Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
13 декабря
Москва. Можайское шоссе.
Парковка у супермаркета «Азбука вкуса»
– Привет, Люба)
Сегодня в машине новый плейлист Макса Рихтера включила, очень он мне нравится. У него одна композиция есть – виолончель, альт и основная партия – скрипка. Скрипка! «Благословение» называется. Пять, нет, десять раз подряд прослушала… Будто ангелы смотрят на нашу землю и, плача, играют. Люба, я душу свою в этой музыке увидела, словно подошла к себе и взяла себя за руку, и не с раздражением, а нежно, легко… А потом все оборвалось, затрезвонил по громкой связи чертов мобильный.
Я в музыкальной училась, по классу скрипки, а потом ее в дальний угол забросила. Насовсем. И тут внезапно поняла, что это было одним из самых моих больших предательств.
20 декабря
Москва. Медицинский центр «Гармония».
Отделение стоматологии
– Спасибо, что губы, как обычно, не намалевала. Проспала, что ли? Ну точно… ты еще и без каблуков.
– Пфф… Я, когда к тебе сажусь, стираю помаду салфеткой.
– Уж не знаю, но только ты умудряешься почти всякий раз мне рукав халата перепачкать. Валь, набери в шприц перекиси. Да в обычный, обычный.
– Как приятно, что ты не говоришь «халатик» или «Валюшка».
– В смысле?
– Ну знаешь, все эти уменьшительно-ласкательные: «салатик-халатик», «вкусняшка-начинашка»… Из уст взрослого и вроде неглупого человека они для меня хуже зубной боли. Я уж скорее примирюсь с «ихним экспрессо».
– А уж без твоего мата наш великий и могучий, что еда без соли.
– Точно! Избегать мата или чего хуже – возмущаться матом другого равносильно тому, что возмущаться, если кто-то посмел сходить в туалет, куда ты никогда не заглядываешь. Я про другое…
– Ну и кто у тебя так говорит?
– Да многие сейчас так говорят.
– Хм… Да ладно! С определенными словами всегда ассоциируется определенный человек. Если продавщица в магазине скажет: «Возьмите вот этот салатик», – вряд ли она своей личностью тебя разозлит, зато ты тут же о ком-то вспомнишь. Слова намного быстрее, чем все остальное, становятся для нас идентификатором. Слов всегда несоизмеримо больше, чем действий и поступков. Если мы человека принимаем – поначалу карябающие слух слова воспринимаются как его милая неправильность, а если нет – они как ничто другое способствуют мгновенному отторжению. Да поняла я, про кого ты… Вовка этот твой просто молодиться таким образом пытается. Не-не, спорить сейчас не стоит, давай-ка ротик открывай, посмотрим, что там с нашим зубиком. Ух ты, печалька… Ладно, дадим ему сегодня вкусняшку.
27 декабря
Москва. Медицинский центр «Гармония».
Отделение стоматологии
– В «Ашане» дурдом в выходные. Поедем сегодня вечером? Почему долго-то? Мы больше времени по кафе просиживаем. Надь, если это может послужить причиной недовольства Алексея, без проблем – поеду сама на маршрутке… Ты сама спросила, чем помочь. У меня в холодильнике один кетчуп и хрен в открытой банке, уже небось зацвел. Ромка скоро вернется, Новый год же… Надо и в квартире убраться, и как следует затариться. А… давай тогда завтра, раз у него корпоратив, мне-то все равно. Да, в двадцать пятнадцать у метро. Надь, я знаю, что там остановка запрещена, только ведь это я тебя обычно жду!
29 декабря
Москва. Элитный жилой комплекс в микрорайоне «Кунцево» – Московская область КП «Сосны»
– Расковыряла ты во мне, Люба, воспоминания… Ты даже о сложных вещах легко говоришь. Ты молодец. Ты сильная. И еще – честная. Знаешь, ты вообще моя героиня. А я… Отец у меня был профессор-кардиолог. Настолько закрытый эмоционально человек, что мне до поры до времени казалось, что он вынул свое сердце, чтобы использовать его в качестве макета для изучения. Дома бывал редко, но, когда время позволяло, книжки со мной обсуждал, музыку, да и по музеям мы с ним ходили. И снова ты угадала – голос на меня родители почти не повышали, но… разве в этом дело? Когда мне было шестнадцать, отец ушел от нас к другой женщине, с которой, как оказалось, много лет имел связь. Вскоре у матери обнаружили рак. Любила она его, думаю, больше, чем меня. Она какая-то слишком мягкая была, слишком хорошая… Как тряпичная куколка с фарфоровым задумчивым лицом, что сидела на столике возле ее кровати. А я в тот же год, как школу окончила, от своего первого парня забеременела. Пока мать тихо сгорала, а отец, похожий на породистого, виноватого, но знающего себе цену пса, между двумя домами бегал, я все отношения со своим парнем выясняла, да с такой страстью, с таким жаром, будто вокруг больше ничего не существовало. Любит – не любит, где был, почему так, а не эдак сказал, зачем лгал… Какая жалкая, бессмысленная чушь! И все для того, чтобы его, мажора, визгливого истерика, при первом же допросе сдавшего всех своих друзей, в конце концов взяли во время облавы с героином.
А вскоре появился мой Алексей. Он со мной и мать похоронил, и отца на безопасное для моей психики расстояние отодвинул, и Кристину удочерил. Написала это сейчас, и самой страшно стало, когда взялась перечитывать. А тогда страшно не было, текла себе жизнь, в которой постоянно что-то происходило. Осознание всегда приходит гораздо позже, и чем больше отходишь во времени от событий, тем больше оно душит в ночи давно присыпанной землей, но никуда не исчезнувшей, запоздавшей и оттого еще более невыносимой болью. Но поутру звонит будильник, и все забывается – порой на долгие месяцы – будто чужой дурной, случайно подсмотренный сон.
ОТРЕДАКТИРОВАНО.
УДАЛЕНО.
– Привет) Ты опять забегалась? Да уж, праздник на носу… Даже не представляю, сколько у тебя сейчас работы(
Удалось ли найти мой лавандовый крем?) Если хочешь, дай адрес, куда его можно тебе прислать.
Войти с помощью соц. сетей: