Глава 3,
в которой Кира путешествует, Рубака жалуется, Бабарский делает предложение, а Помпилио и Тайра говорят о том, о чем никогда не говорили

Любой сферопорт Герметикона – это не только ворота в огромную Вселенную, но и неофициальная (или официальная) столица планеты, ее лицо и визитная карточка. «Одежка», по которой гости встречают новый мир. И неудивительно, что власти богатых и развитых планет старались превратить сферопорты в образцовые города, не жалея денег на их украшение и развитие.

И даже консервативные лингийцы следовали этому примеру.

Маркополис был не только крупнейшим городом Линги, которая не испытывала недостатка в больших центрах, – он восхищал классической адигенской архитектурой, образующей тщательно продуманный ансамбль, постепенно переходящий из Старого Марко-полиса в Новый, выстроенный «всего» триста лет назад и ставший главным деловым центром планеты. А за ним располагался Новейший Маркополис, в представлении лингийцев – новостройка «всего лишь» столетней выдержки. При этом – идеальные дороги, электрическое освещение на улицах, новомодные светофоры, трамваи и даже проект создания «подземки». Маркополис считался самым современным городом консервативной планеты, в котором дары обкатывали технологии и принципы зарождающейся науки «урбанизация». А еще лингийский сферопорт поражал обилием скульптур: миниатюрных бюстов и гигантских композиций, украшающих большие площади; расположенных в парках и на фасадах домов; конных, пеших, вооруженных мечами или книгами; пафосных, на которые смотрели с уважением и почтением, и веселых, созданных для хорошего настроения; мраморных, гранитных, бронзовых – из всех существующих материалов. Обилие скульптур превращало Маркополис в подобие музея под открытым небом, и в первый визит Кира спросила мужа, почему их так много. И услышала спокойный ответ: «Для красоты». Но не музейной, запертой, ведь в музей не всякий зайдет, а для повседневной красоты. Для того чтобы лингийцев – и адигенов, и простолюдинов – всегда окружали произведения искусства. Ведь даже если люди перестанут их замечать, они никуда не денутся, останутся рядом, наполняя жизнь талантом своих создателей. Так было принято во всех адигенских мирах: их здания, даже склады, даже фабрики, их мосты и соборы, их парки и вокзалы – все постройки обязательно создавались красивыми. И адигены не жалели денег на то, чтобы разбавить прагматичную утилитарность светом прекрасного.

И вокзал, на который прибыла Кира, походил не на железнодорожную станцию, а на дворец, в который, по странному капризу владельца, заходят поезда.

– Добрый день, синьора, желаете такси? – услужливо осведомился носильщик, оказавшийся рядом, едва девушка сошла на перрон. – Или извозчика?

– Какая синьора? – перебил его коллега-конкурент, ловко выхватывая саквояж девушки из рук проводника. – Адира!

Несмотря на то что Кира прибыла в Маркополис в брючном дорожном костюме, слишком современном и потому еще не прижившимся на Линге, опытный носильщик молниеносно понял, что перед ним не простолюдинка.

«Хотя в действительности я простолюдинка, пусть и богатая… Неужели последние месяцы так сильно меня изменили?»

И Кира призналась себе, что, наверное, да – изменили. Не могли не изменить. Не могла она остаться простолюдинкой, изучая историю семьи, частью которой стала. Общаясь с Помпилио. Видя почтительные взгляды лингийцев. Впрочем, простолюдинкой Кира называлась весьма условно, поскольку была дочерью одного из богатейших людей Кардонии, но нескольких месяцев рядом с Помпилио хватило, чтобы понять, что адигены не считают богатство достоинством. И сейчас в ее взгляде, жестах и походке появилось нечто, заставившее коренного лингийца без колебаний признать в кардонийке адигену.

– Желаете такси, адира? Или извозчика?

– Автомобиль, – отозвалась Кира, неспешно двигаясь вдоль вагонов.

– Как далеко?

– В сферопорт.

– Адира путешествует одна?

– Таков мой выбор.

– Разумеется, – извиняющимся тоном отозвался носильщик. – Но если вам потребуется служанка, буду рад предложить работящую девицу.

– Не уверена, что успею ее нанять.

– Адира улетает?

– А для чего мне еще в сферопорт?

Однако смутить ушлого простолюдина у Киры не получилось:

– Вдруг у вас назначена встреча? Ваша горничная заболела?

– Она заболела, – подтвердила рыжая, хотя в действительности для этого путешествия ей не требовалась компания.

– Тогда я могу порекомендовать вам работящую девицу…

– Не в этот раз.

– Как будет угодно адире.

Выйдя на привокзальную площадь, Кира поняла, как сильно соскучилась по автомобилям: и по самим машинам, и по урчанию двигателей, и даже по вони выхлопных газов. Автомобили, особенно быстрые, спортивные, в свое время стали второй страстью девушки после неба, и их отсутствие в Даген Туре в какие-то мгновения казалось невыносимым. А еще Кира отвыкла от людских толп и суеты большого города. Громкие разговоры, спешащие люди, перезвон трамваев, высокие дома, смесь «ароматов» автомобилей, потных людей и уличной еды – фон Маркополиса ударил девушку наотмашь, заставив на мгновение остановиться и замереть.

«Теперь понятно, почему Помпилио при каждом удобном случае сбегает в Даген Тур…»

– Адира, с вами все в порядке? – забеспокоился носильщик.

– Да, все хорошо. – Кира быстро взяла себя в руки, в конце концов, она выросла в современном, технически развитом мире, и улыбнулась: – Все в порядке.

– Тогда прошу к автомобилям.

Консервативные лингийцы предпочитали коляски, поскольку любили дремать под мерный цокот лошадиных копыт, а автомобили, как правило, выбирали инопланетники. Но, судя по хмурым взглядам извозчиков и тому, что далеко не все такси поместились на отведенной для них стоянке, автомобилей в Маркополисе с каждым днем становилось больше.

Повинуясь движению бровей Киры, носильщик направился к длинной блестящей машине с открытым верхом, проигнорировав стоящие первыми такси, и сложил вещи в багажник. Шофер помог девушке устроиться на мягком диванчике и осведомился:

– В сферопорт?

– Через Старый город, – распорядилась Кира. – Хочу полюбоваться центром.

– Разумеется, адира.

Двигатель зарычал, рыжая с удовольствием откинулась на спинку диванчика и улыбнулась, хотя в действительности испытывала некоторое волнение.

Из-за писем, разумеется.

Из-за предложения неизвестного рассказать ей правду о смерти отца.

Убийство Винчера Дагомаро стало неожиданностью для всех участников кардонийского конфликта и породило множество слухов. Говорили, что строптивого канцлера устранили адигены, которые хоть и пришли ему на помощь, но потребовали слишком высокую компенсацию. Кивали на его противников по гражданской войне, не желающих видеть столь сильного лидера за столом переговоров. Намекали на галанитов, ведь Дагомаро разрушил их планы прибрать к рукам Кардонию… Слухов было много, но ни один из них не подтвердился хотя бы одним серьезным фактом, и постепенно официальная версия оказалась единственной: террорист-одиночка, потерявший семью в огне кардонийской гражданской войны и пожелавший отомстить тому, кого считал виновником своего кошмара.

Версия, подтвержденная фактами, которые не смог опровергнуть ни один следователь.

Но в полученных Кирой посланиях царила абсолютная уверенность в том, что правда скрыта, и третье письмо, неведомым образом появившееся в спальне девушки и содержащее угрозу прекратить общение, все-таки заставило рыжую отправиться в путь. При этом Кира понимала, что разумнее было дождаться возвращения Помпилио, но неизвестный не оставил ей времени и добился своего: девушка покинула Даген Тур утренним поездом и была полна решимости разгадать таинственную загадку.

– Это собор Доброго Маркуса?

