Мы достигли речного города Бомон вечером второго дня пути, на закате. Так далеко на западе я еще не бывала. Меня заворожили огромные виноградники, украшавшие этот край.

Бомон оказался большим городом, построенным на берегу медленной реки Каваре. Я смотрела во все глаза, пока мы проезжали мимо рыночной площади и атриумов маленького собора. Все здания казались мне одинаковыми: высокие или трехэтажные, возведенные из мрамора или кирпича, смыкающиеся над узкими мощеными дорожками.

Лошади остановились перед кирпичным особняком. Мощеную галькой дорожку к двери покрывал мох, по бокам стояли два ликвидамбара, их ветви царапали стекла.

– Приехали, – объявил Журден, когда Жан-Давид распахнул дверь кареты.

Опершись на руку кучера, я вышла наружу. Журден взял меня под локоть, и я сама удивилась, насколько благодарна ему за поддержку. Мы вместе направились по дорожке к ступенькам, ведущим к красной входной двери.

– Они жаждут с тобой познакомиться, – прошептал он.

– Кто? – удивилась я, но у моего покровителя не осталось времени на ответ.

Мы шагнули за порог. Нас встретили два внимательных лица, две пары глаз рассматривали меня с вежливым интересом.

– Это управляющая, Агнес Коте. А это наш повар, Пьер Фор, – представил их Журден.

Агнес, в простом черном платье и крахмальном фартуке, приветствовала меня быстрым заученным реверансом. Пьер, с лицом, испачканным мукой, улыбнулся и поклонился.

– Это моя дочь, Амадина Журден, обретенная через страсть, – продолжил Журден.

Агнес, которая источала тепло матери-наседки, шагнула вперед и взяла мои руки в свои, теплые. Она пахла цитрусом и толченой сосновой хвоей, что выдавало ее одержимость чистотой и порядком. Судя по панелям из красного дерева и белому плиточному полу, дом просто блестел. Я не могла избавиться от ощущения, что у меня началась новая жизнь – чистый лист, полный возможностей. Я ответила на ее улыбку.

– Если вам что-то понадобится, просто позовите меня.

– Вы очень добры, – ответила я.

– А где мой сын? – поинтересовался Журден.

– С оркестром, мсье, – быстро ответила Агнес, отпустив мою руку. – Он заранее приносит свои извинения.

– Снова задержится допоздна?

– Да.

Журден, казалось, был недоволен, но, увидев мой внимательный взгляд, смягчился.

– Пьер, что у нас сегодня на ужин?

– Форель, так что надеюсь, вы любите рыбу, госпожа Амадина, – ответил повар. Его тенор был хрипловат, словно он много часов пел на кухне.

– Да, люблю.

– Превосходно, – обрадовался Пьер и устремился назад, в глубину коридора.

– Ужин в шесть, – проинструктировал меня Журден. – Агнес, почему бы тебе не показать Амадине дом и ее комнату?

Когда появился Жан-Давид с моим сундуком, Агнес повела меня по первому этажу, показав столовую, маленькую гостиную, строгий кабинет Журдена и библиотеку, полную инструментов и книг. Я знала, что мой названый отец – адвокат, но его дом отличали лоск и величие, выдавая в хозяине разносторонность, превосходное образование и любовь к искусству. Место показалось мне уютным, и я испытала облегчение, не ожидая, что буду чувствовать себя здесь как дома.

– Сын Журдена – музыкант? – спросила я, оглядев разбросанные нотные листы на накрытом спинете, стопки книг на полу, которые я грозила уронить своими юбками, и очень старую лютню, притаившуюся в кресле, словно ждущая хозяина зверушка.

– Так и есть, госпожа, – ответила Агнес голосом, полным гордости. – Он – господин Музыки.

Странно: почему Журден не сказал мне об этом?

– Он играет в оркестре? – Я рассматривала каракули на листе, сломанные перья и полуприкрытые чернильницы.

– Да. Он очень талантлив, – сияя, продолжила Агнес. – Теперь позвольте показать вам второй этаж. Там расположены жилые комнаты: ваша, мсье Журдена и господина Люка.

Я вышла за ней из библиотеки и поднялась по ужасно скрипучим ступенькам на второй этаж. Там были бельевая, комнаты Журдена и Люка – их она не открыла, но указала на запертые двери, чтобы я знала, где они, и наконец привела меня к двери в задней части дома.

– А это ваша комната, госпожа. – Агнес распахнула дверь.

Она была прекрасна: с окнами, выходящими на реку, толстыми коврами на деревянных полах и кроватью под балдахином, на которой легко могли уместиться двое. Комната казалась простой и идеальной для меня, решила я, остановившись у маленького стола возле окна.

