с четверть горницы в их доме в Затопье, и меблирована более чем скудно. Из всей обстановки – высокие и плоские металлические шкафы вдоль стен. Не платяные, не бельевые, а с какой-то кровососовской машинерией: сверху и снизу дверцы застекленные, и видны за ними ряды каких-то хреней, установленных вертикально, а в средней части дверец нет, там какие-то кнопочки-пимпочки, на циферблатах стрелки дергаются, лампочки подмигивают. И все это хозяйство прилично так гудит.

Людей в комнатенке нет, да и не должно быть: нет ни стола, ни стула, чтоб присесть, ни даже табуретки захудалой. Сюда приходят, только если что-то сломается. Но она, Лиза, ничего ломать не будет, тихо и незаметно уйдет.

Она выбралась из проклятой норы, поднялась на ноги. И в ту же секунду оказалась схвачена. Словно громадный капкан обхватил, сдавил поперек груди, с хрустом притиснул руки к телу. Скальпель выпал.

– Сюрпри-и-и-из! – Голос, выкрикнувший дурацкое слово ей в самое ухо, был на удивление тонким, даже писклявым.

Драться Лиза умела и любила. На некоторые вещи реагировала не задумываясь, мгновенно и рефлекторно. И сейчас среагировала – сильно вмазала ногой туда, где должна была находиться голень схватившего. Прием простой, но действенный: когда бьешь каблуком по кости, прикрытой лишь кожей, это очень больно, и если напавший даже не отпустит, то хватку уж точно ослабит.

Увы, скорее всего, ее любимые ботинки с подкованными каблуками остались там, где кровососы ее раздевали-разували. И она ушибла босую пятку о фанеру – как на грех, дверца оказалась между ней и этим утырком, за ней-то он и таился, когда Лиза из норы осматривала комнатенку.

Сообразив, что повторять удар смысла нет, она сменила тактику, ударила головой, резко дернув ей назад. Тоже хороший способ, при удаче можно сломать нос, но Лиза лишь отбила себе макушку, – похоже, о подбородок каменной твердости, напавший был значительно выше ростом.

– Не балуй, – пропищал тот же голос, и хватка усилилась, да так, что дышать стало невозможно, и что-то явственно хрустнуло, не то ее ребра, не то руки.

Опустив взгляд, она увидела затянутые в камуфляж ручищи, обхватившие ее примерно посередине между грудью и талией, – и каждая грабка оказалась с Лизину ляжку толщиной, размер их ну никак не сочетался с писклявым голосом.

– Не будешь баловать?

«По яйцам я тебя пинать не буду, так и быть, кастрат ты какой-то», – мысленно ответила она и незамедлительно применила еще один прием: обмякла, полностью расслабила все мышцы, уронила голову набок… Дескать, отрубилась и никакой опасности не представляет, и можно уже так не давить, лучше даже вообще положить на пол.

Новая тактика сработала лишь частично. Хватка ослабла, – но совсем чуть-чуть, самую малость, Лиза смогла кое-как вдохнуть, а больше не смогла ничего. Положить пленницу, разобраться, что с той происходит, кастрат и не подумал. Либо не поверил, либо ему было наплевать.

– Глянь-ка, Груздь, она? – сказал пискля, и Лиза поняла, что он здесь не один.

Персонаж, названный Груздем, появился в поле зрения. Рост и телосложение у него были нормальные, лицо тоже – до бровей. А выше странный лоб, словно бы опухший с одной стороны, и виднелся на опухоли относительно свежий шрам. Как будто росло там что-то, что кровососы посчитали неправильным, да и отчекрыжили на хрен.

Толком даже не глянув на пленницу, он подтвердил:

– Она, кому еще…

Лиза, напротив, всматривалась в него внимательно, хоть и через узенькую щелку век, – изображать обморок она не прекратила, вдруг все-таки сработает.

Вроде бы она уже видела этот лоб и этот шрам… И погоняло его, Груздь, показалось немного знакомым. Не в Затопье встречались, точно, но где-то и когда-то пересечься довелось.

– Тады вот че… Жми вниз, на минус шестой, и сразу к дежуру, – распорядился пискля после короткого раздумья. – А по дороге язык в жопу сунь и никому ни слова, не то влет примажутся, на всех делить придется. И дежуру докладай с умом: стань, чтоб камера на тя пялилась и микрофон чтоб рядышком был. Мол, так и так, словили. Мы вдвоем. Усек? Тады газуй!

