Когда королева Шарлиен и Барон Зелёной Горы вошли в зал Совета, там ощущалось явное напряжение.

На то было несколько причин. Во-первых, каждый член Королевского Совета знал, что Первый Советник Черис был почётным гостем во дворце уже более двух с половиной пятидневок, несмотря на такую незначительную техническую деталь, как состояние войны, которое всё ещё имело место быть между двумя королевствами. Во-вторых, хотя с самого момента прибытия Серой Гавани по всему Черайасу витали всевозможные слухи, их монарх не счёл нужным поделиться ни с кем — кроме возможно Зелёной Горы — что же она обсуждала с черисийским первым советником. В-третьих, высокомерное требование епископа-исполнителя У-Шай Тяна от имени Рыцарей Храмовых Земель взять под стражу и передать ему Серую Гавань было вежливо, но твёрдо отвергнуто. И в-четвёртых… в-четвёртых, их стройная тёмноволосая королева решила носить не простую каждодневную диадему, а корону королевства Чизхольм.

Шарлиен в полной мере осознавала эту напряжённость. Она ожидала этого, и в какой-то мере сама это спровоцировала. Политика, которую она вела уже много лет под тщательной опекой Зелёной Горы, была, по крайней мере, наполовину вопросом правильного поэтапного управления. И чем выше были ставки, тем более важным становилось управление.

Особенно это касалось дяди Биртрима, сидящего рядом, подумала она грустно, когда подошла к по-королевски искусно изукрашенному резьбой креслу во главе огромного овального стола. Она задержала свой взгляд на Биртриме Вейстине, герцоге Халбрукской Лощины, командующим Королевской армией… и единственном брате её матери.

Она села в своё кресло и повернула голову, посмотрев на мужчину средних лет в зелёной рясе и коричневой шапочке с кокардой старшего священника.

Карлсин Рэйз стал духовником Шарлиен через несколько месяцев после того, как она взошла на трон. Учитывая её молодость, не она выбирала его для себя, но он всегда превосходно справлялся со своими обязанностями. И хотя он должен был осознавать опасения своей молодой правительницы по поводу нынешнего руководства Церкви, он никогда не заострял на них внимания. Она надеялась, что не собирался заострять и сейчас, но была не так уверена в этом, как бы ей хотелось. C другой стороны, его выражение было удивительно безмятежным для духовника, чья подопечная не рассказала ему ничего из того, что побудило первого советника королевства, которое восстало против его руководства, говорить с ней так искренне. Или не стала обсуждать свои мотивы, из-за которых епископ-исполнитель Святой Матери-Церкви не мог взять в плен названного первого советника.

— Отче? — позвала она негромко.

Одно или два мгновения Рэйз смотрел на неё, затем слегка улыбнулся, поднялся и оглядел лица советников Шарлиен, сидящих вокруг стола.

— Давайте помолимся, — сказал он и склонил голову. — О Боже, что послал Архангелов Своих, дабы научить людей истинной воле Твоей, мы просим Тебя ниспослать благодать Твою нашей возлюбленной Королеве и людям, собравшимся в этом месте сейчас, чтобы услышать её волю, засвидетельствовать её и дать ей совет. В эти трудные времена, Ты и Архангелы остаётесь последним прибежищем, последней надеждой всех добродетельных мужчин и женщин, и потому никакая другая помощь более не нужна. Благослови раздумья Королевы нашей, даруй ей мудрость выбрать правильное из всех тех сложных решений, что лежат перед ней, и даруй ей спокойствие через понимания любви Твоей и наставление. Во имя Лангхорна, аминь.

«Ну, это было очень обнадёживающе», — подумала Шарлиен, присоединившись к другим членам своего совета и осеняя себя «скипетром» Лангхорна. — «С другой стороны, он тоже не плясал от радости, не так ли»?

