Глава XXII. Египетская царица

Люсинда сидела на кровати, опираясь на плечо Кармиллы. Графиня одной рукой обнимала девушку, и впрямь уже не спящую. Волосы у нее рассыпались по плечам, и она глядела на всех испуганными глазами.

Спальня была похожа на ту, в которой спала Мэри: старинная кровать с выцветшим балдахином, фрески, должно быть, еще прошлого века, стул у кровати, на который можно было бы сесть в юбке с кринолином, а то и с фижмами. На одной стене висел обтрепавшийся по краям гобелен. Люди в шляпах с перьями охотились на единорога – они уже проткнули его копьями, и его белая шкура была вся в крови. За ними по пятам бежали собаки. Мэри догадалась, что все комнаты графа обставлены одинаково, исключая, конечно, помещения для слуг. Должно быть, такая обстановка во дворцах у всех графов, по крайней мере венгерских! В такой огромной кровати Люсинда казалась совсем маленькой и хрупкой.

Граф подошел к краю кровати, взял руку Люсинды, лежавшую на покрывале, поклонился и поцеловал ее. Должно быть, все графы так приветствуют юных леди, по крайней мере в Венгрии!

– Добро пожаловать в мой дом, мисс Ван Хельсинг, – сказал граф. – Если я могу сделать что-то, чтобы вам было здесь уютнее, пожалуйста, обращайтесь ко мне.

Люсинда подняла на него глаза. Они казались огромными на ее худеньком лице, и под ними лежали тени.

– Приветствую тебя, Принц Тьмы, – проговорила она. – Ты пришел, чтобы спасти меня из ада? Я была среди дьяволов, а ты сам предводитель дьяволов и в то же время ангел. Ты, наверное, архангел Гавриил, который явился Спасительнице с вестью, что у нее родится сын. Ты посланник Бога, но какое послание ты можешь мне принести? Моя мать мертва и больше не воскреснет… нет… никогда. – Она произнесла это таким же спокойным тоном, каким могла бы сказать: «Доброе утро. Что на завтрак?»

– Я сказала, что она проснулась, – сказала Лаура. – Но не говорила, что она пришла в себя.

– Она так разговаривает с тех самых пор, как проснулась, – сказала Кармилла. – Но, по крайней мере, она в сознании. Она еще не ела. Я предлагала, но она отказалась.

– Но мне-то вы не откажете, дитя, не так ли? – спросил граф. Он присел на край кровати и ласково погладил Люсинду по щеке. – Вам нужно поесть. Иначе вы так и не поправитесь.

– Я буду вечно гореть в геенне огненной? – спросила Люсинда, словно интересуясь каким-то исключительно практическим вопросом, вроде счетов за продукты.

– Нет, дитя. Бог, в которого вы верите, всех прощает, всем отпускает грехи. Вы это знаете, вас ведь этому учили с младенчества, не так ли? Кто-то другой, возможно, будет наказан, но вы ни в чем не повинны. Ручаюсь словом – вот вам мое послание от Бога, если угодно. А теперь давайте-ка, попейте. – Он положил ладонь ей под голову и притянул к себе. Она наклонилась ближе, прижалась губами к его шее и…

Бр-р-р, опять! Этот ужасный звук, с каким Люсинда сосет кровь. Мэри зажала рот рукой.

– Какая гадость, – сказала Диана, державшая собаковолка за ошейник. Она потянула собаку за уши. Ховираг, кажется, не возражала.

– К этому можно привыкнуть, – будничным тоном сказала Мина. Мэри казалось, что она никогда не привыкнет! И как только Мина… Да, это еще один щекотливый вопрос, не так ли? Мина и граф. Мина ведь замужем за другим человеком, живущим в Англии. У Мэри это как-то плохо укладывалось в голове.

– Мэри, вы побудете здесь без меня? – спросила Мина. – Мне нужно отправить две телеграммы: одну Ирен Нортон, а другую миссис Пул – известить их о том, что вы прибыли благополучно. Вчера, когда вы приехали, телеграфная контора была уже закрыта, иначе я бы сделала это сразу. Теперь, наверное, уже открылась. Миссис Пул никогда мне не простит, если я оставлю ее в неведении, и миссис Нортон наверняка беспокоится – вы ведь выехали из Вены еще неделю назад. А когда я вернусь, отправимся за покупками. Нам, конечно, многое нужно обдумать, но прежде всего вам всем необходима новая одежда, так что без похода на Вачи-утца, пожалуй, не обойтись.

– Может быть, вы попросите миссис Пул передать мистеру Холмсу, что мы прибыли? Я обещала регулярно извещать его обо всех событиях, но Ирен предупредила, чтобы мы не телеграфировали из Вены, когда мы поняли, что за нами следят люди из Общества алхимиков, а потом нас похитили, и мы уже никак не могли с ним связаться. – Наверное, Мэри следовало бы самой послать ему телеграмму? Нет, слишком многое пришлось бы рассказывать. Сегодня, попозже, она сядет и напишет ему длинное письмо. Миссис Пул передаст ему, что они в Будапеште, а потом она сама расскажет все подробно. Она чувствовала себя немного виноватой за то, что еще ни разу не написала ему, – но ведь было столько других дел, а времени так мало!

Когда Мина ушла, помахав на прощание графу (тот все еще… хм… служил Люсинде завтраком), Мэри оглянулась на Жюстину. Как она себя чувствует после всех сегодняшних откровений? Ведь она тоже была… под наблюдением Королевского общества. Сама Мэри не знала, что и думать. Эта Мина – уже не совсем та, прежняя мисс Мюррей. Да и существовала ли ее мисс Мюррей когда-нибудь?

– Я чувствую то же, что и ты, – сказала Жюстина, качая головой. – Слишком много всего сразу.

– А ты откуда знаешь, что я чувствую? – спросила Мэри.

– Ты уже давно молчишь. И пока Мина рассказывала, ты почти ни слова не проронила.

– Ты тоже.

