— Ваши Величества, князь Нарман и княгиня Оливия.

Нарман Бейтц прошёл мимо кланяющегося камергера с выработанной всей жизнью самоуверенностью. По выражению его лица никто не смог бы предположить, что этот пухлый маленький князь шёл не в свою тронную залу. Его жена, бывшая одного роста с ним, и гораздо более стройная, и обладавшая таким же как у него пожизненным опытом аристократки и княгини-консорта, всё-таки не смогла соперничать с его обманчивым спокойствием. Никто не мог сказать, что она явно нервничает, но в то же время никто не мог сомневаться, что она предпочла бы быть где-нибудь в другом месте.

Они пересекли тот же полированный каменный пол, что до них пересёк граф Сосновой Лощины, и, когда они остановились перед той же самой парой тронов, Нарман подумал, как изменился с тех пор тронный зал — или, по крайней мере, его обитатели. На голове у Кайлеба была Черисийская Государственная Корона, которая не так давно также стала имперской Государственной Короной, в то время как на Шарлиен была корона немного меньшего размера, но без рубинов Государственной Короны. Несмотря на короны, ни один из них, по крайней мере, не был при полных дворцовых регалиях, за что Нарман был глубоко — пусть и про себя — благодарен. Оливия выглядела величественно и красиво в полных регалиях; Нарман выглядел как круглый, нечёткий мяч, который каким-то образом приобрёл голову и ноги.

Пухлые маленькие ножки.

«Я полагаю, это хорошо, что я решил сделать это, прежде чем я действительно увидел Кайлеба во плоти, так сказать, в первый раз», — подумал изумрудский князь с оттенком легкомысленности. — «Если бы у меня было время посмотреть собственными глазами, какой он высокий, широкоплечий и отвратительно красивый, и выработать должное состояние лютой ревности, возможно, в конце концов, я не смог бы этого сделать. Перспектива отрубания головы гораздо меньше раздражает, чем признание, что человек, которому ты собираешься сдаться, выглядит гораздо больше похожим на короля, чем выглядишь ты».

Эта мысль привела его к подножию ожидающих тронов, и он низко поклонился, пока Оливия присела в реверансе.

— Ваши Величества, — пробормотал он.

— Вообще-то, князь Нарман, — суховато сказал Кайлеб, — мы приняли решение немного пересмотреть протокол. Поскольку моя жена и я, —  Нарман задался вопросом, слышал ли сам Кайлеб глубокое и гордое удовлетворение тем, как он сделал акцент на слове «жена», — оба являемся правящими главами государств в своём праве, и поскольку всегда существует возможность путаницы, было решено, что хотя обращение к каждому из нас в отдельности как к «Величеству» в отсутствие другого является верным и правильным, правильный протокол теперь таков, что в Черис, когда мы одновременно присутствуем в одном месте, правильно обращаться ко мне «Ваше Величество», а к ней следует обращается «Ваша Светлость». В Чизхольме, где мы также будем проводить около полугода, к ней будут обращаться «Ваше Величество», а ко мне — «Ваша Светлость».

— Ах, я понимаю, Ваше Величество. — Нарман почувствовал, что его губы пытаются сложиться во что-то, что как он подозревал, было бы улыбкой, если бы он позволил ей проявить себя. — Я могу легко понять, где это может создать замешательство. Нечего и говорить, я вполне уверен, что, когда новость о вашем браке — не говоря уже о вашей коронации как Императора — достигнет Зиона, реакция будет значительно хуже, чем «замешательство».

— Остаётся только надеяться, — ответил Кайлеб, затем откинулся на спинку трона и склонил голову. — И раз уж мы заговорили о новостях, достигающих Зиона, я уверен, что они будут в равной степени обеспокоены новостями о вашем прибытии сюда, и причинами вашего визита. Могу ли я предположить, что ваши приготовления с коммодором Зестро и герцогом Соломоном адекватно… защитили ваш тыл, скажем так, от епископа-исполнителя Уиллиса и его реакции на ваше решение?

Нарману удалось не моргнуть и не дать своей челюсти отвиснуть от слабого изумления. Ведь, как он напомнил себе мгновением позже, замечание Кайлеба не обязательно означало, что он обладал какими-либо особыми знаниями о его недавней деятельности. У него уже было достаточно доказательств того, что Армаки были потрясающе умной и компетентной династией. Не потребовался никто, столь же сообразительный, как Кайлеб, чтобы долго рассуждать о том, что должен сделать Нарман, чтобы защитить себя от реакции Церкви. А разобравшись в том, что он сделал, можно было всего лишь за один простой и короткий шаг прийти к заключению, кого он выбрал для этой работы.

«Тем не менее, это впечатляющий разговорный гамбит», — признался он самому себе.

— Я думаю, что добрый епископ-исполнитель в настоящее время гостит в Эрейсторском Дворце, Ваше Величество, — сказал он спокойно. — Я уверен, что мой персонал обеспечивает все его потребности, и он вполне может оставаться нашим гостем до тех пор, пока мы не сможем разрешить любое… отсутствие взаимопонимания.

— Возможно, мы могли бы послать епископа Жералда, чтобы помочь ему найти путь к истине, — предложила Шарлиен.

