Робейр Дачарн задумался, сможет ли он когда-нибудь снова пересечь Площадь Мучеников, не вспоминая каждый раз кровавый ужас казни Эрайка Динниса. Несмотря на солнечный день, на город Зион навалился осенний озноб, но, когда он смотрел на парящую колоннаду Храма Господня и зеркально отполированный купол за ней, на героическую скульптуру архангела Лангхорна, высоко поднимающего скипетр своей святой власти, и вспоминал тот ужасный день, его дрожь не имела ничего общего с температурой.

Затем он замер на месте, закрыв глаза в безмолвной молитве, хотя он вряд ли мог точно сказать, о чём же именно он молился.

«Смутные времена», — подумал он, открывая глаза и продолжая идти через площадь к Храму. — «Смутные времена… и устрашающие».

Банальность его собственных мыслей была раздражающей, но это сделало их не менее ясными. Сила его вновь обретённой веры помогла ему, и он нашёл в Писании много отрывков, дающих огромное утешение, но ни один из этих отрывков не сказал ему, что же он должен делать.

«Ну, Робейр, это же не совсем верно, правда»? — сардонично подумал он. — «Ты точно знаешь, что должен делать. Вопрос только в том, как ты это сделаешь».

Он снова замер, холодные брызги от фонтанов, принесённые дующим в его сторону свежим ветром, немного охладили его, и он посмотрел на то самое место, где умер Диннис. Казнь павшего архиепископа была самой ужасной вещью, которую Дачарн когда-либо видел или представлял себе. Он не был шуляритом. Он читал о наказаниях, которые архангел Шуляр назначил отступникам и еретикам, но он никогда не позволял своему разуму задумываться о них. Они были одним из тех неприятных аспектов жизни, о которых говорило Писание, но которые Робейр Дачарн никогда не ожидал увидеть, а тем более помочь осуществить. Но он помог. Бывали моменты, особенно когда посреди ночи приходили сны, когда ему хотелось притвориться, что это не так. Но решение казнить Денниса было принято «Группой Четырёх», и поэтому Робейр Дачарн нёс свою долю кровавой вины. Хуже того, он полностью отдавал себе отчёт в том, что первоначальное решение о казни бывшего архиепископа Черис было принято из соображений прагматизма, как акт целесообразности. И последние слова Динниса, его вызов Великому Инквизитору с самого края могилы — всё это беспокоило Дачарна.

Этому человеку обещали лёгкую смерть — или, по крайней мере, более лёгкую — если бы только он сыграл свою роль. Предположительно Дачарн не должен был знать об этом соглашении, но он знал, и это делало вызов Динниса ещё более непонятным. Если, конечно, самое очевидное объяснение не было единственно правильным, и этот человек действительно верил в то, что сказал.

«Что, без сомнений, так и было», — сказал себе Дачарн, глядя на место, где измученному фрагменту человеческого существа наконец-то позволили умереть. — «Вот что действительно мучает тебя в этом, не так ли, Робейр? Что бы ни происходило сейчас, ты — и остальные трое — приводите это в движение. Что бы ни сделала Черис с тех пор, как ты и твои друзья организовали на неё нападение, ты был одним из тех, кто его начал. Вы толкнули Черис к этим проклятым действиям. Любое животное будет бороться за свою жизнь, за жизнь своих детёнышей, если ты загонишь его в угол, и это именно то, что вы сделали с Черис, и Диннис знал это. Он не только знал об этом, но даже имел мужество заявить об этом после того, как Инквизиция вынесла ему смертный приговор».

Это была мысль, которая часто приходила к нему в последнее время, и с силой возрождённой веры он заставил себя вновь столкнуться с ней лицом к лицу. Он молился Богу и Лангхорну, умоляя их простить его за те  злополучные решения, которые спровоцировали немыслимое, но тот факт, что он глубоко и искренне раскаялся в своей ответственности за них, не сделал ничего, чтобы освободить его от ответственности что-то с ними сделать. Его долгом было бы противостоять этой катастрофе и каким-то образом победоносно провести Церкви Господа Ожидающего через испытание, с которым она столкнулась, независимо от того, как это произошло; роль же, которую он сыграл в провоцировании этого испытания, только делала его ответственность глубже.

«И каким бы трудным ни было путешествие», — сказал он себе ещё раз, — «в конечном счёте, может быть только один пункт назначения. Это Божья Церковь, созданная самими Архангелами для спасения всех человеческих душ. Во что бы ни верили те заблудшие души в Черис, Мать-Церковь должна быть сохранена нетронутой. И поскольку она должна, она это сделает. Не может быть другого результата… пока те, кто защищает её, остаются верны ей, Писанию, Архангелам и Господу».

Он верил в это. Он знал это. Чего он не знал, так это того, простит ли его когда-нибудь Бог за поступки, к которым он уже приложил свою руку.

Он ещё раз посмотрел на то место, где Эрайк Диннис умер своей ужасной смертью, задаваясь вопросом, скольким ещё Инквизиция ниспошлёт такую же ужасную судьбу, прежде чем вызов законной власти Матери-Церкви будет рассмотрен. Затем покачал головой, спрятал руки в тёплые мягкие рукава сутаны и продолжил свой путь.

— Ну, вижу, мы все собрались… наконец-то, — колюче сказал Жаспер Клинтан, когда Дачарн вошёл в совещательный зал.

Тёплый воздух легко, без усилий струился по всему залу, поддерживая температуру на привычном уровне идеального комфорта. Нерушимый стол для переговоров — как и весь Храм, сделанный руками самих Архангелов — был так же совершенен и не запятнан следами использования, как и в самый День Творения, а свет, лучащийся с потолка, струился вниз с такой искореняющей тени яркостью, которую ни свеча, ни пламя лампы не могли даже надеяться оспорить. Как всегда, это неопровержимое доказательство того, что он действительно находится рядом с Божественным, убедило Дачарна в том, что какие бы ошибки ни совершали простые люди, Бог в конце концов способен исправить их, пока Его служители верят в это.

— Я сожалею, что опоздал, — сказал он, проходя к своему месту за мистическим столом. — У меня было несколько пасторских дел, с которыми нужно было разобраться, и я боюсь, что потерял счёт времени.

— Были «пасторские дела»? — фыркнул Клинтан. — Я думаю, что сохранение Матери-Церкви имеет приоритет почти над любым другим «пастырским делом», которое я мог бы придумать.

Замсин Трайнейр слегка пошевелился в своём кресле во главе стола. Клинтан стал ещё более едким и грубым с момента казни Динниса. Казалось, что последний предсмертный вызов бывшего архиепископа привёл Великого Инквизитора к ещё большей агрессивности и мстительности. И каким-то особенным образом, явно возрождающаяся вера Дачарна на самом деле делала Клинтана ещё более нетерпимым по отношению к Главному Казначею. Могло показаться, что он боится, что вера Дачарна ещё больше смягчит твёрдость викария, которого он с самого начала считал наименее решительным из «Группы Четырёх».

А может быть, всё было гораздо проще. Возможно, то, что случилось с Диннисом, заставило его опасаться того, что ещё Дачарн мог сделать во имя своей вновь обретённой веры.

— О чём бы ты ни говорил, Жаспер, — безмятежно сказал Дачарн, — моё прибытие сюда на пять минут раньше или на пять минут позже не будет иметь каких-либо разрушительных для мира последствий. И поскольку это так, я не видел необходимости делать короче напутствия и наставления, что требовались одному из моих епископов.

— Да как ты… — сердито начал Клинтан, но Трайнейр поднял руку.

