– Степан Романыч!

– А?

– Ну Степан Романыч!

– Чего тебе? Только ж обедали.

– Да не. Кинь music.

Степан Романович Глебов, командир пятьдесят шестой долговременной экспедиции международной космической станции, подлетел к шкафчику около иллюминатора и достал оттуда свой черный плеер Sony Walkman. На пороге жилого модуля «Звезда» парил бортинженер Откосов и нервно покусывал губы. Глебов кинул плеер Откосову.

– Thanks, Степан Романыч!

Глебов потянулся, посмотрел на часы – было уже почти пять часов вечера. В иллюминаторе виднелась Земля. На рабочем ноутбуке высветилось напоминание: «Заря. Сверить». Глебов нацепил очки, пролетел по белому узкому коридору к «Заре», начал проверять показания датчиков. В конце модуля красным пятнышком снова замаячил Откосов. Он, сосредоточенно нахмурив брови, пялился в выключенный плеер.

– Чего, Вань?

– Мы это. В Tranquility с ребятами финал досматриваем. Сейчас перерыв второй кончится, Джейми только ноут настроит. Виснет, сука. – Откосов закусил губу. – Ты как? Не надумал?

– Я пас.

– А. Ну да. – Откосов почесал затылок и исподлобья посмотрел на командира. – А, это еще… У тебя bluetooth-то как врубить?

– На колонку хочешь?

– На колонку.

– Только негромко давай.

Глебов взял из рук Откосова плеер и включил bluetooth. Счастливым красным пятнышком тот снова исчез в конце белого туннеля. Глебов продолжил сверять датчики.

Издалека, как будто сквозь обшивку космического корабля, вгрызаясь в металлический каркас, послышался галактический синтезатор, басы начали отбивать секунды вместе с драм-машиной. Глебов повернул голову на звук. С его переносицы слетели очки – и в такт электрическим гитарам медленно поплыли в американскую половину корабля. Глебов застыл. Одно имя вертелось у него в мозгу – а из мозга оно, будто действительно было, на самом деле было перед ним, улетало на кончик языка, стукаясь о зубы, не доходя до нёба. Всего четыре слога, четыре шажка – но одновременно с этим четыре огромных шага. Ма. Ру. А. Ни. Глебов открыл рот и шепотом, раздирая слово по слогам, произнес:

– Ма-ру-а-ни!

Степан Романович Глебов, будущий командир пятьдесят шестой долговременной экспедиции международной космической станции, вырос во Владивостоке, на улице Леонова, в красном кирпичном доме с видом на другой красный кирпичный дом. Его отец, милиционер Роман, дома был Ромой, на работе – Романом Григорьевичем, а для всех районных (себя они называли леоновцами) просто дядей Ромой. Дядя Рома никогда не пил. Его жена, тетя Наташа, тоже никогда не пила. За эту несправедливость супруги расплачивались по-разному – но неизменно жестоко и всегда друг с другом. Тетя Наташа, например, вскоре после рождения сына Степы перезнакомилась со всем милицейским участком тет-а-тет. Дядя Рома отвечал ей тоже с глазу на глаз. После таких разговоров тетя Наташа предпочитала глаза прятать.

Степа рос молчаливым ребенком. До десяти лет в его жизни все шло заранее известным и оттого нестрашным и понятным чередом. Степа вставал в семь часов утра, завтракал чем бог послал, шел в школу (в школе Степа старался задержаться до того времени, до которого позволяли приличия и его желудок), возвращался домой – и, наскоро поужинав с мамой (отец возвращался позже), садился делать уроки. За уроками он обычно засыпал. Общался он в течение дня только два раза – после уроков в школе (с другом Женей) и дома за ужином (с мамой). В десять лет жизнь Степы изменилась. В десять лет мама принесла из больницы непонятный кричащий сверток, а друг Женя дал Степе погонять свой плеер. В плеере была только одна группа. Группа Space.

Как обычно и бывает, для примирения двух супругов-леоновцев из красного кирпичного дома требовалась самая малость. Весила малость при рождении пять килограммов, из чего оба родителя сделали вполне закономерный вывод, что малость вырастет великаном. Рома Романович осветил небольшую квартиру на Леонова. Дядя Рома стал возвращаться с работы раньше, тетя Наташа перестала гулять налево и направо, сосредоточившись на ребенке перед носом. Дома стало громче, жарче, красивей. Все чаще стали наведываться гости. Все танцевали вокруг Ромы, розового голого богатыря, – не танцевал только Степа. Он танцевал под Space. С рождения брата количество разговоров Степы уменьшилось в два раза. Он перестал общаться с мамой за ужином – чаще он брал тарелку в свою комнату и ел под электронные, звучащие как будто из космических глубин, биты. Он ложился под синтезаторный вой Дидье Маруани, вставал, слушая басы Янника Топа. И вся его жизнь до самого выпускного дня как будто складывалась в пять острых серебристых букв на незнакомом языке: «Space». Тогда же Степан Романович решил, что станет космонавтом. Его родители старели, его родной брат рос, но Степа не смотрел по сторонам. Он читал в библиотеке книжки о космосе, смотрел по телевизору передачи про космические полеты, спрашивал в школе у физика про гравитацию (но чаще про ее отсутствие). Только глубокой ночью Степа позволял себе взглянуть в окно – туда, где среди далеких мерцающих звезд Дидье Маруани в скафандре перебирал клавиши. Там, далеко, не было ни его брата, ни мамы, ни папы. В глубоком космосе были только музыка и звезды.

