— Ваше Величество?

Голова Шарлиен автоматически повернулась к высокому гвардейцу со шрамом на щеке — капитану Атравесу — когда тот почтительно вошёл в маленькую уединённую столовую. Затем она поняла, что голова Кайлеба сделала точно тоже самое, и хихикнула.

Она ненавидела, когда хихикала. Смешки были приемлемы. Как и смех. Но хихиканье было неискоренимо девчачьим. Это заставляло её снова чувствовать себя двенадцатилетней. Хуже того, это давало её чувство, что все остальные чувствуют тоже самое, но у неё не получалось искоренить их, и она почувствовала, как её щеки пунцовеют от смущения.

Но потом она взглянула на Кайлеба, увидела в его глазах такое же дьявольское веселье, и это было слишком. Хихиканье перешло в смех, и она покачала головой, глядя на него.

— Мне кажется, что привыкнуть к тому, что я посетитель в каком-то чужом Дворе, будет сложнее, чем я думала, — сказала она.

— Чепуха, — ответил он. — Вы можете быть новичком в этом Дворе, миледи, но вы, конечно же, не «посетитель». Не здесь. Нам понадобится какой-то новый протокол, чтобы мы знали, какое «Ваше Величество» в данный момент является Величеством.

— Возможно, и так. Но в этот конкретный момент я совершенно уверена, что капитан Атравес имел в виду вас.

— Так и есть, Ваше Величество, — серьёзно сказал Атравес.

Гвардеец почтительно поклонился, но в его почти неземных сапфирово-голубых глазах мелькнули огоньки, и Шарлиен отметила это с тщательно скрываемым любопытством.

Она пробыла здесь, в Теллесбергском дворце, всего двенадцать часов и три из них она была заперта в официальном, железном этикете официального полуденного банкета, на котором, казалось, присутствовало три четверти Черис. Однако, несмотря на это, она уже поняла, что отношения Атравеса и Кайлеба выходят далеко за рамки обычных отношений монарха и слуги. Во многих отношениях, они напоминали ей о её собственных отношениях с Эдвирдом Сихемпером, но Эдвирд был её личным оруженосцем с тех пор, как ей едва исполнилось десять лет, в то время как весь мир знал, что сейджин Мерлин Атравес стал оруженосцем Кайлеба менее трёх лет назад. Кроме того, в этих отношениях было нечто большее, чем её глубокая личная связь в таких же отношениях с Эдвирдом. Шарлиен умела анализировать отношения острым взглядом человека, для которого умение знать, чего на самом деле стоили люди, означало разницу между удержанием трона и тем, чтобы стать ещё одним свергнутым — и, вполне возможно, убитым — наследником. Это была одна из вещей, которые её беспокоили, потому что она не могла точно понять, что связывает Кайлеба и сейджина, и благоразумие нашёптывало, что это незнание требуется исправить как можно скорее.

— Что там, Мерлин? — спросил тем временем Кайлеб.

— Архиепископ Мейкел только что прибыл во дворец, Ваше Величество, — ответил сейджин. — Его сопровождает нежданный гость, и он жаждет нескольких минут вашего времени.

Мысленные ушки Шарлиен насторожились. Было что-то особенное в том ударении, которое сейджин применил к слову «нежданный». И как она поняла, реакция Кайлеба на этот акцент так же была какой-то необычной. Как будто бы он был особенно удивлён, услышав это.

— Кайлеб, если тебе нужно поговорить с архиепископом, я безусловно пойму, — сказала она, начиная отодвигать свой стул от стола с ужином. — Я уверена, что то время, которое мы уже провели сегодня вместе, могло быть потрачено на массу других вещей, которые тебе нужно было сделать. Так что, вероятно, сейчас самое время…

— Нет, — прервал он её, быстро качнув головой. — Я имел в виду то, что сказал ранее. Если архиепископ считает, что ему требуется конфиденциальность, чтобы обсудить какой-то конкретный вопрос о Церкви, это одно, но я не предполагал, что этот брак, добавит ещё одного человека в список людей, которым я не могу доверять. Если мы собираемся создать брак — и объединённое королевство — чего я думаю, мы хотим оба, то начинать нужно прямо сейчас.

— Конечно, — пробормотала она. Она откинулась на спинку стула, надеясь, что он поймёт, как она была рада его ответу. Было легко сказать, что кому-то доверяют; в раннем возрасте, она на горьком опыте обнаружила, что доверять гораздо труднее… чем продемонстрировать это.

