Рассказывая мне полмесяца назад о своем восемнадцатилетнем сыне Дарио, перед тем как нас с ним познакомить, гранд-селадор описал его характер достаточно правдиво. Тамбурини-старший не преувеличил достоинств Тамбурини-младшего и не преуменьшил его недостатки, что для отца было бы простительно. Но нет, глава ордена отзывался о своем отпрыске без прикрас, с прямотой истинного табуита, чем поначалу слегка меня обескуражил. Впрочем, когда выяснилось, зачем он вообще завел об этом речь, его внезапное откровение перестало выглядеть странным и неуместным.

И вот по прошествии двух недель я стоял на мостике и глядел, как сын гранд-селадора и пятеро других монахов стаскивают с «Гольфстрима» разрезанные на части двадцать девять пустых иностальных контейнеров. Не знай я доподлинно, кто из этой шестерки Дарио Тамбурини, сроду не догадался бы, что он здесь присутствует. И не потому, что он работал наравне со всеми рука об руку. Даже внешне этот парень не походил на коротышку-отца. Худой и высокий, с большим орлиным носом, коротко остриженными темно-русыми волосами и синими глазами, Дарио явно весь пошел в мать (если, конечно, гранд-селадор нам не солгал и это был его родной сын). О которой мне было сообщено лишь то, что она скончалась во время его трудных родов.

Братьев и сестер у него не имелось. И поскольку мальчик родился под куполом «Инфинито», по закону ордена этому ребенку предстояло посвятить свою жизнь служению в храме Чистого Пламени. Против чего Тамбурини-старший, разумеется, не возражал. Наоборот, делал все возможное, чтобы в будущем Дарио оправдал оказанную ему по праву рождения честь. Воспитание из сына высокообразованного жреца науки превратилось для его отца в дело чести, с чем он, на мой взгляд, в целом справился.

Парень и впрямь был умен не по годам и впитывал новые знания как губка. Что доказал практически сразу же, как только очутился на «Гольфстриме» согласно распоряжению отца.

– Прошу меня простить, если моя просьба противоречит вашему уставу, шкипер, – обратился ко мне Тамбурини-младший после того, как он и пять других селадоров взошли на палубу и доложили о своем прибытии, – но пока мы не отправились в путь, мне очень хотелось бы изучить ваш Атлас. – После чего счел нужным пояснить, зачем ему это понадобилось: – Видите ли, все те шкиперские карты, какие имеются в Гексатурме, устарели как минимум лет на пятнадцать. А вы наверняка располагаете сегодня самым последним изданием Атласа, ведь, по вашим словам, переоснащение этого бронеката велось по приказу самого дона Риего-и-Ордаса.

– Не вижу, в чем проблема, – ответил я, протягивая Дарио интересующую его книгу. Его просьба не нарушала никаких запретов, поскольку в уставе шкипера Проныры Третьего таковых не существовало. За всю историю моего хождения по Атлантике еще никто из моей команды не выказывал любопытства к такому скучнейшему чтиву, как навигационные карты. – Однако имей в виду: мы отправляемся сразу после обеда, и к тому времени Атлас должен уже лежать у меня в рубке.

– Не беспокойтесь, я верну его за полчаса до отправления, – пообещал табуит, бережно взяв у меня Атлас, как будто он мог рассыпаться в прах от одного неловкого движения. – Сами карты меня не интересуют, потому что я читал их уже несчетное количество раз. Мне нужно всего лишь изучить те изменения и дополнения, какие отсутствуют в наших Атласах.

«Давай-давай, дерзай! – мысленно напутствовал я его. – Сколько, думаешь, там поправок за последние годы накопилось? Пять? Десять? Да только в последнем издании тридцать с лишним ключевых – маршрутных – поправок. А есть ведь еще десятки мелких технических исправлений: справочные, координатные, временные…»

Тамбурини-младший сдержал свое слово и принес Атлас на мостик, как мы и договаривались, минута в минуту. Само собой, я не отказал себе в удовольствии проэкзаменовать самоуверенного «картографа», задав ему проверочные вопросы. Не сложные, а из разряда базовых знаний. На такие вопросы знаток шкиперской документации должен отвечать без запинки в любое время дня и ночи.

Именно так – без запинки – Дарио на них и отвечал. И прежде чем допустил первую ошибку, расщелкал не менее двадцати моих задачек. Но даже когда оказался не прав, взялся спорить со мной, убеждая меня в обратном.

