Глава 8. «Аида»
Бывшему селькору Прохору Карабаеву определенно не везло. Лейтенант не попал в театр – ни в субботу, ни в воскресенье. Отчасти виною был он сам. Именно после поездки сибиряка в Тамбов и Минск события начали разворачиваться столь стремительно, что маленькая группа старшего лейтенанта Сергея Пустельги потеряла счет времени.
Началось все весьма прозаично. Эксперты, на этот раз необыкновенно оперативно, подтвердили, что взрывчатка, разнесшая квартиру на Мещанской, была именно та, что выпускалась в Тамбове – «Кама-3 ОС». Партия этой взрывчатки вместе с сорока взрывателями «СЧН – 14 Э» была выписана по распоряжению товарища Фриневского для нужд батальона ОСНАЗа при Главном Управлении, которым командовал полковник Кривцов.
Пустельга послал Ахилло к полковнику, и тот вернулся с оформленным по всем правилам актом, удостоверявшим, что взрыватели и взрывчатка использованы по назначению. Первым засомневался Прохор. Он долго морщил лоб, а затем положил рядом оба акта: свежий, полковника Кривцова, и тот, что привез из Минска. Получалось нечто странное – диверсионная школа ОСНАЗа, готовившая кадры для всего Союза, не смогла оприходовать сорок взрывателей, а батальон Кривцова, выезжавший в летние лагеря всего на две недели, справился с этим без всяких затруднений. Конечно, все могло быть, особенно в Главном Управлении, но Сергей послал Ахилло к знакомому капитану, который летом выполнял обязанности заместителя начальника сборов.
Михаил вернулся скоро, приведя капитана с собой. Тут уж пришлось удивиться Сергею. Батальон Кривцова действительно проводил занятия по диверсионной подготовке. Они длились три дня – и завершились совершенно неожиданным образом. Палатка, в которой хранились боеприпасы, взлетела на воздух. Часовой, по невероятной случайности, отделался испугом, но капитан, как раз дежуривший в тот день, не преминул составить рапорт и был впоследствии весьма удивлен, отчего о ЧП, редком для ОСНАЗа, даже не вспомнили.
Через час рапорт уже лежал на столе у Сергея. Он был написан на имя Фриневского. Замнаркома читал его: красный карандаш небрежно вывел резолюцию: «В архив»…
…На следующее утро весь Большой Дом гудел. Нарком подписал приказ об отстранении полковника Кривцова от должности. В помощь группе Пустельги были приданы четыре следователя, которые начали раскручивать это невероятное дело. Вскоре Кривцов был арестован, за ним последовал бывший начальник сборов и особист батальона…
За плотно зашторенными окнами давно плавали осенние сумерки, под высоким потолком роились облака сизого дыма, а свет ламп уже начал утомлять глаза.
– Что мы имеем, товарищи? – устало проговорил Пустельга.
На столе лежали свежие протоколы. Последний из них, запись допроса Кривцова, Ахилло еще дочитывал.
– Занятная картинка, – Михаил оторвался от бумаг и почесал подбородок. – Накрутили, славяне…
– Вредительством пахнет, – неодобрительно добавил Прохор. – Раз – и весь боезапас сборов дымом пошел. И хоть бы кто проверил, чего в той палатке было!.. А ведь на Мещанской и взрывчатка та, и взрыватель…
– Верно, – кивнул Пустельга.
– Отец-командир! – Ахилло поднял руку, словно школьник, желающий ответить. – Дозвольте выступить, как адвокату дьявола…
– В каком смысле? – не понял Сергей. Михаил хмыкнул:
– У католиков при канонизации очередного святого обязательно присутствует некто в должности «адвоката дьявола» – для поисков доказательств «против». Очень полезная должность! Так вот, в данном случае…
Улыбка исчезла, Ахилло быстро сложил стопкой несколько листков:
– Факт первый. Полковник Кривцов и бывший начальник сборов – приятели еще по гражданской войне, тот мог просто покрывать дружка. Факт второй: начальник лаборатории экспертизы – тоже давний знакомый Кривцова. Халатность, кумовство – но вредительством и тем более шпионажем не пахнет…
– Ага, – не выдержал Прохор. – А взрыватель?
– Нелогично! Будь кто-либо из них вражеским агентом, он не стал бы прятать концы в воду. Зачем? Умнее затеять громкое расследование, все свалить на стрелочника… А еще лучше обойтись вовсе без взрыва. Составить один ложный акт – и поди проверь…
– Значит?.. – в рассуждениях «адвоката дьявола» была логика.