«И я знаю какой… я могу быть властной», — подумала она внутренне улыбаясь. — «Научиться искренне делиться не только доверием, но и властью, будет трудно, независимо от того, насколько сильно мы оба хотим, чтобы это получилось. Получилось во многих отношениях».

— Пожалуйста, попроси архиепископа присоединиться к нам, — продолжил Кайлеб, опять поворачиваясь к сейджину.

— Конечно, Ваше Величество.

Капитан Атравес поклонился ещё раз и вышел. Через мгновение дверь снова открылась, и сейджин вернулся с архиепископом Мейкелем и просто одетой женщиной, которая была, вероятно, лет на двадцать старше Шарлиен.

— Архиепископ Мейкел, Ваши Величества, — сказал сейджин Мерлин.

— Ваше Величество, — Стейнейр поклонился Кайлебу, а затем, ещё раз, Шарлиен. — Ваше Величество, — повторил он, и губы Шарлиен дёрнулись от эха её недавнего обсуждения с Кайлебом. Но затем архиепископ выпрямился, и мрачность его глаз отбросило любое возможное легкомыслие с её стороны.

— Что случилось, Мейкел? — Голос Кайлеба стал более резким и обеспокоенным, так как он тоже распознал настроение архиепископа.

— Ваше Величество, корабль Её Величества был не единственным, что прибыл сегодня в Теллесберг, и, боюсь, наши худшие опасения относительно судьбы архиепископа Эрайка подтвердились.

Лицо Кайлеба стало бесстрастным от серьёзных слов Стейнейра, и Шарлиен почувствовала, что её собственное становится таким же. Как и Кайлеб, она была слишком хорошо осведомлена о судьбе, которую Книга Шуляра предрекала любому, кто был виновен в преступлениях, за которые Инквизиция привлекла к суду Эрайка Динниса.

— Как подтвердились? — спросил Кайлеб после очень короткой паузы.

— Подтверждены этой леди, — ответил Стейнейр, вежливо указывая на женщину рядом с ним. — Она была свидетелем его казни, и я считаю, что вы должны выслушать то, что она скажет по этому поводу.

Вкусный ужин, только что съеденный Шарлиен, внезапно застыл у неё желудке. Последнее, что она хотела услышать во время ужина — особенно за этим ужином, и этим вечером — были дикие подробности мучительной смерти Динниса. По выражению лица Кайлеба, он чувствовал тоже самое. Но, как и у самой Шарлиен, у него были обязанности, от которых он не мог уклониться, и она почувствовала извращённое удовлетворение, когда он даже не подумал спросить, не хочет ли она уйти, чтобы не слушать эти подробности вместе с ним.

— Если архиепископ Мейкел посчитает, что мы должны выслушать вас, миледи, — вежливо сказал король другой женщине, — тогда я более чем готов доверять его мнению.

— Спасибо, Ваше Величество, — сказал Стейнейр, затем прочистил горло. — Ваши Величества, позвольте мне представить мадам Адору Диннис.

Кайлеб резко выпрямился в своём кресле, а Шарлиен напряглась.

— Мадам Диннис! — Кайлеб вскочил, быстро обходя стол и протягивая ей свою руку. — Как, во имя Господа, вам удалось благополучно добраться сюда?

— Подозреваю, что Он имел к этому больше, чем немалое отношение, Ваше Величество. — Голос мадам Диннис был глубже, чем сопрано Шарлиен, а отголоски утраты и горя скрежетали в его глубине, как осколки древних валунов, но она смогла улыбнуться.

— Пожалуйста, — сказал Кайлеб, беря её руку своей и подталкивая к столу, — присаживайтесь.

— Это не обязательно, Ваше…

— Я думаю, что это обязательно, — прервал он её. — И я уверен, что королева Шарлиен согласится.

— Безусловно, — сказала Шарлиен, вставая и сама отодвигая стул.

— Спасибо, — тихо сказала мадам Диннис, с едва заметной печальной улыбкой, предназначенной им обоим, а затем присела на предложенный стул.