Кое-что прояснилось… Ее, Лизу, ловят, но не здесь, а где-то внизу, и даже назначили награду. А два урода решили все хапнуть себе, ни с кем не делясь. С этим все ясно. Но как, каким местом они прочухали, где она появится?! Ведь поджидали, таились, тихонечко стояли, не дыша… Ну ладно, дыша, но и только, – она за гудением аппаратов их дыхание не услышала. И ведь устроили засаду вдали от остальных, на отшибе, где никто ее появления не ждал… Никто, кроме этих двоих утырков.

Как?!

…Груздь не то был туповат по жизни, не то что-то в предложенном плане действий ему не понравилось. Никуда он не погазовал и даже не подтвердил, что все усек.

Помялся, поскреб затылок и предложил:

– Придавил ты ее, сомлела… (Ага, сработало все же!) Давай-ка ее по-быренькому… потом не вспомнит…

Писклявый не понял. Или прикинулся, что тупит.

– Че по-быренькому? (Нет, точно кастрат…)

– Да вот впендюрим ей по разику, че ж еще… Давай ты первым, я не жадный.

– А если вспомнит? И заложит? Да нам с тобой за пять косарей бонами любая девка даст во всех видах, а опосля споет и спляшет, а опосля снова даст. Хорэ трындеть, хромай уж!

Груздь опечаленно вздохнул, но опять-таки никуда не похромал. Наоборот, направился в другую от выхода сторону. К той дверце, откуда вылезла Лиза.

– Ты че, Груздь? Дежур сам себе не доложится…

– Нычку нашу перепрятать бы… Здесь же все обнюхают-общупают: откуда, дескать, она тут взялась, ежели ее аж на минус шестом ловят… Кабы не пропалили нас, а?

Он говорил и одновременно присел на корточки у лаза в нору, шарился там, искал что-то, раздвигая руками сплетения кабелей.

– Есть! Целехонька!

Лиза увидела в его руках здоровенную, литра на полтора, бутыль из коричневого стекла, так называемую химическую, – и вот тут у нее все встало на свои места в голове. Никто тут ее спецом в засаде не ждал. Утырки искали беглянку там же, где и все прочие и где ее нет, а сюда слиняли втихую по другой надобности: не то забрать свое бухло, не то кирнуть малеха, не важно, – но услышали, как она шебуршится, подползая, и затаились… Ну а дальше понятно.

Сейчас Груздь уйдет, и у нее будут считаные минуты, чтобы разобраться с этим кастрированным слонярой, а она даже не знает, как подступиться к такому делу.

– Охереть… – протянул Груздь. – Прикинь, она со стволом была! Могла в обоих дырок насверлить, как нехуй делать!

– Да гонишь… – изумленно сказал пискля, и Лиза изумилась ничуть не меньше.

– Сам глянь, вон, «калаш» лежит.

Груздь поднялся с корточек и отодвинулся от лаза, давая писклявому возможность самому заглянуть и убедиться. Тот пригнулся, но не сильно, – трудно толком согнуться, прижимая к животу обмякшую девушку.

Ну дела… Неужели действительно в этом удобном местечке обустроили не одну, а сразу две захоронки? (Вторую, понятно, не эти дебилы, кто ж им автомат-то доверит?) А она, третья дебилка, слепошаро проползла мимо оружия и не нащупала его…

– Да где?

– Правее, правее гляди! – командовал Груздь. – Вон рожок торчит, видишь?

Против воли Лиза тоже скосила глаза вправо… И не увидела, даже боковым зрением не засекла, но все же как-то ощутила нечто, стремительно подлетавшее слева.

Хлобысть! – шумно ударило нечто, но не по Лизе, а рядом, и обернулось бутылью из коричневого химического стекла, и тут же быть бутылью перестало, став роем разлетевшихся осколков и потоком жидкости.

Один осколок больно цепанул Лизе щеку, а жидкость окатила лицо, обильно пролилась на халатик и была немедленно опознана: родимая свекольная сивуха, что же еще.

Писклявый валился медленно, словно подрубленное дерево. Лизу он так и не выпустил, но лапищи обмякли, она дернулась, шустрой ящеркой выскользнула из осточертевших объятий, отпрыгнула в сторону, присела, шаря взглядом по полу, – вроде бы утырки выпавший скальпель не подбирали, и хорошо бы побыстрее его вернуть…

Побыстрее не получилось. Сивуха угодила в глаза, изрядно их щипала, навернувшиеся слезы мешали разглядеть, куда отлетело ее оружие.