Она подождала, когда Рэйз усядется обратно, а затем обвела лица мужчин, сидящих за столом, взглядом, который предупреждал их, что сегодня она не в настроении терпеть несговорчивость. Она почувствовала, что напряжение в зале стало ещё сильнее, когда до них дошёл смысл её послания. Она была самой молодой из собравшихся в этой зале заседаний, и при этом единственной женщиной, и поняла, что подавляет улыбку охотницы, размышляя об этом факте и реакции на её непреклонный взгляд. Некоторые из её «советников», как она знала, до сих пор полностью не смирились с тем, что у них была королева, вместо короля.

«К сожалению», — подумала она с безусловным ощущением удовлетворения, — «вместо этого, у папы с мамой была я, правда? И между нами, Мареком, мной — и дядей Биртримом — встала власть. Это была разухабистая поездка, не так ли, милорды? И конечно, вы собираетесь выяснить, насколько по-настоящему «разухабистой» она может стать ещё».

— Милорды, — сказала она через мгновение тугой тишины своим ясным и сильным голосом, — Мы вызвали вас сегодня сюда, чтобы сообщить вам о некоторых вопросах, которые Мы рассматривали в течение последних нескольких дней. Как всегда, Мы будем приветствовать ваши мудрые советы относительно решения, к которому Мы пришли.

Если зал был в напряжении до того, как она заговорила, то это было ничто в сравнении с волной, которая пробежала по её слушателям после того, как она использовала королевское Мы. Они очень редко слышали такое обращение от неё, по крайней мере сидя рядом с ней в Совете. В сочетании с её решением носить королевскую корону и формулировкой её последнего предложения, она сказала всем и каждому, что она в действительности уже пришла к решению в том вопросе, который намеревалась «обсудить» с ними.

Такое происходило уже не первый раз. Шарлиен Тейт была такой же проницательной, как и её отец, и, возможно, обладала ещё большей силой воли. Когда она обнаружила себя сидящей «на спине хлещущей ящерицы» после его смерти, она поняла, что просто не может позволить своим советникам видеть в ней ребёнка, каким она в действительности и была, когда корона приземлилась ей на голову.

История Сэйфхолда знала довольно небольшое количество правящих королев. В действительности, Шарлиен была всего лишь второй королевой за всю историю Чизхольма, а королева Исбель была низложена после всего четырёх лет правления. Это был не очень обнадёживающий прецедент, особенно после смерти короля Сейлиса, и далеко не один из его советников был готов «поруководить» его дочерью «для него». Некоторые из них, как знала Шарлиен, лелеяли надежду, что она последует по стопам Исбель. Но даже те из них, что не были готовы зайти так далеко, тешили себя надеждой, что она выйдет замуж за кого-то — за них самих, или одного из их сыновей — кто мог бы обеспечить необходимое мужское руководство, в котором она, несомненно, по их мнению, нуждалась.

«Ну, милорды», — подумала она с каким-то мрачным развлечением, наблюдая за тем, как они с разной степенью успеха пытались скрыть своё потрясение от того, что она только что сказала им, — «я получила от Марека столько «мужского руководства», сколько мне было нужно, не так ли»?

Именно Зелёная Гора был тем, кто предупредил скорбящего ребёнка, только что потерявшего отца и унаследовавшего корону, что она должна выбрать между номинальным правлением и управлением. Уже тогда, не смотря на её собственное чувство сокрушительной потери, она была достаточно взрослой, чтобы понять, что ей сказал первый советник, и у неё абсолютно точно не было намерений позволить чизхольмской власти попасть в руки одного из облизывающихся великих лордов, что были готовы перехватить контроль над королевством.

И единственным способом избежать этой потенциальной разрушительной фракционной грызи было держать эти интриги под твёрдым — даже безжалостным — контролем.

Её контролем.

