В голосах звучали призыв и отвага:

– Присоединяйся к нам! Участвуй в марше.

– Спаси свою жизнь! – скандировали они. – Спаси жизни близких! Спаси Землю! Участвуй в марше.

– Присоединяйся! Участвуй! – раздавалось в унисон. – Образумься! Стань частью разумной ядерной политики!

Охваченная паникой, я шарахнулась в сторону.

Я прекрасно помнила, что отца в молодости арестовали в разгар демонстрации. За сиюминутный порыв любопытства и сострадания он расплачивался до конца дней. А дядя Тоби и вовсе поплатился жизнью.

На заснеженной лужайке перед университетской часовней собралась огромная толпа. По какому поводу? Неожиданные соревнования? Парад? Однако вместо приподнятого, праздничного настроения толпа излучала злобу и гнев. Неужели разгоняют митингующих? Но с чего? Народ в Вайнскотии очень приветливый.

На тротуарах и мостовых высились грязные сугробы. Стоял хмурый мартовский полдень 1960-го. По дороге в корпус меня привлекли голоса – возбужденные, издевательские выкрики. Я моментально насторожилась – громкие звуки резко контрастировали с привычной тишиной кампуса. Обычно такой шум стоял по субботам, когда на стадионе шли футбольные матчи, подогреваемые возгласами болельщиков, а еще по выходным, которые сопровождались веселыми пирушками в братствах и общежитиях.

Первый порыв – убраться восвояси. Свернуть с тропинки и дойти до Мэссон-Холла окольным путем. Однако ноги сами понесли вперед. Меня влекло любопытство, стремление раздобыть информационный повод для встречи с Вулфманом. День за днем я выискивала прецеденты, события, парадоксы, загадки, а после смотрела на его реакцию. Мне хотелось увлечь и заинтриговать Айру, стать неотъемлемой частью его жизни.

Буйная толпа окружила группу демонстрантов, следовавшую от часовни к административному корпусу. К моему появлению шествие замерло на полпути. Двести разъяренных студентов, преимущественно мужского пола, взяли в кольцо тридцать пикетчиков с плакатами, на которых ярко-алыми буквами было написано:

Мирная демонстрация! Эти люди выступали против ядерных испытаний в Неваде и южной части Тихого океана – выступали против войны. Мне доводилось слышать о недавно появившейся организации, более того, Вулфман рассказывал о ней с тайным восторгом, – но я никогда не встречала ее участников вживую. Ни разу не видела настоящих акций протеста.

Чудовищно было наблюдать гневные вопли толпы, сжатые кулаки, искаженные злобой лица. Коммунисты! Предатели! Убирайтесь в Россию, если здесь так плохо.

Ненависть удивительным образом меняла заурядные, обычно невыразительные среднезападные черты, наполняла неукротимым огнем глаза. В голове не укладывалось, как маленькая группка с самодельными плакатами может вызвать такую бурю эмоций.

Университетские охранники сдерживали недовольных и параллельно пытались выдворить пикетчиков с территории кампуса. К воротам уже подогнали фургоны, чтобы перевезти демонстрантов в безопасное место. Однако те отчаянно сопротивлялись. Сопротивлялись отважно и упорно. Напрасно я высматривала среди пикетчиков знакомых, хотя, как позже выяснилось, там присутствовали ребята с нашего факультета и даже пара аспирантов; многие приехали из Милуоки и Чикаго. Возраст демонстрантов варьировался от двадцати пяти до семидесяти. Большинство совсем седые, некоторые с бородой. Руководили те, кто постарше. Но самое удивительное – примерно треть протестующих были женщины.

С жадностью, но тщетно я выискивала среди бунтовщиков знакомых – почему-то была уверена, что Айра окажется в их числе. Однако там его не было – к моему огромному облегчению и некоторому разочарованию.

Толпа даже не думала расходиться, в результате митингующие не могли двинуться с места, но продолжали размахивать самодельными транспарантами. Выкрикиваемые лозунги тонули в негодующих воплях. Когда демонстранты передавали брошюры, их вырывали у них из рук и грубо швыряли на землю.

Как они не боятся так рисковать? Откуда у них столько отваги? Да, в Зоне 9 неугодных не «испаряли», не расстреливали в упор, но ведь наверняка в Вайнскотии имелись федеральные агенты и осведомители ФБР. От Вулфмана я узнала о холодной войне, антикоммунистической истерии, скандальной политике сенатора Джозефа Маккарти, поощрявшего клевету, оговоры и насилие. Любой, кто выступал против войны, гонки вооружений и ядерных испытаний, автоматически приравнивался к коммунистам и сурово наказывался, хотя официально в Соединенных Штатах существовали свобода слова и право проводить демонстрации. По словам папы, в неспокойные годы после теракта одиннадцатого сентября все права и свободы ограничили, а потом и вовсе ликвидировали. Это не составило никакого труда – почти никто не заметил разницы.