— Я даже представить не могу, каково вам было, мадам, — сказал Кайлеб, наливая бокал вина и протягивая его ей. — В самом деле, учитывая обвинения, выдвинутые Инквизицией против вашего мужа, мы все боялись, что под стражу возьмут и вас и ваших детей. — Его губы сжались. — Учитывая… особенности характера Клинтана, я был уверен, что он может предположить, что вы, должны быть «запачканы» просто потому, что были рядом. А что касается ваших сыновей…

Он позволил своему голосу утихнуть, и она коротко, почти судорожно, кивнула.

— Я не знаю, что случилось бы со мной, Ваше Величество, но думаю, что Вы правы насчёт мальчиков. Во всяком случае, я знаю, что он называл их «ядовитой порослью навеки проклятого и отвратительного еретика». — Её губы сжались в горькой гримасе. — Полагаю, что его «коллеги» могли попытаться вмешаться, каким бы маловероятным это ни казалось. Но мы определённо были бы арестованы, если бы некоторые… мои друзья в Зионе вовремя не предупредили меня. — Она отпила вина из бокала. — Они не только предупредили меня, Ваше Величество, но и дали нам троим убежище, до тех пор, пока не смогли тайком вывезти нас из Порт-Харбор.

— Сюда.

— Куда ещё мы могли пойти, Ваше Величество? — Шарлиен осознала, что слышит в голосе мадам Диннис явные оттенки гневного отчаяния. Да и кто бы мог её в этом винить?

— Правильный вопрос, миледи, — признал Кайлеб, но спокойно встретил её взгляд. — Мы никогда не хотели, чтобы страдали невинные, но мы не можем — и не будем — отрицать, что не знали, что так будет. С другой стороны боюсь, что у нас с отцом — и архиепископом Мейкелем — не было особого выбора, учитывая судьбу, которую «Группа Четырёх» запланировала для всех наших поданных.

— Я знаю, Ваше Величество. И я понимаю, что двигало Вашей рукой и чего Вы надеялись достичь. Или по крайней мере, мне так кажется, особенно после встречи и разговора с архиепископом Мейкелем. — Шарлиен отметила, что она произнесла титул Стейнейра без колебаний или оговорок. — В самом деле, это понимание — одна из причин, по которой я прибыла сюда вместо того, чтобы постоянно прятаться в Храмовых Землях. Но, честно говоря, другая причина заключалась в том, что я верю, что ваше Королевство обязано помочь моим сыновьям укрыться от многих в Зионе и Храме, которые убьют их просто из-за того, кем был их отец.

— Миледи, мы должны дать это убежище не только вашим сыновьям, и даже не только вам, но и любому, кто окажется в опасности из-за продажных людей, контролирующих Совет Викариев. Со временем, я надеюсь и верю, Черис станет открытым убежищем для всех детей Божьих, которые понимают разложение таких людей, как «Группа Четырёх».

— Спасибо, — повторила она.

— Всегда пожалуйста, во всех смыслах этого слова, — просто ответил ей Кайлеб, после чего, казалось, набрался решимости. — Но теперь, миледи, — продолжил он мягко, — можем ли мы услышать то, что вы хотели нам рассказать и ради чего проделали такой долгий путь?

Несколько часов спустя Кайлеб и Шарлиен стояли на балконе, расположенном высоко на стене Башни Короля Мейкела, глядя поверх редких огней самого Теллесберга и более яркого пятна света, которое отбрасывала постоянно оживлённая набережная.

— Бедная женщина, — пробормотала Шарлиен.

— Аминь, — тихо сказал Кайлеб, потянувшись и взяв её за руку. Она повернула голову и взглянула на него, когда поняла, что это действие было полностью неосознанным с его стороны. Его глаза всё ещё были устремлены на тёмную гладь его спящей столицы, когда он положил её руку на своё предплечье и накрыл её своей рукой.

— Сомневаюсь, что смогу хорошо выспаться этой ночью, — продолжил он. — Я обнаружил, что знать, каким был его приговор, и на самом деле слышать, как он был приведён в исполнение — особенно слышать от его жены — это две разные вещи. — Он покачал головой, плотно сжав зубы. — Инквизиции есть за что ответить. На самом деле, — он повернулся, чтобы посмотреть на неё, — если истина будет известна, она выйдет за рамки «Группы Четырёх», что бы мы ни говорили.