Некоторые из них обнаружили, что этот урок им усвоить труднее, чем другим, а самые необучаемые были исключены из состава Королевского Совета. Один из них, герцог Трёх Холмов, оказался настолько настойчив в своём нежелании признать, что «эта девочка» имела право править так, как ей хотелось, что ей пришлось удалить его из Совета с минимумом доброты и максимумом твёрдости. Когда он попытался пересмотреть её решение совершенно не правовыми методами, её армия и флот убедили его в обратном. В конце концов, он был всего лишь третьим ордером на смертную казнь, который подписала лично Шарлиен, а с его смертью распалась и фракция, которая его поддерживала.

Подписание того ордера было самым трудным, что она когда-либо делала — но она сделала это. И, с неким извращённым чувством благодарности, она знала, что всегда будет благодарна Трём Холмам. Он показал одному человеку, для которого это имело значение — самой Шарлиен — что у неё было достаточно стали в позвоночнике, чтобы сделать то, что нужно было сделать. И того, что с ним случилось, было достаточно, чтобы удержать остальных, чтобы они… переосмыслили свои позиции и признали, что королева Шарлиен не была королевой Исбель.

Тем не менее, она была не особенно удивлена явными признаками беспокойства, которое увидела у некоторых из них сегодня. По-видимому, люди, у которых были такие лица, понимали, что они не будут иметь никакого отношения к решению, которое она сегодня озвучит.

«И они правы», — подумала она. — «На самом деле, на данный момент, они гораздо более правы, чем они могут даже предположить».

— Как вам всем известно, — продолжила она через несколько мгновений, — король Кайлеб Черисийский прислал нам своего первого советника в качестве своего личного посланника. Я знаю, что некоторые члены этого Совета считают, что было бы, скажем так… неосторожно принимать графа Серой Гавани. Или, если уж, на то пошло, любого другого представителя Черис. И я также знаю причины, которые заставляют их так себя чувствовать. Но, милорды, даже самые надёжные корабли с самыми опытными капитанами не могут пережить шторм, если будут просто игнорировать его. Я уверена, что мы все предпочтём спокойствие шторму, но мы живём в то время, в которое живём, и мы можем только молиться о наставлении Божьем, чтобы сделать лучший выбор, который мы только можем сделать перед лицом тех проблем, которые этот мир посылает нам.

— В настоящее время, как вы все знаете, технически мы по-прежнему находимся в состоянии войны с Черис. К сожалению, эта война не дала ожидаемых результатов. И я подозреваю, что никого из вас не удивит тот факт, что решение присоединиться к этой войне, на самом деле, никогда не было нашим собственным.

Некоторые из советников, в том числе её дядя, беспокойно заворочались в своих креслах, и две или три пары глаз искоса посмотрели на отца Карлсина. Священник, между тем, спокойно сидел, сложив руки на столе перед собой, слегка наклонив голову, слушая королеву и глядя на неё яркими, внимательными глазами.

— В действительности, конечно, — продолжила она, — Чизхольм согласился присоединиться к Лиге Корисанда и княжеству Изумруд только под… сильным принуждением канцлера Рыцарей Храмовых Земель. Рыцари хотели, чтобы мы помогли князю Гектору в борьбе против Хааральда Черисийского по причинам, которые, несомненно, казались им правильными, но которые — давайте будем честны друг с другом, милорды — никогда не были действительно важными или угрожающими собственным интересам Чизхольма. У нас не было причин для вражды с Черис, и у нас было достаточно много причин относиться к нашему «союзнику» Гектору с подозрением и осторожностью.

— Тем не менее, мы пошли навстречу канцлеру Трайнейру, когда архиепископ Жером передал нам своё послание от имени «Рыцарей Храмовых Земель». — Она заметила, что её дядя вздрогнул, когда она повторно упомянула «Рыцарей Храмовых Земель». Ей хотелось, чтобы то, что она должна была сейчас сказать, было неожиданностью. — На то было несколько причин, но, честно говоря, ещё раз — основной причиной был страх. Боязнь, что «Рыцари Храмовых Земель» могут сделать с Чизхольмом, если мы откажемся делать то, что они «попросили» в тот раз.