Могла бы и не спрашивать, поскольку легенды о грандиозных размерах кафедрального собора Линги слагали во всех обитаемых мирах. Самый большой олгеменический храм Герметикона строили двести семьдесят лет и создали шедевр, возвышающийся и над площадью, и над городом. В соборе могли одновременно молиться сто тысяч верующих, и еще миллион человек вмещала площадь. Адигены были олгеменами, и как бы они в действительности ни относились к церкви – ревностно или «современно», – они неустанно подчеркивали приверженность ей.

– Да, адира, собор, – ответил водитель, машинально приложив ко лбу два пальца. – Желаете заехать?

– К сожалению, тороплюсь.

– Как будет угодно… Вы впервые в Маркополисе?

– Нет, но в прошлый раз была проездом.

– Куда-то улетали?

– Откуда-то прилетела.

– Вы не лингийка? – растерялся удивленный водитель.

– Нет.

– Но давно живете на Линге?

– Время не имеет значения, – спокойно ответила Кира. – Либо ты становишься лингийцем, либо нет.

– Золотые слова, адира, – почтительно отозвался водитель. – И прошу меня извинить за нелепый вопрос.

На фоне невероятного собора Палата Даров, Ратуша, Академия, Библиотека и другие массивные здания Маркополиса не могли произвести особенного впечатления, требовалось время, чтобы прийти в себя после потрясения, вызванного видом храма, и Кира обрадовалась тому, что автомобиль покинул старый центр, взяв курс на сферопорт.

– Маркополис – древний город, он изначально задумывался как столица Линги и выстроен в соответствии с замыслом. В центре находятся общественные здания, дворцы даров и наиболее знатных адигенов, между центром и сферопортом расположен Новый город, и с юга их полукольцом окружает Новейший.

– А сферопорт?

– В стороне.

– Долго ехать?

– Еще час. – Водитель выдержал короткую паузу. – Вы правильно сделали, выбрав автомобиль, адира, на лошадях вы добрались бы до сферопорта к ночи.

– Именно так.

– Могу я осведомиться, куда вы направляетесь?

– На Тинигерию.

– Пусть Пустота будет к вам добра.

– Не Пустота, а святой Хеш, – уточнила Кира.

– Вижу, вы бывалая путешественница.

– Не без этого.

– Собираетесь в гости?

– Почему вы так решили?

– Вы едете одна и взяли с собой очень мало вещей. Можно предположить, что вас ожидают друзья, в доме которых вы не будете ни в чем испытывать недостатка.

– Нет, я по делам, – скупо ответила Кира и отвернулась, показывая, что разговор ей наскучил.

– Это она? – спросил Туша, жадно разглядывая вышедшую из автомобиля женщину. Она оперлась на поданную шофером руку и, не останавливаясь, направилась к зданию вокзала. Даже не посмотрев, передал ли шофер вещи подбежавшему носильщику.

Она знала, что передал.

– Да, она, – подтвердил Горизонт.

– Красивая, – вздохнул Иона. В отличие от приятеля, он Киру до сих пор не видел, поэтому покачал головой и уточнил: – Очень красивая.

И пожевал губами, словно беззвучно проклиная свое простецкое происхождение.

– Красивая, но высокомерная, – добавил Кома.

– Она адигена.

– Она не адигена. Она выросла на Кардонии в богатой семье простолюдинов.

– Уже адигена, это видно, – не согласился Туша.

– Ты отличаешь высокомерную торговку от высокомерной адигены? – удивился Горизонт.

– И очень легко.

– Каким же образом?

– По поведению, – объяснил приятелю Туша. – Вспомни богатых галаниток, их скотскую грубость и откровенное хамство к тем, кто не имеет денег. Вспомни, как ведут они себя с персоналом отелей и стюардами.

Горизонт поморщился.

– Галанитки не высокомерные, а напыщенные, – продолжил Иона. – Простолюдинки, взлетевшие на жердочку повыше, которым важно показать окружающим свое богатство. Абсолютно всем. Они готовы мчаться за нищим бродягой, чтобы потрясти перед его носом драгоценностями.

– Кира ведет себя иначе?

– Ей не важно, что мы о ней думаем, потому что между нами – пропасть, – тут же ответил Туша. – Это не высокомерие, а стиль. И… она очень красива.

– Умеет себя подать.

– Тебе не нравится? – удивился здоровяк.

– Симпатичная, – не стал отрицать Горизонт.

– Нет, красивая, – продолжил настаивать на своем Туша. – Намного лучше, чем на газетных фотографиях. Теперь я понимаю, почему Помпилио на ней женился.

Они сидели за столиком на открытой веранде прилепленного к зданию вокзала трактира. Не самого дорогого из тех, что распахивали свои двери в сферопорту, но и не в дешевой тошниловке для третьего класса, расположенной позади здания. Сидели уже два часа, внимательно разглядывая подъезжающих к вокзалу пассажиров, и наконец дождались.

– Что теперь? – осведомился Горизонт.

– Полетим на Тинигерию, – пожал могучими плечами Иона и пошутил: – Думал, ты знаешь.

– На том же пассере, что и она?

Ответом стало молчание, поэтому Кома перестал следить за Кирой, тем более что адигена вошла в здание, и повернулся к приятелю. И с удивлением увидел, что Туша раскрыл газету и углубился в чтение.

– Ты слышал вопрос?

– Смотри, до чего интересно: из Пустоты не вышел очередной грузовик, – сообщил здоровяк. – На этот раз – бахорский, с грузом медицинских и алхимических специй.

– И что? – не понял Горизонт.

– С грузом очень дорогих специй и наркотических веществ, – уточнил Иона. – Алхимическими специями называют наркотики.

– И что?

– Цеппели стали слишком часто оставаться в Пустоте.

– И что? – в третий раз спросил Кома.

– Тебе вообще ничего не интересно? – осведомился Туша. – Плевать на все, кроме контракта?

Иногда Иона делался невыносимым: специально не отвечал на вопросы приятеля, демонстративно затягивая время, в надежде вывести Кому из себя. Иногда получалось, иногда – нет. Сегодня Горизонт не хотел сдаваться и спокойно продолжил:

– Как мы доберемся до Тинигерии?

– Некоторые ученые говорят, что создаваемые астрингами переходы становятся опасными, будто Пустота научилась их ломать, а значит, мы можем снова потерять связь с другими планетами.

– Тебе действительно это интересно?

– А тебе нет?

– Это не имеет отношения к нашему контракту.

– Имеет, – неожиданно возразил Туша.

– Как? – растерялся Горизонт.

– Имеет самое прямое отношение…

– Перестань вести себя как скучающий рантье, и скажи, когда мы отправляемся на Тинигерию! – взорвался Кома. – И как твоя газета связана с нашим контрактом!

Довольный Туша широко улыбнулся, разглядывая пунцового от гнева приятеля, после чего свернул газету и бросил ее на столик.

– Сначала я собирался лететь на грузовике «Подъемный Фрол», на нем есть двухместная пассажирская каюта, которую капитан не прочь предложить попутчикам, но, прочитав газету, передумал.

– Почему?

– Потому что Пустота действительно стала злой, но только к грузовикам, – обронил Иона.

Несколько секунд Горизонт смотрел приятелю в глаза, а затем сообразил:

– Думаешь, пираты придумали нечто новенькое?

– Вполне возможно.

– Но как?

– Плевать, – рассмеялся Туша. – Я не знаю «как», я лишь догадываюсь, что дело нечисто, и на грузовике не полечу. Наш цеппель уходит через час.

– Тот же цеппель, на котором летит Кира? – уточнил Кома.

– Кира вылетает через три часа на «Колеснице Эппа».

– То есть на Тинигерии у нас будет всего пара часов на подготовку?

– Больше, – качнул головой здоровяк. – Во-первых, «Колесница» полетит намного медленнее…

– Чем что? – нетерпеливо уточнил Кома, но ответа не получил.

– …потому что богатые пассажиры не любят торопиться и предпочитают наслаждаться полетом. Во-вторых, они будут стоять на Верзи намного дольше, чем мы.

