Глава шестая

– Добрый день, господа, – сказал Воронцов, лучезарно улыбаясь, – надеюсь, не помешал? Я, собственно, по другому поводу сюда наведался, но услышал, что у вас здесь как бы «большой сбор», ну и не смог не заглянуть, не представиться…

– А как ты, собственно?.. – начала Сильвия, желая спросить, каким образом Дмитрий попал в Замок, не возбудив мирового континуума. Если бы он воспользовался блок-универсалом или СПВ, она бы получила соответствующий сигнал на свой «портсигар». Да и Арчибальд непременно бы среагировал, не пустил постороннего «без доклада».

Но адмирал её перебил:

– Есть способы, дорогая, есть и порох в пороховницах, и всё прочее.

Воронцов, как известно, был первым из «Братства», по специальному приглашению посетивший Замок, и тот, некоторым образом, был на него настроен. Большинство помещений в предназначенном для людей секторе Дмитрий сам придумал и воплотил в «дерево и камень». Конструируя «Валгаллу», тоже непосредственно взаимодействовал со специально выделенными для этого «интеллектуальными и производственными мощностями». Да и обслуживающие пароход роботы были частью личности всё того же Замка, оттого Дмитрий был, что называется, «первый среди равных» для этой псевдоличности. А может, и просто – «первый» – без всяких оговорок.

И для того чтобы попасть сюда, Воронцову не требовались никакие технические ухищрения. Ещё в самом начале Антон вручил Дмитрию совсем крошечный приборчик, размером с таблетку валидола, который достаточно было приложить за ухо, чтобы из любой точки пространства-времени оказаться в Замке, причём в требуемый момент. Тогда Антон ещё пытался вести с помощью Воронцова отдельную игру, для чего и обеспечил ему возможность экстренной не только связи, но и спасения, если вдруг возникнет непреодолимая собственными силами опасность. Как в белорусских лесах летом сорок первого года, например.

Вот сейчас он этой штучкой и воспользовался. А стоило ему оказаться в пределах замковой территории, место совещания Сильвии с братьями-аналогами как бы само собой нашлось.

– Но это сейчас не имеет никакого значения. Просто имей в виду, что в отношениях с Замком у меня перед всеми остальными есть некие преференции. И раньше были, и впредь, надеюсь…

Фёст с Секондом сразу отметили, что Сильвии его слова очень не понравились. Натура у неё была всем известно какая, и она уже успела настроить себя на то, что Замок действительно переходит под её контроль, по крайней мере – сейчас, а что дальше будет – потом и посмотрим. То, что она таким образом брала реванш за проигрыш Антону, её стимулировало ещё больше. И тут вдруг появляется Воронцов, которого она в своих расчётах совершенно не учитывала и вообще привыкла воспринимать как «личность не от мира сего». Начальник тыла, как он сам иногда любил представляться, не очень при этом скрывая несколько ироничное отношение к собственным словам и к собеседнику, который воспримет это слишком всерьёз. Но безусловно – добрый человек, лишённый амбиций, готовый помогать всем и никогда не претендовавший на первые роли, кроме как на палубе своего парохода.

А он вдруг вон как заговорил! Вроде как указал всем на «заявочный столб», вбитый им раньше прочих и по всем правилам. Мол, играться – играйте, но в случае чего – «посередь грязи долой».

Берестин смотрел на Воронцова молча, в душе, наверное, забавляясь, а Фёст – с явным удовольствием. Союзник, похоже, решил открыто заявить о своей позиции. Могучий союзник, сразу меняющий все расклады. Только Секонд не слишком понимал сути происходящего, ему и своих забот хватало, чтобы ещё и вникать в тонкости отношений и приоритетов внутри «Братства».

Воронцов подсел к столу, негромко позвал Арчибальда. Тот никак не мог его услышать, даже если бы стоял у двери, приложив ухо к замочной скважине. Вернее, нормальный слуга не услышал бы, а этот буквально через мгновение уже возник на пороге. Дмитрий, в принципе, мог бы вообще ничего вслух не произносить, эффект был бы тот же: Замок с первого дня умел реагировать и на мысли, и на зрительные образы, представляемые Воронцовым.

– Мне чистый прибор, сам понимаешь, и бутылочку «Селекта» к кофе… И боржомчика из холодильника.

Некогда весьма загадочный и грозный господин Боулнойз в роли официанта смотрелся тоже вполне адекватно.

– Сию минуту-с. Сделаем! – и исчез со скоростью О. Генриевского поросёнка.

Берестин снова засмеялся. Такое на него сегодня нашло эмоционально-подвижное настроение.

– Вы тут, наверное, непременно проблемы войны и мира обсуждаете? Не возражаете, если и я поучаствую? – осведомился Воронцов, улыбкой ответив на смех Берестина.

Извлёк из кармана совсем недавно спрятанную туда трубку «с огнём», как было принято среди офицеров Российского Императорского флота в начале прошлого века. Несколько потянул – разгорелась. Выпустил клуб медово пахнущего дыма.