Она замолчала с ледяным выражением лица, которое должно было сделать заставить посинеть каждый квадратный дюйм незащищённой кожи в этом зале Совета. Лицо её дяди при слое «страх» напряглось, а некоторые лица вообще потеряли всякое выражение.

«Ну, это вряд ли сюрприз», — сказала она себе грустно.

Она знала о ярком звенящем напряжении глубоко внутри неё. Это было ощущение, которое она уже ощущала раньше — напряжённое осознание того, что она танцует по лезвию меча. «Каждый монарх должен испытать это ощущение, хотя бы раз», подумала она. В своё время, когда она столкнулась с этим — подписывая смертный приговор герцогу Трёх Холмов — она приняла решение, а затем удалилась в свои личные покои, рвать и метать. Однако подобное было только в первый год или два после того, как она приняла корону.

Теперь это было нечто, что нужно было принять. Доказательство того, что она делала своё дело, отвечала на вызовы, которые посылал ей мир. И, призналась она самой себе, было что-то почти затягивающее в этом, с таким трудом завоёванном знании, что она была хороша в деле, для которого она была рождена. В осознании того, что проблемы, с которыми она боролась и решения, которые она принимала, были важны. Что она должна решать их правильно, если хочет когда-нибудь встретиться с духом отца и иметь возможность посмотреть в его глаза без стыда. Что это чувство жизни давала не сама власть, а решимость сделать всё, что в её силах, удовлетворение, которое оно получала от осознания того, чем она обладала. Это были те же эмоции, которые испытывает упорный спортсмен, когда он безжалостно заставляет себя тренироваться, чтобы достичь ещё больших достижений. Удовлетворение, которое он испытывает от своих успехов, а не от восторженного обожания своих поклонников. Или, возможно, как она часто думала, это было подобно тому, что чувствует, затаив дыхание, чемпион по фехтованию, в тот момент, когда он выходит на соревнованиях к барьеру.

«Или», — призналась она себе, — «как чувствует себя дуэлянт, когда его соперник вынимает меч из ножен».

— Милорды, — сказала она чуть с упрёком, — за этим столом действительно кто-то думает, что Хааральд Черисийский намеревался вторгнуться в Корисанд? Что у него было какое-то злобное намерение захватить контроль над всей мировой торговлей?

— С Вашего позволения, Ваше Величество, — сказал почти болезненно нейтральным тоном герцог Халбрукской Лощины, — кажется, что именно это сейчас и происходит.

— Да, Ваша Светлость, — согласилась она. — Кажется, что сейчас именно это и происходит. Но ключевое слово «сейчас», не так ли? Черис только что отбила атаку не менее чем пяти флотов, в том числе и нашего, и король Кайлеб, очевидно, осознаёт, что предлог для этой атаки и последующей смерти его отца, — она упёрлась сверлящим взглядом в дядю, — был инспирирован… Рыцарями Храмовых Земель. То, что Черис не стремилась к захватам в мирное время, может означать, что во время войны у неё не будет другого выбора, если она хочет пережить это нападение.

«Пожалуйста, дядя Биртрим», — умоляюще подумала она за уверенным фасадом невозмутимых глаз и крепко сжатого рта. — «Я знаю, о чём ты думаешь. Пожалуйста, поддержи меня в этом».

Герцог открыл рот, затем снова закрыл.

— Очевидная истина состоит в том, милорды, — продолжила она мгновением спустя, когда её дядя не принял вызов, — что я была вынуждена против своей воли напасть на мирного соседа. И ещё одна очевидная истина заключается в том, что атака, целью которой было сокрушить и уничтожить Черис, с треском провалилась. Чтобы обсудить эти вещи, среди прочих, король Кайлеб прислал графа Серой Гавани.

Далёкий пронзительный свист охотящейся виверны, доносившийся из окна зала совета, был отчётливо слышен в напряжённой тишине, которая повисла над столом. Все глаза были прикованы к Шарлиен, а одно или два лица были явно бледны.

