Адмирал Чарльз Дирбонт отозвал строймастеры от недостроенных переправ, чтобы перебросить их на новый фронт работ: к скатившейся в ров башне. Чем в итоге и ускорил приближение собственной победы, подтвердив лишний раз свою репутацию опытного стратега и военачальника.

Дюжина инженерных бронекатов взялись за новую работу гораздо шибче, чем занимались прежней. Все, что от них теперь требовалось, это выровнять подъезды к внезапно возникшей перед южанами переправе и проверить ее на прочность, прокатившись по ней взад-вперед. Вдобавок после обрушения северного фрагмента стены, напротив которого трудились сейчас строймастеры, на них теперь сыпался не такой сильный шквал камней, что также сказывалось на их работоспособности.

Миновал лишь час, как рухнула башня номер один, а южане уже превратили ее в широкий и достаточно крепкий мост. И когда он был готов и испытан, в стене зияло столько пробоин, что я не переставал удивляться, как она до сих пор окончательно не обвалилась. Сквозь эти дыры можно было разглядеть, каких бед натворили в Гексатурме перелетающие через стену снаряды. И разгром, который мы там наблюдали, удручал не менее сильно, чем вид самой рушащейся стены и башен.

Дирбонт отдал приказ атаковать, когда строймастеры завершили работу на переправе и образовали на ее противоположном краю клиновидный строй. Дальнейшие намерения бронированных инженеров были очевидными. Они не отступали в тыл, а готовились войти в Гексатурм во главе эскадры, расчищая ей путь грейдерными ножами. В строй первопроходцев влились и те иностальные трудяги, которые до этого обслуживали гигантские катапульты. Израсходовав последние снаряды, они прекратили стрельбу как раз к тому времени, когда дивизионы истребителей, штурмовиков и перехватчиков преодолели переправу. Мелкие дальнобои пристроились в арьергард эскадры и, продолжая метать на ходу ядра, прикрывали прочую технику. А она вдобавок везла на себе пехотные подразделения, коим предстояло вступить в бой уже на территории цитадели.

Кавалькада не спешила. В этой «механической» войне ей выпала не слишком почетная роль чистильщика, скачущего по следам адмирала Чарльза и добивающего остатки противника. Впрочем, если зоркий команданте вдруг раскроет раньше времени наш блеф и натравит на нас эскадру, это наверняка улучшит дону Балтазару настроение. И, безусловно, значительно увеличит его вклад в победу над орденом Табуитов.

Адмиральский вымпел развевался над основной группой атакующих. Дирбонт вдохновлял своим присутствием войско и планировал вступить в крепость вместе с ним. Похвальная самоотверженность командующего южан играла на руку и нам. Не хотелось бы мне, чтобы догоняющий эскадру наш мнимый «Мицар» привлек внимание адмирала. Что могло запросто случиться, наблюдай он за приступом со стороны. Попасться же на глаза дону Риего-и-Ордасу было не так страшно. Сомневаюсь, чтобы он знал поименно все участвующие в битве бронекаты. И потому приехавший со стороны гигантских катапульт (именно так должно было показаться команданте, когда он заметит нас со своей нынешней позиции) отставший от главных сил истребитель вряд ли вызовет у Кавалькады подозрение.

Ну вот и настал наш черед ввязываться в драку! Образно говоря, разумеется. Драться с южанами в прямом смысле слова я отнюдь не собирался. Но как бы то ни было, переход к активным действиям – самый волнительный момент между ними и предшествующим им долгим ожиданием. Волнительный и в то же время принесший мне немалое облегчение.

Наконец-то началось! Для меня пытка сомнениями в преддверии какой-либо работы всегда была мучительнее, чем непосредственно сама эта работа. Хотя, конечно, все будет зависеть от ее финала. В случае неудачи он также грозил обернуться для нас пытками. Только уже не моральными, а физическими.

Как бы ни относились к нашей «доблести» Левчев со товарищи – да и живы ли они сейчас? – мы рисковали не меньше этих храбрецов, заложников своего орденского долга. Разве что, в отличие от них, мы шли на продуманный риск и не собирались сложить свои головы в этой мясорубке.

Клубы пыли, что подняла движущаяся на Гексатурм армада, послужили «Мицару» отличной дополнительной маскировкой. Видимость при этом, правда, была отвратительной, и я ориентировался по следам прошедшего здесь тремя минутами раньше арьергарда эскадры. Отпечатки ее колес вели прямиком к переправе и при всем желании не позволили бы мне заблудиться.

