Глава XXVII. Вечер в Будапеште

В этот вечер клуб «Афина» собрался на экстренное заседание в кабинете Мины. На нем присутствовали Мэри Джекилл, Диана Хайд, Кэтрин Моро, Беатриче Раппаччини и Жюстина Франкенштейн – все вместе, совсем как в Лондоне. Мы сидели кто в креслах, кто на полу, не заботясь о церемониях и приличиях, в точности как на Парк-Террейс, 11.

Мэри не стала зажигать газ, но в камине горел огонь, и в его свете нам было хорошо видно друг друга. О чем думали члены клуба в тот вечер, после всех путешествий, приключений, несчастий, которые нам пришлось пережить? Мэри думала о письме, которое получила утром. До сих пор говорить о нем было некогда, но после собрания придется рассказать Жюстине о смерти Адама. Кэтрин старалась не думать об Эдварде Прендике. Она не знала, как относиться к его поступку – к тому, что он пожертвовал жизнью ради нее. Искупил ли он этим свою прежнюю трусость? Она не могла не горевать о его смерти. Он был единственным человеком на свете, который знал ее еще пумой. С его смертью она потеряла какую-то часть себя. Но и злость на него тоже никак до конца не уходила. Это было сложное чувство, а сложные чувства были ей не по душе. Беатриче думала о Кларенсе, который должен был приехать в Будапешт уже через пару дней. Нужно было что-то решать, а она до сих пор не знала, как быть. Однажды она уже поступила эгоистично: она любила Джованни и хотела быть с ним. Она не думала о последствиях, и он умер. Готова ли она пойти на такой же риск теперь, зная, что все может повториться? Диана обдумывала все новые и новые планы – как увезти Ховираг с собой в Англию. А Жюстина тосковала по своему поместью в Корнуолле, где она сто лет прожила в одиночестве. Ей не часто хотелось снова остаться одной – она дорожила обретенной дружбой, хотя иногда членов клуба «Афина» было довольно трудно выносить. Но в тот вечер у нее было тяжело на душе, и она не отказалась бы снова оказаться там, на утесах у вечного беспокойного моря.

– Вопрос первый, – сказала Мэри. – Кто-нибудь хочет высказаться о том, что произошло вчера?

– Я там дала жару! – сказала Диана. – Ты бы видела, как я прыгнула вниз с балкона! Кому-то на голову – не знаю кому, неважно, – в общем, прыгнула и вижу – вампир проталкивается к двери, а я его ножом, а он обернулся и уже хотел меня укусить, но тут Айша его уложила сзади. Как она это делает, интересно? Как будто только руку протянула – и он упал. У него на лице красные пятна остались, как будто она его пальцами обожгла. Вот бы мне так научиться.

– Еще кто-нибудь хочет что-нибудь сказать о вчерашних событиях? – спросила Мэри. Но все молчали. Наконец Жюстина сказала:

– Сражения выглядят очень романтично в стихах, но в реальной жизни это тяжело и гадко. Я только рада, что Люсинда в безопасности, а профессора Ван Хельсинга схватили.

– Да, – сказала Мэри. – Мы остановили Ван Хельсинга, он больше не сможет убить ни одну девушку и ни одну мать во имя прогресса человечества. – Такого саркастического тона мы от Мэри до сих пор не слышали. – Сьюард все еще на свободе, – думаю, о нем мы еще услышим, но пока с этим ничего поделать нельзя. Вопрос второй: Айша отказывается прекращать эксперименты. Что мы можем с этим сделать? Хоть что-нибудь? Кроме того, она предложила нам членство в Обществе алхимиков. Кто-нибудь хочет воспользоваться этим предложением? – О, теперь тон стал еще более саркастическим. До сих пор мы не замечали в Мэри такой склонности к сарказму, но сегодня она проявилась в полной мере. Во всяком случае, Кэтрин это заметила. – Кто-нибудь хочет вступить в Общество алхимиков? Прошу поднять руки.

Очевидно, Мэри не ожидала увидеть поднятых рук, но одна, к ее удивлению, поднялась: это была рука Беатриче.

– Ты серьезно? – спросила Мэри. – Или нет, я выражусь немного иначе, как Диана любит: ты что, очумела?

Беатриче, сидевшая на полу, обхватила руками колени и проговорила своим обычным мягким голосом:

– Мы не можем заставить Айшу сделать по-нашему – она очевидно сильнее и влиятельнее любой из нас. Но мы ведь еще даже не пытались как следует ее убедить. Может быть, наша сегодняшняя встреча с ней не последняя, а ее отказ – не окончательный. Я попробовала подойти к делу как ученый, как отец меня учил, – и у меня возникла одна мысль. Она еще не до конца сложилась, и я не хочу ее высказывать, пока не продумаю все последствия. Может быть, она еще ни к чему и не приведет. Мэри, я понимаю, почему ты и другие не хотите вступать в это общество. Оно причинило немало вреда. Но подумай – клуб «Афина» будет иметь право голоса в Société des Alchimistes.

– Немало вреда! – Мэри глядело ошеломленно, а такое выражение на ее лице не часто увидишь. – Все эти ученые, алхимики – включая наших с тобой отцов – проводили свои эксперименты как члены Общества алхимиков. Они представляли свои идеи на его конференциях, публиковали в его журнале. Даже если они не получали разрешения на свои исследования, как Ван Хельсинг, их идеи изначально зародились в этом обществе. Ты же знаешь, сколько всего на их совести? Помимо всего прочего, это они сделали тебя ядовитой. Даже увидев Люсинду и услышав ее историю, Айша не собирается это прекращать. Ты и правда думаешь, что будешь иметь там какое-то влияние?

– Если ты думаешь, что я вступлю в общество, которое позволило Моро делать зверолюдей… – сказала Кэтрин. – Айша давала разрешение на эти эксперименты. Лично.

Жюстина покачала головой.

– Прости, Беатриче, – я понимаю твою логику. Но я не смогу себя заставить туда вступить.

– Нет, – сказала Мэри. – Нет и нет. Я тоже не смогу себя заставить. Это общество столько лет шпионило за мной – думаешь, теперь оно перестанет шпионить за нами? Диана, а ты что скажешь?

– Черта лысого! – был ответ. – Да и вообще, кому охота таскаться на их дурацкие заседания, помирать от скуки над научными отчетами, да еще чтобы тебя там вампиры кусали?

– Понимаю, – сказала Беатриче. – Тогда я тоже откажусь от ее предложения. Прежде всего я член клуба «Афина», и я подчиняюсь решению большинства.

