Глава седьмая

…Неизвестно, в силу каких именно причин, может быть, естественных, а возможно, по прихоти кого-то из Игроков, и даже – при помощи коллективно сформированной всем наличным составом «Братства» мыслеформы, время в обеих реальностях ощутимо меняло свой ход. Судя по всему, это началось одновременно с началом «Креста». Примерно так же получилось и во время южноафриканской эпопеи – там тоже происходили необъяснимые парадоксы, причём внутри одной реальности тысяча восемьсот девяносто девятого хода. Пока экспедиция Новикова – Шульгина бродила по вельду и общалась с дагонами и дуггурами, в остальной Южной Африке время несколькими скачками ушло вперёд больше чем на два месяца, и друзья пропустили фактически всю «англо-бурскую» войну. Зато увидели много другого и интересного.

Вот и сейчас в имперской России время вдруг пошло очевидно медленнее, чем «на этой стороне», что даже начало причинять некоторые неудобства при согласованиях совместных действий. Единственный специалист в этом вопросе (увы, не теоретик, а практик, изобретатель-одиночка и гений-самоучка, вроде каттнеровского Гэллегера или того же Маштакова) Олег Левашов на заданный Фёстом после его возвращения с Таорэры на «Валгаллу» вопрос ответил только, что вряд ли стоило эксплуатировать мистический по большому счёту механизм столешниковской квартиры столь варварским образом. И к случаю привёл популярное в кругах старых членов «Братства» изречение иностранного мыслителя: «Не всё, что можно сделать безнаказанно, следует делать».

– Всё ж таки мы в своё время (он очень любил злоупотреблять этим выражением, как бы подчёркивая, что теперешние времена к «его» не относятся) пользовались кое-какими непонятными нам свойствами континуума, но не настолько варварски. А сейчас не квартира, а в буквальном смысле проходной двор. Караван-сарай какой-то. Не удивлюсь, если вы одновременно перемещались навстречу друг другу…

Фёст с покаянным видом развёл руками, мол, могло быть и такое, разве ж за всеми уследишь…

– Ну и чего тогда удивляетесь? – риторически осведомился Левашов. – И туннель при этом работает в три смены. Нет, мы всё же какую-то технику безопасности соблюдали. А вы дорвались, без присмотра! Как ещё в самый мезозой не провалились. Открыл дверь – и прямо в болото с ракопауками…

Но тут же заявил, что всё может быть «совсем не от этого», конь о четырёх ногах и то спотыкается, и сдуру можно без последствий залезть на такую гору, где сгинуло уже несколько хорошо подготовленных групп «настоящих альпинистов».

– Дед Удолин без всякой аппаратуры с самых Средних веков по астралам шлялся, и до сих пор как огурчик, – сказал он несколько двусмысленно. – Я никак собраться не могу, а надо бы их с Маштаковым по-настоящему напрячь, институт им придать, чтоб разобрались, наконец…

– Да Маштаков давно уже в некоем подобии хронофизической шарашки трудится, всё своё «боковое время» исследует и методику уверенного поиска межвременных каналов отрабатывает, – ответил Секонд. Виктор Вениаминович тоже проходил по его ведомству, хотя реально с ним чаще всего работал Максим Бубнов, медик со вторым мехматовским образованием.

Из имеющегося контингента вполне можно было создать весьма особое, нигде больше в мире не существующее научное военно-мистическое подразделение. Маштаков, Бубнов, Удолин – каждый сам по себе личность уникальная, да под общим руководством самого Левашова. А для технических надобностей несколько роботов придать с «дипломами» Бауманского училища, МИФИ и МФТИ. Да всё как-то руки не доходили.

– Надо будет с вашим Чекменёвым поговорить, чтобы или охрану усилили, или вообще в Югороссию лабораторию перенесли, а то ведь если информация наружу просочится, всему вашему «Кресту» амбец. Вообще даже трудно представить, что случится, если американцы у себя подобные тоннели организуют… Тогда действительно к самым острым методам придётся переходить. А какой на сегодняшний день у вас разрыв с параллелью обозначился? – спросил Олег у Фёста.

– Да почти две недели, триста часов с минутами… Но не всё время, иногда выходит то чуть больше, то меньше…

– Не слабо. Можно бы сесть, посчитать, с учётом числа переходов туда и обратно, перемещаемых масс и так далее. Хотя – бессмысленно, – легкомысленно махнул Левашов рукой. – Если через уральский тоннель большегрузные поезда «зелёной улицей» идут, тысячи тонн инертной массы гоняем туда-сюда, что тут считать? Остаётся надеяться, что когда всё рушиться начнёт, успеем в Югороссию или аж в девяносто девятый сбежать. Помнишь, какую картиночку со сдвигом хронопластов Новикову показали?

– Как не помнить. – кивнул Секонд. – Только ведь он в тот раз, по-моему, как раз с Удолиным через астрал ходил, а не с вашим СПВ или через квартиру?

– А вот это точно без разницы. Просто наглядная демонстрация… Но сейчас в чём проблема у вас?

– Да не в чём особенном. Просто страшно моментами делается. Шагаешь через порог на ту сторону и спина холодным потом покрывается… Куда нелёгкая вынесет, думаешь. – Фёст дёрнул щекой.

– У тебя покрывается или у всех? – с профессиональным интересом спросил Левашов.

– Только у меня, остальные, даже Секонд, не настолько в теме.

Брат-аналог на эти слова усмехнулся слегка пренебрежительно. Мол, я-то в теме, просто у тебя гайки легче отдаются…

– Ну, тогда с квартирой по возможности завязывайте. Начинайте ходить только поодиночке и в случае крайней необходимости. Другие же средства есть…

– Да я уже и не знаю, у нас сейчас всё вокруг этого завязано. Это как в разгар наступления штаб фронта современной связи лишить, перейти исключительно на почтовых голубей…

– Значит, и не жалуйтесь, если что. Семь бед, один ответ, как говорится, – слегка противореча самому себе, ответил Левашов. Фёсту вообще показалось, что эта проблема Олега не слишком волнует, его мысли были заняты чем-то другим.

Но формально категорического запрета на беспорядочные и, признаться, нередко не совсем мотивированные железной необходимостью перемещения между параллелями от авторитетного брата-магистра не последовало, и это Фёста в достаточной мере успокоило. Хотя звучало «разрешение» примерно как пресловутая фраза Аристарха Платоновича из «Театрального романа»: «А впрочем, делайте что хотите».

Если бы вдруг, по-лермонтовски, хоть кто-то из участников всей этой истории «посмотрел с холодным вниманьем вокруг», то не только спина бы холодным потом покрылась, а все физиологические процессы свободно из-под контроля вышли. Потому что то, чем они занимались – это вроде как от скуки отвёрткой во взрывателе морской неконтактной мины ковыряться. Но потому, наверное, благополучно разрешались все возникающие коллизии, что каждый из наших героев, от Новикова с Шульгиным до родившегося веком позже Ростокина и полувеком раньше Басманова, в обывательском смысле нормальными людьми не являлись. И к жизни относились не совсем так, как «здравомыслящее большинство», а в соответствии с программным стихотворением Гумилёва. Старались походить на его героев, да нет, не старались, а просто от рождения и были такими: «Много их, сильных, злых и весёлых, убивавших слонов и людей, //Умиравших от жажды в пустыне, //Замерзавших на кромке вечного льда, //Верных нашей планете, //Сильной, весёлой и злой».

Так что и от ковыряния во взрывателе может быть толк, если «Не бояться, не бояться и делать как надо». Иначе б по полям до сих пор валялись снаряды ещё Первой мировой: здравомыслящие ведь добровольно в сапёры не идут.

…Дел и вправду на отвыкшего от систематического ненормированного труда Фёста навалилось столько, что он впервые по-настоящему понял своего отца, военного кораблестроителя, в советские ещё времена в авральный период сдачи очередного «Объекта» неделями не появлявшегося дома, спавшего и евшего где и как придётся, вечно жалевшего, что в сутках не сорок часов.