– Да ничего не значит! – Ахилло в сердцах махнул рукой. – Я вам сейчас выдам сколько угодно версий. Первое – хищение и взрыв организовал кто-то посторонний, не из хозяйства Кривцова. В лагерях всегда крутятся люди, там рыбалка шикарная… Второе – взрыватель похитили в Минске, предварительно списав по акту, а взрыв устроили для отвлечения внимания. Третье – то же проделали в Тамбове…
Карабаев явно страдал – результаты его расследования ставились под сомнение самым беспардонным образом. Впрочем, Ахилло успел заметить и это:
– Прохор! Товарищ лейтенант! Не во грех вам, да и всем нам… Против нас работает группа очень умных и талантливых врагов. У меня, честно говоря, такое впечатление, что этих дураков, и прежде всего Кривцова, нам подкинули! Как и с Корфом…
– А чего – с Корфом?.. – буркнул Прохор. Но, похоже, этот аргумент подействовал.
Сергей растерялся. Все эти дни думалось, что он вышел на верный след, а оказывается, даже его подчиненные готовы оспорить очевидное.
– Товарищи! – не выдержал он. – Давайте не увлекаться. Все ваши версии, Михаил, имели бы право на существование, но у нас есть данные Иностранного отдела. Не в Минске, не в Тамбове, а у нас работает Кадудаль. У нас была уничтожена группа Айзенберга. Получается цепочка! Кривцов связан с начальником сборов и с начальником лаборатории экспертизы. А наверху его покрывает…
– Товарищ Фриневский, – Ахилло невесело усмехнулся. – Сергей, не туда рулим!
Выходило и в самом деле скверно. Товарищ Фриневский был сотрудником ЧК с декабря 17-го… Однако и враг народа Ягода, бывший нарком, был не просто членом партии с дореволюционным стажем, но и родственником самого Якова Михайловича Свердлова!
– Ну, если так… – Ахилло развел руками, как бы соглашаясь с неизбежным. – Кто из этой шайки тянет на Кадудаля? Кривцов? Начальник лаборатории?
Михаил, похоже, вновь вносил вирус сомнения. Но Пустельга уже знал, как ответить на этот вопрос:
– Кадудаль знал о готовящейся акции против Тургула. Он не из Иностранного отдела, потому что в этом случае вся наша заграничная сеть уже сгорела бы. Значит, он узнал о плане похищения генерала на коллегии комиссариата…
Фамилию Пустельга так и не назвал. Может быть, потому, что товарищ Фриневский всегда хорошо относился к нему.
…Два дня Сергей не решался. Он вспоминал язвительные замечания Ахилло, понимая, что тот в чем-то прав. Кадудаль мог узнать об акции против Тургула от секретарши, машинистки, услышать в буфете… Но совпадение было слишком разительным. В конце концов Пустельга заперся в кабинете и написал рапорт на имя народного комиссара. В трех абзацах были оговорки, сомнения – но в четвертом черным по белому стояла фамилия Фриневского. В среду вечером рапорт был уже в приемной Ежова.
Утром в четверг настроение было нерабочим. Дело о взрыве было передано следственному отделу. А вот что делать дальше, Пустельга не очень представлял.
Положение спас Ахилло, предложивший устроить лейтенанту Карабаеву экзамен по роману Виктора Гюго. В суматохе последних дней Сергей успел забыть о собственном приказе, но охотно ухватился за эту идею. Напротив, Прохору подобная мысль явно не пришлась по душе. Похоже, литературные штудии не увлекали молодого сотрудника.
Сергей усадил всех за стол, поудобнее устроился сам и, наставительно взглянув на Прохора, начал:
– Итак, обменяемся соображениями. Товарищ лейтенант, вы прочитали роман?
В глубине души Пустельга ощущал нечто, похожее на угрызение совести. Сам он даже не заглянул в бессмертное творение Виктора Гюго, да и, честно говоря, не очень верил в подобные психологические эксперименты.
– Ну, прочитал… Так точно… – тяжело вздохнул сибиряк.
– И что скажете?
– Ну… Виктор Гюго – прогрессивный французский писатель прошлого века. Боролся с этой… реакцией, но недооценивал роль классовой борьбы…
– В самую точку, товарищ лейтенант, – ввернул Ахилло. – Ой, недооценивал!
– Михаил! – строго произнес Пустельга. Ахилло смолк.
– Был политическим эмигрантом… Роман «93 год» написал, борясь с монархистами в период так называемой Третьей Республики…
Сергей представил, как усидчивый Прохор конспектирует предисловие к роману. Зрелище выходило мрачным.
– В романе «93 год» речь идет о событиях французской буржуазной революции…
– Великой французской… – вновь не сдержался Ахилло.
– Товарищ старший лейтенант! – голос Карабаева внезапно окреп. – Наш вождь и учитель товарищ Сталин пишет, что французская революция в силу ее буржуазной сущности не может называться великой. Великой является только одна революция – Великая Октябрьская социалистическая…
Ай да Прохор! Пустельга был рад, что излишне нахальный орденоносец получил подобный щелчок. Карабаев же, разгромив оппонента идеологически, вновь вздохнул и продолжил:
– В романе говорится о борьбе с местной контрой. Начинается все с отплытия шпионского корабля под названием…
– Стоп! – перспектива выслушивать содержание книги в пересказе бывшего селькора не вдохновляла. – Прохор, мы же не на уроке! Вот Лантенак… Что вы о нем скажете?