Что подумал о нас орудийный расчет гигантской катапульты, мимо которой мы проехали, неизвестно, но тревоги он, кажется, не поднял. А может, вовсе не обратил на нас внимания: экая невидаль – отставший от войска бронекат! Меня больше беспокоили не те южане, которые остались позади, а те, в которых мы могли сослепу врезаться. Поэтому я пока не торопился. Пускай эскадра вторгнется в крепость, начнет повальный разгром и поднимет еще больше пыли. Сейчас она – пыль – наш главный союзник. И повязанные нами на лица платки выглядят вполне естественно, хотя дышать через них не слишком удобно.

После ухода табуитов наш экипаж снова ощутил недостаток живой силы. В связи с чем я отправил Долорес вниз, к «Сембрадорам». Толку от впередсмотрящего в такой пыли все равно немного, да и опасно торчать на открытой всем ветрам мачте, когда вокруг свистят стрелы и камни. Физза, несмотря на его шипучие протесты, я спровадил в моторный отсек к Гуго. А Сандаварг остался дежурить на верхней палубе, где мне могла потребоваться его помощь не только как бортстрелка. Какие-нибудь ошалелые табуиты могли запросто запрыгнуть на «Мицар» с крыш крепостных зданий. И попробуй докажи им, что на самом деле мы – свои, а развевающийся над нами флаг – всего лишь маскировка. Само собой, Убби не станет убивать защитников Гексатурма, не попытавшись вразумить их, но если это окажется бесполезно, что ж поделать: война есть война. С теми, кто категорически отказывается признавать в северянине друга, у него, как правило, разговор короткий.

О том, что «Мицар» преодолел переправу, мы поняли по гулкому стуку, донесшемуся из-под колес, когда они проехали по утопленной во рву башне. Самой ее видно уже не было. Эскадра забросала и укатала ее землей, а стены траншеи сыграли роль опалубки, не позволив измятой махине расплющиться под весом десятков бронекатов. Съехав с нее, я продолжил двигаться по следам южан, которые, по моим расчетам, аккурат сейчас достигли крепостной стены.

На этом берегу рва мы впервые почувствовали, что называется, атмосферу войны. Конечно, не в полной мере, но мне – человеку, прежде не участвовавшему в настоящих войнах, – вполне хватило и такой малости.

С одной стороны, хорошо, что нас окутывала пыль. Я не видел тех ужасов, какие творились в эти минуты у ворот Гексатурма, и мы не привлекали к себе внимания оставшихся на стене монахов. Но с другой стороны, они все равно заметили наш торчащий из пылевой завесы флаг и использовали его как ориентир для стрельбы по нас из луков, арбалетов и баллестирад.

Благо я заранее установил над окнами рубки защитные козырьки, а Убби спрятался вместе со мной под ее крышей. И когда до нас стала долетать всякая остроконечная дрянь, повредить нам она уже не могла. Но все равно было жутковато. Особенно когда помимо стрел на палубу грохался сброшенный со стометровой высоты булыжник, и мы с северянином понимали – угоди такой каменюка в кого-нибудь из нас, от нас бы только мокрое место осталось.

Впрочем, все, что сыпалось сейчас на «Мицар», являлось лишь мелкими брызгами того ливня камней и стрел, который пролился на эскадру. Вскоре на нашем пути стали попадаться первые обломки бронекатов и трупы. Пыль мешала определить, в какие мундиры одеты последние. Но защитники не могли упасть так далеко от стен, а значит, это были южане, которым не посчастливилось укрыться от обстрела и затем, будучи уже мертвым, свалиться с бронеката.

Спереди до нас доносился такой грохот и лязг, что даже упавшая час назад башня, по-моему, гремела тише. И я вел истребитель не абы куда, а прямо навстречу этому шуму, который не сулил нам абсолютно ничего хорошего.

На это нам также прозрачно намекнул поврежденный перехватчик, который я вовремя заметил прямо по курсу и был вынужден обогнуть. Защитники цитадели подбили этот бронекат, метнув в него со стены многотонную иностальную балку. Угодив точно в просвет между правым задним колесом и корпусом, она сломала перехватчику ось, после чего он накренился и встал как вкопанный. На его палубе не было ни души, но вряд ли его команда успела эвакуироваться и пересесть на другой транспорт. Скорее всего, она отсиживалась в трюме, дожидаясь окончания или хотя бы ослабления обстрела, дабы потом добраться до крепости пешим ходом и с наименьшими потерями.