– Какие же могут быть возражения? – сделала вид, что удивилась, Сильвия. – Просто мы не думали, что тебе это сейчас интересно, иначе непременно бы пригласили…

– Да пустяки. Так, вспомнилось вдруг прошлое, захотелось стариной тряхнуть, вдохнуть, как говорится, тревожного воздуха большой войны.

– Какой именно? – осведомился Берестин, – То есть где – у нас, или … – Он кивнул в сторону Секонда.

– Ну, какая на нашей стороне сейчас может быть война? Разве что внезапная термоядерная? – пренебрежительно махнул рукой Дмитрий.

– А в той ты каким образом думаешь поучаствовать?

– Ну, я всё ж таки, считай, линейным крейсером командую, – это он имел в виду вооружение «Валгаллы», хоть и уступающей новейшим английским крейсерам и линкорам числом и калибрами своих орудий, но значительно превосходящей их дальнобойностью, меткостью и скорострельностью. Это не считая ракетного вооружения и самонаводящихся торпед с дальностью до десяти миль и скоростью семьдесят узлов.

– Ещё и «Изумруд» у меня есть, так что повоевать найду чем. Хотя эскадренные бои затевать едва ли придётся. Блох ловить поодиночке – долгое и муторное занятие. Хватит с нас и двадцать первого года, тогда я свои нереализованные инстинкты полностью удовлетворил. Я кое-что другое предложить хотел. Нет, в ваши планы я вторгаться не собираюсь, просто показалось интересным кое-какие соображения проверить. Вы ведь Арчибальда обратно в игру вводить пока не собирались?

– Пока – нет. Если ты имеешь в виду – за пределами Замка, – ответила Сильвия.

– Вот и хорошо. А у меня есть на его счёт некоторые планы. И ещё – с Катранджи что думаете делать?

– Я решила, что в Югороссию ему теперь незачем отправляться. У Олега и без того свободного оружия более чем достаточно. Завтра переправим его обратно и на месте решим, что и как должен будет делать он, что мы… Займётся привычной, но более социально-ориентированной деятельностью…

– Не пойдёт, – отрицательно качнул головой Воронцов. – Первоначальный вариант лучше: поедет он в гости к Басманову и о поставках договорится. А я помогу ему получить всё, что нужно, и переправить…

– Но зачем?

– Помните «Конец вечности»? – спросил Дмитрий, обращаясь как бы ко всем сразу.

Сильвия сделала непонимающие глаза. Она такими пустяками предпочитала не интересоваться, хотя за время долгого общения с «братьями» сразу поняла, что речь идёт о книге, а не о чём-то другом.

– Что именно? – осторожно спросил Берестин. Он книгу читал, в отличие от Фёста с Секондом, для которых это была слишком уж глубокая древность, изданная за много лет до их рождения.

– Место, где Харлан говорит: «Ваши расчеты предусматривали мучительную гибель двенадцати человек, а я для МНВ обойдусь перестановкой ящичка с одной полки на другую…»

– Ну, приблизительно помню… – кивнул Алексей.

– Вот и здесь поставленных целей можно достичь с гораздо большим эффектом, чем вы напланировали, и, я бы сказал, с заделом на будущее. Но для этого мне сначала нужно с самим эфенди поговорить.

Он не стал при всех заявлять, что идея Сильвии о прекращении миссии Катранджи-Басманова, переданная ему Фёстом, является и с военной, и с дипломатической точки зрения абсолютно непрофессиональной.

– Он у нас здесь как русский купец Катанов проходит, – уточнил Секонд.

– Непринципиально. Надеюсь, я не задел чьих-то чувств, проявив определённую бесцеремонность? Знаете же, что такое откровенность без церемониала? – говорил Воронцов вполне серьёзно, но с тем особым выражением лица, по которому хорошо знающие его люди легко угадывали, что произнесённое следует расценивать как крайнюю степень иронии, также именуемую и сарказмом.

– Нет, что ты, мы все с удовольствием примем любую помощь. Положение ведь действительно сложное. – Сильвия постаралась, чтобы слова её прозвучали предельно благожелательно. Она на самом деле понимала, что поддержка Дмитрия, решившего сойти со своих «горних высот», будет весьма и весьма полезна. Если она опытнее его, то он, несомненно, изобретательнее, да, пожалуй, и умнее, применительно к предложенным обстоятельствам. И не время сейчас меряться самолюбиями, тем более что её самолюбия Воронцов задеть не мог по определению, ибо они находились в разных плоскостях. Вот если бы она стала навязывать ему своё внимание, а он его демонстративно отверг, тогда да. Но ей хватало здравомыслия с самой первой встречи даже не пытаться испробовать на нём свои чары. Уж в этом вопросе она была специалисткой высшего класса. Только с Фёстом досадный пробой вышел, не учла, что его лично Шульгин тренировал и воспитывал.

