Том II

Глава XVI. Кровь есть жизнь

– Мэри, – сказала Жюстина, – я не хочу пугать остальных, но что-то тут не так.

– О чем ты? – спросила Мэри. Шел их четвертый день в дороге, а вернее будет сказать – в дорогах, так как каждая из них имела свои особенности, каждая отличалась от других хотя бы количеством торчащих корней и булыжников. Мэри ужасно устала целыми днями, день за днем, трястись, будто мешок с картошкой. Весь зад (да, Мэри, я не стану выражаться деликатнее) онемел от неподвижного сидения, пусть и на мягкой скамье дилижанса. Она мечтала только об одном: добраться до Будапешта, отыскать Мину, принять горячую ванну и выспаться в настоящей постели.

На сиденье напротив дремала Диана, Люсинда рядом тоже спала. Она стала гораздо лучше спать с тех пор как они наконец выяснили, чем же ее кормить.

– Я вот о чем – помнишь домик фермеров, где мы останавливались, чтобы дать лошадям овса? Денеш говорил с ними по-немецки.

Жюстина многозначительно посмотрела на нее.

– Но ведь здесь все говорят по-немецки? – сказала Мэри. – Мы ведь пока еще в Австро-Венгрии.

– Да, но должны-то быть уже в Венгрии, а не в Австрии. Официальный язык тут немецкий, но простые люди говорят по-венгерски. Ты разве не помнишь Бедекера?

– Очевидно, не так хорошо, как ты, – ответила Мэри. – К тому же сомневаюсь, что отличу на слух немецкий от венгерского – какая между ними разница? И что ты хочешь сказать – что мы едем слишком медленно?

– Не знаю, – покачала головой Жюстина. – Но местность вокруг тоже изменилась. Ты заметила?..

– Меньше ферм, больше лесов? Ну да, заметила. – Мэри нахмурилась. До сих пор она об этом как-то не задумывалась. Может быть, Венгрия просто менее цивилизована, чем Австрия, примерно как Шотландия в сравнении с Англией. – Но о чем это говорит? Если только это вообще говорит о чем-нибудь.

– Это еще не все, – сказала Жюстина. – Дорога все время идет в гору. Потихоньку, незаметно, но я ведь жила в горах. Здесь даже воздух другой – значит, мы уже поднялись довольно высоко. А я внимательно изучила карту перед отъездом из Англии. Между Веной и Будапештом никаких гор нет.

– Так где же мы тогда, по-твоему? – спросила Мэри. – Я бы посмотрела в Бедекере, но он, кажется, в чемодане. Может быть, на следующей остановке попросить Денеша достать чемодан – сказать, что мне понадобилась шаль или еще что-нибудь?

– Понятия не имею, где мы, – сказала Жюстина. – Мы ведь изучали только ту дорогу, по которой собирались ехать. А теперь, мне кажется, едем по какой-то другой. Ирен говорила, что мы доберемся до Будапешта дня за три, смотря по состоянию дорог. А сегодня уже четвертый. Я понимаю, это не такой надежный транспорт, как поезд, – дилижансы не ходят по расписанию, но… мне что-то тревожно.

Черт. Черт и еще раз черт. А может быть, Жюстина ошибается? Мэри выглянула в окно. Уже начинало темнеть, поднимался туман. Фонари на дилижансе уже горели. Вокруг был не то чтобы лес, но более дикая и каменистая местность, чем в окрестностях Вены. И деревья были другие – Мэри не знала какие, но они были выше, и стволы темнее. Она и раньше замечала, но как-то не задумывалась над этим. Хватало других забот, и главная из них – как накормить Люсинду.

Первый день после довольно-таки жуткого открытия, что Люсинда питается кровью, прошел без особенных происшествий. Несколько раз они останавливались, чтобы дать отдых лошадям, один раз – на ярмарке, где Жюстина пополнила их запасы провизии персиками и вишнями. Когда солнце уже садилось в лилово-оранжевые облака, они подъехали к придорожной гостинице. Пока герр Ференц с сыном устраивали лошадей в стойле на ночь и уговаривались о свежей паре на завтра, славная полная женщина, видимо, жена хозяина, по-немецки пригласила их в дом. После того как герр Джастин Фрэнк заверил ее, что они все братья и сестры, так что ни о каких непристойностях не может быть и речи, она проводила их в комнату с двумя кроватями, комодом, на котором стоял таз и кувшин для умывания, столом и четырьмя стульями. Над кроватями висели две картины не слишком впечатляющих художественных достоинств: одна изображала императрицу Елизавету, а другая деву Марию. Хозяйка сказала, что принесет ужин через полчаса, и оставила их распаковывать вещи.

– Я с ней спать не буду, – заявила Диана, показывая пальцем на Люсинду.

– Можешь со мной спать, – сказала Мэри. – Жюстина, ты не возражаешь?..

– Нет, конечно, – сказала Жюстина. – Она хотя бы не храпит!

– Зато кровь пьет! – огрызнулась Диана.

– Может, она… то есть… может, это для нее как еда? – сказала Мэри. – Может быть, ей нужно пить кровь так же часто, как нам есть? Но я, кажется, сегодня больше не могу. Мне все еще немножко нехорошо.

– Спросим ее, – сказала Жюстина. Она обернулась к Люсинде, сидевшей на кровати под картиной с девой Марией. – Вам нужно еще поесть? То есть попить крови?

Люсинда подняла на нее затравленные глаза.

– Когда Иисус явился апостолам в Галилее, он дал им кровь из своих жил и сказал: пейте в память мою.

– По-моему, ее спрашивать бесполезно, – сказала Мэри. – Цвет лица у нее сделался получше и сил прибавилось, но вот речь осмысленнее не стала. Пожалуй, даже наоборот.

– Наверное, нужно попробовать дать ей кровь и посмотреть, что будет, – сказала Жюстина. – Теперь, полагаю, моя очередь. Диана, ты не дашь мне свой ножик?

– Что бы вы без меня делали, – сказала Диана. Снова сунула руку под юбку, достала нож и вложила в протянутую руку Жюстины.

Так же, как Мэри, Жюстина надрезала себе левое запястье. Но Люсинда, едва прикоснувшись губами к порезу, выплюнула кровь с такой яростью, что брызги разлетелись по полу. Она отскочила от Жюстины и забилась на кровать, у изголовья, прямо под девой Марией.

– Ты мертвая, – сказала она. – На мертвых лежит проклятие, такое же, как на мне.

– Вот как! Выходит, твоя кровь ей не по вкусу, – хмыкнула Диана.

– Жюстина, я уверена, она ничего дурного не хотела сказать, – проговорила Мэри.

– Но она права, – ответила Жюстина с таким печальным лицом, какого Мэри у нее не видела с того самого дня, когда она читала книгу Мэри Шелли. – Я уже сто лет как мертва. У меня грязная кровь – кровь покойницы.

– Ну что ж, видно, придется снова мне, – сказала Диана и протянула руку за ножом.

Мэри изумленно поглядела на нее.

– Разве не ты без конца жаловалась, как это отвратительно, что Люсинда пьет кровь? А теперь сама вызываешься?

