Глава XXIV. Таинственное аббатство

– И сколько же среди них вампиров? – шепотом спросила Жюстина.

– На скамьях – все, – прошептала в ответ Кармилла. – Я их чую. А вон те двое, у алтаря, кажется, нет. Их пока еще не заразили.

Жюстина пересчитала про себя людей, стоявших на коленях на скамьях. Двадцать четыре. И все вампиры, если Кармилла не ошибается, – а Жюстина подозревала, что не ошибается.

Утром мистер Джастин Фрэнк и молодой щеголь граф Карнштейн вышли из дома номер пять по Музеум-утца и отправились в аббатство Святого Игнатия – Сент-Игнац по-венгерски, как сказала Кармилла. Едва они вышли за дверь и двинулись по проспекту к Дунаю, Кармилла сказала:

– Может быть, вам удобнее будет говорить по-французски? Я знаю, что это ваш родной язык. А во времена моего детства это был язык знати.

Жюстина кивнула, и они перешли на французский. Несмотря на всю опасность и сложность их задачи, Жюстина была рада, что можно поговорить на родном языке. В Лондоне редко выпадал такой случай!

Они решили надеть мужскую одежду: если их поймают при попытке пробраться в аббатство, это можно будет объяснить шуткой – подобные выходки свойственны молодым людям, не так ли? Молодые женщины, пытающиеся проникнуть в аббатство, к монахам, вызовут больше подозрений.

Попасть в аббатство оказалось нетрудно. Они подошли к маленьким задним воротам, Жюстина развела в стороны прутья решетки, а затем, когда они прошли, снова выпрямила.

– Нам нужен наблюдательный пункт, чтобы оттуда можно было разглядеть в общих чертах, что здесь происходит, – сказала Кармилла. К счастью, с тыльной стороны штукатурка на колокольне кое-где осыпалась. Цепляясь за выщербленные места, Кармилла сумела взобраться на колокольню и спустить веревку, предусмотрительно намотанную вокруг талии, под сюртуком графа Карнштейна. Времени было чуть за полдень, и вокруг никого не видно. Может быть, у монахов как раз обед? Жюстина взобралась наверх по веревке. Сидя на колокольне, под большим медным колоколом, они стали ждать. Окна тут были со всех четырех сторон. Если кто-то войдет или выйдет, они сразу увидят.

Долго ждать не пришлось. Даже раньше, чем ожидала Жюстина, из дормитория вышел целый строй монахов и направился к церкви. Почему сейчас? Насколько знала Жюстина, сейчас не время молитвы. Она присела так, чтобы над подоконником торчала только голова – она надеялась, что так монахи снизу ее не заметят.

– С ними двое мужчин, – сказала сидевшая рядом Кармилла. – Я имею в виду – не монахов.

Жюстина их не видела, но ведь у нее зрение было не такое острое, как у Кармиллы. Все монахи вошли в церковь. От угла колокольни спускалась вниз узкая каменная лестница. Кармилла подошла к лестнице, на мгновение исчезла, затем появилась снова и жестом подозвала Жюстину. Пролетом ниже в спиральной лестнице была щель, через которую можно было разглядеть, что происходит внизу. Все монахи, кроме двоих, сидели на скамьях. Но в этих людях в коричневых рясах не было ничего свирепого или вампирического, и Жюстина подумала: может, Кармилла все-таки ошиблась? Разве можно, даже с ее превосходным обонянием, отличить вампиров на таком расстоянии?

Те двое стояли по обе стороны алтаря, словно чего-то ждали. Чего?

Открылась боковая дверь, и вошел человек – очевидно, не монах, потому что на нем был обычный сюртук и брюки, только сверху накинута какая-то риза. Жюстина сразу узнала его по описанию Кэтрин, которое слышала в тот вечер, когда они рассказывали друг другу о своих приключениях и открытиях: «Похож на рождественского деда в современной одежде». Так это профессор Ван Хельсинг! У него была белая борода и венчик седых волос вокруг головы. Сверху было видно лысину на макушке.

За ним шел другой мужчина, помоложе и более аккуратного вида. Доктор Сьюард? Он был чисто выбрит, а о профессоре Вамбери Кэтрин говорила, что у него борода и усы. Прендика Жюстина узнала бы, она ведь не так давно видела его в последний раз – это он вводил ей эфир в ту страшную ночь, когда Адам хотел заменить ее мозг мозгом другой женщины, которая любила бы его так, как Жюстина не могла. Она встряхнула головой, словно хотела отогнать непрошеные мысли – сейчас не до них. Нужно внимательно следить за тем, что происходит внизу. Так, значит, второй – по всей видимости, Сьюард. В руках у него была украшенная замысловатыми узорами чаша, какие обычно используют для причастия.