– На чем мы полетим? Если не ответишь, я тебя пристрелю!

– Вон на той скотовозке. – Иона кивнул на прижатый к земле цеппель, на который уже началась погрузка. – Называется «Курьер 11».

Некоторое время Горизонт внимательно разглядывал обшарпанный пассер, после чего повернулся к приятелю, явно намереваясь задать вопрос, но Туша опередил Кому с ответом:

– Каюта второго класса, дружище, не сидячие места третьего.

– Ну хоть на этом спасибо.

– Обращайся. – Иона помолчал. – Вылетаем через час и будем на Тинигерии на день раньше Киры.

– Давай выпьем по кружке приличного пива, – предложил Горизонт. – Судя по внешнему виду «Курьера», в дороге нам придется хлебать жуткое пойло.

Разумеется, Филарет Лях по прозвищу Рубака прекрасно знал, где находится база Огнедела, однако никогда не появлялся в колонии спорки. Во-первых, потому что не любил нечистых, во-вторых, потому что нечистые не любили его, в-третьих, этого не хотел Ричард, в-четвертых, потому что далеко. Тем не менее встречаться им приходилось, и если переговоры нельзя было устроить на другой планете, Мааздук и Лях прилетали к приметным Желтым скалам, гордо возвышающимся над бескрайними мегатагеновыми лесами и являющимися началом Большого Унурского хребта, делящего континент на две неравные половины. Цеппели подошли к одной из скал, возле которой давным-давно соорудили причальные перевязи, сбросили «корзины грешников» с наземными командами, затем спустили им якоря, за которые гигантские корабли притянули к земле.

Сначала разобрались с добычей: Рубака отчитался перед Ричардом о доходах, и его люди передали на «Орлан» ящики с оговоренным количеством золота. Лишь после этого капитаны отошли в сторону, чтобы обсудить текущие дела.

– «Фартовый грешник» выглядит более потрепанным, чем раньше, – с ехидной улыбкой заметил Огне-дел. – Когда я видел его в прошлый раз.

– Мне пришлось возвращаться в Гейтсбург и чинить рули, – хмуро ответил Рубака. – Сказал, что подвергся нападению пиратов.

– Какая ирония! – не сдержался Мааздук.

– Ты должен был меня предупредить!

– Мне кажется, я предельно точно описал «Амуш», – чуть холоднее, но все еще с улыбкой, произнес Ричард. – Или вместо него на Фарху заглянул лингийский доминатор?

– Нет, не доминатор… – протянул Филарет.

– Или в вооружении «Амуша» появились пушки?

– Не появились.

– Тогда как получилось, что тебе пришлось чинить рули и рассказывать местным унизительную историю о нападении пиратов?

– Они оказались крутыми, – угрюмо признал Рубака. – Круче меня.

Признание потребовало от Ляха колоссального мужества, поэтому Ричард не стал смеяться, хотя очень этого хотел, а со вздохом спросил:

– Я предупреждал, что Помпилио служит лучший капитан Бреннана?

– Говорил, – неохотно отозвался Лях.

– Что ты мне ответил?

– Что меня это не колышет.

Мааздук поднял брови, но промолчал, ожидая от Рубаки продолжения.

– Я не поверил, что исследователи на невооруженном цеппеле способны оказать сопротивление.

– И растерялся, когда они тебе вмазали.

– Да.

– Так бывает.

Больше всего Огнеделу хотелось убить самоуверенного идиота, провалившего абсолютно выигрышную операцию, но сейчас у него не было других помощников, готовых взяться за любое грязное дело, да и в дальнейших планах Мааздука Филарету отводилась серьезная роль… с другой стороны, не получится ли так, что он и там все испортит?

– Почему не стал их преследовать? – осведомился Ричард. – Из-за повреждений?

– В основном из-за груза, – не стал врать Лях. – У меня на борту находилось слишком много золота, чтобы им рисковать.

– Тоже правильно.

В этом заключалось второе, после склонности к грязным делам, достоинство Рубаки – умение доставлять грузы. В дальних мирах пограничная и таможенная службы действовали намного хуже, чем в Ожерелье и развитых планетах, но все-таки действовали, и следовало учитывать вероятность нарваться на принципиального проверяющего или тотальный досмотр. А Лях обладал нужными знакомствами, всегда имел под рукой почти настоящие документы и мог пройти любую проверку. Он был идеальным перевозчиком золота.

– В этом ты прав, – похвалил помощника Ричард. – Терять золото нельзя.

Лях осклабился, сообразив, что острая фаза взбучки осталась позади и Огнедел перестал злиться, и спросил:

– Тебя не смущает, что мы отдаем долю спорки?

– Кто-то должен нас прикрывать.

– Они будут нас прикрывать, пока не доберутся до наших секретов. Потом убьют.

Рубака произнес фразу таким тоном, словно знал секрет, но Огнедел не стал его поправлять. И подтвердил:

– Да, скорее всего, будет именно так.

Чем намекнул, что в целом полностью согласен с помощником и тоже не в восторге от общения со спорки.

– Ты им больше не доверяешь? – догадался Филарет.

– Рано или поздно любое сотрудничество подходит к закономерному финалу. Люди начинают уставать друг от друга.

– А мы с тобой?

– Мы с тобой в самом начале наших интереснейших взаимоотношений, так что можно пока не беспокоиться.

Рубака рассмеялся, но глаза его остались холодными. Впрочем, у Мааздука тоже.

– Пришло время? – жестко спросил пират.

– Да, – коротко подтвердил террорист. – Почему не прилетел Спесирчик?

– Он решил посетить по дороге несколько поселений, где у него деловые интересы.

– Тупой галанит.

– Спесирчик еще не понял, что к тебе нужно приезжать по первому слову, не видит перспективу, – объяснил Рубака.

– Скоро увидит, – пообещал Ричард.

Сделка с Тайрой, которая год назад была для него последней надеждой, доживала последние дни. Спорки помогли выиграть время, укрыться от мстительного Помпилио и отточить технологию, которой он якобы готовился заплатить за спасение. Якобы. Поскольку Огнедел искренне считал, что спорки не сумеют применить его изобретение по-настоящему эффективно. Оно заслуживало других людей, с широкими взглядами и запредельными амбициями, а поскольку путь к адигенам Ричарду был заказан, он решил обратиться к галанитам.

– Если к тебе прилетит Спесирчик, спорки сразу поймут, что ты ведешь с ними дела.

– Время пришло, – напомнил Огнедел. – Я доволен испытаниями и готов продать технологию. А спорки…

– Должны исчезнуть, – продолжил за него пират.

– Исчезнут, – уточнил террорист. – Не хочу, чтобы они вставали на пути прогресса.

Лях зло хмыкнул, среагировав на шутку, но продолжил серьезным тоном:

– С этого момента у нас не будет пути назад, Ричард. Спорки, конечно, не столь могущественны, как га-ланиты, но такие же злопамятные.

– Если мы договоримся с галанитами, нам будет плевать на это. Они относятся к спорки так же, как мы.

– Они и к нам относятся так же, как к спорки, – неожиданно произнес Лях. – Галаниты считают людьми исключительно себя.

– Тебя это смущает? – поднял брови Мааздук.

– А тебя?

– Сейчас галаниты нам нужны, но рано или поздно любое сотрудничество подходит к закономерному финалу, – повторил Огнедел. – Разумные люди это понимают.

– Собираешься кинуть галанитов? – изумился Филарет.

– Тебя это смущает?

Несколько секунд Лях удивленно качал головой, демонстрируя, что не верит своим ушам, после чего протянул:

– А ведь ты действительно сумасшедший.

– Тебя и это смущает?

– Это меня привлекает, – не стал скрывать Рубака. – Я впервые встретил такого же психа, как сам. И не устану от нашего сотрудничества, Ричард, с тобой по-настоящему весело.

– Я тоже рад нашему знакомству. – Огнедел помолчал. – В каком состоянии твой цеппель?

