Сегодня Раменки – один из престижных районов Москвы. Но когда-то это была жуткая окраина, куда ходил всего лишь один автобус № 66 от метро «Университет». В часы пик он был облеплен гроздьями людей, и большим счастьем было, если удавалось войти внутрь, а не висеть на подножке. Таксисты называли это место «Кубой», в том смысле, что ехать сюда было так же далеко, как на Кубу. Шутка, кстати, совершенно неслучайная, ведь массовая застройка района началась именно в 1962 году, когда Н. С. Хрущёву взбрело в голову разместить на Кубе советские ракеты с ядерными боеголовками, из-за чего едва не случилась атомная война.

В сентябре 1963 года в Раменки из центра Москвы переехала семья Вячеслава Малежика.

«Я очень хорошо помню, – рассказывал Вячеслав, – как 2 сентября мы с отцом ехали из Внуково, и, проезжая эти места, отец воскликнул:

– О, чёрт! Занесёт же сюда жить!

А приехали домой, мать говорит, что нам дали смотровую на квартиру, которая как раз в этих местах и находилась. Мы поехали смотреть. Решение было принято моментально, потому что по сравнению с 13,5-метровой комнатой, туалетом на улице, которые мы имели в центре города у Белорусского вокзала, эта квартира показалась нам просто царскими хоромами! Та мебель, которую мы перевезли из старой квартиры, растворилась здесь, её было практически не видно. Большая квартира – это определённое состояние духа. Она дает чувство свободы».

Новые дома, выросшие в начале 1960-х годов на месте бывших подмосковных деревень Раменки, Воробьёво, Троице-Голенищево, заселили молодые учёные, преподаватели МГУ, киношники, журналисты, артисты и даже дипломаты. То есть в основном это были люди, которые имели возможность более-менее регулярно привозить из-за границы свежие пластинки, газеты и журналы. Во многом именно поэтому здесь случился настоящий взрыв рок-н-ролла, потому что все – и взрослые, и их дети – полюбили новую музыку, коллекционировали записи и пели во дворах под гитару песни, от которых душа начинала трепетать, мечтая о необычных путешествиях и приключениях. Территориальная отдалённость от других районов Москвы создавала странное ощущение, будто ты плывёшь на корабле по огромному морю в поисках неведомых земель, экзотические звуки новой музыки тоже давали колоссальный простор для фантазии, и в итоге многие мальчишки, выросшие на Юго-Западе столицы, выбрали рок-музыку приключением на всю оставшуюся жизнь.

 

Вячеслав Малежик. 1973 г.

 

«Однажды я услышал из окошка на пятом этаже, как Валера Беспалов, будущий участник ВИА „Весёлые Ребята”, пел во дворе „I Schould Have Knows Better”, – вспоминает Вячеслав Малежик. – Мой сосед по парте Юра Давыдов (однофамилец лидера ансамбля „Зодчие”) показал мне на гитаре рок-н-ролльчик, который пел Пэт Бун. А муж моей старшей сестры обучил меня минорным аккордам. С этого всё и началось…»

Массовому увлечению новой музыкой способствовала и та уникальная атмосфера свободы, что царила в начале 1960-х в раменских школах. Рассказывают, что опытные учителя, жившие в других районах Москвы, категорически отказывались сюда ехать, потому что добираться на работу в Раменки было весьма затруднительно. Тогда городской отдел народного образования (гороно) решился на эксперимент и набрал учительский состав из вчерашних студентов пединститутов, причём некоторые из преподавателей ещё даже доучивались на последних курсах. Разумеется, большинство из учителей оказались поклонниками рок-музыки, поэтому под сводами школ вовсю звучали песни Элвиса Пресли, «Битлов», Пэта Буна…

«Атмосфера во время уроков в школе № 169, где учились мы с Юрой Валовым, – вспоминал Вячеслав Малежик, – была фантастически демократическая, вплоть до того, что мы позволяли себе называть учителей по имени – Танями или Наташами. Мало того, между учениками и учителями постоянно возникали романы. Они и в этом отношении были „учительницами первыми моими”. Парни, у которых случался такой роман, вызывали восхищение и удивление…»

Наверное, если бы в гороно почуяли этот запах свободы, то разгорелся бы большой скандал, ведь советская педагогика упорно считала, что любовь мешает изучению школьной программы. Но на самом деле атмосфера демократии дала свои плоды и с точки зрения успешной сдачи экзаменов в вузы. По крайней мере, Малежик рассказывал, что из сорока человек, учившихся в его классе, в различные институты поступили тридцать восемь! Сам Вячеслав Малежик пошёл учиться в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ), а его друг Юрий Валов поступил на юридический факультет Московского университета.

 

Центром притяжения для ребят из Раменок был, разумеется, Московский университет, который манил в какие-то ещё неведомые, туманные дали. Конечно, многие мальчишки и девчонки, родившиеся не только в Москве, но и в других уголках Советского Союза, мечтали поступить учиться в МГУ, но раменские школьники воспринимали университет как что-то родное, домашнее, тем более что шпиль главного здания на Ленинских горах был виден практически из любой точки района.

«Я ещё учился в школе, когда начал ходить на сейшен в главное здание, или ГЗ, как все его называли, – вспоминает Юрий Валов, музыкант группы „Скифы”. – Я помню польских „Тараканов”. Они на меня произвели огромное впечатление тем, что у них на выступлении стояли огромные, как шкафы, колонки. Это так звучало! Это были мои первые ощущения, когда я звук почувствовал не ушами, а буквально всем телом.

Университет казался нам государством в государстве, в котором происходили разные очень интересные вещи. То, что не допускалось в других местах, например танцы под биг-бит-ансамбль, в университете было вполне возможно, потому что там училось много иностранных студентов. Там возникали клубы по интересам, там была кое-какая аппаратура, там можно было репетировать, вот поэтому там все и кучковались. У нас сложилась юго-западная тусовка, в которую входили Саша Градский, Лёня Бергер, Саша Лерман, а потом к нам и Дюжиков присоединился, все эти люди потом стали ключевыми музыкантами».

Первые университетские рок-группы состояли, как правило, из иностранных студентов, но в 1965 году на юридическом факультете МГУ возникла группа «Челленджерс», которую организовали советские студенты Николай Воробьёв (гитара, вокал, в будущем – художественный руководитель ВИА «Музыка»), Ярослав Кеслер (бас, в будущем – основатель группы «Мозаика»), Александр Жестырев (ударные, в будущем также «Мозаика») и Андрей Родионов (гитара). Название группы в переводе на русский язык означало «Бросающие вызов». Ребята назвались «загранично», чтобы выглядеть поярче и понеобычнее.

Осенью 1966 года на биологическом факультет родилась группа «Скифы», в первый состав которой вошли Владимир Сальников (ритм-гитара), Сергей Дюжиков (соло-гитара), Сергей Сапожников (бас), Юрий Малков (барабаны).

Ритм-гитарист Владимир Сальников рассказывал, что история этого легендарного ансамбля началась с того, что одним летним деньком он сидел на лавочке у общежития биофака и ждал своего приятеля Юрия Малкова. С собой у него была гитара, поэтому он, чтобы скоротать время, бренчал какую-то битловскую песенку. Вот тогда к нему и подошёл незнакомый светловолосый юноша и попросил гитару. «Что было со мной после того, что я увидел и услышал, трудно передать словами, – вспоминал Владимир Сальников. – Так играть на гитаре у нас не мог никто. Что только он не выделывал! Я увидел и разнообразные риффы, и даблстопы Чака Берри, и слайды, и бенды, и много аккордов, о существовании которых я даже не подозревал».

Этого юношу звали Сергей Дюжиков. Он поведал новому знакомому о том, что приехал в Москву из города Измаил, что там он мог не только слушать радио, но и смотреть по румынскому телевидению выступления знаменитых западных рок-групп, благодаря этому он правильно, по-рок-н-ролльному играл на гитаре и знал многие приёмы, которыми пользовались Чак Берри, «Роллинги». А ещё в Измаиле у него была группа, которая называлась «Аргонавты». Теперь же он желал поступить на филологический факультет МГУ и создать группу в Москве.

Разумеется, ребята тут же договорились, что будут вместе делать новую бит-группу. Но, разумеется, окончательное решение было отложено до того момента, как станут известны результаты вступительных экзаменов.

Сергей Дюжиков успешно сдал все экзамены и был зачислен на филологический факультета МГУ. Владимир Сальников вспоминал, что конкурс на филфаке в то время был сумасшедший: более десяти человек на место. И то, что Дюжиков с первого же раза поступил в МГУ, свидетельствует о том, что он обладал незаурядными знаниями иностранного языка (английского) и литературы.

Едва были объявлены итоги вступительных экзаменов, как новая группа приступила к репетициям. Генератором идей, конечно, был Сергей Дюжиков. «Сергей каждому из нас показывал, что мы должны играть и как, – рассказывал Владимир Сальников. – Строго требовал исполнения своих установок. Сначала давалось всё с трудом, чувствовалась разница в уровнях нашей и его подготовки. Но постепенно стало получаться. От репетиции к репетиции группа становилась сыгранней».

Первое выступление «Скифов» состоялось в один из сентябрьских субботних вечеров на танцах в студенческом общежитии МГУ, в столовой. Музыканты очень волновались, но все их опасения оказались необоснованными: студенты жаждали нового звука, а потому приняли группу на ура.

Вскоре музыкантам удалось пробиться в ДК МГУ, поближе к кумирам – польским «Тараканам». Правда, общение с ними не заладилось, зато, когда «Тараканы» давали концерты, слушать их теперь можно было сколько душе угодно.

