Глава 19
Одержимый
Вода бежала по крутому распадку, заглушая своим шумом все другие звуки. Русло было усеяно большими камнями, о которые вода разбивалась, образовывая перекаты и водовороты. Лежи камни ближе друг к другу, можно было бы попытаться перейти на другой берег, перепрыгивая с одного на другой, но Хлуднев трезво оценивал свои возможности и понимал, что если сорвется, то уже через несколько секунд течение будет тащить его с разбитой башкой и переломанными костями. А рисковать было никак нельзя, потому что с каждой минутой он все сильнее чувствовал зов источника счастья, до которого он обязан был дойти живым.
Те, кто гонится за ним, думают, что ему понадобится неделя, чтобы достичь того места, куда он так стремится. Дурачье! Да, они подозревали, что источник укрепит его силы, но не думали, что это произойдет так быстро. Хлуднев шел почти сутки, не чувствуя усталости и не испытывая потребности в пище и сне. Шел он даже в темноте, каким-то чудом находя дорогу, и ни разу не оступился на покрытых скользким лишайником камнях. Если так пойдет и дальше, то цели он достигнет уже завтра к вечеру, вчетверо быстрее оптимистических раскладов приисковых лохов. А погоня безнадежно отстала — он знал, где она находится каждую минуту. Стоило закрыть глаза и подумать о них, и преследователи возникали, как на картинке, каждый на том месте, где находился сейчас. Ничего, дайте только добраться до места, думал он, и все вы проклянете момент, когда появились на свет!
Опасаться следовало только двоих. Первым был Бестужев с его проклятым самолетом, а вторым — старикан, невесть откуда появившийся в районе. Хлуднев не понимал, почему он должен бояться именно их, но голос приказал ему держаться от них подальше, пока не настанет момент соединения, великий миг, когда он припадет к источнику. Тогда ему не будет страшен никто. Но почему-то именно этих двоих он не видел, будто они покинули район или укрылись за непроницаемой завесой. Любого другого — пожалуйста, а этих нет. Сосредоточившись, он видел даже поганого мента Сикорского, почему-то оставшегося в поселке, видел директора Незванова, но эти двое оказались недосягаемы.
Больше полугода Хлуднев просидел в тесной камере, лишенный общения с кем-нибудь, кроме тупых охранников, из которых невозможно было вытянуть лишнее слово, и которые до дрожи в коленках боялись его. Он не знал ничего о том, что происходит за высоким забором со спиралью колючей проволоки, окружающим золотоприемную кассу, отчего двор был очень похож на зону. В одном Хлуднев был твердо уверен — район по-прежнему отделен от большого мира невидимой преградой, иначе он давно уже оказался бы в настоящей зоне.
А недавно у него в голове впервые прозвучал голос, и Хлуднев подумал, что сходит с ума. Но потом поразмыслил и решил, что настоящему дурику никогда не придет в голову мысль, что у него едет крыша. В тот же день он понял, что ему выпало счастье стать избранным…
Голос отвечал на любые вопросы, научил видеть происходящее далеко за пределами тюрьмы, знать, где находится тот или иной человек, видеть будущее. Подсказывал решения и поступки. И, главное, рассказал про источник, открыв который Хлуднев обретет такую безграничную мощь, что сможет осуществить самые заветные мечты.
Голос открывал перед ним весь мир, рисовал такие радужные перспективы, что у запертого в тесной каморке без окон Хлуднева сладко замирало сердце. Как наяву, перед ним проносились яркие картины триумфа и мести обидчикам. Чтобы грезы стали реальностью, нужно было всего лишь добраться до источника, путь к которому уже светился перед ним яркой огненной полосой, и выполнить предназначение. Голосу невозможно было не верить. Услышав его, Хлуднев стал следовать указаниям, и вот результат — он на свободе, и скоро, очень скоро все это тупое быдло — красноармейские, узкоглазые и, тем более, старатели, упадут перед ним на колени! А Бестужев, посмевший так обойтись с ним, оба мента — Сикорский и Винокуров, директор прииска и еще несколько человек узнают, что такое настоящие мучения, прежде чем умереть. Для начала он заставит каждого жрать из параши…
О побеге Хлуднев думал давно, с первого дня помещения в камеру, и даже выточил из стальной полосы, оторванной от кровати, длинную острую заточку. Останавливало только то, что бежать было некуда. Единственная мысль, которая приходила ему в голову, — это вернуться на Хатагай-Хаю и, грохнув парочку самых ретивых, вернуть себе власть. Он всерьез обдумывал эту идею, но тут появился голос, и все изменилось. Не надо было больше ничего планировать, голос все решал за него.