– А вот это ты зря, – ехидно заметил я, листая Атлас, дабы доказать спорщику свою правоту. – Таких-то вещей, братец, шкиперу стыдно не знать. Еще мой отец учил меня, что, когда пересекаешь Срединный хребет с востока на запад, быстрее всего добраться до Щедрого Столпа по каньону Вима, а не Зеленого Мыса. И в Атласе нет поправки, которая бы это опровергала.

– Есть такая поправка, – не согласился новобранец. – Раздел «Примечания», ссылка сорок четыре. В ней сказано, что максимальная скорость, которую может развить в каньоне Зеленого Мыса бронекат вашего класса при нынешнем состоянии каньонного дна, примерно в одну целую две десятых раза выше, чем та скорость, какую вы разовьете в «сквозняке» Вима. Из чего следует, что, имея на борту груз весом в сто тонн, вышедший из Аркис-Грандбоула «Гольфстрим» прибудет к Щедрому Столпу на полтора часа раньше, если он предпочтет первый маршрут второму.

– Полтора часа! – рассмеялся я. – Ты шутишь?! Да ни один шкипер не будет гнать на предельной скорости три тысячи километров, когда он может ехать вдвое медленнее и прибыть к цели лишь на полтора часа позднее, чем в первом варианте. Каким бы гладким ни было сегодня дно каньона Зеленого Мыса, каньон Вима был и остается единственно правильным выбором при расчете подобного маршрута.

– Но в вашем вопросе ничего не говорилось о нежелании шкиперов ехать на Запад с максимальной скоростью, разве нет? – продолжал стоять на своем Дарио. – А значит, по условиям задачи я дал вам абсолютно правильный ответ, и вы не можете этого отрицать.

– Ну, допустим, счетовод из тебя и впрямь лучший, чем из меня, – пошел я на попятную, но счел нужным добавить: – Однако ты ведь уже взрослый и отлично понимаешь: в нашем деле на одной лишь картографии и математических способностях далеко не уедешь. И если бы я ориентировался в первую очередь на указания Атласа, а не на собственное чутье, вряд ли вообще дожил бы до сегодняшнего дня.

– Вы говорите про пересечение вами коралловой «терки»? – осведомился Тамбурини-младший. Перед тем как влиться в мой экипаж, он, похоже, изучил не только Атлас, но и историю наших недавних злоключений.

– Совершенно верно, – подтвердил я и признался: – Хотя вряд ли я по собственной воле рискну когда-нибудь повторить этот подвиг. Может, я и впрямь сумасшедший, но не до такой же степени…

Зачем вообще гранд-селадор попросил меня зачислить его сына в мой экипаж, вы легко поймете по вышеупомянутому разговору между мной и Дарио. Парень действительно был для своих лет феноменально образован. Но, проведя большую часть своей жизни под куполами «Инфинито», он имел весьма скромный жизненный опыт. В отличие от отца, который был приведен в Гексатурм беспризорным подростком и пробился на свой высокий пост с самых низов, Тамбурини-младший не обладал такой хваткой и целеустремленностью. Его главной жизненной страстью была наука, но не стремление к власти. Глава же ордена мечтал видеть сына своим преемником, ради чего и старался выработать у него задатки лидера.

Но как добиться этого, не закалив характер юноши в суровых условиях реального мира? У Тамбурини-старшего такая закалка была: до своего прихода в Гексатурм он вдоволь поскитался по Атлантике и хлебнул лиха. Но не выгонишь ведь Дарио насильно за ворота крепости, дабы он набирался уму-разуму таким же жестоким способом? Поэтому отец старался почаще отправлять его в орденские экспедиции – какая-никакая, но школа. Однако в них парню приходилось по большей части все так же вращаться в обществе братьев-селадоров, а они не слишком охотно общались с прочими обитателями Атлантики. Воспитательная стратегия гранд-селадора раз за разом спотыкалась о всяческие препоны и не давала нужный ему результат.

Наше появление в крепости и мое предложение о сотрудничестве натолкнуло генерала капитула на дельную мысль. Которую он выложил мне вечером того же дня, когда мы впервые посетили храм Чистого Пламени. Став членом моего экипажа, Дарио, во-первых, получит шанс более тесно пообщаться с людьми не из орденского круга. Причем с теми людьми, которые однозначно не научат парня ничему дурному. И во-вторых, странствуя по миру с нами, он будет защищен от многих напастей. Особенно тех, знакомиться с которыми, глядя на них из бойниц истребителя, куда предпочтительнее, чем любыми другими способами.