И вот это обозначившееся нарушение синхронности и синфазности соседних миров было сейчас чрезвычайно на руку в политическом и техническом смыслах, пусть и доставляло множество мелких бытовых неприятностей. Но, разумеется, только тем, кто был занят в проекте очень глубоко. Остальные этих смещений просто не замечали. Какое, собственно, дело направляемому «в командировку для оказания братской помощи» офицеру или солдату, что у соседей слегка другой пояс, не часовой, а недельный или декадный. Даже удобнее – вернёшься домой, а командировочных набежало вчетверо больше, чем предполагалось.

Самое главное – хронологический сбой давал сейчас тот необходимый резерв времени, которого обычно всегда и всем не хватало (занимающимся реальным делом, понятно, а не бездельникам, мучительно избыток времени убивающим). Если по полученным от Арчибальда разведданным Англия планировала нанести первый (который в случае успеха мог оказаться последним и единственным) удар ровно через неделю, десятого сентября, то в запасе у Императорских армии и флота оказывались целых двадцать дополнительных дней, чтобы принять новое вооружение «на сопредельной стороне», в какой-то мере им овладеть, а главное, провести боевое слаживание с коллегами, живущими по другим уставам и воспитанными в совсем иной военной культуре.

А двадцать дней – это на самом деле очень много, если использовать каждую минуту с умом.

Но Фёст, человек своего времени, всё никак не мог душой принять факт, что девяностолетний, как ни крути, союз может быть так цинично разрушен внезапной, не мотивированной хоть каким-то поводом агрессией. Что самая цивилизованная (в глазах большинства либералов) держава может просто так, для собственного удовольствия нанести обезоруживающие удары по городам с миллионным мирным населением, в том числе и по Петрограду с его дворцами и музеями. Это так же нелепо, как вообразить, что русский флот из чистого интереса снёс бы с лица земли Венецию, например. Всё же в этом мире не было Гитлера, «сумасшедшего бухгалтера» Трумэна, даже своего Пол Пота.

Первой мировой войне, например, предшествовали очень долгие и сложные переговоры между будущими противниками, потом объявлялась мобилизация и только после этого – война. Англичане, очевидно, решили взять пример со своих давних клиентов, японцев. Но в далёком 1904 г. внезапное нападение на русский флот хотя бы не несло непосредственной угрозы гражданскому населению Порт-Артура и Владивостока.

Но раз так они решили, пусть будет: «Какою мерою меряете, такой и отмерится вам!» Очень удачно получилось, что для помощи новым союзникам требовались прежде всего войска и техника ПВО, а в Российской Федерации это – подразделения постоянной готовности, обученные действовать быстро, почти на пределе человеческих возможностей, и при этом успевать думать, в широком смысле этого слова. Вдобавок оснащённые оружием немыслимой в другом мире эффективности. Императору Олегу, кстати, понравился их девиз: «Сами не летаем и другим не дадим!» В его мире зенитчики до такого цинизма не додумались.

Ну а психотип командиров ПВО таков, что отчего-то почти каждый обладал определёнными педагогическими способностями. Не зря именно они всегда были в первых рядах направляемых на помощь «братьям по классу» все послевоенные годы – в Корею, Вьетнам, на Кубу, Ближний Восток и в Африку, где приходилось учить коллег (не всегда преодолевших рубеж первобытнообщинного строя) обращению с суперсовременной по тем временам техникой. Ну и самим принимать непосредственное участие, как без этого…

Так что ничего принципиально нового сейчас не происходило, психологических проблем при общении федералов и имперцев не возникало. Да и с той стороны приходили всё же не египетские феллахи и не вьетнамские крестьяне, а военнослужащие российской армии, с тем же языком и воинскими традициями, с общей до самого семнадцатого года историей, только не имеющие генетической, на уровне подсознания памяти о Великой Отечественной войне. А также и записанного в учебниках и наставлениях практического опыта всех случившихся за следующие семьдесят лет на Земле локальных войн и вооружённых конфликтов. Только во Вьетнаме советские ракетчики сбили больше двух с половиной тысяч американских самолётов, а сколько всего по всему миру?

В техническом, а главное – психологическом смысле мышление людей из имперской России пребывало где-то на уровне тридцатых-сороковых годов ХХ века первой реальности. Кое-какие изобретения и общий уровень научной мысли у них совпадали даже с шестидесятыми, но, как уже сказано – всё это при отсутствии стимулирующего воздействия почти целого века войн и политико-экономического противостояния двух систем. Но, ясное дело, непреодолимым барьером такой разрыв не являлся. Умеешь стрелять из архаичного «Дротика», слегка похожего на немецкий «Панцерфауст» – из «Иглы» за час научишься. Или вторым номером при ПТУРСе, который тоже сойдёт для стрельбы по медленным низколетящим самолётам английской гидроавиации.

Тем не менее несколько тысяч молодых офицеров и вольноопределяющихся технических специальностей для освоения «новых образцов вооружения» были отобраны в рекордный срок и направлены в развёрнутый поблизости от входного (со стороны РФ) портала тоннеля учебно-тренировочный лагерь.

Больше всего он походил на расположение запасных полков времён Отечественной войны, где огромное число новопризванных и вернувшихся в строй после госпиталей бойцов в стахановском темпе осваивали новую технику впервые или переобучались. Только, в отличие от тогдашних времён, желания и способности людей по возможности учитывались. А не так, как в военной школе переводчиков – «На первый-второй рассчитайсь! Первая шеренга будет изучать японский, вторая – китайский. На занятия – шагом марш!». И то за полгода обучали совершенно чуждым языкам до вполне приличного уровня.

На железнодорожные станции и полевые аэродромы в радиусе полусотни километров от портала непрерывно прибывали эшелоны и борты с зенитно-ракетными комплексами всех видов – всё, что удавалось собрать по складам, базам хранения, снять непосредственно с боевых дежурств и прямо с заводов, которые неожиданно заработали в три смены, порождая массу слухов среди местных жителей и давно натурализовавшихся и забывших за ненадобностью ремесло шпионов самых захолустных разведок. Везли тяжёлые артсистемы полувековой и более давности, не успевшие пойти в металлолом, ящики и контейнеры «Игл» всех модификаций и ещё более интересных конструкций, по всеобщему разгильдяйству и пофигизму до сих пор не принятых на вооружение.

Эшелоны разгружались, техника своим ходом и местным транспортом доставлялась на специально отведённые места. И тут начиналось самое трудное. Некоторые подразделения прибывали в полном составе, и с ними особых хлопот не было. Они пополнялись боеприпасами и расходным имуществом, к ним прикреплялись «вторым штатом» имперские солдаты и офицеры, после чего получившие новые номера и наименования боевые единицы отправлялись на погрузку в уходящие на ту сторону поезда и автоколонны.

Сложнее было с формированием новых, за счёт вооружения с баз длительного хранения и резервного личного состава взводов, рот и батарей. Тут свеженазначенным командирам и представителям высших штабов приходилось довольно туго. Хорошо хоть командно-матерный язык в обеих армиях практически одинаков, за исключением несущественных, диалектных различий.

Фёст с изрядной долей удивления убеждался, что навыки и традиции русской армии отнюдь не утеряны за годы «развала и шатаний». Достаточно было чётко сформулированных приказов и грамотной «политико-воспитательной работы», чтобы военнослужащие вспомнили, как их деды и даже прадеды в такую вроде бы близкую, особенно с точки зрения Воронцова, Берестина и Левашова, войну за неделю умудрялись формировать с нуля вполне боеспособные дивизии. В том числе и ополченские. Начинать выпуск боевой техники на выгруженных в чистом поле заводах, не смущаясь отсутствием жилья и нечеловечески скудным питанием. Надо – значит надо. Не зря Высоцкий пел: «…Ведь у нас такой народ. Если Родина в опасности, значит – всем идти на фронт!»

Сейчас-то было не в пример легче. И хорошо оборудованные палатки имелись, в том числе и доставленные с той стороны, и с продовольствием никаких проблем. В императорской России его производилось столько, что многие соседи, и из ТАОС, и за Периметром, вообще отказались от собственного сельского хозяйства по причине бессмысленности и нерентабельности в сравнении с российским импортом.