Ван Хельсинг уже стоял у алтаря. Сьюард, если это был он, поставил чашу перед ним, затем отступил к апсиде, прислонился к одной из каменных колонн и скрестил руки на груди. На мгновение Ван Хельсинг опустил взгляд вниз, на чашу. Затем вскинул руки и начал говорить – по-немецки, поэтому Жюстина не все понимала, тем более что смысла в его речи просматривалось немного. «Реки крови… день искупления… пир на крови еретиков и богохульников…» Сильный голос человека, привычного к чтению лекций, эхом отдавался в каменном алтаре. Жюстина взглянула на Кармиллу – может быть, графиня лучше понимает, что происходит? Ведь она-то знает немецкий. Но Кармилла пожала плечами, словно хотела сказать: «И я тоже не знаю».

Ван Хельсинг поднял чашу. Начал что-то говорить нараспев… о, да это же латынь. «Кровь Господа нашего… даровавшего жизнь вечную… берите, пейте». Это не молитва перед причастием! Или все-таки она, но искаженная: ни слов о смирении, ни призыва служить церкви. Все лишь о вечной жизни, которую дает кровь, о блаженстве во веки веков. Жюстина содрогнулась: никогда в жизни у нее не было такого явственного ощущения, что перед ней – воплощение зла. Даже Адам, убийца стольких людей, не вызывал у нее такого ужаса. Неужели кто-то способен ради своих целей осквернить то, что свято для всех?..

Ван Хельсинг закончил свою речь. Один за другим монахи поднялись со скамей, подошли к алтарной ограде и опустились на колени на подушки. Ван Хельсинг обошел всех по очереди, поднося чашу к их губам. Каждому, кто пил, он пристально смотрел прямо в глаза и что-то говорил – так тихо, что Жюстина не могла разобрать.

– Это не вино, – прошептала Кармилла. – Это кровь. Я чувствую запах даже отсюда.

Но Жюстина почему-то и сама уже догадалась об этом. Все это выглядело отвратительным глумлением над обрядом причастия. Кэтрин рассказывала, как Моро извратил религию у себя на острове. А теперь Ван Хельсинг делает то же самое в центре европейской столицы.

– Вам слышно, что он им говорит? – прошептала Жюстина. Кармилла покачала головой.

Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре. Все монахи выпили, все вернулись на скамьи, на свои места. Наконец Ван Хельсинг снова заговорил по-немецки:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа в вас, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Сьюард все так же стоял, прислонившись к колонне, и бесстрастно наблюдал, словно все это был спектакль, а он – всего лишь зритель.

Затем, один за другим, монахи вышли из церкви – остались только те двое у алтаря. Они так и стояли, спрятав ладони в рукава.

Ван Хельсинг обратился к одному из них:

– Не могли бы вы сказать аббату, что я очень благодарен за его помощь и в ближайшее время сделаю солидное пожертвование? Кажется, все идет по плану.

По крайней мере, именно так поняла его Жюстина, старательно переводившая про себя его слова. Spende – пожертвование или плата. Vorhaben – план, проект. Кажется, все понятно.

Монах поклонился и пробормотал что-то – слишком тихо, не расслышать. В отличие от профессора, чей голос был рассчитан на выступления перед большой аудиторией, он, вероятно, привык проводить свои дни в тишине и раздумьях.

– Так здесь все готово наконец? – спросил Сьюард по-английски – по-немецки он, видимо, не говорил.

– Вы нетерпеливы, друг мой Джон, – сказал Ван Хельсинг. – Важно основательно внушить нашим воинам нужные идеи, чтобы, когда придет время, они повели себя так, как нам нужно. Помните – через два дня им предстоит сражаться за нас, и, возможно, насмерть.

– Да-да, – сказал Сьюард. – Должен, однако, сказать – мне, как человеку науки, эти дикарские фокусы отвратительны. Почему нельзя было просто набрать наемников? Зачем вам понадобилось идти на такие крайние меры?

– Тех, кого наймем мы, могут нанять и другие и склонить к измене. Вы не знаете Айшу так, как я. Она неусыпно бдительна и сочетает женскую хитрость с объективным, рациональным умом мужчины наивысшего типа. Это убийственная комбинация. Если вы хотите, чтобы люди подчинялись вам безоговорочно, они должны верить в то, за что сражаются. Наши сторонники в Société des Alchimistes верят в прогресс науки – в то, что она может принести недоступную воображению власть и пользу человечеству. Мы убедили их в этом. Эти существа, которые вам столь отвратительны, верят в Бога и в вечную жизнь, которую Он им дарует. И теперь, когда их рассудок помутнен болезнью, они продолжают в это верить. За это они будут сражаться – и не предадут. Но не будем спорить. Нам еще нужно подготовиться к открытию конференции. Чем бы ни закончилось общее собрание, после этого конференция продолжится, и вы должны будете сделать свой доклад. Я просмотрю его еще раз и скажу, если сочту необходимым внести еще какие-то изменения.