Сами понимаете, что я не посмел отказать гранд-селадору в его просьбе. С одной стороны, я шел на риск, ведь если на борту «Гольфстрима» с Дарио что-либо случится, мы наживем себе еще одного весьма серьезного врага. Но с другой стороны, устроив для отпрыска на «Гольфстриме» университет, Тамбурини-старший становился нашим высоким покровителем. А при успешном обучении сына – еще и влиятельным другом, способным хоть как-то уравновесить количество наших могущественных недругов.

Вдвойне замечательно, что самого Дарио отцовская идея привела в неописуемый восторг. И я его прекрасно понимал. Для молодого человека, ни разу в жизни не ходившего на бронекате по Атлантике, даже часовая поездка на нем запомнится на всю оставшуюся жизнь. И будь его воля, Тамбурини-младший, наверное, отправился бы с нами в дальние странствия сразу, едва гранд-селадор нас познакомил. Но нам пришлось задержаться в «Инфинито» еще на девять дней, дожидаясь, пока монахи вскроют артефакты, вычистят из них остатки «черной грязи», переложат их в один контейнер, а потом разрежут остальные на части и погрузят те на «Гольфстрим».

Это и было нашим первым поручением от ордена: убрать ненужный мусор. Хранить его на станции не имело смысла – он только занимал бы лишнее место, которого под куполами и так недоставало. Использовать эти отходы в качестве сырья тоже не представлялось возможным. Дабы противоударная оболочка контейнера не вступила в контакт с его содержимым, она являла собой не обычную иносталь, а специальный сплав. Фактическая стоимость такого материала была значительно меньше тех денег, что пошли бы на его обработку. И табуиты приняли решение выбросить остатки двадцати девяти артефактов, которые сначала разрезали на сто семьдесят четыре куска. Затем, чтобы упростить их погрузку и разгрузку, а также спрятать их в трюм. Монахи, как и мы, предполагали, что вактов привлекает не начинка герметично закрытых контейнеров, а непосредственно они сами. Что, видимо, объяснялось уникальностью сплава, из какого они были сделаны.

Избавляться от компрометирующих всех нас улик вблизи «Инфинито» было недопустимо. Их следовало вывезти за пределы Червоточины и сбросить в какой-нибудь глубокий провал, где если не вакты, то по крайней мере люди уже никогда не отыщут этот груз.

Ближайшая такая пропасть, до которой мы, не привлекая к себе внимания, могли добраться за считаные дни, имелась в Бискайской долине. Будучи таким же краем света, как Гибралтар, она находилась вдали от караванных троп и гидромагистралей, а ближайший к ней Столп возвышался тремястами километрами северо-западнее. Чтобы достичь ее, нам следовало обогнуть Пиренейскую оконечность Европейского плато, на что, по моим расчетам, должно было уйти порядка пяти-шести дней. Взяв груз на борт, а также восполнив численность экипажа помимо Дарио еще пятью селадорами, уже имевшими опыт работы с перевозчиками, на девятый день нашего пребывания на станции «Гольфстрим» отправился в путь. А на следующий день мы, переночевав в Гексатурме, вовсю грохотали колесами по окраине Атлантики, постепенно меняя курс с западного на северный.

Памятуя о наказе гранд-селадора не давать Тамбурини-младшему спуска и в то же время не желая, чтобы новобранец с непривычки перетрудился, я составил для него обучающую программу, какой он должен был неукоснительно придерживаться.

Каждое утро Дарио в качестве разминки начинал с подметания верхней палубы, за порядком на которой я поручил ему присматривать, и выслушивания надоедливых понуканий Физза. Ящер не без основания полагал, что у него есть на это право, поскольку он разбирается в уборке лучше молодого табуита. Еще бы, ведь Физз наблюдает за тем, как она проводится, почти семьдесят лет и видел размахивающим метлой еще моего деда Проныру Первого. Новобранец внимал хвостатому советчику, помалкивал и продолжал делать свое дело с благосклонной улыбкой интеллектуального превосходства человека над менее разумным зверем, даром что священным. А ломтик курадо, каким по окончании уборки Дарио всегда угощал Физза, давал понять варану, что новый член экипажа чтит наши традиции столь же свято, как свой орденский устав.