– В отличном, – кивнул Филарет. – Я мечтаю вновь встретиться с «Амушем».

– Встретишься, – пообещал Мааздук. – Я возвращаюсь на базу, а ты будь в зоне досягаемости радиосвязи. Переговорив с галанитом, я скажу, что делать дальше.

– Что дальше? – поинтересовался механик, с подозрением глядя на медикуса.

– Высунь язык и скажи «А-а»! – распорядился Хасина.

Несколько секунд цепарь изумленно смотрел на медикуса, после чего осторожно напомнил:

– Я руку повредил, – и продемонстрировал перевязанную кисть. – Обжегся.

– А я хочу посмотреть твое горло.

– Зачем?

– Потому что я – медикус, – напомнил Альваро. – И мне виднее.

– Что не так с моим горлом?

– Мне кажется, у тебя оперный баритон.

– Вам спеть?

– Ноту «а».

– А-а, – сдался цепарь, раскрыв рот и высунув язык.

– Свободен, – хмыкнул медикус, едва взглянув на горло пациента. – Вечером явишься на перевязку.

– Слушаюсь.

Механик покинул кабинет. Альваро крикнул:

– Следующий! – и поморщился, увидев на пороге Бабарского. – Тоже ранен?

– А что, запрещено? – с вызовом осведомился суперкарго.

– Не вижу крови.

– Какой ты жестокий.

– В коридоре есть настоящие пациенты?

– Уже нет, ты распугал их своими воплями.

– А ты почему не убежал?

– Ты ведь знаешь, что я плохо слышу: осложнения после карапунской лихорадки, которую ты лечил спустя рукава, – посетовал Бабарский, усаживаясь напротив Хасины.

– У тебя не было карапунской лихорадки!

– Тогда почему я стал плохо слышать?

Ответа на этот вопрос у Альваро не было, поскольку он сильно сомневался в том, что ИХ испытывает проблемы с ушами.

– Иногда мне кажется, что сородичи правы и вас действительно следует уничтожить, – вздохнул меди-кус. – Ну разве что кроме мессера.

В ответ Бабарский добродушно улыбнулся.

Альваро Хасина считал себя инопланетянином, присланным высокоразвитой цивилизацией для изучения странных человеков, замусоривших изрядную область Вселенной. Как именно к медикусу пришло это знание, Альваро не распространялся, а от помещения в психиатрическую клинику его спас Помпилио, обретя для «Пытливого амуша» великолепного судового врача, поскольку к своим прямым обязанностям – детальному изучению человеков – Хасина подходил с высочайшей ответственностью.

Что же касается ИХ, Альваро давно отказался от мысли его отравить и воспринимал как посланное судьбой испытание.

– Бабарский, что тебе нужно? – спросил он, делая пометку в истории болезни ИХ. В очень толстой, напоминающей астрологические атласы, истории болезни.

– Снова стать молодым и здоровым, – печально ответил суперкарго.

– За чудесами обращайся к Добрым Праведникам.

– Не богохульствуй.

– Я – инопланетянин, мне можно.

– При должном усердии идеи олгеменизма можно донести и до низших видов.

– Ты отнимаешь у меня время, – проворчал Хасина, пытаясь изобразить на открытой странице Бабарского в профиль.

– Ты портишь истории моих болезней, – кротко заметил ИХ.

– Благодаря моему таланту они заиграют новыми красками.

– Болезни?

– Истории.

– Бесчувственный чурбан.

– В своем развитии мой вид давно преодолел стадию эмоций, так что я на тебя не обижаюсь.

– Дай мне какой-нибудь порошок, я простудился, когда стрелял из пулемета, – выдал наконец Бабарский. И несколько раз кашлянул Хасине в лицо. – Слышишь?

– Открой рот и скажи «А-а…» – невозмутимо потребовал медикус, дорисовывая Бабарскому усы и рога.

– Просто дай порошок.

– Если простудился, у тебя должно быть воспалено горло.

– Оно у меня всегда воспалено.

– В таком случае я знаю превосходную замену порошкам, она называется «Горячий грог».

– Алкоголь разрушительно действует на нервную систему, – сообщил суперкарго. – Странно, что ты об этом не знаешь.

– Зависит от дозировки, – хладнокровно парировал Хасина.

– Дай порошок!

– Ну… на. – Медикус поковырялся в тумбочке стола, извлек из него плотно закрытую склянку с чем-то голубеньким, с сомнением оглядел ее, поморщился, словно пытаясь вспомнить, что же он такое смешал, что получился такой оттенок, но все-таки протянул Бабарскому. – Принимать четыре раза в день вместо еды.

– А если я проголодаюсь?

– Сомневаюсь, что успеешь, – честно ответил инопланетянин, так и не вспомнивший, что находится в склянке. – Сильно сомневаюсь.

Убедившись, что противник не способен продолжать преследование, Дорофеев распорядился вернуться на прежний курс, а заметив, что «Амуш» не развивает максимальную скорость, затребовал от Бедокура объяснений.

– Шиф, что с машиной?

– Кузель работает штатно, повреждений нет, – доложил Чира. – В первой мотогондоле отмечен перегрев, я отправил ремонтную бригаду, жду отчета. Электрика в полном порядке.

– Вы будете глушить двигатель?

– Еще не знаю, капитан. – Бедокур помолчал. – Все остальные мотогондолы в порядке, так что пятьдесят лиг в час я гарантирую.

– Принято. – Дорофеев переключил переговорную трубу в режим общей связи. – Внимание! Астрологу срочно подняться на мостик!

Во время сражений Галилей должен был находиться в астринге, одном из самых защищенных отсеков цеппеля, и никогда не спешил с возвращением.

– Квадрига!

– Торопился как мог, капитан, – произнес Галилей, застывая на пороге. – Разрешите подняться на мостик?

Судя по слегка затуманенному взгляду, торопясь, Галилей успел нюхнуть щепотку свуи, но все знали, что эта доза для него пустяковая.

– Принимай командование, – распорядился Дорофеев. – Вызовешь меня, когда до Фоксвилля останется час пути.

– Да, капитан.

– Капитан покидает мостик, – громко объявил рулевой. И сопровождаемый Крачиным Дорофеев вышел в коридор.

– Вы хотели поговорить? – догадался Аксель.

– В кают-компании.

И они прошли в самый конец гондолы.

Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур был опытным путешественником, прекрасно знал законы странствий, и его цеппель был наилучшим образом подготовлен к сложнейшим походам; но Помпилио вырос в роскоши и комфорте, не отказывал себе в излишествах и превратил кают-компанию в салон, куда не стыдно было пригласить даже дара. Кстати, дары на «Амуше» бывали регулярно и неизменно восхищались главным украшением кают-компании – здоровенной лапой пришпы, которую дер Даген Тур уложил одним-единственным выстрелом. Гроссмейстерским выстрелом. Не лапу, конечно, – пришпу. Остальное убранство соответствовало самым высоким стандартам: ковры, картины, удобнейшая резная мебель, хрустальная посуда… Офицерам «Амуша» бывать в кают-компании очень нравилось.

Дорофеев молча предложил Крачину бутылку красного вина, тот кивнул, и капитан наполнил бокалы.

– По моим расчетам, мы прибудем в Фоксвилль примерно через три часа.

– Судя по нападению, нас там ждут.

– Не уверен, – качнул головой Базза. – И именно об этом хотел с вами поговорить.

– Не уверены? – Крачин удивленно воззрился на Дорофеева.

– Я, признаться, не понимаю логику случившегося нападения, – медленно ответил капитан.

– Вы сами говорили: они не хотят, чтобы мы добрались до Фоксвилля.

– Они могли нас уничтожить более простым способом, – качнул головой Дорофеев. – Представьте: мы прилетаем в Фоксвилль, приземляемся, они поднимаются на борт… например, под видом местной полиции… и начинают перестрелку.