— Я поняла это ещё до того, как Серая Гавань передал мне твои послания, — сказала она твёрдо, и нежно, но крепко сжала его руку. — Что свинья Клинтан единственный, кто непосредственно ответственен за всё это. Я никогда, даже на мгновение, не сомневалась в этом, и каждое слово сказанное мадам Диннис, только подтвердило это. Но если бы вся Церковь не была поражена коррупцией, такой человек, как Клинтан, никогда бы не получил той власти, которую он имеет. Заманчиво обвинять человека, а не организацию, но это простой ответ, который спасает нас от того, чтобы смотреть правде прямо в глаза. И, — она встретила его взгляд, не дрогнув — едва ли не первый урок, который преподал мне Марек — барон Зелёной Горы — после того, как Гектор заплатил за убийство моего отца, заключался в том, что первый и главный долг монарха — смотреть правде в глаза, какой бы уродливой она ни была. Как бы сильно она — или он — ни стремились избежать этого.

Кайлеб несколько секунд в молчании смотрел на неё, затем дёрнул головой в каком-то странном, коротком полукивке. При этом у неё возникло странное ощущение, что этот кивок был предназначен кому-то другому, кого не было рядом, хотя он и не отводил от неё взгляда.

— Я предложил объединение Черис и Чизхольма потому, что это казалось военной необходимостью, — сказал он ей. — Конечно, у меня были доклады о тебе и твоём Дворе так же, как, я уверен, и у тебя были о Черис и обо мне. Исходя из этих докладов, я надеялся найти не просто союз с твоим Королевством, но и союзника в твоём лице. — Его ноздри раздулись. — Я должен сказать тебе, Шарлиен, что, даже несмотря на то, что мы так недолго знакомы, мне совершенно ясно, что доклады о твоей мудрости и храбрости не отражают действительности.

— В самом деле? — Она постаралась, чтобы её тон был лёгким, так как она изучала его лицо так близко, как только могла при таком освещении. Затем она тихонько рассмеялась. — Я думала о тебе примерно так же, когда это случилось. Я надеюсь, что это не тот случай, когда два нерешительных молодожёна решают сделать всё возможное в их ситуации.

— Если кто-то из нас и должен быть в таком положении, миледи, — сказал он, кланяясь с галантным взмахом, — так это вы. Теперь, когда я увидел вас и знаком с вами, уверяю вас, я понял, что это была одна из лучших идей, которые у меня были. На очень многих уровнях.

Он выпрямился, и Шарлиен почувствовала приятное покалывание внутри от откровенного желания, которое он позволил себе выразить.

Она снова сжала его руку, затем отвернулась, чтобы посмотреть на Теллесберг, пока она разбиралась в своих чувствах. Будучи дочерью короля, а затем и сама королевой, Шарлиен Тейт давно смирилась, что её брак будет государственным. Также она поняла, что как королева в королевстве, которое в прошлом проявляло так мало терпимости к правлению женщин, брак будет представлять для неё особую опасность, и всё же на ней лежала чёткая обязанность родить законного, признанного наследника её трона, чтобы обеспечить преемственность. С таким количеством потребностей, баланса возможностей и угроз, в её жизни не было времени, чтобы беспокоиться о том, может ли она любить — или просто испытывать симпатию — мужчину, который в конечном итоге станет её мужем.

А теперь это. Всего пять месяцев назад она была уверена, что Черис — и Кайлеб — обречены, и что она будет вынуждена участвовать в их убийстве. Даже в самом диком полете фантазии, она никогда не представляла себе, что ей представится возможность выйти за него замуж. Безвозвратно связать своё королевство с Черис, и восстанием Черис против угнетающей власти Матери-Церкви. К какой бы судьбе не привело это восстание. Даже сейчас, были мгновения, когда она задавалась вопросом, какое безумие заставило её просто подумать о таком союзе.

Но только мгновения, и их становилось всё меньше.

«Это сам Кайлеб», — подумала она. — «Я видела столько цинизма, столько осторожного маневрирования за положение, и потратила большую часть своей жизни, наблюдая за кинжалами, спрятанными в рукавах предполагаемых друзей. Но в Кайлебе нет цинизма. И я думаю, что это самая замечательная вещь из всех. Он верит в ответственность и обязанности, в идеалы, а не только в прагматизм и целесообразность, и у него есть безумный, непобедимо оптимистичный энтузиазм одного из тех невероятно глупых героев из романтических баллад. Как, во имя Господа, он мог стать кронпринцем, не узнав правды»?