– Я сказала, что это отвратительно, – сказала Диана. – Но не говорила, что не стану этого делать. Давай нож.

– Погоди, – сказала Мэри. – А это непременно должна быть человеческая кровь? Люсинда, вам нужна кровь человека или просто кровь, любая?

Люсинда смотрела на Мэри из-под изображения девы Марии.

– Кровь есть жизнь, – проговорила она. – Кровь – это роза среди терний. Она спала сотню лет, пока принц не пришел и не разбудил ее своим укусом.

– По-моему, она не в состоянии дать тебе вразумительный ответ, – сказала Жюстина.

– Тогда придется выяснить опытным путем, – сказала Мэри. – Рядом с конюшней есть курятник, я видела…

Тут как раз жена хозяина постучала в дверь.

– Abendessen, Herr und Damen, – сказала она. Она принесла на подносе сосиски, квашеную капусту и что-то похожее на клецки.

– Кнёдль! – в ужасе воскликнула Диана. – Можете меня пытать, если хотите, но кнёдль я есть не буду.

– Молчи ты! – еле слышно прошептала Мэри и стукнула Диану по плечу. Та немедленно развернулась и стукнула ее в ответ. И как это она упустила из виду, что Диана всегда дает сдачи?

Мэри: – Я не упустила. Я просто не хотела, чтобы она грубила хозяйке.

Диана: – Можешь засадить меня в самое темное и глубокое подземелье и пытать там тысячу лет, но кнёдль я все равно есть не буду.

Мэри: – Какая же ты утомительная, ты хоть сама знаешь?

– Danke, meine Dame, – сказал Джастин Фрэнк и дал ей на чай. А затем добавил еще что-то непонятное. Можно было разобрать слово «Hähnchen». Жена хозяина затараторила что-то по-немецки.

– Я сейчас вернусь, – сказал Джастин и вышел за дверь вслед за хозяйкой.

Через десять минут он вернулся с большой деревянной миской. Мэри с Дианой уже сидели за столом и ужинали. Кнёдль оказался не так плох, как утверждала Диана, и Мэри не могла понять, из-за чего тут было поднимать такую бучу. Пресно, конечно, но вполне сытно.

– Что это? – спросила Мэри.

– Курица, – ответила Жюстина. – Пришлось свернуть ей шею. – Она протянула миску ближе, чтобы они могли разглядеть курицу – или, скорее, комок перьев. Было ясно, что убийство курицы далось ей тяжело. – Я объяснила этой женщине, фрау Лундхофф, что у моей сестры анемия, и она сказала, что ее тетушка тоже страдала этим недугом. Вот, – она протянула миску Люсинде. – Фрау Лундхофф уже надрезала ей грудь.

Люсинда взяла миску и уставилась на курицу. Затем повернулась спиной к остальным и достала ее из миски. Она была еще вся в перьях и безжизненно висела у Люсинды в руке. Люсинда опустила голову. Мэри услышала ужасный звук – сосущий, хлюпающий, от которого к горлу подкатила тошнота. Она тут же пожалела о съеденной половинке кнёдля.

– Диана: – Вот видишь? Говорила я тебе. Никогда не ешь кнёдли.

Когда Люсинда вновь повернулась к ним, опустив курицу обратно в миску, лицо у нее было в крови.

– Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись, – сказала она.

– А это еще что значит? – спросила Диана.

– По-моему, это Шекспир, – сказала Жюстина. – Я помогу ей умыться.

– Нет, садись, поешь, – сказала Мэри. – Я сама умою Люсинду. А потом пора ложиться. Завтра рано вставать.

Она смыла кровь с Люсиндиного лица водой из кувшина. Оно уже не было таким бледным: теперь Люсинда Ван Хельсинг казалась очень хорошенькой девушкой. Ее легко можно было представить на каком-нибудь званом вечере в Амстердаме, танцующей и беседующей о кавалерах. Но, когда Мэри вытирала ей полотенцем щеки и рот, она подняла голову, и Мэри заметила, что глаза у нее отсутствующие, словно она смотрит куда-то вдаль. А когда Мэри помогла ей переодеться в ночную сорочку и уложила в постель, пока Жюстина относила вниз посуду, а Диана занималась собственным туалетом, Люсинда сказала только:

– Я стояла на берегу реки, и река поглотила меня. Река поглотила нас всех. Я молюсь, чтобы милосердный Господь не дал нам утонуть. Аминь.

Наутро Люсинда уже совсем не могла говорить по-английски. Выглядела она лучше, живее, довольнее, – словом, физически ей, кажется, стало лучше. Но вот душевно…

– Боюсь, она теряет рассудок, – сказала Жюстина Мэри, унося еще одну мертвую, обескровленную курицу. Мистер Джастин Фрэнк был уже снова одет в свой дорожный костюм.

Мэри тоже была готова. Она умыла Люсинде лицо и позаботилась о том, чтобы девушка выглядела прилично, а не как окровавленный призрак. Диана еще натягивала ботинки.

– Пошевеливайся! – сказала Мэри. – Фрау Лундхофф сказала, что дилижанс уже ждет.

Еще один долгий день они провели в дилижансе, покидая его только тогда, когда герр Ференц останавливался, чтобы напоить лошадей и дать им отдохнуть. Тогда они выходили размять ноги и облегчиться в уединении ближайшего кустика.

Мэри: – Кэтрин! Неужели нельзя обойтись без таких подробностей?

Кэтрин: – А ты думаешь, читатели поверят, что мы целыми днями обходились без отправления телесных функций?

Мэри: – Нет, но о таких вещах принято просто… умалчивать. Они подразумеваются сами собой.

Кэтрин: – Сейчас очень модно вводить в повествование натуралистические детали, в том числе неаппетитные и непристойные. Почитай французских писателей. Например, Эмиля Золя.

Мэри: – Мы же не французы.

Мэри начинала чувствовать себя служанкой из сказки, которую посадили в бочку и спустили с холма, только ее бочка не останавливалась, а все катилась и катилась. Это безостановочное, но неравномерное движение вводило ее в какой-то ступор. Большую часть времени она смотрела в окно. Диана или спала, или жаловалась – на ухабистую дорогу, на голод, хотя ела больше, чем Мэри с Жюстиной, вместе взятые, на скуку – такую скуку, что она готова выброситься из дилижанса, просто от нечего делать. Жюстина пыталась читать книгу, которую дала ей Ирен Нортон (надпись на корешке гласила: «Also Sprach Zarathustra»), но в конце концов сказала:

– Никак не могу сосредоточиться, и к тому же, должна признаться, современная философия иногда кажется мне просто набором поэтических нелепиц.

Тогда она стала играть в карты с Дианой, чтобы та хоть немного посидела спокойно. Люсинда, снова сидевшая рядом с Мэри, изредка отпускала какие-то комментарии по-голландски – во всяком случае, Мэри предполагала, что это голландский. Она, кажется, с головой ушла в свой собственный мир. Мэри даже не знала, понимает ли она, что едет в дилижансе по сельским дорогам Австро-Венгрии.