Далее, пока голова ученика была свежей, а сам он не растерял силы, парень шел в моторный отсек, где до полудня поступал в распоряжение де Бодье. Наставник из него, правда, был не ахти, но Дарио не требовал к себе персонального внимания. Первые таланты, какие Гуго в нем открыл, – парень не задавал глупых вопросов, не путался под ногами и в то же время без напоминания оказывался именно там, где Сенатору требовалась помощь. И тот, не питавший доселе приязни к генеральскому сыну, вскоре изменил свое предвзятое к нему отношение. И уже на второй день нашего пути заметил мне с глазу на глаз, что не будет возражать, если я надумаю зачислить Тамбурини-младшего в команду постоянным помощником механика.

– Весьма толковый и воспитанный юноша, – так охарактеризовал при этом Гуго новобранца. – Всегда записывает в блокнот все мои ответы на свои вопросы. А сегодня, вы представляете, раньше меня обнаружил люфт на одной из штурвальных тяг, хотя до этого ни разу не бывал в трюме и не видел нашу трансмиссию. Что ни говорите, мсье шкипер, а приятно иметь дело с человеком, которому не надо разжевывать одни и те же элементарные вещи…

Между полуднем и обедом – я не стал заставлять табуитов подчиняться нашему жесткому распорядку и разрешил им принимать пищу в привычное для них время – Дарио взбирался на марс, где перенимал от Долорес навыки впередсмотрящего. Однако в этом искусстве парень не слишком преуспел, пусть и не жаловался на остроту зрения. И через неделю практики так и не научился предсказывать перемену ветра по характеру оседающей за бронекатом пыли. А также никак не мог даже приблизительно прикинуть на глаз расстояние до объектов, на которые указывала Моя Радость. По мнению Дарио, во всех этих занятиях отсутствовала логика и потому относить их к точным наукам было нельзя. Из-за чего ему якобы и не удавалось постичь принципы, коими руководствовалась в работе Малабонита.

Зато Тамбурини-младшему удалось на две головы превзойти ее в другом ремесле. Потеряв свой старый дельтаплан в окрестностях Столпа Трех Галеонов, Долорес взялась на досуге сооружать себе новый. Но чертежница из нее была такая же аховая, как из Гуго – воспитатель, а конструирование искусственных крыльев требовало самых точных величин и расчетов. Тут-то ей и пришел на помощь ее ученик. Для него вычислить размеры, форму, жесткость каркаса и прочие параметры дельтаплана исходя из веса его пилота оказалось вопросом получаса. Ошарашенная летунья сразу же простила Дарио все его неуспехи на поприще впередсмотрящего. И, махнув рукой, призналась, что будь она таким же крутым математиком, тоже вряд ли торчала бы днями на марсовой площадке и срывала голос, докладывая мне обстановку.

После обеда за обучение новобранца брался я. Как и ожидалось, в чтении карт и вычислении нашего местонахождения по полуденным звездам с помощью секстанта Дарио показал себя на высоте. Возможно, и в остальном он бы меня не разочаровал, но я пока поостерегся подпускать его к рычагам и штурвалу. Пускай для начала научится твердо стоять на ногах и уверенно передвигаться по шаткой палубе. А то он чуть ли не ежечасно теряет равновесие и уже набил себе столько шишек, сколько, наверное, не набивал, когда учился в детстве ходить.

Дарио осознавал, чем вызваны мои опасения, и потому для начала знакомился с наукой управления лишь в теории. Держась за поручень, он становился возле Атласа так, чтобы не мешать мне, после чего, глядя то вперед, то на карту, то на меня, пытался предугадать мои дальнейшие действия. Как и в моторном отсеке, под рукой у Тамбурини-младшего всегда лежал блокнот, в котором он периодически делал пометки. И задавал вопросы. Вот только меня, в отличие от Гуго, они не слишком радовали, пусть я и не подавал вида.

Не знаю, о чем Дарио спрашивал у Сенатора, но мне приходилось отвечать не на умные, а скорее на заумные вопросы, которые раздражали меня еще больше глупых. Ну а как, скажите на милость, объяснить новобранцу, по какой формуле я рассчитываю плотность камня, когда решаю, которую из встречных глыб объехать, а которую можно просто раздавить колесом? Или на сколько градусов больше обычного нужно повернуть штурвал, если мне требуется объехать препятствие не по ровной плоскости, а по пологому склону? А также каков у «Гольфстрима» коэффициент пропорциональной зависимости между увеличением угла поворота и нашей поперечной устойчивостью?..