— Он прав, Жаспер, — сказал Канцлер. Великий Инквизитор бросил свирепый взгляд теперь уже на него, но Трайнейр только спокойно посмотрел на него в ответ. — Я согласен, что определённая степень неотложности в реагировании на такого рода вещи, несомненно, в порядке вещей, но мы не можем позволить себе просто отбросить всё и прибегать сюда всякий раз, когда поступает какая-то… неприятная новость. Во-первых, потому что даже с семафором, чтобы ни явилось причиной нашего сбора, должно быть, произошло довольно давно, и наш ответ на это займёт столько же времени, когда будет отправлен из Зиона. Так что безумная спешка с нашей стороны, так или иначе, ни на что не повлияет. Однако, во-вторых, как у наместников Матери-Церкви, у нас много обязанностей, подобных тем, с которыми Робейр имел дело сегодня днём. Мы не можем позволить расколу, созданному Черис, отвлекать нас от всех других обязанностей. И, в-третьих, крайне важно, чтобы мы никому не позволяли верить, что мы отвлеклись от этих обязанностей. Никогда не забывайте, что есть те, кто просто ждёт подходящей возможности напасть на нас. Если мы позволим им поверить, что мы настолько сильно запаниковали, что кризис раскола — это единственное, о чём мы можем думать, эти более слабые братья среди викариата могут испытать искушение открыто бросить вызов нашему руководству.

Щеки Клинтана потемнели от ярости, и он открыл рот, чтобы возмущённо парировать, но медленный, спокойный, разумный тон Трайнейра остановил его. Он сердито посмотрел на Канцлера ещё несколько мгновений, затем пожал плечами.

— Что ж, очень хорошо, — прорычал он.

Дачарн просто сложил руки перед собой на столе и терпеливо ждал. Он по-прежнему остерегался власти Великого Инквизитора и его всё более вспыльчивого характера, но больше не боялся Клинтана. Что, однако, было по меньшей мере немного неразумно с его стороны, учитывая то, что Клинтан уже сделал с Эрайком Диннисом. И, как он понял, сидя в ожидании, тот факт, что он больше не боялся Великого Инквизитора, вполне вероятно, объяснял растущее нетерпение Клинтана по отношению к нему. Жасперу Клинтану не нравилась мысль о том, что его не боятся.

«Во всём этом есть что-то, что я должен обдумать более глубоко», — подумал Казначей Церкви. — «Это что-то говорит, как о нём, так и обо мне».

— Во всяком случае, мы все сейчас здесь, — продолжил Трайнейр. — А поскольку именно ты просил об этой встрече, Жаспер, почему бы тебе не рассказать нам причину?

— На самом деле две причины, — ответил Клинтан. Раздражение Великого Инквизитора оставалось очевидным, но он выпрямился в кресле, и часть раздражения постепенно исчезла с его лица. — Первая из них — сообщение от епископа-исполнителя Уиллиса, а другая — от отца Стивина из Дельфирака.

— Отец Стивин? — Аллайн Мейгвайр повторил имя, а затем поморщился. — Какой ещё «отец Стивин», Жаспер?

— Он интендант епископа Эрниста в Фирейде, — сказал Клинтан, и не только у Дачарна брови поднялись от удивления.

— И о чём именно говорится в этом сообщении от… отца Стивина, да? — Трайнейр посмотрел на Клинтана, который коротко кивнул. — Что делает сообщение от него настолько важным?

— Я вернусь к этому через мгновение. — Клинтан взмахнул правой рукой, как будто он что-то отталкивал на столе перед собой. — Оно важно, но я думаю, что нам нужно сначала рассмотреть сообщение епископа-исполнителя.

Трайнейр кивнул, и Дачарн собрался с духом. У него не было иллюзий по поводу любого сообщения, которое мог бы отправить Уиллис Грэйсин. Учитывая характер недавней переписки с изумрудским епископом-исполнителем, было очевидно, что военное положение Изумруда было настолько близко к безнадёжности, насколько могли ожидать простые смертные. А более поздний анализ Грэйсином возможностей — и предпочтений — князя Нармана обеспечил совсем не весёлое чтение перед сном.

— Ну, это ещё не официально — или, по крайней мере, не было таким, когда Грэйсин составлял своё сообщение — но больше нет сомнений, что Нарман переметнулся к противнику, — прорычал Клинтан. Все его слушатели выпрямились в своих креслах, их глаза сузились, и он пожал тучными плечами. — Я знаю, Грэйсин уже несколько месяцев твердил нам, что Изумруд долго не продержится, когда Кайлеб высадит на берег свои войска, но я не думаю, что даже он предвидел такое.

— Насколько его информации можно доверять? — спросил Мейгвайр.

— Это всегда вопрос, не так ли? — Клинтан показал зубы в скупой усмешке. — Очевидно, ни он, ни его интендант не могли подтвердить или опровергнуть слухи, циркулирующие вокруг Эрейстора, но они смогли подтвердить, что Сосновая Лощина был куда-то отослан. И большинство слухов сходятся во мнении, что у Нармана есть только одно логичное место, куда его можно отправить. А теперь, по-видимому, и сам Нарман тоже куда-то отплыл. Может быть, кто-нибудь из вас хочет заключить небольшое пари на то, в какое место он может направляться?

Лицо Дачарна окаменело от ужаса. Как сказал Клинтан, не было никаких сомнений в том, что черисийцы смогут завоевать Изумруд в любой момент, как только доберутся до него. Но завоевание Изумруда, каким бы плохим оно ни было, было совсем не такой перспективой, как добровольное присоединение Изумруда к неповиновению Дома Армак авторитету Матери-Церкви.

— Не могу поверить, что Нарман способен на такое, — сказал Мейгвайр, но его тон был тоном человека, пытающегося убедить самого себя, и Клинтан снова фыркнул.

— Ну, а я могу. — Глаза Великого Инквизитора полыхнули гневом. — Почему бы Нарману не последовать примеру Черис? Они прямо рядом друг с другом; они оба на другом конце света от Зиона, что делает их податливыми для любой появляющейся ереси; и Нарман всегда имел моральный облик портовой шлюхи.

«Это типично для Клинтана», — мрачно подумал Дачарн, — «что он может осуждать чей-то моральный облик без малейшего намёка на лицемерие».

— Боюсь, что Жаспер прав, — сказал Трайнейр. — И, в некотором смысле, вероятно трудно винить Нармана, за то, что он искал примирения с Кайлебом.

— Я чертовски легко могу обвинить его, — возразил Клинтан.

— Я не говорил, что он не должен быть осуждён за это, Жаспер, — заметил в ответ Трайнейр. — Я сказал, что, на чисто светском уровне, его трудно в этом обвинить, и это не что иное, как простая истина. На самом деле, именно это здесь и является действительно опасным.

— Я думаю, тот факт, что это так ловко разрушает отвлекающий манёвр, на который мы рассчитывали, чтобы сохранить занятость Черис, едва ли является второстепенным соображением, — вставил Мейгвайр.

— На самом деле, это так, — с прохладцей не согласился Трайнейр. Мейгвайр ощетинился, но Канцлер покачал головой. — Подумай хорошенько, Аллайн, — сказал он. — Изумруд никогда не собирался быть серьёзным «отвлечением» Черис без флота, способного предотвратить её вторжение. Не по-настоящему, или не очень долго, по крайней мере. Но сейчас Нарман — предполагая, что подозрения Грэйсина оказались точными — заключил политическое соглашение с Кайлебом. Я не уверен, насколько хорошо это сработает для него, но предполагаю, что, поскольку он послал Сосновую Лощину вперёд, а затем сам последовал за ним, то условия должны быть как минимум приемлемыми. На самом деле, если Кайлеб такой же умный, как и его отец, он, вероятно, предложит Нарману удивительно щедрые условия. — Этот новый флот у него — достаточно большая палка, и он может позволить себе предложить другой рукой очень сочную морковку. И, если он это сделает, то он будет становиться всё более заманчивым для других потенциальных Нарманов, чтобы достичь с ним понимания, а не пытаться с ним бороться.

