983 мили

Настойчивое жужжание где-то в районе моего бедра вырвало меня из беспокойного сна. Я открыла глаза и посмотрела вниз. Мой телефон. Я поставила мобильник на зарядку в тщетной, казалось бы, надежде оживить его. Но гнусная жижа сточной канавы, должно быть, высохла, и, благодаря чуду инженерной мысли работников Apple, телефон опять заработал. И на меня свалилось великое множество сообщений – в том числе и от мамы.

– Черт! – Я стала лихорадочно печатать ответ и заверять ее в том, что я в безопасности и прекрасно провожу время (и то и другое, как ни странно, было правдой). Мама спрашивала, когда я вернусь домой. Я ответила, что пока не знаю точно. Это зависит от того, как будет обстоять дело с занятиями. Возможно, я пропущу церковь. Она прислала мне «О’кей», подмигивающий смайлик, пальму и шар для боулинга. Она так и не научилась подбирать эмоджи, но я поняла это как знак согласия и, возможно, того, что они с папой отправятся в кегельбан. Или на Гавайи. И вздохнула с облегчением. То доверие, что я заработала, будучи четыре года примерной дочерью и ученицей, теперь приносило свои плоды. Даже в самых страшных кошмарах маме не могла привидеться причина, по которой я окажусь дома только поздним вечером воскресенья.

Остальные сообщения прислали девочки. Здесь были соображения о том, в чем спит Кевин, парочка вопросов по матану, долгие споры о том, какое прозвище больше подходит Ханне Боллард, а также новые вопросы о Кевине. Я быстро просмотрела разговор и напечатала несколько туманных ответов, радуясь тому, что Бейли спит. И понадеялась, что мои эсэмэски на какое-то время удовлетворят девичье любопытство.

А потом я переключила внимание на еще одну проблему, прятавшуюся на задворках моего сознания. На обратную поездку. Я достала расписание автобусов. Был автобус от Розуэлла до нашего города, он отправлялся в восемь часов вечера. От Альбукерке до Розуэлла три часа езды. После визита в клинику можно будет сесть на автобус, идущий в Розуэлл, а потом на экспресс. И поздно вечером в воскресенье мы окажемся дома. Я забронировала два билета и опять почувствовала облегчение. Я едва боялась поверить в то, что, похоже, все образуется.

Стоило мне оторвать взгляд от телефона, как я увидела, что мимо пронесся дорожный указатель. Я толкнула Бейли. Она застонала и глубже зарылась в мои колени. Я снова толкнула ее.

– Бейли! – прокричала я шепотом.

– Ыыыыыыы, – стонала она.

– Просыпайся!

– Нет. Хрррррр. Еще спать.

– Бейли! Мы добрались! Мы сделали это! – Бейли резко подняла голову и посмотрела в окно. Мы ехали вдоль невысоких выцветших домов. Вдалеке виднелись красные горы. Я показала на зеленый знак на дороге.

– Альбукерке, одиннадцать миль, – прочитала Бейли и повернулась ко мне. Ее глаза были широко распахнуты от удивления.

– Твою мать, мы сделали это!

– Да!!!

– Поверить не могу!

– Я тоже!

Бейли принялась считать на пальцах:

– Нас обокрали, заманили в ловушку, преследовали…

– Мы прыгнули с обрыва…

– Прятались в сточной канаве…

– За спинами коров…

– Швырнули в них ласку…

– Хорька, но это почти одно и то же.

– Видели сиськи.

– Вряд ли это можно назвать препятствием.

– Знаю. Просто мне захотелось упомянуть о них.

– Так или иначе, но мы сделали это. – Из-за охватившего меня возбуждения я дышала с большим трудом и улыбалась так широко, что болело лицо. Бейли тоже была вне себя от радости. Мы обнялись. – Бейли? – сказала я уткнувшись носом в ее волосы.

– Что?

– Ты не очень хорошо пахнешь.

– Ну ты тоже не букет нарциссов.

Впервые с начала нашего путешествия я поняла вдруг, какими замарашками мы скоро предстанем перед людьми. Наша одежда была заляпана грязью. У меня на бедре красовалось затертое пятно, оставленное ягодным льдом. У Бейли в волосах по-прежнему были листья. То, что осталось от ее макияжа, размазалось по щекам. В моей рубашке имелась непонятного происхождения дыра.

– Надо привести себя в порядок, – сказала я и вынула из мини-бара бутылку воды. Плеснув себе на руки, я начала тереть лицо. Бейли попыталась причесать волосы пятерней и вынула из них листья. Спустя пять минут мы выглядели чуть презентабельнее и пахли немного лучше. Бейли заставила меня повертеться на месте, желая удостовериться, что я счистила с одежды грязь.