Карабаев на миг замялся, а затем проговорил четко и без заминки:
– Лантенак не имеет возраста. Лантенак – чужой. Лантенак призывает англичан. Лантенак – это иноземное вторжение. Лантенак – враг родины. Наш поединок может кончиться лишь его или моей смертью…
– «Запомни, Говэн, эти слова», – негромко добавил Ахилло, и тут только Сергей сообразил, что Карабаев дословно цитирует текст романа. На память лейтенанту жаловаться не приходилось.
– Вот! – обрадовано воскликнул Пустельга, сожалея, что сам не перечитал книгу. – Как вы думаете, почему глава «Вандеи» назвал себя Лантенаком?
– Да не понял я! – покачал головой Прохор. – Ведь чего получается, товарищ старший лейтенант? Ну будь я, к примеру, контрой и надо мне выбрать кличку. Так я подобрал бы мужика правильного, героического…
– В точку, Прохор! – подхватил Ахилло, но после предостерегающего жеста Пустельги послушно умолк.
– Лантенак… Он ведь этот… отрицательный персонаж, так? – приободренный Карабаев немного оживился. – Чего товарищ Гюго пишет? Лантенак женщин расстреливает, детей сжигает… А чем кончилось? Племянник вместо него под высшую меру пошел, а он и не отказался, будто не сам согрешил! Не, не хотелось бы мне Лантенаком называться, будь я даже самая контра!..
Пустельга удивился – он не ждал от Прохора подобных рассуждений. Зато Ахилло был с ним вполне согласен:
– Правильно, товарищ лейтенант! Ведь если верить донесениям Тургула, участники «Вандеи» носят клички, взятые из реальной истории. И только руководитель – почему-то имя литературного персонажа, вдобавок, весьма неприятного. Да нас просто дразнят!
– Издеваются, сволочи! – согласился сибиряк. – Еще бы Красными Шапочками назвались!
Сделав такое умозаключение, лейтенант вновь нахмурился.
– Но ведь «Вандея» существует, – неуверенно возразил Пустельга. – Существует – и действует!
– Существует какая-то очень активная нелегальная группа, – кивнул Ахилло. – Которая прекрасно проводит операцию прикрытия…
– «Вандея» существует, – повторил Сергей. Скепсис Михаила-Микаэля начинал его раздражать. – Существуют Лантенак, Фротто, Кадудаль. Будем исходить из этого. Будем искать…
– Пятилетку – в четыре года, – пробормотал Ахилло, но Сергей сделал вид, что не расслышал.
Совещание явно застопорилось. Пустельга уже хотел было перевести разговор на неуловимую группу Фротто, как вдруг негромко звякнул телефон. Сергей поднял трубку:
– Пустельга слушает!
– Сергей Павлович, это вы?
Голос был женский. От неожиданности Сергей даже привстал:
– Да, это я. А кто…
– Сергей Павлович, это Вера. Вера Лапина. Я хотела… Хотела поблагодарить вас. Вы… Спасибо вам! Я… Извините, у меня нет нужных слов… Я…
…В трубке давно гудел отбой в трубке, но Пустельга медлил, все еще сжимая ее в руке.
– …Нет, все в порядке…
Кажется, Ахилло о чем-то спрашивал, но Пустельга даже не расслышал. Он, наконец, повесил трубку и понял, что рабочее настроение сгинуло окончательно. Надо сначала разобраться с нелепым звонком…
– Товарищ лейтенант, вы… Вам, кажется, надо было в следственный отдел.
Карабаев обиженно засопел:
– Не надо мне в следственный отдел, я и так выйду…
Вот черт! Не хватало еще, чтобы парень обиделся. Но не мог же Сергей посвящать лейтенанта в эту историю!
– Что? Волков? – резко бросил Михаил, когда за обиженным сибиряком закрылась дверь. Пустельга помотал головой, не зная с чего начать.
– Нет… Михаил, извините меня. Я задам дурацкий вопрос…
– Ну, дурацкий вопрос – это не страшно, – Ахилло, похоже, немного успокоился.
– Когда вы передавали документы Лапиной, вы случайно не упомянули мою фамилию? Может, обмолвились?..
Ахилло ответил не сразу. Сергей вдруг сообразил, что задавать такой вопрос опытному работнику Главного Управления, на счету у которого несколько лично проведенных операций, по меньшей мере бестактно.
– Товарищ старший лейтенант, я передал документы гражданке Лапиной на следующий день после нашего разговора. Мы встретились в ее гримуборной, в театре. Посторонних при встрече не было. То, что я работаю в органах, гражданка Лапина, естественно, не знает. Я передал ей документы и настоятельно посоветовал никогда больше об этой истории не вспоминать. Ни вашей, ни какой-либо иной фамилии я не называл. Могу описать встречу по минутам…
Ну вот, и этот обиделся. Но ведь актриса откуда-то узнала о нем!
– Михаил, я же вам говорил, что вопрос будет дурацким! Не обижайтесь. Скверная это история…
Ахилло вопросительно посмотрел на него, но Пустельга не стал ничего пояснять. На душе было мерзко. Этого звонка не должно было быть! А если он все-таки случился, значит, начиналась какая-то игра, в которую Сергею играть очень не хотелось…
Настроение было испорчено, причем надолго. Следующий день не прибавил оптимизма. Сергея вызвали к наркому.
У Ежова он застал нескольких начальников отделов и двух заместителей, включая товарища Фриневского. Нарком вяло поблагодарил Пустельгу за проведенное расследование и умолк, не сказав больше ни слова. Зато говорили другие. Как и ожидалось, арест и отстранение ряда опытных сотрудников не добавили Сергею популярности. От Пустельги требовали прямых доказательств, что кто-то из арестованных – агент «Вандеи». Сергей вновь услышал знакомые слова о машинистке, секретарше или курьере – в предательство кого-либо из опытных работников никто верить не хотел.
Фриневский не проронил ни слова и просидел все совещание отвернувшись. Сергей понял, что тот уже знаком с его рапортом…
А между тем в Столице продолжали происходить странные события. Еще одна группа подозреваемых сумела уйти из-под ареста. За одним из них следили, но беглец сумел уйти буквально из-под носа. Не лучшими были новости из Франции. Иностранный отдел информировал, что в парижских газетах продолжают появляться публикации о репрессиях в СССР, причем авторы располагают самой достоверной и подробной информацией. Особенно опасной была статья, где освещались подробности процесса над Каменевым и Зиновьевым. По непроверенным данным, готовилась к печати книга, в которой ожидалось нечто еще более опасное.
В довершение всего от Пустельги потребовали отчета о поимке Корфа. Таинственный беглец был, по общему мнению, главным организатором взрыва на Мещанской…
С совещания Пустельга вернулся взмокший. Дело не ладилось. Сергей сел за составление запроса в Ленинградское управление по поводу подозрительных аварий на заводах, отправил Ахилло разбираться с бежавшими инженерами и зашел в Иностранный отдел, но ничего нового узнать не удалось. Заместитель начальника, высокий седой альбинос с совершенно русским именем-отчеством Василий Ксенофонтович, угостил Пустельгу чаем и долго уверял старшего лейтенанта, что все необходимое делается. Двое опытных работников посланы в Португалию, чтобы найти исчезнувшего Тургула, еще один командирован в Харбин. Увы, результатов пока нет…
Ахилло вернулся к вечеру и на расспросы только махнул рукой. Дело оказалось хуже, чем выглядело в сводках. Будущие жертвы были осведомлены не только об аресте, но знали даже его сроки. Им удалось уничтожить все документы, попрощаться со знакомыми и даже забрать кое-что из вещей. Почти всех забирала машина – большое черное авто без номеров. Однако ни сотрудники НКВД, ни автоинспекция ничего не смогли узнать о таинственного автомобиле.
Тот, кто бежал из-под слежки, молодой сотрудник конструкторского бюро недавно арестованного Туполева, вовсе не бежал. Он просто вошел в подъезд и сгинул. Ни на крыше, ни в других подъездах, ни на улице обнаружить беглеца не удалось.
Выходило нечто странное. За это время исчезло несколько десятков человек, и никто их них не был найден, более того, не объявился за границей, куда они все, якобы, были переправлены. Выходит, их действительно прятали? Но где? В исчезнувшем Доме полярников? Сергей не выдержал и направил Карабаева в экономический отдел, где в свое время расследовали дикую историю с пропавшим домом, но лейтенанта вновь не подпустили к делу, более того, посоветовали не заниматься Домом полярников, а лучше вообще выкинуть его из головы…
Это было уже чересчур. Пустельга швырнул на стол очередную папку с документами и потянулся к лежавшей на столе пачке «Казбека», оставленной Михаилом. Пальцы сжали папиросу, но он все же сдержался и аккуратно положил ее на место. Курево не поможет. Просто он не справляется. И точка!
Пустельга подождал, пока его сотрудники займут привычные места за столом, и нерешительно начал:
– Товарищи, я хотел вам сказать… В общем, не получается у меня! Как посоветуете: может, написать рапорт?
– Прекратите, Сергей, – поморщился Ахилло. – Не справляетесь! Мы, между прочим, тоже не справляемся! И покойный Айзенберг…
– И весь наркомат, – добавил Прохор. – Так чего, всем нам в библиотекари идти?
Странная фраза лейтенанта Карабаева могла объясняться только впечатлением, оставленным чтением романа Виктора Гюго…
– «Вандею» разрабатывают не один месяц, – продолжал Ахилло. – Тут нужен не только ум, но и крепкие нервы. Вы же занимались резидентурой, Сергей! Вспомните: вы посылаете агента и ждете. Неделю, месяц, полгода…
– Это другое дело, – покачал головой Пустельга. – Вражеская банда орудует прямо под боком, а мы… А я… как слепой!