Правильно ли они сделали, что помогли ей бежать? Бросили все родное и привычное и поспешили на зов, получив телеграмму от гувернантки, которую она, Мэри, не видела уже больше десяти лет, и письмо от незнакомой девушки, где она писала такое, чему большинство людей просто не поверили бы? Диана снова заснула – слава богу. Люсинда, кажется, тоже спала, привалившись к спинке сиденья и укрывшись одеялом. Жюстина глядела в окно, а на коленях у нее лежал немецкий разговорник. Она опять стала сетовать на несовершенство своего немецкого.

– Мы ведь правильно поступаем, да? – спросила Мэри.

Жюстина удивленно взглянула на нее.

– Конечно, правильно. А ты сомневаешься? Правильный путь обычно легко отличить: он самый трудный. И… погляди на нее. – Она кивнула головой в сторону Люсинды, сжавшейся в комочек в своем углу. Ее лица почти не видно было из-за волос. Она была похожа на ребенка, которого уложили спать после обеда. – Ты бы никогда себе не простила, если бы мы не откликнулись на телеграмму мисс Мюррей.

Мэри улыбнулась. Жюстина всегда умеет разрешить все сомнения. Люсинду нужно было спасать, и они ее спасли. Эта девушка, которая пьет кровь, ничем не отличается от Беатриче или Кэтрин, созданных людьми из Общества алхимиков, – и тех, кто сделал ее такой, необходимо остановить. Невзирая ни на какие опасности и неудобства… и на Дианин храп, который как раз послышался снова. И как она только умудряется издавать такие звуки, неотличимые от рева паровой машины?

Когда, уже перед самым закатом, они приехали в новую гостиницу, Мэри решила, что больше не сядет в дилижанс до конца жизни. Кэбы, поезда – это сколько угодно, а дома, в Лондоне еще и ее верный велосипед.

Гостиница была заметно попроще той, в которой они останавливались вчера. Мэри, Диане и Люсинде досталась одна большая кровать. Мэри легла в середине, так как Диана отказывалась спать «рядом с этой пиявкой». Жюстина спала на полу, завернувшись в одеяло. Кур тут не было, но Жюстине удалось купить поросенка, который визжал и брыкался у нее в руках. Она попросила всех выйти из комнаты. Через десять минут, когда она позвала их обратно, поросенок был мертв, а сама Жюстина еще бледнее, чем обычно.

Когда Люсинда отошла в угол для своего кровавого пиршества (она не хотела, чтобы кто-то на это смотрел), Мэри положила Жюстине руку на плечо.

– Мне очень жаль. Ты сама ведь даже мяса не ешь.

– Я никогда бы не убила живое существо по доброй воле, – грустно сказала Жюстина. – Но он хотя бы не мучился.

– Ну, он все-таки свинья, – сказала Мэри. – Он так или иначе пошел бы на сосиски. Прости… – По щеке Жюстины скатилась слезинка. – Это звучит жестоко, но я только хочу сказать, что его в любом случае ждал подобный конец. А для Люсинды это вопрос жизни и смерти.

Жюстина молча кивнула.

Гостиница, где они провели третью ночь, оказалась еще скромнее – несколько комнат при заведении, в котором безошибочно угадывалась сельская таверна. В эту ночь Люсинда напилась крови еще одной курицы, а остальные только головами покачали при виде водянистого картофельного супа с ломтями черного хлеба, смазанного свиным жиром. Те припасы, что были в корзине фрау Шмидт, уже кончились. Они купили еще хлеба и большую салями, чтобы взять с собой в дорогу, причем, как казалось Мэри, переплатили. Но что же оставалось делать? Есть-то надо.

И вот он, их четвертый день, и теперь уже ясно, что что-то не так. Они ехали в темноте, сквозь туман. Фонари, висевшие по бокам дилижанса, почти не давали света. Если Жюстина права и они едут не в Будапешт – тогда куда же они едут?

– Мы должны где-то остановиться на ночь, – сказала Мэри Жюстине. – Вот там и спросим, где мы, – и если мы почему-то отклонились от курса, то сумеем и сами как-нибудь добраться до Будапешта. У нас есть деньги и есть Бедекер. С дилижансом и лошадьми при необходимости справимся. А если дойдет до драки – ты сильнее герра Ференца и Денеша, а у меня есть револьвер. Ты, наверное, не умеешь управлять дилижансом? Жюстину Мориц вряд ли такому учили.

Жюстина покачала головой. Уже так стемнело, что Мэри почти ничего не видела. Слава богу, Диана с Люсиндой спали, хотя Диана уже крутила головой и что-то бормотала во сне – значит, вот-вот проснется.

– Я тоже не умею, но что-нибудь придумаем. Как всегда. – Как же Мэри хотелось, чтобы рядом была Ирен Нортон! Она бы сразу сказала, что делать дальше. Но Ирен осталась в Вене, вместе с Гретой и Ханной и полной комнатой оружия, – а как бы все это им сейчас пригодилось!

Что бы стала делать Ирен в таких обстоятельствах? Что ж, по крайней мере кое-что можно сделать прямо сейчас, пока не совсем стемнело и хоть что-то еще видно. В последних отблесках быстро тускнеющего света она достала револьвер и вставила по пуле в каждую ячейку барабана, а затем снова убрала в поясную сумку. Рассуждая логически, вес сумки остался ровно тем же, что и прежде, однако теперь ее тяжесть казалась успокаивающей.

– Мы едем медленнее, – сказала Жюстина. Было уже почти совсем темно, а свет фонарей внутрь попадал едва-едва, поэтому Мэри ее почти не видела. Они и до этого ехали не быстро, неспешным шагом, – Мэри думала, что лошади, должно быть, устали. Но теперь ход и правда еще сильнее замедлился. Мэри чувствовала, что дорога пошла немного в гору – наверное, они уже вот-вот приедут… куда-то?

– Еще не приехали? Я есть хочу.

Диана терла руками глаза. Люсинда, кажется, еще дремала в своем углу.

Вдруг дилижанс резко остановился. Мэри выглянула в окно, но там было темно, и туман сгустился – он так и клубился вокруг в тусклом свете фонарей.

– Кажется, приехали, – сказала Мэри. – Я вижу свет – должно быть, хозяин гостиницы вышел нас встречать. Идем. Что бы это ни было, я уверена, там есть еда. Мне просто хочется выбраться отсюда. У меня затекли… да все затекло!

Она открыла дверь, вышла и огляделась – удивленно и встревоженно. Это была не гостиница – во всяком случае, это не было похоже ни на одну гостиницу, какие ей случалось видеть до сих пор. Перед ней высились гигантские каменные стены с зубцами – очертания этих зубцов рисовались на фоне неба, уже не фиолетового, а цвета индиго. Высоко над землей можно было разглядеть маленькие окошки под острыми сводами и круглую башню. Да это какой-то замок! Он был наполовину разрушен: вторая башня частично обвалилась и торчала, упираясь в небо, как сломанная кость. Где же это они очутились? Она огляделась в удивлении и испуге. Денеш слезал с кучерского сиденья, а герр Ференц все еще держал в руках вожжи.