Нарман вежливо посмотрел на неё, и она пожала плечами. — Епископ Жеральд предоставил свои услуги в распоряжение архиепископа Мейкела после убийства архиепископа Эрайка руками Инквизиции. Возможно, его собственный опыт, полученный в ситуации, аналогичной той, в которой оказался епископ-исполнитель Уиллис, позволит ему привести епископа-исполнителя к более точному пониманию того, что на самом деле означает раскол между Церковью Черис и Церковью Зиона.

— Возможно, он действительно сможет оказать благотворное влияние, Ваша Светлость. —  Нарман снова поклонился ей. —  Во всяком случае, я не вижу способа, как это может причинить вред.

— Тогда, если архиепископ пожелает отправить его в Эрейстор, мы обязательно это сделаем, — сказал Кайлеб. — Тем временем, однако, есть определенные формальности, которые нужно выполнить.

— Действительно есть, Ваше Величество, — признал Нарман.

— В таком случае, я считаю, что есть только один предварительный вопрос, который нужно задать и на который нужно получить ответ перед глазами нашего суда и наших советников, а также глазами Бога. И вопрос этот в том, понимаете ли вы, полностью принимаете, и подписываетесь без оговорок под условиями, предварительно принятыми с вашей стороны графом Сосновой Лощины?

— Да, Ваше Величество. — Нарман снова, более глубоко, поклонился. — И поскольку, как вы говорите, в настоящее время мы находимся перед глазами вашего суда и ваших советников, я также прошу позволения сказать следующее. Условия, которые Вы и Её Светлость сочли уместными предложить моим подданным, моему Дому и мне как личности, гораздо более щедрые, чем я когда-либо ожидал или мог обоснованно попросить. Из-за этой истины и моего осознания этого, я хочу выразить свою глубокую и искреннюю благодарность.

— Условия такие, какие есть, милорд, — ответил Кайлеб через мгновение. — Я не буду отрицать, что у меня было сильное искушение быть… менее великодушным. Но месть за прошлую вражду — мелочное и отравляющее дело. В мире в наши дни происходит гораздо больше вещей, чем традиционные распри и препирательства между Изумрудом и Черис. Эти вещи не оставляет времени для наших небольших местечковых споров, и я не собираюсь оставлять гноящиеся раковые опухоли отравлять всех нас, когда мы сталкиваемся с самым большим вызовом в нашей жизни. Мы с Её Величеством предложили эти условия не из-за того, что мы сильно вас любим; мы предложили их исходя из реалистичного понимания необходимости превратить бывших врагов в надёжных союзников перед лицом угрозы представляемой «Группой Четырёх».

— Тот факт, что великодушные условия также могут быть мудрыми, не делает их менее великодушными, Ваше Величество, — сказал Нарман.

— Вероятно, нет. Но похоже пришло время разобраться с этими формальностями.

— Конечно, Ваше Величество.

Нарман последний раз незаметно сжал руку своей жены, затем отпустил её и шагнул вперёд к ожидающей подушке. Расположение этой подушки было показателем того, насколько много всего изменилось. Она не была расположена прямо перед троном Кайлеба. Вместо этого она была помещена между двумя престолами, и когда он опустился на неё на колени, архиепископ Мейкел протянул ему копию Священного Писания в оправе из золота и драгоценных камней.

Князь поцеловал обложку книги, а затем, положив на неё правую руку, посмотрел в глаза Кайлебу и Шарлиен.

— Я, Нарман Хэнбил Грейм Бейтц, клянусь в верности и преданности императору Кайлебу и императрице Шарлиен, — сказал он, говоря ясно и отчётливо, — чтобы быть их истинным человеком, сердцем, волей, телом, и мечом. Сделать всё мной возможное, чтобы выполнить свои обязательства и обязанности перед ними, перед их Коронами и перед их Домом, всеми способами, какие Бог даст мне возможность и остроумие так поступать. Клянусь присягой сей без умственных или моральных оговорок, и вверяю себя суду Императора и Императрицы и Самого Бога за ту верность, с которой чту и исполняю обязательства, которые принимаю сейчас перед Богом и присутствующими.

Последовало мгновение тишины. Затем Кайлеб положил свою руку на руку Нармана на Писании, а Шарлиен положила свою на руку Кайлеба.

— И мы, Кайлеб Жан Хааральд Брайан Армак и Шарлиен Адель Элана Армак, принимаем твою клятву, — уверенно ответил Кайлеб. — Мы обеспечим защиту от всех врагов, лояльность за преданность, справедливость за справедливость, верность за верность, и наказание за нарушение клятвы. Пусть Бог судит нас и дела наши, как Он судит тебя и дела твои.

В течение бесконечного момента, все трое смотрели в глаза друг другу посреди глубокой тишины. А потом, наконец, Кайлеб криво усмехнулся.

— А теперь, милорд, вам, наверное, стоит встать. Я думаю, что у нас с вами — и Её Светлостью — есть достаточно многое, что нам нужно обсудить.

Глядя из окна роскошных апартаментов, отведённых его семье, на облака, раскинувшиеся на западе над Горами Стивина, подсвеченные малиновыми и золотыми отблесками заката, князь Нарман подумал, что это не тот день, который он когда-то хотел провести в Теллесберге. С одной стороны, это было большим облегчением. Он вышел из конфликта всё ещё с короной на голове, даже если её власть была довольно сильно ослаблена, и с близкими родственными отношениями с теми, кто обещал стать одной из самых — если не самой — могущественной династий в истории Сэйфхолда. С другой стороны, существовала, как минимум, вероятность того, что династия, о которой шла речь, и с которой теперь неразрывно была связана судьба его самого и его семьи, могла оказаться уничтоженной мстительной Церковью. И, признался он себе, была ещё мелочь о том, кто и кому, как он ожидал, будет клясться в верности.

— Думаю, они мне, пожалуй, нравятся, — произнёс голос позади него, и он отвернулся от окна к Оливии.

— Я полагаю, ты имеешь в виду наших новых суверенных лорда и леди? — спросил он, с немного кривоватой улыбкой, и она фыркнула.

— Вообще-то, я имела в виду второго и третьего помощника повара! — сказала она, и он рассмеялся.

— Я никогда не испытывал неприязни к Кайлебу или его отцу, моя дорогая. Они были противниками, и я признаюсь — но только тебе — что я находил их настойчивость в противостоянии всему, что Гектор или я пытались устроить, скорее утомляющей, чем поводом для беспокойства. Но для меня это никогда не было личным, в отличие от Гектора. Хотя, чтобы быть абсолютно справедливым, — его улыбка слегка поблекла, — учитывая моё участие в усилиях по устранению их обоих, я удивлён, что Кайлеб, похоже, лелеет так мало враждебности.

— Я не думаю, что кто-то из них «лелеет» особую враждебность, — сказала она серьёзно.

Одна из бровей Нармана поднялась, но он лишь ждал, пока она завершит свою мысль. Оливия Бейтц была очень умной женщиной. Более того, она была единственным человеком во всём мире, которому Нарман доверял без каких-либо оговорок. Как и в случае Кайлеба и Шарлиен, их брак был политическим, но с годами он вышел далеко за эти рамки, и Нарману часто хотелось, чтобы можно было назначить Оливию в его официальный Королевский Совет. К сожалению, об этом не могло быть и речи, но это не мешало ему очень внимательно слушать её в тех нечастых случаях, когда она высказывала своё мнение.

«А ведь теперь», — подумал он, — «когда у нас есть Императрица, которая, к тому же, королева в своём собственном праве, назначение женщины в совет всего-навсего князя, вероятно, стало намного более возможным, так?»

— Я не говорю, что кто-то из них уже точно тебя любит, дорогой, — продолжила она, с намёком на улыбку, и протянув руку, коснулась его щеки.— Я уверена, что как только они узнают все превосходные качества, скрывающиеся под твоей застенчивой и скромной внешностью, они полюбят тебя, ну а пока суд да дело, существуют такие мелкие проблемы, как покушения на убийства и войны.

— Покушения на убийство? — Нарман сделал всё возможное, чтобы выглядеть совершенно невинным… но особо в этом не преуспел.

— О, да не притворяйся глупым, Нарман! — раздражённо фыркнула Оливия. — Несмотря на все твои усилия, направленные на то, чтобы «защитить меня» от отвратительных реалий, я слышала все слухи о попытке покушения на Кайлеба, ты же знаешь. И хотя я люблю тебя как моего мужа и отца моих детей, я никогда не питала никаких иллюзий относительно серьёзности, с которой ты играл в «великую игру», как я думаю, ты её называл.

На этот раз глаза Нармана распахнулись от настоящего удивления. Оливия редко выражалась настолько прямолинейно. И, по крайней мере, в одном она была права. Он действительно пытался оградить её от зачастую тошнотворных и неприятных решений, которые он вынужден был принимать, как игрок в эту игру.

«Давай будем честны друг с другом, Нарман», — сказал он сам себе. — «Да, ты был «вынужден» принимать некоторые из этих решений, но настоящая причина, по которой ты играл в эту игру, заключалась в том, что тебе это очень нравилось. К сожалению, ты не смог выиграть её… хотя, полагаю, я также мог бы возразить, что я ещё не совсем проиграл».

Какие-то из его мыслей, должно быть, отразилось на его лице, потому что его жена покачала головой.

— Я не жалуюсь, Нарман. Бывали случаи, когда у меня возникал соблазн пожаловаться, это правда. На самом деле, было больше, чем несколько раз, когда я хотела сильно дать тебе ногой под зад. В целом, всё-таки, я смогла сказать себе — честно, я думаю, — что большинство из того, что ты сделал, включая то, что вызывало у меня наибольшую озабоченность состоянием твоей души, произошло в результате ситуаций, с которыми ты столкнулся. Конфликт между Изумрудом и Черис, например, был, вероятно, неизбежен, вне зависимости от твоих желаний, просто из-за географического положения.

— Но, — продолжила она очень серьёзно, глядя ему в глаза, чтобы он мог видеть правду в её, — я бы солгала, если бы сказала, что не испытала облегчения от того, как это, наконец, разрешилось. Я знаю, Нарман, что наши родители никогда не ожидали этого, но я действительно люблю тебя, ты знаешь. И я люблю наших детей. Осознание того, что Кайлеб не будет охотиться за твоей головой, или видеть в мальчиках угрозу, с которой нужно… разобраться, сняло огромный груз с моего ума и сердца.