– И ничего вы не слепой, Сергей Павлович, – рассудительно заметил Прохор. – Это вы от усталости. По себе знаю. Как переработаюсь, все кажется, что обратно в участковые пора.
– Пусть вас успокоит одно соображение, – хмыкнул Михаил. – Если вас сменят, то на ваше место могут назначить человека из «Вандеи». Так что в любом случае лучше остаться…
Шутка была невеселой, да и шутил ли Ахилло?
– Встряхнуться надо, – продолжал Карабаев. – Я сегодня в театральную кассу зашел. Насчет Большого…
– Взяли, Прохор? – оживился Сергей. Приятно было подумать о чем-нибудь, не имеющем отношения к службе – особенно о театре.
– Ага, три билета, на воскресенье. Опера.
– А на что? – заинтересовался Ахилло. – Что-нибудь новое?
– Опера… – Карабаев замялся. – Прогрессивного итальянского композитора Джузеппе Верди. Посвящена национально-освободительной борьбе народов Африки против древнеегипетской агрессии…
– На «Аиду»? – огорчился Михаил. – Ну, Прохор! Ну хоть бы со мной посоветовались!
– А в чем дело? – удивился Пустельга. – Вам «Аида» не по вкусу?
– Да по вкусу мне «Аида»! Сергей, это очень старый спектакль. Декорации разваливаются, поет второй состав, а то и третий. Мы же Большой даже не почувствуем!
– И очень даже почувствуем, – упрямо возразил Прохор. – Я справки навел. В этом третьем составе поют выпускники этой, как его… Ну, где учат…
– Консерватории, – подсказал Сергей.
– Точно. У них голоса – не хуже, чем у прочих, просто их не пускают никуда. Давят молодежь!..
Да, лейтенант Карабаев явно был человеком дотошным! Даже Ахилло больше не возражал. Пустельга же, ни разу не слушавший «Аиду» в Большом, и вовсе не смущался старыми декорациями. Он вспомнил Ташкент, редкие гастроли третьеразрядных исполнителей, жалкую самодеятельность… «Аида» в Большом по сравнению с этим казалась чем-то недостижимым.
…Конец недели оказался неожиданно спокойным. Пустельгу никто не торопил, более того, его вновь пригласил Ежов и намекнул, что спешка в подобном деле едва ли необходима. Нарком обещал помощь – какая только потребуется.
…Перемена тона была разительна. Не иначе, кто-то всесильный заставил нетерпеливое начальство оставить в покое руководителя группы «Вандея».
В субботу перед самым окончанием рабочего дня Пустельгу вызвали в хозяйственное управление, сообщив, что ордер на квартиру он сможет получить в следующий вторник. Новость сразу же подняла настроение. Получить квартиру в его возрасте и звании, да еще, после неполного месяца службы в Столице!
Про квартиру он решил пока никому не говорить, чтобы сразу же пригласить своих сотрудников на новоселье. В общем, к воскресенью Сергей чувствовал себя и вовсе неплохо.
В отличие от мхатовской премьеры, «Аида» не вызвала наплыва зрителей. В основном сюда пришли те, кого случайно занесло в Столицу: командировочные, иногородние студенты, мелкая провинциальная интеллигенция. Вызолоченные, отделанные бархатом ложи были пусты, народ теснился на галерке, где билеты подешевле; первые ряды были также почти свободны. Сергея, впрочем, это не смутило: Большой оставался Большим.
В зале начал медленно гаснуть свет, из оркестровой ямы неслись звуки настраиваемых инструментов, когда Ахилло, уже несколько минут оглядывавший зал в поисках знакомых, внезапно хмыкнул:
– Отец-командир, взгляните! Ложа справа…
Сергей обернулся. Темнота уже окутывала зал, но он успел заметить бледное знакомое лицо, руку, лежавшую на барьере… Человек казался призраком, медленно исчезающим в подступавшей тьме.
– Бертяев! – Пустельга даже привстал. – Не может быть!
– Почему – не может? – удивился Михаил. – Он обожает «Аиду». Ни одной постановки не пропускает… Эге, да он не один!..
Любопытствовать не было времени – оркестр заиграл увертюру, тонко запели скрипки, огромный занавес, украшенный золотыми гербами Союза, медленно пополз вверх…
Пели, вопреки всем опасениям, неплохо. Дотошный Карабаев в очередной раз оказался прав: исполнители были молоды и красивы, ничуть не напоминая тучных старцев и старух, изображающих на сцене пылких влюбленных. Впрочем, сравнивать Пустельге было почти что не с чем. Он лишь однажды слушал «Аиду» в Харькове, где гастролировала какая-то провинциальная труппа. О бывшем селькоре не приходилось и говорить. Прохор слушал серьезно, чуть нахмурясь, словно присутствовал на важном допросе.