И что мне нужно было отвечать? Само собой, только правду и ничего кроме правды. И я признавался, что при расчете подобных маневров я отродясь не пользуюсь формулами и коэффициентами, поскольку элементарно их не знаю. А чем пользуюсь, так это своим профессиональным опытом, навыками и интуицией, выработанными за годы шкиперской практики. Ибо это они подсказывают мне, что делать в той или иной ситуации, после чего именно так я и поступаю. И обычно оказываюсь прав. А вот если я начну просчитывать свои действия по математическим формулам, тогда точно ничего путного из этого не выйдет – слечу в яму или врежусь в скалу еще до того, как сформулирую в уме подобное уравнение…

И вообще, не устал ли ты, братец, от своих коэффициентов и этих… как их там?.. логарифмов? Кажется, самое время тебе пойти размять мышцы и попрыгать по палубе с нашим заядлым любителем физкультуры, господином Сандаваргом…

Финальным этапом каждодневной учебной программы Дарио были физические тренировки. А в передышках между ними северянин показывал ученику устройство нашего бортового вооружения. Подобно всем табуитам его возраста, Тамбурини-младший прошел в Гексатурме курс военной подготовки, был достаточно крепок, проворен и владел основными видами холодного и метательного оружия. Но, как и в случае с прочими науками, парню и здесь недоставало банального жизненного опыта. А также кое-чего еще, о чем посетовал мне Убби, когда я забеспокоился, не сильно ли он лупцует на тренировках отпрыска нашего покровителя.

– Не бойся, шкипер, – ответил северянин. – Даже если я иногда переусердствую, Дарио никому не станет на меня жаловаться. Прежде всего он – табуит и только потом – занудный, тошнотворный умник. Этот парень способен вытерпеть боль и постоять за себя, однако настоящим воином ему не стать – мое слово. Его смелость в чем-то сродни твоей, Проныра. Ее хватит на то, чтобы преодолеть трудности, пойти, если нужно, на риск или дать обидчику сдачи, но в настоящей битве с такой смелостью много не навоюешь. Парень неплохо защищается, но в бою ему не хватает напора и дерзости. За счет чего он постоянно проигрывает. Он много думает и сомневается тогда, когда лишние раздумья и сомненья не только не нужны, но и играют на руку врагу. И от этого недостатка Дарио, к сожалению, избавиться не в силах, сколько ни вдалбливай я в него палкой эту очевидную истину. В наших краях подобные ему юноши становятся фермерами, ремесленниками, скальдами или охотниками. Но уж точно не воинами и тем более не вожаками кланов. Я, конечно, не скажу об этом гранд-селадору и поучу его сына уму-разуму, раз так надо. Вот только пусть парень не ждет от меня ни похвал, ни большого уважения…

Отвесив новобранцу учебным посохом очередную порцию тумаков, Сандаварг объявлял перерыв, в ходе которого объяснял Дарио и другим селадорам принцип работы «Сембрадоров» и «Эстант». На стенах и башнях Гексатурма стояло множество похожих орудий, поэтому разобраться с нашими монахам было несложно. А для лучшего усвоения урока мы сделали внеплановую остановку и провели стрелковые учения.

Упражнялись и стоя на месте, и в движении, маневрируя вокруг мишеней – их роль играли скопления камнеиловых наростов – и ведя стрельбу по моей команде. Пускали снаряды по баллистическим траекториям – на дальность – и били по целям прямой наводкой. После чего остановились, чтобы передохнуть, подвести итог и собрать разлетевшиеся по округе гарпуны. Они прошивали хрупкий камнеил насквозь и застревали в нем, не тупясь, не сгибаясь и не ломаясь, что позволяло нам использовать их повторно. Кроме, естественно, тех, которые залетели слишком далеко в дебри и которые мы попросту не нашли.

Время было потрачено не зря. Все мы на этих стрельбах одновременно и поработали, и неплохо развлеклись. Так что в конце концов учения пошли на пользу не только табуитам, но и моему экипажу, включая меня, все еще продолжающего приноравливаться к новому «Гольфстриму» и его оснащению.