Нарман поднял левую руку, накрывая ладонью руку, по-прежнему касавшуюся его щеки. Его правая рука легла ей на затылок и повлекла её вперёд, в то время как он наклонился навстречу ей, пока их лбы не соприкоснулись. Не часто она выражала свои чувства к нему так ясно, и он на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь этим.

— Это ещё не конец, ты же знаешь, — сказал он ей затем, и его голос был едва слышен. — Кайлеб был прав, когда сказал Тревису, что это только начало. Выступая на стороне Кайлеба, я выступил против Храма, а Клинтан гораздо более мстительный враг, чем Кайлеб когда-либо мог быть. Не говоря уже о том, что Церковь контролирует ресурсы, богатство и рабочую силу многократно превосходящие таковые у Кайлеба, даже если к его новой «империи» добавился Чизхольм.

— Клинтан — узколобая, прелюбодействующая, эгоистичная, прожорливая, лакающая вино, ханжеская свинья с заблуждениями в отношении божественности и лицемерным чувством фанатизма, — категорично сказала Оливия, с таким ядом в голосе, которого Нарман никогда раньше от неё не слышал.

Он с удивлением моргнул, услышав его сейчас, и откинулся достаточно далеко, чтобы снова заглянуть ей в глаза. Она посмотрела на него в ответ, не моргая, и он увидел огонь, горящий в её глазах. Огонь, которого он никогда не подозревал… что было оплошностью, за которую он с трудом мог бы простить себя.

— Я не совсем слепая, знаешь ли, дорогой, — сказала она ему язвительно. — Но в данный момент я считаю, что кто-то навроде Клинтана может столкнуться со значительными трудностями противостоя лишь Кайлебу и Шарлиен. С добавлением тебя в этот расклад, у этой свиньи в Зионе такие же шансы на победу, как у меня, если я попытаюсь бороться на руках с кайлебовским капитаном Атравесом.

Вопреки себе, Нарман улыбнулся. Она мгновение смотрела на него, а затем рассмеялась и наклонилась вперёд, прижимаясь щекой к его груди.

— Я знаю, что ты никогда не думал про себя как о образце лихого князя-воина, любовь моя, — сказала она. — Ну, и я тоже. Но я всегда думала о тебе как о ком-то более ответственном, чем этот образ… как о ком-то, кто смотрит на своё будущее и свои обязанности без дрожи и самообмана. И хотя я никогда не хотела бы, чтобы ты задирал нос по этому поводу, ты ещё и один из самых умных мужчин, которых я знаю.

— Если я такой умный, тогда почему всё кончилось тем, что я поклялся в верности Кайлебу, а не наоборот? — спросил он полушутливым тоном.

— Я не говорила, что ты непогрешим, дорогой; просто умный. Кроме того, используя ту очаровательную идиому, которую твой сын подхватил из своих ужасных романов, ты можешь играть только теми картами, которые тебе сдают. А ещё, я верю, что кто-то только что предложил тебе совершенно новую колоду. И судя по тому, что я видела в тебе в этот раз, я не думаю, что ты испытываешь искушение сдать карты снизу колоды.

— Никакого, — признался он, затем покачал головой, наполовину в ироничном изумлении и наполовину в ошеломлённом недоверии. — Даже если бы я соблазнился — чего я, к моему собственному немалому удивлению, не сделал — это было бы невероятно глупо с моей стороны. Сейчас нет никаких мостов назад в Зион, любовь моя, и нет ни одного способа, которым я мог бы взять под свой контроль и поддерживать ядро оппозиции Храму, которое смог создать Кайлеб. Попытка предать его, в данный момент, была бы равносильна решению перерезать горло своему лучшему рулевому, находясь в сердце урагана. И я очень боюсь, — его улыбка стала достаточно едкой, чтобы могло скиснуть молоко, — что это путешествие будет достаточно долгим, чтобы я полностью перестал участвовать в этом, прежде чем всё станет достаточно стабильным, чтобы я мог подумать о каком-либо предательстве.

— Хорошо. — Она ещё крепче прижалась к нему. — Хорошо, — повторила она.

— Ты знаешь, — мягко сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать её волосы, — думаю, я согласен с тобой.

Собравшиеся предыдущим вечером облака превратились в сплошные тёмно-серые тучи. Дождь косо изливался с влажных угольных небес, стуча по крыше Теллесбергского Дворца, несясь по водосточным желобам и трубам, булькая в дренажных каналах вдоль столичных дорог. Торговля в Теллесберге, понятное дело, не прекращалась никогда. Даже во время недавней войны против марионеток «Группы Четырёх», чисто местное судоходство в Бухте Хауэлл обеспечивало достаточное количество грузов и кораблей для их перевозки. Теперь, когда океаны всего мира снова были открыты для черисийских галеонов, деятельность на набережной вернулась на свой обычный безумный уровень. Даже когда барабанил дождь, гремели молнии и гремел гром, тяжёлые грузовые фургоны — большинство которых тянулись драконами, хотя местами по более мелким, узким улицам менее крупные фургоны двигались запряжённые лошадьми или мулами — продолжали своё движение.