– Ну, тогда продолжим работу каждый по своим планам, а мне достаточно будет с ребятами несколькими словами переброситься, а потом Ибрагима повидать…

– Что, даже на обед не останешься? – с милой улыбкой спросила Сильвия.

– Отчего же? С удовольствием. На обед, переходящий в ужин. Пойдёт? На нём заодно окончательно всё согласуем, с учётом предварительных консультаций. Кстати, если не затруднит, для меня хоть полчасика зарезервируй, перед самым ужином, чтобы потом, за общим столом наши позиции выглядели монолитно-едиными.

– …Не думал я, что вы решите лично в дела наши вмешаться, – сказал Фёст, когда они втроём расположились в любимом адмиральском кабинете Воронцова. Здесь братья-аналоги были впервые и с любопытством оглядывали явно избыточное, на их вкус, убранство помещения: модели кораблей, застеклённые книжные шкафы, фотографии в чрезмерно причудливых резных рамках, абордажное холодное оружие и старинные навигационные приборы на стенах и отдельных столиках. Музей, да и только. Слишком пышные ковры на полу, массивные кожаные кресла, титанический письменный стол – под стать шестиметровым потолкам и четырёхметровым стрельчатым окнам, выходящим на сумрачный морской берег.

Первый хозяин оригинала этого кабинета, адмирал Григорович, любил такую вот смесь ампира, барокко и модерна. А Воронцов ничего менять не стал, только подкорректировал кое-что под себя. И погода снаружи была такая же, как в день его первого сюда прихода. Странно было бы Дмитрию видеть всё это в лучах яркого тропического солнца. А вот так – многослойные серо-сизые тучи, то и дело проливающиеся холодным серым дождём, свинцовая, даже на вид холодная вода неспокойного океана, пустынный каменистый пляж… Посвист свежеющего ветра в каминной трубе. В самый раз.

– Не всё же мне на главной базе отсиживаться, решения по чужим рапортам на глобусе принимать. Надо и самому иногда командирскую рекогносцировку проводить, заодно и с настроением войск лично познакомиться. А то ведь «гладко было на бумаге…», – ответил Воронцов опять же на неуловимой грани между серьёзностью и иронией.

– Если не трудно, – посмотрел он на Секонда, – разожги камин. Там всё приготовлено, только спичку поднести. Уютнее будет…

Выдвинул правый верхний ящик стола, достал оттуда коробку сигар.

– Угощайтесь. Настоящие, прямо из тысяча девятьсот шестого года. Сейчас таких не бывает уже. Любил их высокопревосходительство хорошими сигарами побаловаться, приличный запас всегда при себе держал. Ну, ко мне и перешло по наследству. Я их специально отсюда не забираю – когда в Замке оказываюсь, тогда и балую себя. Твой наставник их тоже весьма уважает… – сообщил он Фёсту, вспомнив, как они с Шульгины дымили тут за обстоятельной беседой.

С веселым треском хорошо высушенной (тоже с 1906 года?) бересты начал разгораться камин.

– Ты там только вьюшку не трогай, она как раз под здешние ветры отрегулирована, – предупредил Воронцов Секонда. – Ну, садитесь, поговорим. По пути там из погребца, – указал он на приличных размеров сундучок из дорогих пород дерева, инкрустированный то ли слоновой, то ли моржовой костью, тоже на флотские сюжеты, – чего-нибудь на стол прихвати. Покойный адмирал всё больше херес и марсалу предпочитал. Ну и вы продегустируете, тоже вполне экологичные продукты, и исключительно от «эксклюзивного поставщика».

В погребце, то есть специальном дорожном вместилище именно для напитков и необходимых приборов, оказался и набор серебряных стопок и чарок, по шесть штук примерно сто– и двухсотграммовых. Как эти дозировки именовались по-старорусски, Секонд не помнил.

– Таким вот образом, парни, – сказал Воронцов, отпив треть чарки хереса, ароматного, выдержанного, не меньше чем двадцатиградусного. – Неплохо предки жили, согласны?

Близнецы дружно кивнули. Такое вино именно для хорошего, долгого разговора и предназначено и под определённую погоду, у горящего камина – здесь Дмитрий Сергеевич безусловно прав.

– Значит, сначала о Катранджи. Это у Сильвии экспромт – отменить его вояж за оружием в Югороссию, или она с вами советовалась?

– Экспромт чистой воды. Она на совещании в присутствии Императора мне его как готовое решение выдала. Я возразить попробовал, хотя бы в чисто техническом смысле, но она сказала, что все оргвопросы берёт на себя… – ответил Секонд, поскольку операция с Ибрагимом проходила по его ведомству.

– Ну, если это пока не непонятный нам замысел, то просто ошибка. И не одна. Мы их вовремя и деликатно исправим. А в чём главная из них – догадались? Ну, вот ты, академик, – обратился он непосредственно к Ляхову-второму, – наверняка ведь по военно-экономической статистике двенадцать баллов получил. Что скажешь?

