Глава двадцать третья

Медсестра помогла Гордону сесть. Было больно, но уже не так, как раньше. Потрепанный экземпляр «Сказки о двух городах» уместился на тумбочке у кровати. Детектив Блэйк стоял у больничной койки, терпеливо ожидая ухода медсестры.

Он закрыл за ней дверь, когда она вышла.

– Значит, ты думаешь, что наш друг снова пропал? – спросил его Гордон.

Молодой детектив серьезно кивнул.

– На этот раз он может не вернуться.

Лицо Гордона омрачилось. Все время, что он торчит в этой чертовой кровати, его единственной поддержкой было знание, что Темный рыцарь Готэма вернулся. Но оказалось, что эта надежда была иллюзорной.

«Где он? – задумался Гордон. – Что с ним случилось?»

Дверь снова распахнулась, и явно взволнованный Фоули ворвался в палату. Он с трудом дышал, будто бежал по лестнице вверх. Бусинки пота усеяли его лоб.

– Простите, комиссар, – сказал он, задыхаясь, – вы были правы!

Гордон выпрямился, забыв о болях.

– Что случилось?

– Ваш человек в маске похитил правление «Уэйн Энтерпрайзес», – сообщил Фоули. – Он отпустил почти всех, но троих забрал в канализацию.

Гордон поморщился от этой мысли. Воспоминания о туннелях, о его собственной крови, льющейся в ледяные воды, вызвали холод во всем теле.

«Вот и все, – понял он. – Бэйн сделал свой ход».

– Больше никаких патрулей, – приказал он. – Никаких игр в прятки. Отправьте туда всех полицейских, чтобы выкурить его.

Фоули колебался.

– Мэр не захочет разводить панику...

– Так что это обычные учения, – продолжил за него Блэйк.

На этот раз Фоули, кажется, одобрил предложение молодого человека. Он виновато посмотрел на Гордона.

– Извините, я не воспринимал ваши слова всерьез...

Гордон простил его. Фоули был хорошим копом.

Просто он считал само собой разумеющимся, что плохие дни были позади. Гордон был более осмотрителен в этом вопросе.

– Не извиняйся за то, что веришь, что мир лучше, чем он есть на самом деле, – сказал ему комиссар. – Просто борись, чтобы это стало правдой.

Фоули кивнул, видимо наконец-то разобравшись. Он ушел выполнять приказ Гордона. Блэйк двинулся было за ним, но Гордон позвал его.

– Задержись, – сказал комиссар. – Говоришь, Бэтмен исчез? Тогда проверь все ниточки, ведущие к Даггетту любыми возможными способами.

Им нужно было не просто найти Бэйна. Они должны были выяснить, что он задумал, пока не стало слишком поздно. Имя Даггетта упоминалось в связи с работами в туннелях, и теперь он был мертв. Должна была быть связь. И кто-то должен был ее найти.

Если не Бэтмен, то, возможно, Блэйк.

Вода капала на сухие потрескавшиеся губы Брюса. Старик с лохматыми седыми волосами склонился над ним, выдавливая жидкость из грязной тряпки. В соседней камере, отделенной от них крепкими железными прутьями, слепой мужчина с Ближнего Востока сидел на корточках у грубой каменной стены. На вид ему было за семьдесят. Молочные катаракты затуманили его глаза.

Он что-то пробормотал на языке, который Брюс не смог определить. Возможно, редкий диалект персидского или арабского.

– Он спрашивает, сколько ты заплатишь нам, если мы позволим тебе умереть, – перевел седой старик. Восточноевропейский акцент вызывал мысль, что он родился где-то далеко за пределами этой адской ямы. На его тощем тело болтался рваный шерстяной жилет. Он был одет как крестьянин, но вид у него был разоренного аристократа. – Я сказал ему, что у тебя ничего нет.