Принц Нарман был впечатлён. Стоя у открытого окна маленькой личной совещательной комнаты и глядя на дождь, он видел наглядное свидетельство процветания и трудолюбия, которые делали королевство Черис гораздо более опасным противником, чем можно было предположить по простому размеру его населения.

Дверь за его спиной открылась, и повернувшись от окна он увидел, как в комнату вошёл Бинжамин Райс, барон Волны Грома.

— Ваше Высочество, — сказал с поклоном начальник разведки короля — «нет», — поправил себя Нарман, — «императора» — Кайлеба.

— Милорд, — ответил Нарман, с чем-то гораздо более близким к кивку, чем к поклону.

— Во-первых, я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы нашли время встретиться со мной, — продолжил Волна Грома, когда они вдвоём подошли к маленькому, но прекрасно отполированному совещательному столу в центре комнаты.

— Я подозреваю, что Его Величество, вероятно, настоял бы на этом, если бы я нашёл это трудным, милорд. — Нарман хмыкнул. — Я довольно хорошо знаком с процессом… «подведения итогов», как, кажется, называет это барон Шандир. И, справедливости ради, Его Величество был весьма вежлив, когда «предлагал» мне сесть и немного поболтать с вами. Очевидно, если есть что-то, что я могу рассказать вам, то я к услугам Его Величества и к вашим услугам.

— Вообще-то, Ваше Высочество, — сказал Волна Грома, дождавшись, пока Нарман усядется, а затем сам садясь в кресло на противоположной стороне стола, — вы можете быть удивлены истинной целью нашей «небольшой болтовни». Честно говоря, Его Величество — и я — меньше заинтересованы в информации, которой вы можете обладать, по сравнению с дополнительным взглядом, который вы можете предложить к нашему анализу информации, которой мы уже располагаем.

— В самом деле? — обе брови Нармана взлетели вверх, и теперь настала очередь Волны Грома хмыкнуть.

— В самом деле, — подтвердил он, когда над их головами раздался новый, более близкий раскат грома. — На самом деле, если быть совершенно откровенным, Ваше Высочество, одна из второстепенных целей этой встречи — ознакомить вас с разведывательными возможностями, которыми мы уже обладаем.

— А, понимаю. — Нарман тонко улыбнулся. —  Как определённое напоминание о способности Кайлеба… следить за моими собственными действиями, я полагаю.

— В какой-то степени, — невозмутимо согласился Волна Грома, и его улыбка стала чуть шире, чем у Нармана. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я скажу, что, несмотря на некоторые мои первоначальные оговорки, я испытываю некоторое облегчение, имея возможность обсудить это с кем-то, кто понимает, как делаются такие вещи, Ваше Высочество.

— Я приму это как комплимент, милорд… по крайней мере, условно.

— Хотите верьте, хотите нет, но так и было задумано.

Барон открыл принесённый с собой портфель и извлёк оттуда довольно толстую стопку папок. Затем положил их на стол перед собой, и склонил голову в сторону Нармана.

— Я понимаю, Ваше Высочество, что барону Шандиру не очень-то повезло с восстановлением вашей собственной шпионской сети здесь, в Черис, — сказал он. — Я также знаю, что вы были довольно терпеливы с ним, несмотря на ваше очевидное разочарование, и что его операции за пределами Черис продолжались с обычным высоким уровнем успешности.

Брови Нарман снова взлетели вверх, от откровенности в спокойном голосе Волны Грома. Барон увидел его выражение и покачал лысой головой.

— Есть причина, по которой ему так не везло здесь, в Черис, и она не имеет ничего общего с его компетентностью или тем, как сильно он старался. Как вы сами хорошо знаете, Ваше Высочество, единственный способ сохранить тайну — это никому её не рассказывать. Я считаю, что это практика, с которой вы хорошо знакомы, ровно так же, как вы знаете, что это может иногда расстраивать ваших подчинённых. Например, несколько месяцев назад граф Сосновой Лощины был весьма удивлён, обнаружив, что вы уже вступили в контакт с первым советником короля Горжи.

На этот раз брови Нармана внезапно опустились, и он нахмурился.

— Есть две причины, по которым я использовал именно этот пример, — спокойно продолжил Волна Грома. — Во-первых, потому что это демонстрирует, как глубоко мы проникли в Изумруд, и как давно нам это удалось. Во-вторых, потому что это показывает, что вы знакомы с идеей того, что мы называем здесь, в Черис, «необходимостью знать». Одна из наших основных политик заключается в том, что информация хранится в отдельных ячейках, и только те, кому «необходимо знать» что-то для того, чтобы делать свою работу, посвящены в эту информацию. Это показывает не недоверие с нашей стороны, хотя, как вы сами знаете, определенная степень недоверия является необходимой предосторожностью, а скорее является защитой критической информации путём ограничения её распространения.