Хозяин гостиницы (или кто это, с фонарем?) подходил все ближе.

Вот он поднял над головой фонарь.

– Здравствуй, Мэри, – проговорил он резким, скрипучим голосом.

В свете фонаря она разглядела его лицо – острое, плутоватое, не вызывающее ни малейшего доверия и все же по-своему привлекательное. Должно быть, ей просто мерещится от усталости. Ведь не может же быть…

– Мы тебя тут весь день поджидаем, – сказал он. – Я… рад тебя снова видеть, дорогая.

Впервые в жизни Мэри показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Как такое может быть? Откуда он здесь? Она глубоко вздохнула, сунула руку в поясную сумку, достала револьвер и направила прямо на него.

– Здравствуй, отец, – сказала она. Она не хотела его так называть – само вырвалось. – Мистер Хайд, – поправилась она. Он ей не отец и никогда отцом не будет.

Диана: – Но ты же знаешь, что это он.

Мэри: – Биологическое родство еще не делает человека отцом.

– Папаша! – Диана вышла из дилижанса. Вид у нее был все еще заспанный. – Какого черта! Где мы и что ты тут делаешь? И почему не дал мне знать, где ты? Мог бы прислать письмо, записку – хоть что-нибудь. А тебе и в голову не пришло, да? Ну конечно. Какой же ты отец после этого? Паршивый, прямо скажем.

– Помолчи, Диана, – сказала Мэри. – Сейчас не до того. – Она повернулась к Хайду, все еще целясь в него из револьвера. – Где мы? Насколько я понимаю, не в Будапеште.

– Нет, и, думаю, тебе лучше отдать мне оружие, дорогая, – сказал Хайд. – Тем более, что оно и так мое.

– Ни за что на свете…

– Мэри, думаю, лучше отдать. Оглянись.

Это был голос Жюстины – должно быть, она вышла с другой стороны. Мэри обернулась: герр Ференц, все еще сидевший на кучерском сиденье, держал ее на прицеле ружья.

– Ваша подруга дело говорит, фройляйн, – сказал он по-английски – вполне понятно, хоть и с иностранным акцентом. Вот вам и «говорит только по-венгерски»!

А за спиной у Жюстины стоял Денеш – тоже с ружьем. Черт! Она сразу все поняла: их обманули. Либо друг Германа обманул, либо сам Герман. Но откуда же Хайд узнал, где они? Как сумел все это организовать? И где же они теперь?

Беатриче: – Герман тут точно ни при чем. Он очень славный человек, и его фрау Герман такая добрая. И малыш у них чудеснейший… Мы виделись с ними прошлым летом, когда приезжали в Вену, в гости к Ирен.

Кэтрин: – Полагаю, малыши и у преступников бывают чудесные.

Беатриче: – Кэт, ты же не хочешь всерьез сказать…

Кэтрин: – Нет, на самом деле я не думаю, что Герман в чем-то виноват. Просто считаю, что способность человека к размножению еще ничего не говорит о его моральных качествах.

– А теперь отдай мне пушку, – сказал Хайд, протягивая руку и подходя ближе. – Давай, Мэри, не бойся, я не собираюсь причинять тебе вреда – и Диане тоже.

– Вы нас похитили, – сказала Мэри обвинительным тоном. С неохотой она протянула револьвер, не позаботившись повернуть его рукояткой к Хайду.

– Я бы выразился иначе – поменял вам маршрут, – ответил он. – Вы сможете продолжить свое путешествие, как только я получу то, что мне нужно, – а именно одну из вас. Но вначале, я надеюсь, мы немного побудем вместе. Так сказать, в семейном кругу.

– Я в этой каменной махине не останусь, – сказала Диана. – И не думай, и не мечтай.

Хайд улыбнулся своей кривой улыбкой.

– Боюсь, пока что у тебя нет выбора. Вначале я не собирался везти вас сюда – но раз уж вы здесь, я, разумеется, рад тебя видеть, дочка. Будь как дома, живи тут сколько хочешь.

Диана сделала неприличный жест.

– А, мисс Ван Хельсинг! – сказал Хайд. – Вот она, наконец, та гостья, которую мы ждали.

Люсинда вышла из дилижанса – медленно, неуверенно.

Хайд сунул револьвер в карман, шагнул вперед и протянул руку. Мэри отступила в сторону. Что же ему нужно, в конце концов? Очевидно, Люсинда – но зачем?

Люсинда подошла слегка нетвердой походкой. Она явно была еще в полусне или в каком-то трансе. Она оперлась на руку Хайда, оглянулась через плечо на Мэри и проговорила:

– Вот мы и в аду.

– Пусть так, – отозвался Хайд, кажется, несколько обескураженный. – Но вы, наверное, проголодались, а ужин уже ждет – в том числе и вас, мисс Ван Хельсинг. Мы приготовили для вас особенное блюдо – и, думаю, наше угощение придется вам весьма по вкусу. Прошу всех за мной, в замок. Хотя главная цель, ради которой мы привезли вас сюда, – заполучить мисс Ван Хельсинг, я рад снова повидать вас всех, включая и вас, мисс Франкенштейн. Идемте за мной, и я вам расскажу, где вы и как сюда попали, – если, конечно, вы не хотите стоять тут, в темноте? На такой высоте ночами бывает холодно. На вашем месте я бы предпочел тепло нашего очага, и, может быть, немного бренди. Венгры делают отличный бренди, гораздо крепче, чем в Англии, – как раз то, что нужно в такую ночь.

Диана двинулась за ним, но Мэри задержалась: ей совсем не хотелось идти за Хайдом куда бы то ни было, а тем более – в полуразрушенный замок, словно сошедший со страниц романа миссис Рэдклифф или сэра Вальтера Скотта. Да и Жюстину нужно было подождать.

– Где мы, как ты думаешь? – спросила она, когда Жюстина догнала ее.

– Теперь я жалею, что не посмотрела внимательнее, – сказала Жюстина. – Я пыталась вспомнить, в каком месте на карте видела горы. Кажется, горы были к югу от Вены – они напомнили мне Альпы. Если мы все время ехали на юг, то, конечно, приехали совсем не туда.

– И на нас все еще наставлены ружья, – сказала Мэри, оглянувшись на герра Ференца с Денешем. – Что же, давай войдем. Нам нужно поесть, отдохнуть и разобраться, куда нас… да – куда нас черти занесли! Гляди-ка, я уже начинаю выражаться как Диана.

Диана: – Да! И это было здорово! Тебе бы не помешало почаще выражаться, как я.

Вот если бы Кэтрин с Беатриче были здесь! Тогда они, может быть, и одолели бы Хайда и его прихвостней. Но рядом с Мэри была только Жюстина: на Диану трудно было всерьез рассчитывать, если уж она называет Хайда «папашей» и упрекает его – в чем? В том, что не прислал открытку? Как будто это более страшное преступление, чем… убийство, например.