– А что тут говорить? Что бы мы ни предполагали в этом путешествии – хоть раз что-нибудь оказалось верным? Я думала, что Адам умер, а он не умер. Ты думала, что Мина просто твоя учительница, а она не просто учительница. Не знаю, что и думать об этом подкомитете. Что он сделал для того, чтобы как-то помешать Société des Alchimistes? Если все так, как описывает мисс Мюррей, то все их усилия оказались на редкость бесплодными. Они не сумели ни спасти мисс Вестенра, ни хотя бы остановить профессора Ван Хельсинга. – Жюстина покачала головой. – Даже не знаю…

Да, именно это Мэри и чувствовала сама! Она просто не знала… много чего не знала. Что думать о своем отце, например. Как отразились на ней его эксперименты? Это они сделали ее такой, какая она есть? Это они придали ей такой необычный характер, что даже миссис Пул это заметила, когда она была маленькой?

Миссис Пул: – Вы были идеальным ребенком, дорогая.

Мэри: – Вот в этом-то и беда, дети не должны быть идеальными.

– Ну вот, так-то лучше, верно? – спросил граф. Он осторожно опустил Люсиндину голову на подушку. Губы у нее были в крови. Кармилла вытерла их платком.

– По крайней мере, выглядит она лучше. Спасибо, Keresztapa. А теперь посмотрим, верна ли ваша теория…

Мэри о многом нужно было подумать, но сейчас было не до того. Впрочем, ей все время не до того. Они все время куда-то спешат – из огня да в полымя, а потом снова в огонь! Она вновь ощутила тоску по своей тихой комнатке в доме на Парк-Террейс, 11, по миссис Пул с ее разговорами о счетах. Приключения – это прекрасно, но рано или поздно начинаешь скучать по регулярным завтракам, обедам и ужинам, по часам досуга, когда можно почитать хорошую книгу или погулять в парке.

Лаура подошла к кровати и села в ногах.

– Влад, вы побудете с Люсиндой или лучше мне? Кармилла просидела около нее всю ночь, ей пора отдохнуть. А Мэри, Жюстине и Диане это ни к чему. Мина собиралась вести их за покупками, как только вернется. А пока…

– Если вы побудете с ней, пока я улажу свои дела, после обеда я вернусь и проведу с ней остаток дня, – сказал граф, вставая.

– Хорошо. Тогда сейчас мой черед. – Лаура подошла и села с другой стороны кровати. Кармилла встала, Лаура поцеловала ее в губы – ласково, но небрежно (так целуются люди, которые живут вместе уже давно) – и заняла свой пост у постели Люсинды. – А ты поспи, милая! Я серьезно – я знаю, какая ты сильная, но даже твои силы не бесконечны. К тому же ты, если не выспишься, начинаешь ворчать и дуться.

– Да, ma gouvernante, – отозвалась Кармилла с насмешливой улыбкой. Дуться она пока что и не думала, однако подавила зевок.

– И никаких отговорок, – сказала Лаура, качая головой. – Иди спать! – Она обняла Люсинду и уложила голову девушки к себе на плечо. Погладила Люсиндины спутанные кудри. – Рассказать тебе сказку? Или песенку спеть? Скажи, чего ты хочешь.

Если Люсинда и ответила, то так тихо, что Мэри не расслышала.

Когда они вышли в коридор вслед за графом, Кармилла обернулась к ним и сказала:

– Мне велено идти спать. Встретимся часов в семь, хорошо?

– Идите, – сказал граф. – Вы уже выполнили свой долг. Теперь предоставьте нам выполнить свой. Мисс Джекилл и мисс Франкенштейн, не хотите ли посидеть в музыкальной комнате до возвращения Мины? Да, и вы тоже, мисс Хайд. Да-да, Ховираг можете взять с собой. Farkhaskutyák обычно не очень-то ласковы с посторонними, но вы ей, кажется, пришлись по душе.

Мэри молча кивнула. Сейчас ей было почти все равно, куда идти. Ей хотелось одного – посидеть и подумать обо всем, что произошло за это утро.

Музыкальная комната тоже располагалась на втором этаже, рядом с той, где они завтракали. Там стоял инструмент, в котором Мэри узнала клавесин – неужели в наше время кто-то еще играет на клавесине? У камина располагался жесткий, изящной формы диванчик и несколько кресел.

– Вы упомянули о какой-то своей теории, – сказала Жюстина графу, когда все расселись. – Что это за теория?

Теория? Мэри даже не помнила, чтобы об этом шла речь… ах, да, было. Какая-то теория о вампирах.

Граф улыбнулся Жюстине. Улыбка у него была очаровательная. Мэри пришлось напомнить себе, что ему уже больше четырехсот лет, потому что выглядел он… ну, приблизительно ровесником Мины. Он был красив какой-то особенной, европейской красотой – во всяком случае, никак не английской: острые скулы, темные волосы, ниспадающие на плечи, темные глаза, гораздо более глубокие, чем у… в общем, чем какие-нибудь светлые. Серо-голубые, к примеру, у которых бывает совершенно непроницаемый взгляд. По мистеру Холмсу никогда не поймешь, о чем он думает. А вот граф… Мэри понимала, что могло привлечь в нем Мину. Не последнюю роль, должно быть, сыграла и его учтивость, словно пришедшая из совсем другой эпохи. И при этом он был боевым военачальником, защищал границы христианского мира. В нем чувствовалась какая-то скрытая сила. У Мэри создалось впечатление, что он может быть весьма грозен, если захочет.

Жюстина: – Кэтрин, ты превратила графа в какого-то романтического героя.

Кэтрин: – Никого я не превращала. Он и есть романтический герой. Подумай, какой это подарок для романиста! Кларенс слишком чувствительный, Холмс слишком сдержанный, про Атласа ты сама все время твердишь, что он просто друг. В каждом романе должен быть романтический герой, а граф как раз идеально подходит на эту роль. Еще и страстный, ко всему прочему! Он, наверное, даже чихает страстно. И волосы у него красивые.

Жюстина: – Но он убивал людей, и не только на войне. Мы не знаем, сколько мужчин и женщин он заразил вампиризмом. Может быть, кто-то из них живет до сих пор, сосет кровь и заражает других? Он и сам не знает. И в смерти Люси есть часть его вины.