— Вы правы, милорд, — медленно произнёс Нарман, всё ещё хмурясь, хотя теперь это была нахмуренность задумчивости, а не удивления. — Я знаком с необходимостью держать вещи в секрете, хотя я никогда не использовал такое описание логики. «Необходимость знать». — Казалось, он перекатывал слова на языке, пробуя их на вкус, а потом медленно кивнул. — Думаю, я должен сказать, что это подходящий оборот речи.

— Я рад, что вы понимаете, Ваше Высочество. — Волна Грома откинулся на спинку кресла. — Одна из этих «нужных знать» вещей заключается именно в том, как наши шпионы собирают большую часть информации и знаний, которые приходят к нам сюда. Откровенно говоря, мы с большим уважением относимся к вашим аналитическим способностям и намерены использовать их наилучшим образом. Тем не менее, чаще всего — и, честно говоря, вероятно, чаще, чем наоборот — вы можете никогда не узнать, как информация, которую мы просим вас проанализировать, вообще попала в наше распоряжение.

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я указываю на это, барон, но довольно часто источник кусочка информации оказывает огромное влияние на её надёжность, а это, в свою очередь, имеет очевидные последствия для её анализа.

— Ваше Высочество, — Волна Грома улыбнулся ещё шире, — это действительно удовольствие обсуждать эти вопросы с тем, кто понимает тонкости искусства шпионажа. Тем не менее, одна из причин, по которой я принёс вот это, — он постучал пальцем по стопке папок, — это показать вам, насколько надёжны наши шпионы.

— В каком смысле, позвольте спросить? — спросил Нарман, когда черисиец сделал паузу.

— Выбирайте день — любой день, какой хотите — начиная с третьей пятидневки мая, — предложил Волна Грома.

Глядя на него, Нарман моргнул, а затем пожал плечами.

— Очень хорошо, — сказал он. — Я выбираю четверг.

— Очень хорошо, Ваше Высочество. — Волна Грома перебирал папки, пока не нашёл ту, что искал. Он отделил её от остальных, затем осторожно положил на стол перед собой и открыл.

— В четверг, четырнадцатого мая, — сказал он, поглядывая на лежащие перед ним записи, — вы вызвали коммодора Зестро и графа Сосновой Лощины в Эрейсторский дворец. Вы встретились в Синем Салоне, где обсуждали недавний захват посыльного судна Церкви, перевозившего депеши от епископа-исполнителя Томиса епископу-исполнителю Уиллису. Коммодор Зестро сообщил вам, что в виду нашей блокады не было никакой возможности гарантировать безопасный проход в Эрейсторскую Бухту даже церковных посыльных судов. Он предположил, однако, что даже наш флот не может блокировать все мелкие порты и что церковные курьеры могут эти второстепенные порты использовать. Вы указали на то, что епископ-исполнитель может счесть использование таких мелких портов недостойным, но вы также поручили коммодору составить их список для дальнейшего использования, после чего вы отпустили его и провели очень интересную беседу с графом. В ходе этого разговора вы поделились с ним своим собственным анализом противостояния между Черис и «Группой Четырёх» и своей верой в то, что всё станет намного хуже, прежде чем всё закончится.

Волна Грома оторвал взгляд от своих записей. Несмотря на десятилетний опыт самодисциплины и самоконтроля, у Нармана отвисла челюсть, когда глава черисийской разведки продолжил своё неторопливое, убийственно-точное подведение итогов встречи, на которой присутствовали только трое мужчин.

— Тут я хотел бы сделать два замечания, Ваше Высочество, — спокойно сказал барон. — Во-первых, именно ваши слова графу Сосновой Лощины, и несколько других, подобных бесед с ним, сыграли немалую роль в тех условиях, которые император Кайлеб был готов предложить Изумруду. И, во-вторых, если вы думаете, что коммодор Зестро или граф Сосновой Лощины должны были предать ваше доверие, чтобы мы получили эту информацию, позвольте мне обратиться к более позднему моменту того же дня.

Он неторопливо перелистывал страницы, пока не нашёл того, что хотел, а затем откашлялся.

— Позднее, тем же вечером, — продолжил он, — у вас была личная встреча с бароном Шандиром. На этой встрече вы ещё раз коснулись, хотя и не так сильно, того же анализа позиции Церкви, которым вы ранее поделились с графом Сосновой Лощины. Вы также указали барону — как, впрочем, вы и указали перед этим графу — что весь план «Группы Четырёх» был столь же глуп, сколь и высокомерен. И вы указали, что князь Гектор вряд ли рискнёт собственной безопасностью, чтобы прийти на помощь Изумруду. На самом деле, ваши точные слова были «почему этот ублюдок должен рисковать хоть одним прыщом на своей драгоценной заднице ради нас?». После чего, — барон снова поглядел на Нармана, — вы поручили барону пересмотреть свои приготовления к передаче приказа о устранении, если вы простите мне выбор слов, наёмным убийцам, которые находятся в Менчире.

Когда Волна Грома спокойно закрыл папку, изумление Нармана вышло далеко за рамки простого шока.

— Как видите, Ваше Высочество, — сказал он, — для того, чтобы мы могли получить эту информацию по любому каналу, который мог быть близок к вам, и граф Сосновой Лощины, и барон Шандир должны были быть агентами Черис. Которыми, уверяю вас — и я совершенно уверен, что вы знаете, что это правда — ни один из них и не мечтал стать.