Вчера утром, прощупав тайным взглядом окрестности своей тюрьмы и убедившись, что вокруг нет ни одного человека, Хлуднев понял — лучшего момента не будет. Достал из нычки несколько спичек и кусочек чиркала, оторванный от коробка, сбросил на пол заранее распоротый матрас и поджег вату. Когда камера наполнилась дымом, он схватил табурет и стал колотить в дверь, с криком «Пожар! Горю!».
Если бы его караулил профессиональный дубак, то он скорее всего не поддался бы на такое дешевое разводилово. Но это был обычный мужик, которому сунули в руки «наган» и велели стеречь арестованного. Он не знал зоны и не имел понятия о повадках блатных, поэтому поступил именно так, как предполагал Хлуднев. Так, как и должен был поступить лох. Увидев дым и услышав жалобные крики (тут уж Хлуднев постарался), он первым делом открыл камеру и бросился вытаскивать погибающего в огне узника. Хороший был человек, жалостливый! — ухмыльнулся Хлуднев, вытирая лезвие от крови. Через несколько минут он был уже в лесу, который почти вплотную подступал к ограде золотоприемной кассы, а еще через два часа преодолел первый перевал и очутился в большой пологой долине. Идти по ней было легко, но так же легко его могли заметить с воздуха, и Хлуднев свернул под спасительную тень деревьев. Вскоре он почувствовал прилив сил, и голос подсказал — это источник поддерживает его, и чем ближе он будет подходить, тем больше сил будет в него вливаться. Для того, чтобы открыть проход, освободить дорогу живительному источнику, их понадобится много.
Слушая голос, Хлуднев вспоминал свою жизнь и с каждой минутой убеждался, что вся она была подготовкой к великому событию. По сути, он всегда знал, что стоит неизмеримо выше людишек, населяющих этот говенный, протухший мир, и потому с самого детства в грош не ставил такие понятия, как дружба, любовь, нежность. В детском саду для него не было большего удовольствия, чем бить или щипать исподтишка других детей, чтобы потом насладиться их плачем. В школе, если кто-нибудь приходил в новой куртке или пальто, он подкрадывался в гардероб и незаметно вспарывал одежду половинкой лезвия, которую всегда носил с собой. Делал он это вполне осознанно, потому что чужие обиды и страдания доставляли ему наслаждение.
Отца он не знал, а мать тряслась над своим ненаглядным Мишенькой, как клуша, и к восемнадцати годам так надоела ему, что он не мог смотреть на нее без чувства гадливости. Тем более что жили они в однокомнатной квартире, где невозможно было избавится от навязчивой опеки. Во сколько бы Хлуднев ни возвращался домой, хоть под утро, он каждый раз видел в окне около отодвинутой занавески ее силуэт. Пока он поднимался по лестнице, она успевала лечь в постель и сделать вид, что спит. Однажды, придя ночью в плохом настроении, он высказал ей все, что о ней думает, и ушел на кухню. Через несколько минут услышал приглушенный хрип, вернулся в комнату и включил свет. Мать лежала на кровати с посиневшим лицом и, глядя на него умоляющим взглядом, пыталась что-то сказать. Хлуднев сел на диван и завороженно замер, не сводя с нее взгляда. Он не чувствовал ни жалости, ни сострадания. Только любопытство и жадный интерес к смерти. Когда мать затихла, он, не желая оставаться в одной комнате с мертвым телом, спустился к телефону-автомату и вызвал «Скорую». После похорон он ни разу не был на ее могиле…
Наверное, от него исходило что-то такое, потому что в армии «старики» старались не трогать его, обходили стороной. Но все-таки нашелся один придурок, мордатый ефрейтор, избравший мишенью Хлуднева. До рукоприкладства дело не доходило, каждый раз ефрейтора что-то останавливало, но придирки не прекращались, пока Хлудневу это не надоело. Знал бы тот, на кого нарвался, обходил бы десятой дорогой. Произошло все на дивизионном складе ГСМ. Обидчик склонился над подземной емкостью с бензином, промеряя уровень горючего. Хлуднев быстро осмотрелся и, убедившись, что никто их не видит, подкрался к нему сзади. Резкий хлопок ладонями по ушам, оглушивший придурка, и через секунду его тело булькнуло в бензин. Хлуднев спокойно закрыл крышку емкости и несколько дней не мог забыть острое чувство, испытанное им в тот момент. Тело нашли через четыре дня и списали дело на нарушение погибшим техники безопасности. Про Хлуднева никто даже не вспомнил.
Следующий раз был на четвертом курсе института. Хлуднев с приятелем (друзей у него никогда не было) украли у одного из однокурсников паспорт, переклеили фотографию и зарегистрировали по нему общество с ограниченной ответственностью. Нашли лохов, которые под залог векселя крупного банка, мастерски изготовленного ими, отгрузили им вагон пива. Без труда найдя покупателя, за его счет перегнали вагон в соседний город, по демпинговой цене столкнули пиво за наличные, и ООО сразу перестало существовать.