Кэтрин: – А это еще лучше для романтического героя. Он и должен быть опасным. Читатель должен думать, что он убивал людей и может убить снова. Вспомни Манфреда или Монтони. К тому же он раскаивается, ну, или говорит, что раскаивается, – это тоже плюс. Можешь мне поверить, рассказы об Астарте не продавались бы и вполовину так хорошо, если бы Рик Чемберс не был таким противоречивым. Романтическому герою полагается быть страстным, противоречивым и задумчивым.

Беатриче: – Кларенс бывает довольно страстным, между прочим.

– Ах, да, моя теория, – сказал граф. – Мне известны всего три случая вампиризма, когда жертва не потеряла рассудка. Это я сам, потом один английский джентльмен по имени Рутвен, и, наконец, моя крестная дочь Кармилла. Я долго полагал, что в составе крови должно быть какое-то вещество, которое и помогло нам, в отличие от других, сохранить разум. И я экспериментировал и с самой кровью, и с людьми – с мужчинами, а иногда и с женщинами. Кармилла говорила, что вы знакомы с Магдой. Она была одной из моих воинов. Женщина-воин – редкость для пятнадцатого века, но она была сильнее большинства мужчин. Она – мой самый большой успех, хотя и тут не обошлось без некоторых психических отклонений. Это было самое большее из того, чего я сумел достичь на чисто материалистической основе. Люси же стала моей самой тяжелой неудачей. Она потеряла рассудок даже быстрее, чем в обычных случаях вампиризма. После этого фиаско я вернулся в свой замок в Трансильвании, израненный, упавший духом, оставшийся в живых лишь благодаря героизму Мины – скажу с полной искренностью, я никогда не встречал столь храброй женщины, – и вновь перечитал все, что только мог найти на эту тему. Литература изобиловала всевозможными домыслами и суевериями. Решив, что этого с меня довольно, я обратился к последним научным журналам и там наткнулся на то, что, как мне думалось, могло дать исследованиям новое направление. Человеческий разум лишь недавно стали изучать научными методами, и в этой области англичане и немцы опередили всех прочих. Я читал Модсли, Майерса, Крафта-Эбинга, Фрейда – с последним, если не ошибаюсь, вы встречались в Вене. Я и сам хотел бы когда-нибудь с ним встретиться. Я нахожу его теории интересными, хотя и не до конца убедительными. Из них я понял, что психика влияет на организм гораздо сильнее, чем мы привыкли думать. Физическое состояние может меняться под воздействием травмы. Но почему только травмы? Почему не ее противоположности? Для этой противоположности у меня не было подходящего термина, и я назвал ее «эвтравмой» – «хорошей раной». Любовь – это эвтравматическое переживание.

Я вновь стал размышлять о своей собственной трансформации, о трансформации Рутвена и моей крестной дочери. И понял, что между ними есть нечто общее.

О каждом из нас кто-то заботился – постоянно и ревностно. В моем случае это был мой друг Ахмет, молодой врач, состоявший при османском дворе, – во время моей трансформации он день и ночь сидел со мной. Мы были врагами, во всяком случае, так нам говорили правители, которым мы поклялись хранить верность, однако он заботился обо мне, как о родном брате. Он говорил со мной, читал мне стихи, держал за руку. В случае Рутвена это была греческая девушка по имени Янте, которая осталась с ним и поила его своей кровью. Именно за ее смерть он хотел отомстить, когда пошел сражаться и погиб за независимость Греции. А в случае с Кармиллой – я так боялся, что она умрет в одиночестве, или безумие овладеет ею, когда меня не будет рядом, что ни на минуту не отлучался от нее, хотя сам уже падал с ног от голода и изнеможения. О тех, кто заражен вампиризмом, редко кто-то заботится: родные отказываются от них из опасения за собственную жизнь и рассудок, из страха перед суевериями, связанными с вампирами. В случае с Магдой – ее надолго оставляли одну. Я велел ее товарищам позаботиться о ней, но мы тогда как раз держали осаду, и я не мог заботиться о ней сам. Всех пугала ее сила и свирепость, когда она была голодна. Когда я стал размышлять об этих случаях, мне пришло в голову, что, возможно, недостающий ингредиент – психологический: сознание того, что о тебе заботятся, что тебя любят. Поэтому теперь с Люсиндой всегда будет кто-то из нас. Мы будем держать ее за руку, разговаривать с ней, петь, если понадобится. Дай Бог… я слишком долго живу на свете, чтобы верить в справедливого или милосердного Бога, но если он существует – дай Бог, чтобы я оказался прав.

– Во всяком случае, эта теория вполне правдоподобна, – сказала Мина. Мэри подняла глаза.

Мина стояла в дверях, все еще в шляпке и в перчатках.

– Так или иначе, мы спасем Люсинду. Любой ценой, что бы ни случилось, мы будем заботиться о ней – мы не допустим, чтобы ее постигла та же судьба, что и Люси. – Лицо у нее было суровым. – Но, помимо этого, я хочу заставить Ван Хельсинга прекратить подобные эксперименты. Кто знает, кого еще он изберет своей жертвой, сколько молодых женщин убедит подвергнуться переливанию крови, пока не добьется успеха или не оставит попытки? Хотя не думаю, что он их оставит. Бессмертие – слишком заманчивая цель.

– Но… как же вы собираетесь остановить его? – спросила Мэри. – Вы сказали, что готовится собрание общества, и это как-то связано с Люсиндой…

– У нас недостаточно сил, чтобы остановить его самим, – сказал граф. – Его должно остановить само общество, из своих практических соображений, а это значит – Айша.

– А кто такая эта Айша? – спросила Жюстина.

– Президент общества, – сказал граф.

– И не только! – Мина сняла шляпку, положила на клавесин и стянула перчатки. – Айша – это… Она появилась здесь… – Мина повернулась к графу: – Когда?

– Лет пятнадцать назад, полагаю? Прости, я не всегда точно запоминаю даты – в моем возрасте они уже не так много значат, как когда-то. Но это было за год до убийства Кэрью… мисс Джекилл, мне не хотелось бы ранить вас напоминанием о прошлом. Но она стала президентом общества вскоре после того, как разразился так называемый английский скандал. Она распустила английский филиал общества и запретила проводить эксперименты по биологической трансмутации без ее личного разрешения. Штаб-квартира общества переместилась из Вены в Будапешт, как можно дальше от скандала. Что до самой Айши… как же ее описать?