Ван Хельсинг положил руку на плечо Сьюарда, они вместе двинулись по приделу к выходу из церкви и вышли через большие двойные двери.

Жюстин наблюдала за двумя монахами, вполголоса беседовавшими друг с другом. Затем один взял чашу и вышел в дверь, ведущую, вероятно, к ризнице. Другой сложил престольное покрывало и последовал за ним.

Когда они ушли, Кармилла сказала:

– А с виду такой славный человек! Этакий добрый дедушка, который всегда купит внукам на именины игрушечный паровозик или плюшевого медведя, если у родителей не хватает денег. – Она покачала головой. – Думаю, лучше всего нам сейчас же вернуться и рассказать обо всем. Мина должна знать, с чем нам предстоит бороться. Но как с ними бороться – вот вопрос. Вы сильная, и я тоже, и мой крестный. Но нас таких всего трое. У остальных есть револьверы и ножи, но что они против вампиров? А Ван Хельсинг полностью подчинил их себе – вот так же в точности мой крестный отец подчинял себе своих солдат-вампиров, вкладывал им в головы нужные идеи. Когда дойдет до боя, они сделают по его приказу что угодно.

Они спустились с колокольни так же, как и поднимались: Жюстина по веревке, а Кармилла, когда та добралась до земли, бросила веревку и сползла по стене вниз головой. Но едва они подошли к воротам, как Жюстина услышала крик.

Один из монахов быстро бежал к ним по траве. Должно быть, он работал в саду, потому что в руке у него была садовая лопатка. Жюстина не могла разобрать, что он кричит: это был сплошной поток венгерских слов.

– Hallo! Hallo! Ist das der Biergarten? – сказала Кармилла. Голос у нее был низкий, язык как будто заплетался. Она схватила Жюстину под руку и навалилась ей на плечо. – Wir suchen den Biergarten.

Монах оторопело глядел на нее.

– Nein Biergarden. Nein Biergarden hier. Wie kommst du hier?

Очевидно, немецким он владел слабо. И как тут ответишь? Не говорить же, что Жюстина согнула прутья решетки…

Поддерживая очевидно пьяного графа Карнштейна, мистер Джастин Фрэнк проговорил:

– Das Tor ist kaputt. Sehen sie?

Чтобы показать, что ворота действительно сломаны, Жюстина с силой толкнула их ладонью. Она надеялась, монах не услышит, что металлический засов переломился надвое от ее толчка.

– Geh! Geh! – проговорил он и замахал на них руками, словно кур прогонял. – Das it nein Biergarten! Du bist hier nicht!

Мистер Джастин Фрэнк и граф Карнштейн поспешно вышли из ворот со сломанным засовом, но прежде граф отвесил разъяренному монаху пьяный поклон.

Жюстина: – По-моему, Кармилла в придачу еще и сделала непристойный жест, но я не настолько хорошо разбираюсь в подобных жестах, чтобы понимать, что они означают.

Диана: – Могу тебя научить, если хочешь. Я-то их знаю целую кучу!

Мэри: – Да, для тебя это как родной язык, это мы знаем.

Диана: – Вот, например, гляди! А вот еще один.

Жюстина: – Диана, неужели тебе непременно нужно изъясняться в такой грубой, примитивной манере? Ведь под этой напускной резкостью скрывается умная, любящая девочка.

Диана: – А это ты к чему?

Когда Жюстина с Кармиллой пришли в дом на Музеум-утца, Мэри с Кэтрин уже вернулись из кафе «Нью-Йорк» и сидели в музыкальной комнате, обе хмурые.

– Насколько я понимаю, ваш план не сработал? – спросила Жюстина. Она уже отдала свою шляпу и перчатки стоявшему у дверей лакею.

– Они даже слушать нас не стали, – сказала Кэтрин. Она свернулась в клубочек на диване, с ногами на подушках, а Мэри сидела в одном из кресел – в более приличной позе. – Этот Лео Винси… что за самодовольный идиот… и волосы у него дурацкие. Такие мелкие кудряшки, как будто его завивали под амурчика с картины времен Ренессанса!