Ее стена выросла перед нами довольно неожиданно даже несмотря на то, что я был к этому готов. Следы, по которым я ориентировался в пыли, вывели меня не к главному входу, а к тому, что находился между второй и третьей башней. Его ворота были выбиты катапультами, как и все остальные. Я похвалил свою интуицию: когда мы подъехали к воротам, строймастеры уже расчистили их и впустили в Гексатурм часть эскадры, что шла за этими первопроходцами; дабы не создавать затор у одного прохода, на подступах к стене армада разделилась на три потока, ускорив тем самым свое вторжение и расширив его фронт.

Гексатурм еще не был завоеван, а в воротах уже несли караул представители новой власти. Они загнали свой штурмовик под арку, чтобы не подставлять головы под все еще летящие со стены стрелы и камни, и, очевидно, намеревались не выпускать отсюда монахов, если те надумают прорываться наружу. Мы двигались в правильном направлении, да к тому же под флагом Владычицы, и потому были пропущены в крепость без вопросов. Спешившийся со штурмовика отряд караульных расступился, давая нам дорогу, а их лейтенант несколько раз раздраженно махнул рукой: мол, давайте-давайте, проезжайте, не задерживайтесь!

Ну разве я мог не уважить его справедливое требование? И вскоре мы вовсю грохотали колесами по раздолбленной эскадрой брусчатке крепости; прежде эти ворота и улица за ними не предназначались для бронекатов – правило, которое южане, разумеется, проигнорировали.

Несколько булыжников, что были сброшены со стены все еще не сброшенными оттуда табуитами, громыхнули по палубе, заставив меня и Убби в очередной раз вздрогнуть и разразиться бранью. Здесь пыль сгустилась не так плотно, поэтому видимость заметно улучшилась. Что, правда, вряд ли могло нас обрадовать. В пыли я ощущал себя почти невидимкой, а без нее мне чудилось, что на «Мицар» обращены взгляды всех без исключения южан. А также селадоров, что сейчас не имело для меня принципиальной разницы. И пусть это было, разумеется, не так и наша маскировка пока что нас выручала, отделаться от этой панической мысли было невозможно.

Я и Сандаварг поступили предусмотрительно, заперев Тамбурини-младшего в трюме. От вида охваченного хаосом Гексатурма впечатлительный Дарио если бы не рехнулся, то точно пережил бы рецидив самоубийственного героизма и бросился бы с пеной у рта на бронекаты южан. Мы же, глядя на этот разгром – который, по большому счету, еще и не начинался, – лишь нахмурились и стиснули зубы. А чему, спрашивается, удивляться? Мы с самого утра наблюдали за здешним побоищем, и потому было бы глупо уповать на то, что в Гексатурме нам откроется нечто иное.

Практически все западные кварталы крепости лежали в руинах. Не пострадавшие при обстреле здания остались разве что в ее восточной половине. Но и их в скором времени ожидала печальная участь. Засевшие там наиболее самоотверженные селадоры готовились дать последний бой топчущим их обитель южанам. А они не станут напрасно жертвовать пехотой и пошлют на расправу с непокорными не ее, а все те же строймастеры и дальнобои.

Мое знакомство с табуитами и их нравами было весьма поверхностным. Однако я мог предугадать, что вряд ли все обитатели Гексатурма от мала до велика полягут костьми на разбомбленных улицах. Едва Кэрью понял, что падение цитадели неотвратимо, он наверняка принял меры, чтобы спасти от расправы женщин, детей и самых ценных членов ордена. Когда состоялась их эвакуация и не запоздала ли она, мы не ведали. Но я был почти уверен, что остатки монашеской армии, которые забаррикадировались у восточной стены, готовились погибнуть не за одни свои красивые убеждения. Эти герои вдобавок прикрывали отступающих в Червоточину братьев и сестер, планируя сдерживать врага столько, на сколько у них хватит сил.