– Ну? – спросила я. – И как я тебе?

– Как человек, проехавший девятьсот миль за ночь.

Я вздохнула, разочарованная.

Бейли рассмеялась:

– А ты думала, что полбутылки воды вернет тебе облик принцессы школьного бала? Прости, девчонка, но выглядишь ты на троечку.

Я сморщила нос в притворном отвращении, но в глубине души почувствовала легкую досаду. Я не любила выглядеть не на все сто. Представляла, как заявлюсь в клинику: мои волосы блестят, одежда в полном порядке, и каждый, кто увидит меня, будет на мгновение поражен тем, что такой девушке требуется аборт. Но приехать туда в таком вот виде? Неприбранной, вонючей и невыспавшейся? И выглядеть при этом как все? Но как тогда люди поймут, что вообще-то я куда лучше и симпатичнее?

Мой телефон завибрировал. Бейли в волнении захлопала в ладоши.

– Ой, подруга, твой телефон опять работает! Очень мило. Давай закажем пиццу.

– Никаких пицц. И, да, пока ты спала, я забронировала два билета на автобус до нашего города. Если мы выйдем из клиники к двум тридцати, то сможем сесть на автобус в Розуэлл, а оттуда поедем домой.

Бейли поудобнее устроилась на сиденье.

– Как два пальца. – Мой телефон опять ожил. – Ты собираешься ответить?

Я взглянул на экран.

Эмили: И это все?

Джозелин: А нельзя ли поподробнее, пташка?

Кейли: Или мы отправимся на твои поиски.

Я сделала ошибку, написав им. Нужно поскорее их заткнуть.

Я: Да успокойтесь вы. Разве девушка не имеет права на личное время?

Джозелин: Не имеет, если ее друг выглядит как Кевин. Давай, выкладывай.

Эмили: Матан скучен. Нужен парень.

Мои пальцы запорхали по экрану. Глаза Бейли сузились:

– Опять Кевин?

– Я же его заблокировала, ты что, не помнишь?

Я: Парнями не делюсь. Стесняюсь.

Кейли: Лгунья! Колись! Что вы делали в горячей ванне?

Бейли подвинулась ко мне и попыталась взглянуть на экран:

– А кто же тогда?

– Никто.

Я: Не ваше дело. Идите занимайтесь. Эмили, тебе грозит четверка с плюсом, если ты не подготовишься как следует.

Эмили: Не-а. Не отстану от тебя, пока не будет фотки. Что сейчас делаете?

Кейли: Покажи!

Джозелин: Немедленно! Или мы придем в ярость!

Бейли заглянула мне через плечо:

– Ты мне изменяешь?

– Изменяю?

– Со своими настоящими подругами.

– Что? Нет! – Я не вполне искренне рассмеялась. Отвернув экран от Бейли, я продолжила листать ленту.

Я: Ладно. Вот вам.

Загрузив фото, я отослала его.

Джозелин: НЕ ВПЕЧАТЛЯЕТ!!!!!!!!!!!!!!

Бейли наклонилась и уставилась в телефон. А потом подняла на меня глаза. Она была потрясена.

– Ты послала им наши оладьи?

Я действительно послала девочкам фотографию стопки оладий из кафе. Они были большими и пышными. Кусочек масла блестел на вершине. Край тарелки украшала лужица сиропа. Оладьи выглядели изумительно. И совсем недавно они были воспоминанием, принадлежавшим только мне и Бейли.

Мы уставились друг на друга, ее губы сжались в одну линию, а мой рот был слегка приоткрыт – я лихорадочно соображала, что бы такое сказать.

И тут зазвонил телефон. На экране высветилось имя Эмили. Бейли посмотрела на меня, скрестив руки.

– Ответь.

– Я не хочу разговаривать.

Телефон продолжал звонить. Бейли пожала плечами.

– Тебе нужно поддерживать свою легенду.

– Нет. Я не играю в их игры. Я же написала, что занята. Бейли по-прежнему смотрела на меня. Телефон продолжал звонить. Внезапно она выдернула его из моей руки и нажала на кнопку ответа.