– Вообще-то тебе, мне кажется, можно бы и вступить, – сказала Кэтрин. – Если мы не хотим, это еще не значит, что и ты не должна. Для меня они все просто подлые убийцы. Но если мы хотим иметь голос в Обществе алхимиков – почему бы тебе и не стать этим голосом. Я тоже не особенно верю, что тебе удастся что-то изменить, – с чего бы вдруг Айша стала тебя слушать? Но ты хотя бы будешь рассказывать нам, что за эксперименты там проводят. Если уж они собираются шпионить за нами, то и мы должны шпионить за ними, а шпионить лучше всего изнутри.

Беатриче вгляделась в их лица в свете камина.

– Что вы думаете о предложении Кэтрин? Вы согласны, чтобы я вступила в общество? Разумеется, я это сделаю ради клуба «Афина».

Мэри, кажется, колебалась, но в конце концов сказала:

– Кэтрин права. Решай сама, Беатриче. У нас ведь нет никаких правил на этот счет. У нас, собственно говоря, и вовсе нет никаких правил, кроме одного: не будить спящую Диану.

Диана: – Так это настоящее правило? Серьезно?

Беатриче кивнула.

– Дайте мне сегодня еще подумать, а завтра я решу. А что вы скажете о другом предложении Айши – насчет архивов?

– Думаю, завтра утром нам нужно известить сиделку Адамс… то есть фрау Готтлиб, – сказала Мэри. Она все еще не могла поверить, что сиделка Адамс семь лет шпионила за ней. Обман и предательство – вот и все, чего можно ожидать от этого Société des Alchimistes. – Мне бы очень хотелось взглянуть на эти архивы. Кто-нибудь еще хочет?

Жюстина с Беатриче хором сказали: «Да», «Я хочу». Кэтрин покачала головой.

– Меня абсолютно не интересует, что там Моро писал обо мне.

А Диана сказала только:

– Скучи-ища!

– Вопрос третий, – сказала Мэри. – Думаю, нужно предложить Люсинде вступить в клуб «Афина». Мы до сих пор не обговаривали условия принятия – в этом не было необходимости. Но мне кажется, она вполне соответствует. Я хочу сказать – она ведь такая же, как мы. Она тоже…

– Чудовище, – сказала Кэтрин.

– …Девушка, на которой проводились эксперименты, – договорила Мэри с нажимом. – Эти эксперименты повлияли на нее физически и психологически. Она никогда полностью не оправится.

– Ну и что? – сказала Диана. – Мы же ее почти не знаем. Зачем нам в клубе чокнутая Люсинда?

– Затем, что мы можем ей помочь, – сказала Мэри. – Разве не для этого существует наш клуб – чтобы помогать друг другу? Подумай – она ведь потеряла и родителей, и дом. Мы не знаем, есть ли у нее какие-то средства к существованию. Ей нужно где-то жить, нужны друзья, чтобы было кому позаботиться о ней, чтобы она пришла в себя, насколько возможно, после того, что ее отец с ней сделал. Мы можем стать ее друзьями.

– Я поддерживаю это предложение, – сказала Жюстина. – Мэри верно говорит – мы основали клуб «Афина», чтобы помогать друг другу. Иначе разве бы мы проделали весь этот путь, чтобы спаси Люсинду?

– Поддерживаю, – сказала Беатриче. – Она профессиональная пианистка. Может быть, она сможет давать уроки, когда немного оправится. Тогда это будет ее вклад в наш общий фонд. Подержанное фортепиано можно купить недорого – в какой-нибудь церкви или мюзик-холле.

– Поддерживаю, – сказала Кэтрин. – Я могу забрать пишущую машинку к себе в комнату, и тогда для нее освободится бывшая комната гувернантки. Или, если можно, буду работать в кабинете внизу? В сущности, мне не так уж и нужна отдельная комната для работы. Другое дело Жюстина – она художница, ей необходима мастерская, а я могу писать где угодно, лишь бы дверь можно было закрыть, чтобы Диана не лезла.

– Хорошо, – сказала Мэри. – Если возражений больше нет…

– А я возражаю! – сказала Диана. – Она пьет кровь. Кто ей в Лондоне будет кровь доставать – ты? Миссис Пул вряд ли станет это делать!

Миссис Пул: – Уж чего только вы не просили меня добыть с тех пор, как стали жить вместе и начались эти ваши приключения, – но кровь! Ходить по бойням с бутылкой, как малокровная какая…

Беатриче: – И однако же вы ходили, миссис Пул, когда Люсинда гостила у нас. По-моему, вы настоящее сокровище, честное слово. Что бы мы без вас делали?

Миссис Пул: – Ну, кто-то же должен тут обо всем заботиться – вам-то лишь бы приключений искать!

– Диана, – сказала Мэри, – ты серьезно собираешься требовать, чтобы Люсинду не принимали в клуб, – после всего, что мы пережили вместе? Мы никогда еще не голосовали за новых членов, но я считаю, что такое решение можно принимать только единогласно. Поэтому, если ты захочешь, ты сможешь помешать ей вступить в клуб «Афина», – но ты правда этого хочешь?

Диана задумалась и подперла подбородок ладонями, изо всех сил напуская на себя недовольный вид. Станет ли она всерьез возражать против принятия Люсинды? Наконец она сказала:

– Ну ладно, ладно! Пускай себе. Но если она будет кусаться, я ее тоже укушу!

– Вопрос четвертый, – сказала Кэтрин. – Я думаю, Мэри должна стать президентом клуба «Афина». Если нам предстоит иметь дело с такой организацией, как Общество алхимиков, нам нужна официальная представительница. Мэри все равно уже исполняет эту роль – пускай и дальше так будет.

– Поддерживаю, – хором сказали Беатриче и Жюстина.

– Да ты что, шутишь, – сказала Диана. – Тогда она совсем никому житья не даст.

– Но я не хочу быть президентом, – сказала Мэри. Она глядела на них, удивленная и испуганная предложением Кэтрин. Что это ей вдруг в голову пришло? Она, Мэри, никогда не выражала желания возглавить клуб официально. – Я думала, мы уже условились, что президент нам не нужен. Я благодарна тебе за доверие, Кэтрин, но это большая ответственность. Мне кажется, я не…

– Ах вот как, она не хочет, – сказала Диана. – Тогда я поддерживаю! Мэри в президенты!

– Извини, Мэри, – сказала Кэтрин. – Кажется, предложение принято большинством голосов.

Диана: – А я вам говорила, что она тогда совсем никому житья не даст.

Жюстина: – Но ведь у Мэри теперь столько работы – все организовывать, отвечать за всю работу клуба. Я уверена, иногда она очень устает от своего президентства.

Диана: – Ну да, ради этого можно и потерпеть!

Следующая неделя для клуба «Афины» выдалась хлопотной. Назавтра Мэри, Беатриче и Жюстина отправились в Академию наук по приглашению фрау Готтлиб. Люсинда в последний момент тоже попросилась с ними.

Мэри взглянула на нее с удивлением:

– Но зачем же, Люсинда? Мы ведь будем просто работать в архивах, правда, у Беатриче возник еще какой-то план, но она не хочет объяснять…

– Я хочу поговорить с отцом, – сказала Люсинда. Лицо у нее было бледное, усталое, но спокойное. Сегодня она еще не сказала ничего, что могло бы показаться безумным или даже просто странным, – до этой просьбы.

– Это определенно неразумно, – озабоченно сказала Жюстина. – Ты еще как следует не окрепла. Такой тяжелый разговор…

– Я хочу поговорить с отцом, – повторила Люсинда. Кажется, она была настроена решительно. Мэри оглянулась на Жюстину с Беатриче, и на лице у нее яснее ясного было написано: «Что делать?»

– Возможно, ей это необходимо, – сказала Беатриче. – Мне тоже было необходимо поговорить с отцом после смерти Джованни. Иногда раны не хотят затягиваться, пока не выскажешь все в лицо тому, кто их нанес.

Мэри все еще сомневалась – но ведь Люсинда имеет право сама принимать решения. Захочет ли она вступить в клуб «Афина»? Когда Мэри спросила ее об этом утром, вид у нее стал немного испуганный, что с ней нередко бывало, и она ответила, что пока не знает. Ну что ж, это тоже ей решать. Мэри не станет ее торопить.

В Академии наук, у входа, их встретила леди Кроу и отвела на третий этаж, в кабинет Айши. И в вестибюле, и на лестнице по пути им встречалось много мужчин и женщин – они спорили или, может быть, просто оживленно беседовали о науке на разных языках. По-видимому, катастрофа, разразившаяся на общем собрании, не отразилась на работе ежегодной конференции Общества алхимиков.

На пути наверх леди Кроу со своим аристократическим английским выговором обратилась к Беатриче:

– Дорогая мисс Раппаччини, Саша рассказал мне, что в цирке стало известно, кто украл телеграмму, – и, судя по всему, зулусский принц и мадам Зора очень сердятся на него. Думаю, если бы вы знали все обстоятельства, вы бы его простили, и они тоже. Видите ли, Сашу еще ребенком отправили ко мне в Лондон. Его отец был пьяницей, а мать не могла содержать семью. Другие дети не унаследовали от отца гирсутизм, и их раздали в приюты, а тех, кто уже немного подрос, отдали в ученье. А Сашу никто брать не хотел. Он жил на улицах Санкт-Петербурга, питался объедками, какие только мог выпросить или отыскать среди отбросов. Один из членов Общества алхимиков заметил его и сразу подумал обо мне – он знал, что я интересуюсь врожденными аномалиями. Он на свои средства отправил Сашу в Англию. Я взяла его к себе – он жил со мной, пока не подрос и его не взяли в цирк. К сожалению, вылечить его я не смогла – пока еще алхимической науке это недоступно. Но он всегда был мне предан. Когда Айша узнала, что вы с мисс Моро путешествуете с «Волшебным цирком чудес», я вспомнила, как Саша упоминал, что тоже работает на Лоренцо, и попросила его провести расследование. Я решила, что это счастливое совпадение. Надеюсь, вы его простите и заступитесь за него перед другими артистами цирка. А то ведь мадам Зора, кажется, уже готова скормить его своим змеям!

– А Джимми Бакет? – спросила Беатриче. – С ним что? Вы же знаете, ребята с Бейкер-стрит его разоблачили.

Она взглянула на леди Кроу осуждающим взглядом.

– Ах, да, – сказала она, не выказывая ни стыда, ни раскаяния. – Тут довольно было простого подкупа. Юный Джимми наблюдал за вашим домом с тех пор, как оттуда ушла сиделка Адамс, то есть фрау Готтлиб. Его семья очень бедствует, а лечение его матери стоит дорого.

– Может быть, кто-нибудь еще шпионит за нами для Общества алхимиков? – спросила Мэри. В отличие от Беатриче, она не готова была простить Джимми Бакета. Может быть, еще какие-нибудь Джимми Бакеты ведут за ними слежку? Думать об этом было досадно.

Леди Кроу улыбнулась ей. Это была ласковая улыбка доброй бабушки.

– Вот мы и пришли, мисс Джекилл. Айша ждет вас. А если у вас найдется время, зайдите и ко мне на чай. Я координирую работу в зале заседаний. Вы же знаете, у нас конференция идет. Но меня всегда интересовали всяческие отклонения от нормы, аномальные явления природы – чудовищные, если хотите. Мне бы очень хотелось побеседовать с такими интересными девушками.

Она стала спускаться вниз по лестнице, а Мэри глядела ей в спину. Она, конечно, не ожидала, что леди Кроу ответит на ее вопрос, но вовсе пропустить его мимо ушей? Да еще пригласить на чай, улыбаясь добродушной улыбкой мадам Корбо? «Да, – подумала она, – внешность все-таки бывает обманчивой!»

Жюстина: – Может быть, она просто забыла ответить на твой вопрос?

Мэри: – Неужели ты всерьез в это веришь?

Тут дверь кабинета распахнулась. За ней стоял Лео Винси.

– Прошу вас, – сказал он не очень-то любезным тоном.

В кабинете Айши обстановка была более деловая и скромная, чем ожидала Мэри. Большой письменный стол, застекленные книжные шкафы, пишущая машинка на специальной конторке, предназначенной, должно быть, для секретаря, – все как в обычном конторском помещении. Она почему-то ожидала, что кабинет президента Общества алхимиков будет более роскошным. Зато в большом окне открывался великолепный вид на Дунай и холмы Буды. Айша сидела за круглым столом. Сегодня на ней было платье цвета календулы, с черным вышитым узором по воротнику и манжетам. Профессор Холли, сидевший рядом с ней, поднялся, когда они вошли.

– Леди, – произнес он таким тоном, словно хотел сказать: «дикие звери!». – Мы с Лео хотели бы извиниться за то, что не поверили вам. Мы ошиблись, а я, как мне уже сказали, был к тому же еще и груб. Я, по-видимому, часто грублю, сам того не замечая: чего и ждать от старого холостяка.