Вся восточная половина крепости напоминала в эти минуты огромный муравейник. Или, точнее, огромный организованный и грохочущий муравейник. Вошедшая в Гексатурм с трех направлений эскадра дробилась на мелкие колонны и разъезжалась по улицам. Стихийно возведенные укрепления табуитов, которые нельзя было снести колесами, истребители накрывали залпами из «Сембрадоров» и баллестирад. Более мобильные перехватчики и штурмовики высаживали десантные группы у тех объектов, которые Дирбонт не намеревался разрушать: комендатура, денежное хранилище, склады, механические мастерские… Возле них суетились уже не бронекаты, а люди, летали стрелы, гарпуны, сверкали клинки, лебедки выдирали крючьями оконные решетки и железные двери…

Однако сейчас меня интересовали не маневры южан и не судьба оставшихся здесь монахов. Чтобы обнаружить то, в чем мы отчаянно нуждались, мне пришлось остановить «Мицар», покинуть рубку, взобраться на мачту и, рискуя нарваться на шальную стрелу, осмотреться. Даже экстренная эвакуация такого крупного поселения, как Гексатурм, – дело не одного часа. Убегающим в хамаду людям нужно много воды, провизии, фуража и прочих вещей, и потому они будут вывозиться из крепости до последнего…

Так и есть! Нашел! Именно то, что нам нужно! И если мы поспешим, нам повезет не застрять в гибнувшей крепости и избежать участи рассекреченных шпионов.

Трое из пяти ворот на восточной стене были заперты. Одни в этот момент как раз закрывались, но последние – крайние с севера – пока что оставались открытыми. Причина, почему табуиты их еще не заблокировали, дабы задержать южан и дать беженцам лишнюю фору, была проста: возле одного из имеющихся в том районе складов стоял под погрузкой бронекат. Это ему предстояло вскорости покинуть цитадель через северные ворота, после чего, надо полагать, защитники запрут и их.

Этот бронекат – строймастер «Зигфрид» – был мне знаком. Именно он встречал нас на подступах к Гексатурму, когда мы прибыли сюда с контейнерами Макферсона. Лишенная мощной брони, машина альт-селадора Рубнера не смогла бы противостоять даже одному истребителю Дирбонта. Поэтому табуиты направили ее в помощь эвакуирующимся для вывоза из крепости необходимого им груза. Трап строймастера был опущен, монахи бегом таскали ему на борт какие-то ящики, а следовательно, еще несколько минут он там простоит. Ровно столько же будут открыты северные ворота, прежде чем и они преградят путь захватчикам.

Поспешно вернувшись на мостик, я приказал Гуго дать «Мицару» полный ход и повел его в северную часть крепости. Скоро там окажутся и южане. Но не раньше нас, это очевидно. Во избежание неразберихи они рассредоточивались по Гексатурму подобно гонимым ветром пескам хамады, заполоняющим собой камнеиловые дебри – неудержимо и единым фронтом. Дивизионы Дирбонта оккупировали поочередно квартал за кварталом и, по всем законам облавы, планомерно сгоняли противника к восточной стене. Нам соблюдать адмиральские порядки не было никакого резона. И я, наплевав на все, рванул напрямик туда, где мое появление вряд ли будет встречено дружелюбно.

Служи я и впрямь в армии Владычицы капитаном, меня за такое поведение нещадно выпороли бы перед строем кнутом, а затем, лишив наград и звания, сослали бы на каторгу. А как еще прикажете поступать с солдатом, который начинает самовольничать в боевой обстановке?

«Мицар» понесся по крепости, сметая со своего пути обломки зданий и прочий вываленный на улицу хлам. Скорость, с какой мы двигались, была раза в три выше средней скорости колонн Дирбонта. Пользуясь тем, что в нас еще не признали самозванцев, я обогнал одну вереницу бронекатов, едва не цепляясь с ними колесами. А другую, что преградила нам путь на одном из перекрестков, и вовсе проскочил насквозь промеж двух едущих друг за другом перехватчиков.

Последнее выглядело натуральным сумасбродством, поскольку я до последнего не был уверен, что у меня это получится. И, возможно, не получилось бы, кабы капитан второго перехватчика мне не подыграл. Завидев «Мицар», он живо смекнул, что с нами не все в порядке и что мы неминуемо протараним строй. После чего отдал приказ об экстренной остановке, благо скорость колонны это позволяла. Торможение перехватчика сразу увеличило интервал между ним и впереди идущей машиной, что поспособствовало мне точнее вписаться в расширившийся просвет. Знал бы этот расторопный капитан, что мы – враги, – он, разумеется, обстрелял бы нас затем из палубных орудий. Но он, похоже, решил, что на «Мицаре» случилась какая-то неполадка, и потому нам в корму не ударило ни одного болта или гарпуна.