А вскоре и сами «Скифы» выступили на танцах в главном здании МГУ. Гитарист Владимир Сальников рассказывал, что народу собралось довольно много, но почти никто не танцевал. Обступив музыкантов полукольцом, люди завороженно следили за тем, как быстро бегают по грифу пальцы Дюжикова…

Сразу же после того выступления к «Скифам» потянулись гонцы из других институтов, наперебой зазывая музыкантов на студенческие вечера отдыха. Наиболее памятным стал концерт в Московском автодорожном институте (МАДИ). «В фойе актового зала нам устроили импровизированный подиум из столов, на котором мы провели весь вечер, – рассказывал Владимир Сальников. – Сергей Дюжиков так завёл публику, что временами мне становилось жутко. Казалось, ещё немного – и толпа начнёт громить всё вокруг. Над головами летали снятые пиджаки и куртки, местами возникали потасовки. Стоял дикий визг. Прибежали представители администрации и потребовали остановить это безобразие. Как ни странно, перед нами извинились за столь „непотребное” поведение своих студентов, после чего всё закончилось…»

Кульминация творческой жизни первого состава «Скифов» наступила ближе к Новому году. Победив в отборочных турах городского конкурса студенческой эстрады, ансамбль получил право участвовать в финальном концерте, который должен был состояться… во Дворце спорта в Лужниках. Владимир Сальников рассказывал, что музыканты долго не могли поверить в такое счастье, думали даже, что приглашение выступить во Дворце спорта – чей-то розыгрыш. Их сомнения исчезли, только когда они вышли на сцену и почувствовали, как от ледяной арены явственно потянуло холодом.

«Скифы» выступали после известной в то время исполнительницы туристических песен Ляли Фрайтер. Её долго не отпускали со сцены, и это усиливало волнение, которое постепенно достигло своего апогея. А ещё мерзли кончики пальцев…

Но вот наконец ведущая объявила:

– А сейчас выступает группа «Скифы»!

Для конкурсного выступления «Скифы» подготовили инструментальную версию романса «Очи чёрные», правда, в твистовой аранжировке, как эту «вечнозелёную» песню исполняла модная английская группа Ventures, а также три композиции группы Shadows – «Apache», «Piece Pipe» и «The Rise and Fall of Flingel Bunt», причём последнюю музыканты посвятили советским космонавтам. Отыграли все вещи так, что зал охватило ликование. Жюри тоже осталось довольно и присудило ансамблю диплом лауреатов. Впрочем, в победе «Скифов» не было ничего удивительного: в те времена все понимали, что биг-бит и научно-техническая революция суть близнецы-братья, а студенчество было главным двигателем и того и другого…

 

Музыканты группы «Скифы» Сергей Дюжиков и Юрий Валов у Главного здания МГУ на Ленгорах

 

Осенью следующего 1967 года появился состав «Скифов», который стал легендой русского рока, первым начав пропагандировать ритм-энд-блюз: Сергей Дюжиков (гитара, вокал), Юрий Валов (гитара, вокал, экс-«Ребята»), Виктор Дегтярёв (бас, экс-«Славяне»), Вячеслав Донцов (барабаны, экс-«Славяне»).

Известна точная дата, когда состоялось знакомство студента юридического факультета МГУ Юрия Валова и студента филологического факультета МГУ Сергея Дюжикова, – 20 сентября 1967 года.

«Встретились мы с Серёгой где-то в центре, в кафе, – рассказывал Юрий Валов. – К моменту его звонка по поводу возможного сотрудничества у нас с Дюжиковым было шапочное знакомство, пару раз мы бывали друг у друга на репетициях, и ещё раза два я ходил на выступления первого варианта „Скифов”. Неизгладимое впечатление на меня произвёл тогда и запомнился только Дюжиков…

… Прямолинейный Серёга „белую кашу по чистому столу размазывать не стал” и сразу сказал:

– Ну, чего? Давай гитарную группу будем делать!

Он добавил, что с ним в команде Юра Малков, немного игравший на барабанах, но в основном – звукооператор и человек, который может всё найти, всё устроить и организовать. У Малкова были два усилителя, барабаны, микрофоны со стойками – в общем, всё, что требуется для выступлений, а также место для репетиций в общаге МГУ.

 

Сергей Дюжиков («Скифы»). 1967 г.

 

Надо сказать, что группа „Ребята”, в которой я играл, к этому времени уже была системой непрочной, да и мне, честно говоря, хотелось чего-то пожёстче, погитарнее и пофирменнее. И мы решили делать новую группу.

Серёга спросил, есть ли у меня на примете клёвые басист и барабанщик. Я ответил, что таких у меня нет. Тогда он сказал, что через пару дней у него должна состояться встреча с каким-то супербасистом. Я говорю:

– Давай, тащи его!

Этим супербасистом оказался Витя Дегтярёв – очень техничный и очень музыкальный, он мог играть с нами в унисон сложные риффы, а аккомпанируя, играл тонко и вкусно, по-басовому.

Витя привёл к нам своего приятеля Славу Донцова, барабанщика, который умело давал тяжёлый, подстёгивающий пульс. Юра Малков сразу отошёл на второй план, оставшись звукооператором и директором группы. Вот так мы и собрались, группа хиппарей, единомышленников, друзей и собутыльников.

Честно говоря, мы сами обалдели от того, как у нас всё зазвучало. Мы звучали как нечто с тех желанных и загадочных пластинок. Как „фирма”! Глаза у нас тут же загорелись…»

«Скифы» были первой отечественной рок-группой, которая стала использовать фузз – прибор, который делал звук гитары по-настоящему космическим.

Началось всё с того, что на одном из концертов к музыкантам подошёл молодой парень и завёл разговор о гитарном звуке, о гитарных усилителях и вообще об аппаратуре для выступлений. Это был студент физфака МГУ Виктор Кеда. Как рассказывал Юрий Валов, отец Виктора входил в ту самую группу учёных, которая создала водородную бомбу. Но в ходе экспериментов он облучился и умер, поэтому мать Виктора категорически была против того, чтобы он, как отец, работал с ядерным оружием и ядерной энергетикой, и Виктор пошёл в другую отрасль. Он очень хорошо знал низкочастотную радиоэлектронику, был настоящим фанатом рока, а потому вскоре стал проектировщиком и производителем фантастической по тем временам аппаратуры.

«Значительная часть работ производилась у меня дома, на улице Крупской, – вспоминал Юрий Валов. – Паркет в комнатах до сих пор хранит шрамы от производства „скифовской” аппаратуры. Мои мама и бабушка снисходительно терпели им непонятное, шумное и многолюдное увлечение сына и внука, но у нас не было возможности пойти в магазин и закупить аппарат, который бы нас удовлетворил, и мы решали эту проблему, используя пути, нам доступные».

Сначала был собран мощный двухканальный усилитель. Размером он был метр на полметра, стоял горизонтально на четырёх ножках, как стол, и весил около пятидесяти килограммов. Затем на свет появился 12-канальный микшерский пульт, точно по размеру встававший сверху на усилитель. Конструкция пульта для того времени была уникальной, ведь там был и встроенный плёночный ревербератор с несколькими головками для разных по времени задержек, а на каждом канале имелось по три ручки для настройки низких, средних и высоких частот. Кроме того, Виктор Кеда сконструировал для Дюжикова и Валова блоки эффектов, которые включали в себя флэнжер и фэйзер. Флэнжер был исключительно популярен в 1960-х годах, так как его звук напоминал взлёт самолёта или ракеты. В свою очередь, фэйзер мог превращать самые обычные, самые банальные звуки, окружающие нас повсюду, в настоящие „космические сигналы”.

«Производство всех этих „железок” заняло примерно год нашей жизни, – вспоминал Валов. – Почти все деньги с выступлений мы тратили на аппарат, и каждый из нас в силу своих способностей участвовал в сверлении, пилении и пайке, и при этом мы ещё умудрялись сносно учиться, много репетировать, писать песни и выступать. Но звук для нас имел очень большое значение».

А потом до «Скифов» добралась пластинка Rolling Stones, на которой была записана песня «I Can’t Get No (Satisfaction)». Очень многие наши музыканты были озадачены звучанием этой песни. Все чувствовали, что там в проигрыше играет именно гитара, но никто толком не понимал, как «Роллинги» добились такого необычного эффекта. Тайна будоражила, и тогда Юра Малков притащил осциллограф, чтобы просмотреть на нём загадочную «Satisfaction». Музыканты, к своему удивлению, обнаружили, что синусоида на осциллографе была не правильная, а обрезанная. Тогда Кеда сказал:

– Я всё понял. Такой сигнал мы сделаем.

И сделал.

Юрий Валов рассказывал, что в 1980-х годах, когда он уже жил в эмиграции, в Нью-Йорке, то довольно близко сошёлся с Майком Мэсьюзом, основателем и владельцем Electro Harmonics – компании, которая с начала 1970-х годов стала специализироваться на серийном производстве гитарных примочек. Когда Юра рассказал американцу о наших гитарных примочках, сконструированных в конце 1960-х, тот слушал сначала с недоумением, так как не предполагал, что гитарные эффекты вообще производились в Москве даже кустарным образом, но потом, задав ряд вопросов, вынужден был признать, что некоторые эффекты у нас появились на два-три года раньше, чем в Штатах.