Конечно, это было полное безумие. В самые тёмные мгновения ночи, когда её посещали сомнения, она мучительно ясно понимала это. Несмотря на нынешнее военно-морское преимущество Черис, королевство было просто слишком маленьким, даже при поддержке Чизхольма, чтобы бесконечно долго противостоять той огромной силе, которую Церковь могла на него обрушить. В эти тёмные моменты бодрствования всё было ужасающе ясно, как и неизбежно.

Но не теперь. Она покачала головой, удивляюсь простому осознанию, которое текло через неё. До того, как она прибыла в Черис, её вера в то, что Черис — и Чизхольм — могут выжить, была результатом умозаключений, триумфом аналитических изысканий над упрямством «здравого смысла». И, она наконец, призналась сама себе, результатом отчаяния. Чём то, во что она была вынуждена поверить — заставить себя поверить — если была хоть какая-то надежда на выживание её собственного королевства перед лицом очевидной готовности Церкви уничтожить любого, даже лишь подозреваемого в неповиновении «Группе Четырёх».

Теперь всё изменилось. Изменилось, когда она поняла, что Кайлеб при личной встрече, несмотря на свою молодость, несмотря на своё неоспоримое обаяние, оказался даже более впечатляющим, чем говорили слухи. Было что-то невероятно привлекательное в его вспышках мальчишеского энтузиазма, но за этими вспышками она увидела неумолимого воина, который одержал самые сокрушительные морские победы в истории Сэйфхолда. Который был готов идти вперёд, как бы долго ему ни пришлось, чтобы одержать столько побед, сколько требовало его дело, потому что он действительно верил, что мужчины и женщины должны быть чем то большим, чем послушными рабами продажных людей, которые утверждали, что говорят от лица Самого Бога.

И, возможно, ещё более впечатляющим был тот факт, что его королевство и его народ верили вместе с ним. Верили в него. Они были готовы пойти так далеко, насколько он мог их завести, чтобы противостоять любому врагу — даже самой Матери-Церкви — на его стороне. Идти не следом за ним, но рядом с ним.

И она, с удивлением поняла, хочет сделать то же самое. Чтобы встретить лицом любой шторм, который мог налететь, какими бы ни были шансы, потому что это было правильно. Потому что он и его отец, архиепископ Мейкел, его дворяне и его парламент, решили, что это их обязанность. Потому, что они были правы, когда приняли это решение, сделали этот выбор… и потому, что она хотела разделить эту способность делать то, что правильно, потому что это только так и нужно.

«А тот факт, что он не просто милый, но, вероятно, один из самых сексуальных мужчин, с которыми ты когда-либо сталкивались, не имеет к этому никакого отношения, не так ли, Шарлиен»? — настоятельно спрашивал её какой-то уголок её мозга.

«Конечно же нет», — строго сказала она этому уголку. — «И, даже если бы это было так, вряд ли сейчас время думать об этом, ты, глупый болван! Заткнись! Хотя… должна признать, что это не такая уж и не правда».

— Мы действительно можем это сделать, Кайлеб? — тихо спросила она, поворачиваясь к нему лицом. — Не просто мы, а ты и я — Кайлеб и Шарлиен. Всё это. После того, что мадам Диннис рассказала этим вечером, при всём богатстве и людских ресурсах «Группы Четырёх», мы сможем это сделать?

— Да, — просто сказал он.

— Ты так просто это говоришь. — Её голос звучал удивлённо, но не пренебрежительно, и он криво улыбнулся.

— Нет, не просто. — Он покачал головой. — Из всех слов, которые ты могла бы использовать для его описания, «просто» — последнее, которое я бы выбрал. Но я считаю, что это нечто более важное, чем просто. Это неизбежно, Шарлиен. В Зионе слишком много лжи, слишком много обмана и коррупции, даже больше, чем кто-либо подозревает. Я не настолько глуп, чтобы думать, что истина и справедливость должны неизбежно восторжествовать просто потому, что они этого заслуживают, но лжецы в конечном счёте разрушают то, о чём они лгут, чтобы защититься, а коррупция, амбиции и предательство неизбежно предают себя. Вот что здесь происходит.