А кроме всего прочего, федералам положили такой оклад содержания в самой твёрдой валюте – русских червонцах и империалах, что от желающих служить и воевать хоть в Антарктиде, хоть в неведомой «параллельной реальности» отбою не было. Тем более что царская Россия всё же намного привлекательнее станции «Восход» с её «семьюдесятью двумя градусами ниже нуля» или миротворчества в республике Чад. Те, кто побывал на той стороне тоннеля, рассказывали удивительные вещи, и число желавших послужить там, а то и перебраться на ПМЖ росло гораздо быстрее, чем количество мечтавших «свалить из Рашки» на обетованный запад. Бойцов и командиров фертильного возраста, пожалуй что, ещё больше окладов привлекала красота и высокие моральные качества тамошних девушек и женщин. И это неудивительно. Если даже здесь русские женщины считаются лучшими в мире, то каковы же они в стране, не знавшей ряда всевозможных геноцидов по классовому признаку (то есть уничтожения цвета нации), ужасных по потерям генофонда Гражданской и Отечественной войн, четырёх «волн эмиграций», голода, коллективизации и пришедшей из Европы «сексуальной революции»!

Фёст на пару с Секондом, направляемые и консультируемые Берестиным и Воронцовым, обеспечивали скоординированную деятельность массы военных, полицейских и административно-хозяйственных структур двух весьма разных по устройству и даже менталитету государственных механизмов. Очень плодотворной неожиданно оказалась идея возвращения к многократно охаянному постсталинской литературой институту военных комиссаров, в новом, естественно, преломлении.

По этой схеме каждый здешний ответственный чин получал такого вот «комиссара» (он же и «военпред») из числа наиболее подготовленных штаб-офицеров Императорской армии и Гвардии. В том числе почти все «пересветы» со своим уникальным образованием и нетривиальным мышлением оказались востребованы для отлаживания невиданного государственного гибрида. А достойные и заслуживающие полного доверия федеральные специалисты, в свою очередь, направлялись «советниками» и «обеспечивающими» на флоты и в округа Империи, получающие «новую технику» вместе с боевыми расчётами и младшими офицерами.

Так могло получиться в СССР, если бы В.И. Ленин отказался от своей идефикс о «полном сломе царской государственной машины», а начал бы полномасштабную конвергенцию царских, советских и чисто коммунистических структур. Вышло бы гораздо проще, бескровнее и эффективнее. Это как с НЭПом. Стоило огород городить, расстреливая людей за припрятанную золотую монету или провезённый в обход «продовольственной диктатуры» мешок муки, если всё равно в двадцать втором году пришлось вернуться к тому же смягчённому варианту капитализма, пусть и при «сохранении за ВКП (б) командных высот».

При нынешней схеме никакой эрфэшный чиновник или генерал даже помыслить не мог, чтобы потребовать «откат» за отгружаемую технику или проделанную работу с радушного, безукоризненно вежливого полковника или надворного советника, осуществляющего «взаимодействие и контроль» от имени своего Императора. Кстати, ко всем сотрудникам МГБ, милиции, Особых отделов, участвующим в проекте, тоже были приставлены «для обмена опытом» коллеги из Отдельного корпуса жандармов, тархановского УОО и недавно созданного специально к данному случаю, по инициативе (явно забавлявшегося) генерала Чекменёва «Приказа тайных дел» – специального ведомства по контролю за всеми службами и людьми, осуществлявшими «Мальтийский крест». Очень действенная методика для пресечения в корне любой коррупции и вообще «нерадения по службе». В сталинское время нечто подобное тоже практиковалось, но там выходило не слишком хорошо, люди-то все были одного замеса, члены одной партии и с одинаковыми, в принципе, жизненными установками. Сговариваться им для совместного нарушения «социалистической законности», «обмана партии» и «буржуазного перерождения» было не в пример легче.

Относительно моментов совпадения и несовпадения менталитетов у Фёста тоже накопилось много интересных наблюдений. Сам-то он всё время существования в двух реальностях общался по преимуществу с людьми своего круга, при этом либо приспосабливаясь к мировосприятию своего аналога, либо прямо его дублируя. Его в этом смысле можно было сравнить с агентурным разведчиком, конгруэнтным, можно сказать, стране пребывания и среде обитания.

А теперь на достаточно ограниченной территории встретились самые обыкновенные люди двух разных Россий, и эффект был почти тот же, что при встрече советских колхозников и американских фермеров в годы первой, хрущёвской «разрядки» на базе совместного увлечения кукурузоводством. Или, что соразмерно, можно вспомнить знаменитую «встречу на Эльбе» наших бойцов с американскими же. Вся разница – язык в лагере под Екатеринбургом использовался общий, а в остальном взаимное недопонимание (но и радость одновременно) было похоже.

Солдаты и офицеры с той и другой стороны прошли инструктаж гораздо более тщательный, чем перед отправкой наших военнослужащих в Афганистан или на Кубу. На Кубу в шестьдесят первом году вообще посылали так, что не только солдаты, а даже и офицеры узнавали, куда и зачем их везут, лишь на середине Атлантики или сходя на бетонку военного аэродрома в каком-нибудь Сьенфуэгосе. Здесь замполиты (то есть замы по воспитательной работе) и там командиры подразделений получили на руки написанную для своих Фёстом, для своих – Секондом (других специалистов, отчётливо понимающих, что именно требуется, не нашлось) и распечатанную массовым тиражом агитационно-справочную брошюру об истории, государственном устройстве, нравах, обычаях, форме одежды, знаках различия и наградах «товарищей по оружию». С приложением «словарика наиболее употребляемых терминов», для каждой из сторон своего.

А недоразумений возникало множество, и серьёзных, и пустяковых на первый взгляд. Очень, например, удивляло федералов отношение в братской армии к табаку и алкоголю. Они там, «по дремучести своей и политической отсталости», не пережили бесконечных кампаний по борьбе с тем и другим, каждая из которых лишь ухудшала ситуацию. В империи, напротив, считали, что пагубны только излишества и злоупотребления, а в разумных пределах и то и другое скорее полезно, и тщательно воспитывали именно культуру потребления. В конце-то концов – каждый ведь сам отвечает за себя и за порученное дело, вот пусть и сообразовывается.

Офицеров РФ веселили (и слегка раздражали) такие, например, строчки из доныне действующего Указа Николая Второго, данного в далёком 1896 году: «Господам офицерам в Собрании разрешается требовать крепкие напитки лишь к обеду и к ужину, причём употребление оных недопустимо в присутствии нижних чинов, хотя бы и услужающих». Хотя самим «нижним чинам» казённая чарка выдавалась: в сухопутных частях раз в день по сто грамм, на флоте – два, в обед восемьдесят, в ужин семьдесят. Сохранялось также командирское поощрение чаркой бойцов «за успехи в боевой и политической подготовке».

В увольнениях посещение «нижними чинами» трактиров и иных распивочных заведений допускалось, но опять же «в меру».

Табачное довольствие рядовым и унтерам тоже полагалось в натуральном виде, по двадцать папирос или 50 грамм резаного табака ежедневно, но непьющие и некурящие могли получать свою норму деньгами, и к демобилизации (если характера хватало) набегали весьма приличные суммы.

Вот и причина для конфликта – «почему им можно, а нам нельзя?», и никакие доводы командиров не действовали, поскольку бравый, подтянутый и весьма здоровый вид имперских солдат сводил к нулям всю основанную на сомнительных теоретических выкладках пропаганду. Да и дисциплина в той армии была куда крепче, и «дедовщина» отсутствовала в принципе, потому что сверхсрочные унтер-офицеры и взводные фельдфебели присутствовали в расположении круглосуточно, имея оклад денежного содержания выше, чем у подпоручиков и поручиков, за счёт выслуги и всяческих доплат. Но и солдаты там, нужно отметить, все три года не имели свободной минуты на всякие глупости, а главное – призывались не в восемнадцать, а в двадцать один год. А это большая разница.

Но всё это, в общем, мелочи, на фоне напряжённой, почти круглосуточной боевой подготовки. Фёст и приданные ему строевые, а не паркетные генералы от артиллерии, ПВО, ВВС и Ракетно-Космических сил плюс целый вице-адмирал, возглавившие «объединённый штаб» из десятка «двухпросветных» офицеров, поставили себе целью отправить к месту назначения полностью боеготовые подразделения, чтобы прямо с колёс – и в бой. И отправляли каждое немедленно, в соответствии с проработанным генштабистами-«пересветами» мобилизационным планом прикрытия угрожаемых районов. Благодаря Арчибальду и собственной разведке все они были хорошо известны.