 

Кстати, этот состав «Скифов» тоже участвовал в смотре-конкурсе студенческой самодеятельности, и тоже выступал в финале конкурса во Дворце спорта в Лужниках, и тоже получил диплом лауреатов. Популярность группы быстро росла, чему способствовали песни на русском языке, которых постепенно набралось половина репертуара. Самые известные из них – «Годы, как птицы», «Я иду навстречу ветру», «Отпусти меня».

«Я послушал группу Юры Валова, и она решительно меня очаровала морем звука, лавиной звука, – признавался Вячеслав Малежик. – А на следующий день у себя в МИИТе я услышал группу „Архимеды” чехословацкого землячества и просто потерял голову. Я понял, что надо делать собственную группу. А так как группы тогда создавались либо по территориальному, либо по профессиональному признаку, то я попытался сделать группу в МИИТе…»

Даже сделавшись знаменитыми в масштабе Москвы, Вячеслав Малежик и Юрий Валов никогда не забывали о родном Юго-Западе и иногда выступали на вечерах отдыха в его школах.

«Однажды позвонил Юра и сообщил, что есть предложение сыграть концерт в школе рядом с его домом, на улице Марии Ульяновой, – рассказывал Вячеслав Малежик. – Из двух групп мы собрали одну: Юрий Валов, Сергей Дюжиков, Николай Воробьёв и я. У нас не было барабанщика, и Юра Валов сказал:

– Хорошо, я сяду за барабаны.

Со мной тогда приехал 17-летний Володя Буре, отец нашего знаменитого хоккеиста Паши Буре. Он приехал с каких-то соревнований из-за границы, весь стильный, в замшевых ботинках, в модной джинсовой куртке. Начали мы играть, а дальше всё было похоже на фильм про ковбоев. В перерыве, где-то в половине десятого, подходит ко мне парень:

– Это ты пел?

– Да!

– Твоих знакомых здесь много?

– Ну, есть…

– Скажи своим знакомым, чтобы уходили, потому что через 15 минут начнётся драка.

Мне понравилось, что он указал точное время.

Я пошёл к своим ребятам и говорю:

– Сваливаем!

И все, включая Володю Буре, быстренько собрались и ушли.

Но самое интересное, что ровно через 15 минут действительно началась жуткая драка: стулья летали, как в салуне в фильмах про ковбоев. А мы в это время исполняли „Satisfaction”…»

 

В самом университете в 1960-х годах концерты проходили, как правило, в небольших кафешечках, которых было много в Главном здании. В пятницу, субботу и воскресенье в зонах общежития на нескольких этажах одновременно играли рок-группы, и народ кочевал, перемещаясь из одной кафешки в другую.

Вячеслав Малежик вспоминал, что его группа «Мозаика» регулярно выступала на 8-м и 16-м этажах главного здания МГУ: «Эти кафешки были маленькие, тем не менее туда набивалось человек по двести. И, несмотря на то что аппарат у нас был достаточно мощный, звук гасился о тела слушателей».

 

«Машина Времени» и «Удачное Приобретение» выступают в столовой МГУ № 8. Фото Александра Агеева

 

В 1970-х годах сейшены из маленьких кафе перебазировались в 8-ю и 10-ю столовые, расположенные на территории университета. Это – двухэтажные зданьица, на первом этаже которых были профессорский зал и кулинария, а на втором – студенческая столовая, которую студенты весело именовали «столовая имени Сальери». Вот там, наверху и проводились концерты.

«Звук был кошмарный, – рассказывал Алексей Вайт Белов, – но мы играли там с удовольствием, потому что и 8-я, и 10-я столовые вмещали народу больше, чем кафешки в главном здании, соответственно музыкантам могли заплатить больше денег…»

Концертный администратор Московской рок-лаборатории Александр Агеев вспоминал, что именно в МГУ он в первый раз увидел «Машину Времени»: «Тот концерт проходил не в столовой, а в первом гуманитарном корпусе. У „Машины” был ещё старый состав, с Максом Капитановским на барабанах. „Машинисты” играли в коридоре, между лестницами. Они пели про изумрудный унитаз, про розовые очки – эти песни мне тогда очень понравились. И народ отреагировал: я смотрю – никто не танцует, все слушают. И мне это, конечно, запало…»

* * *

К началу 1980-х рок-музыка с Ленинских гор переместилась в университетские общаги. Постоянно возникали слухи, что какой-либо сейшен прошёл то в ДСВ (Дом студента на Вернадского), то в ДСК (Дом студента на Кравченко). Но, конечно, самым знаменитым рассадником рока стал ДАС, Дом аспиранта и стажёра МГУ на улице Шверника.

ДАС – то самое здание, мимо которого в финале фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром» идёт герой Андрея Мягкова. Потом каким-то чудесным образом он оказывается в районе метро «Юго-Западная», неподалеку от невероятно популярного в те времена магазина «Польская мода», хотя добираться туда от улицы Шверника довольно долго. Надо доехать на автобусе № 119 до метро «Университет» и продолжить путь под землей либо на троллейбусе № 34 до метро «Юго-западная». На самом деле в тот год, когда снимался фильм, 3-й улицы Строителей в Москве не существовало, в мае 1963 года она получила современное название в память об участнице революционного движения, сестре В. И. Ленина М. И. Ульяновой. Тогда же 2-ю улицу Строителей переименовали в улицу Крупской (кстати, именно здесь в молодости жил музыкант группы «Скифы» Юрий Валов). Зато была улица Строителей, хорошо известная в кругах любителей джаза, так как на ней находилось молодёжное кафе, в котором часто звучала джазовая музыка. Чтобы добраться до неё, герою Мягкова надо было выйти на станции метро «Проспект Вернадского» и пройти немного назад, в сторону университета.

А в остальном всё было именно так, как показано в «Иронии судьбы…»: и Дед Мороз пел под гармошку около универсама на улице Шверника, и там же под Новый год продавали шампанское с лотков…

Но именно ДАС был магическим центром притяжения всего района, протянувшегося от улицы Дмитрия Ульянова до Загородного шоссе, – отличное тусовочное место, где постоянно выступали какие-то группы.

Дом аспиранта и стажёра МГУ был построен в 1971 году. Это красивое современное здание, два 16-этажных корпуса которого так развернуты к улице, что как бы всё время поворачиваются к человеку разными гранями, как в сказке про избушку на курьих ножках. Кстати, «курьи ножки» тоже были: они поддерживали крышу перехода, который соединял оба корпуса. В этом переходе находились столовая и кафе, кинотеатр, различные службы быта, плавательный бассейн. Здесь же, либо в кинозале, либо прямо в переходе, выступали рок-группы.

Но ДАС – это не просто «чудо архитектуры», это – уникальный эксперимент по созданию дома нового быта. Был период на стыке 1960-1970-х, когда учёным было интересно заниматься изучением особенностей быта современной семьи, выяснять, на что тратится её бюджет, как использует свой досуг. ДАС стал экспериментальной площадкой для исследований факультета социологии МГУ, которые возглавил Иван Маркелович Слепенков. Но эксперимент так и не был доведён до конца, поскольку выводы учёных-социологов кардинально расходились с требованиями Агитпропа ЦК КПСС. Коротко говоря, советская молодёжь оказалась совсем не такой, как её представляли себе кремлёвские идеологи.

Среди тех, кто получил жильё в ДАСе, согласившись на участие в том уникальном социальном эксперименте, была семья Алексея Борисова, одного из создателей легендарной группы «Ночной проспект», изрядно пошумевшей в 1980-х годах.

«В ДАСе была своеобразная атмосфера, ведь там было много молодёжи и много иностранцев, – вспоминает Алексей. – Именно там я впервые услышал многие рок-группы, ту же „Машину Времени”. Когда я учился в 7-м классе, там же, в ДАСе появился на свет рок-ансамбль, в котором я начинал как басист и даже солировал в одной песне». Таковы наиболее яркие впечатления Алексея Борисова от жизни в ДАСе, и теперь, пожалуй, понятно, почему провалился тот эксперимент: ведь рок-музыка не являлась составной частью коммунистического движения…

«Я учился в английской спецшколе № 45, расположенной на улице Шверника, недалеко от метро „Академическая”, – рассказывает Алексей Борисов. – Её директором был легендарный Леонид Мильграм, женатый на дочке главного редактора газеты итальянских коммунистов Unita. Это была лучшая школа в Москве в плане преподавания английского. Когда после 8-го класса я перешёл в эту школу, то оказался в числе отстающих, и мне потребовался год усиленной работы, чтобы выйти на должный уровень в знании английского. В школу часто приезжали иностранные школьники, там был хорошо оборудованный лингафонный кабинет. Но самое главное – у нас в школе был сводный рок-ансамбль, в котором существовало несколько формаций.

 

Алексей Борисов пробует звук перед концертом в ДАСе. Его группа «Ночной Проспект» предоставила для этого сейшена свою аппаратуру. 1985 г.

 

В старшей формации нашего сводного ансамбля играл Артём Кадик, который в начале 1980-х выступал в хеви-метал-группе „Кросс”.

Алексей Локтев, в будущем клавишник „Центра”, я и наш одноклассник Лапшин тоже собрали свою формацию. Локтев играл на клавишах, Лапшин пытался быть вокалистом, а я – бас-гитаристом. Был у нас ещё приятель Василий Клюкин, неплохой, как мне тогда казалось, гитарист, позже он пробовал свои силы в каких-то группах, но умер от передозировки. Мы исполняли несколько песен из кинофильма „О, счастливчик!”, криденсовскую „Who’ll Stop The Rain”, что-то из Джона Леннона, пытались делать и какие-то свои вещи.