Тот сосредоточился, даже по-школьному наморщил лоб. Воронцов дал ему явную подсказку, а он не мог сообразить, к чему именно она относится.

«Военная экономика, военная экономика… При чём она тут? Оружие ведь Катранджи получает за очень хорошие деньги, и не только деньгами будет расплачиваться. Самой России и Югороссии тем более оно практически ничего не стоит. За исключением накладных расходов. По любому параметру рентабельность – тысячи процентов. Где же тут подвох? А Фёст, кажется, уже догадался, вон, едва с языка рвущееся слово сдерживает… Ну, ему проще – они с Воронцовым современники. Наверняка прецедент вспомнил, какого и Сильвия не учла… Что же это у меня мысленный запор какой-то?»

– Ну ладно, хватит терзаться, – сжалился Воронцов над полковником-генштабистом. – Не бери в голову, с такой проблемой вам действительно сталкиваться, может, и не приходилось. Ты просто вечером спроси у леди Спенсер, наедине и как бы между прочим – что она о ленд-лизе помнит и в чём там была главная проблема.

Секонд хлопнул себя ладонью по лбу от досады.

– Нет, ну действительно, как я не сообразил! При чём тут имперские склады, полные оружия? А как его транспортировать в условиях войны до нужного места?

– Вот именно. Мы хоть миллион стволов со складов в европейской России отпустим, а бойцы, их ждущие, от Касабланки до Калькутты рассредоточены, и все коммуникации под вражеским контролем. Значит, раз согласны, что ваш вариант неприемлем, для Ибрагима всё оставляем по-прежнему, а транспортную проблему я беру на себя. Разберёмся – не впервой. Возражения есть? Возражений нет, – кивнул он, очень похоже сымитировав красноармейца Сухова. – Переходим ко второму вопросу. Дело в том, что Дайяна произвела в своей школе досрочный выпуск. Как бы прапорщиков военного времени. А это значит, что в ближайшее время в ваше распоряжение могут быть представлены сотня с лишним специалистов обоего пола известного вам уровня. Пока что они проходят заключительную шлифовку на «Валгалле». Какие соображения? В смысле – кто именно согласен взять их в своё подчинение? То есть – под какую реальность их затачивать?

После непродолжительных споров сошлись на том, что основная часть пополнения будет направлена всё же в распоряжение Секонда. У него есть уже действующая и хорошо отлаженная структура «Печенегов». Просто один нынешний девичий взвод в новую полноценную роту нужно будет развернуть. Целиком из «валькирий». Ротной хоть Вельяминову поставить, чин позволяет, личные качества – тем более. И все барышни её помнят, рады будут под началом воскресшей подружки служить. Немногочисленных парней сразу возьмёт себе Фёст, подготовить по собственной программе, оформив их пока как личных адъютантов. Многовато, конечно, по его должности, но вопросов задавать всё равно никто не осмелится, особенно если все разом свитой за ним ходить не будут.

– Да о чём тут говорить, всего семнадцать человек. Якобы прикомандированные с той стороны подпоручики, выпускники Тобольского или Уссурийского егерских училищ. Кому какое дело? Вы меня сегодня же на пароход отправьте, я сразу и займусь, – загорелся он, получив возможность, в свою очередь, почувствовать себя на месте Шульгина, обретя внезапно столько «послушников».

– Свободно. Сегодня тут закончим, и после ужина пойдёшь. Вместе со мною. Раньше не стоит, иначе опять начнём путаться во временах, кто из нас сколько где пробыл и какая дата какой соответствует.

– Так есть же компьютер, чтобы за всем этим следить…

– Термометр тоже за температурой следит, однако, если от тифа помирать будешь, вряд ли поможет. Нам даже один лишний парадокс, и то много…

– А я? – спросил Секонд.

– А ты домой вернёшься и сколько потребуется, станешь и мои, и свои функции выполнять, – ответил Фёст. – Не впервой же. Да многого от тебя на моей стороне не потребуется, вовремя переодеваться, появляться, где надо, иногда для важности щёки надувать, как Кисе Воробьянинову. Не беспокойся, напрягаться не придётся, в любом случае Людмила с Яланской за тебя всё что нужно сделают и всё подскажут. В отличие от нас с тобой у них и память и исполнительность абсолютные.