К исходу десятых суток аврал почти закончился. В параллельную Россию ушли пятьдесят с лишним зенитно-ракетных батарей, оснащённых всем необходимым для «однодневной войны». Из их названий можно было составлять детские буквари – в названиях были использованы, кажется, все буквы русского алфавита, от А и Б – «Антей», «Бук» до Я – «Янтарь», «Яхонт». В названиях «изделий» фантазия конструкторов и заказчиков тоже не имела предела, в ход шли термины метеорологии, географии, ботаники, фортификации, фехтования и так далее и тому подобное. К ним добавилось около сотни установок морского базирования с соответствующими именами и столько же батарей ствольной зенитной артиллерии, калибрами от восьмидесяти пяти миллиметров.

Вся эта ударная мощь, предназначенная для решения не предусмотренной курсом военных академий задачи – «стратегическая внезапность обороны», уже однажды использованной Берестиным в альтернативном сорок первом году, по расчётам, должна была на первом этапе операции уничтожить девяносто процентов британской авиации, а на втором – довершить разгром нанесением ракетных ударов по военно-морским базам «владычицы морей». После чего, угрожая полным уничтожением Лондона и иных, дорогих английскому сердцу и карману объектов, предложить мирные переговоры на условиях не столь жёстких, как давний Версальский, но ставящих крест на «британском величии».

Конечно, можно сказать, что ради этой цели собственная ПВО Российской Федерации раздёргана и почти небоеспособна, за исключением авиации, но Мятлев с Берестиным и Сильвией убедили Президента, что государству в ближайшие месяцы массированная воздушная агрессия не угрожает. Зато, отразив нападение Британии, вся техника и люди быстро вернутся обратно с бесценным боевым опытом. А император Олег в долгу не останется, и Россия получит то, что ей сейчас нужнее всего, – неограниченную ресурсную базу, рынки сбыта, не имеющие аналогов (не только Империю, но и весь тамошний мир, отставший больше чем на полстолетия), а главное – многомиллионную сухопутную армию (а не жалкие украинские, молдавские и латвийские батальоны и роты, что американцы выпрашивают у вассалов для своей иранской операции), способную предостеречь от необдуманных действий хоть США, хоть Китай, и к тому же весьма полезную при решении стоящих на очереди геополитических проблем.

А уже в самом крайнем случае в нашем распоряжении есть окончательные доводы, способные предостеречь господину Ойяму от опрометчивых действий.

– Тогда почему вы не используете эти доводы для перевоспитания короля Георга? – спросил Президент.

– Да оттого, Георгий Адрианович, – ответила ему Сильвия, – что Император не желает больше иметь рядом с собой таких соседей. Натерпелись, говорит, со времён Ивана Грозного. Теперь я сделаю с Британской Империей то, что у вас случилось с Австро-Венгрией. Собственно, Англия, лишённая Шотландии, Ирландии, всех доминионов и зависимых территорий, будет представлять не больше опасности, чем для вашей России – нынешняя Австрия или Словакия…

– Жестоко, – потёр пальцами висок Президент. – Сколько людей погибнет только из-за того, что Олег так непреклонен.

– А вы почитайте тамошние свежие британские газеты, Георгий Адрианович, возможно, и измените свою «гуманистическую» позицию. Помните, как в Библии – «Если найду в этом городе пятьдесят праведников, я пощажу место сие». Это о Содоме и Гоморре. Так там даже десяти праведников не нашлось. Вот и вы, как Господь Бог, попробуйте найти в английской прессе десять статей против войны и в поддержку России…

– Вы всё же проводите грань между ангажированной прессой и простым народом, которому придётся умирать из-за конфликта между политиками.

«Нет, этот человек неисправим, – подумал Берестин. – Он из тех, что готовы оправдывать даже ограбивших его в тёмном переулке гоп-стопников. «А не надо было мне так вызывающе одеваться…»

– Как только овладею творческим наследием Льва Толстого, немедленно этим и займусь, – дерзко ответил он. – А на наших с вами должностях непротивленчество категорически противопоказано. Вы почаще вспоминайте, что думали и чувствовали, когда наши ребята и девушки вас на даче защищали. Вот Олег и не хочет, чтобы подобные коллизии для России повторялись.

Президент поджал губы и отвернулся к окну, открытому в тихий зелёный сквер, отделённый от остальной территории Кремля ажурной чугунной оградой в два человеческих роста.

«Бестактный солдафон. – Президент даже в уме не умел выражаться более конкретно и энергично, только книжными словами. – Как только представится возможность, нужно будет срочно избавляться от вашей компании». Но как бы это могло выглядеть на практике, он пока не представлял даже в первом приближении.

Берестин, похоже, угадал его мысли и едва заметно скривил губы в презрительной усмешке.

«Такой же типаж, как Каверзнев у Олега. Но тот хоть вовремя сообразил, что не тянет, и ушёл на безвредную для страны должность».

Президент взял себя в руки, что для него было нетрудно, так как всерьёз обижаться он тоже не умел. Чем очень походил на Николая Второго. Тот никогда не реагировал бурно и мгновенно, как его августейший родитель, но, выражаясь словами Зощенко – «некоторое хамство затаивал» и в момент, который считал подходящим, непременно его реализовывал. В другой ситуации Берестину недолго бы числиться в заместителях Председателя Ставки, а то и вообще на военной службе. Но сейчас Президент не только был не властен над самоуверенным «царским» генералом, но и сам находился в полной от него зависимости.

– Хорошо, – прервал свою начальственную паузу Президент, – что там у нас вообще получается? Вы действительно считаете, что здесь мы от вооружённого вмешательства в наши дела Америки полностью избавлены?

– Так точно, – прищёлкнул каблуками Мятлев, непривычно выглядевший в новенькой полевой форме, не камуфлированной, а однотонной, цвета «светлое хаки», причём дополненной имперского образца «адриановской» двойной портупеей и тамошним же пистолётом Воеводина в блестящей вишнёвой кобуре. Ему вообще больше нравился мундир Берестина с нашивками ВСЮР. Зеленовато-песочный китель, синие бриджи, надраенные шевровые сапоги с чуть присборенными голенищами. И правильно. Хорошие сапоги не в пример представительнее ботинок, не зря президентский полк именно их до сих пор носит, единственный во всей армии. Форменные же брюки навыпуск для строя Леонид Ефимович с детства считал порнографией.

Нет более отвратного для военного человека зрелища, чем парад в подобном облачении. И сейчас он решил, что, когда всё образуется, непременно вернёт в армию «нормальную» форму, оставив камуфляж исключительно для полевых учений и реальной войны. И только тем, кому положено, запретив его использование любыми нестроевыми службами и ведомствами. А то вспомнился Мятлеву когда-то давно прочитанный фельетон из журнала «Новый сатирикон» за тысяча девятьсот шестнадцатый год под названием «Люди ратные», где анонимный автор издевался над охватившей Россию в Первую мировую войну повальной модой на военизированные одежды и атрибуты.

– Избавлены полностью. И не только по причине, что ваш друг Мишель просто слаб в коленках для масштабной войны с нами, а и потому, что, как объяснил мне компетентный товарищ из наших друзей, не только будущее отбрасывает тень в прошлое, но и параллель в параллель. Если там Россия начнёт громить Англию, а САСШ сохранят к нам благожелательный нейтралитет, то и здесь исторический ингибитор сработает…

«Нахватался и этот, – вновь приходя в раздражение, подумал Президент. – Правильно писал Макиавелли – избавляйся не только от врагов, но и от друзей, что видели тебя в минуту слабости. Когда всё образуется, проще всего будет с Олегом напрямую договариваться. Поверх этих… Прочих».