– Хотя я полагаю, что в сложившихся обстоятельствах нашу ошибку можно понять, – добавил Лео с улыбкой – как он сам, вероятно, думал, очаровательной. Ох, до чего же он Мэри не нравился! Пусть он красивый, но уж больно много мнит о себе, как сказала бы миссис Пул.

– Благодарю вас, профессор Холли, – проговорила она с достоинством. – Ваши извинения приняты. Мадам президент?

Теперь она была президентом клуба «Афина», а значит, должна была говорить с Айшей официально – как президент с президентом.

– Рада видеть вас сегодня, мисс Джекилл, мисс Раппаччини, мисс Франкенштейн, – а вот вас не ожидала увидеть, мисс Ван Хельсинг. Скажите же мне, что привело вас сюда.

Люсинда шагнула вперед.

– Я хочу видеть своего отца.

Лицо Айши стало удивленным и озабоченным.

– А разумно ли это? Он еще здесь, его заперли в кладовой до конца конференции, когда у меня будет время им заняться. Но готовы ли вы к такому разговору?

Люсинда не ответила. Твердо, с вызовом она смотрела президенту Общества алхимиков прямо в глаза.

– Хорошо, – сказала Айша. – Лео, вы не могли бы ее проводить? Фрау Готтлиб сейчас занята.

– Я пойду с ней, – сказала Жюстина. – Идем, Люсинда.

Когда Жюстина и Люсинда ушли в сопровождении Лео Винси, Мэри сказала:

– Мы рассмотрели ваше предложение вступить в Общество алхимиков и просмотреть архивы. Мы принимаем второе из этих предложений. Что же касается первого… Беатриче?

О том, что скажет Беатриче, она могла только догадываться. У Ядовитой девицы был какой-то свой план. Она не хотела обсуждать его заранее, и Мэри не настаивала. Как президент, она доверяла решениям других членов клуба.

– Мадам президент, – проговорила Беатриче, выступив вперед. – Мои коллеги по клубу «Афина» не хотят вступать в Общество алхимиков. Однако я готова вступить при одном условии.

– Вот как? И что же это за условие? – спросила Айша. Впервые Мэри увидела на ее лице искреннюю, веселую улыбку. Очевидно, Айше не часто ставили условия.

– Вы не станете больше единолично, ad hoc, разрешать или не разрешать эксперименты по биологической трансмутации, а организуете специальный комитет, который будет вести протокол исследований и рассматривать каждое предложение индивидуально. Комитет будет выносить решение, основываясь не на интересах Общества алхимиков, а на этических и моральных соображениях. Одним из членов комитета буду я, а двух других вы выберете сами.

– И зачем же мне это, мисс Раппаччини? – Теперь Айша улыбалась еще шире. Мэри надеялась, что это была улыбка восхищения дерзостью Беатриче, и за ней не скрывались соображения, как бы повернее покончить с ними.

– Я слышала вашу речь на собрании и то, что вы сказали вчера, в гостиной графа Дракулы, – сказала Беатриче. – Вы хотите, чтобы общество было готово к вступлению в новую эру. Вы хотите сделать его более современным, более интернациональным. Но прошу меня простить – ваши взгляды на этот вопрос безнадежно устарели. Вы ведь не фараон, чтобы распоряжаться чьей-то жизнью и смертью. Авторитарное управление – это несовременно. Если вы хотите создать общество двадцатого века, вы должны учитывать интересы объекта эксперимента и по возможности получить его согласие. Именно к этому склоняется современное научное общество – почему же алхимики должны отставать?

Айша запрокинула голову, так, что ее длинные черные косы свесились едва не до пола, и расхохоталась на всю комнату. Профессор Холли изумленно глядел на нее.

Мэри слегка оробела и бросила взгляд на Беатриче. Та казалась невозмутимой, хотя только что оскорбила женщину, которая умеет каким-то загадочным способом убивать людей одним движением руки. Может быть, и их сейчас ждет то же, что и вампиров?

– Так, значит, по-вашему, я безнадежно устарела, – проговорила наконец Айша, все еще сквозь смех. – Возможно. И, возможно, за тысячи лет, что я была принцессой, жрицей и королевой, я привыкла отдавать приказы и ждать повиновения. Должность президента – это новый для меня опыт. Вы знаете, почему я вступила в Общество алхимиков, мисс Раппаччини? После того, как я увидела, на что способны люди, – после разрушения храма Изиды на Филах войсками Августа, после сожжения Александрийской библиотеки, – я почувствовала, что устала от них. Я отправилась путешествовать на юг, и там, в горах над Замбези, нашла целое королевство, жители которого были давно мертвы, а памятники разрушены. Я заявила свои права на трон – оспорить мои притязания было некому, и несколько веков подряд я оставалась королевой Кора. Там, основываясь на том, чему нас учили в храме, и моих собственных алхимических исследованиях, я открыла способ продлить жизнь до бесконечности. Я думала, что так и буду жить в этих подземных пещерах, пока от скуки или отчаяния не решусь сама оборвать свое существование. В это время на мое королевство начали покушаться англичане – они хотели создать там свой протекторат. Я не поклонница вашей Британской империи, мисс Джекилл. Ей присуща та же ненасытная алчность, что и римлянам. Ваши колониальные правители вырубили леса под кофейные плантации, срыли горы в поисках металлов и драгоценных камней, отравили реку своими фабриками. Они принесли болезни и нужду племенам, живущим в окрестностях моего королевства. Могла ли я бороться с Британской империей в одиночку? Можно было попытаться, но тут, по чистой случайности, Лео и Холли обнаружили мое укрытие и предложили мне уйти с ними… И вот я здесь. Итак, как видите, вы правы, мисс Раппаччини. В каком-то смысле я действительно человек из другого мира. Есть ли для меня место в этом? Я думала, что, возможно, найдется – в этом обществе, которое по-своему, бессистемно, но все же продолжает исследования филийских жриц. Мисс Джекилл, у вас есть ко мне вопрос – я вижу по вашему лицу. Спрашивайте, я отвечу.

– Как вы убиваете людей? – спросила Мэри. – Я говорю о разрядах электрического тока, если это действительно они. Какой силой вы могли убить тех вампиров, даже не касаясь их?

Айша улыбнулась.

– В храме Изиды меня научили чувствовать энергетические силы Земли и управлять ими. Именно так жрицы могли исцелять себя и других – и убивать тоже, хотя Верховная жрица запрещала нам пользоваться нашей силой для этой цели. Вот почему мои сестры-жрицы пали жертвами римлян. Я одна сумела выжить. Как видите, подобные моральные соображения меня больше не останавливают.