– Мсье сказал, что вы – госпожа Науки, – продолжила Агнес у меня за спиной. – Я могу принести вам любую книгу из библиотеки или бумагу и чернила, если захотите написать письмо.

Мне некому писать, мрачно подумала я, но заставила себя улыбнуться:

– Спасибо, Агнес.

– Пойду, принесу вам воды, чтобы вы смогли освежиться перед ужином. – Она присела в реверансе и исчезла за дверью.

Жан-Давид уже поставил мой дубовый сундук у изножья кровати. Я понимала, что должна разобрать вещи, но чувствовала себя очень усталой и вместо этого легла на кровать, глядя на воздушный балдахин. Знали ли о моем деле Агнес и Пьер? Доверял ли им Журден настолько, чтобы рассказать о моих воспоминаниях? А что насчет его сына, Люка? Знал ли он?

Я гадала, как долго здесь проживу, прежде чем мы отправимся за Камнем: месяц, полгода?

Время – моя старая Немезида – смеялось надо мной, и я закрыла глаза. Часы, словно издеваясь, тянулись невыносимо медленно. День казался месяцем, месяц – годом.

Мне хотелось спешить, поскорей достичь конца пути.

Я уснула: желания падали на дно моего сердца, как камни – в колодец.

Проснулась я перед рассветом, в самый холодный час ночи, резко сев в постели и не понимая, где нахожусь. Свеча на столе почти догорела. Я огляделась в тусклом свете и все вспомнила: я в своей новой комнате, в доме Журдена. Должно быть, я проспала ужин.

Меня укрыли одеялом – скорее всего, Агнес.

Я выскользнула из постели и взяла свечу, желудок сводило от голода. Босиком я спустилась по лестнице, отмечая, какие ступени скрипят, чтобы избегать их в дальнейшем. Я шла на кухню, когда меня поманили бархатный сумрак библиотеки, аромат пергамента и книг.

Я вошла, глядя под ноги. Странные, громоздившиеся на полу тома разожгли мое любопытство. С тех пор как я выбрала Науку, меня интересовали чужие книги. Я опустилась на колени, чтобы увидеть названия на корешках, поставила свечу и стала читать. Астрономия. Ботаника. Музыка. История Дома Рено…

Эти я уже прочла, подумала я. Потянулась к следующей стопке и услышала странный голос во тьме.

– О, здравствуй…

Я резко развернулась, уронив стопку книг и едва не устроив пожар. Поймала свечу у самого пола и с колотящимся сердцем встала на ноги.

В тусклом свете свечи я увидела юношу, развалившегося в кресле с лютней на коленях. Поначалу я его даже не заметила.

– Прости, я не хотел тебя напугать, – извинился он хриплым от сна голосом.

– Ты, наверное, Люк.

– Да. – Он сонно улыбнулся и потер нос. – А ты, наверное, моя сестра.

– Ты здесь спал? – прошептала я. – Мне очень жаль. Я не должна была спускаться так рано.

– Ничего страшного, – уверил меня Люк, отложив лютню и потягиваясь. – Я иногда сплю здесь, когда поздно возвращаюсь домой: ступени скрипят.

– Я знаю.

Люк зевнул и откинулся на спинку кресла, чтобы рассмотреть меня в неверном свете.

– Ты хорошенькая.

Я замерла, не зная, что на это ответить. Он удивил меня еще сильней, поднявшись на ноги и заключив в крепкие объятия, словно знал меня всю жизнь и мы просто давно не виделись.

Я неловко обняла его в ответ.

Он был высоким и худым, пах дымом и острой приправой, которой, очевидно, испачкал рубашку во время обеда. Люк отстранился, но продолжал держать меня за руки.

– Амадина. Амадина Журден.

– Да?

Он улыбнулся:

– Я рад, что ты здесь.

По его тону я поняла, что он знал о моих воспоминаниях и цели моего прибытия.

– Как и я, – ответила я со слабой улыбкой.

Он не был красавцем. Лицо казалось простым, подбородок выдавался вперед, нос был слишком длинным. Густые темно-каштановые волосы топорщились под невозможными углами. Но в его серых глазах светилась мягкость, и я заметила, что чем больше он улыбался, тем привлекательней выглядел.

– Наконец у меня есть сестра по страсти. Отец сказал, ты – госпожа Науки.

– Д-да. – Почти госпожа, но, думаю, он и так это знал, потому что о большем не спрашивал. – А ты – господин Музыки?

– Что меня выдало? – поддразнил меня Люк. – Куча инструментов?