– Go! Go, Глыба, мать твою за ногу! Мяч, блин, отбирай!

– Slavonian freaks… Where? Where are you going then! Ball! Take away fucking ball!

В модуле Tranquility было душно. Из колонок доносились мягкие переливы Дидье Маруани, но казалось, о группе Space все уже забыли. Перед небольшим ноутбуком парили три космонавта и кусали ногти. Дополнительное время началось с активной работы славонцев. Счет все еще был 3:3, но рвущийся вперед Конопчич всем своим видом показывал, что любое неаккуратное действие со стороны сборной России по футболу может привести к фатальному результату. Поэтому сборная России по футболу играла осторожно. Иван Баламошкин и Федор Колчанов пытались удерживать нападающих Славонии в центре поля, но те упорно вели мяч на защитников. Царь хмурился, Заяц подскакивал, Глыба не двигался с места. Все были напряжены. Удерживали мяч славонцы.

– Чё такое?

– What? Вань, где video?

– Да не знаю!

Иван Откосов рвал на себе волосы. Картинка на ноутбуке застыла в тот момент, когда Конопчич особенно грозно и как будто с какой-то злой хитринкой посмотрел на соотечественника Джвигчича. Джвигчич оскалил зубы в сторону ворот. Счет был 3:3. Ситуация была критическая. Джейми Уоллес, как главный на корабле механик по ноутбукам, вскочил с места и начал барабанить кулаком по клавиатуре, широко выпучив глаза. Другой американец, Фостер Уиллис, стал летать из угла в угол. Наконец Откосов собрался с духом и поплыл, отталкиваясь от блестящих стенок, к командиру Глебову.

Командир Глебов сидел в модуле «Заря» и методично перебирал в голове воспоминания из детства. Шепотом он безостановочно проговаривал мантру всей своей жизни: «Маруани». В таком виде командира и застал Иван Откосов.

– Степа… – голос Откосова срывался на фальцет, – Степан Рома-аныч! Че-пэ! У Americans ноут. Каюк!

Степан Романович Глебов с трудом поднял глаза на бортинженера.

– Завис?

– За-авис!

– Сейчас буду. Go.

Откосов улыбнулся во весь свой широкий рот, понимающе кивнул и улетел счастливым красным пятнышком обратно во свое свояси. Глебов встал, выловил из гравитационного полета свои очки и полетел в американский модуль. Чем ближе он был, тем громче доносились всплески электронных гитар, перебиваемые стуком кулаков о ноутбук. Когда Глебов залетел в Tranquility, атмосфера в модуле была напряженной. Степан Романович оттолкнул Уоллеса, выключил ноутбук (в этот момент Фостер в полете ударился головой о металлическую ручку в стене), затем включил. Английский комментатор снова стал плевать словами. Мяч уже был у наших. Остапченко, прикрытый с двух сторон, бежал от центра поля к воротам славонцев. Глыба удовлетворенно улыбался, Джвигчич плавился от злости.

– Перехватил!

– Ай, маладца!

– Thanks, Степан Романыч!

Глебов задержал глаза на экране. Откосов тихо сказал:

– Может, все-таки, это? С нами?

– Не, Вань. Я в купол.

Уиллис обернулся и с уважением поглядел на командира. Глебов проплыл мимо болельщиков наверх – в обзорный модуль, в купол. Все шторы были открыты. Глебов увидел космос. Он подлетел к самому краю купола и вгляделся в черный горизонт. Снизу послышался крик американцев. Его перебили ускоряющиеся биты Маруани, а футбол в голове Глебова сбил конец школы, университет и Бог.

Закончил школу Степан Романович Глебов с золотой медалью. Но в последние годы группы Space для объяснения космоса, дома на Леонова, для объяснения всего того, что требовало объяснения (а объяснения требовало решительно все), стало не хватать. Маруани превратился в галактического провожатого – но вопросов становилось больше, и у электронной галактики не было на них ответов. Степа все так же хотел быть космонавтом, но теперь он мучился вопросом: а зачем? Он знал куда, знал, сколько лететь и как, но не знал, для чего ему это. Глебов чувствовал, что улететь должен, больше того – он этого хотел. Но истоки чувства, его первопричину он был найти не в состоянии. Так продолжалось до смерти Жени.