– Так это женщина, – сказала Мэри. – Удивительно. Да, мы живем в девятнадцатом веке, однако я никогда бы не подумала, что такие люди, как профессор Ван Хельсинг и доктор Сьюард, готовы видеть женщину на посту президента. Мне кажется, они… в общем, я не стала бы обращаться к ним за пожертвованиями в пользу Национального общества борьбы за женское избирательное право!

– Айша… великая и грозная, – сказал граф. – Это женщина необычайной красоты и силы. И она величайший алхимик из всех, кто когда-либо состоял в обществе. Только трое из членов общества сумели победить смерть. Последним из них был Виктор Франкенштейн, который создал вас. – Он поклонился Жюстине. – Как мы знаем, он был убит чудовищем Адамом. До него сумел продлить свою жизнь средневековый алхимик по имени Себастьян Мельмот. Он прожил несколько столетий, но так устал смотреть на человеческие страдания, что в конце концов покончил с собой.

– А Айша? – спросила Мэри. – Она как же?

– Я никогда с ней не встречалась, – сказала Мина, – и не знаю, насколько грозной или прекрасной ее можно назвать. Но она утверждает, что была жрицей Изиды в Древнем Египте. Я не знаю, знакомы ли вы с историей и религией этой страны? Этому я вас не учила, Мэри, и к тому же многие археологические находки были изучены только в последние годы. Изида была одной из великих богинь Египта, ей поклонялись в храмах по всей стране, а особенно на острове Филы, в Нубии. Считалось, что она воскресила из мертвых своего мужа Озириса – ходили слухи, что жрицы Изиды тоже знают секреты жизни и смерти и могут победить саму смерть. Упоминания о подобных явлениях можно найти у Страбона и Птолемея. Как бы то ни было, Айша объявилась пятнадцать лет назад вместе с двумя англичанами – мистером Лео Винси и его другом и бывшим опекуном, профессором Горацием Холли, который состоял в обществе еще со студенческих времен. Их захватили в плен во время экспедиции в Британскую Восточную Африку, и она их каким-то образом спасла. Не знаю, почему она решила сопровождать их обратно в Европу, но, оказавшись здесь, она вступила в общество. После того, как в Англии разразился скандал и президент подал в отставку (его многие обвиняли в том, что он недостаточно внимательно следил за ситуацией в Англии), она решила баллотироваться в президенты. С тех пор ее переизбирали на три срока подряд.

– В Древнем Египте! – повторила Диана. – Это там, где мумии? Я как-то читала книжку про мумию. Ее гробница была проклята, и все, кто туда входил, умирали. Мировая книга – на каждой странице кровь и черви!

– Но это же невозможно, – сказала Мэри. – Если она была жрицей Изиды в Египте, значит, ей должно быть уже несколько тысяч лет.

Хотя… так ли уж невозможно? Она ведь сама не так давно разговаривала с женщиной, которой уже сто лет, а теперь с мужчиной – еще старше, прожившим не одно столетие. Но тысячи лет? Нет, так долго ни один человек прожить не может.

– Доктор Фарадей считает ее историю правдивой, а его никак нельзя назвать легковерным человеком, – сказала Мина. – Подкомитет по вопросам формата библиографического цитирования относится к ней весьма серьезно. Очевидно, она владеет какими-то научными методами, утраченными много веков назад. Но, как я уже сказала, я сама с ней никогда не встречалась.

– Если бы вы видели ее, вы бы не сомневались, – сказал граф. – Когда она рассказывает о тех местах, где когда-то побывала, кажется, что вы были там вместе с ней – в Египте тех времен, когда Сфинкс лишь недавно появился на свет, в Древнем Риме, где можно было пройтись по улицам бок о бок с цезарями. И по-гречески она говорит совершенно чисто – во всяком случае, если верить Арминию. Я сам не лингвист.

– Положим, – скептически заметила Мэри, – красивой женщине мужчины часто готовы верить с необычайной легкостью.

– Но эти эксперименты по биологической трансмутации – они ведь проводились как раз в то время, когда она была президентом общества, – сказала Жюстина. – Моро создал Кэтрин всего десять лет назад. Выходит, общество дало согласие на его эксперименты. Так почему же она станет запрещать то же самое Ван Хельсингу?

– Создание зверолюдей на острове в Южных морях ничем не угрожало Обществу алхимиков, – сказала Мина. – Но заражать людей вампиризмом в Лондоне или Вене? Это совсем другое дело. Мы знаем, что Ван Хельсинг обращался за разрешением, прежде чем экспериментировать с Люси, и получил отказ. Тем не менее он продолжил эксперимент. Насколько нам известно, разрешения на эксперимент с Люсиндой он не запрашивал. Он нарушает правила общества. Это мы и должны доказать Айше. Но для этого нужно показать ей Люсинду. Нужно, чтобы она увидела своими глазами, что делает Ван Хельсинг.

– Тогда почему так и не сделать? – спросила Мэри. – Если мы встретимся с ней до собрания…

– А, вот в этом-то и сложность! – сказал граф. – Видите ли, когда она выдвинула свою кандидатуру на пост президента, не обошлось без противоборства. Она обещала контролировать подобные эксперименты и держать их под строгим наблюдением, а я… я в то время считал, что они должны быть разрешены. Я выступил против нее, при поддержке Арминия и значительной части общества. Много было сказано запальчивых слов, много использовано таких методов, что… Я не всегда вел себя благородно. В конце концов она победила в борьбе за президентский пост – с небольшим перевесом, всего в семь голосов, – а меня исключили. Ван Хельсинг обратился ко мне уже после того, как мне пришлось уйти с позором. Я помогал ему не только из научного интереса, но и из желания отомстить ей и Société des Alchimistes. После трансформации и смерти Люси я стал понимать, как глупо поступил и как велика моя вина. Но для общества я по-прежнему опозоренный изгой. В ее глазах я ничем не лучше вашего отца, мисс Джекилл.