Я улыбнулась, вспомнив Мириай. Они с Люком легко нашли бы общий язык.

– Это все твои книги? – Я указала на стопки.

– Три четверти из них. Остальные принадлежат отцу. Как, кстати говоря, прошло ваше путешествие? Я слышал, у вас были… проблемы.

Последнее, чего мне хотелось, – это прослыть в этом доме трусихой или истеричкой. Я откинула волосы с лица и заявила:

– Да. Твой отец решил их весьма… как это сказать?

– Неожиданно? – предположил Люк.

Я не хотела подтверждать или опровергать его слова и просто промолчала.

– Мне жаль, что твое первое впечатление о нем таково, – произнес Люк со вздохом. – У него никогда не было дочери. Сыновей растить не так тревожно.

– Тревожно? – с возмущением в голосе спросила я. Святые угодники, неужели мы будем спорить с Люком Журденом через десять минут после знакомства?

– Разве ты не знаешь, что дочерей ценят куда больше, чем сыновей? – добавил он, приподняв брови, но все же ласково. – Что отцы довольны парочкой сыновей, но мечтают о дочерях? Что любой отец убьет того, кто посмеет угрожать его девочке?

Я выдержала его взгляд, и хотя меня мучили вопросы, я не чувствовала себя достаточно уверенной или смелой, чтобы озвучить их. Я обдумала его слова и решила, что это не по-валенийски. В южных королевствах дочерей любили, но именно сыновья наследовали все: титулы, деньги, земли. Слова Люка выдавали мэванскую манеру мышления, желание растить дочерей, любить и почитать их. Все из-за влияния Лиадан Кавана.

– Конечно, – продолжал он болтать, – это пока отцы не научат дочерей защищаться. Тогда они уже не тревожатся.

Еще одна мэванская особенность – женщина с мечом.

– Гм-м-м, – наконец пробормотала я, позаимствовав звук у Журдена.

Люк заметил и улыбнулся еще шире.

– Как вижу, ты уже походишь на нас.

– Я же теперь твоя сестра.

– И я снова хочу сказать, что очень рад. Чувствуй себя как дома, Амадина. Бери любую книгу, какую захочешь. Увидимся через час, за завтраком. – Он подмигнул мне, перед тем как уйти.

Я слушала, как скрипела лестница, пока он поднимался по ней, перепрыгивая сразу через две ступени.

Наконец, выбрав книгу, я села в кресло, спрятавшееся за спинетом, и стала смотреть, как первые лучи зари проникают в комнату. Я попыталась читать, но дом начал просыпаться: я слышала шаги Агнес, пока она открывала ставни, подметала и расставляла тарелки на подносе. Слышала свист Пьера и лязг кастрюль, вдыхала запах яичницы и жареной баранины, разносившийся по дому. Слышала, как Жан-Давид шел по коридору в скрипящих кожаных сапогах, находя путь на кухню, как собака – кость. Затем я услышала шаги Журдена на лестнице. Он откашлялся, проходя мимо библиотеки, и вошел в столовую.

– Амадина уже проснулась? – спросил он Агнес.

– Я еще не проверяла. Мне сходить? Бедняжка казалась такой усталой вчера вечером. – Управляющая, вероятно, наливала ему кофе. Я представила напиток: крепкий, черный – и в животе у меня заурчало так громко, что я удивилась, как не услышал весь дом.

– Нет. Пусть спит. Спасибо, Агнес.

Затем я услышала, как Люк спустился по скрипучей лестнице, бодрый и быстроногий. Слышала, как он вошел в столовую, поздоровался с отцом и спросил:

– Ну и где моя новая сестра?

– Скоро будет. Сядь, Люк.

Ножки стула царапнули пол. Я слышала звон тарелок и смотрела, как догорает моя свеча. Наконец она погасла, оставив в воздухе легкий дымок. Я встала, осознав, что волосы спутались, а платье безнадежно смялось во время сна и пути. Старательно заплетя свои кудри и надеясь, что не выгляжу как привидение, я вошла в комнату.

При виде меня Люк поднялся – один из благородных валенийских обычаев, – но так внезапно, что приборы на столе затряслись.

– А, вот и ты, – поздоровался Журден, придержав рукой задрожавшую тарелку, чтобы ее содержимое не расплескалось. – Амадина, это мой сын, Люк.

– Приятно познакомиться, Амадина, – кивнул Люк с довольной улыбкой и легким поклоном. – Надеюсь, ты хорошо спала в первую ночь дома?

– Да, спасибо, что спросил, – улыбнулась я, садясь напротив него.