— Замсин прав, — с сожалением сказал Дачарн. Трое остальных мужчин посмотрели на него, и он пожал плечами. — Если Нарман действительно сделал это, то это наносит удар по надёжности всех светских лордов. Он произвёл аполитичные расчёты и действовал на их основе так, что это может быть истолковано только как преднамеренное открытое неповиновение Матери-Церкви. Он ставит политику и своё личное выживание перед своим главным долгом защищать святость и авторитет Матери-Церкви. Даже не думайте, что нет других светских правителей, которые бы не чувствовали себя на его месте точно так же. И теперь у них будет пример того, кто на самом деле отказался от своей верности и ответственности перед Церковью из чисто политической целесообразности. Вы действительно думаете, предполагая, что ему это сойдёт с рук, что его пример будет забыт следующим «Нарманом» в списке Черис?

— Так и есть. — Трайнейр энергично кивнул. — Это то, что, вероятно, неизбежно должно было проявить себя, что бы ни случилось. Учитывая все причины вражды между Черис и Изумрудом, я не ожидал увидеть это так скоро, но это только делает пример ещё хуже. Если Нарман успешно сделает это, особенно когда весь мир знает, что Хааральд и Кайлеб возложили на него ответственность за попытку убийства Кайлеба, это скажет всем, что Кайлеб хочет быть «практичным». И если мы не сможем эффективно наказать Нармана за это, этот пример вызовет много соблазна сделать то же самое, когда Королевский Черисийский Флот нанесёт визит другим князьям и королям.

— Тогда останови это, — прорычал Клинтан.

— И как именно ты предлагаешь это сделать, Жаспер? — спросил Трайнейр, и его тон был гораздо более резким, чем он обычно говорил, обращаясь к Великому Инквизитору. — Если Грэйсин прав, а Нарман уже отплыл, он уже принял условия Кайлеба. Ведь вряд ли он отправился бы в Теллесберг, пока он всё ещё воюет с Черис, если он уже не принял их? И ты действительно веришь, что он не принял бы мер предосторожности против всего, что мог бы сделать Грэйсин в его отсутствие? На самом деле, я удивлён, что Грэйсин вообще смог передать нам это сообщение.

— Не слишком удивляйся, — сказал ему Клинтан. — Курьерское судно из Изумруда на Остров Молота вышло из Крепости Шалмар, а не из Эрейстора.

Великий Инквизитор поморщился, и Дачарн знал, почему. Крепость Шалмар, столица Герцогства Шалмар, находилась на самом северном конце Изумрудного острова, более чем в девятистах милях от столицы Нармана.

— И сообщение Грэйсина даже не было закончено, — продолжил Клинтан резким тоном. — Передача была прервана где-то между Эрейстором и Шалмаром… предполагая, конечно, что её не оборвали в самом Эрейсторе.

— Замечательно. — «Выражение лица Мейгвайр можно было бы использовать для брожения пива», — подумал Дачарн. — Итак, теперь ты говоришь нам, что Нарман захватил семафор в Изумруде.

— По меньшей мере, — согласился Клинтан. — И я думаю, что мы можем с уверенностью предположить, что он захватил бы не только семафорные башни, так?

— Я уверен, что и в этом ты прав, Жаспер, — сказал Трайнейр. — Что делает мою точку зрения ещё более актуальной.

— Согласен. — Дачарн кивнул. — С другой стороны, Жаспер, ты сказал, что получил два сообщения — одно из Изумруда и одно из Дельфирака. Почему бы нам не отложить Нармана на минуту в сторонку? Относительно него нам придётся принять некоторые жёсткие решения, но было бы также неплохо позволить этому горшку перекипеть в наших мозгах несколько минут. Кроме того, если эти сообщения будут оказывать влияние друг на друга, нам, вероятно, нужно услышать их оба, прежде чем мы начнём слишком глубоко разбираться, что делать с каждым из них.

— Это имеет смысл, — согласился Трайнейр и повернулась обратно к Клинтану. — Что насчёт этого сообщения из Фирейда, Жаспер?

— Я не уверен, что это имеет какое-либо отношение к Нарману и Изумруду. — В голосе Клинтана снова послышалось раздражение, словно он возмущался, когда его гнев перенаправили.

— Возможно, нет, — терпеливо сказал Трайнейр. — С другой стороны, рано или поздно, нам придётся его услышать, так что мы можем услышать его прямо сейчас.

— Ох, ну ладно. — Клинтан откинулся на спинку стула. — По словам отца Стивина, захват черисийских торговых судов в Фирейде прошёл не так гладко, как хотелось бы.

— Что именно это значит? — спросил Дачарн, чувствуя знакомое неприятное тянущее ощущение в мышцах своего живота.

— Это значит, что эти чёртовы еретики были слишком глупы, чтобы поступить разумно, — проворчал Клинтан. — Когда дельфиракские войска попытались проникнуть на их корабли, они оказали сопротивление. Что было глупо с их стороны. Безнадёжно глупо, по правде говоря.

— Ты хочешь сказать, что некоторые из них были убиты? — надавил Дачарн.

— Нет, я не имею в виду, что «некоторые из них» были убиты, — почти съехидничал Клинтан. — Я говорю о том, что они были убиты все.

— Что? — Односложный вопрос вырвался у Трайнейра, а не у Дачарна, и Клинтан посмотрел на Канцлера.

— Я имею в виду, что как только они начали убивать дельфиракцев, перчатки были сброшены, — сказал он и пожал плечами. — Такого рода вещи случаются, когда ты достаточно глуп, чтобы разозлить вооружённых солдат в чьём-нибудь чужом порту.

— Ты говоришь, что черисийцев не осталось в живых никого? — спросил Дачарн требовательно.

— Возможно, несколько. — Клинтан снова пожал плечами. — По словам отца Стивина, большего и быть не могло. Во всяком случае, не на борту кораблей, которые дельфиракцам удалось удержать от выхода из порта.

— Ты имеешь в виду, что некоторым из них удалось уйти? — голос Трайнейра прозвучал ещё несчастнее, чем он был минуту назад.

— С полдюжины или около того, — подтвердил Клинтан. — По-видимому, это были корабли, стоявшие на якоре слишком далеко, чтобы их можно было захватить прямо с причала. И по крайней мере один из них похоже был одним из тех проклятых черисийских капёров, предположительно замаскированным. Во всяком случае, он был тяжело вооружён новой артиллерией, и прикрывал остальных, пока они отступали к нему.

Трайнейр посмотрел на Дачарна, и Главный Казначей прекрасно понял смятение Канцлера. Все беглецы из Фирейда, к сегодняшнему дню, должно быть, уже давно были на пути в Черис, вкупе со своей версией того, что произошло. И несмотря на легкомысленное настроение Клинтана, Дачарн был болезненно уверен, что черисийцы смогут с полной точностью описать то, что произошло, как «резню». Хуже того, многие из замешанных в это кораблей были бы семейными предприятиями, а учитывая традиционную черисийскую практику, касающуюся набора экипажей таких кораблей, многие из тех мёртвых черисийцев скорее всего были женщинами и детьми.