– Ты же завтра хотел и вернуться, – забеспокоился Секонд, – а говоришь так, будто…

– Да я по тому же принципу: идёшь в лес на день – бери хлеба на неделю. Мало какие у них там сбои бывают, в эфирных-то мирах…

С Катранджи они встретились тоже втроём, поскольку на каждом лежала своя часть задачи. Ибрагим, не обращая внимания на мундир – любой слуга может надеть костюм господина, – сразу почувствовал в Воронцове весьма значительное лицо, как минимум не уступающее в статусе Чекменёву, а возможно, в чём-то его и превосходящее. Как прирождённый лидер и владыка полумира, образно выражаясь, он людей сопоставимого со своим круга чувствовал сразу. Отчего и не стал затевать никаких дипломатических и прочих игр, принятых в обществе стадных млекопитающих для выяснения, кто тут «альфа», кто «омега». Тем более рядом присутствовали оба полковника Ляхова, к наличию которых и их «взаимозаменяемости» турок давно привык, считая одним из «законов природы» сопряжённых миров. Однако при этом не удивлялся отсутствию собственного аналога. Понимая, что если бы таковой имелся, «эти гяуры» не преминули бы использовать и его в своих играх.

Сейчас они с Воронцовым просто познакомились, как новые деловые партнёры, и сразу же перешли к делу.

– Я бы хотел услышать, Иван Романович, как вы намерены распорядиться товаром, за которым направляетесь в столь дальнее и рискованное путешествие. Вроде нашего Афанасия Никитина, – спросил Дмитрий.

– Не совсем понял, – осторожно переспросил Катранджи. – Вы в качестве кого меня спрашиваете? Мы вроде как этот вопрос на всех уровнях согласовали.

– Поясняю: я в данном случае выступаю как специалист исключительно в своей, моряцко-торговой области. Кому раздавать стволы собираетесь и в кого из них стрелять – меня совершенно не интересует. А вот как вы намереваетесь доставить его «франко порт» или ещё куда-то?

– Я считал, что если я оплачиваю транспортировку до пунктов выгрузки, то остальное – не моя забота. А сколько таких мест будет – я укажу несколько позже. На суть договорённости это ведь не влияет? – Только тут до него дошло, что собеседник одет в военно-морской адмиральский китель, не торгфлотовский. – Наверное, как раз вы станете обеспечивать перевозку?

Воронцов осуждающе посмотрел на Секонда.

– Вижу, вопрос совершенно не проработан. Вы, Иван Романович, за последнее время должны были понять, что не всё вокруг так просто. Насколько мне известно, никто из нас совсем не рассчитывал попасть вот сюда, – обвёл он рукой окружающий интерьер. – И тем не менее… Так что вопрос транспортировки становится важнейшим. Это же не просто из порта «А» в порт «Б» сто контейнеров дров переправить. Тут ведь и кроме госграниц, которые для вас, как я понимаю, никогда препятствием не были, другие границы имеются…

– Конкретнее можно, Дмитрий Сергеевич? – слегка раздражаясь, спросил Ибрагим, которому велеречивость, исходящая не от араба или старорежимного турка, резала слух.

– Можно. Я буду отвечать за доставку вашего груза к месту назначения, и говорить на эту тему вам следует только со мной. Остальным – кроме господ полковников, конечно, – это будет совсем неинтересно. Договорились?

Катранджи только кивнул, про себя соображая, что такое предупреждение и вообще такой поворот сюжета могут значить.

– Вы, Иван Романович, пожалуйста, очень тщательно подумайте, в каких пунктах лучше выгрузку организовать… Или нет, не так, – перебил сам себя Воронцов. – Вы вот лучше с Вадимом Петровичем на часок-другой уединитесь, возьмите карту и определите, какие шверпункты в будущей войне для нас могут стать особенно важны, с каких плацдармов желательно нанесение самых болезненных для Британии ударов и где одновременно вы можете обеспечить полную безопасность, тайну и быстроту операции. Вот тогда и я свои действия могу начать планировать. Очень может быть, для этого предварительно потребуется захватить ряд удобно расположенных портовых городов и взять под контроль пути сообщения. В общем, думайте…

Эти слова Воронцова привели Катранджи в некоторое замешательство. И совсем не тем вызванным, что какой-то незнакомец (Воронцов был ему, как положено, представлен, но как иначе назвать человека, вторгнувшегося в его жизнь только что и так внезапно, в сравнении с прочими его друзьями, партнёрами и бывшими врагами) указал ему на столь очевидные ошибки. Всерьёз его озаботило то, что он – опытнейший во всякого рода опасных акциях человек – совершенно не задумался о вещах, на которые ему походя указал только что вошедший в дело человек. Это даже ошибками нельзя было назвать, просто какое-то помутнение рассудка, охватившее, нужно заметить, не его одного. Наверняка оно особым образом связано с прочими странными, непонятными и, прямо скажем, пугающими событиями, начавшими происходить в его жизни с незавидным постоянством. Тут же на ум пришли успокаивающие строки Хайяма:

Вроде бы не совсем по сегодняшней теме, но достаточно глубоко и вполне заменяет какую-нибудь суру корана, который Ибрагим знал наизусть, но считал не священной книгой, а, скорее, сборником подходящих на все случаи жизни афоризмов. Тем более что любую суру ничего не стоило, при должной ловкости и гибкости ума, истолковать в каком угодно смысле.

Кого боги хотят наказать, лишают разума, говорили древние. В их случае – то ли боги, то ли иные неведомые силы задались целью всячески сбивать с истинного пути, самого разума вроде бы и не касаясь.