Подошла Агнес, чтобы налить мне кофе. Я едва не застонала от удовольствия, поблагодарив ее, когда она поставила кувшинчик со сливками и блюдце с кусочками сахара около моей тарелки.

– Итак, Амадина, – произнес Люк, намазывая хлебец вареньем, – расскажи о себе. Где ты выросла? Как долго пробыла в Магналии?

Люк вымыл голову и уложил волосы, открыв лоб. Меня удивило, насколько иначе он выглядит в свете дня. Полагаю, тени умеют менять лица незнакомцев в нашей памяти.

Медля, я взглянула на Журдена.

Мой отец-покровитель уже смотрел на меня.

– Все в порядке, – прошептал он, – можешь доверять любому в этом доме.

Итак, все здесь были или скоро будут связаны с поисками Камня.

Я отпила кофе, чтобы смахнуть паутинку усталости, и принялась рассказывать то, чем могла поделиться. Бо́льшую часть Журден уже знал, но внимательно слушал, как я копалась в прошлом. Время в приюте, беседа дедушки и Вдовы, семь лет в Магналии – все страсти узнаны, но лишь одна почти раскрыта…

– И кто был твоим господином? – спросил Люк. – Возможно, я его знаю.

Скорее всего, нет, подумала я, вспомнив, каким тихим и сдержанным был Картье, как он семь лет верно служил Магналии, пестуя Науку во мне и Цири. – Его зовут Картье Эварист.

– Гм, никогда о нем не слышал, – пробормотал мой брат по страсти, подхватывая с тарелки последний кусочек яичницы. – Но он, наверное, талантлив, раз преподает в Доме столь почтенном, как Магналия.

– Он очень одарен, – согласилась я, снова отпивая кофе. Одновременно и историк, и учитель.

– Он знает, что ты здесь? – Люк облизал пальцы. Абсолютно не валенийские манеры, но я сделала вид, что не заметила.

– Нет, никто не знает, где я и с кем. – Я снова почувствовала на себе взгляд Журдена, словно он начал понимать, насколько тяжелым стало для меня это задание.

– Мы не можем сказать точно, когда найдем Камень, – проговорил он. – Отчасти это зависит от тебя, Амадина. Я не давлю, но нам действительно необходимо получить еще одно воспоминание твоего предка. То, что подскажет нам, в каком лесу захоронен Камень, ведь в Мэване их четыре, не говоря о рощах и кущах слишком маленьких, чтобы наносить их на карту.

Я сглотнула, чувствуя, как кусочек хлебца царапает горло.

– Как вы хотите этого добиться? Я… не управляю своими видениями.

– Да, – кивнул Журден, – но, когда Вдова прислала мне письмо, утверждая, что у нее есть избранная Науки, которая унаследовала память предков, я начал собственное расследование. Люк нашел несколько документов в архивах Делароша, которые оказались полезными, но один из моих клиентов, господин Науки и известный врач, провел потрясающее исследование.

На моих глазах Журден опустил руку во внутренний карман камзола, но, вместо того чтобы вытащить кинжал, достал несколько листов и протянул их мне.

– Это досье, которое он для меня составил. Взгляни.

Я осторожно взяла бумаги, ощущая их хрупкость. Почерк был тонким и заостренным, буквы испещряли страницы. Когда Агнес стала уносить тарелки, мой взгляд побежал по строчкам.

Я остановилась и попыталась обдумать эти слова, не отрывая глаз от строк. Посмотрела на следующую страницу и прочла:

– Вы хотите установить связь и подстегнуть воспоминания? – спросила я, посмотрев на Журдена.

– Не подстегнуть, – поправил он, – а вдохновить. Люк тебе поможет.

Мой брат по страсти улыбнулся и отсалютовал мне чашкой кофе.

– Не сомневаюсь, что мы преуспеем, Амадина. Отец уже упоминал другие связи: через книгу, музыку, царапину. Думаю, мы легко вызовем еще одно воспоминание.

Я кивнула, но не чувствовала его уверенности. Мой предок жил сто пятьдесят лет назад и был не только мужчиной, но и чистокровным мэванцем. Рос в мире мечей, крови и сумрачных за́мков, а не среди искусства и хороших манер. Казалось, у нас мало общего.

Но именно из-за него я оказалась здесь и сидела за одним столом с Альдериком Журденом, который на самом деле являлся кем-то другим – человеком, кого я не должна была знать, и его жизнерадостным сыном Люком. Мы трое хотели возвратить Камень Сумерек, низложить короля Ланнона и посадить Изольду Кавана на трон.

Так что я добавила сливок в кофе, подняла чашку и произнесла настолько весело, насколько могла:

– Отлично. Когда начнем?