– Во-первых, свидетели, – тут же ответил Аксель. – Во-вторых, мы можем остановиться неподалеку от Фоксвилля и отправить в город разведчика.

– Гм… – Дорофеев пригубил вина. – Об этом я не подумал.

– А я не подумал о том, что мы могли разминуться с нападавшими, – признался Крачин. – Вы ведь это имели в виду?

– Да, – подтвердил капитан. – Изначально я предполагал описать дугу и подойти к Фоксвиллю с неожиданной стороны и лишь в последний момент изменил план. Мы могли не встретиться.

– Хотите сказать, что в Фоксвилле нас ждут другие люди? – догадался Аксель. – Не те, которые на нас напали?

– Предполагаю, – ответил Базза.

– Это выглядит странным.

– Полностью с вами согласен.

– Но что нам это дает?

– Ничего, кроме пищи для размышлений, – развел руками Базза. – И мне понравилась ваша идея насчет предварительной разведки. Полагаю, в ней есть насущная необходимость.

– Я доберусь до Фоксвилля на мотоциклете, осмотрюсь и постараюсь разузнать о мессере.

Склонный к изучению технических новинок Аксель уговорил Помпилио добавить к снаряжению «Амуша» современный мотоциклет, показав, насколько хорошо он движется по пересеченной местности, и теперь собирался опробовать новинку в деле.

– Кем вы представитесь?

– Еще не думал.

– Полагаю, я смогу обеспечить синьора старшего помощника необходимой легендой, – пропищал ИХ.

– Бабарский, ты опять подслушивал? – спросил Дорофеев, даже не повернувшись к двери.

– Не думал, что ваш разговор секретный, капитан. Вы так громко обсуждали свои планы, что я узнал о них, не выходя из своей каюты.

– Когда-нибудь тебя за это повесят.

– Не за это.

Дорофеев вздохнул, подтверждая слова суперкарго: действительно, скорее всего, найдется другое основание для приговора, и поинтересовался:

– Так что насчет легенды?

– Так получилось, что один из зафрахтованных мною цеппелей с лесом грузится как раз в Фоксвилле…

– Случайно получилось? – усмехнулся Базза.

– Конечно, случайно, – хихикнул ИХ. – Соответственно, никто не удивится, если я прибуду в Фоксвилль с проверкой. – Суперкарго выдержал многозначительную паузу. – В сопровождении здоровенного молчаливого телохранителя.

– Я должен быть молчаливым? – недовольно спросил Аксель.

– А что тебя смущает?

Услышав, что суперкарго перешел со старшим помощником на «ты», Дорофеев хмыкнул, но комментировать не стал. Выступил по делу:

– Мне план нравится. Нужно проработать детали, но в целом я с ним согласен.

– Если что-то пойдет не так, пожалуйста, не сбивайте все цеппели подряд, – попросил ИХ. – Помните: один из них – наша собственность.

– Бабарский!

– Уже ухожу.

– Это и есть твой самый страшный кошмар? – тихо спросила Тайра.

Но спросила не сразу после того, как лежащий на кушетке Помпилио открыл глаза. Опытная ведьма подождала, позволила адигену осознать происходящее и вернуться в реальность, и лишь после этого задала вопрос.

– Кошмар – это плохой сон, – медленно ответил мужчина, глядя в потолок. – А эта история была. Я не видел ее своими глазами, но много говорил со свидетелями и знаю, что все было именно так. Я восстановил каждую секунду того преступления, и вижу его, как в синемотографе – с разных ракурсов.

– Зачем? – вырвалось у женщины.

– Чтобы помнить, – спокойно ответил Помпилио.

– Ты убиваешь себя.

– Умер я там, ведьма, на ступенях дворца.

– Ты так сильно любил Лилиан?

– Ты не представляешь, как, ведьма, не можешь знать…

– Уже представляю, – обронила Тайра.

– Тогда к чему вопрос?

– К тому, что все немного не так.

Он помолчал, продолжая смотреть в потолок, затем спросил:

– Что не так?

– Я привыкла видеть страх внутри людей, – сказала спорки. – У каждого есть нечто, что пугает его до колик, а тебе плевать… На все плевать, даже на себя. Я подумала об этом, когда увидела тебя в Фоксвилле, с петлей на шее. «Парнатур» приближался к городу, я стояла на капитанском мостике, смотрела на тебя через подзорную трубу и отчетливо видела твое лицо. И видела, что тебе плевать, останешься ты жив или умрешь.

– Нет, – перебил ее Помпилио. – Я не могу умереть, не отомстив.

– Ты напрасно думаешь, что оживешь, убив Огнедела, – прошелестела Тайра, прикасаясь кончиками пальцев ко лбу адигена. – Ты будешь мертв до тех пор, пока внутрь тебя не вернется страх. Пока не появится то, за что ты станешь бояться. Или тот, за кого ты станешь бояться. Страх – презираемое чувство, Помпилио, но если его нет – ты сумасшедший.

Несколько секунд адиген обдумывал слова Тайры, а затем усмехнулся:

– Не следовало пускать тебя в голову, ведьма.

Но фразу произнес без зла. Показал, что доволен разговором: трудным, но очень нужным.

Они находились в тайной резиденции Младшей Сестры на Фархе: на том же континенте, что и колония, но в двухстах лигах южнее, там, где не росли мегатагеновые леса, а значит, в ближайшее время не появятся люди. Резиденция расположилась в небольшой горной долине и состояла из поселка для обслуги и большого дома – на другом берегу озера. Тайра, как заметил Помпилио, ценила одиночество, и, кроме них, в большом доме никого не было, даже слуги уплыли в поселок.

– Боишься стать нормальным?

– Я хочу стать нормальным и все для этого делаю, – тихо продолжил адиген. – И, кажется, у меня получается, потому что иногда… иногда я испытываю страх, о котором ты говорила, ведьма… Тот самый страх… Ты правильно сказала, ведьма, ты действительно хороша, наверное, лучше всех ведьм спорки. Ты один раз заглянула в мою голову и во всем разобралась. Но ты понятия не имеешь, как сильно я устал…

– Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, – мягко ответила Тайра, продолжая гладить мужчину по голове. А он не сбрасывал ее руку.

– Правда?

– Мне много лет, Помпилио. Я пережила родителей, пережила первого мужа, человека, которому поклялась быть верной всегда и которого любила больше жизни, а потом пережила множество любовников, – грустно поведала ведьма. – Страх, которого нет в тебе, сотни лет был моим спутником, а потом исчез, и, знаешь, когда он ушел, я перестала быть настоящей. Отсутствие страха помогало творить вещи, за которые мне стыдно.

– Вечность заставила тебя ненавидеть людей?

– Я родилась в Эпоху Белого Мора, и родилась на Линге…

Помпилио вздрогнул.

– Да, мессер, я помню твоего прапрапрапра- и еще невесть сколько «пра-» дедушку дара Горацио Кахлеса, мой отец служил ему… а потом заразился. Все мы заразились, но нам повезло: нам разрешили уйти в Вечную Дыру, прыгнуть на неизвестную планету с билетом в один конец и так спастись, но прежде чем мы ушли, нас хотели убить… Я помню, Помпилио, я все помню… – Тайра помолчала. – Долгое время память питала мою ненависть. А потом ее забрала Вечность. Не память – ненависть. Или не так пафосно: не Вечность, а я сама, потому что устала. Я тоже устала, Помпилио, ты не можешь представить себе, как сильно я устала. На фоне моих столетий твоя депрессия – всего лишь глупый каприз.

Некоторое время адиген молчал, впитывая исповедь Младшей Сестры, а затем сказал:

– Но мы не остановимся: ни ты, ни я.

– Поэтому я тебе помогу, – пообещала Тайра.

– Заставишь позабыть о Лилиан?

– Нет, ни в коем случае, – серьезно ответила женщина. – Я экспериментировала и точно знаю, что нельзя лишать человека части жизни. Тем более такой счастливой части.