– Эй! Он, между прочим, и мой отец тоже, – сказала Диана. Она почесывала Ховираг за ушами: собака-волк положила голову ей на колено.

– Тогда… что же делать? – спросила Мэри. Она совсем запуталась – столько историй, столько людей… Важнее всего сейчас – остановить Ван Хельсинга, а потом добиться того, чтобы общество запретило подобные эксперименты окончательно. Если остановить их может только Айша, значит, нужно поговорить с ней, убедить. – Как нам найти Айшу, если она не захочет говорить с графом?

– Вот потому-то собрание общества для нас так важно, – сказала Мина. – Это ежегодная конференция – члены общества представляют доклады, обсуждают их, проводят пленарные заседания и так далее. В точности так же, как в Королевской академии. В первый день всегда проходит общее собрание всех членов. Все должны присутствовать – там будут сотни человек со всей Европы, и не только, так как общество становится все более интернациональным. Мы считаем, что это отличная возможность для нас затеряться в толпе, а затем представить наши доказательства всему обществу. Айша не сможет отказаться выслушать нас на этом заседании.

– А оно уже в понедельник, – сказала Мэри. – Другими словами, у нас осталось два дня на подготовку.

– Два дня, а дел много, – сказала Мина. – Но пока что вам всем нужна одежда. И к тому же вы еще не видели Будапешта. Идемте за покупками!

Кэтрин: – Это был тот самый день, когда мы приехали в Будапешт. Если бы вы доехали пораньше и Мина успела послать телеграмму вечером, мы бы не тревожились о вас так и, может быть, ничего больше не разузнали о планах Ван Хельсинга.

Мэри: – Если бы Кармилла ехала еще быстрее, мы бы едва ли остались в живых!

Через полчаса они уже шагали по широкому бульвару среди магазинов и жилых домов. Это было и похоже, и непохоже на прогулку по Вене. Здания были пониже и более разноцветные, более разнообразные – все они, казалось, были задуманы разными архитекторами, и у каждого были свои представления о том, как они должны выглядеть. Все дома были выкрашены в разные цвета, уже знакомые Мэри со вчерашнего дня: желтый, зеленый, голубой, розовый, желтоватый оттенок, близкий к охре. Тут встречались и классические мотивы, и головокружительные образцы l’art nouveau. На углах и под балконами лепились нимфы и горгульи. На улице царила суета – тележки с товарами, фырканье и топот лошадей, лязг омнибуса. Старушки протягивали пучки лаванды, которые можно было купить за один геллер, – правда, здесь, в Венгрии, как сказала Мина, геллеры назывались филлерами. По тротуарам шли целые толпы пешеходов. Они были одеты ярче, чем в Лондоне, – особенно красивы были женские летние платья – набивные в цветочек или расшитые цветами и листьями по светлой хлопчатобумажной ткани. Но все это как-то мало напоминало те национальные костюмы, которые Мэри видела, когда читала про Австро-Венгрию. По покрою и расцветке они были ближе к обычной английской одежде.

Беатриче: – Люди носят такие костюмы только на праздники, и то чаще всего в деревне. Горожане везде одеваются примерно одинаково – что в Лондоне, что в Париже, что в Вене, что в Будапеште.

Голуби разгуливали по улицам или кружились над головой. И все это было залито солнечным светом – он был гораздо ярче, чем в Лондоне, и теплее, чем в Вене. Несмотря на все, что случилось за последние дни, несмотря на то, что еще должно было случиться, сейчас было приятно идти по самой обычной улице, среди самых обычных людей, по такому обыденному делу, как покупки.

– Вот это Большой рынок, – сказала Мина. – Слева. А нам нужно направо, на Вачи-утца, но сначала… хотите взглянуть на Дунай?

Взглянуть на Дунай хотели все, только Диане очень-очень хотелось покормить голубей.

Мина сказала, что кормить голубей ни к чему, для них достаточно еды на улицах – даже более чем достаточно. Девушки чувствовали себя туристками, разглядывающими достопримечательности в незнакомом городе. Мэри вновь пожалела, что Бедекер остался в замке Карнштейнов.

– Тогда прямо, – сказала Мина. Прямо перед ними был замысловато украшенный железный мост.

– Это мост Франца Иосифа – Ференца Йожефа, как здесь говорят. Его достроили в прошлом году – и слава богу: пока шло строительство, здесь было не проехать. Идемте. С моста можно полюбоваться на центр города.

Они подошли к железным перилам моста и стали глядеть. Дунай был уже Темзы, но вдвое оживленнее: корабли и баржи шли и вверх, и вниз, в порты Вены, Братиславы, Будапешта и Белграда. В отличие от темной, неспокойной Темзы Дунай был тихий, светло-зеленый. Он был похож на нефритовую змейку, ползущую по городу.

– Эта сторона города называется Пешт, – сказала Мина. – В Пеште сосредоточена вся торговля, здесь же заседает правительство, и здесь же расположены все университеты. А та сторона – Буда. Там можно увидеть виллы и сады местной знати. Глядите, вот это – Замковый холм, а на нем дворец венгерских королей. – Она показала рукой выше по течению. Мэри разглядела там, вдали, высокий зеленый холм с дворцом на вершине.

– Интересно, а если прыгнуть, что будет? – спросила Диана.

– Узнаешь много нового о гравитации, – ответила Мина спокойным тоном, памятным Мэри с детства. – И, думаю, по большей части неприятного. Мы живем не в самой фешенебельной части города, – продолжала она. – Но Владу там больше нравится. Он говорит, что Буда всегда сонная, а в фешенебельной части Пешта, вокруг площади Октагон, слишком оживленная светская жизнь. Пришлось бы бывать в обществе, вести беседы о политике – он это терпеть не может. А здесь можно жить городской жизнью и в то же время достаточно уединенно. Ну, идемте. Обратно можно будет вернуться вдоль реки, а сейчас у нас назначена встреча с Кармиллиной портнихой. Я послала к ней Кати, чтобы та предупредила, что мы зайдем после обеда.