Табуитам нашу личину было подавно не раскрыть. Как только мы вторглись на еще не завоеванную Дирбонтом территорию, из окон и с крыш домов на нас обрушился такой дождь болтов, гарпунов и камней, что мне пришлось в спешном порядке задраить боковые окна рубки, а на передних опустить козырьки так, что я едва мог видеть дорогу. К снарядам, что упали на «Мицар» со стены, добавилась уйма новых, и теперь весь палубный настил был истыкан и усыпан ими. Дерзни какой-нибудь табуит соскочить к нам на палубу с крыши, ему будет очень сложно не напороться на торчащие повсюду стрелы и копья и не подвернуть ноги на разбросанных тут и там булыжниках.

Когда мы, вырулив на нужную улицу, заметили «Зигфрид», на его борту уже знали о нашем приближении. Видимо, до шкипера Рубнера эта новость донеслась по воздуху – с помощью криков обстреливающих нас табуитов. После чего альт-селадор приказал отставить погрузку – об этом свидетельствовали разбросанные в беспорядке не донесенные до трапа ящики и разбежавшиеся кто куда грузчики – и принял решение спешно уезжать.

У стоящего кормой к воротам строймастера не было времени развернуться. Дорожа каждой секундой, он врубил задний ход и, поднимая на ходу трап, начал пятиться к выезду.

Но пятился «Зигфрид» гораздо медленнее, чем мы сокращали с ним дистанцию. Что стало для Рубнера и других находящихся с ним на борту беженцев суровым испытанием. Вряд ли кто-то из них сомневался в том, что истребитель южан идет на таран. «Мицар» был почти в три раза тяжелее инженерного бронеката и, перед тем как высадить на него абордажную команду, вполне мог ошеломить противника лобовым столкновением. Палубных орудий у него не имелось, и потому на носу, а также вдоль бортов «Зигфрида» выстроились стрелки, готовые встретить нас залпом из арбалетов.

Глупые люди! Им бы не торчать сейчас на строймастере, а прыгать через борт на землю и убегать, пока есть время. Иди я и вправду на абордаж, после тарана лишь единицы из них будут способны подняться на ноги и оказать нам сопротивление… Впрочем, если Рубнеру не повезет удрать от настоящих южан, они еще преподадут ему такой горький урок.

Я видел вскинувших арбалеты стрелков «Зигфрида». Это означало, что они тоже видят нас с Убби и, пустив болты поверх нашего борта, попадут ими в смотровую щель моей рубки. Пришлось нам поспешно пригнуться и ехать вслепую, благо я уже нацелил «Мицар» на ворота и мне не требовалось в ближайшие полминуты маневрировать.

Табуиты выказали неплохую меткость. Из выпущенных по истребителю двух десятков стрел примерно дюжина угодила в смотровую щель и, врезавшись в заднюю стену рубки, разлетелась по ней рикошетами. Три снаряда при этом огрели меня, оставив на моем едва зажившем после драки в Великой Чаше теле новые ссадины и кровоподтеки. Хорошо, наконечники болтов затупились от удара об иносталь и не нанесли мне серьезных ран, а иначе я действительно не на шутку разозлился бы на табуитов. А так пришлось лишь выругаться и простить им их выходку, ибо она была лишь малым отмщением за тот страх, который я нагнал на этих в целом славных ребят.

Что, интересно, подумали они, когда увидели, как идущий под флагом Владычицы истребитель пролетает в считаных метрах от «Зигфрида», не причинив тому ни малейшего вреда? И вообще ведет себя так, будто в упор не замечает обстрелявший его вражеский бронекат. А затем несется дальше, к воротам. Которые мы также вскоре оставили позади и, не сбавляя скорости, вырвались на просторы Червоточины…

Когда мы удалились от Гексатурма на безопасное расстояние и, открыв окна, оглянулись, северные ворота были уже закрыты. А выехавший из них сразу за нами «Зигфрид» шел полным ходом на юго-восток, практически перпендикулярным нашему курсом. Мы же сразу нацелились на первый ориентир, который надо было придерживаться, чтобы достичь храма Чистого Пламени. И которые я, естественно, запомнил все до единого во время нашего первого путешествия этим маршрутом.