— Я…

Голос Нармана осёкся, и он встряхнулся. Затем он откашлялся и откинулся на спинку кресла, пристально глядя в глаза Волны Грома.

— Я, несомненно, ни за что не поверил бы, что кто-то из них предал меня, — сказал он наконец. —  С другой стороны, я не вижу никакого другого способа, чтобы вы узнали подробности двух отдельных приватных бесед.

— Ваше Высочество, я предложил вам выбрать день, — заметил Волна Грома. — Если вы пожелаете выбрать другой день — например, следующую пятницу, когда у вас была конфиденциальная беседа с коммодором Зестро, или, возможно, понедельник, когда епископ-исполнитель Уиллис встречался с вами, чтобы «обсудить» ваше предложение о том, чтобы «посланцы Матери-Церкви ползали, как браконьеры или контрабандисты, от одной жалкой маленькой норы к другой» — я вполне готов поделиться с вами кратким изложением событий тех дней.

— Но как…?

Нарман резко оборвал свой вопрос. Ещё несколько секунд он таращился на Волну Грома, а затем глубоко вздохнул.

— Я начинаю понимать, что вы имели в виду, говоря о «необходимости знать», милорд. Понимание этого заставит моё любопытство гореть не менее ярко, но я не собираюсь просить вас скомпрометировать ваш доступ к такой подробной информации. И, пожалуйста, поверьте мне, когда я говорю вам, что осознание того, что вы и Император имеете доступ к нему, должно довольно аккуратно подавить любое искушение с моей стороны даже подумать о том, чтобы предать мою клятву верности ему. В конце концов, — изумрудский князь коротко оскалил зубы, — чрезвычайно трудно состряпать эффективный заговор, совсем без разговоров с другими заговорщиками!

— Должен признаться, я рад это слышать, Ваше Высочество. И если уж быть до конца честным, то мы с Его Величеством на самом деле надеялись, что именно к такому выводу вы и придёте. Тем не менее, я был также полностью честен, когда сказал, что мы все будем признательны за любое понимание этой информации, которое вы могли бы помочь нам получить.

— Я буду счастлив помочь, чем смогу, — заверил его Нарман.

— Я рад. Однако, увы, есть ещё один незначительный момент, который я должен затронуть, Ваше Высочество.

— Какой именно, барон?

— Его Величество осведомлён, что вы с бароном Шандиром отдали, де-факто, приказ убить Гектора, — довольно деликатно произнёс Волна Грома. — Ну, в обычных обстоятельствах, Император не пролил бы и слезинки, если бы с Гектором случился… несовместимый с жизнью несчастный случай, скажем так. И, честно говоря, это казалось бы наиболее подходящая судьба для кого-то вроде Гектора. К сожалению, мы считаем, что любое покушение на жизнь Гектора будет иметь в лучшем случае лишь равновероятные шансы на успех. И, что возможно более важно, у нас нет сомнений в том, кого в данный момент корисандийцы обвинят в любой такой попытке. Хотя мы не питаем иллюзий относительно мнений, уже сложившихся в Корисанде в отношении Черис, мы глубоко обеспокоены пропагандистской ценностью, которую «Группа Четырёх» может быть способной извлечь из такой попытки. На самом деле, во многих отношениях, убийство Гектора — особенно если можно было бы обоснованно возложить на Черис ответственность за него — было бы более ценным для «Группы Четырёх», чем сам Гектор, в живом виде. Учитывая, что его флот нейтрализован, а его королевство открыто для вторжения в любой момент, когда бы мы ни решили нанести удар, он едва ли является военным активом, и нет никакого способа, которым «Рыцари Храмовых Земель» могли бы прийти к нему на помощь, даже если бы захотели. Так что, поскольку он больше не имеет ценности в качестве живого союзника, кто-то вроде канцлера Трайнейра, по крайней мере, мог бы быстро понять его большую ценность как мёртвого мученика, предательски убитого черисийскими наёмными убийцами.

Нарман обдумал это, затем кивнул.

— Я могу понять вашу точку зрения, милорд, — признал он, даже не пытаясь притвориться, что совсем не отдавал тех инструкций, которые отдал по словам Волна Грома. — На тот момент, по очевидным причинам, то, как смерть Гектора может повлиять на Черис, меня волновало меньше, чем то, как внезапный вакуум власти в Корисанде может привлечь внимание Черис к нему и отвлечь от меня. Очевидно, что эта часть моих расчётов требует некоторого переосмысления в соответствии с новым порядком.

— О, действительно требует, Ваше Высочество, — с улыбкой согласился Волна Грома. — И ваш комментарий о «переосмыслении» подводит меня к последнему пункту этой встречи. Понимаете, князь Нарман, император Кайлеб не верит, что вы найдёте возможным прекратить интриги и заговоры. О, — черисиец поднял руку и помахал ею туда-сюда, словно человек, отгоняющий назойливую муху, — это не значит, что он подозревает вас в каком-то преступном намерении предать клятву, которую вы только что дали. Это просто означает, что вы тот, кто вы есть, Ваше Высочество, и именно так работает ваш ум. Более того, вы очень хороши в этом — гораздо лучше, чем Гектор даже начинает подозревать — и было бы глупо со стороны Его Величества позволить такому острому и годному мечу заржаветь до бесполезности из-за того, что им не пользуются. Именно поэтому у него есть предложение, которое он хотел бы, чтобы вы рассмотрели.