— Неужели до этого дошло так быстро? — настойчиво спросил Дачарн. — И почему сообщение об случившемся пришло от этого отца Стивина, а не от его епископа?

Он мог придумать, по крайней мере, одну причину, по которой интендант отправил свои собственные сообщения независимо от епископа, и эта причина ему совсем не нравилась. Но если Клинтан и подозревал, что агент инквизиции в Фирейде пропихнул свой доклад раньше, пытаясь выставить под нужным ему углом катастрофу, по крайней мере частично созданную им самим, то на лице викария не отразилось никаких признаков этого. Если уж на то пошло, Клинтан, казалось, совершенно не обращал внимания на потенциально катастрофические последствия инцидента.

«И, насколько нам известно, это не единственный «инцидент», подобный этому», — подумал Дачарн. — «Это может быть просто первый, о котором мы слышали. Эдакий первый звоночек».

— Это очень серьёзные новости, — сказал Трайнейр, что Дачарн счёл про себя головокружительным преуменьшением. — Как только известия дойдут до Черис, они объявят всё это злополучное дело преднамеренной резней, совершенной по прямому приказу Инквизиции.

— Ничего подобного не было, — сказал Клинтан. — С другой стороны, я не собираюсь притворяться, что лью слёзы по кучке еретиков, которые получили именно то, что заслуживала их собственная ересь и глупость. Если уж на то пошло, они легко отделались.

— Я не прошу тебя ни в чём притворяться. — Трайнейр смог сохранить как громкость голоса, так и его тон. — Я просто указываю, что Черис собирается заявить всему миру, что мы приказали устроить преднамеренную бойню торговых моряков — и их семей, Жаспер — в рамках нашей кампании против раскольников. Они используют это, чтобы оправдать своё восстание… какие бы встречные зверства они не решат организовать.

«Клинтан посмотрел на Канцлера так, словно он говорил на совершенно неизвестном языке», — подумал Дачарн. — «И с точки зрения Великого Инквизитора, возможно, Трайнейр таким и был. В конце концов, они с самого начала были готовы обрушить огонь, бойню и опустошение на всё Королевство Черис, так почему кто-то должен особенно расстраиваться из-за гибели нескольких десятков — или нескольких сотен — черисийских моряков, их жён и детей?

— Хорошо, — сказал Клинтан через мгновение. — Если тебя так беспокоит то, как черисийцы могут использовать это, то давайте использовать это сами. Депеша отца Стивина совершенно ясно даёт понять, что именно черисийцы начали драку. И, я могу добавить, потери со стороны дельфиракцев были совсем не маленькими. Так как они это начали, я думаю, что именно это мы и должны рассказать миру. Дельфиракские власти попытались мирно секвестировать их суда, и вместо того, чтобы подчиниться указаниям законных властей, они ответили смертоносным насилием. Я уверен, что черисийцы будут сильно преувеличивать свои собственные потери, поэтому я не вижу никакой причины, почему мы должны преуменьшать потери среди дельфиракцев. На самом деле, я думаю, что мы, вероятно, должны заявить, что любой, кто был убит, пытаясь выполнить приказы Матери-Церкви по секвестру этих кораблей, должен быть объявлен страстотерпцем.

«Это не «Мать-Церковь» решила закрыть материковые порты для Черис», — мрачно подумал Дачарн. — «Это был ты, Жаспер. И это было сделано по твоей воле. Удивительно, как твоя новая формулировка случившегося снимает тебя с этого конкретного крючка, правда?»

Но это было ещё не самое худшее… далеко не самое худшее. Если они объявляли погибших дельфиракцев страстотерпцами, то делали огромный шаг вперёд, приближаясь к объявлению тотальной Священной Войны против Черис. Без сомнения, со временем это было неизбежно, но Робейр Дачарн не спешил в объятия этого катаклизма.

«И это просто моральная трусость с твоей стороны, Робейр? Если в этом состоит наша неизбежная цель, то к чему сомневаться? Это воля Божья, чтобы власть Его Церкви поддерживался в соответствии с Его замыслом, так как же ты можешь оправдать попытки избежать того, что требуется для достижения Его целей?»

— Я не знаю… — медленно сказал Трайнейр.

— Я думаю, что Жаспер прав, — сказал Мейгвайр. Остальные посмотрели на него, и настала его очередь пожать плечами. — Самое умное, что мы можем сделать, — это использовать семафор, чтобы убедиться, что наша версия — истинная версия, — «ему действительно удалось сказать это с серьёзным лицом», — отметил Дачарн, — достигнет всех материковых королевств прежде, чем их достигнет ложь, которую выдумает Черис. И если эти люди были убиты, выполняя приказы Матери-Церкви, то кто же они, если не страстотерпцы?

— Вот именно! — решительно согласился Клинтан.

Трайнейр снова посмотрел на Дачарна, и Главный Казначей точно знал, о чём спрашивают его глаза Канцлера. Он открыл было рот, чтобы возразить Клинтану и Мейгвайру, но затем заколебался.

— Кроме того, — продолжал Мейгвайр, в то время как Дачарн колебался, — когда вы смотрите на эту новость наряду с решением Нармана предать нас — я имею в виду, Мать-Церковь — то видна закономерность.

— Закономерность? — Трайнейр не смог полностью скрыть недоверие в своём голосе, и губы Мейгвайра сжались.

— Я имею в виду, — сказал он, — что, как ты сам указал несколько минут назад, другие светские правители будут испытывать искушение найти какое-то соглашение или понимание с Черис, если они окажутся между молотом и наковальней. Я думаю, что мы должны дать им повод долго и упорно подумать об этом. И мы должны дать ясно понять всем в Черис, на какие именно ставки они позволяют играть своему королю.

— Как? — Спросил Дачарн с отчётливым ощущением внезапной слабости.

— Я говорю, что мы официально отлучим от церкви Кайлеба, Стейнейра и всех тех, кто подписал назначение Стейнейра архиепископом, или рескрипт Кайлеба о престолонаследии, или письмо Стейнейра Великому Викарию. Мы отлучим Нармана, Сосновую Лощину и любого другого, кто достигнет «понимания» или «согласия» с Черис. И мы поместим под интердикт всю Черис и весь Изумруд.

Ощущение слабости у Дачарна резко усилилось, но глаза Клинтана вспыхнули.

— Именно это мы и должны сделать, — резко согласился он. — Мы ходили вокруг на цыпочках с самого начала, пытаясь избежать «разжигания ситуации», тогда, когда мы все точно знали, где она должна закончиться! Вместо этого нам следовало бы обратить своё внимание на проклятых раскольников, сообщая им, где именно они окажутся, если они будут упорствовать в своём неповиновении. И нам нужно рассказать каждому из подданных Кайлеба, к какой катастрофе их драгоценный король прямиком ведёт их!

— Это не тот шаг, к которому можно относиться легкомысленно, — предупредил Дачарн. — И если мы его сделаем, то потом уже не сможем вернуться обратно.

Отлучение от церкви Кайлеба и всех остальных было уже достаточно плохо само по себе. Согласно церковному закону, это освобождало всех детей Божьих от необходимости повиноваться им. В действительности, это сделало бы продолжение повиновения им актом неповиновения Церкви и Богу. Предполагая, что большинство черисийцев были готовы следовать церковной доктрине, это могло бы фактически уничтожить всю законную власть в королевстве. Но интердикт, во многих отношениях, был ещё хуже. До тех пор, пока действовал интердикт, все церковные таинства, должности и функции внутри Черис приостанавливались. Не будет ни крещений, ни свадеб, ни месс, ни похорон. И это будет продолжаться до тех пор, пока интердикт не будет снят.