Брюс поморщился. Он с несчастным видом лежал на кровати, с которой не вставал бог знает сколько времени. Испытывая лихорадку и слабость, он потерял счет времени, периодически теряя сознание. Голова пульсировала, а жгучая боль в спине стала постоянным спутником даже во сне. Существование стало бесконечным испытанием, избежать которого способа не было. Он не мог даже умыться.

– Сделай это ради удовольствия, – сказал он с горечью. Но безымянный европеец поднес несвежий кусок хлеба к губам Брюса и пожал плечами извиняясь. – Они платят мне больше за то, чтобы ты остался в живых.

Пение за пределами камеры привлекло внимание Брюса. Медленно, мучительно, он повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит. Дневного света, присутствие которого было мучительным, как и обещал Бэйн, едва хватало, чтобы что-то разглядеть.

Толпа заключенных собралась вокруг коренастого, хорошо сложенного заключенного, который мог бы сделать карьеру ярмарочного силача. Он стоял на одном из верхних уровней, чуть ниже гигантского столба, ведущего на поверхность.

Другой заключенный, чье лицо было полностью покрыто татуировками, протянул силачу веревку, которую тот привязал к своей мускулистой груди. Остальные заключенные толпились на разных террасах и лестницах. Они присоединились к пению, которое звучало скорее заунывно, чем ободряюще.

– Он попробует подняться, – сказал европеец.

Другой конец веревки проходил через систему подъемных блоков, вбитых в уступ примерно на трети пути вверх по шахте, в сотнях футов от вершины. Брюс понял, что веревка служила мерой безопасности, когда силач начал подниматься по разрушающейся каменной стене. Шероховатые пласты породы и узкие расщелины были хаотично разбросаны по скале, представляя собой случайные точки опоры для голых рук и ног взбирающегося.

Он медленно продвигался вверх по колодцу, пение становилось все громче и громче, пока он поднимался к свету. В какой-то момент он поскользнулся и почти сорвался со стены, но сумел восстановить равновесие. Страховочная веревка тянулась за ним по мере восхождения.

Чем выше он поднимался, тем все более редкими и дальше друг от друга расположенными становились надежные опоры для рук и ног. Он остановился на узком выступе, глядя на предстоящий вызов. До следующего уступа было, по меньшей мере, двенадцать футов. Брюс не решился бы сделать такой прыжок даже как Бэтмен. Это была пугающая перспектива.

Силач взгромоздился на опору, тщетно ища другой путь. Далеко внизу пение усилилось, подбадривая его. Мужчина пристально посмотрел на далекий солнечный свет и принял решение. Когда пение достигло пика, он прыгнул на более высокую точку опоры – и промахнулся.

Крича, он рухнул на дно ямы. Страховочный трос натянулся на полпути, и мужчина врезался в неумолимую каменную стену, ударившись об нее с такой силой, что затрещали кости. Пение смолкло, когда израненного узника медленно спускали на веревке. Его голова безвольно опустилась, а кровь капала с разбитого лица и туловища.

Зрители отступили обратно в свои камеры.

– Кому-нибудь удалось это сделать? – спросил Брюс.

Его смотритель покачал головой.

– Конечно, нет.

В соседней камере слепец залаял в знак протеста.

– Что он говорит? – спросил Брюс.

– Он говорит, что есть тот, кому это удалось, – признался европеец. – Ребенок... – Он вздрогнул. – Ребенок, который родился в этом аду.

Брюс знал, кого он имел в виду.

– Бэйн.

Мужчина вздрогнул, услышав это имя. Казалось, он захотел сменить тему.

– Старая легенда. Ничего больше.

Затолкнув последний кусок хлеба Брюсу между губ, он поспешил покинуть камеру. Оказавшись снаружи, он остановился включить телевизор.

– Не надо, – умолял Брюс. У него не было никакого желания наблюдать любое ужасное шоу, которое готовил Бэйн. Но его смотритель оставил телевизор включенным. Он пожал плечами извиняясь.

– Что бы они ни задумали, – сказал он, – это скоро произойдет.