Но ответил ровно, даже с улыбкой:

– Вы уж меня избавьте, я в этих делах ничего не понимаю, да, признаться, и не стремлюсь. Достаточно, что ты, Леонид, похоже, разобрался… – и бросил короткий колющий взгляд, направленный в Мятлева, но перехваченный и правильно понятый Алексеем и Сильвией. – Меня более приземлённые вещи интересуют. Какие вообще Англия имеет основания и шансы затевать полномасштабную войну с хотя бы и той Россией? Соотношения численности войск, населения, промышленных потенциалов, техническое оснащение и прочее – далеко не в их пользу. Как можно на что-то рассчитывать? Не совсем понимаю…

«Нет, ну совсем уже! – с трудом удержался от внешней реакции Мятлев. – Хотя бы «Записку», что ему Фёст подготовил, внимательно прочёл…»

– Видите ли, Георгий Адрианович, вы всё-таки не военный человек, хоть и Верховный, да и историю войн на вашем юрфаке не очень тщательно преподавали, – старательно демонстрируя приобретённую в викторианской Англии политкорректность, отвечал Берестин. – Это ведь очень разные вещи – теоретические военные потенциалы и практические расклады, если можно так выразиться. На обывательский взгляд и у Японии в четвёртом году против России шансов не было, Финляндии совсем не имело смысла СССР в 1939 г. дразнить и в войну ввязываться. Согласны? А если взять «шестидневную войну» 1967 года…

– Ну, здесь я кое-что знаю. Финляндия явно рассчитывала на помощь Запада. И Германии, и, что достаточно непривычно многим слышать – Англии с Францией, а возможно, и США. При таком раскладе, опираясь на линию Маннергейма и учитывая время года…

– Понимаю, вы считаете, что и Израиль на поддержку Запада в 67-м рассчитывал. Это отнюдь не так. Запад скорее готовился немедленно прекратить эту войну, как в пятьдесят шестом, не позволив ни одной из сторон воспользоваться её плодами. Тогда СССР и США были едины в этом вопросе. Самое же главное, накануне пятого июня ни арабы, ни даже СССР не предполагали такого сокрушительного качественного еврейского перевеса в людском потенциале при подавляющем количественном превосходстве арабской коалиции. Больше ста миллионов арабов против неполных четырёх – евреев. В их победу не верил никто, кроме самого Моше Дайяна и близких к нему генералов.

А параллельные англичане, как вам кажется, должны бы понимать реальные возможности российской армии и её мобилизационный потенциал. Вас подсознательно гипнотизирует опыт Отечественной войны, да и нынешнее реальное положение бывшей Британской Империи. Вы уверены, что англичане, нынешние, вообще ни на какую серьёзную войну не способны. Кроме Фолклендской. Да ведь и вправду, вся нынешняя геополитика исходит из американской военной мощи, а всё прочее НАТО – так, единство цивилизованного мира символизируют, посылая по батальону то в Ирак, то в Афган. Вы считаете ту и эту Великобритании аналогами, за небольшими отличиями. Я верно рассуждаю?

Президент, ожидая какого-то подвоха со стороны «героя двух войн», кивнул, тем не менее. Пока Алексей всё правильно сказал.

– Но здесь-то мы имеем совсем другую ситуацию. И геополитическую и психологическую. Великобритания остаётся одной из сильнейших держав бывшего ТАОС, имеет крупнейший в мире флот, серьёзную авиацию, отнюдь не подорванный событиями нашей с вами истории боевой дух. Плюс весьма приличную «дезинтегрированную территорию», считая Канаду, Австралию, Новую Зеландию. Рассчитывает на пресловутую «атлантическую солидарность», то есть вначале благожелательный нейтралитет европейских стран и САСШ, а там, глядишь, по мере развития событий в «нужную сторону», и их прямую военную поддержку. Плюс – вовлечение в массированную партизанскую войну против нас пресловутого «Чёрного интернационала», организация скоординированной серии мятежей от Гельсингфорса до Кушки. Не совсем безосновательные надежды, я вам доложу.

И самое главное – в их глазах Россия ведь не СССР – победитель в Мировой и нескольких локальных войнах, обладатель до сих пор сокрушительной ядерной мощи. Здешняя Россия для них достаточно рыхлое государственное образование, только-только начавшее консолидироваться в виде новой Империи, пока что – банальная парламентская республика, ещё не избавившаяся от всех присущих ей недостатков. О настоящей национальной консолидации, как в СССР при Сталине перед «той войной», по их мнению, речи тоже пока не идёт. Да они и не верят в подобную «химеру». По их мнению, военные поражения ведут не к консолидации, а к распаду и краху. Как Австро-Венгрию. Все умные люди, генералы и лорды Адмиралтейства знают, что русская армия количественно довольно большая, но ведь всем понятно, что четыре миллиона, рассредоточенные по почти что одной пятой земной суши – на самом деле очень и очень мало.

Технический уровень авиации у нас сопоставим, российский флот неплох, но тоже рассеян по пяти не связанным друг с другом ТВД, а действительно боеспособных частей – четыре гвардейские дивизии да Экспедиционный корпус, занятый миротворческими и просто полицейскими функциями во множестве точек от Владивостока до Эрзерума, в Месопотамии и Северной Африке. Фактически (по их расчётам) Россия в ненамного лучшем положении, чем перед Крымской войной.

В Первой, по-здешнему единственной Мировой войне русская армия, с их точки зрения, воевала без особого блеска, при том, что по мобилизации составила почти 12 млн человек. Воевала на четырёх сухопутных театрах, кроме Брусиловского прорыва ничем не отличилась. На море – и говорить не о чем. Минные постановки и две стычки с «Гебеном» – всё, пожалуй. Одним словом – тот самый «паровой каток», причём весьма тихоходный и плохо управляемый. Думаете, в представлении англичан за девяносто лет что-то изменилось? Едва ли. Это ведь по большому счёту довольно тупая нация, лишённая настоящего воображения. Бухгалтерский расчёт, и только. Вот они и лезут. Вы с их стратегическим планом ознакомились?

– В самых общих чертах, мне и собственных забот хватает, – ответил Президент. – Надеюсь на вас и Императорский Генштаб, – позволил он себе усмехнуться.

– И правильно делаете. К чему умножать сущности? На днях у вас здесь тоже очень интересно станет. А англичане там повторяют вековечную ошибку всех прошлых «завоевателей России», включая и Гитлера. То есть судят по себе. Наполеон разве неправильно рассуждал? Он уничтожает в приграничных боях кадровую русскую армию и берёт столицу. В стране, естественно, паника, разброд и шатания. Он делает царю вполне нормальное с европейской точки зрения мирное предложение. Что остаётся Александру? Сколько-то поторговаться ради приличия и мир принять, причём достаточно пристойный. Немцы и на худший согласились.

Гитлер мыслил по той же схеме: приграничный разгром, взятие Москвы, выход на линию Архангельск – Астрахань и Батуми – Баку. После сдачи Парижа Франция ведь не дёргалась, согласилась продолжить «независимое существование» на оставшейся половине со столицей в Виши. Вот и Сталин подпишет нечто аналогичное, ограничится властью над азиатской Россией, со столицей в Новосибирске, к примеру. Докуда сумеют дойти при этом раскладе японцы – их дело.

Так же сейчас и Англия. Никаких сухопутных побоищ они не планируют. Регулярные точечные удары флота по основным нашим базам, воздушные бомбардировки, морская и континентальная блокада. Прекращение всяких экономических связей России и Европы. Дипломатическое давление. Да вдобавок и козырь в рукаве, твёрдо обещанный Арчибальдом, – активизация «Чёрного интернационала» по всем внутренним фронтам и ближнему зарубежью. А по его мнению, Катранджи способен натравить на Россию более миллиона вполне подготовленных к партизанской войне на уничтожение террористов.

В течение первых же месяцев России станет настолько плохо, что она и сама запросит «Портсмутского мира». Был ведь прецедент! А уж если удастся склонить на свою сторону САСШ, предложив им для начала Чукотку с Камчаткой, плюс, допустим, право «фри трейд» на всём Дальнем Востоке, – чего ещё желать? Очень легко низвести Россию до положения тамошнего Китая и на ближайшую сотню лет обеспечить себе спокойное существование.

– А за эти сто лет неторопливо подчинить себе всю российскую экономику, политику и культуру, – добавил Мятлев, пока что внимательно слушавший Берестина. – У нас это уже началось в девяностом и на днях должно было перейти в заключающую фазу. Я ещё выясню, кого они планировали в твои преемники и кто из Думы готов был проголосовать за превращение России в парламентскую конфедерацию… – в голосе его прозвучали нотки, весьма далёкие от «истинно христианских».