Обстановка в школе была очень либеральной, по крайней мере по сравнению с 625-й математической школой, где я учился до этого (она находится рядом с ДАСом, за прудом). Там была жуткая директриса, которая запрещала всё на свете. Впрочем, там тоже были попытки создания группы: Олег Чилап и Саша Липницкий, в будущем – музыканты группы „Оптимальный Вариант”, попытались сделать рок-ансамбль, но продержались там не долго. Кстати, некоторое время с ними играл Саша Маликов, будущий барабанщик „Ва-Банка”, который тогда учился в 45-й школе. Мы много общались в то время, можно сказать, варились в одном котле, тем более что все жили неподалеку.

Там же, в 45-й школе, но на два класса старше меня, учился Александр Скляр, будущий певец „Ва-Банка”.

Там же, но на два класса младше меня, учился Сергей Собинин, будущий гитарист групп „Центр” и „Монгол Шуудан”.

А в параллельном классе учился старший брат Собинина – Дмитрий. Он не стал музыкантом, хотя и пробовал играть на барабанах в различных школьных рок-формациях. Он стал комсомольским функционером, но тем не менее остался яростным поклонником рока и, работая где-то в Раменках, стал устраивать рок-концерты. Кстати, первый концерт „Браво” устроил именно он, Митя. Это было на дискотеке в Крылатском. Позднее там же выступали и „Центр”, и наш „Ночной Проспект”.

Кстати, у нас в школе играли и „Машина Времени”, и „Удачное Приобретение”. Там же, в спортзале, состоялся и первый концерт „Центра”, когда группа ещё называлась „777”. Это выступление организовал Локтев. Сделать это оказалось не трудно, поскольку он был достаточно заметной фигурой в школе. Во-первых, он был одним из лучших по английскому языку, поскольку некоторое время вместе с матерью прожил в Америке, во-вторых, директор к нему очень хорошо относился.

Я учился на первом курсе исторического факультета Московского университета, когда Локтев на своём дне рождения рассказал мне, что есть такой Вася Шумов, который делает „новую волну”. А нас „новая волна” тогда очень интересовала. Мы все, разумеется, слушали тогда „Голос Америки”, а там много передавали и панк-рока, и „новой волны”. И даже по нашему телевидению об этом как-то рассказывали.

Локтев пригласил меня на концерт „Центра”, который играл на выпускном вечере в какой-то школе в районе Таганского трамвайного депо. Их туда ангажировал директор ДК, в котором репетировал „Центр”. Он промышлял организацией школьных вечеров, за что брал свой процент. Я отправился на сейшен вместе с приятелем, мы помогли ребятам из „Центра” перевезти аппаратуру: биговские колонки, „Вермону”… Школа располагалась недалеко, и мы всё это отвезли туда на какой-то тележке.

Школьники танцевали, и было ощущение, будто подобную группу они видят каждый день. Я понял, что им было всё равно, но для меня выступление „Центра” стало настоящим культурным прорывом. Музыканты вышли в чёрных костюмах, белых рубашках и узких галстуках, в их имидже уже не было ни хиппизма, ни диско, в то время как сам я был одет по диско-моде: у меня были узкие джинсы, остроносые сапоги на скошенном каблуке, кроме того, я тогда ещё носил небольшие усы – это была дань образу дискомена типа Фредди Меркьюри.

… Они вышли, заиграли свои вещи, а также – импортный репертуар. Вася любил классику 1960-х, он пытался делать что-то из Rolling Stones, из The Beatles, но не пытался играть панк. Единственная панковская вещь, которую мы потом, когда я сам уже стал музыкантом „Центра”, пробовали сделать, – „No more heroes” из репертуара Stranglers. Вася специально культивировал стиль 1960-х, и это было очень свежо по отношению к группам, тогда существовавшим.

Потом была Олимпиада, на которой я работал, а потому на какой-то момент выпал из музыкальной жизни. Но в конце августа Локтев позвал меня в Подлипки, где „Центр” играл на танцах. На гитаре в „Центре” тогда играл Сергей Сизов, неплохой гитарист, но его интересы лежали в другой сфере: он любил Deep Purple, Led Zeppelin. Он был по-своему стильный человек, пытался отращивать волосы, у него были усы, которые делали его похожим на Фрэнка Заппу. Но, видимо, именно поэтому Вася принялся осторожно расспрашивать, что я делаю да где играю, и в конце концов предложил поиграть в „Центре”. Но сезон уже заканчивался, было начало сентября, и на танцах в Подлипках я отыграл лишь три или четыре концерта. А потом мы начали плотно репетировать в ДК трамвайного депо.

Разумеется, учась в университете, я принимал участие в мероприятиях местной самодеятельности – так у нас было заведено. Наиболее активная самодеятельность была на кафедре новой и новейшей истории, где я специализировался, особенно на английском отделении: там студенты с удовольствием исполняли популярные английские песенки 1950-1960-х годов, в основном – баллады. На одной из репетиций я познакомился с Димой Маценовым, который учился на курс младше меня. Он был с инструментом – с акустической гитарой – и довольно лихо кому-то аккомпанировал. Мы разговорились, я сказал ему, что играю в „Центре”, и на него это произвело огромное впечатление, поскольку он уже слышал записи „Центра”. В итоге мы довольно быстро подружились на почве обоюдного увлечения „новой волной” и панком. Кроме того, вскоре выяснилось, что Дима живёт в том же самом доме на проспекте Вернадского, где жила Ира, моя будущая супруга, в соседнем подъезде. Мы стали общаться, несколько раз Маценов приходил на репетиции „Центра”, бывал на концертах, а я стал захаживать к нему в гости. У Дмитрия была неплохая коллекция различной музыки на виниловых пластинках и кассетах. В какой-то момент мы стали вместе музицировать, и однажды я почувствовал, что мне очень комфортно играть с Маценовым. В „Центре”, честно говоря, у меня не все получалось, и если рок-н-ролл мне давался легко, то Васины вещи играть было почему-то сложно.

Всю зиму и весну „Центр” довольно много выступал: раза два в неделю как минимум, а то и чаще. На лето мы разъехались на каникулы, а когда осенью вернулись, то почувствовали, что ни у кого нет настроения продолжать дальше. И у меня, и у других появилась какая-то апатия, связанная с тем, что выхода из андеграунда не существовало.

А потом в „Центре” появился Валера Саркисян, который играл гораздо лучше меня и очень стильно выглядел. И я понял, что делать мне в „Центре” уже нечего и надо как-то менять обстановку. Видимо, и ребята это понимали. Однажды мы с Локтевым сидели в буфете Центрального дома художника, это было модное место, где собиралась продвинутая молодёжь. Мы разговорились и вскоре пришли к выводу, что мне в „Центре” лучше больше не играть. В этот же вечер я позвонил Маценову, и мы договорились, что будем делать ансамбль.

Маценов привёл барабанщика Сергея Раскатова, своего друга, который сразу вписался в группу. Осталась вакансия басиста, на которую я пригласил Сергея Кудрявцева, с которым раньше играл в „Центре”. Он с радостью откликнулся. Мы стали репетировать и уже скоро выступили в общаге ДСВ. Именно там был наш первый концерт».

Вот так в столичном андеграунде появилась группа «Проспект», эффектно исполнявшая твисты и рок-н-ролл. Столичным студентам, а также их родителям понравились забавные песни ансамбля, в которых изящно переплелись радостные ритмы 1960-х и причудливые изгибы «новой волны». Влияние родителей сказалось и на имидже музыкантов: строгие пиджаки, узкие галстуки, узконосые ботинки – так одевались стильные молодые люди в 1960-х. Импонировал публике и неагрессивный, «сдержанный» стиль общения, практиковавшийся музыкантами «новой волны»: ребята из «Проспекта» старались играть быстро и горячо, но как бы выдерживая холодный, «научный» подход – казалось, именно так было принято вести себя в обществе в те годы, когда папы и мамы были молодые и только-только вошли в науку, чтобы совершить в ней научно-техническую революцию.

Вот как Алексей Борисов объясняет своё стремление приблизиться к эстетике 1960-х: «Мои родители всю жизнь проработали в вычислительных центрах, поэтому и моё детство прошло среди компьютерной техники, а она тогда гораздо более впечатляюще выглядела, нежели сегодняшние персональные компьютеры: гигантские комплексы, напоминающие космические объекты, в каких-то шкафах крутятся бобины с плёнкой, мигают лампочки, люди ходят в белых халатах – эффектная эстетика на грани научной фантастики. Конечно, это наложило определённый отпечаток…»

 

…Тот концерт «Проспекта» в ДСВ был также знаменателен ещё и тем, что послужил катализатором для того, чтобы на филологическом факультете МГУ появилась группа «Кабинет», также ставшая весьма популярной среди столичной студенческой молодёжи. Вот что рассказывает Егор Никонов, один из основателей «Кабинета», впоследствии гитарист золотого состава группы «Ва-Банкъ»:

«Мы все учились на филфаке: Саша Маликов и Илюша Шестаков были моими однокурсниками, а Паша Арапенков учился на курс младше.

Сначала мы выступали вдвоём с Илюшей Шестаковым, я играл на гитаре, а он – на… расчёске. Мы пели для друзей, и всем очень нравилось. Но после того, как я увидел в ДСВ концерт группы „Ночной Проспект”, то решил немедленно сделать что-то подобное.