Вачи-утца оказалась узкой, оживленной, с множеством магазинов и ресторанов и с церковью в каждом квартале. Как много церквей в Будапеште, подумала Мэри, – определенно больше, чем в Лондоне. Это напомнило ей, что они уже давно не бывали в церкви – с тех самых пор, как уехали на континент. Сколько же дней прошло?

– Когда мы выехали из Лондона? – спросила она идущую рядом Жюстину. Диана шла впереди, с Миной, и та держала ее за руку – чтобы она не убегала и не останавливалась у всех витрин. Хорошо хоть перестала жаловаться на то, что ей не дали взять с собой Ховираг!

– Две недели назад, – ответила Жюстина. – Сегодня ровно две.

Всего две недели! И как в такое короткое время могло уместиться столько событий? Мэри казалось, они путешествуют уже два года.

– Как ты себя чувствуешь, кстати? – спросила она Жюстину. Во всей этой суматохе легко было забыть обо всем, кроме насущных дел и личных переживаний. А ведь для Жюстины последние дни были такими же трудными, как и для нее, если не труднее. Хайд, конечно, тоже не подарок, но Адам…

Жюстина грустно улыбнулась.

– Пожалуй, неплохо. Примерно так же, как и ты, по-моему. Не успела привыкнуть к мысли о Société des Alchimistes, а тут еще и Королевская академия, и этот подкомитет с нелепым названием. А вот ты как себя чувствуешь, Мэри? Ведь мисс Мюррей жила у вас в доме столько лет. И все это время…

– Я стараюсь не думать об этом, – сказала Мэри. Она отмахнулась от девушки, предлагавшей ей купить ленты из корзинки. – Нам лучше поторопиться – они уже далеко вперед ушли. Не хотелось бы потеряться в Будапеште. Может быть, если об этом не думать, это станет не так важно?

– В этом случае – сомневаюсь, – сказала Жюстина. – Человеческое сердце и разум устроены иначе, хотя, может быть, и жаль, что это так. Нельзя запретить себе думать или чувствовать. Когда у меня неспокойно на душе, я нахожу утешение в религии или философии…

– Идем, – сказала Мэри, беря ее под руку. – Теперь я их совсем не вижу. Может быть, они в магазин зашли?

Религия и философия будут слабым утешением, если они заблудятся в этом чужом городе, где говорят на незнакомом языке.

Мина ждала их у входа в магазин. Диана, наверное, уже внутри? Над дверью было написано: «ILONA COUTURE».

– Нам сюда, – сказала Мина. – Хочу представить вас самой мадам Илоне. Она вам подберет все, что нужно.

Мадам Илона оказалась венгеркой, крошечного роста, с каким-то птичьим лицом, в простом, но хорошо скроенном черном платье с белым воротничком и манжетами. Вместо приветствия она расцеловала Мину в обе щеки.

– Вам нужно три costumes, так? Один для la femme, один для джентльмена и один для мальчика?

Жюстина с Дианой все еще были в мужской одежде – поэтому, должно быть, мадам Илона и приняла их за мужчину и мальчика.

– Три femmes, madame. По три костюма с полным комплектом нижнего белья. По два женских и по одному мужскому. – Мэри обернулась к Мэри с Жюстиной. – Этого хватит, я думаю? Три костюма для каждой из вас – платье, костюм для прогулок и мужская одежда.

– А мужскую непременно нужно? – спросила Мэри. – Мне как-то не…

– Дорогая моя, в ближайшие дни вам придется заниматься такими делами, для которых мужской костюм незаменим. Вам нужна будет свобода движений.

– А я девчоночью одежду не хочу! – сказала Диана. – На кой мне эти юбки? Вечно в них ноги как в путах.

– Потому что если хочешь быть шпионкой, да хотя бы и воровкой, нужно уметь дурачить людей, – сказала Мина. – Иногда для этого нужно одеться мальчиком, а иногда девочкой. Разве ты смогла бы в одиночку освободить Люсинду, если бы не оделась девочкой?

«И вовсе не в одиночку! Мы тоже там были, – подумала Мэри. – Мы ей помогали. Диане ни за что бы не выбраться из Кранкенхауса без нашей помощи».

Однако Диана сказала: «А, ну да» – и не стала больше спорить. Что и доказывало, как отлично Мина умеет ладить с девочками, в том числе с трудными. У Мэри было такое чувство, словно она подсматривает за фокусником из-за кулис. Применяла ли она это свое искусство убеждения (а точнее сказать – манипуляции) на Парк-Террейс, 11? «Но, может быть, это говорит только о том, что она хорошая гувернантка», – подумала Мэри. Она и была хорошей гувернанткой – во всяком случае, от нее Мэри многому научилась – как ни от кого другого, включая отца и мать. Это само по себе стоит благодарности.

Мадам Илона стала обсуждать с Миной выбор тканей, а женщина в точно таком же черном платье, видимо помощница, сняла мерку с Жюстины. Потом настал черед Мэри: обхват шеи, ширина по плечам, длина рукава, обхват груди и талии, длина по спине, а затем от талии до лодыжек. Никогда еще ее так тщательно не измеряли.

– У меня уже есть прелестный готовый costume для mademoiselle – нужно только немножко подогнать, – сказала мадам Илона.

– Мадам продает готовую одежду с подгонкой по фигуре покупателя, – сказала Мэри, – и шьет на заказ. Всю мужскую одежду шьет ее муж. Я заказала для каждой из вас по одному платью, такому, чтобы годилось и на день, и на вечер, по одному костюму с английской блузкой и по одному мужскому костюму. И, разумеется, весь необходимый набор нижнего белья. Когда мы закончим здесь, нужно будет еще купить вам обувь, затем шляпы, перчатки и сумочки. И на этом, думаю, всё.

– Это обойдется очень дорого! – сказала Мэри. – У нас, пожалуй, нет столько денег…

– У меня тоже нет! – сказала Мина. – Но граф вызвался оплатить все наши сегодняшние расходы. Он настаивал. Считайте это экипировкой для предстоящего… что бы нам ни предстояло. Для предстоящей битвы, скажем так.

– Но вы же не берете у него денег, – сказала Мэри. – Вы ясно об этом сказали.