– Мне думается, если бы не мистер Винси, профессор Холли мог бы и выслушать нас, – сказала Мэри. – Манера держаться у него оскорбительная, но, как мне показалось, он со всеми такой. А Беатриче тем временем уже часа два сидит с Миной – они разрабатывают какой-то сверхсекретный план, а нам не говорят какой. А Диана куда-то убежала с этим будущим лакеем – его, должно быть, назвали в честь царя гуннов. Ничего удивительного, мы ведь в Венгрии! Люсинда спит – с ней граф и Лаура. Мне кажется, Лаура слишком часто дежурит: она сидит с Люсиндой вдвое больше, чем все остальные. А мы… мы просто не знаем, куда себя девать. Как строить планы, если неизвестно, к чему готовиться? Но вы-то наверняка что-нибудь разузнали. Жюстина, там и правда армия вампиров?

– К сожалению, да. – Жюстина вспомнила, как монахи пили кровь, словно вино. – Их там двадцать четыре человека, в которых Кармилла опознала вампиров. Мы видели, как они… в общем, это была совершенно нелепая и при этом совершенно жуткая церемония. Кармилла считает, что Ван Хельсинг подчиняет их себе силой внушения… это что-то вроде месмеризма.

– Да, Лаура такая, – сказала Кармилла. – Она и за слугами ходит, когда они болеют, и за любым раненым зверем, какой только попадется в окрестностях замка. Я готовлю лекарство, а она выхаживает. Надо напомнить ей, чтобы не слишком переутомлялась. Нас здесь много, всегда кто-то может ее сменить.

– Двадцать четыре человека – не такая уж большая армия, – сказала Кэтрин.

– Но двадцать четыре вампира разобьют роту обычных солдат, а батальон обратят в бегство, – сказала Кармилла. Она села в свободное кресло, а Жюстина примостилась на скамеечке у клавесина. – Я сама это видела, когда шли приграничные войны, и граф делал из солдат вампиров. Он тоже их гипнотизировал – внушал, чтобы дрались до последнего. Арминию Вамбери такой метод может быть известен из его исторических штудий.

– Ужасный метод, – сказала Мина. Она стояла в дверях. – Я очень рада, что вы все благополучно вернулись домой. Выходит, мы были правы: у Ван Хельсинга есть армия вампиров. Что ж, дело плохо. С другой стороны, по моим подсчетам, в Société des Alchimistes у него примерно три-четыре десятка сторонников – меньше, чем я боялась.

– А откуда вы знаете, сколько у него сторонников? – спросила Мэри.

– Сегодня утром, когда Мария Петреску следила за домом Арминия Вамбери с другой стороны улицы, в двери входило много мужчин и женщин, и все приблизительно в одно и то же время. Она сосчитала – их оказалось тридцать шесть. Среди них могло быть и несколько жильцов, но большая часть явно направлялась к Вамбери и, вероятно, к Ван Хельсингу. Даже с другой стороны улицы она видела, что в квартире Вамбери что-то происходит, а потом Ван Хельсинг сам провожал некоторых гостей до их экипажей. Когда все гости разъехались, Ван Хельсинг со Сьюардом тоже куда-то ушли.

– Должно быть, как раз в аббатство, – сказала Жюстина.

– Разумеется, это могут быть не все его сторонники, – продолжала Мина. – Может быть, еще кто-то придет вечером – или завтра, хоть завтра и выходной день. И все же я не думаю, что за ним стоит большинство – потому-то он и вынужден полагаться на свою армию. Влад говорит, на эти ежегодные конференции съезжаются члены общества со всего мира. Он считает, что на собрании будет присутствовать от ста до ста пятидесяти человек. Фракция Ван Хельсинга составит не больше трети. Однако я не уверена, что для наших планов это имеет существенное значение. Если Ван Хельсинг выиграет, ему придется действовать. Если проиграет – ему тоже придется действовать. И вот поэтому теперь мы с Беатриче хотим вам кое-что показать. Прошу всех в столовую – кажется, пора устроить военный совет.

Военный совет! Жюстине были не по душе эти слова. Разве хоть одна война принесла людям что-то хорошее? Иногда вся история человечества представлялась ей сплошной чередой кровопролитий, по большей части бесцельных и бессмысленных. Но ведь таких людей, как Ван Хельсинг, необходимо остановить – она это знала так же твердо, как и то, что в мире существует добро, и оно должно сражаться со злом. Если вышло так, что это сражение должно свершиться ее руками, – она не сдастся без боя.

Мэри: – Тебе не кажется, что это звучит слишком мелодраматично? Я понимаю, ты описываешь мысли Жюстины, но все же…

Кэтрин: – Мы с Жюстиной не один год проработали вместе в цирке. Представь себе Жанну д’Арк ростом больше шести футов, которая начиталась всякой туманной немецкой философии. Вот тебе и вся Жюстина.