Груздь возникшую паузу – небольшую, в несколько ударов сердца, – никак ей во вред не использовал. Стоял на том же месте, смотрел на нее – и все. Кастрата уже можно было в расчет не принимать: валялся замертво, обсыпанный осколками стекла, облитый сивухой и собственной кровью. Но до чего ж здоровенный… Не Боба, конечно, но тот еще кабан. Или боров, учитывая голос.

Лиза, проморгавшись, увидела, что скальпель отлетел на редкость неудачно, хуже не придумаешь: лежал в половине шага от ноги Груздя, а от нее – в четырех. Мобиль не пытался преимущество использовать и скальпель схватить, по-прежнему держал в руке бутылочное горлышко, но оно, коротенькое, неровно отбитое, для драки не годилось.

Неожиданно она сообразила, что именно разглядывает похотливый козлина. Уставился он туда, где ее халатик раздернулся, полы его разошлись, а под ними ничего не было, кроме треугольника темных волос.

На неуместный взгляд она ответила столь же неуместным сейчас движением: свела колени вместе, взялась за полы халата – одернуть, запахнуть… Взялась, и нащупала через ткань второй скальпель, о котором успела напрочь позабыть, и поняла, что на ее лобок похотливо глазеет покойник, хоть и выглядит пока как живой.

Но свято место пусто не бывает. Едва она определила Груздя в мертвые, объявился претендент на освободившуюся вакансию в списке живых: пискля, чье имя она так и не узнала. Застонал, заворочался, перевернулся на бок.

Бутылки, называемые химическими, оттого и ценятся для хранения напитков, что сделаны с очень толстыми стенками и отличаются долговечностью и исключительной прочностью: роняй – не разобьешь. Из чего была слажена черепушка писклявого борова, оставалось только гадать. Из броневой стали, не иначе.

– Ты, Лиза, не тормози, – сказал Груздь. – Ты, Лиза, зарежь его поскорее, пожалуйста. Потому как если он щас подымется, мне его другой раз не завалить. Нечем.

Он виновато пожал плечами, демонстрируя ей горлышко из коричневого стекла. Толкнул ногой скальпель, тот серебристой рыбкой скользнул по полу и очутился рядом с Лизой.

– Есть! – возбужденно выкрикнул Малой. – Вот она, во всей красе и в белом халате!

Он развернул экран, чтобы смог в него заглянуть и Ковач (а до того демонстративно просматривал в ускоренном режиме так, что особист ничего не видел). Тот и раньше знал, что у Малого есть личная система слежки: скрытые камеры и микрофоны, незаметные глазу. Но места, оказавшиеся под негласным контролем, вычислил далеко не все. Теперь к их списку добавился еще один пункт: курилка на минус четвертом, она приметная, фикусы в кадках не дадут спутать с другой похожей. Логично, в курилке часто болтают о том, о чем молчат в других местах.

Но девушка в курилке не задержалась, да и поболтать ей было не с кем, курильщики уже ушли, – высунулась в коридор, повертела головой и тоже удалилась, а микрокамера Малого ее путь отследить не могла.

Через несколько минут поисковые группы получили новый приказ.

– А ты заметил, что не такая уж она дикая? – сказал Ковач, прокрутив запись еще раз и внимательно изучив все нюансы. – Соображает, что такое видеонаблюдение, под штатную камеру не сунулась, пошла в другую сторону… – И, не меняя интонации, он спросил: – Ты какие еще точки минус четвертого контролируешь?

Малой ответил без слов, улыбкой, и понять ее можно было так: «Разочаровываешь ты меня, дядь Валера…»

– Не хочешь, не говори, – Ковач пожал плечами. – Труднее ловить будет, но справимся.

– Да скажу, не вопрос… Но сначала ты скажи, дядь Валера, чтобы мне все стены тут не ломать: где другие такие штуки? – Он кивнул на панель управления, поднявшую на воздух казарму стройбата. – Ты ведь не одно здание заминировал, правда?

– Правда. Но стены в штабе не ломай. Все эти, как ты их назвал, штуки в разных местах, и каждая выглядит по-своему, на другие не похожа. Вот, для примера, твой селектор… Если нажать на комбинацию клавиш, на какую никто и никогда случайно не нажмет… – Слова Ковач иллюстрировал жестами: замысловато растопырил пальцы над клавиатурой. – Да не дергайся, шучу я. Нормальный у тебя селектор, и ничего другого тайного в кабинете этом не осталось. В ту же корзинку я второе яйцо не положу, не мошонка, чай. Хочешь узнать подробности, можешь расспросить отца. Или Савельева… если веришь в спиритизм и вызывание духов.

