Глава 27

Проснувшись следующим утром, она нашла записку от мамы на кухонном столе.

«На мессе. Вернусь до полудня».

Натали смяла бумажку и бросила на пол. Месса? Они только ходили в церковь по праздникам или на похороны. По другим поводам мама на мессу не ходила.

Впрочем, и по лицу мама никогда ее раньше не била.

Наскоро позавтракав, Натали вернулась в постель и стала писать в дневник.

Ждать.

Раздумывать.

Вскоре она услышала поворот ключа в скважине входной двери.

Сердце застучало. Она слышала, как мама открыла дверь и покашляла. Следующим звуком был шорох бумаги: наверное, мама подняла свою записку. Каждый обыденный звук был теперь наполнен напряжением, в любом из них присутствовал призрак неприятного развития событий, который пугал ее, а потом прятался в тенях.

Будто она может навсегда избежать разговора с мамой.

В следующий момент она услышала, как мамины шаги приближаются. Сердце Натали забилось еще быстрее, и она перевесилась через край кровати, задвинув под нее дневник.

Мама снова кашлянула, на этот раз на пороге спальни. Она сняла шляпу с белыми цветами.

– Можно войти?

Натали пожала плечами.

– Я сегодня ходила на мессу.

– Я прочитала записку.

– Я молилась за тебя, – сказала мама голосом ни резким, ни мягким.

– На случай, если я какой-то монстр? Может, из меня нужно изгнать дьявола? – Натали изобразила крестное знамение в воздухе, а потом ее руки бессильно упали обратно на постель.

Мама вошла в комнату и села на уголок кровати.

– Я и за себя молилась тоже.

– Чтобы понять, как обращаться со своим ребенком-демоном, или сумасшедшей дочерью, или чудовищем после научного эксперимента? Должно быть что-то из этого.

– Перестань. Ты у себя в комнате, а не на сцене, – тон голоса впервые показался напряженным с момента, как она сегодня заговорила. Она вздохнула устало и обеспокоенно. – Пожалуйста, расскажи мне, что происходило. Все. Я выслушаю и не рассержусь.

Натали выпрямилась.

– Non.

– Ma bichette, – мама приблизилась, положила руку Натали на голову, – прошу тебя.

Стэнли спрыгнул с кровати.

– Хочешь нам дать поговорить наедине? – Натали смотрела, как он выходит из комнаты. Она помедлила, глядя на пустой дверной проем, прежде чем повернуться обратно к маме.

– Это началось чуть больше трех недель назад.

Натали описала видения и провалы в памяти. Она не стала упоминать гипноз или ссору с Симоной, а также все связанное с угрозами Темного художника. Делиться с мамой секретами и так было сложно; она не хотела добавлять еще и это. А что касается ее решения не вызывать больше видения, Натали объяснила это тем, что не хочет больше с ними мучиться. Мама поняла.

Когда Натали закончила, мама встала.

– Если бы я не была уверена, что это не так, то сочла бы тебя одной из пациенток Энара.

– О чем я тебе и толкую.

– Я ничего не понимаю. Такого ни с кем еще не случалось, по крайней мере, я не слышала, но, может, это вызвано чем-то другим. – Мама провела несколько раз руками по шрамам, прежде чем продолжила: – Мне тоже делали переливание, Натали.

– Что? У тебя есть магические способности?

– Нет. Я… это не сработало на мне. Несколько человек пробовало и не получило никаких даров. Я – из них. Никто, кроме папы, не знает этого.

Она почувствовала, будто мама не сказала эти слова, а ткнула ее ими в живот. В этом причина? Если оба ее родителя получали переливание, может, то, что не сработало на матери, передалось Натали.

Но ведь не было способа узнать наверняка?

«Может, я унаследовала тот дар, который предназначался ей?»

– Что случилось?

– Мы с твоим папой встретились вскоре после того, как им с Бриджит сделали переливания, – сказала мама, голос ее казался почти извиняющимся. – Время тогда было другое. Ты не понимаешь. Это было многообещающее открытие, возможность чего-то невероятного, сверхчеловеческого.

Натали покачала головой.

– Вы не подумали, что есть риски, поверили, что нечто настолько невообразимое случится без последствий.