— Милорды,… Рыцари Храмовых Земель постановили разрушить Черис. Им не удалось это сделать. Я считаю, что они и дальше будут терпеть неудачи. Но я считаю, что, если они преуспеют, если смогут приказать уничтожить одно королевство по придуманным ими причинам, они смогут — и будут — приказывать уничтожить другие. Я привела в пример корабль в море, и выбрала его намеренно, по многим причинам. Мы прошли через много штормов, с того дня, когда я впервые вступила на трон, но ураган, который вот-вот пронесётся по Сэйфхолду не похож ни на один шторм, что мы видели до сих пор. Против него не найдётся безопасной гавани, милорды. Его нужно встретить и пережить в море, в самых зубах его грома, молнии и ветра. В этом нет сомнения. Никогда не забывайте этого. И ещё, милорды — её глаза были тверды, как отполированные коричневые агаты — никогда не забывайте, кто создал этот шторм.

Плечи герцога Халбрукской Лощины напряглись, а челюсти сжались. Он был в достаточной мере взволнован, когда она отказалась отдать Серую Гавань в руки Тяну, но он стерпел это. Как и Тян, хотя ярость епископа-исполнителя, рождённого в Харчонге, была очевидна. К несчастью для него, он потребовал, чтобы она выдала ему Серую Гавань, как представителю Матери-Церкви в Чизхольме, не задумываясь о том — как Шарлиен это только что подчеркнула — что войну Черис объявили именно «Рыцари Храмовых Земель», а не Церковь Господа Ожидающего. Без особых указаний из Зиона и Храма, Тян не желал отбросить юридическую фикцию, которая показывала, что между этими понятиями есть разница.

«Это не значит, что кто-то во всём мире верит в это», — сказала она себе мрачно, наблюдая за выражением лица и языком тела своего дяди.

— Я совершенно уверена, что все вы догадались, что король Кайлеб отправил к нам графа Серой Гавани с предложением о союзе, — продолжила она чётко и неторопливо. — Он уже вернул наши военные корабли — во всяком случае, те из них, что выжили в битве, в которую нам приказали их отправить — и он указал, аргументировав это, что, когда дело касается угроз и врагов, Чизхольм и Черис имеют больше общего, чем того, что могло бы нас отдалять друг от друга.

— Ваше Величество, прошу Вас ещё раз внимательно подумать над этим вопросом, — сказал Халбрукская Лощина, встречая взгляд племянницы. — Вы были очень осторожны, упоминая «Рыцарей Храмовых Земель», и никто в этом зале не питает сомнений, почему вы так делаете. Но Черис бросила вызов не Рыцарям. А самой Матери-Церкви. В независимости от причин, и самооправданий, в которые верит Кайлеб, он не ограничился тем, что просто осудил нападение, начатое против него. Нет, Ваше Величество. Он посчитал нужным бросить вызов власти Матери-Церкви, чтобы назначать собственных архиепископов. Он обвинил Матерь-Церковь в коррупции, тирании и предательстве воли Божьей. Он довёл до сведения самого Великого Викария, что Черис никогда больше не подчинится власти Матери-Церкви. Какие бы не были у него оправдания — любые оправдания, о которых мы знаем — он, несомненно, зашёл слишком далеко, когда начал угрожать святости и верховенству Божьей Церкви.

Он хотел сказать что-то ещё, но прервал сам себя резким кивком головы. После этого резкого, неожиданного жеста зал Совета снова охватила тишина. Но теперь это молчание было хрупким, поломанным на кусочки и сложенным в уголках разума каждого из советников.

— Ваша Светлость — дядюшка, — мягко сказала Шарлиен, — я знаю, что вы чувствуете по этому поводу. Поверьте, я знаю. И я не стала бы, даже за всё золото и власть во всём мире, причинять вам боль, которую я знаю, это вам причиняет. Но у меня нет выбора. Канцлер Трайнейр и викарий Жаспер не оставили мне иного. Или я должна помочь убить невинную жертву, зная, что Черис станет первой из многих жертв, или я должна бросить вызов… «Рыцарям Храмовых Земель».