– Что же это за энергетические силы? – спросила Беатриче. – Они имеют какое-то отношение к месмеризму?

Она вспомнила об Элис, которая сейчас, в Лондоне, учится управлять тем, что Мартин называл месмерическими волнами. Может быть, это как-то связано с историей Айши?

– Месмеризм! Чистейшее шарлатанство, – заявил Холли. – Не слушайте никого, кто будет пытаться своими фокусами убедить вас, будто месмеризм – это наука. Разве что наука извлечения денег из карманов простаков!

– Не стоит отрицать то, чего вы не понимаете, – сказала Айша. – Теория месмеризма верна, хотя на практике ее нередко используют мошенники. Вам, мисс Раппаччини и мисс Джекилл, этот стол, эти шкафы с книгами, пол, на котором мы стоим, представляются реальными, сделанными из твердого вещества. Но, уверяю вас, это не так. Они сплетены из энергетических волн, как и вы сами, Холли-скептик. Месмеризм – это низший уровень той науки, которую я изучала на Филах. Даже совсем неопытная восьмилетняя жрица в храме Изиды уже умела создавать иллюзии – настоящим жрицам это было уже ни к чему, их интересовала исключительно манипуляция реальностью. Вся материя – это и есть энергия. Люди утратили это знание, но, может быть, когда-нибудь откроют его заново. Что ж, остается только ждать этого счастливого будущего. А пока, мисс Раппаччини, или, если позволите, Беатриче, – я организую этот комитет. Вторым его членом будет Холли, поскольку каждому комитету необходим скептик, а третьим…

Тут дверь открылась, и вошла фрау Готтлиб.

– Айша? Лео говорит, что Мэри и ее подруги пришли, чтобы просмотреть архивы. Ох, прошу прощения! Я не знала, что у вас совещание.

– …Да, давайте сделаем так: вы, Холли и Ева Готтлиб, которая и будет председателем. Опробуем вашу систему в течение года и посмотрим, действительно ли она лучше моей. Вы довольны, Беатриче?

– Да, мадам президент, – ответила Беатриче. – Именно на это я и надеялась.

Мэри: – Правда?

Беатриче: – Ну, я бы предпочла сама стать председательницей, но просить об этом было бы, пожалуй, уже слишком.

Мэри: – А нужно было попросить. Что она могла ответить – отказать? Или, может быть, протянуть руку и убить нас энергетическими волнами? Знаешь, пожалуй, все-таки хорошо, что ты не стала просить.

Когда Мэри с Беатриче входили в кабинет Айши, Жюстина с Люсиндой спускались следом за Лео Винси в подвал Академии наук. Дойдя до подвальной кладовой, где содержался профессор Ван Хельсинг, они увидели, что рядом сидит фрау Готтлиб с револьвером в руке.

– А вы что здесь делаете, liebling? – спросила она Люсинду. – Вам незачем видеть этого человека.

– Он мой отец, – сказала Люсинда. – Я хочу поговорить с ним.

Фрау Готтлиб покачала головой, однако достала из кармана связку ключей, отперла дверь и впустила их. В комнате, очевидно, хранились документы: вдоль трех стен тянулись полки, заставленные коробками. Свет проходил через единственное маленькое окошечко в дальней стене. Под этим окошечком стояла раскладная кровать с подушкой и одеялом. На ней сидел профессор Ван Хельсинг, сложив руки на коленях, с совершенно невозмутимым видом. Белые волосы, высокий лоб и ясные, спокойные глаза придавали ему сходство с каким-то добрым божеством.

Жюстина не знала, чего ждать, – как поведет себя Люсинда, увидев отца в таком положении? Ван Хельсинг поднялся ей навстречу и сказал:

– Hallo, dochter.

– Je hebt mijn moeder vermoord! – сказала Люсинда. И вдруг, совершенно неожиданно, изготовилась для прыжка – и бросилась на отца. Лео, обладавший мгновенной реакцией спортсмена, схватил ее за юбку, но ткань затрещала у него в руках. Люсинда обернулась, зарычала и вцепилась ему в лицо ногтями. На мгновение Жюстина остолбенела от изумления, но у нее хватило самообладания, чтобы успеть перехватить Люсинду за талию и крепко держать.

Ван Хельсинг что-то сказал – тихим, успокаивающим голосом. Люсинда ответила – громко, резко, но, поскольку разговор шел по-голландски, Жюстина не имела никакого представления, о чем они говорят. Позже, когда Люсинда уже готовилась к отъезду в Штирию, мы спросили ее об этом, и она ответила: «Он сказал, я должна гордиться тем, что внесла вклад в развитие науки. Сказал, что мы все приносим жертвы во имя блага человечества, во имя прогресса… и он тоже принес жертву. Если бы Жюстина меня не удержала, я бы перегрызла ему горло».

Кое-как, с помощью Лео, Жюстине удалось вытащить Люсинду в коридор. С ее силой это можно было бы сделать и в одиночку, но Люсинда все еще отбивалась, да так, что казалось, будто у нее выросли дополнительные пары рук и ног. У Жюстины было такое ощущение, словно она каким-то чудом поймала легендарного Кракена.

– Что у вас с лицом? – спросила фрау Готтлиб, взглянув на Лео. Жюстина обернулась. По красивой гладкой щеке тянулись четыре красных следа ногтей. – Принести карболку, nein?

Лео рухнул на стул, на котором только что сидела фрау Готтлиб.

– Просто уведите отсюда эту бешеную кошку. Закройте дверь и дайте мне револьвер. Я постою на страже. Найдите кэб, и пусть мисс Франкенштейн отвезет ее домой, а потом принесите мне бинты.

С чувством облегчения Жюстина усадила Люсинду в кэб и повезла ее обратно в дом графа Дракулы. Пока ехали по улицам Будапешта, она не могла не думать о том, что Мэри сказала ей вчера вечером: что Адам мертв. Она старалась отогнать от себя все чувства, связанные с этой смертью, – потому что, когда она позволяла себе что-то чувствовать, это было не горе и не утрата, а лишь безмерное облегчение. Адам больше никогда ее не потревожит. В конце концов, это, может быть, и к лучшему – теперь он встретится со своим настоящим Создателем и, может быть, найдет наконец мир и прощение, которых он так жаждал. И тогда ведь ничего дурного нет в том, чтобы чувствовать облегчение и даже радость за него? Впервые с тех пор, как она узнала, что Адам жив, мир будто стал ярче и чище, и будущее манило новыми возможностями. Нет, тут вовсе нечего стыдиться!