Жюстина: – Кэтрин, ты мне льстишь. Я и не настолько добра, и не настолько красноречива, как ты изображаешь.

Кэтрин: – Вот видишь? Что я говорила?

В столовой Беатриче стояла у стола, на котором было разложено всевозможное оружие – револьверы, кинжалы и какие-то длинные куски тросов. Дальше стоял целый строй стеклянных флаконов, некоторые из них были наполнены ярко-красной жидкостью. Это что, тоже какое-то оружие? Мэри не могла себе представить, как же им пользоваться.

– Я очень рада, что вы вернулись! – сказала Беатриче Жюстине и Кармилле. – Надеюсь, ваш поход был успешнее, чем у Мэри с Кэтрин. Они жаловались, что их поездка закончилась ничем.

Жюстина подошла к столу и стала рассматривать этот странный набор.

– Пожалуй, да, успешнее. Мы узнали, что у Ван Хельсинга двадцать четыре приверженца-вампира, хотя с виду их не отличишь от священнослужителей. И неизвестно еще, все ли присутствовали на этой дьявольской мессе…

– Он наверняка собрал там всех, чтобы как можно вернее подчинить их своей воле, – сказала Кармилла. – Он ввел их в какой-то мистический транс с помощью месмеризма.

– Это похоже на рассказы Кэтрин, – сказала Мэри. – Как же мы будем сражаться против загипнотизированных вампиров?

Да и любых вампиров, если на то пошло?

– До такого даже я бы не додумалась, – сказала Кэтрин. – Ну ладно, паучьи боги. Проклятия мумии – тоже, сколько угодно. Но загипнотизированные вампиры? Это уж слишком.

– А как же кресты? Или чеснок? – Диана стояла в дверях вместе с Ховираг. Что это такое случилось с собакой-волком? Она вся была в какой-то черной пыли или саже. Сама Диана была более или менее чистой, только по щеке и дальше, по шее, тянулась длинная черная полоса. – Аттила заперт в угольном подвале. Можете его выпустить, если хотите. Он уже давно там в дверь колотит.

– И почему же Аттила заперт в угольном подвале? – спросила Мина, все еще стоявшая в дверях.

– Он сказал, что девчонка никогда не может быть умнее мальчишки. Такая же умная – еще пожалуй, но умнее – никогда. А я сказала, что пусть каждого из нас запрут в угольном подвале, и кто быстрее выберется, тот и умнее. Он меня первую запер, и я сразу выбралась – плевое дело. А ему уже, пожалуй, хватит там сидеть. Я подумала, что, если слишком быстро его выпустить, он еще опять вздумает говорить, что мальчишки умнее. И придется мне еще что-нибудь придумывать, чтобы ему доказать.

– Стало быть, то, в чем перепачкалась Ховираг, – это угольная пыль? – спросила Мина.

– Что? А, ну да. А как по-венгерски будет «угольный цветок»? Наверное, теперь ее надо так называть. Ей так понравилось валяться на куче угля.

Ховираг жалобно тявкнула.

– Ну-ка, иди сюда, – сказала Мина собаке-волку. – Давай-ка тебя выкупаем, пока ты не вздумала валяться на коврах, хотя им это, пожалуй, не особенно повредило бы. Диана, ты умудряешься дурно влиять даже на графских farkaskutyák. Я выпущу Аттилу и вернусь. Беатирче, может быть, вы продолжите пока без меня?

– Конечно, – сказала Беатриче. Мина увела за ошейник черную, как сажа, собаку-волка, и Беатриче начала рассказывать – таким голосом, который мы с тех самых пор стали называть «лекторский голос Беатриче»:

– Главная трудность борьбы с теми, кто заражен вампиризмом, в том, что они необычайно сильны, и на них заживает почти любая рана. Ножевые и пулевые ранения могут их на какое-то время вывести из строя, но не убить. Единственные способы остановить их по-настоящему – отрубить голову, расчленить или сжечь.

– А кресты… – снова начала Диана.

– Эти вампиры как раз обожают кресты, – сказала Кармилла. – И хотя сама я не любительница чеснока – я всегда чувствую его привкус в крови у тех, кто часто его ест, – вампиру он никак повредить не может.

– Предположение Дианы не так глупо, как кажется, – сказала Беатриче. – Как вы сказали, вы чувствуете вкус чеснока даже в крови. Когда я сидела с Люсиндой, я заметила, что у нее обострилась чувствительность к некоторым вещам – к свету, к звукам, к запахам. Все эти чувства у вампиров обостряются, и это может сделать их в чем-то более уязвимыми. Они сильнее, и раны у них заживают быстрее, но при этом им легче нанести удар в самые чувствительные места.

