Глава двадцать девятая

В последующие часы и дни зажигательная речь Бэйна постоянно звучала в эфире, поскольку все, что он предсказывал, сбылось.

Наемники раздавали оружие заключенным, выходящим из «Блэкгейта». В ознаменование этого события в небо запускали салюты, пока преступники бесчинствовали в Готэме, не встречая сопротивления. Другие мужчины и женщины, стремящиеся участвовать в мародерстве, также вышли на улицы, пополнив ряды специальной армии. Они поняли, что можно захватить город.

Грабители вторглись на усаженный деревьями бульвар напротив Парка. Когда-то один из самых утонченных кварталов Готэма был наводнен беззаконной ордой, которая штурмовала роскошные жилые дома. Вооруженные боевики сбивали замки и разбивали двери. Запуганные швейцары и охранники, находясь в безнадежном меньшинстве, либо отступали перед толпой, либо присоединялись к восстанию. Наемники, осужденные, члены банд, вандалы, анархисты и оппортунисты громко кричали, грабя дома богатых и знаменитых.

На Парковом бульваре мародеры разграбили роскошную квартиру в пентхаусе. За высококачественные телевизоры, компьютеры и другую дорогую электронику даже произошла борьба, прежде чем их вытащили за дверь. Выдвижные ящики были вырваны и сброшены на пол для лучшего осмотра их содержимого. Старинные столы и стулья были перевернуты, бесценные вазы и картины разбиты.

Бывшие владельцы квартиры, инвестиционный банкир и его гораздо более молодая «трофейная жена», сжались в углу, пока бунтовщики рылись в их шкафах, бросая на пол дизайнерские платья и сшитые на заказ костюмы. Жадные грабители совершили набег на хорошо укомплектованный винный шкаф, передавая по кругу редкие винтажные вина и бутылки пятидесятилетнего шотландского виски и бурбона. Пустые бутылки били о стены. Дорогие духи вылили на импортный персидский ковер. Кубинские сигары были выкурены с завидной легкостью.

Сначала испуганные владельцы квартир думали, что их пощадят, что участники беспорядков пришли только за их имуществом. Но затем пришли люди с оружием и грубо выгнали их на улицу, где собрали в один круг вместе с остальными испуганными и богатыми соседями. В холодной осенней погоде и даже не имея возможности одеться теплее, они прошли под дулом пистолета подальше от своих бывших домов.

Хриплый смех последовал за ними по кварталу. Их забросали камнями и мусором. Пустая бутылка ударила банкира по лицу.

Фондовая биржа, место первого нападения Бэйна на оптовых торговцев и трейдеров Готэма, была превращена в фальшивое здание суда, где присутствовали толпы насмешливых зрителей. Сбежавший осужденный, который обменял свой оранжевый тюремный комбинезон на плохо сидящую на нем черную мантию, руководил процессом над банкиром и его женой. Их обвиняли в особо тяжких преступлениях и измене народу Готэма. Дрожа, они цеплялись друг за друга на скамье подсудимых, когда Джонатан Крэйн, осужденный убийца, который когда-то терроризировал город, вынес им приговор.

Он ударил молотком по поднятому над трибуной колоколу торгового зала.

Толпа взревела в одобрении.

Бэйн молча смотрел из верхней галереи.

Когда-то эксклюзивная квартира стала местом центральной вечеринки. Десятки незаконно вселившихся в пентхаус разграбляли то немногое, что осталось после первой волны мародеров. Пьяницы, наркоманы, проститутки и бездомные беглецы с треском вскрывали бутылки шампанского, забрызгивая друг друга пеной, перешагивая через сломанную мебель и семейные реликвии. Шлюхи и наркоманы устроили импровизированный показ мод, используя ворованные меха и украшения. Пьяница мочился в углу.

Селина держалась сама по себе, нахмурившись, наблюдая за праздником.

Офицер Росс посмотрел на дневной свет в вышине. Свет проник в узкую ливневую канализацию, частично забитую бетоном. Корзина с припасами была спущена в руины туннелей, где оказались заживо похороненными он и сотни других полицейских.

Сначала он ожидал, что город начнет полномасштабное спасение, используя тяжелую технику и группы рабочих, чтобы прокопать путь к попавшим в ловушку служащим, но, видимо, это произойдет не скоро. Они все еще оставались в канализации.

Он застрял в канализации. Вдали от жены и дочери.

Росс схватился за корзину, в которой лежал черствый хлеб, заплесневевшие фрукты и мятые банки с мясом. У него заурчал живот, он раздал продукты другим офицерам, надеясь, что ее хватит, но зная, что это не так.

Он дрожал, пытаясь вспомнить, каково это – чувствовать тепло.

Ядро реактора ярко светилось, индикаторы горели красным, когда большую металлическую сферу погрузили в черный грузовик без опознавательных знаков. Наемники закрепили бомбу внутри машины.

«Этот великий город выстоит. Готэм выживет».

Внутри грузовика цифровой счетчик показывал ноль.