Президента что-то несильно кольнуло в сердце. Он понимал, о чём говорит старый друг, но вся натура, сформированная в высокоинтеллектуальных кругах, протестовала. Если бы его не решили убить, а «поговорили по-хорошему», возможно, сегодня всё было бы иначе. Логичнее и, наверное, правильнее. Сами по себе «европейские ценности» милее его сердцу, чем грубая имперскость Александра Третьего, Сталина и Олега Первого. А теперь и друг Леонид туда же! Едва ли они сработаются.

– Совершенно верно, – поддержал Леонида Берестин.

Всё это время Сильвия сидела, закинув ногу за ногу своим десятилетиями отработанным способом и отстранённо курила длинную и тёмную пахитоску, лишь иногда вскидывая на Президента взгляд, от которого у него возникали совершенно противоположные эмоции – восхищение и страх. Впрочем, царица Тамара вызывала у современников подобные же чувства. Те, у кого вожделение перевешивало, жили только до следующего рассвета.

– Арчибальд им как раз это и обещал: ликвидация самодержавия, каковое есть абсолютный нонсенс в двадцать первом веке, восстановление самой что ни на есть либеральной демократии, правительство из стопроцентных англофилов, и в итоге вместо Российской империи получается нормальный такой доминион… А ещё точнее – десяток доминионов, выкроенных из половины нынешней территории. Остальное разойдётся на псевдогосударства вроде Литвы, Великой Эстляндии, Бухарского эмирата какого-нибудь…

– Странно всё это слышать, – пожал плечами Президент. – Адекватные ведь в большинстве своём люди…

– Напрасно вы так считаете. Во-первых, адекватности в них не больше, чем в имаме Шамиле, который провоевал с Россией тридцать лет и только по дороге в плен, в Калугу, где-то после Ростова прозрел: «Если бы я знал, что Россия такая большая, я никогда бы не стал с ней воевать». А во-вторых – не вмешайся мы, не выведи из строя Арчибальда и не организуй наш союз с Олегом, могло бы у них что-то и получиться. Война бы, конечно, затянулась очень и очень надолго, но если царя (как Павла Первого) ликвидировать, американцев припрячь, да и техникой помочь, осталось бы от матушки-России что-то вроде Великого княжества Ивана Третьего…

– Да, интересно у вас получается, – со странной интонацией начал Президент, но Берестин довольно невежливо его перебил:

– Только не говорите, что нас это не касается и дай нам бог со своими делами управиться. Очень даже касается. Без помощи Олега вам из нынешней ситуации не выпутаться, а если б даже и сумели, вслед за той Россией вплотную бы занялись этой, с вами, без вас – несущественно. Мало вам Горбачёва с Ельциным? Они войны не проигрывали, но раздали даром то, за что можно было бы лет сто безбедно жить, даже нефтью не торгуя. А идеи якобы олбрайтовской «интернационализации российских ресурсов и территорий» никто не отменял.

Удайся им вчерашний мятеж, вместо вас занял бы Кремль «истинный либерал» – хоть неудачник-шахматист, хоть любой из лидеров «Демократического выбора», и через три года наша с вами Держава превратилась бы в аналог Сербии, а скорее – Грузии. Без всякой войны, абсолютно мирным и законным путём. Глядишь, и в Совет Европы бы приняли, каждую из полусотни «русских республик» поодиночке, и в НАТО, оставив русской армии несколько «потешных полков» и лёгкое стрелковое оружие, как немецкому рейхсверу в тысяча девятьсот девятнадцатом. Только своего Гитлера нам пришлось бы подольше ждать, времена не те… И исторический опыт, он не только у нас имеется…

– Интересный всё же человек ваш Президент, – сказал Берестин Мятлеву, когда они вышли на затенённую высокими елями кремлёвскую аллею. – Это, наверное, про него русская присказка: «На колу мочало, начинай сначала». Я думал, ребята ему всё крайне доходчиво изложили, да и вы тоже. Особенно после всего с ним случившегося. Олегу Константиновичу одного покушения и нападения на Берендеевку хватило, чтобы от всякого прекраснодушия избавиться. А ведь тоже поначалу сильно не хотел самодержавие восстанавливать. А ваш прямо как гимназистка, свято верящая, что пятимесячная беременность ещё может как-то «рассосаться».

– Вы гимназистку в пример привели, потому что долго в реликтовой Югороссии прожили? У нас девушки сравнимого возраста в основы акушерства и гинекологии не хуже студентов-медиков посвящены…

– Может, и поэтому. Просто наивность вполне взрослого человека поражает…

Берестин общался с Президентом гораздо меньше Фёста и даже Сильвии, и ему действительно казалась странной смиренность, чтобы не сказать резче, главы государства и Верховного главнокомандующего.

Советских вождей (за исключением Сталина, с которым близко общался почти полгода) он помнил только по кинохроникам и газетным полосам со статьями и докладами. Но те если и отличались собственными странностями, то как раз в противоположную сторону. Всё время ждали от западных руководителей всяких пакостей и непрерывно готовили страну к вражеской агрессии со всех азимутов сразу. Но то было понятно и объяснимо, что и подтвердилось последующими событиями. Как говорил товарищ Сталин: «Слабых бьют». А посмотреть на Президента – его и в школе должны были бить постоянно. Просто так, за то, что сдачи не даёт и не собирается… Впрочем, и школы сейчас не те, могли и не бить.

…Несколькими часами позже Берестин, Сильвия и Чекменёв разговаривали с Императором в Берендеевке, которая так понравилась в прошлый раз Алексею, несмотря на не совсем располагавшую к любованию прелестями среднерусской природы обстановку. Война подступила тогда ближе, чем немцы к Москве в сорок первом. Зато сейчас – всё как положено. И погода, и тишина, и ландшафт. На веранде второго этажа только они четверо, да ещё верный пёс Олега Красс, с которым не так давно только что вступивший в должность Император отсчитывал последние секунды до прихода помощи (то, что она явится в лице и под командой нынешнего Берестина, Олег тогда знать не мог) или готовился к «последнему параду», в котором ни собака, ни человек не собирались пережить друг друга.

Сейчас пёс лежал на краю веранды, положив массивную голову между вытянутых вперёд лап, совершенно спокойный. С его точки зрения, обстановка не внушала опасений.

Вокруг по-особенному, совсем не так, как лиственный, шумел сосновый и еловый лес, и запахи вокруг распространялись головокружительные – хвои, свежей и палой, нагретой солнцем смолы, недалёкой речки с заросшими всевозможными кустарниками и травами берегами…

– …Таким образом, Ваше Величество, – докладывал Чекменёв, а Берестин просто курил, пуская дым вверх через лапы заглядывающих на веранду елей, – мы тут набросали окончательный, точный и подробный план войны, на основании представленных госпожой Берестиной материалов и окончательного подсчёта поступивших на нашу сторону «средств усиления».

– Точный и подробный? – удивился Олег. Он сам был с малолетства полностью военным человеком, да ещё и с врожденными задатками вождя и стратега. – Разве такие бывают?

Здесь пришла пора съязвить Берестину.

– Бывают, Олег Константинович. «Барбаросса», к примеру, был. В сорок первом году. Тогда к исходу первой недели войны аж целый начальник Генштаба Гальдер признал, что «всё идёт по плану, кампания выиграна за 14 дней…». Просто германский Генштаб допустил такие ошибки, которых на первом курсе нашей общевойсковой академии молодые офицеры не делают. Что, в общем, наводит на размышления – самостоятелен ли он был в своих действиях или изображал одну из сторон в плохой компьютерной игре.

По крайней мере, когда я читал в мемуарах генералов и фельдмаршалов, что они «плохо представляли себе предстоящий театр военных действий, состояние дорог и погодные условия в России», просто оторопь брала. Это писали люди, которые всего двадцать три года назад воевали на этой же территории, с этим же противником? Даже сорокапятилетние полковники и генералы успели в Первую мировую поносить минимум лейтенантские погоны. И треть из них если не повоевала как следует на русском фронте, так дошла после Брестского мира до самого Ростова. Как они могли «не представлять себе» то, где провели самые яркие дни своей молодости? Да и кроме того – книжек по географии в школе не читали, фильмов не видели, на киевские и белорусские маневры не ездили в качестве атташе и наблюдателей? Перед началом войны штабных учений на картах не проводили?