– Вот видите, я была права, – сказала Диана. – Беатриче же сказала, что я права.

– Вот, к примеру, – продолжала Беатриче. – Мэри, ты не поможешь мне с демонстрацией?

Мэри шагнула ближе к Беатриче. Что такое она должна помочь продемонстрировать? Беатриче взяла что-то со стола – какой-то металлический цилиндр, лежавший за револьвером. Поднесла его к губам и дунула. Со двора вдруг донесся разноголосый вой. Кто это – графские собаковолки?

– Что такое? – спросила она. Что могло встревожить собаковолков?

– Это. Какой-то. Кошмар. – Кэтрин зажала уши руками.

Жюстина смотрела на них, словно недоумевая, что происходит, а Диана сказала:

– Вы чего это?

Зато Кармилла даже пополам согнулась, зажимая уши.

– Простите! – виновато сказала Беатриче. – Я не думала, что это так сильно подействует. Кармилла, как вы себя…

– Великолепно, – сказала Кармилла, снова выпрямляясь. Опустила руки, которыми зажимала уши. Пальцы у нее были в крови. – Больно, ужасно больно – но великолепно.

– Но что же это такое? – спросила Мэри. О чем они говорят?

– Это самый обычный собачий свисток, – сказала Беатриче. – Я взяла его на время у графского конюха – он подзывает им собаковолков. Это изобретение сэра Фрэнсиса Гальтона – с его помощью он хотел определить диапазон слуха человека и животных. Человеческое ухо его не слышит – как вы видели, на Мэри он не оказал никакого воздействия. А вот собаки слышат – и кошки, и вампиры тоже. Кошки способны расслышать более высокие звуки, чем собаки, а уши вампиров, насколько можно судить, еще чувствительнее. С помощью такого свистка мы можем отвлечь и вывести из строя войска Ван Хельсинга. Но тем из нас, у кого тоже обостренно чуткий слух, придется взять с собой каучуковые затычки для ушей, чтобы защитить их от этого звука.

– А что это за бутылочки? – спросила Жюстина. – Это что, тоже какое-то оружие?

Беатриче взяла в руки один флакончик с распылителем.

– В них паприка – пряность, которую часто используют в блюдах венгерской кухни, разведенная в спирте. Если брызнуть этим в лицо, обожжет глаза, и противник ослепнет – во всяком случае, на время. Когда я рассказала Мине, что хочу сделать, она нашла эти флакончики в парфюмерном магазине. Они распыляют раствор равномерно и сильно.

Кармилла взглянула на нее с уважением и с некоторой опаской.

– Дьявольски умно!

– А другие флакончики, без распылителя? – спросила Жюстина. – В них какая-то бесцветная жидкость.

– Это хлороформ, – сказала Беатриче. – Он тоже обжигает при контакте, но главным образом действует при вдыхании. Если смочить хлороформом платок и закрыть кому-то нос и рот, жертва потеряет сознание. Граф позволил мне проверить это средство на нем, чтобы убедиться, что оно сработает. Как я и подозревала, вампиры тоже восприимчивы к его действию – их можно усыпить, как можно ранить ножом или пулей. Однако они быстрее приходят в себя – нужно будет сразу обездвижить их, пока не очнулись.

– Когда же ты успела все это подготовить? – спросила Мэри. Да, Беатриче не теряла времени, пока их не было дома.

– Один ингредиент Мина купила в аптеке. А другой – просто очищающее средство. Дворецкий принес нам целую бутыль. Но с обоими средствами нужно обращаться осторожно: для обычных людей они так же опасны, как и для тех, кто заражен вампиризмом.

– А я возьму револьвер, ладно? – сказала Диана.

– Ты еще ни разу в жизни не стреляла, – сказала Мэри. – Вот научишься обращаться с револьвером как следует, тогда и будешь брать его в бой.

Не хватало им там Дианы с огнестрельным оружием в руках! Она скорее кого-то из своих подстрелит, чем врага.

Диана: – Ты же сама даже учить меня не захотела. Пришлось Холмса просить.

Мэри: – Да, и я до сих пор думаю, что с его стороны это было опрометчивое решение. Ты и без револьвера достаточно опасна.

Диана: – Это комплимент? С моей точки зрения, это комплимент.

– В данном случае револьвер будет наименее действенным оружием, – сказала Мина. Она, очевидно, только что вошла – на этот раз без собаки. – Даже нож, и тот полезнее. И помните, что на конференцию соберется очень много людей из Société des Alchimistes. Во всех комнатах будет полно народу, и открывать там пальбу было бы крайне неразумно. Мы должны предотвратить кровопролитие, а не устраивать его сами. Наша цель – не убить, тем более что это не так легко сделать. Беатриче, не могли бы вы продемонстрировать тросы для связывания?