Брюс не мог больше смотреть новости. Сжав зубы от боли, он раскачивался взад-вперед на кровати, пока не перевернулся через ее край и не упал на твердый каменный пол. Резкий возглас вырвался из его губ, когда он положил ладони на грязный пол и прижался к нему.

Его смотритель в замешательстве уставился на него, словно боясь, что его подопечный упал случайно. Только когда Брюсу удалось поднять лицо на несколько дюймов от земли, стало очевидно, что – безумно – он пытается сделать отжимание.

«Всего один подход, – приказал себе Брюс. – Ты можешь это сделать!»

Его кричащий от боли позвоночник думал иначе.

Слепец залаял по соседству. Невидимые глаза повернулись к Брюсу, пока мужчина напрягал слух. Несмотря на свои дефекты, он, казалось, понимал, что происходит.

– Он говорит, что вы должны сначала вылечить спину, – перевел европеец. Он помог Брюсу перевернуться на спину. Каждое движение отзывалось болью в позвоночнике. Грубый каменный пол был похож на гвоздь.

– Откуда он знает? – спросил Брюс.

– Он был тюремным врачом, – ответил ему узник. – Морфинист, вызвавший недовольство влиятельных людей. Включая вашего друга в маске.

– Как?

Европеец вздохнул, возможно, понимая, что Брюс будет продолжать расспрашивать. Или, может быть, он просто надеялся отвлечь подопечного историей. В любом случае, европеец говорил тихо, его голос был негромким и печальным.

– Много лет назад, во время чумы, Бэйн подвергся нападению со стороны других заключенных. Неуклюжие попытки доктора исправить нанесенный ущерб привели к постоянной агонии Бэйна. Маска подает газ, который сдерживает его боль.

«Полезная информация», – подумал Брюс.

– Бэйн – ребенок, о котором ты говорил? Он здесь родился?

Заключенный кивнул.

– Легенда гласит, что наемник, работавший на местного военачальника, влюбился в его дочь. Они тайно поженились. – Он вытащил веревку из зала и завязал ее под мышками Брюса. – Когда военачальник об этом узнал, он приговорил наемника к заключению в этой яме. Но затем передумал и изгнал его, бросив на обочине бесплодной дороги. Наемник понимал, что дочь военачальника добилась его освобождения, но не знал истинную цену своей свободы. Она заняла его место в яме.

Брюс вздрогнул при мысли о том, что в этом ужасном месте находилась женщина. До сих пор все заключенные, которых он видел, были мужчинами. Не было никаких охранников. Видимо, они были не нужны. Заключенные сами себя охраняли.

– И она была беременна, – продолжил европеец. – Ребенком наемника. – Он указал на слепого в камере. – Доктор принял роды, когда его глаза еще были молоды и могли видеть свет. Но однажды, спустя много лет, он забыл запереть за собой камеру.

– Невинность не может цвести под землей, – сказал европеец. – Ее должны были уничтожить. Но у ребенка был друг. Защитник.

– Защитник ребенка показал остальным, что эта невинность была их искуплением. Которую надо ценить. – Европеец скорбно покачал головой. – Матери так не повезло.

Слепой доктор закричал из своей камеры. Смотритель Брюса кивнул в понимании.

– Теперь это тюрьма Бэйна, – сказал он. – Бэйн не хотел, чтобы рассказывали его историю.

Он. надежно завязал веревку под руками Брюса, а затем швырнул конец через открытую дверь камеры, через которую и вышел, чтобы схватить веревку. Потянув за нее, он потащил Брюса к вертикальной решетке камеры.

Брюс закричал, как будто его пытали на дыбе.

Что – в некотором смысле – так и было.

Боль была не похожа ни на что ранее известное. Хуже, чем когда Пугало подожгло его или когда Джокер ударил его в бок. Хуже, чем в тот момент, когда он держал Дюкарда только одной рукой над краем той скалы.

Он содрогнулся от мучений, молясь о потере сознания. Он не был уверен, сколько еще сможет вынести это, даже после всего, через что он уже прошел. Забвение было бы милосердием.

Но не тут-то было!

Европеец привязал веревку к металлическим решеткам двери. Его пальцы исследовали позвоночник Брюса, что только усилило пытку. Острые, как бритва, спазмы боли взметнулись из глубины его измученного тела. Он прикусил губу, когда его смотритель обнаружил источник боли.

Брюс почувствовал на губах кровь.

– У тебя торчит позвонок, – сказал мужчина. – Я собираюсь вернуть его на место.

– Как? – спросил он и приготовился.

Без предупреждения мужчина ударил его по спине, настолько сильно, что загрохотали ржавые дверные петли. Брюс взвыл, как проклятая душа, перенося самые мучительные адские муки, прежде чем, наконец, упал на железные прутья. Только неумолимая веревка, врезающаяся в подмышки, удерживала его от падения на пол. Он повис без сил.

– Оставайся на месте, – сказал его смотритель. – Пока не сможешь встать.

Брюс наконец потерял сознание от боли.