Диана: – Если бы ты решила драться, я дралась бы вместе с тобой. Да, он мой папаша, но я же знаю, какой он подонок. А ты моя сестра. Я это прекрасно помню – забудешь тут, когда ты все время командуешь!

Беатриче: – Мне тоже жаль, что нас тогда с вами не было! Но мы тогда еще только ехали на поезде в Вену и даже не знали, что вы пропали при невыясненных обстоятельствах.

Следом за фонарем Хайда Мэри прошла в ворота с опускающейся решеткой и оказалась… что это, двор? Видимо, да: под ногами был гравий. Взошла луна, похожая на шиллинг, а может, на австрийскую крону – полная, яркая. Ее окружали тучи, звезд было не видно. Здесь тоже вокруг клубился туман. И вот перед ними большая дубовая дверь – Хайд открыл ее, и она заскрипела. Мэри вошла вслед за Дианой и придержала дверь для Жюстины. Вот если бы она, как Кэтрин, могла видеть в темноте!

Мэри: – Не помню, чтобы я когда-нибудь о таком мечтала!

Кэтрин: – Ну и зря. Было бы очень полезно, тебе не кажется? Честное слово, не понимаю, как вы живете с таким слабым зрением и обонянием. Хотя в Лондоне мне самой иногда хочется остаться без носа! Бр-р-р.

Они шли в темноте. Теперь они были уже в самом замке – в каком-то просторном помещении, потому что Мэри слышала эхо шагов. Фонарь Хайда почти не рассеивал тьму – она зияла вокруг бескрайней пустотой. И вдруг в глаза ударил яркий свет. Хайд стоял у стены, держась за какой-то шнур, и… не может быть! Комнату залило светом. Электрическим светом голых лампочек. Они, как Мэри с удивлением заметила, горели в железных настенных канделябрах, где когда-то помещались факелы. Мэри огляделась. Это, должно быть, парадный зал замка. Тут были каменные стены, уходящие в высоту, к деревянным балкам, и камин, такой огромный, что в нем можно было бы зажарить целого вола. По центру зала тянулся длинный стол со скамьями по обе стороны. Зал был огромный, мрачный и холодный. Мэри поежилась. Сэр Вальтер Скотт, вероятно, пришел бы в восторг, но ей хотелось только одного: поскорее убраться отсюда.

Она заметила, что в самом конце длинного стола расставлены тарелки и кубки для вина, лежат салфетки, ножи и вилки.

– Проходите, мисс Ван Хельсинг, – сказал Хайд и подвел Люсинду к стулу во главе стола – единственному стулу во всем зале. – Садитесь, отдохните: не сомневаюсь, что вас утомило долгое путешествие. И, если вы все решите присоединиться, – обратился он к остальным, – я велю подавать ужин. Придется, видимо, немножко подождать, пока его разогреют, – как я уже сказал, мы вас уже давно поджидаем. Но теперь, когда вы наконец здесь, мы можем вам показать, что тоже не чужды цивилизации – даже здесь, в Штирии.

Штирия! Это же где-то на юге? Жюстина была права. Но почему Хайд говорит «мы»? Он же здесь один – может, им прямо сейчас на него и броситься? Но что из этого выйдет? Он, конечно, позовет герра Ференца, или Денеша, или обоих. А может, тут и еще кто-нибудь есть… Мэри не нравилось это «мы». Диана уже сидела на скамье, но Жюстина, как и сама Мэри, медлила.

– Действовать сейчас или выждать? – шепнула Мэри Жюстине.

– Лучше выждать, – так же шепотом ответила Жюстина. – Мы ведь еще не знаем, в какой переплет угодили. И не бежать же ночью, в темноту и туман. Нужно поесть, отдохнуть и составить план.

– Ну что? – окликнул их Хайд. – Идете? Могу обещать вам сытный ужин, хоть и не такой роскошный, как Люсинде.

Мэри решила: делать все равно нечего, по крайней мере, сейчас, а значит, можно и поесть. К тому же нужно выяснить, откуда Хайд узнал, что они в Вене, зачем велел привезти их сюда, что он сам делает в Штирии, в конце концов. Когда она его видела в последний раз, его отправляли в Ньюгейт. Каким образом он мог очутиться в Австро-Венгерской империи?

Хайд позвонил в колокольчик, лежавший на столе. Не успело еще эхо в зале смолкнуть, как в дальней стене отворилась дверь. В зал вошла девочка примерно Дианиных лет, в кружевной наколке и фартуке – видимо, служанка, но какого-то простоватого деревенского вида, совсем не похожая на Ханну с ее безукоризненной выправкой. Она была пухленькая, миловидная, и, хотя она и подошла к столу и встала возле кресла Люсинды с довольно спокойным видом, Мэри показалось, что под этим спокойствием прячется страх.

– Агнесса, я хочу, чтобы ты поскорее принесла ужин, – сказал Хайд. – Vacsorázni, понимаешь? Наши гости проголодались.

– Igen… да, Hyde úr, – ответила она, приседая в неловком книксене. – Мой брат – он уже разогревает gulyásleves.

Если она и правда служанка, то, похоже, еще не привыкла к своей роли. По-английски она говорила с сильным акцентом.

– Отлично, – сказал Хайд, не обращая внимания на ее волнение. – Тогда ты знаешь, что делать, так?

– Да, – сказала Агнесса. Она закатала рукав и закрыла глаза.

Что он хочет делать?! Жюстина уже сидела на скамье рядом с Дианой. Мэри все еще стояла. У нее было явственное предчувствие, что сейчас случится что-то ужасное и она никак не сможет это предотвратить.

– Бояться нечего, – сказал Хайд. Агнесса и впрямь дрожала как осиновый лист! В лице у нее, кажется, не осталось ни кровинки. Хайд вытащил из кармана небольшой кожаный футляр, положил на стол и открыл. Взял какой-то металлический предмет – Мэри видела, как он сверкнул в электрическом свете. Скальпель! Когда она в последний раз видела его со скальпелем в руке, на складе у Темзы, он собирался вырезать Жюстине мозг.

– Не смейте трогать эту девочку! – Жюстина вскочила с гневным лицом – в таком гневе Мэри ее видела очень редко, а еще сильнее разгневать Жюстину было, пожалуй, и невозможно.

– У себя дома я хозяин и буду делать все, что мне угодно, – сказал Хайд. Мэри услышала отчетливый щелчок и обернулась – в дверях, через которые они только что вошли, стоял герр Ференц с ружьем, наставленным на Жюстину. – Ференц-ур имеет свои причины хранить мне верность, как и его дочь Агнесса. – Он взглянул на девочку. – Ты ведь сама согласилась, по доброй воле, так или нет?

Агнесса молча кивнула.

На что согласилась? Но тут же это стало ясно. Сверкнул скальпель, и по руке Агнессы протянулась красная полоса. Молниеносно, словно кошка, завидевшая добычу, Люсинда схватила девочку за руку и принялась лизать место пореза.

Агнесса тоненько вскрикнула, но осталась стоять неподвижно, с видом твердой решимости.