Беатриче кивнула. Взяла со стола один из тросов. К нему было приделано что-то похожее на замок.

– Ими нас тоже снабдил граф. Очевидно, они достаточно прочны, чтобы удержать вампира.

– По крайней мере, в теории, – сказала Мина. – Они сделаны из того же материала, что и тросы фуникулера на Замковом холме. Влад сам понесет их в заплечном мешке. Связывать вампиров – это будет его обязанность. Позже поговорим о том, кто какой вид оружия предпочитает. У кого-нибудь есть вопросы?

– Где Хохо? – спросила Диана.

– Аттила ее купает, и, будем надеяться, себя тоже немного приведет в порядок. А теперь, если никто не хочет ужинать хлороформом или раствором паприки, предлагаю убрать все это на буфетный стол. Я велела сегодня подать ужин пораньше – вы все полдня пробегали и, думаю, проголодались. Сегодня делать больше нечего – только завтра, когда в Академии наук никого не будет и мы сможем, как говорят в Америке, прозондировать обстановку. А пока предлагаю поговорить о чем-нибудь другом. Нужно проветрить головы хотя бы ненадолго, иначе сойдем с ума, как Люсинда!

Мэри только рада была поговорить о чем-нибудь другом. За ужином – превосходным, как и все трапезы в доме графа Дракулы, и это при том, что сам хозяин ничего не ел, – Кэтрин рассказывала о цирковых артистах и их номерах: о мадам Зоре, о зулусском принце, о мальчике-собаке Саше. Все гадали, зачем же Саша вытащил из чемодана телеграмму Ирен Нортон. Может быть, люди из Société des Alchimistes его подкупили или шантажировали – а если шантажировали, то чем? Кэтрин вспомнила, что циркачи сейчас как раз, должно быть, выступают в Вене – вечернее субботнее представление близится к концу. Жюстина сказала, что иногда скучает по своей роли великанши, и Беатриче призналась, что ей очень понравилось выступать в цирке. Кэтрин стала поддразнивать Беатриче Кларенсом, но Мэри ее одернула – было видно, что Ядовитой девице очень неловко это слушать. Беатриче перевела разговор на Ирен Нортон и ее квартиру – такой изысканно обставленной квартиры она еще никогда не видела, вот бы переделать в том же духе гостиную дома, на Парк-Террейс, когда они вернутся домой. Жюстина заметила, что ей хотелось бы нарисовать штирийские пейзажи, если удастся еще когда-нибудь рассмотреть их как следует – когда не нужно будет удирать от мистера Хайда. Кармилла пригласила ее приезжать в гости в замок в любое время и стала рассказывать о различных суевериях, касающихся вампиров и до сих пор бытующих среди сельских жителей. Кэтрин спросила, не знает ли она чего-нибудь о секретах месмеризма: как Элис умудряется исчезать или заставить всех поверить, что она исчезла? Диана пришла в восторг, услышав об Арчибальде.

– Бьюсь об заклад, с ним будет куда веселее, чем с вами, – сказала она.

Когда принесли ужин – какую-то жареную лапшу, которую Мина называла krumplis nudli, фасолевый суп и салат из огурцов, ломтики ветчины для Кэтрин и отвар липового цвета для Беатриче, – Мина попросила лакея сделать лампы поярче: уже начинало темнеть. Съев свою порцию nudli и еще чуть-чуть, Диана встала, объявила всем, что умирает от скуки, и пошла посмотреть, как там чувствует себя Хохо после купания. По пути она пыталась прихватить один из револьверов, но Мэри ее поймала. Эта девчонка – неисправимая воровка!

Одна Мина сидела молча. Мэри с любопытством поглядывала на нее, но Мина только улыбнулась и предложила ей еще одну порцию супа. Мэри и сама не могла в полной мере наслаждаться ужином: она слишком тревожилась за мистера Холмса. Куда он пропал и вернулся ли? Она все время напоминала себе, что сделать все равно ничего не может, а значит, и волноваться бессмысленно. Она попыталась сосредоточиться на общем разговоре – таком мирном, уютном, словно они вернулись в клуб «Афина»! Но ее мысли невольно возвращались к тому, что сейчас делается на Бейкер-стрит, 221Б.

Когда они уже доедали ужин, Кати просунула голову в дверь и что-то сказала Мине. Можно было разобрать слова «Кэтрин Моро».

Лицо Мины стало озадаченным.

– Кэтрин, Кати говорит, что какой-то человек хочет вас видеть. Заходить не стал, ждет за дверью. Сказал, что он только на минутку, и что вы знали его еще на острове?