– Бейл… – взвизгнула я, не успев сообразить, что делаю. Забрав у нее телефон, я прижала его к уху. – Да, девочки… Ничего. Нет. Мы просто расслабляемся… Абсолютно нет! Нет. Просто небольшой перерыв на завтрак между занятиями. – Я ненавидела каждое слово, слетавшее с моих губ. Сгорбившись под тяжелый взглядом Бейли, я продолжала: – Кев? Ну конечно, нет. Он помогает мне готовиться. Что? Теперь, когда Ханна Боллард вышла из игры, не могу же я позволить кому-то из вас украсть у меня в последнюю секунду звание лучшего ученика.

Я говорила, и меня что-то слегка царапало по сердцу. Почему мой фальшивый разговор не был самым что ни есть настоящим? Готовиться к экзаменам в гостиничном номере со своим бойфрендом – на такое нарушение правил я готова была пойти. Но не на то, что произошло за последние шестнадцать часов. Пока я балаболила ни о чем со своими подругами, Бейли продолжала наблюдать за мной – руки скрещены, выражение лица непонятно.

– Нет… это всего-навсего кондиционер. Знаю, что громко. Да, такое впечатление, будто я в машине. – Я смеялась, желая скрыть, что нервничаю, и пыталась игнорировать Бейли. – А как вам киномарафон? Знаю! Жаль, что меня не было с вами! – Я говорила, и мой голос взлетал все выше и выше: – Да. Он великолепен. Но вы для меня самые лучшие! О, он убежал в ванную. Что? Он невероятен.

Краем глаза я видела, как Бейли открыла бутылку со шнапсом, сделала изрядный глоток и показала мне большие пальцы. Очень даже саркастичные пальцы. Что? – спросила я одними губами. Но Бейли лишь округлила глаза. Эмили что-то верещала, но я не разбирала слов.

– О! Хлопнула дверь, – выдала я. – Он уже здесь. Мне пора. Пока! – Я отключилась и в изнеможении откинулась на сиденье. – Вау. Они почти поймали меня на шуме автомобиля. Хорошо, что я вспомнила о кондиционерах, правда?

– Конечно, Ничего меньшего от идеальной Вероники Кларк я и не ожидала, – пробормотала Бейли.

– О’кей. Мне жаль, что я воспользовалась фотографией, но что мне оставалось делать? Они бы от меня не отстали.

– Не делай вид, будто все дело в оладьях.

– Эй, это ты ответила на звонок. А я хотела переключить его на автоответчик. Это ты заставила меня говорить с ней. И нечего сердиться из-за того, что я пыталась выкрутиться из ситуации.

– Я не сержусь.

– Ты пила шнапс, а теперь пялишься на пятно на коврике так, словно оно чем-то перед тобой виновато.

– Я хочу пить. А пятно интересное. Оно похоже на Тоторо.

– Это ты заставила меня говорить с ними, – повторила я, негодуя. Бейли продолжала рассматривать пятно и пить из бутылки. И наконец…

– Ты бы хотела быть там, а?

– Небеременная и готовиться к экзаменам? Не знаю, Бейли, сейчас это кажется мне неплохим вариантом.

– Ты бы хотела оказаться там со своими лучшими подругами? – Бейли буквально выплюнула последнее слово.

– Я притворялась! Ты сама сказала, что мне надо поддерживать легенду. – Это действительно было несправедливо с ее стороны. Она заставила меня поступить так, а теперь злится.

Бейли сделала еще глоток и пожала плечами:

– Я совсем забыла, как хорошо у тебя получается врать.

При этих ее словах меня охватил гнев, сильный и праведный.

– Ты о чем?

– Ты всегда притворяешься, разве не так? Вся эта поездка – сплошное притворство.

– С какого перепугу ты вдруг так взбесилась?

Бейли повернулась ко мне:

– Почему ты не можешь выложить им все начистоту? А? Если уж вы такие замечательные подруги? Почему не можешь рассказать им о своей маленькой проблеме?

– Они меня не поймут! – крикнула я.

Глаза у Бейли зажглись, словно она загнала меня в ловушку.

– Ха! Врунья! Все они прекрасно понимают. Могу поспорить, они будут плакать и обнимать тебя и заваривать тебе гребаный чай. Нет. Дело в том, что если ты все им расскажешь, то больше не будешь в их глазах Идеальной Вероникой Кларк. Значит, ты просто чертова трусиха, вот и все. – В каждом ее слове сквозила горечь.

– Я не трусиха, – взбеленилась я. Но мой желудок был словно полон льда.

– Каждый раз, когда у тебя большие неприятности, ты спасаешься бегством в страхе, что будешь плохо выглядеть в чужих глазах. А тебе нужно, чтобы все считали, будто ты в шоколаде. Четверка за тест? Ты говоришь, что была простужена, и просишь разрешения переписать его. Твой бойфренд – тот еще ненормальный засранец? Ты имитируешь уик-энд любви, чтобы твои подруги не догадались об этом. Родители лучшей подруги разводятся и она слегка не в себе? Ты заменяешь ее на нескольких воображалистых девиц!