Откуда Хайд знает, что Люсинде нужна кровь, и как сумел подготовиться заранее? Кто такая эта Агнесса? Хайд назвал ее дочерью герра Ференца, значит, Денешу она сестра. Как он вынудил ее стать… ужином для Люсинды? Мэри оглянулась на Жюстину – та все еще стояла, но тут же села. Взглянула на Мэри и пожала плечами, словно хотела сказать, что тоже не знает ответов на эти вопросы. А Диана… Диана смотрела на все это как зачарованная.

– Какая гадость, – тут же сказала она.

– Но это необходимо, – сказал Хайд. – Впрочем, думаю, с мисс Ван Хельсинг пока довольно. Вы же не хотите за один раз исчерпать свои запасы пищи, верно?

Он мягко отвел руку Агнессы.

Люсинда неотрывно смотрела на него и моргала. Кровь на ее губах в электрическом свете смотрелась еще более зловеще.

– U bent zelf Lucifer, – сказала она.

– Люцифер, говорите? – хмыкнул Хайд. Быстро, умело он перевязал Агнессе руку марлей, лежавшей в том же кожаном футляре. – Не могу похвастаться знанием голландского, однако мне совершенно ясно, что вы имели в виду. Но есть тот, кто имеет на это имя гораздо больше прав, чем я! И вы с ним скоро встретитесь.

Что он хочет этим сказать? Мэри так устала от загадок и лжи.

– Скажите, зачем мы здесь, – сказала она. К ее радости, это прозвучало предельно надменно. Она-то боялась, что голос окажется слабым или дрожащим. Ею начинало овладевать такое отчаяние, какого она еще не чувствовала за все время их путешествия. Никто не знает, где они, – ни Ирен, ни Мина. Их всего четверо – даже трое, так как Люсинду, в ее состоянии, вряд ли стоит считать, – в замке где-то в Штирии. У них нет ни оружия, ни какого-либо средства передвижения. Что же им делать?

Тут вошел какой-то юноша, чуть постарше Агнессы, с большой супницей в руках. По его сходству с Ференцами легко было догадаться, что он тоже с ними в родстве. Должно быть, младший брат? Следом за ним вошел Денеш с большим плоским блюдом, на котором возвышалась целая груда чего-то похожего на сосиски. Тут же оказалось, что это они и есть – с жареным луком и грибами. Пахло… можно сказать, божественно. Несмотря на всю серьезность их положения, Мэри почувствовала, как у нее заурчало в животе.

– Отлично! – сказала Диана. Вот она не казалась ни усталой, ни подавленной. Как только блюдо поставили на стол, она схватила сосиску прямо рукой и принялась жевать.

Юноша принес им какой-то красный суп с кусочками курицы и какими-то клецками. Может быть, лучше отказаться от хайдовского угощения? Но ей так хотелось есть! Мэри попробовала ложечку – суп был прекрасный, хотя немного островат на английский вкус. Она заметила, что Диана доедает уже вторую сосиску, а Жюстина ест только лук и грибы. Но разве ей этого хватит после такого-то дня?

– Можешь взять мой суп, – шепнула она Жюстине. – Я съем из него всю курицу, а бульон отдам тебе. Клецки очень вкусные – совсем не то, что кнёдель!

Жюстина только головой покачала.

– Мисс Франкенштейн, вы же совсем ничего не едите, – сказал Хайд. – Может быть, эта еда вам не по вкусу?

Казалось, он искренне озабочен и встревожен. Вот ведь пройдоха! Если бы он и правда беспокоился о Жюстине – или о любой из них, – он бы их сюда не затащил. Подумать только – этот человек был когда-то ее отцом! Но нет, об этом лучше не думать. Мэри положила к себе на тарелку сосиску и немного грибов. Они оказались очень вкусными.

– Она не ест мяса, – сказала Диана. – Я-то думала, ты в курсе. Или ты все-таки не так умен, как прикидываешься?

– Ах, да, конечно, – сказал Хайд, оставив без внимания последнюю часть ее реплики. – Мисс Франкенштейн не единственная в этом замке, кто придерживается вегетарианской диеты. Агнесса, не могла бы ты поджарить яичницу и, может быть, немного помидоров? Tojás és… не помню, как будут помидоры. Ну, знаешь, такие красные gyümölcs. – Он постарался изобразить руками что-то круглое.

– Paradicsom, – сказала Агнесса. Она сделала книксен и вышла, а ее братья остались. Денеш стоял, скрестив на груди руки и покачиваясь с пятки на носок.

– Зачем вы нас сюда привезли? – повторила Мэри. Если она хочет добиться ответа, придется с ним разговаривать, как бы ни хотелось этого избежать.

– Да, – сказала Диана, – в чем дело, папаша? Мог бы просто сказать, что хочешь нас видеть.

– Не думаю, что Мэри пришла бы по доброй воле, – сказал Хайд. Улыбка у него была точь-в-точь как у Дианы! Это было отвратительно.

Диана: – У меня улыбка как улыбка!

Мэри: – Дело не в тебе. Дело в нем. О тебе я ничего плохого не говорю.

Диана: – Вот именно, что говоришь. Если у него улыбка отвратительная, и если она похожа на мою…

Мэри: – Прости, я не это имела в виду.

Диана: – Ого, ты что, правда извинилась? Кто-то похитил настоящую Мэри…

– К тому же, видите ли, – продолжал Хайд, – я не собирался похищать вас, хотя ваше присутствие меня весьма радует – славная встреча в кругу семьи, не правда ли? Но меня интересует мисс Ван Хельсинг. На мое счастье, вам удалось вытащить ее из Кранкенхауса Марии-Терезы. Очень умно с твоей стороны, Диана. Вижу, ты вся в меня пошла, хотя твоя мать тоже была умна по-своему. Для Денеша эта задачка была бы куда труднее. Ну, а вы идете просто в придачу к мисс Хельсинг – как приятное дополнение, скажем так.

Диана сжала в руке нож.

– Моя мать была…

– Что вы намерены делать с Люсиндой? – спросила Жюстина, положив Диане руку на плечо. Голос у нее был спокойный, сдержанный – слава богу, хоть у кого-то. Диана с грохотом швырнула нож на стол и скрестила руки на груди. Мэри видела, что она злится, видела и то, что Жюстина, при всей ее внешней собранности, устала и подавлена.

– Ничего хуже того, что с ней делал ее отец, – ответил Хайд.

Из лежащего на столе футляра он достал шприц.

– Поможешь мне, Янош? – сказал он младшему Ференцу.

– Вы не посмеете! – сказала Мэри. Она встала, еще не зная, чем помочь Люсинде, – но что-то она должна сделать!

Она услышала за спиной щелчок и обернулась. За ней стоял герр Ференц с направленным на нее ружьем. Вот и верь словам Хайда, что он не причинит им вреда! Она не сомневалась, что при необходимости он позволит герру Ференцу ее застрелить.

При виде шприца Люсинда зарычала. На миг Мэри показалось, что она сейчас бросится на Хайда. Но Денеш подошел сзади, положил ей руки на плечи и не дал встать со стула. Его брат закатал Люсинде правый рукав и держал ее за руку, пока Хайд выкачивал из нее кровь, воткнув иглу у сгиба локтя. Люсинда не сопротивлялась, только зашипела и обожгла каждого по очереди злыми глазами.