Среди недовольных демонстрацией преобладали ребята из студенческих братств. На заднем плане маячила компания разъяренных девушек. С негодованием я узнала свою соседку Хильду и прочих обитательниц Экради-Коттедж. Их черты исказила гримаса злобы, ожесточенности и отвращения. Странно, как могут стипендиатки так воспринимать мирный марш? Парни в униформе корпуса подготовки офицеров запаса с грозными воплями перешли в наступление на митингующих.

Снедаемая состраданием и стыдом за агрессивно настроенных, невежественных сокурсников, я рвалась поддержать демонстрантов. Вопреки ожиданиям, они не паниковали, не нервничали, а, напротив, были само спокойствие и отвага.

Внезапно ожил громкоговоритель:

– Внимание, говорит служба безопасности университета! Приказываем всем покинуть периметр! Немедленно покиньте периметр! Касается всех!

Толпа схлынула почти мгновенно.

Участники акции заулыбались. Одни с облегчением, другие нервно. Несколько девушек заметили меня, прочли в моем взгляде сочувствие и принялись скандировать:

– Присоединяйся к нам! Вступай в наши ряды! Спаси свою жизнь!

Обращались они к тем, кто не грозил кулаками и не отворачивался с презрением.

Однако я в страхе попятилась. Мне не хватало смелости или безрассудства.

– Присоединяйся к нам! Спаси свою жизнь!

Демонстранты снова тронулись в путь, протаптывая колею в грязных сугробах. Я поспешила следом. При этом бормотала, как сильно восторгаюсь их мужеством, как горячо разделяю неприятие войны.

– Там, откуда я родом, людям запрещено протестовать.

(Неужели я ляпнула это вслух? К счастью, в суматохе меня никто не услышал.)

Ко мне вдруг приблизился один из демонстрантов. Очевидно, знакомый – однокурсник? Крепко сбитый парень с телом борца, буйной копной волос, косматой бородой и горящими глазами. Он явно относился к лидерам движения, поскольку пару минут назад схлестнулся с начальником университетской службы безопасности. Внезапно парень мне улыбнулся:

– Привет! Мы вроде знакомы.

– Правда?

– Как тебя зовут?

– Меня… – На мгновение я замешкалась, уж слишком фальшиво звучало мое имя. – Мэри-Эллен Энрайт.

– Ладно, Мэри-Эллен, не помню, как дальше. Присоединяйся к нам! Это знак.

– Не могу, у меня занятия…

– К черту занятия! Давай к нам, Мэри-Эллен! Спаси Землю.

– П-простите, но, по-моему, ядерной войны не будет, – пролепетала я.

И о чем только думала!

Здоровяк вытаращил глаза.

– «По-моему, ядерной войны не будет», – передразнил он. – Откуда такая уверенность? Может, ты прорицатель? Умеешь предсказывать будущее? Ядерное оружие существует и применяется – сначала разбомбили Хиросиму, а потом, непонятно зачем, и Нагасаки. Кто мешает им повторить, причем не единожды? Президент США – боевой генерал, в конгрессе заседают ярые противники коммунизма. Сколько народу выиграло от холодной войны, а сколько выиграет от ядерной? Да как у тебя язык поворачивается говорить, что войны не будет?! Ответь, Мэри-Эллен!

Под презрительным взглядом собеседника я вся сжалась, лепеча извинения. В конце концов, даже если бомбы не упадут, важно донести до населения всю суть ядерной угрозы. А для этого необходимо поддержать демонстрантов.

– Вот и молодец! – обрадовался здоровяк. – Присоединяйся к нам! Маршируй с нами!

Он схватил меня за руку и потянул за собой, не дав опомниться. Впрочем, попробуй я сопротивляться, преимущество все равно было на его стороне. Мне всучили транспарант, и я, как и другие демонстранты, подняла его высоко над головой. Меня вдруг захлестнули воодушевление и эмоции. Я обрела друзей. Семью.

На вопрос об имени мой спутник пробурчал нечто вроде «Джеймс» или «Джейми».

Тем временем разъяренные студенты предприняли новую атаку. Откуда-то из-за угла на шествие накинулась толпа парней.

Кто-то вырвал у меня транспарант. От мощного толчка я полетела на землю и распласталась на грязном снегу. Перед глазами мелькали полчища ног, доносились отчаянные крики и вопли. Задрав голову, я увидела, как служба безопасности выводит участников акции с территории. У одного из седовласых лидеров из ссадины на лбу текла кровь. Здоровяк, всучивший мне транспарант, мчался со скоростью профессионального футболиста, намереваясь протаранить кого-то плечом.

Толпа вновь схлынула. Оглушительно выли сирены. К воротам кампуса съехались кареты «скорой помощи». Агрессоров оттеснили назад, угомонившихся демонстрантов препроводили в фургоны. Транспаранты – в большинстве своем сломанные – остались лежать на снегу. Повсюду валялись разорванные брошюры. Митинг против ядерного оружия, состоявшийся одиннадцатого марта 1960-го, стал первым в истории университета и закончился ничем спустя сорок минут суматохи.