Ударил фанфарный марш. Сергей, всегда испытывавший волнение от громкого, надмирного голоса труб, откинулся на спинку кресла и тут его взгляд скользнул вправо, в сторону бертяевской ложи. Он вновь увидел драматурга. Тот сидел, возвышаясь над невысоким креслом, красивое лицо по-прежнему казалось бесстрастным и спокойным… Впрочем, Сергея удивило нечто иное. Ахилло не ошибся: Афанасий Михайлович пришел на спектакль не один…
…Она была все в том же темном платье, и лицо ее казалось таким же невозмутимым и холодным… Пустельга поспешил отвернуться. Наверное, та, которую он встретил на мхатовской премьере, тоже была любительницей «Аиды».
В антракте Ахилло принялся допрашивать Прохора по поводу классовой сущности музыки Верди. Карабаев с самым серьезным видом осудил мелкобуржуазную ограниченность великого драматурга, игнорировавшего пролетарский мелос и передавшего «Аиду» для исполнения в момент открытия Суэцкого канала, очередной затеи мирового империализма. Пустельге внезапно почудилось, что его подчиненные просто подшучивают – и вовсе не друг на другом…
Внезапно в фойе прямо перед ними появилась знакомая высокая фигура. Бертяев медленно шел по проходу, опираясь на массивную трость. А рядом с ним…
– Ага! – удовлетворенно заметил Ахилло. – Желаете познакомиться, товарищи? – и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед.
– Микаэль, вы? – на бесстрастном лице Бертяева внезапно появилась улыбка.
– Так и знал, что вас встречу! – Ахилло заговорщицки усмехнулся. – Вы же вроде старосты в клубе поклонников «Аиды»!.. Афанасий Михайлович, это мои коллеги…
Последовало представление. Каждый был удостоен короткой улыбки и крепкого рукопожатия. Затем Бертяев обернулся:
– Товарищи, прошу знакомиться. Артамонова Виктория Николаевна…
Ахилло шаркнул ногой, словно старосветский жуир прошлого века и внезапно, к крайнему смущению Сергея, приложился к ручке. Впрочем, Виктория Николаевна вовсе не была смущена. Снова улыбка, и вот ее рука протянулась к Пустельге.
– С-сергей… – он вновь почувствовал себя не в своей тарелке.
– Лейтенант Карабаев! – Прохор, став по стойке «смирно», щелкнул каблуками. Пустельга мысленно обозвал себя растяпой. Даже представиться как следует не сумел!..
– Сергей Павлович, вы, если не ошибаюсь, командир Микаэля?
Этого вопроса Пустельга не ожидал. Выходит, Бертяев знает о нем, ведь своего имени-отчества Сергей не называл!
– Когда Микаэль узнал, что у него будет новый командир, то собирался проситься обратно в театр…
Виктория Николаевна с улыбкой переводила взгляд с довольного Ахилло на растерянного Пустельгу. Сергей вздохнул: с ним шутили. Надо отвечать.
– Ну, Афанасий Михайлович… Виктория Николаевна… Старший лейтенант Ахилло преувеличивает. Я, конечно, суров, зато – справедлив. Сорок минут физзарядки, чистка сапог непосредственному начальству…
Казарменный непритязательный юмор был воспринят благосклонно. Сергей представил, как выглядит со стороны: провинциальный бурбон, которому по нелепой случайности выпало командовать рафинированным душкой Микаэлем…
– Никогда не любил физзарядку, – покачал головой Бертяев. – Вы, Сергей Павлович, не глумитесь особо над Микаэлем. Он – натура тонкая, ранимая…
«Ранимая натура» Микаэль-Михаил испустил томный вздох.
– Хорошо, – Пустельга мобилизовал все свое чувство юмора. – Но вы же понимаете, товарищи, служба – она порядка требует. Так сказать, хоть безобразно, зато единообразно.
Снова улыбки. Сергей покрылся потом. Он знал, как допрашивать интеллигентов, как вербовать. Но вести легкую беседу…
– Я… Мы с Михаилом были на премьере «Кутаиса». Мне… Нам очень понравилось.
– Вот как? – брови Бертяева взметнулись вверх. – Это очень серьезное признание, Сергей Павлович! Ну, раз вы так глубоко завязли, то приходите как-нибудь ко мне, все втроем… Побеседуем.
– Товарищ Бертяев! Вашей пьесы не видел, виноват. Был в командировке! – внезапно выпалил Прохор. – Мне… можно будет прийти?
– Тяжелый случай! – с самым серьезным видом вздохнул Афанасий Михайлович. – Вам, лейтенант Карабаев, придется выслушать пьесу в авторском исполнении. Сочувствую!..
– Ничего, товарищ Бертяев, – охотно отозвался сибиряк. – Я недавно целый роман прочел! За пять дней!
– Преклоняюсь!
Драматург крепко пожал руку лейтенанту. Тот усмехнулся в ответ, и Пустельга понял, что бывший селькор прекрасно умеет входить в доверие – даже к подобной рафинированной публике.
Сергей попрощался молча. Ему вдруг показалось, что Бертяев и Виктория Николаевна обменялись быстрыми, еле заметными взглядами. Кажется, Ахилло не преминул кое-что рассказать о нем…
– Прохор, как вам Бертяев? – полюбопытствовал Ахилло. Мнением Сергея он почему-то интересоваться не стал.
