Алик: «Вильнюс появился так: у Сергея Шутова, который нашёл Алесю, была девушка, у которой был знакомый, устраивавший в Вильнюсе рок-фестиваль „Опус”. Вот та девушка и говорит:
– У меня есть возможность привезти вас в Вильнюс, чтобы вы отыграли на фестивале.
– С удовольствием! – отвечаем. – Поедем!
И мы начали собираться на фестиваль. Заехали к Жене Берёзе, он нам сделал инструменты. Едем на такси – такси тогда стоило не очень дорого, не как сейчас, – и попали в автомобильную катастрофу, как раз накануне того дня, что нам уезжать! Но мы, слава богу, это дело пережили, и наши новые инструменты не сломались».
Крустер: «Давай вспомним, кто поехал: Алеся, Шелл, Артур, Илья, Юрка и мы с Аликом. Поскольку мы ехали туда хедлайнерами, то могли пригласить с собой ещё три московские команды, что мы и сделали, позвав „Редкую Птицу”, „Мозаику” и третью, из МГУ… не помню, как она называлась… Но „Редкая Птица” и „Мозаика” были точно. То есть мы пригласили группы из московского андеграунда. И вот мы сели в поезд и начали выпивать! Алик, помнишь, какой в тамошнем ресторане был классный земляничный ликёр?
Кстати, до этого мы играли просто в джинсах, но специально для поездки в Вильнюс нам так захотелось сделать какие-нибудь костюмы, что я купил в комиссионном материю, а Юра, наш сегодняшний хозяин и великолепный портной, пошил нам костюмы. Мой до сих пор у меня цел, хотя, конечно, я из него уже, наверное, вырос… Он очень лёгкий, чуть ли не из парашютной ткани, блестящий и очень необычный».
Алик: «Мы приехали, и что нас удивило: за каждой группой был закреплён гид. Поселили нас в четырёхкомнатный флэт, с ванной и кухней, как у суперзвёзд. У меня с вокалисткой нашей была даже отдельная комната. Всё это было необычно, но сам фестиваль закончился скандалом.
Фестиваль шёл три дня. В первые дни выступали прибалтийские команды, которые пели на своём языке, а мы, как хедлайнеры, должны были выступать на третий день, в самом его конце, то есть как бы закрывать фестиваль.
Но перед самым началом концерта меня, Алесю и Артура Гильдебрандта какие-то люди увели в какой-то подвал. Там был слесарный цех с тисками и прочими железяками, вот туда нас завели и начали проверять на предмет порезов на руках. Они, видимо, думали, что такие люди, как мы, обязательно должны быть или ненормальными, или наркоманами. Но выяснилось, что серьёзных порезов у нас нет, следов от уколов в вену тоже нет. Тогда они начали проверять наши паспорта: „А что это вы сюда приехали? А почему?” То есть отношение к русским было очень нехорошим! Так подержали нас, поморочили головы, и я говорю: „Ребята, нам, собственно, играть надо идти!”
И вот мы вырвались, прибежали – я, Алеся и Артур, – переоделись в наши новые костюмы, но…»
Крустер: «Но тут случилась подстава: устроители не захотели нас на сцену выпускать. Фестиваль, мол, уже заканчивается, бе-бе-бе, ме-ме-ме – шуруют что-то там по-своему. Тогда Шелл схватил их главного мужика в охапку и говорит:
– Иди на сцену, объявляй, что мы сейчас будем выступать, а иначе назад лучше не приходи!»
Алик: «И когда объявили „Смещение”, оказалось, что нашу группу настолько ждали, что зал просто взорвался. И мы без подготовки, без саундчека, воткнулись – и сразу пошла страшная нарезка!
Я понимаю, что по современным меркам там звука не было никакого, но нам и терять-то было уже нечего. Поэтому мы прозвучали лучше всех».
Крустер: «А устроители начали нам гадить. Когда мы отыграли три песни, Алику перебили провод, чтобы он не мог играть».
Алик: «Положили горячий паяльник на провод, якобы он случайно перегрелся».
Крустер: «Потом они взорвали световой пульт, и весь дым пошёл в зал».
Алик: «Для них это всё было настолько необычно, что они хотели нас убрать, но просто запретить выступление „Смещения” было как-то неудобно…»
Крустер: «Так как фестиваль нельзя было остановить просто так, потому что это выглядело бы недемократично, они решили отрубить электричество».
Алик: «Когда нам перекрыли весь кислород, мы, конечно, ушли, но тут же прибежала моя девушка… Помнишь, её звали Аэлита? С таким бэкстейджем хорошим… Аэлита прибежала в гримёрку:
– Ура! Фурор!
А мы ей:
– Да подставили нас!
Но слышим: в зале крики, шум. Как потом мне перевели, люди орали по-литовски: „Литовцы, вон из Литвы!”
А на следующий день мы уезжали. И очень грустно было уезжать…»
Крустер: «А вернулись мы в Москву – и будто опять в тиски попали… Нас тут уже ждали, нас уже начали вычислять…»