Когда я, с опозданием на полчаса, прихрамывая, доковыляла до общежития, соседки уставились на меня с изумлением.

– Мэри-Эллен, что стряслось? Эти нахалы-активисты сбили тебя с ног?

Как бы мне хотелось рассказать родителям о демонстрации – марше за мир.

Считать акцию провалом или (относительной) победой? Впрочем, сам факт проведения демонстрации наполнял меня безграничной радостью.

Сильно болело плечо – кто-то врезался в меня, сбив с ног, как это делают футболисты на поле. Падая, я ушибла правое колено и ободрала руки. Однако внутри у меня все ликовало – Рубикон пройден, и назад пути нет.

Остаток дня я тревожно оглядывалась по сторонам: не обрушится ли на нас флотилия дронов, призванная испарить всех и каждого, хотя год на календаре стоит 1960-й, а за окном отражается идиллический пейзаж Вайнскотии, штат Висконсин.

Несмотря на полученные ушибы и царапины, я однозначно решила не пропускать ни единого занятия и утвердиться в статусе круглой отличницы в райском уголке под названием Зона 9.

кричали заголовки студенческих газет. На фотографиях взбешенные парни из братства распихивают демонстрантов. (Здоровяк с фигурой борца мелькал на одном из снимков со спины, специально проверила.)

Местное издание «Вайнскотия-Фолз джорнал Америкэн» и вовсе не церемонилось:

ПИКЕТЧИКОВ-КОММУНИСТОВ ВЫГНАЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА ВАЙНСКОТИИ. Вину возлагают на «агитаторов-бунтовщиков»

Тем же вечером позвонил Вулфман.

Впервые он набрал мой номер в Экради-Коттедж. Интересно, девушка, взявшая трубку, поняла, что присутствует при историческом событии – Мэри-Эллен Энрайт впервые позвали к телефону. И кто! Ее преподаватель психологии!

На ватных ногах я поплелась отвечать на звонок, гадая, кто может оказаться на том конце провода. Ясно одно – вряд ли меня ждут добрые вести.

Прошли дни, когда я наивно мечтала, что родители отыщут меня и позвонят. Голос папы: «Привет, малышка! Ну, как ты?» Мама: «Адриана, доченька!» – и громкие рыдания.

– Алло, Мэри-Эллен?

Айре Вулфману не было нужды представляться – само собой.

– Айра…

– Чем ты занималась сегодня днем?! О чем только думала?!

– Ты о демонстрации?

– Да как тебе подобное пришло в голову?! Участвовать в акции протеста! Дискредитировать себя по статье о гражданском неповиновении! Демонстранты не имели права устраивать шествие на территории кампуса, их заявку на проведение мероприятия отклонили. Их счастье, что никого не упекли в тюрьму и не проломили череп. – Вулфман шумно засопел в трубку. Я тоже молчала, не рискуя возразить. Отдышавшись, он продолжал: – Да, они молодцы. Конечно, поступок глупый, но благородный и заслуживает восхищения. Только пойми, тебе нельзя туда соваться. Да и мне тоже. Никакого ядерного холокоста, а уж тем более со стороны России, не случится. Просто заруби себе на носу. И не лезь, они сами прекрасно справятся. – Айра выдержал паузу и снова заговорил: – Не забывай про шпионов. Мэри-Эллен находится под постоянным наблюдением. ФБР заводит досье на каждого, кто участвует в демонстрациях. Хочешь испортить себе характеристику?

– Но, Айра, ведь они не делают ничего противозаконного. Официально это не запрещено…

– Официально – нет. Но с каких пор ФБР заботят подобные условности? Симпатии к коммунизму автоматически приравниваются к измене.

– Эти люди не коммунисты. Они выступают против ядерного оружия…

– Я знаю, против чего они выступают. А еще знаю, что ты должна забыть Адриану Штроль, если хочешь выжить.

Вулфман злился на меня. Обычно тихий, спокойный голос дрожал от негодования.

Я принялась лепетать объяснения: не сообразила, растерялась, на автомате взяла транспарант и попутно надеялась встретить Вулфмана среди демонстрантов.

Айра чуть не задохнулся от негодования.

– Рехнулась? Мне маршировать по кампусу? Благодарю покорно. У меня пересмотр дела через два года. Как-то не тянет получить новый срок.

– Но ведь они же преследуют благую цель…

– Запомни, Мэри-Эллен, наша единственная цель – выжить.

– Я ни о чем не жалею. Митингующие очень славные ребята. Мне они понравились. Смелые и говорят правильные вещи – про накапливание ядерной мощи, холодную войну, трагический опыт Хиросимы.

– Сколько можно повторять: ядерного холокоста не будет! Уясни наконец и забудь эту хрень! Слышишь? Забудь! – рявкнул Вулфман и отсоединился.