Я был почти уверен, что Рубнер не свернет потом к «Инфинито», а направится своим, неведомым мне курсом. Сейчас уже не имело смысла петлять по хамаде, пытаясь сбить со следа южан, поскольку Владычице Льдов наверняка было известно о станции. По крайней мере, гранд-селадор Тамбурини в этом почти не сомневался. И когда в одной из наших последующих бесед я задал ему такой вопрос, он ответил, что если среди его окружения вряд ли есть шпионы королевы Юга, то в Гексатурме они явно отыщутся. И раз так, стало быть, велика вероятность, что местонахождение храма Чистого Пламени давно не является для нее загадкой. И как только не пересекающиеся ранее интересы ордена и Владычицы войдут в первое же серьезное противоречие, конфликт станет неизбежен, и она не откажет себе в удовольствии разорить главную святыню единственной не подчиняющейся ей силы Атлантики.

Стоит ли считать серьезным конфликт Востока и Юга из-за контейнеров Макферсона, генерал капитула тогда затруднился ответить. А может, он попросту не захотел посвящать меня в свои страхи и сомнения. Заметил лишь, что до сего дня случаев нападения Кавалькады на грузы ордена не случалось. И то, что при этом нападении дон Риего-и-Ордас потерпел фиаско, вряд ли дает повод надеяться, что он благополучно забудет о своем позоре…

Короче говоря, мы ехали к «Инфинито», не беспокоясь о том, что наши следы наведут на нее разрушителей Гексатурма. Их прибытие на станцию являлось вопросом ближайшего времени. И я полагал, что в эти минуты гранд-селадор обсуждает с капитулом – или, вернее, с теми супремо-селадорами, которые не пали в битве, – план спасения сокровищницы ордена. Или хотя бы наиболее ценных ее частей. У храма имелась собственная линия укреплений, но чисто символическая, рассчитанная на отражение разве что банд кочевников, но никак не боевых бронекатов. Так что вряд ли капитул примет решение держать оборону. Для уничтожения куполов «Инфинито» не потребуются гигантские катапульты – вполне хватит и дивизиона обычных дальнобоев.

– Флаг и фальшивое название – долой! – приказал я Убби и поднявшейся с орудийной палубы Малабоните. – Гербы с бортов содрать! И освободите наконец Дарио. Теперь ему бежать от нас некуда.

И, обернувшись, в отчаянии посмотрел на краешек почти закатившегося за Гибралтарский перевал солнца. В узкой западной оконечности Червоточины, огороженной с севера и юга склонами Европейского и Африканского плато, смеркалось быстро. И ночи здесь были также чертовски темными. Не такими темными, как в «сквозняках» Хребта, но достаточно непроглядными, чтобы я перестал ориентироваться на местности, а тем паче малознакомой.

Нет, не добраться нам сегодня до храма Чистого Пламени, даже гони я на полной скорости до тех пор, пока будет позволять видимость. Как ни крути, а придется делать остановку и ждать, когда рассвет позволит мне обозревать округу в радиусе хотя бы километра…

Сказать, что Дарио был на нас рассержен, значит ничего не сказать. Однако за время заточения в темном трюме он малость остыл и обдумал свое безрассудное поведение. И потому, когда вновь очутился на свободе, не закатил нам скандал, а осмотрелся, понял, где мы находимся, и, узнав наши планы, лишь кивнул в знак согласия. Потом ушел на корму. И оттуда глядел в угрюмом молчании на удаляющийся Гексатурм, пока окончательно не стемнело и мы не были вынуждены остановиться где-то на полпути между крепостью и «Инфинито».

Спать в эту тревожную ночь практически не пришлось. Досюда не долетал грохот войны, и потому раздавшийся около полуночи низкий дрожащий гул мы уловили еще до того, как он усилился и заглушил собой все прочие звуки ночной хамады. Гул нарастал медленно, и его источник был скрыт во мраке, но из нас лишь Тамбурини-младший не слышал прежде ничего подобного. Мне же и прочим этот шум накрепко врезался в память до конца наших дней, ибо сегодня он олицетворял собой не что иное, как поступь охотящейся за нами смерти.

Грозный топот сотен копыт лучших в мире скакунов, что заставлял содрогаться не только землю, но и всех врагов Владычицы Льдов…

Кавалькада двигалась сквозь ночь быстро и целеустремленно. Это означало, что демерарские рапидо чуяли «Инфинито» так же, как чуяли они любое другое отдаленное от них за сотни километров поселение. А видящие во мраке глаза этих уникальных животных позволяли дону Риего-и-Ордасу не дожидаться утра и прибыть к станции раньше эскадры Дирбонта. Что позволяло спесивому команданте взять у того реванш за свое неучастие в штурме крепости и отхватить хороший кусок от адмиральской славы.