– Серьезный мужик, – отозвался лейтенант. – Сильный.
– Почему – серьезный? – удивился Пустельга. – Он ведь шутит все время!
– Серьезный, – упрямо повторил Карабаев. – А шутит – это от силы, цену себе знает… Вон с какой гражданкой в театр пошел!
– Тут вы ошибаетесь, – покачал головой Микаэль-Михаил. – Виктория Николаевна – жена его друга. Он ведь старше ее лет на двадцать!
– Так я ведь не о том! – пожал плечами Прохор. – Просто человек себе цену знает – с некрасивой в театр не ходит. И одет… Сильный мужик!
Пустельге внезапно показалось, что весь этот достаточно нелепый разговор ведется исключительно в расчете на слушателя – на него самого. Сергею Бертяев понравился. Конечно, не из-за фрака, который так запомнился Прохору. То, что простая душа Карабаев называл «силой», было скорее чувством собственного достоинства. Такое встречалось редко, особенно среди интеллигентской публики, живо чувствующей свою классовую неполноценность.
…О Виктории Николаевне Сергей старался не думать. Она сразу поняла, с кем имеет дело. До него снизошли – вежливо, как и полагается интеллигентным людям. А он начал плести что-то про физзарядку и сапоги!.. Вот Прохор – молодец: держал паузу, а затем – сразу на контакт!
Пустельга внезапно представил себе, что ему надо войти в доверие к Бертяеву и… к Виктории Николаевне. Не «по жизни», а по долгу службы. Дело привычное: продумать собственный «образ», просчитать возможные варианты беседы. Больше говорить о самом «объекте», особенно в начале знакомства, не смущаться, любую неловкость обращать в шутку. И – улыбка, обязательная улыбка!.. Странно, почему ему не пришло в голову воспользоваться чем-нибудь из многолетнего опыта? Может потому, что «сыграй» Сергей при подобном знакомстве – и ему не изжить чувства, будто он на очередном задании…
Финал «Аиды» почему-то расстроил. Темное подземелье, замурованный вход, могильное молчание за каменной кладкой… Вспомнилась ночь на Донском кладбище, разрытая могила, треснувшая крышка полуистлевшего гроба. Сергея передернуло. Он вдруг представил, как тот, кого похоронили в далеком 21-м, просыпается в тесном гробу, сжимая в руке странный кристалл, покрытый неведомыми надписями. Красная призма начинает светиться, буквы-муравьи наливаются живым огнем, освещая мертвую могильную тьму…
Зал аплодировал долго. Были цветы, актеров вызывали на поклон, и даже Микаэль-Михаил поспешил на сцену с неизвестно откуда взявшимся букетом. Прохор казался по-прежнему очень серьезным, но сквозь эту мину явно проглядывало удовлетворение. С билетами сибиряк не оплошал и не зря рекомендовал старшим товарищам произведение прогрессивного итальянского композитора.
В гардеробе Пустельга то и дело оглядывал толпу, надеясь заметить своих новых знакомых. Но ни Бертяева, ни Виктории Николаевны не было, словно сегодняшняя встреча лишь привиделась Сергею.
До общежития он добрался заполночь. Долгая дорога уже не раздражала. Было время подумать об увиденном, а кроме того, Сергею осталось ночевать здесь не более нескольких дней. Хорошо если новая квартира будет где-нибудь в центре! Впрочем, это уж слишком для старшего лейтенанта из провинции.
…Темную машину Сергей заметил сразу, хотя стояла она без огней в густой тени деревьев. Сработала профессиональная привычка. Мозг автоматически зафиксировал: «паккард», черная или темно-синяя окраска, окна закрыты шторами…
– Товарищ Пустельга? – из темноты шагнул человек в военной форме. Сергей остановился, рука легла на отворот пальто, готовая скользнуть к спрятанному под мышкой оружию.
– Я. В чем дело?
– Пройдите, пожалуйста, к машине.
Пустельга не сдвинулся с места. Последовать приглашению было еще глупее, чем ломиться в заминированную квартиру на Мещанской.
– Сергей Павлович, вас ждет тот, с кем вы познакомились у Донского монастыря…
Рука, уже тянувшаяся к оружию, замерла. Странно, а ведь он только что вспоминал ту жуткую ночь!.. И почему товарищ Иванов так любит темноту?
– …Садитесь, Сергей Павлович! – знакомый голос был мягок и доброжелателен. Сопровождающий Пустельгу военный исчез в темноте. Сергей забрался на переднее сиденье. Шофера не было, товарищ Иванов сидел на заднем сиденье, его лицо, как и в памятную ночь, было закрыто капюшоном.
– Решил подышать свежим воздухом, а заодно и побеседовать. Становитесь театралом? Это хорошо…
Пустельга чуть было не начал оправдываться, но сдержался. Товарищу Иванову доложили, что руководитель группы «Вандея» сходил на «Аиду». Криминала в этом нет, да и быть не может…
– Сергей Павлович, хотел с вами посоветоваться. Я читал вашу докладную…
Товарищ Иванов на мгновенье умолк, дав Сергею сообразить, о чем идет речь. Имелась в виду, конечно, докладная наркому.