Когда кэб свернул на Музеум-утца, Люсинда повернулась к Жюстине и сказала:

– А если я вступлю в ваш клуб, мне непременно нужно сразу же ехать в Лондон? Мне кажется, я вначале должна научиться справляться со своей болезнью. Я ведь только что едва не убила своего отца. Если бы ты меня не удержала, то и убила бы… Лаура зовет меня с ней и Кармиллой в Штирию. Мне кажется, это было бы для меня пока что лучше всего.

Диана: – И она чертовски права! Слышали? Чертовски!

Мэри: – Люсинда была очень мила, когда они приезжали в гости с Лаурой. Жаль только, что Кармилле было некогда поехать – ей пришлось помогать Мине в каких-то тайных делах подкомитета. По-моему, ты просто ревнуешь – когда Люсинда здесь, ей достается больше внимания, чем тебе.

Диана: – Я? Ревную к вампиру? Черта лысого!

В те самые минуты, когда фрау Готтлиб вела Мэри с Беатриче в подвал Венгерской академии наук, где хранились документы Общества алхимиков, Кэтрин смотрела на могильный камень Эдварда Прендика. На нем было написано: «Эдвард Прендик, S.A.», ниже – даты рождения и смерти, а под ними – «Requiescat in Pacem». Кэтрин не верила в загробную жизнь, но надеялась, что он упокоился с миром.

Лаура взяла ее за руку. Слава богу, что Лаура предложила пойти с ней! Хотя бы два человека почтили память Прендика у его могилы. Это было очень красивое место – за городом, на вершине холма, в тени высоких деревьев, среди полевых цветов.

– Когда я буду в Будапеште, – сказала Лаура, – я буду приходить сюда и приносить ему цветы от вас.

– Спасибо, – сказала Кэтрин. Отошла немного и стала смотреть на город, раскинувшийся вдали. Маки у ее ног колыхались на ветру, будто маленькие красные флажки.

– Знаете, я до сих пор не понимаю, любила я его или ненавидела. Сначала любила, конечно. Потом ненавидела. А теперь? Не знаю… Сложно это.

– Отношения людей – это всегда сложно, – сказала Лаура. – Поглядите на Мину и Влада. Они ведь очень разные люди. Долго ли продлится их связь? Надеюсь, да, но кто знает.

Кэтрин сорвала травинку и стала ее жевать.

– Вы с Кармиллой, по-моему, идеальная пара. Вы разные, но дополняете друг друга.

– Это правда, – сказала Лаура. – Но встретились мы при самых неблагоприятных обстоятельствах! Кармилла влюбилась в одну женщину, австрийку – молодую, красивую, элегантную. Она хотела остаться такой навсегда и попросила Кармиллу сделать ее вампиром. Кармилла предупреждала ее о последствиях, но она настаивала. Кармилла поддалась на эти уговоры – и ее любимая сошла с ума. Хуже того, она впала в буйное помешательство и начала убивать проституток в Вене. Когда мы встретились, опекуны той женщины охотились за Кармиллой. Они знали, кто она, и едва не убили ее – по-настоящему. Я дала ей кров на время, чтобы она могла залечить свои раны. Физические раны затянулись. А вот душевные? Я не уверена, что они вообще когда-нибудь затянутся. Она не скоро начала мне доверять.

– Но в конце концов начала ведь, – сказала Кэтрин. Может быть, и она такая же, как Кармилла? У нее ведь тоже есть шрамы, и снаружи, и внутри. И ей тоже бывает трудно кому-то доверять.

Лаура улыбнулась.

– Да, начала. И у меня нет желания жить вечно. С меня довольно настоящего. Давайте-ка вернемся в город. Довольно на сегодня мыслей о смерти. Нас ждет жизнь. И обед.

– Когда мы вернемся, – сказала Кэтрин, когда они уже забрались в графский экипаж, ждавший внизу, за оградой кладбища, – я выберусь как-нибудь на крышу и посижу там одна. Мне нужно побыть пумой.

Но когда они вошли в дом на Музеум-утца, оказалось, что их там ждет сюрприз.

– Я пойду узнаю, как там Люсинда, – сказала Лаура, снимая в прихожей шляпку и перчатки. – Спросите графа, он скажет вам, как попасть на крышу, чтобы не карабкаться как ящерица, – это только Кармилла так туда забирается! Он, должно быть, у себя в кабинете – третья дверь от комнаты Мины.

Когда Кэтрин подошла к третьей двери, не зная, впрочем, в какую сторону нужно было отсчитывать эти двери, чтобы попасть в графский кабинет, – в коридоре ее встретила Жюстина и сказала:

– Кати только что сказала нам, что вы здесь, – во всяком случае, она что-то говорила про Кэтрин и Лауру, вот я и решила, что вы уже вернулись с похорон. Гляди, кто к нам приехал из Будапешта!

Из музыкальной комнаты вышли Кларенс и мадам Зора. За их спинами маячил Саша – он шагнул вперед с опаской, словно не зная, захотят ли его тут видеть.

– Здравствуй, Ушастик! – сказал зулусский принц.

– Кларенс! – воскликнула Кэтрин и стиснула его в объятиях со всей силой пумы. Затем повернулась к заклинательнице змей. – Зора, прости меня за все. Или, если не хочешь, не прощай. Я просто хочу, чтобы ты знала: я прекрасно понимаю, какой тогда была идиоткой.

– А ты правда пума? – спросила Зора, уперев руки в бока и недоверчиво глядя на Кэтрин.

Кэтрин оттянула верхнюю губу, показала клыки, а затем расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке. Распахнула ворот и показала шрамы, оставшиеся после трансформации.

– Да, что-то такое есть, – сказала Зора, разглядывая белые полоски на темной коже Кэтрин. – Я не говорю, что простила тебя, но… – Она протянула руку. – Зурита. Это мое настоящее имя, не цирковое.

– Спасибо, – сказала Кэтрин, пожимая ей руку. В цирке любая откровенность, любое признание считалось подарком.

– Слушай, кошка… – проговорил Саша со своим резким акцентом, все еще держась поодаль. От него опять пахло этими чертовыми папиросами.

Кэтрин подошла и крепко стукнула его кулаком по руке.

– О чем ты думал? Какой же ты друг, если так меня продаешь? – Она стукнула его еще раз, словно в подтверждение своих слов.

Саша попятился обратно в музыкальную комнату, потирая ушибленное место.

