Интересно представить себе Шекспира-актера. В классической школе он должен был получить начальные представления об искусстве красноречия. Некий теоретик-педагог того времени писал, что от школьников требовалось «произносить слова с приятностью и разно­образными интонациями». Упор делался на «речь, приятную для слуха»; Шекспир, судя по его положению и репутации, умел говорить красиво. Он, как и его коллеги, должен был иметь поистине феноменальную память, чтобы выучивать наизусть в буквальном смысле сотни ролей. В школьной риторике был раздел, посвященный именно этому. Он назывался мнемоникой.

Шекспир работал актером более двадцати лет, что предполагало немалую энергию и устойчивость. Он знал, что актерам рекомендовалось тренировать тело, умеренно потреблять мясо и вино и петь кантус плянус. С самого начала он учился петь и танцевать, возможно, играть на музыкальном инструменте и кувыркаться, как акробат. В континентальной Европе английские актеры славились искусством «танца и прыжка», так же как и умением музицировать. В таких странах, как Германия или Дания, спектакли шли на английском языке, но все равно вызывали восхищение публики. Считалось, что английским актерам «нет равных в целом мире» — утверждение, которое, быть может, верно до сих пор. Еще Шекспира обучали борьбе. Кроме того, он должен был научиться по-настоящему владеть оружием: рапирой, кинжалом или мечом. Актеры часто тренировались в школе фехтования Рокко Бонетти в Блэкфрайерз, и Шекспир тоже вполне мог посещать эти занятия. В его пьесах много поединков. Ни один современный ему драматург не обращался к ним так часто и не добивался такого сценического эффекта; вероятно, автор испытывал к ним особый интерес. Как бы то ни было, его публика была отлично знакома с фехтованием. Это была часть каждодневной жизни. Большинство мужчин старше восемнадцати лет носили кинжал.

Число догадок о том, какие роли играл Шекспир, начиная от Цезаря в «Юлии Цезаре» до монаха в «Ромео и Джульетте», от Пандара в «Троиле и Крессиде» до Орсино в «Двенадцатой ночи», бесконечно. Предполагалось, что в «Ромео и Джульетте» вдобавок к роли монаха он играл Хор; он был Эгеоном в «Комедии ошибок», Брабанцио в «Отел­ло» и Альбани в «Короле Лире». Прошедшая сквозь века театральная легенда гласит, что он исполнял роли Призрака в «Гамлете» и старого слуги Адама в «Как вам это понравится». Также ему будто бы доставляло удовольствие исполнять «королевские» роли. Он предположительно играл короля в обеих частях «Генриха IV». Допустим, что он был монархом и в «Генрихе VI», «Короле Иоанне», «Генрихе IV» и «Цимбелине», а также герцогом в «Комедии ошибок» и «Сне в летнюю ночь». Это дает нам основания предполагать, что держался он величественно и даже по-царски, а голос у него был звучный. Похоже, ему также хорошо удавалось сыграть достоинство и старость. В сонетах он размышляет о надвигающейся старости — может быть, он, играя стариков, изгонял свои страхи? Говорят, что «в роли немощного старика он выходил с длинной бородой и был столь слаб и изможден, что не мог ходить и передвигался с чьей-то помощью». Если это не апокриф в чистом виде, то можно думать, что речь идет об Адаме из пьесы «Как вам это понравится». Перечисленные выше герои участвуют и в то же время отстранены от непосредственного действия.

Один биограф описал это как «смесь концентрированности и отстраненности», интересно, что это совпадает с мироощущением Шекспира. Не приходится сомневаться, что, сочиняя свои пьесы, он хорошо знал, какие роли будет исполнять сам.

Шекспир редко выступал в комических ролях и чаще исполнял в одном спектакле две или три второстепенные, а не играл центральную или важную роль. Иногда высказываются предположения, что Шекспир произносил первую фразу пьесы или заключительную. Идея любопытная, но не всегда выполнимая. Тем не менее в пьесах, где имелись пролог, эпилог или хор, он мог брать их на себя. В этом смысле он был, как говорят французы, «голосом» труппы, выходящим на сцену в начале и конце спектакля, чтобы представить актеров. То же самое делал Мольер, который, подобно Шекспиру, был и автором, и актером в театре Пале-Рояль. О Мольере говорят, что «он был актером с головы до пят; казалось, что у него разные голоса; все в нем “говорило”: улыбка, походка, взгляд или кивок выражали больше, нежели величайший оратор мог высказать в течение часа». Скинув со счетов национальную и культурную принадлежность, можно было бы подумать, что речь идет о Шекспире.