В последние школьные годы, когда мириться с ревущим братом и вечно умиленными родителями стало совершенно невозможно, Степа переехал жить к Жене. Родители Степы этого, казалось, даже не заметили, а у Жени была только мама – странная, вечно читающая, довольно молодая (пугавшая этим Степу), но в жизнь сына не вмешивавшаяся, как она любила говорить, принципиально. Вместе друзья слушали музыку, читали про космос, играли. Женя хотел быть летчиком. Перед сном, слушая подкрадывавшиеся клавиши Маруани, они любили представлять, как будут передавать друг другу привет: Степа из космоса, а Женя – с неба. В восемнадцать лет Женя попал под машину. Это случилось накануне поступления – Степа уже подал документы и ждал результатов. Неделю он ни с кем не говорил. Он не слушал музыку, не думал о космосе и смотрел только на свои колени. Никого не осталось на Земле, кроме Степана Романовича Глебова.

На похоронах к Степе подошел священник.

– Ты был другом Жени?

Степа неопределенно кивнул.

– Это… Это, наверное, очень тяжело.

Священник посмотрел в глаза Степы. Степа смотрел в свои колени.

– На все воля Божья.

– Кому такой Бог нужен.

– Ты знаешь, – священник положил руку Степе на плечо, – я раньше хотел петь. А потом и у меня умерли. Мама умерла. И я подумал, знаешь, вот если все это вместе есть – песни, и мама умирает, значит, наверное, так кому-то надо. Жестокому, видимо, кому-то. И я долго, очень долго думал кому. А потом понял кому!

– Богу? – Степа снисходительно улыбнулся. – Нету никакого Бога. Там космос. Научный факт.

– Космос, конечно! А за космосом – Бог. Он жестоким только кажется. Он мудрый и видит все. И тебя даже! Тебе его надо только найти.

И Степа поднял глаза на священника. Священник улыбался. Была ночь. Звезды светили необыкновенно ярко, за кладбищем шумел город. Тогда Степа решил, что найдет этого Бога – этого жестокого и странного Бога, подарившего ему Дидье Маруани и забравшего Женю.

Степан Романович Глебов вглядывался в космос и ничего не видел. Он пролетел тысячи километров, поменял несколько экипажей, он видел звезды, планеты, но ничего похожего на Бога ему ни разу не встречалось. Где-то снизу доносились всплески аккордов, драм-машина играла бас, где-то снизу кипела жизнь, американцы выкрикивали что-то по-английски, а Откосов что-то сипел под нос по-русски. Глебов взялся за голову и замычал. Перед его глазами проплывали годы со сверкающими буквами: «Space». Степан Романович посмотрел на свои колени. За «Space» ничего не было. Не было смысла, Бога, Маруани в скафандре за синтезатором. Были только звезды. Был только финал. Глебов закрыл глаза и ударил кулаком по лбу. Что-то все равно было. Как будто сквозь серебристые электронные буквы пробивалось что-то знакомое и близкое. Командир Глебов не мог вспомнить, что это такое. Мама пролетала мимо под барабанный стук галактических гитар, улыбаясь подбитым глазом, отец вышагивал глухой бит драм-машины, приставляя руку к козырьку фуражки, красный кирпичный дом на улице Леонова разбирался на кубики, атомы электронных звуков, смешиваясь с кирпичиками-атомами красного кирпичного здания напротив, Женя пролетал мимо на самолете, а дымный хвост от самолета передавал Степе привет и голосом священника начинал что-то тихо петь по-английски, и мама Жени раскрывала книжку, а буквы летели из нее, как клавиши Дидье Маруани в белом облегающем скафандре. Командир Глебов задыхался. Люди остались на Земле. Никого не осталось в космосе, кроме Степана Романовича Глебова. Остался только Степа.

– Степан Романыч… А можно, как в прошлый раз? Ну, turn on – turn off, а? Зависло опять…

В купол залетел Откосов. Он часто моргал и тяжело дышал.

– Вань.

– А?

Командир Глебов взял Откосова за ворот футболки.

– Бог есть?

– Бог?

– Бог.

Откосов сглотнул.

– Это вопрос философский. Я вот – не верю. Но! – быстро добавил Откосов. – Может, и есть! Зависит от, можно сказать, точки зрения. – Иван выдержал философскую паузу. – А футбол, Степан Романыч? Поправите?

– Поправлю. Иди, – Глебов отпустил было Откосова, но вдруг что-то вспомнил. – Подожди!

– А?

– Зачем ты хиромантию эту на плеере поставил?