Как сказал Дачарн, никогда не следует легкомысленно относиться к такому суровому и тяжёлому наказанию. Его последствия для душ тех, кто оказался под ним, могли быть ужасающими.

Это было достаточно плохо, но едва ли это было всё, что могло последовать из предложенных действий Мейгвайра. Объявление отлучения и интердикта было лишь одним крошечным шагом к объявлению Священной Войны, и как только Священная Война будет открыто объявлена, не могло быть отступления от схватки не на жизнь, а на смерть между Церковью и теми, кто противостоял ей.

«Но единственное, чего он не собирается делать, это убеждать Черис добровольно вернуться в лоно Церкви», — подумал он. — «Кайлеб и Стейнейр никогда бы не зашли так далеко, как они уже зашли, если бы не были готовы пройти весь путь, а отчёты Жаспера ясно показывают, что подавляющее большинство черисийцев согласны со своим королём и своим новым «архиепископом». Так что даже если мы объявим Кайлеба отлучённым от Церкви, и вся Черис будет под интердиктом, им будет всё равно. Или, по крайней мере, они не обратят на это никакого внимания. Они будут продолжать хранить ему верность, что будет означать, что мы создали ситуацию, в которой они будут находиться в прямом, открытом неповиновении Матери-Церкви. И это не оставит нам иного выбора, кроме как объявить в конце концов Священную Войну, чего бы мы ни пожелали».

«Интересно, именно поэтому Жаспер и Аллайн так за это выступают? Потому, что это приведёт нас раз и навсегда, перед всем миром, к полному уничтожению Черис?»

— Вероятно, это не тот шаг, который нужно предпринять легкомысленно, — сказал Клинтон, — но это шаг, который нам придётся сделать, рано или поздно, Робейр, и ты это знаешь. Учитывая то, что уже сказал Замсин, я думаю, что у нас нет выбора, кроме как идти вперёд и сделать это. Перейти в наступление и предвосхитить любую искажённую версию событий, о которой Черис может заявить миру. Если, конечно, у тебя нет идеи получше?

Ледяной дождь лил с тёмного, словно уже наступила полночь, неба, хотя технически до действительного заката оставалось ещё около часа. Ветер поднимал пелену воды, обдавая ей лица тех, кто был достаточно глуп, чтобы находиться снаружи и подставиться ему, и плёл тонкие завесы танцующего тумана там, где он хлестал воду, ниспадающую с отливов крыш.

Ни у кого из посетителей, собравшихся в Церкви Святого Архангела Бе́дард, не было ни времени, ни желания останавливаться и наблюдать за погодой. Ландшафтный кустарник и декоративные деревья вокруг церкви стегали побегами, к которым всё ещё цеплялись последние разноцветные брызги листьев, или колыхали скелетными ветвями, уже обнажёнными приближающейся зимой, когда ветер хлестал по каменной кладке церкви, и это было гораздо лучшей метафорой для посетителей, чем любые причудливые видения танцующей воды.

Церковь Святого Архангела Бе́дард была достаточно старой. Предание гласило, что церковь Архангела Бе́дард была построена всего через год или два после самого Храма; хотя в отличие от Храма, она явно была делом рук смертных. И, несмотря на свою древность, в эти дни она использовась мало. Она была расположена менее чем в двух милях от Храма, и все, кто мог, предпочитали пройти дополнительные несколько тысяч ярдов, чтобы помолиться в Храме. Несмотря на это, её возраст, а так же тот факт, что бедардиты считали её материнской церковью своего ордена, это означало, что за ней, как и за любой другой церковью, тщательно ухаживали, её двери были постоянно не заперты и открыты для любого верующего в любой час, как того требовал закон.

Тем не менее близость Храма означала, что церковь, несомненно, была почти забыта подавляющим большинством верующих, и поэтому большую часть времени она была предоставлена самой себе, дремля в тени своих более крупных, новых, и более престижных братьев и сестёр. В самом деле, большую часть времени люди, казалось, забывали, что она вообще была там, что делало её подходящей для целей людей, собирающихся в ней, несмотря на стучащий дождь.

Появился последний посетитель, проскользнув через тяжёлые деревянные двери в притвор церкви. Он отдал свой плащ ожидавшему его младшему священнику, являя оранжевую сутану викария Церкви Господа Ожидающего, а затем быстро вошёл в саму церковь. Запах, оставшийся после столетий благовоний, свечного воска и типографской краски молитвенников и псалмов, встретил его как утешительная рука, несмотря на влажный осенний холод, который отчётливо ощущался даже здесь, и он втянул глубоко в лёгкие аромат Матери-Церкви.

Его ждали двадцать с лишним человек. Большинство из них были одеты в такие же оранжевые сутаны, что и он, но были и другие, в более скромных облачениях архиепископов и епископов. Было там даже парочка простых старших священников, и все они повернулись, чтобы посмотреть на него, когда он подошёл к ним.

— Прошу прощения, братья. — Глубокий, прекрасно поставленный голос викария Сэмила Уилсинна, хорошо подходивший к его священническому призванию, легко разносился сквозь шум дождя, барабанящего по шиферной крыше церкви и постукивающего в витражные окна. — Ко мне пришёл неожиданный посетитель — по сугубо обыденным церковным делам — как раз, когда я собрался уходить.

Несколько мужчин заметно напряглись при словах «нежданный гость», но расслабились с почти слышимыми вздохами облегчения, когда Уилсинн закончил свою фразу. Он криво улыбнулся их реакции, затем махнул рукой в сторону скамей в передней части церкви.

— Я полагаю, что теперь, мы можем заняться нашими делами, когда все, кто задерживался присоединились к нам, — сказал он. — Не нужно будет объяснять, что мы все здесь делаем в такую ночь, если случайно кто-то появится.

Как он и предполагал, его выбор слов вызвал новую волну нетерпения, и остальные быстро уселись на указанные им скамьи. Сам он подошёл к перилам вокруг алтаря, преклонил колени перед традиционными мозаиками архангелов Лангхорна и Бе́дард, затем встал и снова повернулся к ним лицом.

— Во-первых, — сказал он серьёзно, — позвольте мне извиниться за то, что я вызвал вас всех так срочно. И за то, что попросил вас собраться на эту внеочередную встречу. Все мы слишком хорошо осведомлены о рисках, связанных с такими импровизированными встречами, но я считаю, что очень важно, чтобы мы и все другие члены Круга были осведомлены о самых последних решениях «Группы Четырёх».

Больше никто не произнёс ни слова, и он буквально чувствовал напряжённость в их глазах, когда они смотрели на него.

— Они получили два новых сообщения, — продолжил он. — Одно из них из Изумруда, и сильно наводит на мысль, что князь Нарман решил присоединиться к королю Кайлебу и «Церкви Черис». Сделал ли он это из убеждений или из прагматической потребности выжить — это больше, чем кто-либо здесь, в Зионе, может знать в данный момент. К моему собственному удивлению, я склоняюсь к версии, что это действительно может быть вопрос убеждения или, скорее всего, сочетание того и другого. Я основываю это в немалой степени на прошлых беседах с младшим братом графа Сосновой Лощины, но я подчёркиваю, что в настоящее время это может быть только моё мнение. Тем не менее, судя по тому, что мне сообщили мои источники в офисе Клинтана, я считаю, что интерпретация действий Нармана нашим Великим Инквизитором в основном точна, каковы бы ни были мотивы князя.