Нет, Ваше Величество, тут дело совсем в другом. Пусть Гитлер пообещал им, что Красная армия капитулирует через месяц. Так разве генералы, планирующие операцию, имеют право руководствоваться не лежащими перед ними картами, расчётами сил и средств, своими и противника, метеорологическими особенностями территории противника, а пустой болтовнёй хоть и канцлера, но всего лишь бывшего ефрейтора? Что, никто из них не читал записок наполеоновских соратников? Никогда не поверю…

– А в чём же, по-вашему, дело? – заинтересовался Олег. – В тех книгах о вашей Отечественной войне (третей, кстати, потому что Первая мировая у нас называлась Второй Отечественной) я читал, что СССР был в шаге от поражения и что Гитлер был почти прав, только мелкие детали не сложились: то не вовремя наступление на Москву притормозили и на юг повернули, то распутица раньше времени началась…

– Вам самому не смешно? Всё это оправдания проигравших, причём проигравших с таким треском, как никто никогда не проигрывал с времён Карфагена. Я не буду сейчас показывать на картах, что и как было на самом деле. – Берестин подумал, как бы удивились Император и Чекменёв, скажи он им, что лично руководил ходом этой войны в первые, самые трагические месяцы. Многовато для коллег впечатлений будет. Сказал другое: – Не нужно быть Гальдером или Кейтелем, чтобы сообразить, что взятие Москвы едва ли хоть чем-то облегчило бы немцам жизнь. Москва превратилась бы в удесятерённый Сталинград. Та же зима, те же измотанные до предела войска, надеявшиеся на «тёплые зимние квартиры», а получившие бесконечную мясорубку уличных боёв в громадном городе. Причём резервов у Красной армии в ноябре сорок первого было больше, чем в конце сорок второго, а сама Москва для захватчиков очень плохо подходит одновременно для уличных боёв внутри и создания прочной обороны по периметру. Всех войск, что были тогда у немцев, не хватило бы, чтобы изобразить хоть тонкую нитку по всему внешнему обводу…

– Но ведь, насколько я знаю, немцы рассчитывали как раз на то, что Красная армия будет полностью разгромлена и Сталин капитулирует… – сказал Чекменёв. – В этом аспекте «Барбаросса» имела смысл.

– Повторюсь – кадровые немецкие генералы должны были знать исторические примеры. Случалось ли, чтобы русские правители капитулировали, даже теряя большую часть армии, территории и столицу? Если не считать, конечно, Брестского мира. Так то не российская армия и не российское государство сдалось, а интернациональный кагал за хорошие деньги отворил ворота крепости, которая могла держаться ещё не один год. А оставалось-то до полной победы всего несколько месяцев…

– Кажется, мы немного отвлеклись, хотя тема, безусловно, интересная, и мы к ней непременно вернёмся, – пресёк поток исторических воспоминаний и ассоциаций Олег. – Что вы хотели сказать по существу, Алексей Михайлович?

– Да вот что. По существу, пусть и опираясь на семидесятилетней давности факты: у меня сложилось отчётливое впечатление, что немцы приблизительно с конца сорокового года действовали как бы под гипнозом. Или – по компьютерной программе. Добившись на континенте всего, чего только можно желать, они вдруг решили воевать с СССР, не имея ни малейших шансов в этой войне победить. Помню, в одной из книжек какой-то немецкий офицер смотрит на карту мира и спрашивает у коллег: «Интересно, а фюрер эту карту когда-нибудь видел?»

В том смысле, что на тогдашней немецкой технике без малейшего противодействия противника даже до Урала от границы было доехать технически нереально, а самое интересное начиналось как раз за Уралом. Вот и англичане сейчас все свои планы составили под влиянием такого же примерно гипноза. Исходя из принципов «отрицательной вероятности». Ну а мы, соответственно, просто достаточно грамотно их умопомрачением воспользуемся. Вам приходилось играть в преферанс на хорошие деньги, зная не только прикуп, но и все карты обоих партнёров?

– Нет, – с интересом к продолжению темы, но и с лёгким сожалением ответил Олег.

– Ну а вот мы сейчас в таком как раз положении. Мы знаем абсолютно всё и при этом не станем сразу раздевать противника. Мы будем делать это не торопясь и со вкусом… Ну, вы меня понимаете, – сделал он многозначительное лицо, оригинально совместив в одной фразе сразу две темы, карточную и, так сказать, эротическую…

…Прелесть ситуации, собственно, в чём? Англичане (руководство страны, конечно, которое и вправе решать вопросы войны и мира) получили стопроцентные заверения, что кроме геополитически и экономически безупречного рисунка операции они будут иметь в режиме «онлайн», как у нас некоторые выражаются, все необходимые корректировки её хода. Практические, прошу заметить, не какие-то там никчёмные советы, а реальную, стратегического уровня военную помощь.

Постоянные диверсии, шпионаж и предательство в самых высоких штабах, десанты в ключевых точках в максимально неудобное для нас время, ломающие все наши расчёты внезапные вмешательства до того нейтральных держав, многочисленные мятежи инородцев, по типу польского, парировать которые нам будет нечем…

– Это действительно им было обещано и документально подтверждается? – спросил Император, причём достаточно равнодушно, как бы уточняя очередную, не слишком важную деталь.

– Так точно. Можете ознакомиться. – Берестин откинул крышку большого ноутбука. – Здесь две сотни страниц крайне интересных документов, – сказал он, поворачивая тридцатидюймовый экран к Олегу. – Зафиксировано всё и многое сверх того. Бюрократия неистребима и неисправима. Удивляюсь, как они ещё не отправляют «отношения» на имя любовников своих жён с уведомлением о месте, времени и количестве предполагаемых контактов… Я бы за такое расстреливал…

– За «уведомления»? – оживился Олег.

– Нет, за дурную привычку фиксировать на бумаге или, по-современному, в фейсбуках вещи, могущие стоить головы сотням и тысячам людей… Вот Сталин крайне редко доверял бумаге действительно серьёзные вещи…

– Абсолютный диктатор может себе такое позволить, ему отчитываться перед вышестоящим руководством не приходится, – усмехнулся Чекменёв в стиле Ришелье (киношного – настоящего никто из присутствующих видеть не удостоился), – ни за казённые суммы, ни за результат. А нам – увы…

– Мне ваши документы читать незачем, – ответил Олег. – Есть мой Генштаб, есть вы с Игорем, наконец, – кивнул он в сторону Чекменёва. – Другое интересно. Я вот соображаю – на основании ваших разведданных и при помощи предоставленного союзниками оружия возможно совсем нестандартно войну построить. Чтобы англичанам по гроб жизни впечатлений хватило… – иногда Олег вспоминал свою офицерскую молодость и начинал выражаться несоответственно своему нынешнему положению. – Первый удар наносим отнюдь не смертельный, но весьма шокирующий. Так, чтобы они остались и без ВВС, и без основной части Флота Метрополии. Они ведь практически всю свою боеспособную авиацию решили в первый эшелон поставить?

– Так точно, – ответил Берестин. – Совершенно как немцы в сорок первом. Один авианалёт, и господство в воздухе завоевано. Правда, они думали, что навсегда, а получилось не совсем… – Алексей вспомнил свой вариант утра 22 июня.

– Мы тоже используем все свои, то есть ваши спецсредства для первого ответного удара. Их хватит?

– Так точно. Стратегическая внезапность обороны. Дело знакомое…

Именно эту самую СВО, лично разработанную, Берестин и применил против немцев, когда в своём варианте командовал Западным Особым военным округом.

– Но хотелось бы всё оформить так, чтобы они не поняли нашей действительной мощи. Приняли случившееся за досадную случайность. После чего мы предпринимаем вполне нестандартный шаг. Такого от нас наверняка не ждут ни сами альбионцы, ни бывшие союзнички по ТАОС.