– Дорогая моя, это совсем другое дело. Я… я не содержанка. Я служу в подкомитете по вопросам формата библиографического цитирования и плачу за себя сама, из своего жалованья. У вас же совсем другое положение. Вы – подруги его крестной дочери, и вы потеряли свои вещи по несчастной случайности. Долг гостеприимства велит снабдить вас всем необходимым.

– По-моему, это какой-то вздор, – сказала Диана. – Хорошее слово, правда? Это меня Кэтрин научила. Вздор!

Миссис Пул: – И никакой не вздор. Мисс Мюррей была совершенно права, и я рада, что кто-то позаботился о том, чтобы вас одеть. Почему бы вам и не принять такую любезность от графа, а ей-то, конечно, нельзя – если она хочет, чтобы ее считали настоящей леди!

Кэтрин: – До чего же сложные эти правила – что леди можно, а что нельзя. Черт ногу сломит.

Миссис Пул: – Вот такие выражения, например, леди никогда не следует употреблять.

Кэтрин: – Вот черт. Просто не представляю, как эти настоящие леди выживают.

Миссис Пул: – Мисс Мюррей превосходно обходится без ругательств и без чертыхания. Вам бы не помешало взять с нее пример, дитя мое!

Заключительным шагом была встреча с мужем мадам Илоны (Ирен называла его Михали-ур) – нужно было выбрать фасон и покрой мужских брюк и сюртуков. Затем, распрощавшись с мадам Илоной, ее мужем и девушкой-помощницей (Мэри так и не поняла, как ее зовут – в этом венгерском не разберешь, где имена, а где другие слова), они двинулись дальше по Вачи-утца – вначале в обувной магазин, а затем к модистке и галантерейщику. К середине дня они уже совсем выбились из сил. Даже Диана шла молча, уцепившись за руку Мины.

– Осталось зайти еще в одно место, – сказала Мина. – Но там-то вам, я думаю, понравится. В Лондоне мы бы сейчас пили чай. В Будапеште английской чайной не найти, так что поведу вас в «Жербо».

– Что за джербо такое? – спросила Диана.

– А вот что, – сказала Мина, указывая на большое белое здание на другой стороне площади – четырехэтажное, с магазинами в цокольном этаже, в изысканном классическом стиле. На предпоследнем этаже сразу бросалась в глаза надпись: «GERBEAUD». – Идемте, я проголодалась.

– Это же кондитерская! – сказала Жюстина, когда они вошли. В зале, где они очутились, были красные бархатные шторы на окнах и расставленные повсюду маленькие мраморные столики. Леди и джентльмены сидели за столиками, пили кофе или шоколад, ели кусочки торта с тонких фарфоровых тарелок или мороженое с хрустальных блюдец. В другом конце зала была длинная стойка, и там стояли клерки в ожидании заказов. Сбоку располагалась стеклянная витрина, где были выставлены кусочки тортов и пирожные разных сортов, чтобы клиенты могли выбрать и заказать. Кругом была сплошная позолота и темное дерево.

– Давайте подыщем себе местечко, – сказала Мина. – Я умираю, так хочу кофе.

Они нашли столик, а затем Мина стала помогать им разобраться в меню – только Мэри и Жюстине, потому что Диана, конечно же, направилась прямиком к витрине и стала изучать ее содержимое с таким пристальным вниманием, с каким судья изучал бы доказательства по делу об убийстве.

– Если вы еще не пробовали венгерские торты и пирожные – нет, это не то, что венские, совсем не то, – предлагаю заказать несколько разных, чтобы можно было разделить и попробовать все подряд. Во-первых, венгерские торты не такие сладкие, а во-вторых, некоторые начинки… необычны для английского вкуса.

– Придется вам выбрать что-нибудь для нас, – сказала Жюстина. – Я не вижу в меню ни одного знакомого слова, кроме, кажется, Kugler. Это ведь по-немецки?

– Хорошо, – сказала Мина. – Один кусочек торта «Добос», один – «Эстергази», потом еще кусочек «Жербо» – это непременно надо попробовать, – и «Риго Янси» – по-моему, самый романтичный торт: он назван в честь цыганского скрипача, того, что придумал его для принцессы, в которую был влюблен… что еще?

– Боже мой, куда же еще, – сказала Мэри. – Я думаю, этого будет довольно на четверых.

– А я хочу какой-нибудь такой торт, чтобы со слоями, – сказала Диана. Она уселась на свое место и облокотилась на мраморную столешницу. Мэри хлопнула ее по рукам, будто муху сгоняла.

– Что? А, ну да. Я же должна сидеть как леди. – Диана сложила руки на коленях и села прямо, с видом напускного благонравия.

– Это торт «Добос», – сказала Мина. – Тогда его я закажу две порции, и кофе всем. Да, и еще какой-нибудь с кремом – «Наполеон», например. Это, по крайней мере, даст вам какое-то представление о венгерских gateaux.

Когда подошел официант, она сделала заказ на венгерском – по всей видимости, довольно беглом, хоть она и уверяла, что до беглости ей далеко. И вот они – горы шоколада, абрикосового джема, молотых грецких орехов и карамели – и сладкий крепкий кофе, от которого у Мэри возникло чувство, что она, пожалуй, смогла бы победить Société des Alchimistes в одиночку, если взяться за это в ближайшие полчаса.

Когда все закончилось – на тарелках остались одни крошки, и кофейные чашки опустели, – Мэри почувствовала, что теперь совершенно сыта, и ей стало так хорошо, как уже давно не бывало. Кто знает, было ли все дело только в шоколаде, или просто приятно было сидеть здесь, в будапештском кафе, с Жюстиной и Дианой – и с Миной, потому что теперь это была та самая Мина, какую она помнила с детства. Она рассказывала им об истории Будапешта, начиная с тех времен, когда это был еще римский город Аквинкум, и заканчивая коронацией императрицы Елизаветы. В ее изложении история всегда выглядела интересно – как рассказ о живых людях и об их жизни, а не сухой перечень дат.

Когда они вышли из Gerbeaud, Диана плелась позади – она съела больше всех и, кажется, больше всех устала. Мина сказала:

– Прежде чем возвращаться домой, хочу показать вам еще кое-что. Это недалеко.

