НИИ ЦАГИ
(ОСЕНЬ 1991)

Система высшего образования в московском Физтехе предусматривала, что на последних курсах института мы уже активно вели научную работу в одном из профильных отраслевых НИИ. Это позволяло после окончания института сразу влиться в науку, готовить кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию. Я был распределен в ЦАГИ.

В кабинете, где мне дали стол и стул, сидели пятеро человек. В дальнем углу располагался стол моего научного руководителя, начальника отдела, ему было тогда около 40. В другом углу располагался замначальника отдела, молодой кандидат наук, ему было 32.

По бокам от стола начальника стояли столы двух сотрудниц, женщин непонятного возраста, думаю, между 35 и 45. В их задачу входило собирать в папки какие-то бумаги, которые давал им начальник отдела, а также чертить графики на основе данных, которые мы периодически получали от экспериментов в аэродинамической трубе. Эксперименты тогда уже проходили редко, и потому реальной работы и загрузки у женщин не было. Постепенно я стал понимать, что одна из основных задач мужской части нашего отдела заключалась в том, чтобы загрузить работой двух наших женщин. Основной же задачей этих сотрудниц было… заваривать чай.

Это была отдельная и очень важная процедура. Cостояла она из следующих этапов. Освободить стол или хотя бы угол стола от бумаг и чертежей. Положить на него деревянную доску. Поставить на доску чайник, предварительно наполнив его водой. Засунуть в него кипятильник, опустить крышку. Поднять крышку, когда закипит вода, вынуть кипятильник, снова опустить крышку. На отдельную доску поставить фарфоровый чайничек, насыпать туда индийский чай «со слоном», залить кипяток, закрыть чайничек. Обернуть чайничек полотенцем и через 5 минут предложить всем… чайную паузу! Такая процедура непременно проделывалась два раз в день — утром и ближе к вечеру, не считая обеденного перерыва.

Я просидел в том кабинете около года — последние шесть месяцев выпускного курса института, когда я готовил дипломную работу по аэродинамике вихревых потоков у носовой части истребителя на больших углах атаки, и первые шесть месяцев аспирантуры, когда я должен был начинать работу над кандидатской. Еще не окончив институт, я увидел, что дела в ЦАГИ идут тухло. Реальной исследовательской работы уже почти не было, больших научных задач тоже. Все пытались придумать себе какое-то занятие, но как-то очень отвлеченно, без прорывов.

В основном все отделы, и наш в том числе, занимались компьютеризацией. Сначала стояла задача получить компьютер для начальника отдела, затем — для сотрудников-мужчин. Потом в институт завезли «мышки», и все стали выбивать себе их. Вскоре появился большой общий компьютерный зал, и я стал пропадать там целыми днями и иногда оставался на ночь, готовя дипломную работу.

В наш общий кабинет приходить не хотелось, там царила скука и какая-то полная бесперспективность. Начальнику отдела — 40, его заместителю — 32, мне — 25. «Я что, семь лет так и буду тут сидеть до должности замначальника отдела? — думал я. — И 15 лет до начальника отдела? И все это между чайными паузами?!» Обо всех наших студенческих шабашках и проектах я никому в отделе не рассказывал. Будучи студентом, а потом аспирантом, я имел свободный график и потому не спрашивал у начальника, можно ли мне уйти и когда прийти в следующий раз. Но я был человеком дисциплинированным и ответственным и потому успевал и побывать в том кабинете, и посидеть в общем компьютерном зале института. Успевал я заниматься и «коммерцией», и комсомольской работой на факультете, и семейной жизнью, нашему первому сыну тогда было уже около трех лет.

И вот как-то осенью 1991 года — посреди рабочего дня, как раз перед очередной чайной паузой, — я зашел в наш кабинет отделения механики летательных аппаратов ЦАГИ с тортом. Поздоровался со всеми и сказал, что пришел попрощаться:

— Я решил уйти из науки в бизнес!

Наши тетушки замерли, точнее, замер весь отдел. Думаю, у всех тогда были смешанные чувства.

Начальник вздохнул с облегчением, потому что я снял с него груз ответственности — искать мне тему кандидатской, когда он сам все никак не мог придумать тему для своей докторской. Его молодой заместитель, наверное, тоже вздохнул с облегчением, поскольку в моем лице ушел молодой и прыткий, который мог бы еще его и подсидеть. Дама помоложе в первый момент меня пожалела.

— Как же ты теперь без работы? У тебя же ребенок! — сказала она.

У нее самой был сын лет пяти, и она боялась, что ее муж может потерять работу. И только вторая дама, та что постарше, смотрела на меня с восторгом и восхищением. «Так и надо, — говорил мне ее взгляд. — Это настоящий мужской поступок».

— А куда ты идешь? — спросили меня коллеги, когда мы уже почти допили чай и съели почти весь торт.

— Мы открываем филиал банка, — сказал я. — И я буду директором.

Все так и замерли с недоеденными кусками торта во рту!

— Банка? Какого? — стали они наперебой расспрашивать меня.

— Коммерческого, — гордо ответил я.

Потом, конечно, все долго смеялись. Они и радовались за меня, и ничего не могли понять. Что такое вообще банк? Что я мог знать об этом, когда я тут месяц за месяцем вроде бы сидел рядом с ними? Сами-то они ничего о банках не знали. В общем, вопросов тогда было больше, чем ответов — и у них, и у меня. Ведь все только начиналось.

Когда я уже выходил из кабинета, кто-то меня спросил: «А какая у тебя там будет зарплата?»

Я, чуть смущаясь, ответил: «Одна тысяча рублей».

И это был второй шок для них, так как 1000 рублей в тот момент, кажется, составляла зарплату всего нашего отдела, включая начальника.

Мы попрощались, и я ушел.

Я не стал их совсем травмировать: на самом деле мне дали тогда зарплату в 2000 рублей!

P.S.

Через два года, когда советская наука совсем разваливалась, когда во всех советских НИИ перестали выплачивать зарплаты и начались повальные увольнения, почти весь свой отдел я принял к нам на работу в банк. Одна из тех сотрудниц пришла к нам в бухгалтерию, другая стала операционисткой в филиале в Жуковском.

А своего начальника я устроил управляю­щим в одном из наших московских отделений.

И только тот молодой зам, кажется, так и остался в науке.