Знали кабальеро о нашем прорыве через захваченную цитадель или нет, неизвестно. Но наши следы они наверняка видели и уж точно не забыли, кому они принадлежат. Однако вряд ли Кавалькада рискнет атаковать нас под покровом ночи. Если мы начнем кружить на месте, врубив сепиллу и паля наугад из орудий, разразится хаос, в котором гвардейцы вновь понесут потери. На что дон Балтазар явно не согласится, особенно в преддверии атаки на храм Чистого Пламени. И тем не менее я не стал уповать на это и, разогнав экипаж по боевым постам, поднялся на мостик, дабы быть готовым к отражению штурма.

…Который все-таки не состоялся. Топочущая лавина не снижая скорости пронеслась севернее «Гольфстрима» и еще долго сотрясала воздух, отбив у нас остатки и без того неважного сна. Надежда успеть к «Инфинито» до прихода южан растаяла бесследно. И хоть у Кавалькады было меньше, чем у эскадры, шансов захватить станцию с ходу, на мирную ее эвакуацию рассчитывать больше не приходилось.

Что ж, да будет так. В конце концов, мы знали, на что шли и чем все это для нас может закончиться…

Восход солнца мы наблюдали тогда, когда его лучи уже вовсю играли на стеклянных куполах храма. Но их жизнерадостный блеск никак не вязался с тем, что творилось у их подножия. А творилось там такое бесчинство, что при взгляде на него Дарио затрясся от бессильного гнева и, потрясая кулаками, заметался по палубе под неодобрительные взгляды Сандаварга.

Убби понимал, какие чувства обуревают сегодня Тамбурини-младшего, и потому не рявкал на него, требуя успокоиться. Но все равно многоопытному вояке, умеющему держать свою ярость под контролем и спускать ее с цепи только когда это необходимо, было неприятно находиться рядом с юнцом, который еще не выработал в себе столь полезное качество.

Внешняя линия защиты «Инфинито» на этот час уже пала, и кабальеро заполонили собой все прилегающее к ней пространство. Однако внутрь станции они пока что не прорвались, чем в данный момент и занимались, пытаясь проломить перегородки на иногазовых шлюзах. На каменных редутах, верках, кронверках, брустверах и прочих оборонительных сооружениях, названия коих я мимоходом выучил, пока мы гостили на станции, лежали тела табуитов. Многие – растерзанные на куски. Выживших монахов среди них вроде бы не наблюдалось. Или при отступлении защитники успели уволочь всех раненых в храм, или нападающие, прорвав оборону, добили их, что было бы неудивительно для безжалостного дона Риего-и-Ордаса.

Почти все укрепления испещряли выбоины, слишком характерные, чтобы их можно было спутать со следами ядер. Да и не имелось у Кавалькады на вооружении баллестирад, способных оставить такие крупные и глубокие отметины. Их явно сотворили «би-джи»-пули, которыми осыпали монахов южане и которые, похоже, на эту войну выдавались каждому из них не поштучно, а горстью. Стандартный для гвардейской пули радиус поражения черным всполохом составлял примерно полметра. Но это на открытом пространстве. При попадании же в камень метафламм встречал сопротивление и оставлял уже не такие большие дыры, какие одно время красовались в палубном настиле прежнего «Гольфстрима».

«Би-джи»-стрелки, которые находили себе цель, могли вывести зараз из строя не одного, а двух-трех табуитов, особенно если те обороняли храм плечом к плечу. Этим и объяснялось большое количество лежащих на бастионах трупов, что были не заколоты пиками и шпагами и не застрелены обычными пулями, а разорваны на части, словно побывав перед этим в когтях свирепых хищников.

Гвардейцы предпринимали попытки стрелять и по «Инфинито» – разве они могли устоять перед таким искушением? Однако здесь строительные технологии древности показали себя не в пример лучше современных. Насквозь ни один купол вроде бы пробит не был. А свежие щербины, сколы и уродливые потертости, что теперь покрывали станцию снизу доверху, всего лишь изрядно попортили ей внешний вид. Который отныне стал, пожалуй, наиболее точно соответствовать ее фактическому почтенному возрасту.

