Глава двадцать вторая

Брюс открыл глаза, возвращаясь в сознание.

Плохо понимая, что происходит, он понял, что лежит на спине на грубой деревянной кровати. Он посмотрел вверх на закопченную каменную крышу, будто вырезанную из твердой скалы. Краем глаза заметил тюремные решетки. Бэт-костюм пропал, его заменили грубые грязные тряпки. Голова пульсировала, а горло пересохло.

Бледное холодное лицо обрамляла борода. Брюс попытался сесть, но испытал мучительную волну боли. Он опустился на койку, задыхаясь в агонии.

Он все вспомнил.

Бэйн. «Уэйн Тауэр». Его выгнутая спина, а потом...

Кто-то зашевелился справа, и он понял, что не один в камере. Он попытался перевернуться, чтобы увидеть, кто же это, но даже это усилие было пыткой.

Тяжелые шаги приблизились к кровати. Массивная фигура присела на корточки рядом с ним. Плотно мускулистые плечи переходили в толстую шею, поддерживающую знакомое лицо в маске. Темный череп из его лихорадочных снов, казалось, смотрел на него сверху вниз.

Бэйн.

– Почему ты просто не убил меня? – прохрипел Брюс, его горло болело от длительного молчания.

– Ты не боишься смерти, – ответил Бэйн. – Ты ее жаждешь. – Он покачал головой. – Твое наказание должно быть более суровым.

И тут Брюс понял. Он яростно посмотрел на своего похитителя.

– Будешь пытать?..

– Да, – согласился Бэйн. – Но не твое тело. Твою душу.

Брюс пытался сдержать свой гнев, но боль была слишком сильной. Он резко вздохнул. Фигура Бэйна начала расплываться, когда он почувствовал, как тьма застилает ему зрение. Брюс изо всех сил пытался оставаться в сознании.

– Где я? – спросил он.

– Дома, – ответил Бэйн. – Где я узнал правду об отчаянии. Как узнаешь и ты.

Брюс заставил себя осмотреться, как можно меньше поворачивая голову. Сквозь ржавые железные прутья своей камеры он увидел огромный подземный комплекс, вырезанный по периметру гигантской ямы. Металлические лестницы и мостики соединяли ряды террас, которые вели в глубокие, пещеристые тюремные корпуса. Вся структура напоминала огромную перевернутую пирамиду или зиккурат, внешний вид которой напоминал работы Эшера (Мауриц Корнелис Эшер (1898–1972) – голландский художник-график).

Грязные фигуры, одетые в изношенные крестьянские балахоны, населяли это место, устало направляясь по своим трудам. Похоже, охранников не было, только заключенные. Злые вопли и крики исходили из других камер. Свет раннего утра просачивался через огромный круглый колодец, возвышающийся на сотни футов над ямой. Еще выше осыпающиеся выступы и пласты пород выпирали из обветренных каменных стен.

Как будто находишься на дне громадного колодца.

Бэйн поднялся от постели у Брюса и прошел через камеру к решетке.

– Есть причина, по которой эта тюрьма – самый страшный ад на земле. – Он поднял лицо в маске к далекому солнечному свету. – Надежда. На протяжении веков каждый, кто гнил здесь, смотрел на свет и представлял себе восхождение на свободу. Так просто, так легко. И, подобно потерпевшим кораблекрушение людям, пившим морскую воду от неконтролируемой жажды, многие погибли, пытаясь выбраться. Здесь я узнал, что настоящее отчаяние не существует без надежды.

Он отвел взгляд от света, пристально глядя на Брюса:

– Держа в страхе Готэм, я буду кормить его жителей надеждой, чтобы отравить их души. Я позволю им поверить, что они смогут выжить – так что ты сможешь наблюдать, как они карабкаются друг на друга, чтобы оставаться на солнце. – Он указал на древний телевизор, установленный прямо за решеткой камеры Брюса. Кабель от телевизора уходил в грубую, обтесанную кирпичную кладку.

– Ты будешь смотреть, – продолжал Бэйн, – как я подвергаю мучениям весь город, чтобы причинять тебе боль, которую, как ты думал, тебе никогда не придется снова испытать. Затем, когда ты по-настоящему поймешь всю глубину своего падения, мы исполним предназначение Рас аль Гула. Мы уничтожим Готэм. И когда это произойдет – когда Готэм станет пеплом, – тогда ты получишь мое разрешение умереть.

Бэйн повернулся и ушел, оставив Брюса одного в мрачной камере. Засов на двери закрылся, ржавые петли заскрипели в знак протеста. Ему хотелось кричать на Бэйна, сказать дерзость, но это был бы пустой жест. Он даже не мог шевельнуться, не испытывая мучений.

Боль снова захлестнула его, и тьма поглотила его. Его веки опустились и глаза закрылись.

Он все еще мог слышать крики, даже во сне.

Блэкгейт был тюрьмой строгого режима, расположенной на одном из небольших островов в гавани Готэма. Теперь, когда «Акт Дента» позволил преступникам города ссылаться на невменяемость, тюрьма заменила Лечебницу «Аркхем» в качестве предпочтительного места заключения как осужденных, так и подозреваемых преступников. Сюда отправили худших из худших, за исключением Джокера, который, по слухам, был единственным заключенным Лечебницы «Аркхем».