– Как вы думаете, кто-нибудь из тех, кого арестовали, связан с «Вандеей»? Я имею в виду, непосредственно.
Пустельга замер. Значит, не только в Главном Управлении нашлись скептики! Осторожнее, старший лейтенант…
– Достаточных доказательств нет, товарищ Иванов. Но «Вандея» получила взрывчатку по их оплошности…
– Это верно… Но давайте честно: вы считаете, Фриневский – это Кадудаль?
Сергей на мгновенье замешкался. Фриневский мог быть Кадудалем. Но его просили говорить честно…
– Не думаю. По-моему, он просто покрывал других…
– Согласен с вами… Фриневского мы переведем на Дальний Восток. А Кадудаля надо искать дальше. Или вы думаете, что агент «Вандеи» – какой-нибудь скромный швейцар?
Да, товарищ Иванов неплохо информирован об их спорах…
– Теоретически все может быть. Но все-таки кажется, что Кадудаль – кто-то из ответственных работников. «Вандея» работает слишком серьезно. Конечно, у Кадудаля могут быть помощники…
– Выходит, целая сеть… Сергей Павлович, а как вы объясняете такую силу «Вандеи»? Почему мы не можем напасть на их след?
– Может быть только одна причина…
Пустельга собрался с силами и выдохнул:
– «Вандея» имеет серьезное прикрытие на самом верху…
– На уровне ЦК? Политбюро? Совнаркома?
– Да…
Наступило молчание – долгое, тягостное. Наконец, человек, чье лицо было закрыто капюшоном, усмехнулся:
– Сергей Павлович, вы верите в шпионов на уровне Политбюро?
– Но… – Пустельге стало жарко. – Каменев, Зиновьев, Пятаков, Бухарин – разве они не были шпионами?
– С вами не поспоришь, – кажется, товарищ Иванов вновь улыбнулся. – Но знаете, у меня есть такое чувство, что «Вандея» – организация иного рода. Подобных связей у них, скорее всего, нет. Но там руководят необыкновенно умные люди. Вот тут и проблема… Кстати, Сергей Павлович, вы уверены, что беглые враги народа, которые так успешно скрываются, ушли по линии «Вандеи»?
– Но… у нас есть донесения «Лантенака»! – удивился Сергей. – Он называет эту операцию «Ковчег»…
– Да-да, помню. Но все-таки, если будут подробности, постарайтесь узнать все точно. Тут могут быть интересные варианты… Про Корфа не забыли?
– Нарком тоже не забыл, – вздохнул Сергей. – Недавно на коллегии…
– Знаю. Но вы, конечно, понимаете, что если отменить розыск Корфа официально, в Управлении будет слишком много вопросов. Ну, вроде обо всем поговорили. Кстати, если не секрет, Сергей Павлович… Вы, наверное, интересовались, кто такой Иванов, который отдает вам такие странные распоряжения? И что вам на это ответили?
– Что вы – псевдоним товарища Сталина, – брякнул Пустельга, мгновенно пожалев о сказанном. Впрочем, собеседника данная формулировка не смутила.
– Вот даже как! Хорошо, согласен. Считайте меня псевдонимом товарища Сталина…
Последняя фраза была сказана совсем другим тоном – серьезным и властным. Намек был понятен, но от этого становилось еще более жутко.
Рукопожатие – и Пустельга осторожно захлопнул дверцу «паккарда». Короткая беседа вымотала, словно долгий тяжелый допрос. Сергей был теперь почти уверен, что его ночной собеседник – один из помощников Вождя, который курирует армию и органы госбезопасности. Неудивительно, что этот человек не афиширует свою личность. Хотя все это по-прежнему странно, очень странно…
Дежурный в общежитии, успевший уже запомнить Пустельгу, не стал разглядывать пропуск, но не спешил отходить в сторону:
– Извините, товарищ старший лейтенант. Вам тут звонили. По-моему, это срочно. Я записал…
– С работы? – Пустельга представил, что нужно ехать на ночь глядя в Большой Дом, и его передернуло.
– Вроде, нет… – сержант казался немного смущенным. – Какая-то гражданка звонила. Говорит, очень важно. Вот…
На небольшом листке бумаги твердым почерком дежурного были выведены несколько строк:
«Сергей Павлович! Еще раз благодарю Вас за то, что Вы для меня сделали. Нам очень нужно увидеться! Только Вы мне можете помочь. Я попала в очень странную историю. Вера Лапина».
– Что-нибудь случилось, товарищ старший лейтенант? – осторожно поинтересовался дежурный. – Может, милицию? Или нашим ребятам позвонить?..
– Нет, я сам… Спасибо…
Пустельга еще раз прочитал записку, хотя уже помнил ее наизусть. Странная история продолжалась…