— Какого рода предложение, милорд? — спросил Нарман, и его глаза задумчиво прищурились.

— Его Величество, с согласия Её Величества, желает, чтобы я остался на моём нынешнем посту старшего шпиона Королевства Черис. Это имеет особое значение в свете того факта, что я также являюсь человеком, отвечающим за нашу внутригосударственную безопасность и расследования. Учитывая потенциал внутренних волнений, которые создаёт раскол с Церковью, сейчас едва ли подходящее время для того, чтобы я убирал мой палец с этого конкретного пульса.

— К тому же, они желают, чтобы барон Шандир сохранил свой пост в Изумруде, а сэр Албер Жастин сделал то же самое в Чизхольме. Это, однако, оставляет очевидную вакантную должность, и они подумывают обратиться к вам, чтобы её заполнить.

— Вы же не серьёзно, милорд, — сказал Нарман. Волна Грома вскинул голову, приподняв одну бровь, и Нарман покачал головой. — Прошло меньше трёх дней с тех пор, как я поклялся в верности Кайлебу, и меньше трёх лет с тех пор, как я пытался убить его. Кем бы он не был, Кайлеб не является ни идиотом, ни дураком!

— Вы абсолютно правы, он ни тот, ни другой, — согласился Волна Грома. — Тем не менее он и императрица Шарлиен предлагают именно то, о чём вы подумали. Империи потребуется глава имперской разведки, а вы, Ваше Высочество, обладаете одновременно и способностями, и рангом, и властью, чтобы достойно занять этот пост.

— Но только если Кайлеб может доверять мне! — возразил Нарман.

— Во-первых, Его Величество не предложил бы вам тех условий, которые он предложил, если бы чувствовал, что вы, скорее всего, предадите его. Вы только что видели на какого рода информации он основывал эту оценку, и я уверяю вас, что это не было суждение, которое было достигнуто легко. Во-вторых, вы действительно верите, учитывая то, что вы только что узнали, что он не узнает о каких-либо действиях с вашей стороны, если вы поддадитесь искушению устроить заговор против него? И, в-третьих, Ваше Высочество, император Кайлеб и императрица Шарлиен — и я, если уж на то пошло — верят, что вы действительно имеете в виду то, что сказали, когда говорили о «Группе Четырёх», разложении Матери-Церкви и неизбежных последствиях событий, которые привели в движение Клинтан и Трайнейр. Короче говоря, мы считаем, что у вас нет никаких разумных мотивов, чтобы предать любое доверие Короны к вам, и все основания, чтобы поддержать Корону против Клинтана и его подручных. Вы можете быть уверены, что ни Император, ни Императрица не глупы настолько, чтобы забыть… присматривать за вами, пока они не убедятся, что их суждения точны. Но, как заметил Император, после стольких лет «игры в великую игру», как вы, по-моему, иногда выражаетесь, глупо думать, что вы каким-то волшебным образом сможете остановиться, какой бы искренней ни была ваша решимость сделать это. В этом случае он предпочитает направить вашу природную склонность в полезное русло вместо того, чтобы позволять ей искушать вас какого-то рода… шалостью.

— Искушать «шалостью»? — повторил Нарман, фыркнув, и Волна Грома пожал плечами.

— На самом деле, Ваше Высочество, я думаю, что в точности он сказал Императрице следующее: «Мы никогда не сможем отключить мозг этого человека, что бы мы ни делали. Поэтому, я думаю, мы либо найдём способ заставить его работать на нас, либо мы отсоединим его — и голову, в которой он живёт — от остального тела. А это так грязно».

Вопреки себе, Нарман захлебнулся от смеха. Он просто видел, как Кайлеб говорит это, даже представил блеск в карих глазах императора. — «И правда в том, что он попал в точку. Я действительно намерен вести себя хорошо, но даже я не уверен, что смогу справиться с этим. Но даже и так…»

— Милорд, — сказал он откровенно, — я совсем не уверен, что Его Величество не совершает этим очень серьёзной ошибки. И что бы я ни думал об этом, я очень сильно подозреваю, что некоторые из его собственных дворян не будут слишком увлечены идеей внезапно обнаружить меня на таком критически важном посту. Однако, несмотря на всё это, я должен признаться, что я… заинтригован такой возможностью.

— Я понимаю, что это стало для вас чем-то вроде сюрприза, — сказал Волна Грома с великодушным преуменьшением. — Очевидно, вам придётся об этом подумать, и Его Величество это понимает. На самом деле, он рекомендует вам обсудить это с вашей женой. Он и Императрица питают живейшее уважение к её уму, и она, несомненно, знает вас лучше, чем кто-либо другой в мире. В том числе, если вы простите меня за то, что я указываю на это, лучше, чем вы сами. Посмотрите, что она думает об этом, прежде чем дать Императору свой ответ.

— Вот это, милорд, — с полной искренностью сказал Нарман Бейтц, — звучит как очень хорошая идея.