– Лилиан умерла страшной смертью, взрослые мужчины, видевшие войну и грязь, тряслись от ужаса, рассказывая мне о гибели Лилиан. Что здесь счастливого, ведьма?

– Ты вспоминаешь только смерть?

– Да.

– Вот в этом я тебе помогу, Помпилио: помнить свет, а не тьму. – Тайра чуть сильнее надавила на его лоб и приказала: – Закрой глаза…

Обитаемые планеты Герметикона сильно отличались одна от другой: уровнем развития, системой власти, природой, архитектурой, климатом, верованиями… Встретить два одинаковых мира не представлялось возможным. Где-то правили адигены, где-то – короли, где-то – диктаторы, президенты, настоящие или подставные, присланные губернаторы или «народные собрания». Одни планеты развивали искусства и науку, другие поднимали промышленность или торговлю, используя свое благоприятное расположение, третьи превратились в сырьевые придатки, жители четвертых сознательно отказывались от благ цивилизации, предпочитая тихую жизнь на окраине Вселенной.

Не было в Герметиконе одинаковых миров, но существовало нечто, крепко объединяющее все островки человечества. И это нечто называлось Омутом – межпланетной преступной организацией, раздвигающей свои границы вместе с первооткрывателями и не оставляющей без внимания даже самые отдаленные миры.

Там, где появлялась возможность заработать незаконным способом, сразу же возникал Омут – кривое отражение Герметикона.

А зарабатывали бандиты разными способами: грабежами и насилием, мошенничеством, проституцией, азартными играми, торговлей краденым, контрабандой и многим другим – в центральных, цивилизованных мирах; пиратством, работорговлей и прочими столь же грязными делишками – на окраинах, где понятие «Закон» или отсутствовало, или не имело должной крепости.

Омут раскинулся по всему Герметикону, а центрами его являлись сферопорты, точнее – примыкающие к ним криминальные районы, кварталы уголовников, с которыми мирились даже лингийские власти: ведь темная сторона неистребима, и лучше держать ее под контролем, чем наблюдать, как расползается она по здоровому организму.

В Каледо – сферопорту Тинигерии, район Омута назывался «Выход-Выход» и располагался к северу от посадочного поля, примыкая к гигантским складским полям и плавно перетекая в кварталы бедноты. Так же, как в любом другом сферопорту, районом Выход-Выход заправляли очень серьезные люди, обращаться к которым Коме и Туше было не по чину. Они договорились о встрече с уголовником рангом ниже, но «надежным» – так его рекомендовали знакомые контрабандисты с Бахора, готовым пойти на любое преступление, платили бы деньги. Звали бандита Эхом, и, увидев его, Туша сразу понял, что человек он трусоватый, подлый и продажный.

Однако больше им идти было не к кому.

– Привет, – произнес Кома, усаживаясь напротив бандита.

Встречу назначили на территории тинигерийца, в темном кабаке на краю Выход-Выхода, и потому Эхо не побоялся оказаться за столиком в одиночестве. Он был щуплым очкариком с неприятным мышиным лицом, одетым в грязную, дурно пахнущую рубашку и с торчащими во все стороны волосами. Волосы у Эха были то ли грязными, то ли седоватыми, и щеголь Горизонт с отвращением подумал, что из них в любой момент могут вылететь целые сонмы насекомых.

– Привет, – повторил Туша, располагаясь рядом с напарником.

Однако ответа они не получили.

Эхо шумно хлебнул какого-то пойла из глиняной кружки, оглядел гостей неприязненным взглядом поверх очков и ощерился:

– Вы должны сразу заплатить за услуги.

Зубы у него оказались редкими и желтыми, а голос – тонким. В общем, карикатурная мышь, какой ее изображали на иллюстрациях к сказкам.

– Сразу не получится, – спокойно ответил Горизонт.

При переговорах Иона всегда изображал тупого громилу, и отдуваться приходилось Коме.

– Тогда разговора не будет.

– Я не первый раз веду дела и знаю, как легко и просто местные кидают путешественников.

– А как путешественники кидают местных?

– Мы не обращались к Честным, поэтому нужно искать компромисс.

«Честными» в Омуте называли наиболее авторитетных уголовников, подтверждающих заключенные сделки своим словом. Трудно удержаться от соблазна «кинуть» делового партнера, когда вокруг множество пригодных для жизни планет и есть возможность спрятаться так, что найти тебя не сумеет ни лингийская тайная полиция, ни верзийская жандармерия. Даже не трудно, а почти невозможно удержаться от соблазна, и эта видимая безнаказанность едва не привела к краху аккуратно создаваемой межпланетной преступности. Криминальные авторитеты с изумлением поняли, что им требуются не только понятия, но и правила, законы, и создали систему Честных, дающих гарантию, что заключенная сделка обязательно состоится. В противном случае имя отступника вносилось в единый «черный список», и на него начинали охоту все уголовники Герметикона.

По вполне понятной причине Кома и Туша обратиться к Честным не могли: после расправы, учиненной друзьями Помпилио с вольными и невольными помощниками Огнедела, ни один вменяемый уголовник связываться с дер Даген Туром не стал бы, а вот отморозок вроде Эха – запросто, но отморозок может обмануть…

– Ты не говорил, что нужно платить всю сумму вперед.

– Я думал, это очевидно.

– Слишком большие деньги.

– Слишком большой риск.

– Ты можешь с ними скрыться.

– Иначе мы не возьмемся.

– Возьмешься, – после короткой паузы произнес Горизонт, глядя Эху в глаза.

И сказал так, что похожий на мышь уголовник замер.

– С чего ты взял?

– Ты ненавидишь адигенов.

Несколько секунд уголовник сопел, продолжая держать кружку возле лица, затем отставил ее и впервые посмотрел на собеседников… ну… не искренне, конечно, но как на равных, как на тех, с кем можно вести дела. Во всяком случае, такого взгляда удостоился Кома.

– Не слишком ли ты умный для простого уголовника? – осведомился Эхо.

– Ты хорошо замаскировался, но твоя манера тянуть «о» выдает галанита, – ответил Горизонт.

– Всего лишь полукровка, – не стал скрывать бандит.

– Но ты вырос в галанитском мире, – продолжил демонстрировать проницательность Кома. – Такое «о» – очень четкий признак, заполучить его можно лишь в языковой среде.

– Действительно умный…

– Почему ты уехал к адигенам?

– Здесь можно больше заработать, – Эхо помолчал. – Меня сдали бахорские контрабандисты? – и тут же объяснил вопрос: – Я не верю, что ты способен уловить оттенки произношения «о», которые я тщательно скрываю. Ты не лингвист и не музыкант.

– Я описал друзьям с Бахора свою проблему, и они сказали, что ты согласишься, – произнес Кома, глядя щуплому очкарику в глаза. – Я не поверил, ведь все знают, как Помпилио умеет мстить, и тогда они тебя сдали. Ты – галанит, ты ненавидишь адигенов и поэтому согласишься на контракт. Мой контракт – тот редкий случай, когда я могу доверять только галаниту.

Несколько секунд Эхо молчал, после чего кивнул:

– Я найду тупых людей, которые выполнят твой контракт. Двести цехинов. Пятьдесят вперед.

– Договорились.

– Когда прибудет товар?

– Мы дадим знать.

– Он точно прибудет?

– Точно, – уверенно подтвердил Горизонт. – Пятьдесят цехинов мы принесем через час. Но теперь выслушай главное условие: ты должен будешь передать нам товар в целости и сохранности. В абсолютной целости и сохранности. Если хоть волос упадет с ее головы…

– Вы меня убьете, – скучно закончил Эхо.

Но ошибся.

– Не мы, – покачал головой Кома.

– А кто?

– Человек, который не боится Помпилио. Сначала он убьет нас, потом тебя. И убьет очень жестоко, ты уж мне поверь, галанит, убьет так, что даже мертвым ты будешь трястись от ужаса.

Эхо помолчал еще чуть, после чего подтвердил:

– Ни один волос.