 

Егор Никонов, гитарист «Кабинета»

 

Илья Шестаков, вокалист «Кабинета»

 

Басиста мы нашли у нас в первом гуманитарном корпусе, где размещался филфак, на „сачке”…»

«Сачок» – это длинный вестибюль на первом этаже между лифтами, где на подоконниках и батареях парового отопления сидели студенты, разговаривали, обсуждали всякие новости, переписывали конспекты. Это укромное место, как сачком, ловило тех, кто хотел немного перевести дух от лекций и семинаров и слегка потусоваться. Отсюда пошло слово «сачковать» – отлынивать от работы или занятий. Если того или иного студента нужно было срочно найти, а его не было в аудитории, то надо было лишь спуститься на «сачок»…

 

Александр Маликов, барабанщик «Кабинета»

 

«…Илюша мне как-то сказал:

– Там на „сачке” какой-то парень с гитарой всё время ходит… – продолжает рассказ Егор.

Мы подошли к нему:

– Ты хочешь играть с нами?

Он говорит:

– Я буду играть с вами, ребята!

Это был Паша Арапенков.

А потом мы познакомились с Сашей Маликовым. Это был достаточно известный на факультете человек, привлекавший к себе внимание и своим видом, и критическим отношением к действительности. Маликова в своё время даже забрали на „Трубе” в ментуру за то, что он, поддерживая движение хиппи, ходил в штанах с необыкновенно широким клёшем… Маликов стал нашим барабанщиком, что существенно повысило наш авторитет в глазах студентов…»

«Кабинет» был первой московской группой, исполнявшей ска и регги, причём с достаточно жёстким звучанием, которое удивительным образом сочеталось с «цепляющими» мелодиями и броскими, радикально «идиотскими» для своего времени текстами.

«В школе, естественно, я играл хард, – рассказывает Егор Никонов, – и это не было для меня чем-то новым. А ска был каким-то совершено неизвестным музыкальным пластом, а потому дико интересным. Ведь люди обычно возили из-за границы Pink Floyd или металл какой-нибудь, а диски групп Specials или Madness были очень большой редкостью. Пришла, допустим, пластинка Specials – это событие! А университет тогда был одним из немногих мест, где люди могли свободно обмениваться музыкальной информацией. У каждого кто-то ездил за границу – мамы, папы, дяди или тёти. Поэтому музыкальной информации было достаточно.

В универе тогда уже всё шло под девизом „новой волны” – и в увлечении музыкальными стилями, и в одежде, и в манере общения. Если раньше все ходили в свитерах, ибо с лёгкой руки Высоцкого свитер считался своеобразным символом свободомыслия, то теперь у нас появились пиджачки и галстучки, и люди, одетые стильно, сразу выделялись на общем фоне. Постепенно выработался холодный стиль общения – тот, что начинал пропагандировать „Центр”: „Мы с вами не знакомы, вас нам не представили”. И песни мы пели такие же ироничные, как и „Центр”, хотя это было немножко по-другому, чем у Васи, повеселее и без издёвки».

 

Пока «Кабинет» ещё только репетировал свои первые песни, «Проспект» активно давал концерты. Состоялся сейшен и в родной для Алексея Борисова школе № 45.

«По-моему, всё прошло удачно, – вспоминает Алексей. – На концерте присутствовали какие-то американские школьники, которые бурно реагировали на наше выступление. Но главное – туда пришли все мои друзья-одноклассники, в их числе и Локтев, которому концерт очень понравился».

Гремели сейшены, и постепенно менялся состав ансамбля. Вместо Раскатова пришёл профессиональный барабанщик Сергей Павлов. Потом в группе появился клавишник Иван Соколовский, в то время студент философского факультета МГУ. Если говорить честно, то Соколовского взяли в «Проспект» потому, что у него дома стояли две колонки, большая и маленькая, которые можно было успешно использовать на сейшенах. В те времена аппаратура была в дефиците, поэтому каждый лишний ватт, каждый лишний децибел был буквально на вес золота. Но уже вскоре стало понятно, что Иван, постоянно готовый отправиться в новые приключения, стал в «Проспекте» своим человеком. Когда в 1984 году «Проспект» прекратил своё существование, Иван предложил Алексею Борисову сделать программу вдвоём – так на свет родился «Ночной Проспект». Так как народу в группе было маловато, они придумали записывать «болванки», куда загонялись партии барабанов, бас-гитары, некоторые гитарные фрагменты. Репертуар новой группы в основном составили твисты и рок-н-ролл из старой программы группы «Проспект», но в электронной обработке, и здесь в полной мере проявился талант Ивана как аранжировщика.

 

Дебют «Ночного Проспекта» и «Кабинета» состоялся 26 апреля 1985 года в пасхальную ночь в спортзале ДАСа. Старожилы рока до сих пор вспоминают разгильдяйские «кабинетовские» боевики «На природе» и «Строительный закон», а также чудесную лирическую песню «Ох, если бы я умерла!», которую сочинила и исполнила певица «Ночного Проспекта» Наташа Агапова.

В том же сейшене приняла участие питерская группа «Алиса», популярность которой распространялась по стране подобно взрыву. Причём это был первый электрический сейшен «Алисы» в Москве. Концерт организовали Олег Корнев и его друзья, студенты биологического факультета МГУ. В те времена на Пасху можно было делать всё, что угодно, если это отвлекало студентов от похода в церковь, поэтому проведение рок-концерта поначалу было благожелательно встречено университетским начальством, которое об «Алисе» ещё и слыхом не слыхивало, а потому совершенно не представляло, что может произойти.

Сцена была сооружена из двух столов для пинг-понга. Аппаратуру привезли ребята из «Ночного Проспекта». Это была фантастическая аппаратура. Колонки были сделаны из старых чемоданов, которые Иван и Алексей обнаружили на какой-то свалке, приволокли домой к Борисову, выкрасили в чёрный цвет, а внутрь вставили динамики. Однако этих чемоданов вполне хватило, чтобы «прокачать» студенческий спортзальчик. Алексей Борисов не пожалел и свою гордость – настоящий японский микрофон Yamaha, так что даже слова разобрать можно было. Вместо концертных прожекторов светили две мои фотолампы, но прикрутить их удалось только по одну сторону сцены.

Народу набралось много, и большинство – отнюдь не студенты университета. Трудно даже вообразить, как они узнали об этом концерте и оказались здесь. Скорее всего, Кинчев постарался. В любом случае Москва всегда слухом полнилась. Кинчев лично привёл лишь Артёма Троицкого и музыкального критика с телевидения Таню Диденко.

 

Константин Кинчев выступает в спортзале общежития ДАС МГУ. Апрель 1985 г.

 

В Москве Кинчев хотел спеть «Нервную ночь», а потому состав приехавшей с ним группы был весьма экспериментальным: Станислав Задерий (бас, вокал), Андрей Шаталин (клавиши), Игорь Панкер «Монозуб» (ударные) и Андрей Заблудовский (гитара). У Андрея Заблудовского в тот же вечер был концерт в Ленинграде в составе группы «Секрет». Он вылетел в Москву на самолёте сразу же по окончании секретовского выступления и появился в ДАСе за 15 минут до выхода Кинчева на сцену.

В Москву музыканты «Алисы» приехали с одними гитарами, поэтому Шаталин играл на клавишном агрегате Ивана Соколовского и долго подбирал нужные ему созвучия. Выступавшие до «Алисы» группы использовали электронные барабаны, только-только вошедшие в моду, но Панкер наотрез отказался играть на них. После долгих поисков хоть какой-то замены ему где-то раздобыли астрономический глобус, подзвучили его, и Панкер принялся отстукивать по нему долю. К концу выступления Кинчева глобус раскололся пополам…

И вот наконец заветная полночь. Кинчев вышел на импровизированную сцену:

– Христос воскрес!

Зал в ответ что-то невнятно прошелестел.

– Нет, так не пойдёт! – сказал Кинчев. – Вы должны были ответить: «Воистину воскрес!» Давайте попробуем ещё раз! – Костя сделал паузу, развел руки в стороны: – Христос воскрес!

– Воистину воскрес! – отозвался наконец зал, и сразу пошёл отсчёт:

Зал бурлил на кинчевском огне, и в конце концов кто-то из местного начальства не выдержал, продрался к звукооператору и сказал, что, если это «фашистское безобразие» не будет немедленно прекращено, он вызовет оперотряд. Это пожелание передали на сцену Кинчеву. К счастью, он пел уже последнюю песню.

– Сейчас сюда приедет оперотряд, – допев, сказал Костя в микрофон. – Расходитесь, пожалуйста.

Зал опустел за считаные секунды – музыканты ещё не успели джеки вытащить. Лишь в воздухе осталось витать сожаление от недослушанных песен. «Проспекты» уже разбирали и грузили аппарат, а питерцы вместе с организаторами сейшена поднялись на 12-й этаж в комнату диско-клуба «Альфа», чтобы отдохнуть, поговорить, допеть.

Шутки и разговоры кружили над набившимся в холл народом, как вдруг какая-то девчонка обратилась к Кинчеву:

– Я тут недалеко живу, пойдёмте ко мне домой есть макароны.