Или, возможно, он сбежал. Никто не был уверен на все сто процентов.

Даже Селина.

Одетая в абсолютно отвратительный оранжевый комбинезон она смотрела на неприступные серые стены и смотровые башни Блэкгейта, когда ее препровождали на объект. Ее длинные каштановые волосы были завязаны узлом на голове. Пара стадьных наручников дополняла ее одежду заключенной. Она бы предпочла пару бриллиантовых браслетов.

После обработки ее повели в центр многоуровневого тюремного блока. Заключенные, запертые в своих камерах, улюлюкали и свистели при ее появлении, как будто никогда раньше не видели женщину. Непристойные насмешки, свистки и неприличные замечания сопровождали ее на всем пути по длинному, тоскливому коридору. Они сильно стучали по своим клеткам, как обезьяны в зоопарке.

Ей всегда больше нравились большие кошки.

Охранник, отвечающий за блок, косо посмотрел на свою новую заключенную.

– Хотите посадить ее в камеру здесь?

Селина была единственной женщиной-заключенной в поле зрения. Эта часть Блэкгейта точно не была студентами.

– «Акт Дента» допускает отсутствие изоляции, основанное на чрезвычайных нуждах, – пояснил начальник тюрьмы. Он пристально за ней следил. – Когда она в первый раз сбежала из женской тюрьмы, ей было шестнадцать.

«Пятнадцать, – подумала она, – но я выглядела зрелой для своего возраста».

Огромный осужденный, уродливый и в то же время мускулистый, пытался облапать ее через решетку своей камеры. Пухлые пальцы напряглись в попытке добраться до нее. Он облизнул губы, словно собака – свои слюни в жару.

– Немного ближе, детка, – грубо сказал он.

– Зачем, дорогой, – промурлыкала она, – ты хочешь подержать меня за руку?

Облегчив ему задачу, она просунула его жадные руки в свои наручники, а затем выполнила безупречное колесо, соединяя его руки с хлопком.

Кость шумно треснула, и стероидный влюбленный закричал в агонии, когда охранники бросились их разнимать.

Она приземлилась на ноги и продолжала идти, не оступившись.

Гиканье и свист смолкли.

– С ней все будет в порядке, – предсказал начальник.

Лифт спустил Фокса и Миранду с верхнего этажа «Уэйн Тауэр». Они прогулялись до исполнительного зала заседаний.

– Я не вижу необходимости в заседании совета директоров по энергетическому проекту, – заявил он. Прямо сейчас у него не было времени для встречи, пока он все еще разбирался с налетом на научный отдел. Хватило даже частичной инвентаризации пропавших прототипов, чтобы он бодрствовал ночью. Ему не нравилось мысль, что изобретения могли попасть не в те руки.

– Брюс многое сделал правильно, – сказала Миранда. – Но держать правление в неведении было неверным.

Люциус не был уверен, что согласен с этим утверждением, но Миранда теперь была президентом «Уэйн Энтерпрайзес», поэтому ему нужно было уважать ее мнение. Мысленно приготовившись к спорной дискуссии, он вежливо открыл дверь в зал заседаний и проводил ее внутрь.

Где уже проходила встреча иного рода.

Пепельно-бледные и дрожащие члены правления сидели за столом для совещаний. Вооруженные незнакомцы держали их под прицелом, а пугающая фигура в маске заняла место во главе стола. Люциус узнал в нем того безжалостного убийцу, который устроил нападение на биржу, уничтожившее состояние Брюса Уэйна. Газетные репортажи о нападении опознали его как пресловутого наемника, известного как Бэйн.

– Призываю всех присутствующих к порядку, – сказал мужчина.

Фокс и Миранда замерли, в ужасе уставившись на человека в маске и его вооруженных людей. Стараясь защитить Миранду, Люциус встал перед ней.

– Председатель и президент, – сказал Бэйн, обращаясь к ним. На нем было боевое снаряжение цвета хаки с множеством карманов, прочные серые брюки и ботинки. Он скрестил свои мускулистые руки. Пистолет торчал из его пояса. Он оглянулся на стол для совещаний. – Мне также нужен один рядовой член правления. Мистер Фокс, не хотите предложить кандидатуру?

«Для чего?» – задумался Люциус. Издевательство Бэйна над деловым протоколом лишило его дара речи и заставило растеряться.

– Не надо, – сказал Дуглас Фредерикс, представительный пожилой мужчина, вставая. – Я вызываюсь добровольцем.

Пока наемники окружали их, Фокс все еще был под впечатлением от мужества своего коллеги и надеялся, что тот не заплатит за это высокую цену. Беспомощному против вооруженных солдат, Люциусу поневоле захотелось, чтобы Уэйн все еще был членом совета. Брюс знал бы, как справиться с такой ситуацией.

Но никто не видел Брюса Уэйна уже много дней.

Или его ночное альтер эго.

– Куда ты нас ведешь? – осторожно спросил Фокс.

– Туда, где вы похоронили свои ресурсы, – ответил Бэйн. – В недра Готэма.

Фокс невольно вздрогнул от слов убийцы.