Они прошли всего несколько кварталов – и вместо узких улочек перед ними оказался парк с высокими деревьями. Слева Мэри увидела еще один мост через Дунай и возвышающийся над ним Замковый холм. Как же далеко они зашли!

– Вот, – сказала Мина, показывая на какое-то здание за парком. – Это Венгерская академия наук. А также нынешняя штаб-квартира Société des Alchimistes, где они с понедельника и будут проводить свою конференцию. До этого нам нужно успеть все разведать – изучить все входы и выходы и выяснить, как можно войти и выйти незаметно.

– А в понедельник что? – спросила Жюстина.

– Это будет зависеть от Люсинды, – ответила Мина. – В каком состоянии она будет к тому времени? Надеюсь, завтра она сможет встать и пройтись немного. Ей нужно набраться сил для… для того, что нас ждет. – Она беспокойно сдвинула брови. – Идемте, мы уже несколько часов гуляем. Давайте вернемся, посмотрим, как она, и начнем строить планы.

Как и обещала Мина, назад они двинулись по берегу Дуная. Почти вдоль всего пути шла каменная лестница до самой воды. Диана пробежалась вниз-вверх, а потом снова начала отставать, жалуясь, что устала и ботинки жмут.

Один раз Мина остановилась.

– Видите этот дом? – спросила она. – Белый, с геранями в окошках. Вот здесь и живет Арминий Вамбери – кажется, его квартира на втором этаже.

– Это друг Ван Хельсинга? – спросила Жюстина.

– Сейчас да. Вамбери страстно предан науке: изучению языков, культур, всего того, что делает нас людьми. Он один из немногих европейцев, кто путешествовал по всей Турции и Персии, вплоть до Хивы, Бухары и Самарканда, под видом приверженца ислама. Это он убедил Венгерскую академию наук разрешить Société des Alchimistes проводить свои заседания и конференции в здании Академии после того, как обществу пришлось покинуть Вену. Он готов взять в союзники любого, кто пообещает ему возможность узнать и понять что-то новое. Когда-то он был другом Влада… и, может быть, когда-нибудь будет снова. Но сейчас он на стороне Ван Хельсинга.

Напротив дома, на верхней ступеньке лестницы, ведущей к реке, сидела какая-то старуха и курила ядовитую трубку. Перед ней на земле лежал замызганный чепец, а рядом стояла корзина, где помещалось, должно быть, все ее имущество. Одежда на ней была рваная, и пахло от нее давно не мытым телом – этот запах пробивался даже сквозь запах табака. Когда они проходили мимо, Мина проговорила:

– Jó napot, Mária Petrescu. Hogy van ma?

– Jó, Jó, – ответила женщина, кивая головой и выпуская дым изо рта. Лицо у нее было коричневое и сморщенное – будто смятый и кое-как разглаженный клочок бумаги. Глаза, маленькие и темные, как яблочные семечки, смотрели пристально.

Мина наклонилась и сказала что-то старухе – так тихо, что Мэри ни слова не расслышала. Женщина ответила, и Мина бросила ей в шляпу крону.

– Идемте, – сказала она. – Нужно уходить отсюда. Ван Хельсинг и Сьюард прибыли сегодня утром и остановились у Вамбери. Я думала, они поселятся в гостевом доме общества на холме Буда, но, очевидно, они решили иначе. Не хотелось бы столкнуться с ними здесь – они сразу меня узнают.

Когда они торопливо шагали обратно по улице, Мэри сказала:

– Эта женщина – вы ее, кажется, знаете. Она какая-нибудь шпионка? Она работает на графа?

– Это Мария Петреску, и она работает на меня, – сказала Мина. – Она – из тех, кого здесь называют szgany – цыгане. О них существует много предрассудков – цыганам трудно найти работу, поэтому многие из них вынуждены просить милостыню, но я плачу Марии за то, чтобы она была моими глазами и ушами. Она уже давно следит за квартирой Вамбери. Он что-то замышляет, но я до сих пор не могу понять что. Здесь у меня нет таких возможностей, какие были в Вене. Я знаю только, что он стал выходить из дома чаще, чем обычно, и ходит не в университет, а куда-то еще. К тому же он всегда очень тщательно проверяет, нет ли за ним слежки. Но куда же он ходит? Этого я не знаю. Как бы мне пригодились сейчас мальчики из команды Шерлока Холмса с Бейкер-стрит, верно, Мэри? – Она улыбнулась, и Мэри улыбнулась в ответ и только потом вспомнила о своей обиде и разочаровании. А Мина уже шагала впереди – вела их обратно к Музеум-утца.

Через дорогу, под липами, свесившими ветки через высокую металлическую ограду вокруг парка, крестьянская девушка в вышитом переднике продавала букетики лаванды. Мэри хотелось купить, но жаль было тратить геллеры.

Когда они вошли, горничная, о которой Мина говорила утром (Кати, кажется?), что-то сказала ей по-венгерски.

Мина словно бы растерялась.

– Не понимаю. Что такое «апака»? Mit jelent az apáca, Kati?

И тут на лестнице над ними возникли те, кого Мэри никак не ожидала здесь увидеть, хотя, наверное, ничего удивительного для католической страны в этом не было: со второго этажа спускались две монахини в черных рясах. Что они здесь делают – собирают какие-нибудь пожертвования на благотворительность?

– Кэтрин! – воскликнула Жюстина. – Не может быть! И Беатриче!

Что такое?.. Мэри присмотрелась к монахиням и едва не упала, споткнувшись о Диану, которая, как всегда, путалась под ногами.

– Кэт! Беа! Что вы здесь делаете? Как вы попали в Будапешт?

– Я могла бы спросить у вас то же самое, – сказала Кэтрин. – Нам стало известно из такого авторитетного источника, как Ирен Нортон, что вы пропали. Мы приехали, чтобы разыскать вас и предупредить мисс Мюррей, что профессор Ван Хельсинг собирает какую-то армию и готовится напасть на Общество алхимиков, если не добьется своего. Доктор Сьюард говорит, это будет кровавая бойня.