Куда бы он распорядился плыть, стоя на готовом к выходу в море пароходе, доверху забитом ящиками с оружием, уже выписав чек и вдруг сообразив, что не может поручиться за безопасность ни одного из доступных ему портов? Все они наводнены шпионами всех стран и народов, информация о скором прибытии «спецгруза» улетит мгновенно, это вам не Россия. У англичан хватит сил и возможности блокировать подходы и перехватить транспорт в море. А также немцы или французы, в зависимости от того, к чьим зонам влияния та или иная территория относится. А разгружаться на неподготовленный берег – это, знаете ли, не тонну опиума или контрабандного золотого песка с моторной лодки скинуть.

А Чекменёв и Тарханов с Ляховым-вторым тоже ничего ему по этому поводу не сказали. Возможно, тоже думали, что «великий и ужасный Ибрагим» всё знает сам и раз не касается этого немаловажного вопроса, значит, считает несвоевременным его поднимать.

Только внезапно появившийся адмирал неизвестного флота сразу вычленил суть.

Поэтому, оставшись вдвоём с царским флигель-адъютантом, Катранджи первым делом, ещё не приступая к «работе с картой», спросил у Вадима, можно ли отсюда наладить связь с этими вот местами по списку. И тут же начал выписывать нужные номера телефонов из своего карманного блокнота, хранившего столько драгоценнейшей, хорошо зашифрованной информации, что стоил много больше, чем жизни весьма многих лиц из его окружения. Почему и был снабжён хитрой системой самоуничтожения при «несанкционированном доступе».

Арчибальд, стоило только Секонду произнести его имя, появился на пороге меньше чем через минуту. Он стал таким предупредительным и безотказным слугой сразу, как только дезактивировали в нём личность господина Боулнойза. Появлявшийся сразу после вызова, причём, очень возможно, в нескольких местах одновременно, если сразу нескольким людям одновременно требовались вдруг его консультации или услуги. Ничего особенного, кстати. Если для Воронцова было Замком без проблем изготовлено нужное число биороботов, так для собственных нужд чего же стесняться?

Арчибальд умело изображал слугу староанглийского, если ещё конкретнее – викторианского стиля. Внешний аристократизм, превосходящий таковой у хозяев, полная невозмутимость независимо от окружающих обстоятельств, и одновременно предупредительность и высокопрофессиональные навыки во всех областях лакейской профессии.

– Что угодно вашему высокоблагородию? – осведомился он, глядя на Секонда «без лести преданными» глазами. И не поймёшь, издевается робот или настолько вошёл в роль, и для него сейчас Ляхов – действительно заехавший с визитом флигель-адъютант иностранного монарха.

– Угодно организовать сеанс связи с реальностью-два. Там, где ты с «Хантер-клубом» работал. Это возможно?

– Будет исполнено. Должен предупредить, что режим видеоконференции обычным способом для той реальности недоступен. Там отсутствует единая мировая сеть и соответствующие персональные терминалы. По специальному каналу можно обеспечить выход на существующие дальновизорные приёмники…

– А по обычной телефонной?

– Никаких проблем. Прошу пройти в соседнее помещение…

Расположенная рядом комната выглядела так, что сразу было ясно – сделано на скорую руку, под конкретную задачу. Несколько даже демонстративно – обычный стол, даже не письменный, а скорее технический. Металлический каркас, столешница из гетинакса, как водится – с многочисленными следами от горячего паяльника, который второпях клали мимо подставки. На столе три разноцветных телефонных аппарата с дисковым набором, в стиле советских сороковых-пятидесятых годов, и зачем-то немецкий полевой, в потёртом кожаном футляре с плечевым ремнём.

Ближе к правому углу разместилась полевая рация, тоже немецкая, весьма архаичная даже на взгляд Секонда. В его мире прогресс радиотехники ушёл намного дальше. Над передней панелью рации красовалась поцарапанная алюминиевая табличка с предупреждением: «Achtung! Faind hert mit!».

Перед столом с одной стороны стояло деревянное полукресло с дерматиновыми вставками на сиденье и спинке, с другой – два обычных стула, из того же времени. В довершение возле телефонов обнаружилась круглая пепельница синего стекла, средних размеров линованный блокнот и простой карандаш.

– Забавляешься? – спросил Секонд Арчибальда, кивнув на этот филиал Политехнического музея.

– Никак нет. Вы же не сказали, каким видом связи собираетесь пользоваться. Вот, на любой случай. А дизайн… Здесь когда-то господин Воронцов к работе в Отечественную войну готовился, с тех пор матрица и осталась. Сейчас просто активировалась. Желаете – переделаю.

– Интересно. Я и не знал, – заинтересованно огляделся Секонд. – Ладно, это совсем несущественно. Вот, Иван Романович, располагайтесь, звоните, куда вам нужно, а я пока выйду, чтобы вам не мешать.