Все было бы нормально, но однажды Хлуднев обнаружил, что подельник нагрел его на этой сделке не меньше, чем на несколько тысяч баксов. Он не стал ни возмущаться, ни высказывать претензии. Просто пригласил приятеля прогуляться, и тело ушло на дно реки, там, где ее глубина, как говорили, достигала пятнадцати метров. Найденный только через месяц труп никто не смог привязать к Хлудневу, но он все равно сел. У одного из облапошенных лохов нашелся крутой дядя, заместитель начальника областного УВД, и следствие по факту мошенничества провели по всем правилам…
Потом были еще трое — один в зоне и двое на севере, куда он попал, скентовавшись с людьми, занимающимися золотом. И все три раза Хлудневу удавалось вывернуться. Гибелью зэка, «случайно» разбившего себе голову, вообще никто не стал заниматься — сактировали и закопали на местном кладбище, потому что никто из родственников не выразил желания забрать тело для захоронения. Двоих охранников, погибших при налете на золотоприемный пункт одной артели, менты пытались повесить на Хлуднева, но им не удалось доказать даже само его участие в ограблении. А взяли тогда немало. Из-за непогоды вертолет целую неделю не мог вылететь за металлом, и его скопилось в кассе больше пятнадцати килограммов…
Правда, менты тогда здорово дуплили его, и одно время Хлудневу казалось, что он не выдержит и расколется. Но в самые отчаянные моменты он вспоминал ни с чем не сравнимое завораживающее чувство, которое охватывало его в момент, когда жизнь покидала убитых им людей, и это придавало ему сил для сопротивления. Менты так ничего от него и не добились…
А голос обещал: все самые счастливые моменты его жизни, сложенные вместе и умноженные в миллион раз, не пойдут ни в какое сравнение с тем, что подарит ему освобожденный источник…
Воспоминания прервала знобкая волна, пробежавшая от кончиков пальцев на ногах до корней волос, всколыхнувшая каждую мышцу. Когда волна схлынула, Хлуднев почувствовал могучую упругость своего обновленного тела и услышал голос, приказавший ему: «Вперед!» Только что он стоял на берегу неширокого, но мощного водного потока, ломая голову, как перебраться через него, готов был тащиться несколько километров вверх по распадку в поисках брода. Ему стало смешно. Напружинив ноги, он без разгона прыгнул на ближайший камень. С него — на другой, на третий, попадая на каждый со снайперской точностью. Ему было наплевать, что камни отделяли друг от друга метра по три-четыре, что вода перехлестывала через них, отчего стертые подошвы старых кроссовок скользили по их поверхности, и он каждую секунду рисковал свалиться в воду.
Оказавшись на другой стороне, он не остановился, не обернулся, чтобы посмотреть на преодоленное препятствие. Огромными прыжками он мчался к цели, ступая по огненной полосе, расстелившейся под его ногами, радостно сознавая, что окажется у источника не к завтрашнему вечеру, как думал еще недавно, а всего через несколько часов. На сопки он взлетал, совершенно не сбив дыхания и не чувствуя ни малейшей усталости, потратив сил не больше, чем при подъеме на третий этаж. Следующую попавшуюся на пути речку Хлуднев почти не заметил, преодолев ее двумя прыжками. Огненная тропа светилась все ярче, указывая на то, что цель совсем близко…
…Удар был так силен, будто он на полном ходу налетел на каменную стену. Хлуднева отбросило назад, и он упал прямо на острые камни, в беспорядке разбросанные на склоне сопки. Только чудом он ничего себе не сломал, лишь сильно оцарапался. Боли не почувствовал — ее затмил отчаянный крик, больше похожий на волчий вой. Вой вырывался из его груди, но кричал не Хлуднев. Кричал тот, кто сидел у него внутри. Могущественный повелитель, обладатель голоса, обещавшего положить к его ногам весь мир, почувствовал гибель источника. Хлуднева вдруг охватило полное опустошение, и он сел прямо на холодный камень. Спешить стало некуда, и он не собирался делать ни шагу дальше.
Но оказалось, что он рано похоронил того, кто гнал его через горы. Голос безжалостно поднял его на ноги и снова погнал вперед. Нужно было успеть застать тех, кто сорвал великий замысел и отомстить им. Поднимаясь в гору, Хлуднев убедился, что часть сил, дарованных ему погибшим источником, осталась при нем, и почувствовал себя готовым к схватке с любым противником. Слегка огорчало, что где-то в горах выпал из кармана револьвер, зато он сумел сохранить заточку и был уверен, что этого будет вполне достаточно.