Савельевым звали комбата-2, командира строителей, погибшего в ноябре вместе со своим батальоном.

На лице Малого отразилась работа мысли… Ага, призадумался о том, что никого из строивших казармы в живых не осталось… Ошибочно выбранный маршрут движения привел на минное поле и под пулеметный огонь своих.

Ковач с любопытством наблюдал: как отреагирует, что скажет?

Малой ничего не сказал, потому что в разговор вмешался селектор: беглянка обнаружилась на минус четвертом, проявила себя, организовав еще один труп…

– Взяли? – быстро спросил Ковач.

– Не совсем, господин майор… – с заминкой ответил дежурный по уровню.

– Что значит не совсем?! Никончук, не нервируй меня.

– Обложили, никуда ей не уйти…

– Ну так пакуйте!

– Там такие места, что… Зарежет, если без оружия к ней лезть.

– Объяви мобилям, что премия за поимку вдвое увеличена.

– Есть объявить, что увеличена, – сказал дежурный без энтузиазма, умудрившись интонацией вложить в уставную формулу иной смысл: мертвецам твоя премия, майор, ни к чему, за нее новую глотку на базаре не купишь. – Вот если бы ее гранатой шугануть, хотя бы светошумовой…

– Отставить гранату. Ждите. Скоро буду. Ничего никому доверить нельзя… – сказал он уже Малому.

– А что с СШГ-то не так? – удивился тот. – Для матки вроде она безопасная…

– И я думал, что она убить или покалечить не сможет… Давно думал, четверть века назад. В результате стал старлеем на два года позже, чем рассчитывал. Потом при случае расскажу, сейчас времени нет. Короче, я вниз, а ты поспал бы еще.

– Нет. Я тоже вниз.

– В зеркало поглядись, а? В старые времена тебя в массовку фильма про живых мертвецов взяли бы, причем без грима.

– Не время спать… Водки нет, дядь Валера? Мне бы один глоток, для тонуса.

– Хм… Рымарь тоже с полмензурки начинал… Тоже для тонуса.

Плоскую фляжку тем не менее из кармана Ковач достал, сам отвинтил пробку, протянул.

– Не водка. Коньяк пополам с крепким кофе. Но даже лучше бодрит.

Малой сделал свой глоток, помедлил, словно прислушиваясь к ощущениям, – и отхлебнул еще раз. Завинтил пробку, вернул емкость особисту. Спросил:

– А это кто?

Латунная накладка на фляжке изображала профиль человека в фуражке и с козлиной бородкой.

– Это святой Феликс, небесный покровитель всех особистов и контрразведчиков.

Хотел пошутить – не получилось, Малой шутку не понял.

– Не наш святой, католический, судя по имени. Ладно, может, и нам пособит сегодня…

– Ты, Лиза, меня правда не помнишь? Совсем-совсем?

Она помотала головой. Врать не хотелось, копаться в воспоминаниях тоже. Лизе хотелось двух вещей: пожрать и выбраться отсюда.

С первым Груздь помочь не мог. Продуктовых нычек он в подземелье не имел и о чужих не знал… А вот со вторым обещал пособить, правда, Лиза не понимала, в чем причина, и держалась настороже, скальпель не убирала, так и шагала с ним в руке.

– Ну я же Леха! Леха Груздев!

Она вздохнула, изобразила виноватое лицо: уж ты прости, дескать, что с такой вот дырявой памятью уродилась.

– В Печурках же мы… у нас… ну, в общем, любовь же у нас была!

И тут она вспомнила… Название замиренной деревушки оказалось недостающим кусочком мозаики, все в ее памяти разложилось по своим местам. Печурки… Ну да, точно, именно там она видела этот лоб, словно вспухший с одной стороны, этот шрам, но тогда он был совсем свежий, едва подживший… А имя Лехи запоминать не стала, тут же выбросила из головы, этих Лех на свете, как мандавошек у Ирки-давалки, запоминать всех прикажете? Вот, Хрюнчик тоже вроде Леха, а кто его так зовет? Да никто, потому как не понять, о ком речь… А скажешь: Хрюнчик, – всем все ясно.

Она вспомнила все. И с трудом удержалась от того, чтобы рассмеяться громко и весело. Смех не сдавался, колобродил где-то внутри, она давила его, не позволяла прорваться наружу. Любовь… Любовь, бля, была, а не хер собачий! У них! В Печурках, не где-нибудь! Любовь, морковь и помидоры! И еще один ма-а-аленький корнеплод, вроде хвостика от редиски.