Младший брат отшатнулся в испуге, хоть и не выпустил ее руку. Хайда же все это, кажется, только позабавило.

– Благодарю, мисс Ван Хельсинг, – сказал он, когда шприц заполнился кровью. – Она послужит доброму делу, уверяю вас. Мой пациент будет очень благодарен вам за то, что вы поспособствовали его выздоровлению.

Пациент? О ком это он? Мэри взглянула на Жюстину. Та покачала головой и нахмурилась, словно хотела сказать, что тоже ничего не понимает.

Тут вернулась Агнесса с блюдом, на котором была, по всей видимости, яичница с помидорами и пара аппетитных бисквитов. Она поставила все это перед Жюстиной. Диана тут же схватила один бисквит и сунула в рот.

– Ну что ж, – сказал Хайд, – меня ждут важные дела. Когда вы закончите ужин, Агнесса проводит вас в ваши комнаты. Не советую пытаться бежать. Ференц-ур и его сыновья будут на страже. Они превосходные охотники и отлично знают и этот замок, и близлежащие леса. Могут и подстрелить вас по ошибке, а мне бы этого не хотелось. Уверен, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не предпринимать таких попыток, Мэри, – здесь, в горах, в незнакомой стране. Я знаю, что был вам не слишком хорошим отцом, но мне не хочется, чтобы кого-то из моих дочерей застрелили.

Мэри попыталась придумать какую-нибудь колкость в ответ, но она так устала! Он уже вышел из комнаты, а ей все еще не пришло в голову ничего подходящего.

– Он даже не специально нас сюда притащил! – с досадой проговорила Диана. – Ему просто нужна была ее кровь. И зачем она ему, спрашивается?

Она вгляделась в Люсинду, словно пытаясь найти ответ.

– Убери руки от Жюстининого ужина! – сказала Мэри. Диана как раз нацелилась схватить второй бисквит. – Нам всем нужно поесть, чтобы набраться сил для… В общем, для того, что нас ждет. Остальное предлагаю обсудить наедине. Так что доедайте то, что у вас на тарелках, и пойдем к себе в комнаты – надо еще узнать, где они.

Она бросила взгляд на Агнессу, не зная, что о ней думать. Кто эта девочка и почему она так легко позволила Хайду разрезать ей руку, чтобы напоить Люсинду?

Диана с хлюпаньем допила остатки своего супа прямо из тарелки, а затем дочиста вылизала ее языком.

– Ну все, я готова.

– И я, – сказала Жюстина. Она съела не все – на тарелке осталось одно яйцо и немного грибов. Но все-таки поела немного. Лучше, чем ничего.

Мэри почувствовала, что теперь она сыта, зато все кости ломит от усталости. Прежде всего им сейчас нужно поспать. Она поднялась.

– Вот и хорошо, идем. Агнесса… – Насколько хорошо Агнесса понимает по-английски? Этого Мэри не знала. – Вы можете проводить нас туда, где мы будем сегодня спать?

Агнесса кивнула и жестом пригласила их идти за ней. Жюстина встала и подошла к Люсинде. Денеш отступил назад, но по-прежнему не сводил с нее настороженного взгляда.

– С вами все хорошо? – спросила Жюстина. – Он не сделал вам больно?

Люсинда смотрела на нее отсутствующими глазами, словно не видя ее. Тихо, почти про себя, она запела песенку, из тех, которые матери поют детям, – может быть, колыбельную:

– Slaap kindje slaap. Daar buiten loopt een schaap…

Эхо отозвалось ей. Почему-то Мэри это показалось самым странным и жутким из всего, что произошло в этот день. Кажется, Люсинда еще сильнее повредилась в уме. И не удивительно – после всего, что им пришлось пережить за эти дни. Но что же делать? Как выбраться отсюда?

– Идем, – сказала Жюстина и протянула руку. Люсинда взяла ее, поднялась со стула и пошла за Жюстиной, как ребенок за матерью, слегка нетвердой походкой. Мэри двинулась следом, Диана за ней – но сначала торопливо доела Жюстинино яйцо и прихватила последнюю сосиску.

– А что? Нам же нужно как-то силы поддерживать? – прошептала она, когда Мэри бросила на нее недовольный взгляд.

– Сюда, – сказала Агнесса, придерживая перед ними открытую дверь. Она повела их по узкому коридору. К удивлению Мэри, там тоже горел электрический свет – несколько голых, тусклых лампочек в канделябрах на каменной стене. Если это и есть освещение будущего, как некоторые утверждают, то Мэри была от него не в восторге. То ли дело – теплый свет газовой лампы! Они поднялись следом за Агнессой по каменной лестнице на второй этаж. Там уже не было электрических ламп, только луна светила сквозь маленькие окошки с арками. В комнате, куда Агнесса привела их, никаких современных новшеств, кажется, тоже не было – она казалась такой же древней, как и сам замок, с высоким потолком, уходящим куда-то в темноту. Луна была полная и яркая, однако в ее свете мало что можно было разглядеть: только общие очертания предметов. Но когда все вошли, Агнесса чиркнула спичкой и зажгла свечи в железном подсвечнике, стоявшем с краю на каминной полке. Он напомнил Мэри канделябры у алтаря в церкви Сент-Мэрилебон. Затем Агнесса зажгла свечи во втором таком же, с другого края. Наконец, разожгла и сам камин – дрова в нем были уже сложены.

– Агнесса, вы говорите по-немецки? – спросила Жюстина. – Sprechen sie Deutsch?

– Ein bisschen, – ответила Агнесса. Голос у нее был испуганный, робкий. И немудрено – после того, что было только что! Мэри никак не могла перестать думать об этом. Ее отец (хотя никакой он ей не отец) разрезал девочке руку, чтобы напоить кровью Люсинду! Она взглянула на Люсинду – та стояла неподвижно, смотрела невидящими глазами в пустоту и все еще что-то напевала вполголоса. Зато Диана…

– Глядите! – Диана уже стояла на коленях на гигантской кровати с побитым молью пологом, таким старым, словно сохранился еще со времен Средневековья. Попрыгала вверх-вниз. – Всем кроватям кровать!

Мэри с облегчением увидела, что их чемодан и сумки, даже корзина фрау Шмидт, стоят у стены. Хоть вещи сохранились!

Мебели, не считая кровати, в комнате почти не было. Длинный узкий стол у стены, на котором стояли разномастные тазик и кувшин. У камина – стул, похожий на трон, с вышитой подушкой на сиденье. И то и другое было из темного дерева и выглядело совершенно по-средневековому, словно стояло тут с тех самых пор, как этот замок был построен.

Мэри: – Это не средневековье, это Ренессанс. Большая часть замка была построена в шестнадцатом веке, хотя заложен он, кажется, в четырнадцатом.

Кэтрин: – А читателям не все ли равно?

Мэри: – Может, тебя и не заботит точность деталей, а меня да – и Кармиллу тоже, а она ведь будет читать эту книгу.