Музыканты быстро собрались и ушли. А буквально через пять минут ДАС был окружён оперотрядом, нагрянувшим из главного здания, что на Ленинских горах. Все входы и выходы были перекрыты, началась облава и повальная проверка паспортов: искали каких-то «ленинградских музыкантов». Но тех уже и след простыл…

Вот что вспоминает о том концерте один из его устроителей Олег Корнев, в то время студент биологического факультета МГУ и руководитель диско-клуба «Альфа»:

«Первый раз фразу о „фашизме” я услышал от представителя нац. диаспоры в ДАСе. Дословно это звучало так: „Если щас эти фашисты не прекратят играть, придут 50 чеченов с нунчаками и вас тут всех положат…” Почему 50, почему с нунчаками, а не с пулемётом, я не понимал, было просто не до того. Однако тот же термин прозвучал на всеобщем собрании биологического факультета МГУ из уст тогдашнего комсомольского шефа. Предполагалось линчевание, но не тут-то было, несколько известных на факультете людей, в том числе профессор Юрий Сергеевич Ченцов, объявили, что никакого фашизма не было, а имел место лёгкий бордель, за который линчевание организаторов не положено, и инициировали голосование, единогласное в мою пользу!

Этот концерт был бы невозможен (или закончился бы до своего начала), если бы не было помощи всего коллектива нашего диско-клуба и его друзей, в том числе председателя оперотряда биофака, моего одногрупника Рустема Узбекова. Дело в том, что, прекрасно зная о нашей подставе – левый концерт вместо дискотеки, они обеспечили неуничтожение ДАСа прибывшими „подонками”. Но подозреваю, что не случайно они получили приказ отбыть ночью на Ленгоры в главное здание, а на их место был отправлен другой (верный!) оперотряд, который и устроил в общежитии „гестаповский” шмон.

К счастью, ленинградцы ушли из общежития буквально за считаные минуты до появления оперотряда из главного здания, который блокировал все входы и выходы.

Я закрылся изнутри комнаты диско-клуба, который располагался на 12-м этаже. Дверь брали штурмом часов шесть, какой-то „гестаповец”, рискуя жизнью, лез по подоконнику из соседней комнаты, пытаясь заглянуть внутрь. Ожидая его, я повесил на окно какое-то одеяло. А в коридоре бегали и орали:

– Открывайте, мы знаем, что вы здесь!

Понятное дело, я нагло просидел запершись до 4 дня, пока они не свалили!»

 

… А между тем у меня-то тоже никаких документов не было! Что ж делать? Спасло меня то обстоятельство, что я тогда работал уборщиком в дасовском бассейне и в то утро как раз была моя смена. Что ж, я смело двинулся на оперотрядчика.

– Ваши документы! – остановил меня грозный рык.

– Какие документы?! Я здесь работаю! Ты сам кто такой?!

 

«Ночной Проспект»: Алексей Борисов и Иван Соколовский. 1985 г.

 

Быть бедной овечкой я не собирался. Минут пять мы препирались на повышенных тонах, потом я примирительно предложил оперотрядчику пройти со мной в бассейн, где подтвердили бы, что я там работаю. Надо сказать, я хорошо представлял, что должно было за этим последовать. Коллектив бассейна был сугубо женский, а я – студент-пятикурсник – был любимчиком администраторши, которая души во мне не чаяла, подкармливала домашними пирогами, делала всевозможные поблажки, позволяла купаться столько, сколько я хотел.

Итак, под конвоем двух оперотрядовцев я спустился в бассейн:

– Ангелина Петровна, эти двое меня на работу не пропускают!

Начальница была женщиной крупной, она набрала в лёгкие воздух и выпустила на оперков поток весьма нелицеприятной критики. А они-то были всего лишь студентами, для них любой персонал университета был очень важным начальством, поэтому, стушевавшись, они бочком-бочком выбрались из бассейна и ретировались. А я, почуяв безнаказанность, решил попроказничать и начал ходить туда-сюда. Перенёс одежду, кофр с фотоаппаратурой, шнуры какие-то. Каждый раз командир оперотряда встречал меня грозным окриком: «Ваши документы!», но поднимал на меня глаза, и только тихий стон его разносился по общаге…

Кстати, ту девчонку, что увела музыкантов есть макароны, я больше нигде никогда не встречал. Кто она была? Ангел, наверное, кинчевский пролетел…

 

«На следующий день после концерта в ДАСе, – вспоминал Иван Соколовский, – нам позвонили из ЦК ВЛКСМ и сказали, что мы внесены в чёрные списки и нас ждёт на собеседование один крупный комсомольский деятель, которому поручено организовать экстренное „закрытое прослушивание” нелегальных рок-групп. Изрядно испугавшись за наши научные карьеры, мы с Лёшей Борисовым оделись в обыкновенную для студентов МГУ одежду (брючные костюмы, белые рубашки и галстуки) и отправились на собеседование…

Увидев нас в „приличном виде”, аккуратно подстриженными и опрятными, он был сильно удивлен. Он явно ожидал увидеть крутых „неформалов” в чёрных кожаных куртках, драных джинсах, с бутылкой портвейна за пазухой и тотальным матом на устах. Когда же мы скромно рассказали о том, на какие темы мы пишем наши диссертации и какую музыку предпочитаем играть (электронный твист и романтическую „новую волну”), босс на минутку задумался и сказал:

– Вы, ребята, учитесь, развивайтесь; такие, как вы, очень нужны нашему обществу. Что же касается музыки, то ваше участие во вчерашнем концерте явно случайное, и вы ни в чём не виноваты. В МГУ есть прекрасные возможности для самодеятельности, прекрасный ДК, солидная материальная база. Так что из чёрных списков я вас вычеркиваю, и закрытое прослушивание вам не нужно. До свидания!..

Мы уже собрались уходить, но тут Лёша Борисов обернулся и мрачно произнёс:

– А знаете, на самом-то деле мы лишь официально „Ночной Проспект”, а в мире андеграунда мы известны ещё и как „Обоссанные Гантели” и поём исключительно матом и всякую похабщину.

Комсобосс мгновенно покраснел, на минуту задумался и совершенно неожиданно истерически заорал:

– Чтобы завтра же вы были на прослушивании, и посмейте только не прийти! Вы остаётесь в списках вплоть до вашего окончательного запрещения и расформирования. Подумайте о вашей карьере и выбирайте: либо музыка, либо наука! А теперь – вон!!!»

Вскоре была образована Московская рок-лаборатория, куда «Ночной Проспект» вступил одним из первых, чёрные списки были позабыты, подпольные концерты остались в прошлом, и у группы началась нормальная концертная жизнь.

«Кабинет» распался в мае 1986 года, поскольку Илья Шестаков уехал по распределению в Вильнюс, где вплотную занялся литературой и изобразительным искусством, Егор Никонов и Саша Маликов начали выступать в составе группы «Ва-Банкъ», а Павел Арапенков – в составе панк-ансамбля «Пого».

Олег Корнев поплатился за организацию того пасхального сейшена тем, что его не пустили на практику в ГДР, что было, конечно, крайне обидно. Тем не менее он продолжал организовывать концерты, но уже не в ДАСе, где играть рок больше не разрешалось, а у себя на родном биофаке, где были сильны традиции проведения всяческих неформатных концертов. В этих сейшенах принимали участие многие популярные коллективы – «Ночной Проспект», «Бригада С», «Доктор», «Кабинет». Бывали здесь и Кинчев с Башлачевым. Подпольные концерты оформлялись как выступления группы «Заповедник», которая являлась как бы официальной группой биофака (в столичной рок-тусовке эта команда была известна под названием «Юго-Запад»). Конспирация в те времена была очень важной частью жизни…

* * *

Может, благодатная атмосфера Юго-Запада тому виной, но здесь даже комсомольские лидеры становились рокерами. Вот и Гагаринский райком иначе как «рокерским» в народе не называли.

Райком размещался на улице Лобачевского, 66, в стандартном офисном здании, внешний вид которого не предвещал ничего неожиданного. Но в 1985 году там появились молодые ребята – первый секретарь райкома Пётр Павлов, заведующий отделом агитации и пропаганды Андрей Поденок и инструктор того же отдела Константин Бессмертный, которые открыли дверь в рок-н-ролл.

«Костя Бессмертный пришёл в райком из МГУ, а я – из МИРЭА, – рассказывает Андрей Поденок, с начала 1990-х годов возглавляющий Московскую ассоциацию предпринимателей (МАП), – и мы знали, чего людям не хватало, знали, какие есть устремления политического плана, а какие – просто контактного, которые возникают естественным путём, в режиме развития нашей молодёжи. Поэтому у нас были и клуб знакомств, и клубы, отвечающие за работу в вузах, которых было немало в нашем районе. Проводили мы и различные фестивали и конкурсы, например „Рок-поэзия– 86”. Но главное – мы пытались сформировать клубы-кафе. Это была многопрофильная система, за неё отвечали знакомые нам люди, которых мы продвигали, в то же время у них был аппарат, который следил за тем, чтобы всё делалось на нужном нам уровне. Нигде такого больше не было, а было только у нас, причём в больших объёмах. Мы понимали, что это востребовано, поэтому Гагаринский райком комсомола этим занимался.

У нас был довольно большой сегмент, связанный с хозрасчётной деятельностью. Тогда был такой интересный период, и многие люди, как это ни странно, реализовывали себя через комсомол и через системы, которые вокруг него формировались.

А почему этим занимался отдел агитации и пропаганды, который должен заниматься изучением и пропагандой марксизма? Ну, так сложилось исторически…»

Под эгидой райкома работали молодёжные клубы-кафе «У фонтана», «Сатурн» и «Салют», в последнем некоторые мероприятия вёл молодой диск-жокей Сергей Минаев, а также Пепеляевский театр-кафе (позже Московский театр форм и фигур), в котором собирались молодые артисты.

 

«Ночной Проспект» в кафе «У фонтана». 1986 г.