– Да, – сказала мама, голос ее звучал теперь куда увереннее. – Мы в это верили. Сначала доказательства этому были, и магия была новым, привлекательным открытием. За исключением очень религиозных или очень консервативных людей, почти все в Париже считали это следующим большим шагом для человечества. Сейчас это сложно понять, но тогда доктора Энара превозносили за его работу. Он старался быть хорошим человеком, думаю, – несколько последних слов застряли у мамы в горле, и она прервалась.

Натали скрестила руки. «Если бы я жила в то время, попробовала бы это?»

– Я была очарована дарами папы и Бриджит, – сказала мама, в ее карих глазах был сентиментальный блеск. – Я тоже так хотела. Когда мне сделали переливание и оно не сработало, я была так расстроена. Сотни прошли успешно, и менее двадцати – неудачно. Я себя жалела за такую неудачливость и завидовала, очень завидовала твоим папе и тетушке. Я чувствовала себя неполноценной и чуть не разорвала отношения с Августином, потому что не считала себя достойной.

Натали прижала руки к сердцу. Она кивнула маме, чтобы та продолжала.

– Вскоре после этого начали скапливаться истории. Мы думали, что проблемы были аномалиями, как и я была одной из редких аномалий в этих экспериментах. – Мама развязала ленту шляпки. Она сняла ее с головы и стала теребить ткань. – Мы были какое-то время в безопасности, пока не появились симптомы у твоего папы. Потом поведение Бриджит стало постепенно меняться.

– Как именно? – спросила Натали. – Какие были первые знаки?

Мама положила шляпку рядом с собой.

– Она с трудом отличала сны от реальности, случившееся – от будущего. Когда она стала на основе этого действовать, да еще и с применением насилия…

Натали знала остальное. От мадам Плуфф до лечебницы. Она гадала, сколько еще женщин в Св. Матурина были пациентками Энара.

– Что насчет папы? – спросила Натали шепотом, водя рукой по постельному белью.

«Он сойдет с ума?»

«И я?»

– Он использует свои способности, чтобы ухаживать за заболевшими моряками, но незаметно, чтобы люди не догадывались, что он их исцелил.

«Боже мой. Какая скромность». Она полюбила папу еще сильнее.

– Что бы у них ни было, – продолжила мама со вздохом, – он забирает себе небольшую часть. Если это сломанная нога, то у него будет болеть нога. Если лающий кашель, то у него тоже будет кашель. Никогда ничего смертельного, упаси боже. Пациенты Энара страдают, но не умирают от симптомов. При этом ему все равно приходится ограничивать частоту излечений, иначе он сам постоянно болел бы, а себя он исцелить не может.

– Он сможет вылечить твои руки.

– Не полностью. Он не сможет сделать их снова идеальными, – она осмотрела свои руки, лицо ее потемнело от грусти, – но способен забрать боль и помочь им лучше двигаться. Он умеет предотвратить потерю сил, помочь телу стать сильнее, здоровее. Думаю, можно сказать, что он помогает телу вылечить себя.

Натали ощутила прилив гордости, осознавая, что все это на самом деле значит. Ее отец помогал людям лучше врача, лучше кого бы то ни было. И он делал это, несмотря на то что оно временно ухудшало его собственное здоровье.

Она помнила, как часто в детстве он прикасался к ее содранной коленке или целовал в лоб, когда она болела, говоря, что это сделает ее сильнее. Она думала, что папы просто всегда так говорят, что это такая игра, а он ей действительно помогал.

– Это звучит как потрясающий дар. Не понимаю, почему это должно быть семейным секретом или поводом для стыда.

Мама закрыла глаза и снова открыла.

– К скандалу с Энаром прибавились скандалы с его пациентами. Однажды, – она прервалась, качая головой, – толпа промаршировала по Елисейским полям со словами, что пациенты Энара больны или неестественны. «Энар – не бог», – кричали они, а еще: «Вы недочеловеки, а не сверхчеловеки» и кое-что похуже.

Натали свесила ноги с кровати, встала и обняла мать.

Она утаила от мамы некоторые детали и не сомневалась, что та поступила так же. Она все еще обижалась на то, что мама все это скрывала, но это была та обида, которая, как она впервые осознала, может со временем исчезнуть. Злость не приведет ни к чему.

Хрупкое перемирие установилось на остаток дня, усталость просачивалась в трещины. Натали могла доверить маме некоторые секреты, но не все. Пока этого достаточно.