Берестину стало интересно. Он впервые наблюдал здешнего монарха прямо в процессе рождения судьбоносного для мира решения. Вряд ли он излагает сейчас предварительно продуманный текст, специально для них двоих с Сильвией. Ведь перед верным другом и наперсником незачем играть? Да и сам Алексей не та фигура, чтобы для него Император Всероссийский театральные этюды разыгрывал. Значит, действительно, идея к нему только что пришла. Ну-ну… Только вот что он там насчёт «досадной случайности» несёт? Потерять весь воздушный флот вторжения от несуществующего в том мире оружия и не понять этого?

Но промолчал, решил слушать дальше.

– Мира мы с ними в обозримом будущем заключать не будем. Даже если они его тотчас же запросят, под любым предлогом, хотя бы даже сославшись, что имел место досадный эксцесс исполнителя – внезапно сошедшего с ума премьера или главкома ВВС.

– Сошедшего с ума вместе со всем Генштабом, Адмиралтейством и палатой лордов, а после поступления информации о крахе авантюры впавшего в просветление и застрелившегося?

Олег посмотрел на Берестина с уважением.

– Да, такой вариант совсем не исключен. Если король или те, кто короля за ниточки дёргает, решатся на подобный цинизм…

– В нашем мире – сплошь и рядом решаются, – просветил Императора Алексей. – И в данном случае могу почти стопроцентно гарантировать, что так и будет. Ибо знаю, откуда вообще у этой интриги ноги растут.

– Интересно. Потом расскажете…

– Вам моя супруга лучше расскажет, – с показавшейся Олегу странной интонацией сказал Берестин. Впрочем, на воре шапка горит, вот и мерещится всякая чушь. Откуда этому генералу знать, чем он с его супругой не так давно занимался? Если только у них это – не семейный подряд.

– Она весьма близка к британскому высшему свету и достаточно информированна…

– Так почему же она работает на нашей стороне? – не удержался от не совсем уместного вопроса Олег.

– Это давняя и длинная история. Если вы помните, немало французских и немецких аристократов служили вашим предкам. По самым разным причинам. И неплохо служили. Вот и у моей жены свои скелеты в шкафу.

– Хорошо, я обязательно с вами побеседую, миледи, – привстал и изобразил полупоклон Император. – В самое ближайшее время. Но продолжим. После шокирующего весь мир разгрома агрессора мы не идём на мирные переговоры, продолжая гнуть свою линию – только безоговорочная капитуляция. Чем быстрее – тем условия будут мягче. Организуем утечку через известную нам британскую агентуру, какие именно условия могут быть для нас приемлемы. Британия на подобное не согласится ни в коем случае и бросится вперёд «очертя голову», как они говорят. И вот тогда мы переходим к игре в одни ворота.

Пользуясь тем, что враг остался без авиации и без значительной части флота, мы начинаем делать всё то, что они собирались сделать с нами, долго и с особой изощрённостью. Может быть, даже на протяжении нескольких лет… В общем, до капитуляции. Возможно, я ограничусь тем, чем удовлетворились британцы в 1856 году. Лишу их флота, не больше, причём так, чтобы ни территория Метрополии, ни её граждане не понесли серьёзного ущерба.

Тут даже Чекменёв вскинул голову, удивлённый словами сюзерена. А Берестин остался безразлично-спокоен, просто прикурил новую папиросу. Он понял суть императорского замысла. После победы можно будет посадить на трон и в кресло премьера своих людей, и не нужно, чтобы у простых граждан сохранилась ненависть к бомбившим их города и убивавшим детей русским. Англичане всё же не японцы, свой Ковентри помнят лучше, чем те – Хиросиму. Посмотрел вправо, на великолепного пса, слегка двинувшего правым ухом, видимо, уловив какие-то интересные ему нотки в голосе или просто настроении хозяина.

«Жаль, что самые лучшие из них не живут больше пятнадцати лет, – подумал Берестин, сам большой любитель хороших собак. – А заводить потом ещё одного – только душу рвать…»

И вдруг ему пришла в голову мысль – а нельзя ли попробовать и к собакам гомеостат применить? Неужели Сильвия с такой ерундой, как настройка браслета, не справится? Истинные-то аггры, которые всю их аппаратуру придумали, они от людей ещё больше, чем собаки, отличаются…

И следующая мысль, уже поднаторевшего в придворных интригах царедворца: «А ведь если получится, этот же Олег за продление до обозримых пределов жизни своего любимца будет благодарен больше, чем даже за выигранную войну. Вполне свободно…»

Но сказал совсем другое.

– Абсолютно верное решение, Олег Константинович. В принципе, кое-что подобное я и сам предполагал. Для другого, впрочем, случая. Навязать противнику бесконечную войну на истощение, лишить его заморских территорий и взять под жёсткий контроль морские перевозки. Не неся при этом собственных потерь… Ну, в разумных приделах, – поправился он, чтобы соответствовать менталитету собеседника. – А потом согласиться признать всё случившееся не войной, а всего лишь конфликтом. Тогда и мир заключать незачем. Оставить всё «как было», но противника при этом – без штанов.

– Остроумно, – прищёлкнул языком Император. – Но есть и другой вариант. Насколько мне известно, термин «безоговорочная капитуляция» придумал один из двух диктаторов вашего мира, то ли Сталин, то ли Рузвельт, специально для побеждаемой Германии. И каждый, исходя из просмотренной мной литературы, – в своих целях.

– Так точно, Олег Константинович, если исходить из смысла, вами в это понятие вкладываемого. Вообще-то испокон веков, хоть Ветхий Завет возьмите, там эта самая «безоговорочная» сплошь и рядом. Только в куда более мерзкой упаковке. «Я их победил, я убил их пленных, женщин и детей, я сжёг их город…», ну и так далее. Только в те времена вражеского царя или полководца не привозили в полной парадной форме и даже с маршальским жезлом в Карлсхорст, не давали подписать бумаги в пяти экземплярах и не кормили после этого хорошим ужином. Правда, отдельно от победителей…

– А потом всё равно повесили? – странно сощурился Император, успевший пролистать и материалы Нюрнбергского процесса.

– Ну, это как карта легла. Причём, прошу заметить, наши бы его не повесили. Посидел бы, как Паулюс, 10 лет на хорошей подмосковной даче, да и поехал бы домой, доживать, мемуары писать да внуков в истинно прусском духе воспитывать. Это амеры с лаймами настояли. И судья был их, и прокуроры, и даже палач, сержант… Вуд, кажется, который потом верёвки кусками за хорошие деньги продавал… На сувениры. Начальство не препятствовало. Законный бизнес.

Императора передёрнуло. Должны же быть пределы человеческой подлости и алчности!

– Ладно, оставим это на их совести. В конце концов, каждому народу присуща определённая степень низости и дикости. Уточним кое-какие подробности, чтобы мне больше на частности не отвлекаться. Вы совершенно уверены, Алексей Михайлович, что первый шокирующий удар англичан по нашим базам мы отразим? Не получится нового Пёрл-Харбора в трёх экземплярах?

– Абсолютно уверен, Олег Константинович. Опытные люди расчётом сил и средств занимались. У нас, вы знаете, с самого сорок пятого года тоже своего рода национальная паранойя имела место – не допустить повторения сорок первого! Быть готовыми дать отпор любому агрессору и любой коалиции. Любой ценой! Даже ценой гибели всего человечества, причём минимум семикратного… И добились, в общем-то. Только цена высоковата оказалась. Это я к тому, что такие вещи, как отражение «вероломного удара», у нас отработаны и обеспечены лучше, чем правила пожарной тревоги на подводной лодке. В данный момент на вашу сторону переправлено достаточно ЗРК, чтобы дважды уничтожить всё, что у англичан вообще способно подниматься в воздух. А если сильно потребуется – есть чем ударить по всем их флотским базам и соединениям кораблей в море. Знаете, есть у нас штучки, что сразу целое авианосное соединение – фюить! – Берестин сдул с рукава воображаемую пушинку.

– Я предлагаю, Ваше Величество, – сказал Чекменёв, – сегодня же опубликовать к сведению всего мира сообщение – Россия, мол, не против приличной джентльменской потасовки, если Великобритания или любая другая держава имеет настроение помериться силами. Но заранее категорически предупреждает, что правила будут англосаксонские: число раундов не ограничено, бой до победы не «по очкам», а вчистую, и «победитель получает всё».

– Что ж, ничем не хуже, чем «Иду на вы» Святослава, – согласно кивнул головой Олег.