— Ты говоришь о Божьей Церкви, Шарлиен, — почти прошептал Халбрукская Лощина. — Ты можешь сказать, что это Рыцари Храмовых Земель, если хочешь, но это не изменит истину.

— Так же как это не изменит того факта, что именно они начали эту войну, дядя Биртрим. И того факта, что они не направили ни предупреждений, ни требований, ни трибунала для расследования. Они даже не потрудились по-настоящему изучить факты. Они просто приказали пяти королевствам уничтожить шестое, как будто это было не более важно, чем решить, какую пару обуви надеть. Потому, что они не потратили ни секунды, чтобы убедиться, что тысячи и тысячи Божьих детей, которых они приказали убить, действительно должны были умереть. Потому, что это было их решение, а не Его. Никогда не было Его. И это та правда, которую ты знаешь так же хорошо, как и я.

— Но, даже если это всё так, — ответил он, — подумайте, чем всё это закончится. Если Вы заключите союз с Черис, и Черис проиграет, то Чизхольм будет уничтожен. И, кроме этого, как бы ужасно это не звучало, если Вы заключите союз с Черис, и Черис победит, Вы — Вы, Шарлиен — будете, как и Кайлеб, так же ответственны за уничтожение авторитета Церкви, которой сам Лангхорн заповедовал нам повиноваться во имя Господа для сохранения наших душ.

— Да, дядя, я буду ответственна за это, — призналась она тихо. — Но Церковь, которой Лангхорн заповедовал нам повиноваться, находится в руках людей, что предали свои обязанности перед Богом. Если я поддержу их, я соглашусь — стану их сообщником — в убийстве невинных и извращении воли Божьей во имя Божьей Церкви. Я не могу этого сделать. Не буду. Перед Богом — не буду.

Лицо Халбрукской Лощины побелело и застыло, и Шарлиен печально, но твёрдо покачала головой.

— Я сказала, что король Кайлеб предложил союз между нашими королевствами, — сказала она, снова оглядев зал совета. — Это утверждение, в достаточной мере, было правдой, хоть и не до конца. Потому что, милорды, вся правда заключается в том, что Кайлеб предложил не просто союз, но брак.

Как будто невидимая молния ударила в этот момент в зал совета. Одни мужчины отпрянули от стола с ошарашенными лицами, шокированные, даже испуганные. Другие вдруг сели прямее, с заблестевшими глазами. Но какова бы ни была их реакция, очевидно, что никто из них не предполагал того, что она им только что сказала.

Герцог Халбрукской Лощины в ужасе уставился на свою племянницу. Она оглянулась в его сторону, глядя на любимого дядю, который вместе с Зелёной Горой, были её парой из большого щита и тарча . Который помогал ей вырасти. И который с явной гордостью наблюдал, как дитя-принцесса становится истинной королевой.

— Поймите меня, милорды, — голос её окрасился сталью, — нет бремени, которого я не вынесу на службе у Чизхольму и людям, которых Бог доверил мне. Нет такой опасности, от которой я отвернусь. И нет такого выбора, от которого бы мне пришлось отказаться. Я думала, размышляла, молилась и смогла найти только один выход. Есть только одно решение, которое я могу принять, не предавая мой долг перед Богом, Чизхольмом и перед самой собой, и я должна исполнить его.

Халбрукская Лощина безмолвно тряс головой, снова и снова, его глаза на лице были словно дыры. Шарлиен заставила себя игнорировать всё это, и продолжила сильным и несгибаемым голосом.

— Кайлеб Черисийский предложил почётный брак, полное равенство между Чизхольмом и Черис, и я решила принять это предложение. Я приняла решение. Я не собираюсь вести дебаты об этом решении. Я не собираюсь обсуждать его. И я не изменю его. Как сказал Кайлеб, и сам Бог тому свидетель, «На том стою я».