— Второе послание пришло из Фирейда, в Королевстве Дельфирак. Мои источники смогли достать мне полноценную копию оригинального семафорного сообщения, которое не совсем соответствует тому, что Клинтан сообщил остальным членам группы. Согласно оригинальному сообщению, попытка захватить черисийские галеоны в порту превратилась в кровавую баню после того, как кто-то из абордажных команд выстрелил и убил женщину, вооружённую только кофель-нагелем. Согласно депеше, нет никаких сомнений в том, что дельфиракцы выстрелили первыми и что их самой первой жертвой, по-видимому, была женщина, единственным «преступлением» которой была попытка помешать им захватить корабль её мужа.

Лицо Уилсинна было мрачным, глаза бесцветными, и он чувствовал тот же самый гнев, расходящийся от его слушателей.

— Как только черисийцы поняли, что на них напали, и начали пытаться защитить себя, всё стало ещё хуже, — сказал он им. — Фактически, согласно письму отца Стивина, только четырнадцать черисийцев выжили, и были взяты под стражу Инквизицией.

— Всего четырнадцать, Ваша Светлость? — послышался голос. Потрясение в голосе архиепископа Жасина Кахнира отразилось на его лице, и Уилсинн кивнул.

— Боюсь, что так, Жасин, — тяжело сказал он. — Даже в личном послании к Клинтану этот отец Стивин не хотел быть слишком откровенным, но это не главная проблема. Дельфиракские войска перебили практически всех черисийцев, которые попали им в руки, и по тому, как тщательно «отец Стивин» подбирал слова, я совершенно уверен, что одной из причин, по которой войска «вышли из-под контроля», было то, что они были спровоцированы на это им и его собратьями-шуляритами.

Уилсинн сам носил меч-и-пламя Ордена Шуляра, и от стыда его голос звучал ещё более ровно и жёстко, чем могло бы быть в любом другом случае.

— Да помилует Господь их души, — пробормотал викарий Гейрит Тенир.

— Аминь, — тихо согласился Уилсинн, склонив голову. Наступил момент молчания, ставший каким-то более спокойным и более напряжённым от звуков осеннего шторма, бьющегося снаружи церкви. Затем Уилсинн снова поднял голову.

— Никто в Управлении Инквизиции не признает того, что произошло на самом деле. На самом деле, Клинтан даже не признался во всей правде трём остальным. Я затрудняюсь сказать почему. Может быть потому, он что боится возможной реакции Дачарна. Во всяком случае, официальная позиция Матери-Церкви будет заключаться в том, что черисийцы спровоцировали дельфиракцев, которые только пытались мирно взойти на борт и «секвестировать» их суда. Что вся вина за какие-либо военные действия лежит на черисийцах, и их сопротивление очевидно было результатом их еретического отказа от законной власти Матери-Церкви отдавать приказы о задержании их судов. Клинтан также планирует сильно преувеличить число дельфиракских жертв, занижая при этом число убитых черисийцев.

Кто-то пробормотал что-то невнятное, и Уилсинн был совершенно уверен, что это плохо сочеталось с высоким духовным саном говорившего.

— В дополнение ко всему этому, — продолжил он, — есть ещё причина, по которой они так спешат озвучить свою версию событий. Кажется, по крайней мере, некоторые из черисийцев сбежали… на самом деле, один из галеонов, должно быть, был тяжело вооружённым капёром, если судить по размеру побоища, которые он учинил, выходя из Залива Фирейд. Это означает, что пройдёт не слишком много времени, прежде чем Черис начнёт рассказывать свою версию произошедшего, и «Группа Четырёх» хочет быть уверенна в том, что у неё уже будет своя история, и она озвучит её для общественного обсуждения, прежде чем появятся какие-либо неудобные маленькие истины, чтобы её оспорить.

— Как бы я ни презирал Клинтана, я могу понять ход его мысли, Сэмил, — сказал викарий Ховерд Уилсинн. Ховерд был очень похож на своего старшего брата, с такими же каштановыми волосами и серыми глазами, хотя он был членом Ордена Лангхорна, а не шуляритом. В данный момент выражение его лица было таким же мрачным, как и у Сэмила.

— О, мы все это понимаем, Ховерд, — ответил Сэмил. — И они, несомненно, правы, что почти все жители материка, которые слышат «официальную» версию, скорее поверят ей, чем в версию черисийцев, особенно если они сначала услышат версию Церкви и она уляжется в их сознании. К сожалению, никто на другой стороне не поверит в это ни на мгновение, и тот факт, что Церковь явно лжёт, будет только ещё одним гвоздём в гроб любой надежды на примирение.

— И всё-таки, насколько реалистична эта надежда? — спросил викарий Чиянь Хисин.

Хисин родился в одной из могущественных харчонгских династий. В Империи, более чем в большинстве других королевств Сэйфхолда, дворянство и традиционные церковные династии были тождественны, и старший брат Хисина был герцогом. Несмотря на это, и несмотря на харчонгскую традицию высокомерия и крайнего консерватизма, Хисин был членом Круга с тех пор, как он был младшим священником. В доктрине реформ были пункты, по которым он и Уилсинн расходились во мнениях, но его двойной статус светского аристократа и Рыцаря Храмовых Земель давал ему часто неоценимую перспективу. И в отличие от большинства членов Круга — включая самого Уилсинна — Хисин всегда скептически относился к любой возможности мирного разрешения черисийского раскола.

— Я не знаю, была ли когда-нибудь настоящая надежда на это, — признался Уилсинн. — Однако я знаю, что, если такая надежда когда-либо и существовала, «Группа Четырёх» делает все возможное, чтобы разрушить её как можно быстрее. Они не только планируют объявить, что каждый убитый в Фирейде дельфиракец является страстотерпцем Матери-Церкви, но и намерены отлучить от церкви Кайлеба, всё духовенство «Церкви Черис», каждого черисийского аристократа, признавшего наследование власти Кайлебом и назначение Стейнейра в качестве архиепископа, а также Нармана, всю его семью и всех, кто поддержал, присоединился или даже просто пассивно принял его решение искать соглашения с Кайлебом. И просто для лучшего понимания, они намерены поместить под интердикт весь Изумруд и всю Черис.

— Они сошли с ума, Ваша Преосвященство! — выпалил Кахнир.

— Это звучит именно так, не правда ли? — согласился Уилсинн. — На самом деле, единственное, что действительно удивило меня, когда я услышал обо всём этом, это то, что они остановились в шаге от того, чтобы просто пойти напролом и объявлять Священную Войну прямо сейчас. Клинтан, например, не только считает это неизбежным, но, я думаю, на самом деле стремится к этому.

— Они ещё не объявили об этом потому, что по крайней мере Трайнейр достаточно умён, чтобы понять, что они должны сначала подготовить почву для этого, — сказал Хисин. Остальные посмотрели на него, и худощавый, тёмноволосый викарий пожал плечами. — За всю истории никогда не было настоящей Священной Войны, — заметил он. — По крайней мере, после поражения Шань-вэй. Даже самые верующие будут испытывать угрызения совести по поводу использования распоряжений Книги Шуляра, когда речь заходит о Священной Войне. Несмотря на всеобщую веру в виновность Динниса, здесь, в Зионе, когда его замучили до смерти на ступенях Храма, повергло многих в шок и отвращение, а это, на самом деле, было довольно мягко по сравнению с тем, что Шуляр утвердил для случаев крупномасштабной ереси. — Овальные глаза харчонгского викария были полны гнева и отвращения. — Если они рассчитывают подвергнуть такому же наказанию целые королевства, им придётся разжечь достаточно ненависти, достаточно гнева, чтобы повести за собой всю остальную иерархию церкви и весь простой люд. Именно это они и делают.