– Да дай ты объяснить…

Кларенс, все еще стоявший в коридоре, сказал Жюстине:

– Мы утром приехали. Знаешь, Лоренцо не отказался бы от великанши, если ты надумаешь вернуться к старой работе. И Атлас будет ужасно рад тебя видеть, хоть он и постеснялся пойти с нами – вдруг ему тут не обрадуются.

– Вот уж глупо, – сказала Жюстина. – Я была бы счастлива его повидать, Кларенс. Это правда.

К тому времени, как Мэри с Беатриче вернулись из Академии наук, цирковые артисты уже смеялись и разговаривали, жуя яблочные штрудели и какие-то булочки в форме рога, с маком и изюмом, под названием «кифли», которые Кати принесла вместе с кофе. Кларенс с Кэтрин рассказывали о былых днях в «Волшебном цирке чудес Лоренцо», Жюстина, как всегда, внимательно слушала, а Зора расспрашивала обо всем, что с ними было, когда цирк переживал лучшие времена и разъезжал с гастролями по всей стране. Диана, возникшая будто из ниоткуда сразу же, как только принесли еду, сидела на полу и расспрашивала Сашу о том, каково быть человеком-собакой. Саша терпеливо объяснял, что он, в сущности, обыкновенный человек, только немножко волосатый.

Когда вошла Беатриче, Кларенс поднялся ей навстречу. Она вежливо протянула руку в перчатке. Кларенс с разочарованным видом пожал ее и отпустил с видимой неохотой. Кэтрин представила Мэри, еще незнакомую с артистами цирка.

– Очень рада познакомиться со всеми вами, – сказала она, опускаясь в кресло. Кофе, вот что ей нужно. День был длинный.

– Беатриче, можно с тобой поговорить? – тихо спросил Кларенс.

– Конечно, – сказала Беатриче с улыбкой – как она надеялась, дружелюбной. – Я всегда рада поговорить.

Он нахмурился.

– Я имею в виду – наедине.

Она поглядела на него и сказала:

– Выйдем в коридор?

– Хорошо.

Он вышел вслед за ней в коридор, где стояли столики с позолотой и мятые доспехи, а на стенах висели мрачного вида портреты. Беатриче встала у окна. Солнечный свет проникал сквозь тонкие парчовые шторы. Ей было грустно и неловко. Большую часть дня она провела с Мэри в подвале Академии наук, где они пытались отобрать среди груды документов нужные. В старом выпуске журнала Société des Alchimistes, выходившего на английском, французском и немецком языках, она нашла статью доктора Джакомо Раппаччини, где он описал, как сделать лабораторную крысу невосприимчивой к ядам в результате многократного воздействия некоторых растительных алкалоидов. На момент публикации ему было всего двадцать четыре года.

– Беа, я сейчас скажу то, что должен сказать. – Кларенс глядел на нее с нежностью, но и с некоторой тревогой. – Ты мне очень дорога – даже более того. Я люблю тебя все сильнее. Ты красивая, умная, милосердная…

– Ядовитая.

– …женщина. Ну да, и это тоже.

– И это главное. Насколько я знаю, с этим ничего нельзя поделать. Я обошла всех докторов в Европе. Никто из них не нашел лекарства. Сегодня утром я читала отцовские записи – там подробно расписана вся процедура, с помощью которой он потом сделал меня ядовитой для других. Я настолько пропитана этим ядом, что избавиться от него смогу только со своей смертью. – Беатриче выглянула через окно во двор. Там начинался дождь. Она договорила со всей возможной прямотой, потому что иначе было нельзя: – Ты никогда не сможешь поцеловать меня или обнять дольше чем на несколько секунд. Между нами никогда не будет настоящей близости. Какие бы чувства мы ни питали, между нами не может быть ничего, кроме дружбы.

– Мы, – повторил он. – Значит, и ты тоже.

Она не могла ему лгать.

– Да, и потому-то это так больно, что я и сказать не могу. Прошу тебя, Кларенс, не делай мне еще больнее.

– Милая, если ты меня любишь, для нас нет ничего невозможного. Ведь Джованни же привык со временем к твоему яду? Может быть, и я постепенно к нему приспособлюсь – когда-нибудь, со временем.

Она подняла на него изумленный взгляд.

– Но ты же тогда сам станешь ядовитым, как я! Ты не сможешь больше прикасаться к людям, не сможешь сидеть с ними и разговаривать так, как сейчас.

Он протянул руку и погладил ее по голове, но это было короткое прикосновение – волосы у нее тоже были ядовитыми.

– Если мы будем вместе, я готов заплатить такую цену.

Она глядела на него с выражением ужаса на лице. История Джованни повторялась снова.

– Это не тебе решать – то есть не тебе одному. Если ты когда-нибудь пожалеешь об этом, если придет день, когда ты разлюбишь меня и захочешь снова жить среди людей… не качай головой, ты же не знаешь, что нас ждет в будущем, – тогда ты будешь винить меня. И тогда мы станем мучением друг для друга. Я не позволю тебе сделать такой выбор и не позволю навязать его мне. Я предлагаю тебе дружбу. Больше я ничего предложить не могу.

Он глядел на нее, словно стараясь понять, насколько серьезно она говорит. Очевидно, вид у нее был достаточно серьезный, потому что он сказал:

– Хорошо. Конечно, я принимаю твою дружбу. Она у нас будет всегда, что бы ни случилось. Но я не сдамся. Должно быть какое-то средство. Если уж Эдисон изобрел электрическую лампочку, значит, и мы найдем какое-то средство, чтобы быть вместе.

Она покачала головой, но невольно улыбнулась, видя, как упорно он не хочет расставаться с надеждой. Американцы – такие оптимисты! Но увы – она советовалась уже со столькими докторами, испробовала столько лекарств, что понимала – средства от ее болезни нет. И Кларенсу тоже придется когда-нибудь с этим смириться.

Мэри: – Оптимизм – вовсе не монополия американцев.

Кэтрин: – Во всяком случае, британцев никак не назовешь оптимистами. Вы все такие мрачные.

Беатриче: – Это все дождь. Бесконечный дождь и мокрые цветы в парке.

Жюстина: – И гор нет. Если бы в Англии были настоящие горы, такие, как Монблан у Женевского озера…

Мэри: – Вас смешно слушать.

– Беатриче! – Это была Мина: она стояла в дверях столовой. – Не могли бы вы сказать всем, что ужин готов?

– Конечно, – с облегчением ответила Беатриче. Она рада была предлогу закончить разговор с Кларенсом. Как ни дорог он ей, она не позволит этому чувству повлиять на ее решения. На этот раз – нет.