Резонно предположить, что Шекспир играл роли, позволявшие ему наблюдать за другими актерами и наставлять их во время репетиций, подобно дирижеру оркестра. Во многих ролях, которые он предположительно исполнял, его персонаж присутствует на сцене большую часть времени. Он мог ставить танцевальные «выходы» и «уходы» и выстраивать ход поединка. Мольер также считался очень умелым режиссером, и кто-то из его товарищей сказал, что он мог заставить играть полено. Возможно, Шекспир обладал тем же даром.

Хорошо известно, что авторы иногда вмешивались в ход поста­новки. Во введении к «Пирам Синтии» Джонсон упоминает о том, как автор «торчит за кулисами, чтобы громко подсказывать нам, топать ногами на постановщика, бранить реквизит, проклинать несчастного костюмера, сбивать с нот музыкантов и ругаться из-за каждой мелочи». Вряд ли Шекспир бранился и топал ногами — сам Джонсон гораздо больше подходил к этой роли, но, будучи не только автором, но и актером, вероятно, вмешивался в первую постановку своих пьес.

В соответствии со старой театральной традицией Шекспир сам давал актерам пояснения к пьесе. Хроникер труппы сэра Уильяма Давенанта, образованной во время Реставрации, отмечает, что роль Генриха VIII в пьесе «Всё это правда» была верно и точно исполнена мистером Беттертоном, который получил инструкции от сэра Уильяма, а тот, в свою очередь, от старого мистера Лоуэна, получившего наставления от самого «мистера Шекспира». Когда Томас Беттертон играл также Гамлета, «сэр Уильям (видавший, как играл его мистер Тейлор из труппы Блэкфрайерз, который получал указания от самого автора, мистера Шекспира) учил мистера Беттертона каждой мелочи». Такого рода сценические традиции часто содержат в себе куда больше, чем крупицу истины.

Об актерских способностях Шекспира существуют противоречивые свидетельства. Джон Обри сообщает, что он «играл исключительно хорошо», и Генри Четтл описывает его «превосходные профессиональные качества». Николас Роу, напротив, полагает, что он не был «выдающимся» актером и «вершина его мастерства — это Призрак в его собственном «Гамлете». В конце семнадцатого столетия говорилось, что Шекспир «был куда лучшим поэтом, чем актером». Но все-таки он был полностью занят в самой значительной театральной труппе своего времени и играл там самые разные роли в течение двадцати лет. По крайней мере разносторонним актером он не мог не быть. Возможно, свидетельство его современника Генри Четтла — самое точное.

Успешное продвижение Шекспира в театральном и литературном мире сделало его объектом колкостей завистливых современников. Том, посвященный памяти Роберта Грина, содержал нападки на тех, кто «затемняет его славу и похищает триумф». В пьесе 1593 года о Гае из Уорика в одном из диалогов есть такие строки: «Я, благородный сэр, родился в Стратфорде-на-Эйвоне в Уорикшире… У меня, скажу я вам, чудесное, изысканное имя, потому что меня зовут Sparrow — Воробей, но я высоко залетевший, умнейший Воробей». Возможно, это совпадение, но возможно, и нет. Слово «sparrow» произносится похоже на «speare» и было жаргонным, означающим «распутник»; воробьи были известны своей похотливостью. У человека из Стратфорда, назвавшего себя «птицей Венеры» (автор «Венеры и Адониса»), были жена и ребенок, брошенные в Уорикшире. Можно также вспомнить историю о Вильгельме Завоевателе, опередившем Ричарда Бер­беджа. В пьесе того времени Шекспир сатирически изображается в виде персонажа по имени Прикшафт. Таким образом, прослеживается, мягко говоря, тенденция связывать имя Шекспира с распутством.

Вдобавок он назван «finical», что значит «разборчивый» или «привередливый»; тут можно вспомнить заверения Обри, что Шекспир в Шордиче не участвовал в «дебошах» своих товарищей. Это замечание относится к пирушкам и гульбе, а не к сексуально неблаговидному поведению; итак, мы получаем портрет человека, склонного к распутству, но щепетильного в других отношениях. По любопытной случайности это хорошо соотносится с образностью его пьес, содержащих много отсылок к непристойностям, но обнаруживающих явную чувствительность к неаппетитным зрелищам или запахам.

Дальнейшие предположения о любвеобильности Шекспира возникают с появлением необычной графоманской поэмы с прозаическим прологом, озаглавленной «Уиллоуби и его Авиза». Ее автором считается Генри Уиллоуби, который приходился родственником по линии жены другу Шекспира сэру Томасу Расселу, хотя в данном случае совпадение может быть случайным. В поэме действует дочь хозяина гостиницы Авиза, которую осаждают поклонники. Одному из них, Г. У., помогает друг У. Ш., или, если иметь в виду игру слов, — Уилл. В значительной части текста нам внушают, что У. Ш. охвачен любовной страстью.

Г. У. доверил причину своего недомогания близкому другу У. Ш., который сам недавно пережил такое, а ныне избавился от любовной заразы; найдя своего друга в плачевном состоянии, он немного позабавился на его счет… оттого, что теперь втайне смеялся над недомыслием, которое не так давно давало повод друзьям смеяться над ним самим.

Далее автор продолжает: «Он был исполнен решимости узнать, будет ли у этой любовной комедии более счастливый конец с новым актером, нежели со старым».

Это одна из тех елизаветинских загадок, что допускают разные решения. По одной теории дочь хозяина гостиницы — это сама Елизавета. Но ситуация, в которой Г. У. и У. Ш. добиваются одной и той же молодой женщины, вполне напоминает историю «смуглой леди» сонетов. Г. У. может быть Генри Ризли, графом Саутгемптоном, а У. Ш., или «старый актер», — Шекспиром. Тема сладострастия и, как результат, венерической болезни тоже включена в сюжет. Если сонеты основываются на подлинной истории, то этот отрывок подтверждает, что Шекспир не оставался равнодушным к близости с женщинами. Но все это только домыслы, тем более что в предисловии к поэме есть такие слова: «Под вымышленными именами здесь кое-что скрыто».

В это время Шекспира часто обвиняли в ветрености, помимо склонности к плагиату. Но в плагиате обвиняли всех, в театральном мире это был распространенный выпад против коллег. Подражание и заимствование входило в искусство композиции. Такие приемы воспринимались как влияние или развитие некой темы. Великий френолог восемнадцатого века Франц Йозеф Галль полагал, что та часть мозга, которая ответственна за грабежи, ответственна и за создание драматических сюжетов; и это может быть одним из объяснений. Не следует также забывать, что в качестве актера Шекспир был обязан учить наизусть строки других драматургов, включая и Марло, и мог воспроизводить их неосознанно. Но ему было неинтересно изобретать сюжеты; за ними он обращался к разнообразным источникам, истории из которых заимствовал оптом. Иногда он воспроизводил источник строка в строку и даже слово в слово, когда знал, что не может его превзойти. Ему было интересно воссоздавать заново события и характеры.

Но кажется, будто Шекспир заимствовал главным образом у самого себя. Он плагиатор, повторяющий свои же фразы, сцены и ситуации. Фраза «ступай в холодную постель, погрейся» встречается как в «Укрощении строптивой», так и в «Короле Лире»; маленький пример, но он показывает, что одни и те же слова оставались в памяти драматурга многие годы. В поздних пьесах Шекспир иногда обращается к своему раннему творчеству, будто все пройденные этапы живы в его сознании. Он снова и снова использует свои старые сюжеты, например об отце, вскрывающем письмо сына. В «Двух веронцах» мы находим моменты, предвосхищающие сцены и события «Ромео и Джульетты», «Венецианского купца», «Двенадцатой ночи» и «Как вам это понравится». Не меньше параллелей и в построении пьес, а именно — в «Как вам это понравится» и «Короле Лире», «Сне в летнюю ночь» и «Буре». Так работало воображение Шекспира. Оно принимало архетипические формы. Повторяя себя, он тем не менее себя пересматривает; он инстинктивно чувствует, что стоит сохранить; таким образом идет непрерывный процесс самокоррекции.

Отправить