— И что мы можем сделать чтобы остановить их? — спросил Тенир.

— Я не знаю, — признался Уилсинн. — Мы и наши предшественники уже более двадцати лет ожидаем возможности, в котором мы нуждаемся, и она постоянно ускользает от нас. У нас есть все доказательства, которые мы собрали за эти годы, чтобы доказать коррупцию и доктринальные извращения таких людей, как «Группа Четырёх». Но у нас всё ещё нет первого клина, который нам нужен, чтобы использовать его.

Несколько голов кивнули в горьком согласии, и Уилсинн сумела подавить гримасу от ещё более горького воспоминания. Он так близко подошёл к тому, чтобы победить Клинтана в борьбе за пост Великого Инквизитора, и, если бы он это сделал, он был бы в состоянии использовать все улики, все доказательства, таких людей, как он, Анжелик Фонда, Адора Диннис, и многое другое, тщательно собранное и обоснованное. Конечно, было так же вероятно, что он кончил бы так же, как и его предок, Святой Эврихард. Но, по крайней мере, он был готов попробовать, и, в отличие от убитого Эврихарда, он тщательно создал, пусть и небольшое, ядро яростно преданных сторонников, которые бы изо всех сил постарались прикрыть его спину, пока он напоминал бы своему ордену и Управлению Инквизиции, что их высшее предназначение — поддержание порядка Матери-Церкви, а не банальное терроризирование детей Божьих от её имени.

— Сейчас у нас точно нет ни никаких подвижек, — согласился Хисин. — На данный момент, мнение в Совете сильно перекошено в сторону поддержки «Группы Четырёх».

— Неужели никто из этих идиотов не понимает, к чему всё идёт? — настойчиво спросил Ховерд Уилсинн. Все поняли, что это был риторический вопрос, рождённый горечью и разочарованием, но Хисин вновь пожал плечами.

— Испуганные люди видят только то, что даёт им шанс на выживание, Ховерд. Военные победы Черис сами по себе достаточно пугающие, даже если не добавлять к ним открытый вызов Кайлеба и Стейнейра. Где-то глубоко внутри, все они должны понимать, насколько развращены мы стали здесь, в Зионе, и особенно в Храме. Они в ужасе от того, что может случиться, если всё вскроется, и все их грязные маленькие секреты будет явлены пастве, которую они должны были направлять, а ведь черисийцы угрожают сделать именно это. Всё, что позволяет им цепляться за возможность продолжать «вести дела как обычно», обязательно получит мощную поддержку.

— До тех пор, пока они не обнаружат, что он вообще не позволит им этого сделать, — вставил викарий Эрайк Форист.

— Если они это вообще обнаружат, — ответил Хисин. — Не забывайте, как долго мы уже ждали нашей возможности. Если конфронтация с Черис превратится в полномасштабную Священную Войну, тогда Совет в целом добровольно передаст «Группе Четырёх» то, что осталось от его полномочий принимать решения, на том основании, что для борьбы и победы в таком конфликте требуется единство и централизованное управление. И это, Эрайк, именно то, на что рассчитывает Клинтан.

— Я не думаю, что это всё циничный расчёт с его стороны, — сказал викарий Люис Холдин. Остальные посмотрели на него, и он фыркнул. — Не поймите меня неправильно. Для Клинтана циничного расчёта было бы более чем достаточно, но мы были бы глупы, рискнув забыть о фанатичных чертах его характера. — Холдин скривил рот, словно только что попробовал что-то кислое. — Я думаю, что он один из тех людей, которые верят, что свирепость, с которой он заставляет других людей вести себя прилично, даёт ему определённую индульгенцию. И то, что он делает «добро», настолько сильно перевешивает его собственные грехи, что он думает, что Бог их не заметит.

— Если это то, во что он верит, он заплатит ужасную цену, — тихо заметил Сэмил Уилсинн.

— О, я ни секунды в этом не сомневался, — согласился Холдин. — Если Бог различает своих, то и Шань-вэй тоже, и ни один простой смертный — даже Великий Инквизитор Церкви Господа Ожидающего — не сможет одурачить их, когда встретится с ними лицом к лицу. Но в то же время, он в состоянии причинить колоссальный вред, и я не вижу способа, которым мы можем остановить его.

— Если только он и «Группа Четырёх» не будут продолжать терпеть неудачи, подобные Скальному Плёсу и Заливу Даркос, — заметил Тенир. — Если остальных членов Совета следовать за ними вдохновляет в основном страх — и я думаю, что ты в основном прав в этом, Чиянь — то ещё большие, столь же впечатляющие катастрофы должны поколебать доверие других викариев к Трайнейру и Клинтану. Огромное количество людей будет убито и искалечено в процессе этого, но, если Кайлеб и любые союзники, которых ему удастся заполучить, смогут отбросить Церковь назад, в оборону, я думаю, что поддержка у «Группа Четырёх» исчезнет.

— Это всё равно что сказать, что если дом сгорит, то по крайней мере вам не придётся чинить протечки в крыше, — заметил Ховерд Уилсинн.

— Я не говорил, что это идеальное решение, Ховерд. Я просто указал на то, что самонадеянность «Группы Четырёх» всё ещё может быть основой её краха.

— И, если «Группа Четырёх» падёт, — указал Сэмил Уилсинн своему брату, — тогда дверь для «Круга» будет открыта. Возможно, как только у остальной части Совета появится шанс осознать, что грубая сила не принесёт успеха, он захочет признать, по крайней мере, вероятность того, что правильно решение заключается в борьбе со злоупотреблениями, которые черисийцы так верно определили и против которых возмутились.

— Даже если это произойдёт, вы действительно верите, что так называемая «Церковь Черис» когда-нибудь добровольно вернётся к Матери-Церкви? — спросил Форист, качая головой, и Уилсинн пожал плечами.

— Если честно? Нет. — Он тоже покачал головой. — Боюсь, я начинаю приходить к взгляду Чияня на будущее. К тому времени, когда мы сможем убедить Совет в том, что «Группа Четырёх» ведёт всех нас к катастрофе — если нам когда-нибудь удастся убедить в этом других — будет пролито слишком много крови, и будет порождено слишком много ненависти. Я очень боюсь, что, что бы ни случилось, раскол между Черис и Храмом неизлечим.

Когда лидер Круга наконец признал это, молчание в залитой дождём церкви было абсолютным.

— В таком случае, действительно ли ошибочна решимость Клинтана принудительно подавить раскольников? — спросил Холдин. Все посмотрели на него, и он помахал рукой перед лицом. — Я не говорю, что этот человек не чудовище, и не пытаюсь предположить, что его первоначальное решение «черисийской проблемы» не было отвратительным в глазах Бога. Но если мы пришли к тому, что черисийцы никогда добровольно не вернутся в Мать-Церковь, то какие ещё варианты, кроме как заставить их вернуться силой, будут открыты для нас, как викариев Божьей Церкви?

— Я не уверен, что принуждение их к возвращению, каким бы то ни было образом — это правильный курс, — ответил Уилсинн, глядя прямо на спросившего. — При всём уважении к традициям Матери-Церкви, возможно, для нас пришло время просто принять, что народ Черис больше не собирается мириться с тем, что в их собственной церкви заправляют иностранцы.