И встал из-за стола. Оказавшись тощим и низкорослым, словно вытянувшаяся мышь, на которую напялили отвратительный парик и грязную одежду.

Пассажирское сообщение между мирами Герметикона появилось в самом начале Этой Эпохи. Стоило людям поверить в надежность цеппелей и понять, что опасность во время переходов представляют исключительно Знаки Пустоты, которые казались невеликим злом, они немедленно заинтересовались возможностью побывать на других мирах. Соскучившиеся адигены отправились проведать родственников, молодые и дерзкие помчались на дальние планеты в поисках приключений, простолюдины потянулись за лучшей долей. Сначала пассажиров перевозили торговые и грузовые суда, но вскоре путешественников стало так много, что появился особый класс цеппелей – пассеры – и транспортные компании, профессионально занимающиеся перевозкой пассажиров. И если первыми пассерами называли наспех переделанные торговые суда, в которых не особенно заботились о комфорте путешественников, то современные лайнеры могли удовлетворить любые требования, даже самые взыскательные. Были бы деньги на оплату этой взыскательности. То есть могли удовлетворить кого угодно. Хочешь бюджетного путешествия на неудобной деревянной лавке? Добро пожаловать в третий класс, в тесные помещения без окон, набитые колонистами и рабочими, багаж которых грузили на подвесную платформу. Готов разделить путешествие с тремя попутчиками? Твой выбор – купе второго класса, иллюминатор и двухъярусные койки. Что же касается Киры, то положение требовало путешествовать строго определенным образом, и девушка остановила выбор на «Колеснице Эппа», роскошном цеппеле, на котором были каюты только первого класса.

Хотя рыжая и догадывалась, что ее там ожидает…

Нет, к самому цеппелю и команде у Киры претензий не было. «Колесница» оказалась великолепным, невероятно красивым пассером, белым, как снежные вершины Руритании, и восхищающим элегантностью линий. Внутреннее убранство соответствовало первоклассной внешности: шиланские ковры на полах, картины на стенах, удобнейшие кровати и нежное белье. Апартаменты, в которые проводили девушку – назвать этот номер каютой у Киры язык не повернулся, – состояли из четырех помещений: гостиная, спальня, гардеробная и ванная. Рядом – малюсенькая каморка для горничной. Узнав, что Кира путешествует одна, капитан Ульхман выразил сожаление, что помощница адиры так не вовремя заболела, и приказал отрядить в распоряжение Киры горничную. Уточнил, не откажется ли адира дер Даген Тур занять место за его столиком, и искренне обрадовался, когда адира не отказала.

Капитан Ульхман произвел на Киру самое благоприятное впечатление. Команда – тоже. А вот некоторые пассажиры огорчили.

Заказывая билет на один из самых роскошных лайнеров Ожерелья, а значит – всего Герметикона, Кира понимала, что ей придется столкнуться не только с воспитанными, выдержанными людьми, умеющими вести себя в обществе, но и с нуворишами, искренне полагающими богатство достоинством. И еще понимала, что ее будут оценивать, пытаясь сообразить, что привлекло Помпилио в рыжей провинциалке. Поэтому, отправляясь на роскошный лайнер, Кира не взяла с собой ни одного вечернего платья – она собиралась играть по своим правилам и вышла к ужину в мундире капитана Астрологического флота.

Чем намертво приковала к себе и мужские, и женские взгляды.

Большая часть присутствующих промолчала, не зная, как реагировать на неожиданное решение Киры, но сидящая по правую руку капитана Вельмина дер Жеенкро не удержалась от язвительного вопроса:

– Собирались наспех? – показав, что остра на язык.

Каатианская аристократка путешествовала в компании восемнадцатилетней незамужней дочери и, судя по всему, видела в Кире удачливую соперницу, в последний момент расстроившую свадьбу Помпилио с наследницей дер Жеенкро. Во всяком случае, объяснить ее выпад как-то иначе не представлялось возможным.

– Решила выгулять обновку, – ровно ответила Кира, усаживаясь напротив дамы. – Я добилась перевода в Астрологический флот меньше месяца назад, так что сегодня у моего мундира премьера. Вам повезло оказаться в первом ряду.

И церемонно склонила голову.

Сотрапезники повторили ее жест, скрывая от вредной Вельмины улыбки. А та не унималась:

– Собираетесь заняться астрологией?

– Исследованиями, – поправила ее рыжая.

– Что вознамерились исследовать на Каате?

– Я лечу на Тинигерию.

– Неизведанный для вас мир?

– Любая планета способна преподнести сюрпризы.

Дамы обменялись холодными взглядами, после чего адира дер Жеенкро обратилась к капитану Ульхману:

– Мне кажется, женщина не должна тратить жизнь на сомнительные забавы, поскольку для нее есть множество интересных и достойных занятий.

Капитан дипломатично промолчал, вовремя положив в рот кусочек ветчины.

А Кира едва удержалась от ехидного вопроса: «Рукоделие?», понимая, что одно-единственное слово вызовет грандиозный скандал. Лучше потерпеть, чем дать окружающим дополнительную пищу для сплетен.

Тем более что для недовольства у почтенной дер Жеенкро действительно был повод: при появлении Киры молодой капитан Верзийского флота перестал оказывать ее дочери знаки внимания, полностью сосредоточившись на новой гостье.

– Вы – цеповод?

– Паровингер, – спокойно ответила Кира, проклиная положение, заставившее ее путешествовать в «обществе равных». – Это летающие лодки, характеристики которых произвели на руководство Астрологического Флота благоприятное впечатление. Мне поручено разработать и испытать мобильный комплекс, чтобы оценить возможность его включения в состав Астрологических экспедиций.

– В чем смысл? – быстро спросил верзиец.

– Паровинги быстрее.

– Но им нужна вода. Они не могут приземлиться где угодно, как цеппели.

Аппараты тяжелее воздуха появлялись в небе Герметикона все чаще и становились все надежнее, что не могло не нервировать консервативных цепарей. С легкой руки галанитов в моду входили аэропланы, безумные этажерки, главное достоинство которых заключалось в легкости производства – при необходимости этих «летательных аппаратов» можно было построить огромное количество и тем изменить рисунок современной войны. Аэропланы пока ничего не могли противопоставить цеппелям, а вот тяжелые паровинги казались опасными соперниками, поскольку обладали и хорошей грузоподъемностью, и большим запасом хода. За межпланетные полеты цепари пока не беспокоились, поскольку работа астринга требовала точного наведения, а ни аэропланы, ни паровинги не умели зависать в воздухе, но военное воздухоплавание явно ожидали перемены.

– Пустынные области можно исследовать традиционным способом, а там, где есть моря, реки или озера, разумнее применять паровинги, с их помощью изучение планет пойдет гораздо быстрее, – сказала рыжая.

Ответить верзиец не успел.

– У меня такое чувство, будто я оказалась в гараже, – не удержалась от комментария Вельмина.

– В эллинге, – хладнокровно поправила адиру Кира.

Каатианка собралась ответить, даже рот открыла, но капитан увидел появившегося в дверях посыльного, кивнул ему и поднялся.

– Мы в точке перехода, адиры, и обязанности призывают меня на мостик.

– Нам пройти в салон? – спросила Кира.

– В этом нет необходимости, адира, – ответил Ульхман. – Все пассажиры сейчас в ресторане, и я рекомендую не покидать его до самой Кааты.

– Надеюсь, все пройдет удачно, – прошептал верзиец.

Вельмина вздрогнула, и Кира поняла, что дурное настроение каатианки могло быть вызвано еще и приближением перехода.

– Адиры, синьоры, прошу всех оставаться за своими столиками! – громко объявил метрдотель. – И прошу с пониманием отнестись к тому, что на время перехода обслуживание прекратится.

Верзиец вытащил из кармана медальон со святым Хешем и повесил на шею. Юная дер Жеенкро отложила приборы и сделала глоток воды. Когда она поставила стакан, в помещениях «Колесницы» завыла сирена.