– Так там группа была: «Космос». Я такую не знаю, но подумал, что концептуально будет.

– Выруби.

– O’key! Мне тоже, если по совести, не очень. Тягомотина какая-то. В башке пиликает аж.

Глебов отпустил бортинженера. Он исчез несколько озадаченным, но все же счастливым красным пятнышком где-то внизу. Степан выдохнул, попробовал собрать мысли в кулак. Маруани замолчал. Командир Глебов в последний раз посмотрел в иллюминатор. Земля плыла перед Степаном Романовичем, а звезды освещали ему проход. Командир Глебов прижался рукой к стеклу. Космос ответил ему вспышкой солнца.

В модуле Tranquility было как никогда опасно дышать. Фостер ускорил свой полет по отсеку и теперь стукался в три раза чаще, Уоллес гипнотизировал глазами клавиши ноутбука, а Откосов, как ему казалось, поседел. Игра зависла на едкой шутке комментатора, обращенной к поминутно прыгавшему от одной штанги до другой вратарю Давыдову – ситуация накалилась до предела, иногда понять, кто ведет мяч, было решительно невозможно. Сейчас мяч вели наши – Зимин передавал пас Нготомбо, бежавшему к флангам славонцев практически по бровке. Лицо Зимина изображало решительность и отвагу. Лицо Нготомбо изображало музыкальный инструмент гобой. Шли последние минуты первого тайма дополнительного времени. Нервы висели под потолком.

В модуль пролетел Степан Романович Глебов. Иван Откосов, Фостер Уиллис и Джейми Уоллес вытянулись по стойке «смирно» и с мольбой в глазах уставились на командира. Глебов изящно проплыл мимо них всех к ноутбуку, выключил его (космонавты задержали дыхание), затем снова включил (космонавты выдохнули). Из экрана полился нервный голос комментатора. Мяч удерживали в защите наши. Заяц подскочил на месте и перекинул мяч Глыбе, Глыба сглотнул и побежал навстречу славонцу Дюжему. Дюжий сглотнул и побежал навстречу Глыбе.

Степан Романович Глебов начал что-то вспоминать. Чтобы не сбить мысль, он решился уже вернуться обратно в «Звезду», как Фостер, тихо подлетев к нему, заискивающе спросил:

– Stepan Romanich! Sit with us, please! Look, what Glyba gets up. Real rock!

– Rock?

– True rock!

Глебов протиснулся между двумя американцами (Откосов обиженно подумал про Бога) и начал смотреть матч. На поле шла война. Славонцы снова отобрали мяч, Джвигчич готовился к реваншу, вратари буравили глазами нападающих, а нападающие не отрывали глаз от мяча. Счет был все еще 3:3. Первый тайм дополнительного времени заканчивался. МКС болела за русских.

Командир Глебов наконец-то вспомнил. Больше ему не нужны были группа Space, Дидье Маруани, космос. Глебову не нужен был даже Бог. Командир вдруг понял, что, преодолевая сотни километров на пути к звездам, он от своего Бога только удаляется. Командир Глебов тихо, про себя шепнул: «Давай, Ром. Давай!». Его шепот стал разрастаться и перерос в крик, Степан Романович ударил кулаком по клавишам ноутбука, но ничего не остановилось. Комментатор все так же плевался словами, болельщики с далеких земных трибун все так же галдели – и только Глыба ударил по мячу в сторону бегущего левее Феева. Командир Глебов от восторга вскрикнул и обнял Фостера Уоллеса. Уиллис расплакался, а Откосов закусил губу. МКС смотрела финал чемпионата мира по футболу. МКС болела за русских.

Роман Романыч Глыба выдохнул от хорошего паса, улыбнулся и мельком посмотрел на небо. В его голове ворочались камни мыслей. Глыба думал о скользком взгляде Джвигчича, о мяче, который Виктор Феев уводил все дальше в глубь славонской обороны. Глыба утер ладонью со лба пот и вспомнил, как еще совсем маленьким бегал по дому, стукаясь о дверь в комнату брата. Степа никогда ему не открывал. Он слушал электронную музыку, которая Роме никогда не нравилась, и мало бывал дома. А потом вообще ушел, фамилию поменял… Глебов – пф! Роман Романыч фыркнул. Зато дальше – космонавтика. Звезды. Глыба вгляделся в небо и представил сияющий космолет с таинственным названием: «Эм-Ка-Эс». Камнем упала в голову приятная мысль – может, он там, наверху, в скафандре, с электрогитарой смотрит на него? На маленького Рому Глыбу. Он, наверное, болеет за него. Его брат Степа. Вдруг сзади до слуха Глыбы донесся надрывной крик:

– Ром! Не зевай!

– Ага.

И Роман Романыч Глыба снова сосредоточился на игре. Счет все еще был 3:3.