В общем, мы отнеслись к наказу Тамбурини-старшего со всей ответственностью и не давали скучать его сыну практически ни минуты. И пускай на закате очередного дня пути тело Дарио ныло от побоев, а голова пухла от свежих открытий, он неизменно благодарил нас за уроки и засыпал довольный, как будто вдобавок к знаниям мы выплачивали ему солидное вознаграждение. Для полного счастья Тамбурини-младшему не хватало лишь одного: не учебного, а самого настоящего приключения.

– Как жаль, что меня не было с вами, когда вы везли нам контейнеры, – сокрушался он всякий раз, когда я объяснял ему на примерах из собственной жизни, как действует шкипер в той или иной ситуации. – Конечно, у вас остались не самые приятные воспоминания о том рейсе – это понятно. Но поскольку он вас не сломил и вы не отказываетесь говорить о нем, значит, сегодня вы считаете его неотъемлемой частью своего прошлого и кладезем нового, бесценного опыта. В этом плане вы очень похожи на табуитов, ведь у нас тоже принято извлекать уроки и из собственных побед, и из поражений.

– Ну бы их псу под хвост, такой кладезь и такую победу! – без обиняков отвечал я, вместо того чтобы состроить умудренное жизнью лицо и важно кивнуть в знак согласия. – Все, что мы делали в том рейсе, это сначала удирали от Кавалькады, а после того, как она нас перехитрила, – пытались вернуть себе то, что принадлежит нам по праву. Ради чего нам пришлось перевернуть вверх дном Великую Чашу и нарушить столько законов, сколько их не нарушил сам дон Балтазар, когда отобрал у нас бронекат и груз. Если мы и извлекли из этой истории какой-то опыт, это явно не тот опыт, который тебе нужно перенимать. Разве только в качестве назидательного примера, чтобы ты сам не допускал в будущем подобных ошибок.

– И все-таки для меня было бы честью проделать с вами путь от Аркис-Сантьяго до Гексатурма, – не унимался Дарио, наотрез отказываясь соглашаться с моей точкой зрения. – Одно дело – читать о чьих-то подвигах и совсем другое – слышать о них от тех людей, которые их совершали. Вот скажите, сколько раз за вашу жизнь вы встречались в хамаде со змеями-колоссами?

– Да разве я их считал? – усмехнулся я. – Но три-четыре раза в год мы с ними, наверное, сталкиваемся.

– Ага! – оживился Тамбурини-младший. – Звучит неплохо! Стало быть, у нас есть реальный шанс встретить змея-колосса в этом рейсе?

– Теоретически такой шанс вполне реален. Так же, как шанс наткнуться на вакта, – обнадежил я жаждущего приключений парня. Хотя, в отличие от него, меня не радовала такая перспектива и я молил, чтобы этого не случилось. Мне не хотелось связываться ни со змеями-колоссами, ни с вактами даже при нашем нынешнем вооружении.

– Отлично! – блеснул глазами отпрыск главы ордена. – Пусть только появятся – у нас есть чем им ответить! Не затем ведь на «Гольфстриме» стоит столько орудий, чтобы мы боялись каждой встречной твари. Кому здесь и надо боятся, так это им, а не нам. Я правильно говорю, господин шкипер?..

Тому, кто видел Пуэрто-Риканскую бездну, провал в Бискайской долине покажется просто смехотворным. Взрослый змей-колосс и личинка мухи – вот самое точное сравнение для этих двух разломов. Последний протянулся лишь на десяток километров у самой границы Атлантики – вдоль подножия Европейского плато – и был настолько безвестен, что у него даже отсутствовало название. На карте рядом с ним стояла лишь одна отметка – его предполагаемая глубина: две тысячи – две тысячи триста метров. Да и этот замер был сделан очень давно, так что сегодня он мог не соответствовать действительности.

Впрочем, даже этой скупой информации было достаточно, чтобы понять: для наших целей Бискайская пропасть вполне подходит. Она по праву могла называться бездонной, поскольку лучи солнца не достигали ее дна и оно терялось во мгле. К тому же рядом с отметкой глубины не стояло условное обозначение, что в разломе есть иногаз. И если его не было там поныне, значит, это место не служило кормушкой для вактов, которые могли бы спуститься в провал и наткнуться на сокрытые нами в нем улики.