Кэтрин уронила вилку. Она громко звякнула о тарелку.

– Что это значит? – прямо спросила Мэри.

– Эдвард Прендик, – сказала Беатриче. – Кэт, ты как?

С минуту Кэтрин глядела к себе в тарелку. Затем отодвинула стул и встала.

– Ничего, – сказала она. – Пойду поговорю с ним.

Мэри: – Да, об этом непременно надо написать! О нас-то ты расписала все, что только было неловкого и мучительного. Написала о моем разговоре с Хайдом. О Жюстине и Адаме. О Беатриче и Кларенсе. И о Диане… впрочем, Диану ничем не смутишь, так что ее можно не считать. Будет нечестно, если о себе ты не напишешь то же самое.

Кэтрин: – Я уже написала, какой идиоткой я себя выставила, когда решила, что Зора стащила телеграмму. Куда уж хуже?

Жюстина: – Но твой разговор с Прендиком был очень важным – не только из-за того, что он сообщил, но и из-за того, как это подействовало на тебя. Кэтрин, это ведь не просто приключенческая история. Это история о нас – о наших эмоциях, отношениях. Без этого она и правда превратится во что-то вроде твоих рассказов об Астарте.

Кэтрин: – В рассказах об Астарте тоже ничего дурного нет!

Диана: – Если не считать того, что твой Рик Чемберс слегка туповат.

Прендик ждал ее у ворот. В свете газового фонаря от входной двери он выглядел точно так же, как и в поезде, – такой, как всегда, только усталый и будто постаревший. Дело было не только в поседевших волосах. Он сам как-то выцвел весь, словно понемногу превращался в призрак.

– Кэтрин, – сказал он. – Как только Ван Хельсинг упомянул графа Дракулу, я сразу догадался, где тебя искать. Они не знают, что я здесь. Я понимаю, ты не хочешь меня видеть, понимаю, что ты, наверное, никогда больше не захочешь со мной разговаривать, но я должен тебя предупредить. Прошу тебя, прошу – не ввязывайся в эту войну. Ты не знаешь, против кого тебе придется сражаться.

Кэтрин подняла руку, словно хотела прервать его, но он схватил эту руку и прижал к груди – прямо к сердцу.

– Я знаю, ты меня ненавидишь, всегда будешь ненавидеть за то, что я бросил тебя на острове. Но прошу тебя, выслушай.

– Я тебя не ненавижу, – сказала она. Это была не совсем правда, но ей не хотелось признаваться в своих чувствах. Это значило бы дать ему слишком большую власть над собой. Когда-то она любила его, и это тоже дало ему слишком большую власть. – Я тебя презираю как труса, – сказала она. Это тоже была не совсем правда.

– Презирай сколько хочешь, – проговорил он с каким-то тихим отчаянием. – Ты не можешь презирать меня больше, чем я сам презираю себя. Но скажу тебе одно. Я никогда не думал бросить тебя, чтобы выжить самому. Когда я ступил на этот плот, который сам построил, я был уверен, что плыву навстречу своей гибели. Меня спасли по чистой случайности. Когда я снова увидел тебя в Лондоне…

– Где ты тоже создавал зверолюдей, как Моро!

– Кэтрин, поверь, я не стал бы этого делать, если бы меня не вынудили.

Она смотрела в его худое, изможденное лицо. Она не станет его жалеть, нет, не станет!

– У тебя был выбор. Ты сам выбрал стать одним из господ с хлыстом. Сам выбрал бросить Арчибальда – человека-орангутана – на цепи в подвале.

Он удивленно взглянул на нее.

– Откуда ты знаешь?..

– Чего ты хочешь, Эдвард? Зачем ты пришел?

– Чтобы отговорить тебя ввязываться в эту войну. – Он все еще прижимал ее ладонь к груди обеими руками. – Любовь моя…

Она выдернула руку.

– Что бы ты ни сказал, ты не можешь меня ни убедить, ни разубедить – ни в этом, ни в чем-то другом.

– Тогда я хочу отдать тебе вот это. – Он достал из нагрудного кармана лист бумаги. – Я записал все на случай, если ты не захочешь меня видеть. Прошу тебя, Кэтрин. Побереги себя.

Она неохотно взяла у него бумагу. Не говоря ни слова, только бросив на нее один последний взгляд, словно моряк, прощающийся с родной землей, он развернулся и исчез в темноте улицы.

Кэтрин долго глядела ему вслед, в эту темноту. Затем развернула бумагу и стала читать написанное его угловатым почерком, который она помнила с тех давних времен на острове, когда он учил ее писать. Это было подробное изложение планов Ван Хельсинга.