Команданте также понес сегодня потери, но вряд ли их стоило считать значительными. Все до единого мертвые compaceros, какие валялись на земле наряду с телами табуитов, были убиты при прорыве храмовой обороны. С отступлением хозяев в храм все радикально переменилось. Они уже не могли отстреливаться непосредственно из-под герметичных куполов. И оттого гвардейцы осмелели настолько, что, спешившись, расхаживали вокруг них в открытую и без опаски таращились внутрь станции сквозь ее прозрачные стены.

Очередное явление Кавалькаде ее иностального кошмара – то бишь нас – вызвало в рядах кабальеро вполне предсказуемое смятение. Уже считающие себя полноправными победителями, они не могли спутать наш истребитель с одним из бронекатов Дирбонта, поскольку со вчерашнего вечера мы перестали маскироваться. При виде нарисовавшегося на горизонте грозного силуэта «Гольфстрима» гвардейцы вновь забегали, начали вскакивать на коней, сбиваться в отряды и разъезжаться, перестраиваясь в боевые порядки. Чем, как всегда, вызвали у Сандаварга злорадный смех и оскорбительные выкрики в свой адрес.

Я же, будучи уверенным, что команданте не пошлет своих compaceros на верную гибель под наши «Сембрадоры» и «Эстанты», повел себя откровенно вызывающе: развернулся правым бортом к станции и загнал бронекат на вершину холма всего в полукилометре от нее. Где и остановился, намереваясь получше осмотреться и позволить заточившим себя в храме табуитам нас заметить. А дабы избавить тех от сомнений, я нацелил на «Инфинито» сигнальное зеркало и взялся подавать ей повторяющийся световой код. Такой, по которому гранд-селадор, если он еще жив, сразу определит: мы – это мы, а не южане, захватившие знакомый ордену бронекат.

«Нагрелась ли куриная похлебка?» – раз за разом спрашивал я у осажденной станции на сигнальном языке перевозчиков. Глупый, на первый взгляд, вопрос, но именно в этом крылся его смысл. Сообщи я генералу капитула что-нибудь о его сыне или о контейнерах Макферсона, Тамбурини-старший подумает, что мы угодили в плен и выдали врагам эти подробности под пытками. В то время как детали нашего приснопамятного обеда с гранд-селадором были известны лишь нам и ему и не имели стратегической ценности, чтобы южане их у нас выпытывали.

Солнце всходило все выше, и отражающиеся от куполов солнечные зайчики множились и становились ярче. Однако когда один из них вдруг замерцал, да не просто так, а вполне осмысленно, отвечая мне на мой вопрос, стало понятно: наше обращение заметили и истолковали совершенно правильно.

«Как парень?» – лаконично поинтересовалась в свою очередь «Инфинито», используя вместо зеркала, очевидно, мощный электрический фонарь. Судя по медленному и неровному темпу его мерцания, сигнальщик-табуит не знал кодовую азбуку наизусть, а считывал ее с таблицы или работал под диктовку кого-то из товарищей. Догадавшись об этом, я тоже стал дергать за рычаг «сигналки» реже, дабы нерасторопные монахи за мной поспевали.

«Парень в порядке, – успокоил я гранд-селадора, который, скорее всего, и задал мне этот вопрос. После чего перешел к делу: – Чем могу помочь?»

Следующее послание из осажденной станции пришло спустя три минуты. Мне пришлось его записать, а потом дать прочесть Дарио, чтобы он его окончательно растолковал.

«Разгонитесь и пробейте Четвертый корпус с севера, – говорилось в переданной нам инструкции. – У вас получится. Въедете внутрь насколько возможно. Остальное узнаете по прибытии. Будьте осторожны – падающее стекло!»

– Четвертый корпус – это северо-восточный купол. Там у нас механические мастерские, – напомнил Тамбурини-младший. – Вообще, пробить его очень сложно. Но раз отец говорит, что у вас получится, значит, он в этом уверен. И про стекло он не зря предупреждает. Один квадратный метр защитной оболочки станции весит почти центнер. И если купол расколется, нас неминуемо засыплет его обломками.

– А перед этим нас еще закидают метафламмом, – мрачно заметил я, указав на Кавалькаду. – Так что живо дуйте с Сандаваргом к Долорес на орудийную палубу, задраивайте все бойницы и сидите там не высовываясь до моего приказа. Как задраите – сразу же доложите. И учтите: пока вы этого не сделаете, я с места не тронусь…