 

Но основным предметом всеобщих страстей было кафе «У фонтана», располагавшееся в Олимпийской деревне. Изначально оно являлось безалкогольным молочным баром и обслуживало спортсменов, которые жили в Олимпийской деревне. После завершения Олимпиады-80 деревня стала образцовым жилым районом, а молочный бар – культовым молодёжным кафе-клубом, сохранившим свои «молочные» традиции. В народе кафе «У фонтана» получило своё второе название – «Молоко». По Москве быстро распространились слухи, что в «Молоке» собираются танцоры брейка и еженедельно проходят концерты рок-групп. Любители современных танцев и музыки поспешили в Олимпийскую деревню. Вход в кафе был бесплатным, но билеты на концерты распространялись исключительно среди студентов вузов Гагаринского района, и для того, чтобы заполучить заветный квиточек, надо было иметь знакомства либо в студенческой среде, либо среди райкомовских комсомольцев. Поэтому лишь очень немногие имели возможность попасть на концерты, большинство же питалось исключительно рассказами о том, как в «Молоке» выступали «Бригада С», «Ночной Проспект» или «Альянс». Невозможность достать билеты ещё больше нагнетала ажиотаж, и толпа страждущих у входа в кафе росла день ото дня.

 

«Руководителем кафе „У фонтана” был Ефим Письман, – вспоминает Андрей Поденок. – Его задачей было не собрать деньги за вход, жил он за счёт бара. Хотя кафе и было безалкогольным, но за мороженым и молочными коктейлями был целый поток. Он понимал, что чем больше мы соберём людей на площадке, тем больше у него будет сбыт через бар. И не важно, что не все заказывают, народу было столько, что уходило всё».

 

А главной гордостью Гагаринского райкома являлся рок-клуб, председателем которого стал Александр Градский. Резиденция рок-клуба размещалась в кафе «У фонтана».

Поэтесса Маргарита Пушкина вспоминает: «Они сами на нас вышли. Мне позвонил Петя Павлов… Дело в том, что у нас оказались общие знакомые. Это – Саша и Валера Гидуляновы, ученики из специализированной испанской школы № 25 в Медведкове, где я в середине 1970-х проходила практику. Конечно, я своим ученикам тогда запудрила мозги и хиппизмом, и рок-музыкой. Я приходила в класс, приносила пластинки The Beatles, Procol Harum, Джимми Хендрикса, ставила музыку и рассказывала про этих замечательных людей. Возможно, в том, что Саша Гидулянов стал в конце концов одним из лучших художников-сюрреалистов Москвы и начал выставляться на Малой Грузинской, есть и моя доля участия. Потом и его младший брат Валера тоже стал рисовать, у него были потрясающие картины, которые печатались на обложках журналов по искусству.

Мы продолжали встречаться и после того, как я окончила институт, а они – школу. А Гидуляновы были знакомы с Петей Павловым. И однажды Петя Павлов, Андрей Поденок и Костя Бессмертный вышли на меня, и в Гагаринском райкоме заварилась вся эта рок-н-ролльная каша. Они поддерживали наши безумства, они же помогли нам сделать рок-клуб в кафе „Молоко” в Олимпийской деревне…»

«Рок-клуб выполнял функции контактного поля, что было необходимо в то время для людей, работавших на серьёзном профессиональном уровне», – объясняет Андрей Поденок.

Поначалу дело ограничивалось концертами, которые рок-клуб устраивал в «Молоке» и в общагах некоторых столичных вузов, например в МГИМО.

«В „Молоке” и „Ария” выступала, и „Квартал” там начинал, и я помню, как Монин поддерживал Танюшку Литвиненко, кричал: „Танюшка, давай!” Я говорю:

– Саша, чего же ты так кричишь-то?

А он:

– Надо же поддержать певицу!

А „Квартал” пел песню про Мойдодыра…» – вспоминает Маргарита Пушкина.

Потом Андрей Поденок предложил провести «Рок-панораму».

«Группы, которые у нас выступали, – рассказывает А. Поденок, – нуждались в фестивальном общении. Им самим было интересно посмотреть, кто чем дышит. А кому-то нужно было сыграть на хорошем оборудовании, а у него такого оборудования не было. И мы подумали: давайте сделаем что-нибудь типа фестиваля. Ну, вот в Тбилиси же провели фестиваль! Но он больше почему-то не повторяется, хотя фестиваль задумывался как ежегодный. И „Рок-панораму” мы тоже задумывали ежегодной».

Сказано – сделано: с 4 по 8 мая 1986 года в Москве в Центральном доме туриста прошёл первый фестиваль «Рок-панорама-86», организованный рок-клубом при поддержке комсомольцев из Гагаринского райкома Москвы.

В первой «Рок-панораме» приняли участие группы «Круиз», «ЭВМ», «Альфа», «Браво», «Зодчие», «Ария», «Машина Времени», ансамбль «Здравствуй, песня», Дуэт электронной музыки И. Кезля и А. Моргунов, рок-бард Валерий Шаповалов.

«Райком работал не просто как система, которая только курирует, – вспоминает Андрей Поденок. – Можете представить себе такую картину: занавес открывается, а на сцене стою я, Андрей Поденок, и скручиваю какие-то провода… У нас все друг другу помогали, и даже наш руководитель орготдела Миша Мамедов подбрасывал лёд для дымовой установки, чтобы дым был на сцене… „Рок-панорама” – это было что-то новое, чем мы ещё никогда не занимались, поэтому всем было интересно принять участие в проведении фестиваля…»

Победители каждого дня «Рок-панорамы» определялись голосованием зрителей. Особый успех выпал на долю ансамбля «Браво» и певицы Жанны Агузаровой, группы «Круиз» и её лидера Валерия Гаины, группы «ЭВМ» и её лидеров Александра Монина и Григория Безуглого, певца и композитора Александра Градского, начинающей свою деятельность группы «Ария» и вечно молодой «Машины Времени».

 

 

Гарик Сукачёв и «Бригада С» выступают в кафе «У фонтана». 1986 г.

 

«Поддержка со стороны Гагаринского райкома дорогого стоила, – говорит Маргарита Пушкина. – Про комсомол сейчас принято всякие байки рассказывать, но я должна сказать, что в 1980-х годах даже в отношении рок-музыки мы чувствовали от комсомола только поддержку. Прежде всего – от Гагаринского райкома ВЛКСМ, который помог нам провести нашу „Рок-панораму”».

«Если бы не было окриков со стороны райкома партии, горкома и ЦК партии, многие вещи мы сделали бы на совершенно ином уровне, – говорит Андрей Поденок. – Союз композиторов тоже всё время против рока выступал. И позиция Ельцина мне непонятна. Он орал, что мы льём воду на мельницу империализма. Чего только в нашей жизни не было! Если по всем другим досуговым делам к нам привозили делегации, чтобы обмениваться опытом, то все наши рок-дела оценивались как негатив. Но даже когда сверху звонили и говорили: „Нельзя!”, было настроение всё равно сделать по-своему, так, как я считал нужным. И так или иначе, но весь наш рок-сегмент остался в истории».

Ещё не улеглись страсти по «Рок-панораме-86», а рок-клуб при немаленькой помощи Гагаринского райкома уже начал готовить следующий фестиваль.

«Петя Павлов ходил по партийным инстанциям, пробивая „Рок-панораму– 87”, – вспоминает Маргарита Пушкина. – А мы – Мелик-Пашаев, Векштейн, Градский и я – отбирали исполнителей. На вторую „Панораму” у нас уже были просмотры, которые проходили на „Войковской” в Доме охотника и рыболова. Мы с Градским были всюду вместе, и нам вслед говорили: „Ленин с Крупской приехали!” Впереди, как Ленин, шёл Градский, а я – за ним. Видимо, многие тогда ощущали революционность ситуации, поэтому прозвище, которое нам дали, было явно не случайным».

Поскольку фестиваль принял уже всесоюзный размах, то его организация была передана Московском горкому комсомола. Тем не менее Гагаринский райком оказывал посильную помощь, помогая расселять прибывающих музыкантов по гостиницам.

Венцом всех усилий стал настоящий праздник рока, который состоялся во Дворце спорта в Лужниках с 7 по 13 декабря 1987 года. На «Рок-панораму-87» собрались практически все лучшие рок-группы страны: «АВИА», «Автограф», «Антис», «Ария», «Браво», «Бригада С», «Круиз», «Лотос», «Мистер Твистер», «Наутилус Помпилиус», «Рок-ателье», «Чёрный Кофе» – всего около пятидесяти ансамблей.

Московская рок-лаборатория получила в своё распоряжение целый день, в ходе которого выступили группы «Алиби», «Альянс», «Ва-Банкъ», «Вежливый Отказ», «Нюанс», «Тяжёлый День», «Крематорий».

Гран-при «Рок-панорамы-87» завоевала любительская группа «Алиби». Это было очень справедливо, так как Сергей Попов, лидер этой команды, был одним из тех, кто начинал рок-движение в нашей стране ещё в 1960-х годах.

Но, несмотря на успех, на всеобщее ликование, на восторженные статьи в прессе, на огромные тиражи пластинок с записью фестивальных концертов, ситуация вокруг организаторов «Рок-панорамы-87» сложилась довольно напряжённая.

Зам. начальника Главного управления культуры исполкома Моссовета Олег Витальевич Беликов получил инфаркт после того, как ему пришлось объяснять ребятам из идеологического отдела ЦК КПСС, что означают слова «скованные одной цепью» из песни «Наутилуса Помпилиуса».