Войдя в музыкальную комнату, она услышала, как Мэри рассказывает об их встрече с Айшей.

– Не знаю, верить ей или не верить насчет этих энергетических волн, – говорила она. – Но они действуют, это точно. Она действительно убила этих вампиров электричеством.

– А Элис действительно умеет исчезать, – сказала Кэтрин. – Во всяком случае, заставить других поверить, что она исчезла, а это ведь, собственно говоря, одно и то же.

– Кажется, она пригодилась бы нам в цирке Лоренцо, – сказала Зора. – Исчезающая девица! Где она? Здесь? Нет? Смотрите сами! Это будет сенсация.

Как чудесно было, что все собрались вместе – и клуб «Афина», и цирковые артисты! Беатриче, которой всегда приходилось держаться поодаль от остальных, чувствовала радость единения и товарищества еще острее, чем другие.

– Идемте в столовую, – сказала она. – Мина говорит, ужин готов.

Смеясь и переговариваясь, все двинулись за ней по коридору и увидели, что в столовой их ждет настоящий пир. Супницы, тарелки с куриным паприкашем, один суп, кажется, с рыбой, другой – с цветной капустой, маленькие клецки, ничуть не похожие на кнёдли, огуречный салат, картофель с петрушкой, фаршированные яйца…

– Миссис Горвац превзошла саму себя, – сказала Мина. – Я сказала ей, что об очередности блюд можно не беспокоиться. Думаю, у нас не столь утонченные вкусы, чтобы устраивать церемонии à la Russe. Рассаживайтесь. Места всем хватит.

Когда за столом уже стоял веселый гомон, вошла Кармилла, а за ней под руку Люсинда с Лаурой, – правда, из всех троих ела одна Лаура. Кармилле с Люсиндой потихоньку принесли бокалы с чем-то красным – но не вином. Наконец, в самом разгаре ужина, к ним присоединился и сам граф, занявший свободный стул во главе стола.

Мэри окинула взглядом всех по очереди. Цирковые артисты рассказывали Лауре о своих номерах, и та восхищенно слушала. Кармилла, Люсинда и Жюстина обсуждали планы предстоящих путешествий. Диана о чем-то шепталась с Аттилой, который исполнял сегодня обязанности лакея, – несомненно, они затевали какую-то новую шалость. Граф держал Мину за руку.

Клуб «Афина» сумел сделать не все, ради чего пустился в это путешествие, но все же они сделали немало: Люсинда спасена, профессор Ван Хельсинг сидит под арестом в Обществе алхимиков, и Беатриче, возможно, еще удастся убедить Айшу запретить подобные эксперименты окончательно. Они с Беатриче сегодня провели немало времени в архивах, отбирая документы, которые потом нужно будет изучить подробнее. Мэри уже предвкушала тихую неделю в подвале Академии наук, где хранились эти документы.

Мина встала.

– Дорогие друзья, старые и новые, – я очень рада видеть вас всех здесь. Прежде всего, у меня есть кое-что для членов клуба «Афина». Когда я делала копии печатей Общества алхимиков, я заказала еще вот это. – Она высыпала из мешочка, лежавшего возле ее тарелки, какие-то маленькие штучки, и они звякнули друг о друга. Что это? Мэри не могла разглядеть. Мина протянула их сидящим рядом. – Не могли бы вы передать это Мэри, Диане, Кэтрин, Беатриче и Жюстине? Я слышала, что Люсинда тоже вступает в клуб «Афина» – значит, нужно будет и для нее заказать.

Когда один из подарков дошел до Мэри, она увидела, что это серебряный брелок для часов, чуть поменьше того, который она когда-то давно видела у Молли Кин и который оказался печатью Общества алхимиков. Выглядел он гораздо более элегантно – в том стиле, который Беатриче называла Art Nouveau. К нему было приделано колечко, чтобы вешать на цепочку часов – или любую другую цепочку, по вкусу владельца. И он тоже мог служить печатью: в него был вправлен сердолик, а на нем вырезан рисунок: глазастая сова, рядом с одной стороны оливковая ветвь, а с другой – буквы AΘE.

– Это сова Афины, – сказала Жюстина. – Такой символ чеканили на афинских монетах тысячи лет. Мина, как вы…

– Я подумала, что вам захочется иметь собственную печать, – с улыбкой сказала Мина. – Теперь вы можете писать друг другу секретные письма. Если, конечно, клуб «Афина» примет такой подарок. Я не хочу вам ничего навязывать, мадам президент.

Она повернулась к Мэри и поклонилась.

Мэри поглядела на печать, затем на всех сидящих за столом. Все смотрели на нее и как будто чего-то ждали. Ну да, конечно, – она же президент клуба «Афина». Когда Кэтрин, Беатриче, Жюстина и Диана выбрали ее на этот пост, ее охватило смятение. Было отчасти приятно, что они выбрали ее главной, но ведь руководить клубом «Афина» – все равно что пытаться призвать к порядку стайку лондонских воробьев! Но, как бы то ни было, решение уже принято, и, хочешь не хочешь, нужно соответствовать своей роли и положению.

Она встала.

– Мина… Мисс Мюррей, от имени клуба «Афина» я хочу поблагодарить вас за такой щедрый подарок. Отныне сова Афины станет нашей эмблемой – я даже не знала, что у Афины была сова, но она великолепна, и вид у нее очень мудрый, правда ведь? Я хотела бы также поблагодарить мисс Дженнингс, графиню Карнштейн и графа Дракулу за их гостеприимство. Без вашей помощи мы бы никогда не сделали того, что сделали за эти несколько недель. Клуб «Афина» благодарит вас и надеется, что вы все, – она обвела взглядом сидящих за столом, – приедете к нам в гости в Лондон.

Мэри села на место, чувствуя, что щеки слегка горят. Ну вот, она и сказала речь, как сумела. Она надеялась, что ей удалось достойно выступить от имени клуба.

Первой захлопала Кэтрин, а затем и все разразились аплодисментами, а кто-то даже крикнул: «Браво, Мэри!» и «Верно! Правильно!». Если бы Мэри умела краснеть, она покраснела бы сейчас. Она снова поглядела на всех собравшихся за столом – улыбающихся кто весело, кто насмешливо, сытых и довольных после такого великолепного пира. Женщина-кошка, зулусский принц, мальчик-собака, великанша, Ядовитая девица, несколько вампиров… Она была рада, что ей посчастливилось стать частью такой странной и чудесной компании.

Кэтрин: – Компании чудовищ.

Мэри: – Разве что в метафорическом смысле.

Кэтрин: – Если ты так настаиваешь.