Он оглядел встревоженные лица вокруг и задался вопросом, сколько из них думали о том же, что и он. Церковные «традиции» не всегда в полной мере отражали историческую правду. Это была одна из причин, которая сделала назначение Мейкела Стейнейра архиепископом Черис — и его письма в Храм — таким опасным. Было чрезвычайно иронично, что мятежный архиепископ решил основывать так много своих аргументов на труде Великого Викария Томиса «О Послушании и Вере». Истинная цель этого наставления состояла в том, чтобы утвердить учение о непогрешимости Великого Викария, когда он говорил от имени Бога. Что, как прекрасно знал Уилсинн, было новой и радикально иной формулировкой доктрины, берущей в своей основе «необходимые изменения». И то же самое наставление переместило церковное утверждение епископов и архиепископов с архиепископского уровня на уровень самого викариата.

Это было в 407 году, и в течение пяти столетий, прошедших с тех пор, церковные традиции стали считать, что так было всегда. Более того, большинство людей — включая многих духовных лиц, которые должны были знать больше других — действительно верили, что так оно и было. Именно это и сделало тот факт, что Стейнейр использовал разрешение того же самого автора на каноническое изменение, когда события в мире сделали это необходимым, настолько чертовски ироничным… и опасным. Для Церкви отрицать авторитет писания Томиса в случае с Черис означало отрицать его авторитет и во всех остальных случаях. Включая, в первую очередь, то, что, в конечном счёте, оно сделало викариат бесспорным хозяином Церкви.

С точки зрения Уилсинна, это было бы почти наверняка очень хорошо. С точки зрения «Группы Четырёх» и им подобных, это была анафема, полная и абсолютная.

— Все вы знаете, что мой сын был интендантом Динниса, — продолжил он. — В действительности, он с самого начала понимал причины, по которым я на самом деле помог Клинтану устроить его «изгнание» в Теллесберг, а не пытался бороться с ним. Я поделился большинством его личных писем с другими членами Круга. Он убеждён — и я очень верю в его суждение — что какими бы ни были черисийцы, они не слуги Шань-вэй, и что их общая враждебность по отношению к Матери-Церкви направлена на её иерархию — на «Группу Четырёх»… и на остальной Викариат из-за нашей неспособности сдерживать таких людей, как Клинтан. Поэтому я считаю, что мы должны задать себе фундаментальный вопрос, братья. Что важнее? Внешнее единство Матери-Церкви, усиленное мечами и пиками против желаний детей Божьих? Или продолжающееся, радостное общение этих детей с Богом и Архангелами, даже если оно происходит через иерархию, отличную от нашей? Если единственная причина истинных доктринальных разногласий заключается в непогрешимости Великого Викария и главенствующей власти Викариата, разве не пришло время подумать о том, чтобы сказать нашим братьям и сёстрам в Черис, что они по-прежнему являются нашими братьями и сёстрами, даже если они откажутся подчиниться власти Храма? Если мы позволим им идти своим путём к Богу, с нашим благословением и непрестанными молитвами за их спасение, вместо того, чтобы пытаться заставить их действовать в нарушение их собственной совести, возможно, мы сможем хотя бы притупить ненависть между Теллесбергом и Храмом.

— Ты имеешь в виду, смириться, что этот раскол навсегда? — спросил Хисин. Харчонгский викарий, казалось, был удивлён услышать такие слова от любого шулярита, тем более от Уилсинна.

— До тех пор, пока это только раскол, а не истинная ересь, да, — согласился Уилсинн.

— Сейчас мы забегаем слишком далеко вперёд, — сказал Тенир после некоторой паузы. — Во-первых, мы должны выжить, и, каким-то образом, Клинтан и все прочие должны быть выведены с должностей Матери-Церкви, обладающих правом принимающих решения. — Он улыбнулся без тени юмора. — Я думаю, что для меня этого пока вполне достаточно.

— Конечно. — Уилсинн кивнул.

— На самом деле, в некотором смысле, я нахожу, что, в данный момент, Дачарн более тревожится, чем Клинтан, — сказал Хисин. Некоторые вопросительно посмотрели на него, и он нахмурился. — В отличие от остальной части «Группы Четырёх», я думаю, Дачарн на самом деле заново открыл для себя «Писание». Всё, что я видел, говорит о подлинном возрождении в нём веры, но он всё ещё предан остальной части «Группы». Странным способом, который в некотором смысле служит для оправдания политики «Группы Четырёх», а не Клинтана… и нет, не знаю.

— Вы имеете в виду, это потому, что, очевидно, в отличие от Клинтана, он не делает циничных расчётов — по крайней мере, больше?

— Именно это я и имею в виду, Ховерд. — Хисин кивнул. — Хуже того, я думаю, что он вполне может оказаться объединяющим фактором для викариев, которые в противном случае могли бы поддержать «Круг». Викарии, которые искренне устали и опечалены злоупотреблениями Церкви, могут видеть в нём и в его возрождённой вере образец для своего собственного возрождения. И я очень боюсь, что независимо от того, что мы можем думать о приемлемости постоянного раскола, Дачарн вообще не готов принять эту концепцию.

— Возможно, нам пришло время подумать о его вступлении в Круг, — предположил Форист.

— Возможно, ты и прав, — сказал Сэмил Уилсинн после нескольких секунд тщательных раздумий. — Но даже если окажется возможным завербовать его, мы должны быть очень, очень осторожны в своих подходах к нему. Во-первых, потому что мы можем ошибаться — он может рассматривать нас как предателей, как внутреннюю угрозу единству Матери-Церкви в момент величайшего кризиса в её истории. Но, во-вторых, потому что он так близко к Клинтану. И к Трайнейру, конечно; не будем забывать, что наш добрый Канцлер едва ли является идиотом, как бы он ни вёл себя при случае. И я был бы очень удивлён, узнав, что Клинтан не использует Инквизицию, чтобы следить за тремя своими «союзниками». Если это так, и, если мы приблизимся к Дачарну хоть в чём-то неуклюже, это может стать катастрофой для всех.

— Согласен, — сказал Форист. — И я не предлагаю, чтобы мы прямо сейчас побежали и пригласили его на нашу следующую встречу. Но я действительно думаю, что пришло время серьёзно рассмотреть эту возможность и подумать о путях, которыми мы могли бы приблизиться к нему, если придёт время, когда это будет уместно. Аргументах, чтобы убедить его в том, что мы правы, и способах представления тех аргументов, которые не вызовут какой-либо тревоги у Клинтана.

— Я вижу, ты не утратил свой вкус к сложным вызовам, Эрайк, — сухо сказал Хисин, и сидящие вокруг викарии и епископы разразились смешками.

— Очень хорошо, — сказал Сэмил Уилсинн после того, как смешки прекратились. — Мы все были в курсе событий, и у всех нас была возможность обсудить наше текущие мысли в отношении раскола — и «Группы Четырёх». Я не думаю, что, на данный момент, мы в состоянии принять решение о какой-либо политике или стратегии. По крайней мере, до тех пор, пока у нас не будет возможности увидеть, как разыгрывается версия «Группы Четырёх» о событиях в Фирейде, Черис и Изумруде, когда она будет наконец представлена остальной части Совета. Между тем, я думаю, что все мы должны молиться и размышлять в надежде, что Бог покажет нам наш истинный путь.

Головы кивнули с серьёзным видом, и он улыбнулся более естественно и открыто, чем когда-либо с момента их прибытия.

— В таком случае, братья, — сказал он, — не присоединитесь ли вы ко мне в минуту молитвы, прежде чем мы решимся выйти обратно ко всему этому ветру и дождю.