— «Группа Четырёх» сделала серьёзную ошибку в рассуждениях, когда они думали, что смогут просто отодвинуть Черис в сторону, раздавив ещё одного неудобного овода. Они ошибались насчёт этого, и доказательство этой ошибки, так же, как и доказательство их коррупции, в конечном итоге обречёт их. Они совершили ошибку, пытаясь навязать свою волю силой, террором и пролитой кровью невинных, и они думали, что это будет просто, что остальной мир будет продолжать принимать это. Но Мейкел прав, когда говорит, что целью Церкви должно быть воспитание и обучение, а не порабощение. В этом был источник истинной власти Матери-Церкви, несмотря на существование Инквизиции. И теперь эта власть, это почтение исчезло, потому что все увидели истину. Увидели, что Инквизиция сделала с Эрайком Диннисом, что она готова сделать с целыми королевствами… и почему.

— И ты действительно думаешь, что это имеет значение?

— Да, думаю. Всё, что нам действительно нужно сделать, это прожить достаточно долго, чтобы эта истина просочилась в умы других правителей, другие парламенты. В конце концов «Группа Четырёх» оказалась права по крайней мере в одном. Наш пример представляет для них реальную угрозу гораздо больше, чем наша действительная военная мощь или богатство.

— Это то, что сказал Марек, — сказала она ему. — И то, что я сказала себе, когда смогла убедить свои эмоции прислушаться к разуму. Но когда это говоришь ты, это звучит как-то по-другому.

— Из-за моих благородных манер и впечатляющего телосложения? — спросил он игриво, и она со смехом покачала головой.

— Не совсем, — сухо ответила она.

— Из-за чего тогда? — спросил он более серьёзно.

— Отчасти, я думаю, потому что ты сам король, и довольно впечатляющий, и я вынуждена признать, не только из-за Каменного Пика, Скального Плёса или Залива Даркос. Когда ты говоришь об этом, это несёт в себе тот ореол власти, который может исходить от кого-то, кто в состоянии по-настоящему судить о возможностях. Но, более того, это происходит из того, кто ты есть, что ты есть. Я была не готова ни к архиепископу Мейкелу, ни к тому, насколько остальные твои люди готовы следовать за тобой. Ты едва ли Архангел, вернувшийся на землю, но я думаю, что это на самом деле часть твоего секрета. Ты простой смертный, а смертность — это то, что прочие из нас могут понять.

— Мне кажется, ты слишком сильно превозносишь нас, — сказал он серьёзно. — Или, возможно, должен сказать, что ты слишком мало доверяешь другим людям. Никто не может заставить целое королевство восстать против чего-то такого, как «Группа Четырёх». Это приходит изнутри; это не может быть навязано извне. Ты знаешь это так же хорошо, как и я — это причина, по которой ты смогла так эффективно править Чизхольмом, несмотря на то что твоя знать, очевидно, помнила пример королевы Исбель. Именно по этой причине ты смогла прийти сюда, приняв моё предложение, не видя, как Чизхольм позади тебя поднимается в пламени восстания. Твои люди понимают это так же хорошо, как и мои, и это — истинная причина, по которой, в конце концов, мы победим, Шарлиен.

— Я думаю, ты прав, — сказала она ему, протягивая руку, чтобы впервые коснуться его лица. Её пальцы легонько коснулись его скулы, над чёткой линией челюсти, и она посмотрела ему в глаза.

— Я думаю, ты прав, — повторила она, — и только это сделало бы этот брак для меня «правильным». Не важно, что я чувствую, и чего хочу. Что важно, так это моя ответственность перед Чизхольмом, и эта ответственность заключается в том, чтобы увидеть, что мой народ свободен от гнёта «Группы Четырёх».

— И это единственное, что имеет значение? — тихо спросил он.

— О, нет, — сказала она. — Не единственное.

Он вглядывался в её лицо в течение нескольких бесконечных секунд, а затем медленно улыбнулся.

— Должен признаться, я надеялся, что ты так скажешь, — пробормотал он.

— Разве это не то место во всех этих дурацких романах, где герой должен запечатлеть жгучий поцелуй на губах целомудренной девы и подхватить её сильными, как железо, руками? — спросила она его с затаённой улыбкой.

— Я вижу, мы оба зря тратили время, когда были юны, читая одни и те же легкомысленные книги, — заметил он. — К счастью, я уверен, что теперь мы оба мудрее, у нас больше здравого смысла и понимания реальности, чем тогда.

— О, я в этом уверена, — сказала она с тихим смешком.

— Я тоже так подумал, — заверил он её, и наконец его губы встретились с её губами.