Межпланетные перемещения осуществлялись через создаваемый астрингом тоннель и занимали считаные минуты. В эти мгновения цеппели неслись через Пустоту, преодолевая немыслимые расстояния, и главную опасность для экипажа и пассажиров представляли Знаки – ужасные прикосновения Пустоты, собирающие жатву с путешественников. Поэтому путешественники – и цепари, и пассажиры – во время переходов собирались вместе, минимум втроем, и обязательно запирали двери: под действием Знаков люди, случалось, выпрыгивали за борт, навсегда пропадая в таинственном Ничто.

А о приближении Пустоты сообщала сирена. Это означало, что бортовой астролог закончил наведение, и корабль вот-вот отправится к другой звезде.

– Подойди. – Едва разнесся сигнал, Вельмина подозвала дочь и вцепилась в ее руку.

– Надеюсь, все пройдет удачно, – повторил верзиец, внимательно наблюдая за тем, как метрдотель кладет на центральный столик ключ. Таковы правила: дверь заперта, но ключ находится на виду. И того, кто за ним потянется, нужно хватать и крепко держать.

– Переходы – обязательная часть жизни цепаря, – отвечает Кира, но ее не слышат.

– Я тоже думал перейти в Астрологический флот, – говорит верзиец, утирая выступивший на лбу пот. – Когда нет войны, служить в нем интереснее, чем в армии.

– Полагаю, вы правы.

Кира ловит себя на мысли, что слишком громко произносит ответ. Потом понимает, что верзиец все равно не слышит, а потом – что за большими окнами больше нет темного неба Линги, а только серая хмарь Пустоты. «Колесница» так мягко вошла в переход, что Кира этого не заметила. А заметив – поворачивается к каатианкам, убеждаясь, что с ними все в порядке. И слышит оглушающе громкое тиканье: большие напольные часы, одно из украшений ресторана, начинают отсчитывать время с ужасающим грохотом, и каждая секунда молотом бьет по голове. Видимо, такой пришел Знак: тихое становится громким, а громкое – едва слышимым.

– Как вы себя чувствуете? – шепчет Кира, и адира Вельмина отшатывается. И, кажется, ругается. Но ругается громко, поэтому ничего не слышно.

Сирены тоже не слышно.

Зато часы тикают так, что, кажется, их звук вот-вот разнесет цеппель на части.

Часы выводят из себя, все морщатся, но все следят за движением стрелок.

Три минуты.

Главное развлечение во время перехода – следить за часами. Во-первых, потому, что часы всегда честны. Пустота лжет, показывает то, чего нет, показывает умерших людей, несуществующие миры и чудовищные пробоины, через которые в цеппель вползают чудовища, но Пустота никогда не трогает часы. Никто не знает почему, но все знают, что часы всегда честны. Во-вторых, важны минуты. Если Знаки поздние и первый явился после третьей минуты, путешественникам придется тяжело. Если ранние, будет легче, и есть шанс, что они исчезнут еще до окончания перехода. В-третьих, если стрелка начнет пятнадцатый круг, то нужно попрощаться с друзьями. Или вознести молитву. Или зарыдать. Потому что начиная с пятнадцатой минуты Пустота не отпускает – таков ее закон.

Три минуты, но первый Знак уже был, а значит, переход получится не очень трудным.

Кира улыбается, отворачивается от часов и видит в глазах верзийца признаки безумия.

– «Старый друг» пришел, – шепчет опытный метрдотель, не сводя взгляд с молодого офицера.

Знак подлый, лгущий о том, что самый близкий человек пропадает у порога, не в силах войти внутрь, и нужно выскочить, чтобы помочь, чтобы втащить его внутрь, чтобы не позволить умереть.

– Я не могу его оставить!

Верзиец делает шаг к центру зала, к столу, на котором лежит ключ. Метрдотель не успевает перехватить офицера: он слишком далеко, а движения в Пустоте замедлены, Кира, к своему стыду, не успевает среагировать, позволяет словившему Знак мужчине проскочить мимо себя, и… Положение спасает адира Вельмина, которая бьет верзийца по голове серебряным кувшином. Затем опускается на стул и вновь сжимает руку дочери. И Кира понимает, что страшно отнюдь не Вельмине. И еще понимает, что настоящая адира умеет не только заниматься рукоделием. И еще – что Вельмина дер Жеенкро только что спасла молодому капитану жизнь.

Впрочем, во время переходов такое случается. И очень часто.

А потом сирена умолкает, и в окнах появляется голубое каатианское небо.

«Колесница Эппа» совершила межпланетный переход.

«Если соберешься путешествовать без меня по адигенским планетам, помни: предложение «немного отдохнуть с дороги» означает минимум три дня, возможно, неделю, если будет организована охота или, в твоем случае, маскарад…»

«Почему в моем случае – маскарад?» – осведомилась Кира.

«Так принято, – терпеливо объяснил Помпилио. – Если я путешествую один, мне предложат поохотиться, если ты путешествуешь одна, устроят в твою честь бал-маскарад, если мы вместе – спросят, чего мы хотим, но все равно сначала устроят охоту, а потом – маскарад. – Он улыбнулся и продолжил: – Во время ознакомительного путешествия бывает неплохо провести у старых друзей недельку-другую, но когда отправляешься по делам, глупо тратить месяц на совершение двух переходов, правда?»

«Правда».

«О чем я и говорю».

«Но ведь можно путешествовать инкогнито».

«Можно, – кивнул Помпилио. – Однако, если тебя опознают, поползут слухи, и все станут следить за твоими передвижениями с удвоенным вниманием. А тебя, скорее всего, опознают».

«Что же делать?»

«Самая большая проблема – Верзи. Дерек – мой старинный друг, верный и надежный. И Дерек точно обидится, если к нему не заехать, а заедешь – проведешь в гостях неделю. Поэтому, если торопишься – Верзи необходимо избегать. На остальных планетах не давай о себе знать, но потом придется извиняться. Письменно».

«Ты так делаешь?»

«Всегда».

Кира учла предупреждение Помпилио и во время стоянки на Каате не покидала каюты и не показывала таможенникам документы.

Высадив каатианских пассажиров и взяв на борт новых, «Колесница» направилась к следующей точке перехода, «окно» из которой привело цеппель в Каледо – сферопорт Тинигерии, в котором девушка рассталась с гостеприимным капитаном и его вышколенной командой и на автомобиле отправилась в отель «Ожерелье Т» – лучший на планете.

В сеть «Ожерелье» входило шесть отелей, по одному на сферопорт, и каждый считался эталоном роскоши и комфорта. И снобизма, разумеется, куда же без него, поэтому стать гостем отеля могли далеко не все обладатели нужного количества золота. Рыжая сильно сомневалась, что Кира Дагомаро могла рассчитывать на номер в «Ожерелье», даже несмотря на многомиллионное состояние, а вот драгоценной супруге мессера Помпилио были немедленно предоставлены апартаменты с панорамным видом на Старый город, включающие в себя и горничную, и массажистку – «Адира, вам совершенно необходимо привести себя в порядок после дальней дороги!» Были предложены билеты в Оперу – «Неужели вы не слышали чарующий голос Бартеломео Бардолио? Послезавтра его бенефис, соберется весь тинигерийский свет». Само собой: вечернее платье, куафер и экипаж. «Вы не захватили бриллианты? Ничего страшного, адира, любой ювелирный дом будет счастлив одолжить вам драгоценности для выхода в свет…»

Распрощавшись с заботливым портье, Кира приказала горничной готовить ванну, сообщила массажистке, что придет через пару минут, разделась, бросив вещи на пол гардеробной, накинула халат, а проходя через гостиную, увидела на крышке рояля конверт. Открыла, достала сложенный пополам лист бумаги и, ничуть не удивившись, прочитала:

«Завтра, 20:00, кафе «Павлин и пальма».

То, что девушка должна явиться одна, подразумевалось.