Разгрузка и сброс мусора с отвесного склона заняли у селадоров весь день. Трехсоткилограммовые стенки разрезанных контейнеров следовало сначала положить на тележку, затем вытолкать ее по грузовому трапу из трюма на палубу, а с палубы – скатить по сходням на землю. Я не рискнул остановить истребитель слишком близко к краю провала, и перед тем, как отправить в него фрагмент артефакта, тот приходилось буксировать на тележке еще около ста шагов. После чего табуиты дружными усилиями опрокидывали ее набок и, довольные, наблюдали, как обломок столпового металла, ударяясь о камни, с грохотом падает вниз и исчезает в непроницаемом мраке.

А мы с экипажем тем временем отдыхали от трудов праведных, свято соблюдая закон перевозчиков, который гласил: погрузочные и разгрузочные работы – обязанность клиента, а наш долг состоит лишь в том, чтобы его богатство благополучно добралось до места назначения. Дабы не мешать табуитам, мы разбили бивак с теневой стороны «Гольфстрима» и предались блаженному ничегонеделанию, попивая портвейн и поедая подаренные нам в дорогу «райские» деликатесы, от которых лишь Физз почему-то брезгливо воротил морду.

Кстати о портвейне, чей вкус восхитил нас еще в первый день нашего пребывания в Гексатурме. Главный секрет этого напитка, делающий его изысканнее и крепче лучших вин Аркис-Капетинга, был на удивление прост. На его производство шел виноград, выращенный только под куполами «Инфинито». А само вино крепилось затем до нужной кондиции чистым спиртом, получить который нынче можно было также лишь в храме Чистого Пламени и больше нигде.

Узнав про эту подробность, де Бодье пригорюнился. Его мечта открыть в будущем свой винодельческий заводик, чтобы создавать на нем вина по рецептам табуитов, пошла прахом. Огонь являл собой неотъемлемую часть технологии возгонки и очистки спирта, без которых использовать тот для производства крепленых вин было нельзя. Ладно хоть гранд-селадор сдержал свое слово и за те дни, что мы гостили на станции, показал нашему механику внутренности Неутомимого Трудяги, а также «черную грязь» из контейнеров Макферсона. Приобщение Гуго к великой тайне повергло того в эйфорию и заставило забыть о винодельческих прожектах. Разве что когда Сенатор вкушал портвейн, после каждого выпитого стакана он качал головой и издавал печальный вздох, вспоминая невзначай о несбыточных светлых грезах…

В обратный путь «Гольфстрим» двинулся, став легче почти на шестьдесят тонн, и потому катился заметно резвее, нежели груженый. Тамбурини-младший продолжал всматриваться в даль с марсовой мачты, но так и не видел ни змеев-колоссов, ни вактов, ни вообще сколько-нибудь достойной цели для наших орудий. Что ж поделать – самый что ни на есть настоящий край света. Вон они, склоны Великого Восточного плато: тянутся по левому борту нескончаемой стеной и видны невооруженным глазом. Все, что здесь можно обыскать, давно обыскано вплоть до границ Брошенного мира, и все ценное, что при этом было найдено, вывезено отсюда еще пару веков назад.

Зверье также не жаловало бесплодные окраины мира. Оно обитало в основном там, где приходящие из Антарктики ливни сбирались на склонах плато в бурные потоки, а затем стекали вниз, заполняя мутной водой впадины и котловины – места традиционного водопоя атлантической фауны. По пути в Бискайскую долину мы не наткнулись ни на одно такое место. И теперь, возвращаясь в Гексатурм по собственным следам, я мог бы даже заключить с Дарио пари насчет того, что в этом рейсе нам вряд ли посчастливится увидеть тварь крупнее обычной змеи или черепахи.

Хороший выдался рейс, что ни говори. В эти дни я, Долорес, Гуго и Физз практически вернулись в старые добрые времена, когда мы были по-настоящему свободны и колесили по миру, зная, что в любом из его уголков нас встретят как друзей. И сколько теперь осталось таких уголков? Раз-два и обчелся. Но как бы то ни было, они еще существовали, а значит, не все для нас было потеряно…

Так думал я, вращая штурвал и приближая тот час, когда на горизонте вновь покажутся башни Гексатурма, который сегодня мы имели право называть своим домом и убежищем. Думал и не знал, что на самом деле единственное убежище, которое у нас осталось, находилось здесь, на «Гольфстриме». И что некогда неприступная крепость табуитов больше не могла служить нам защитой…