По поводу деятельности руководства Гагаринского райкома ВЛКСМ на ниве рок-н-ролла был созван специальный пленум райкома комсомола, который должен был закончиться показательной поркой. Однако всё случилось вопреки планам, разработанным хулителями рока.

«Меня хотели освободить от занимаемой должности и выгнать с работы, но пленум райкома комсомола не дал этого сделать, – рассказывает Андрей Поденок. – Это был уникальный случай, когда пленум райкома ВЛКСМ попросил руководителей райкома партии освободить трибуну, чтобы они не мешали проведению нашего пленума. Впрочем, выговорёшник за превышение полномочий на „Рок-панораме– 87” они нам тогда всё же влепили…»

Однако через несколько дней Андрею Поденку позвонили знакомые из КГБ и сообщили, что в горкоме партии на него вырос зуб, и посоветовали уйти работать в ЦК комсомола. «Там тебя не достанут», – сказали они. А спустя пару дней Андрей Поденок действительно получил предложение пойти на работу в ЦК ВЛКСМ.

«И тогда я дал согласие уйти в штаб Студенческих строительных отрядов (ССО), – говорит Андрей Поденок, – потому что это – исторически серьёзная хозрасчётная организация при комсомоле, которая давала студентам возможность заработать».

Спецслужбы спасли Андрея Поденка от расправы, но история и «Рок-панорамы», и московского рок-клуба на этом закончилась.

«Планы у нас были далеко идущие, – вспоминает Маргарита Пушкина. – К нам приезжала Нина Борисовна Жукова, замминистра культуры, расспрашивала: „Ребята, а чего вам не хватает?” Саша Монин тогда сказал, что нам не хватает аппаратуры. Нам всё обещали.

Мы собирались основать рокерское объединение, которое занималось бы гастролями.

Смеясь, хотели создать пансионат для престарелых рокеров. Мы шутили над Валерием Гаиной, рассказывая, как будем ввинчивать ему иголочки, делать массажик, возить его в инвалидной колясочке…

Но ничего из наших далеко идущих планов не получилось…»

 

После августовского путча, когда комсомол был распущен, здание Гагаринского райкома заняла какая-то госструктура, управляющая образованием…

* * *

Певец Вячеслав Малежик до сих пор живёт на Юго-Западе, в Раменках. Его сын Иван пошёл по стопам отца, тоже стал музыкантом и с успехом выступает по столичным клубам с группой Weloveyouwinona. Можно сказать, Иван продолжает семейную традицию. В его вокале есть интонации и его отца, и некоторых наших вокально-инструментальных ансамблей, на песнях которых он, видимо, вырос, и этот синтез очень оригинален.

Однажды жарким летним вечером 2012 года я позвонил Вячеславу Малежику, чтобы договориться о встрече и задать несколько вопросов о творчестве Ивана. Малежик согласился сразу же: надо полагать, ему было приятно поговорить о сыне.

– Разумеется, приятно, – подтвердил Вячеслав, когда мы гуляли по парку на Юго-Западе. – Потому что Иван занимается моим делом. А ведь когда ему было десять лет, преподавательница фортепиано сказала, что у него нет никаких способностей и нечего парня мучить. Но я её попросил: «Пусть он не делает уроки, но два раза в неделю поиграйте ему Бетховена, Грига – парня эта музыка просто воспитает». И это дало свои плоды. Когда к нам домой приходили корреспонденты, они непременно спрашивали у Ванечки, какую музыку он любит, ожидая, видимо, что он назовёт какую-нибудь ерундень типа «Руки Вверх!» или «Ласкового Мая», но Ваня вдруг говорил: «Я люблю Моцарта!» – чем повергал в шок корреспондентов, которые никогда не занимались в музыкальной школе, а потому Моцарта знали только по рингтонам. Директриса школы, где учился Ваня, однажды решила устроить музыкальный спектакль и пригласила меня принять в нём участие. В первом отделении концерта должен был играться мюзикл, а во втором выступил бы я со своими песнями. Ваню, которому тогда было 11 лет, не взяли играть в этом спектакле, на что он очень обиделся. Но он действительно пел кое-как, не попадая в ноты. И тогда я высказал главное условие моего участия в мюзикле: я хотел, чтобы мой сын там тоже участвовал. Я сказал, что сам с ним всё разучу и даже запишу фонограмму. Эти песни мы записывали в студии у басиста Виктора Шаповалова, с которым я тогда работал, и он мне сказал: «Знаешь, а у парня довольно оригинальный голос. Ты обрати внимание!» И тогда мы решили записать мою старую песню «Всё мне кажется», но у меня не хватило времени, чтобы позаниматься с Ваней и сделать так, как я хочу. И он спел так, как он чувствовал, и это явилось откровением и для меня, и для жены, потому что в голосе 11-летнего мальчишки вдруг проклюнулся явный сексуальный посыл. В 12 лет он увлёкся музыкой Литл Ричарда, Элвиса Пресли и Пола Анки, и в результате написал кучу рок-н-роллов со своими стихами. Я был ошарашен и говорю: «Вань, может, пластинку запишем?» Я пообещал ему придумать музыку, но при этом был поставлен в сложные условия: поскольку музыкально Ваня был ещё не сильно образован, мне приходилось быть лаконичным и не очень растекаться в гармониях. В то же время песни должны были звучать ярко и не слишком авангардно. На мой взгляд, получилась интересная пластинка.

– Альбом «Иван № 1» у меня есть. Более того, иногда я с удовольствием слушаю эту пластинку.

– А Ваня её очень стесняется. Он считает, что она портит его имидж, и поэтому открещивается от неё всеми силами! А я считаю, что он в этом не прав.

– Ощущает ли Иван, что продолжает дело отца?

– Мне нравится, что та высокая планка, которую он себе задал или я ему поставил своей фамилией, заставляет его двигаться. Но для него это больной вопрос: он считает, что фамилия Малежик ему вредит, так как он хотел бы, чтобы его успехи никак не путались с моими успехами, поэтому у него было даже несколько псевдонимов. «Ваня, – говорю я ему, – это хорошо, что ты носишь фамилию Малежик, это поможет тебе сделать первый шаг, войти в какой-нибудь кабинет на радио или на телевидении, пообщаться с людьми, которые на сегодняшний день определяют направления этого пресловутого шоу-бизнеса. Они к тебе прислушаются хотя бы из-за того, что у тебя такая фамилия. А уж дальше ты сам должен будешь их убеждать». Его первый ансамбль был очень любопытный. Он тогда наслушался Джеффа Бакли и стал играть в неожиданном составе: он сам на гитаре плюс барабанщик. Я был очень удивлён, потому что не знал, как бы это выглядело, если бы я с одним только барабанщиком вышел на сцену. А у него всё получалось довольно лихо. Но мне совершенно непонятно, как он, не зная толком ни нот, ни нотной грамоты, не зная, что такое тоника, доминанта и субдоминанта, умудряется сочинять красивые мелодии. Иногда я его спрашиваю, как это у него получается. Он отвечает, что сам не знает. Просто мелодия тащит его за собой – и всё! Мы недавно с его барабанщиком Глебом, окончившим музыкальное училище по классу скрипки, разбирали одну из песен, которую Иван написал в Англии: так там он вообще в тонику не приходит. На эту тему есть замечательная история про Иоганна Себастьяна Баха. Один из его детей – а у него была куча детей, – занимаясь на фисгармонии, взял неразрешённый аккорд и ушёл. Бах, который уже почти заснул, услышав этот неразрешённый аккорд, настолько измучился, что встал с кровати, разрешил этот аккорд и только после этого снова лёг в постель. Вот и у Ваньки была такая пьеса, в которой он разрешения не сделал, но тем не менее всё у него складно получилось. Когда же я предложил ему помочь с аранжировкой или музыкальной композицией, он твёрдо ответил: «Нет!» – «Почему?» – спросил я. «Тогда это будешь ты!» – «Да мы никому не скажем!» – «Но я-то буду знать! А потом, я ещё молодой парень, а ты – взрослый дядька, и наши энергии могут образовать стоячую волну, которая, наоборот, всё погасит».

– Тебе не кажется, что в вокале Ивана есть и твои интонации, и интонации «Весёлых Ребят», в составе которых тебе довелось выступать и на песнях которых он, видимо, вырос?

– Я думаю, что если ты этот вопрос задашь ему, то он от этого открестится. Но, поскольку эта музыка постоянно звучала в доме, она отложилась у Ивана на подсознательном уровне.

– А как ты оцениваешь его движение в сторону Англии, где у него теперь есть даже свой продюсер? Есть шанс, что у него там что-то получится?

– Мне бы хотелось, чтобы он там состоялся. Я очень много радости получил от музыки и от своей профессии. И я хотел бы, чтобы он тоже цеплял такие радости. Иногда я сравниваю свой график движения с его, и мне кажется, что он меня даже чуть-чуть опережает, по крайней мере, в 20 лет я ещё не записывался в Англии.

– Какие чувства ты испытываешь, когда бываешь у сына на концертах?

– Когда-то на записи программы «Шире круг» я наблюдал, как Юрий Маликов смотрел на своего сына Диму, исполнявшего новую песню. Папа просто светился счастьем. Я думал: вот счастливый Юрий Фёдорович, который видит, как записывается его сын. И вот я дожил до того момента, когда мой ребёнок даёт мне такие же сильные эмоции. Я проживаю с ним вторую жизнь в искусстве.

 

Вот так Юго-Запад и сейчас продолжает воспитывать новое поколение рок-музыкантов.