– Просто звонить? – Катранджи опять выглядел слегка ошарашенным. Такие анахронизмы, даже чисто стилистические, способны выбивать из колеи самые закалённые натуры.

– Ну да. Набираете номер… Как здесь на «межгород» выходить? – спросил Секонд робота.

– Очень просто. Называйте в трубку страну и город, потом крутите диск. И всё…

– Хм! – Катранджи присел на кресло, достал из кармана пачку сигарет. – По любому аппарату можно?

– По любому, – ответил Арчибальд. – Только вы не уточнили, а в какое время звонить будете?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Отсюда можно позвонить в любое время, где уже или ещё имеется телефонная связь…

Прозвучало это вполне буднично, но Ибрагим снова удивился.

– То есть как?

Арчибальд принялся объяснять и залез в такие дебри, что Катранджи махнул рукой, отчаявшись что-то понять. Как это можно – позвонить, скажем, самому себе в юности и сообщить что-то, в корне меняющее жизнь себя же? Оказывается, очень даже можно – назвать, допустим, выигрышный номер в американской национальной лотерее и на десять лет раньше получить свой первый миллион долларов. Можно-то можно, но тогда тот Ибрагим заживёт совершенно другой жизнью, что на положении нынешнего никак не отразится. Ведь на самом деле в его прошлом такого звонка не было? Вот и всё.

– Нет, мне нужно позвонить в тот день, который сейчас идёт на нашей Земле. В то число, месяц и год, когда мы отправились из Москвы в это «путешествие», – Катранджи постепенно обучался ставить правильно техническое задание.

– Звоните. Там сейчас пятое число. А час – в зависимости от пояса.

Оставшись один, Ибрагим, непонятно отчего волнуясь, набрал первый из нужных ему номеров. Ответил один из доверенных советников, которого Катранджи в шутку иногда называл визирем. Поговорили как бы и ни о чём. Хозяин осведомился, какие новости из Лондона, как текущие события отразились на финансовых делах «корпорации», что сообщают резиденты из европейских столиц и из финансово-духовных центров свободных, не входящих в Периметр ТАОС государств и территорий. Приказал к завтрашнему дню составить подробный отчёт о настроениях лидеров крупнейших группировок, входящих в «чёрный интернационал», предпринимают ли они какие-нибудь действия, выходящие за пределы «дозволенных степеней свободы». Все необходимые инструкции он передаст в ближайшее время, а пока следует распорядиться, чтобы все военизированные структуры организации были приведены в состоянии «готовности второй степени». Выражаясь языком, принятым в российской армии, этим объявлялся «угрожаемый период». Следующая, первая степень означала уже «всеобщую мобилизацию» и фактически войну. А с кем – на то отдельный приказ поступит. С мотивацией «по обстановке» и исходя из того, какому именно из множества крыльев «интернационала» он будет адресован.

Возможность этого была чисто гипотетической, настоящую, тотальную войну с ТАОС всерьёз никто и никогда не рассматривал. Это означало бы что-то вроде сразу нескольких «всемирных джихадов», если использовать этот термин – «джихад» – крайне расширительно, отнюдь не только в мусульманском и богословском смысле. Подразумевая под ним неограниченную, не духовную, а самую настоящую, горячую войну «на земле, в небесах и на море» с «неверными», кто бы к этой категории ни был отнесён вождями «интернационала», то есть, в конце концов, лично самим Катранджи. Для троцкистов это могли быть капиталисты и коммунисты других толков, для чёрных – белые, для уйгуров – китайцы, для «мировой деревни» – «мировой город», и вообще для «угнетённых» – все, кто живет не там, не так и хоть чуточку лучше.

«Визирь» был не слишком удивлён смыслом распоряжения, – эфенди виднее – локальные войны, стычки, грабительские набеги и тому подобное на Земле не прекращались никогда, как, допустим, пожары или дорожно-транспортные происшествия, и все причастные к «интернационалу» знали, что «поход к Последнему морю» когда-нибудь будет объявлен, как знают о втором пришествии все христиане.

Его удивило то, что Хозяин говорил так, будто сам находится в каком-то уединённом месте, без всякой связи с миром, и уже давно. Звучало в его голосе что-то такое, настораживающее. Он не постеснялся спросить об этом Ибрагима, вставив в тщательно сконструированный вопрос несколько проверочных слов, по которым можно было выяснить, не находится ли Катранджи в плену и не говорит ли по принуждению, и вообще – не имитирует ли его голос и манеру совсем другой человек. Но ответил Хозяин так, как и следовало, и сам, в свою очередь, перешёл на малоизвестный диалект курдского языка, которым они оба владели в совершенстве. Представить, что кто-нибудь другой (из тех, кто имел хотя бы теоретическую возможность подключиться к этой суперсекретной и весьма защищённой линии) владеет именно этим диалектом, Катранджи воображения не хватало.