– Я уже попросила прощения…

– Все равно. Мой папа-засранец тоже говорил, что ему жаль. Это ничего не меняет.

– Послушай, ты пьяна…

– Ха! Так вот в чем дело. Это я сдвинутая, – радостно завопила Бейли, помахивая в воздухе пальцами и скорчив гримасу. – Не слушайте Бейли. Она такааааая пьянчужка.

– Я не говорила…

– Но кому тут нужен аборт? Вовсе не безумной Бейли! – Она перестала махать руками и резко опустила их на колени. Наступила тишина, было слышно лишь, как шуршат по асфальту шины лимузина, а мы обе пытались осознать сказанное ею.

– Ты меня осуждаешь? – наконец удалось выдавить мне. Бейли опять скрестила руки и вздернула подбородок.

– А если и так? Я что, недостойна судить Идеальную Веронику? Мы обе знаем, почему ты идешь на это. Не потому, что не хочешь ребенка. Не потому, что не можешь воспитать его. Не потому, что тебе это не по карману. А потому, что тебя очень уж беспокоит мнение о тебе окружающих. – Меня бросало то в жар, то в холод. Неужели она права? Неужели все дело в этом? В невозможности смотреть людям в глаза? Я хотела отвернуться, пытаясь собрать мысли воедино, но Бейли перехватила мой взгляд и печально улыбнулась, поняв о чем я думаю. – Не так уж ты и идеальна, а, Вероника?

И тогда я пришла в ярость:

– Значит, ты несколько лет ждала чего-то в этом роде, верно? Ждала возможности взять надо мной верх. Вот почему ты согласилась отвезти меня в клинику. Чтобы тайно позлорадствовать. И вся эта дребедень насчет того, что у нас появился последний шанс помириться, чушь собачья.

Бейли скрестила руки.

– Давай-давай, накачивай себя, пусть тебе станет лучше от мысли, что я исчадие зла со скрытыми мотивами. Но вчера вечером я сказала то, что думаю. Все это правда от первого до последнего слова. И запомни: мне не нужны идеальные подруги. Только та, что сейчас здесь.

– Ты меня бесишь.

– А ты потаскушка, которой не следовало снимать штаны.

– Поверить не могу, что ты осуждаешь меня за это! Ведь ты лесбиянка! – Я тут же захотела взять свои слова обратно. Мне нужно было объяснить…

И тут Бейли влепила мне пощечину. Сильную. Меня никто никогда прежде не бил. С минуту я осознавала случившееся. Я чувствовала боль, моя щека горела. Поднеся пальцы к лицу, я тупо смотрела на Бейли. Она, в свою очередь, таращилась на меня, столь же ошеломленная, как и я, но потом ее взгляд стал тяжелым, а рот скривился в самодовольной ухмылке.

– Я знала это.

– Я не то хотела сказать… – Мне было плевать, что она лесбиянка. Это не грех. Пусть даже церковь считает иначе. Просто я думала, раз она такая, то одобрит мой выбор. Мои слова прозвучали как-то не так. Но даже если и так, было ли то, что я имела в виду, лучше? Я все же осуждала ее. Все же чувствовала свое над ней превосходство.

И тут мне в голову пришла еще одна мысль. И мой желудок снова стал ледяным. Когда я говорила ей, что мне безразлично, лесбиянка она или нет, думала ли я, что ее ориентация – все-таки некоторый изъян? Что на нее нужно закрывать глаза? Что это говорило не в ее пользу, делало ее менее совершенной? Неужели благодаря своей «правильности» я считала себя лучше, чем она? Как мне вымолить у нее прощение?

– Мне очень жаль, я…

Но Бейли уже стучала в окно-перегородку:

– Остановись! – Стекло ходило ходуном. – Слышь ты, сейчас же остановись!

Машина затормозила перед торговым центром. Мы были уже либо в Альбукерке, либо в пригороде.

– Бейли, не надо. – Но мой протест был не вполне искренним. Я не пыталась остановить ее, схватить. Для этого было уже слишком поздно.

Она распахнула дверцу и выбралась из лимузина. Вынула из бумажника пачку денег, все, что у нас осталось, и швырнула мне в лицо. Когда банкноты спланировали на пол, она отошла от машины.

– Прекрасного тебе аборта, гребаная детоубийца, – с этими словами она захлопнула дверцу.