– Не задавай мне лишних вопросов, Ансар. Если я что-то делаю, то знаю, зачем. Твоё дело исполнять сказанное. Я сейчас далеко и вернусь, когда сочту нужным. Но к началу следующей недели люди должны быть готовы. Все принадлежащие мне корабли и самолёты, поезда и грузовики в любой точке наших земель должны быть готовы по первой команде отправиться, куда будет нужно. Там, там и там, – он назвал несколько приморских городов Северной Африки и Ближнего Востока, – пакгаузы и склады должны быть готовы принять по несколько сотен тонн генерального груза. Охрану обеспечить такую, будто это золото или… другой товар. В ближайшее время я передам более точные указания.

Второе. Поручи от моего имени председателям советов директоров всех наших компаний и трестов начать перевод деривативов в реальные ценности. Уплату всех долгов и процентов по ценным бумагам принимать только в золотой монете. Отгрузку продукции, за которую получена предоплата, – приостановить. Всем нашим банкам начать массовый сброс европейских и американских ценных бумаг, не считаясь с ценой. Одновременно скупать российские и латиноамериканские…

– Но, эфенди, мы же обрушим рынки…

– Не твоё дело. Впрочем, запомни – мне сейчас не нужна прибыль, мне нужна паника и хаос. Важно, чтобы мои враги потеряли больше, чем я. Ты хорошо понял, Ансар?

Третье… Впрочем, третьего не надо, делай то, что я уже сказал. Перезвоню завтра или на днях. Хорошо, чтобы у тебя было чем меня порадовать. И не забывай, я буду смотреть, как сторонний наблюдатель, умеете ли вы хорошо понимать и высказанное и невысказанное тоже.

После этого Катранджи сделал ещё несколько звонков, в разные страны и на разные континенты. Достаточно значимым фигурам, которые в той или иной мере различными способами контролировали положение дел в своих регионах.

Сейчас он совершенно не был похож на серьёзного, но вполне доступного, лишённого спеси человека, с которым почти каждый мог чувствовать себя на равных. Даже одесские бандиты с Молдаванки. В разговоре с людьми, занимавшими вершины властных или финансовых пирамид в своих сообществах он говорил, как Гитлер со своими генералами в острые моменты, – жёстко, безапелляционно, иногда вплотную приближаясь к границе прямых оскорблений, если собеседник реагировал на его слова не так, как, на его взгляд, следовало.

И имел на это право не только по собственному мнению, но и с точки зрения партнёров, вернее – клиентов. Каждый из них знал, что просто по собственному капризу Катранджи мог разорить любого, чужими руками посадить в тюрьму или сотворить что-нибудь неизмеримо худшее. Приказать убить – это само собой.

И только с последним в списке намеченных на сегодня собеседников Ибрагим собирался разговаривать как с равным. Примерно как с генералом Чекменёвым или самим императором Олегом.

Этот человек был, в своём роде, как бы аналогом Катранджи в «цивилизованном мире». Столь же полновластный, бесконтрольный и никому не известный. Он, конечно, существовал в мире и в обществе, но совершенно в другом качестве. Как и сам Катранджи – очень и очень богатый деловой человек, с обширнейшими связями, но и не более.

Достаточно сказать, что лично Ибрагим встречался с ним лишь однажды, а все остальные годы время от времени говорил по телефону. В случае крайней необходимости, так как большинство вопросов решалось на несколько уровней ниже. Единственное, чему всегда удивлялся Катранджи, – у его партнёра не было совершенно никаких деловых интересов в России. Насколько он знал, а Ибрагим обычно знал всё, что его интересовало.

Даже телефонная связь было организована таким образом, что установить, где в данный момент находится абонент, было «аусгешлёссен», вспомнил вдруг турок подходящее немецкое слово. Сигнал проходил через несколько коммутаторов, зашифровывался и перешифровывался так, что в конце концов просто бесследно исчезал среди миллионов ежесекундно пробегающих по проводам и эфиру сигналов. И несколько попыток весьма способных инженеров отследить эту связь закончились ничем. Точнее – печально для самих связистов.

– Добрый вечер, милая девушка, – сказал он поднявшей трубку обладательнице довольно мелодичного голоса, хотя по внешности она могла быть и отвратительного вида старухой. Катранджи несколько раз встречался с такими случаями. – Если вас не затруднит и мой друг на месте и ничем не занят, попросите его взять трубку. Кто спрашивает? Скажите – Левантиец. Просто левантиец, этого достаточно.

Он знал, что разговор уже записан и запись будет по другой линии передана неизвестно куда, а уже там адресат её прослушает и примет решение. Катранджи очень хотелось, чтобы это решение было правильным. Ибо если сейчас он не договорится с этим человеком, его продуманный план осложнится на порядок. Или его придётся просто выбросить в корзину. Вести войну на два фронта Ибрагим согласился бы только в самом крайнем случае. Даже при поддержке таких могущественных союзников, какие есть у него сейчас.