Кэтрин: – Если только я вообще допишу эту чертову книгу – меня же все время перебивают!

Над камином висел портрет какой-то женщины – молодой, довольно привлекательной, темноглазой и темноволосой. Одета она была по моде Средневековья (или, скорее, Ренессанса): красное бархатное платье с пышными рукавами, а на голове какой-то нелепый головной убор, какие носили женщины в то время, причудливо расшитый золотом. На шее у нее висел золотой крест, украшенный рубинами и жемчугом. Сам портрет был написан неумело и топорно, без какого бы то ни было понятия о перспективе, но в лице чувствовалась такая энергия, такая сила характера, что женщина была как живая.

Диана: – Ха! Теперь понятно, что ты там делала.

Что такое? Кажется, Жюстина что-то сказала? Мэри с неохотой отвела глаза от портрета: он ее заинтересовал. Нет, Жюстина говорит не с ней, а с Агнессой – на немецком. Насколько Мэри могла судить, немецкий у Агнессы был немногим лучше, чем у Жюстины. Обе говорили с запинками, Жюстина то и дело вставляла английские слова, которые Агнесса, кажется, понимала не лучше, чем немецкие.

– Может быть, вы приляжете? – обратилась Мэри к Люсинде. – Вы наверняка устали.

Люсинда ответила ей пустым взглядом, но, когда Мэри взяла ее за руку и повела к кровати, пошла довольно охотно.

– Да прекрати ты скакать, бога ради! – сказала Мэри Диане. – Неужели не можешь хоть минутку посидеть спокойно?

– Я весь день просидела спокойно в этом чертовом дилижансе, – сказала Диана. – А в корзине ничего не осталось? Я еще не наелась.

– Как всегда. Иди и посмотри сама. У меня есть заботы поважнее, чем твой аппетит!

Когда Люсинда уже лежала в постели, глядя неподвижными глазами вверх, на полог, а Диана рылась в корзине фрау Шмидт, Мэри снова подошла к камину. Жюстина все еще беседовала со служанкой. Когда Мэри подошла, Жюстина повернулась к ней.

– Агнесса говорит, что для нас приготовили еще одну комнату. Но, думаю, нам лучше держаться вместе. Вы втроем поместитесь на этой кровати, а я постелю себе одеяла на полу. Агнесса, – обратилась она к служанке, – не могли бы вы принести нам еще одеял? Teppiche… то есть, я хочу сказать, Decken. Und Kissen. Подушки. – Вновь обернувшись к Мэри, она добавила: – Агнесса говорит, что ей велено запереть нас на ночь. По мне, пусть уж лучше нас запрут вместе, чем по отдельности.

– Согласна, – сказала Мэри. – А ты не спрашивала, где мы?

– В Штирии, как мы и догадывались, это очень далеко от Будапешта. – Скорее уж – как Жюстина догадывалась! Мэри никак не могла приписать себе эту заслугу. – Это замок, вернее, бывший замок семейства Карнштейн. Вот это, – Жюстина показала на портрет над камином, – последняя из них, графиня Миркалла Карнштейн. Видишь, ее имя выгравировано на раме. Агнесса говорит, она была ужасной женщиной – купалась в крови невинных девушек, чтобы сохранить свою красоту. Если я верно поняла по-немецки, в чем я, правда, не уверена, она сказала, что Карнштейны были семьей вампиров, которые в давние времена охотились на людей в этих краях.

– Вампиров! – воскликнула Диана. – Как в «Вампир Варни, или Кровавый пир»? – Она уже отыскала что-то съестное – а, хлеб, который Мэри купила утром в гостинице, где они провели предыдущую ночь. Кажется, это было так давно! Там вроде бы оставался еще ломоть – Мэри совсем о нем забыла. Диана откусила от большого куска, явно отломанного руками, подошла к ним и стала уважительно разглядывать портрет.

Мэри: – Ну правда, Диана, что за чепуху ты читаешь.

Диана: – Ничем не хуже, чем книги Кэтрин. Ай! Ты меня укусила! Это уже лишнее!

Кэтрин: – Как и твое замечание. Лишнее, и к тому же несправедливое. «Варни» – это дешевые мелодраматические ужасы. А я пишу современную экспериментальную прозу.

Диана: – У тебя бешенство, на что хочешь спорю.

– Таких вампиров, каких описывают в твоих книжках с продолжениями, на свете не бывает, – сказала Жюстина. – Термин «вампир» – не более чем метафора. Без сомнения, Карнштейны были жестокими господами, что было не редкостью при феодальной системе. Суеверия основывались, вероятно, на случаях болезни, таких, как у Люсинды, – я предполагаю, что это крайняя форма анемии, вызванная или искусственно поддерживаемая профессором Ван Хельсингом в пока что непонятных нам целях. Важно одно – мы в самой дальней глуши. Ближайший к нам город – Грац, но самим нам туда никак не добраться, а помочь некому. Все слуги в этом замке – это герр Ференц, его сыновья Денеш с Яношем и Агнесса. Я спросила ее, почему она согласилась вот так кормить собой кого-то. Насколько я поняла, Хайд ищет какое-то лекарство для своего товарища – он тоже живет в этом замке, но в полном уединении. Агнесса никогда его не видела – в его комнату разрешается входить только Яношу. Агнессина мать очень больна. Хайд обещал, что, если ему удастся излечить своего больного друга, он вылечит и Агнессину мать тоже. Он сказал ей, что кровь Люсинды – сильнодействующее лекарство. В общем, как видишь, никто из этой семьи нам помогать не станет.

– Что ж, думаю, нам лучше продолжить этот разговор в другой раз, – сказала Мэри. Насколько хорошо Агнесса понимает английский? Неизвестно, но Мэри подозревала, что все, подслушанное Агнессой, будет передано ее отцу – или Хайду. – Спасибо, Агнесса, – сказала она, оборачиваясь к служанке. Достала из поясной сумки золотую крону и протянула ей. Во враждебной обстановке подобный жест никогда не повредит.

– Köszönöm… danke, – сказала Агнесса, присев в книксене. – Я принесу Wasser und Seife.

Когда она вышла, Диана сказала:

– Ну и пусть себе запирает дверь. Мне ее открыть – плевое дело.

– Думаю, Хайд это прекрасно понимает, – ответила Мэри. – Наверняка именно этого он от тебя и ждет. Он ведь даже отмычки у тебя не забрал?

Диана покачала головой и похлопала себя по карману, где, видимо, они и лежали. «И нож оставил ей, – с горечью подумала Мэри. – Только мой револьвер отобрал». Вообще-то это был его револьвер, но тот, кто бросил ее четырнадцать лет назад, теперь едва ли имеет право на что-то претендовать!

– Да и смысла никакого нет бродить по замку в темноте. Жюстина, ты не могла бы достать Бедекера? Можно хотя бы приблизительно отыскать на карте, где мы находимся. А потом, думаю, нам не помешает поспать. Если мы не отдохнем, то завтра будем мало на что способны. Нам нужно выяснить, что происходит, а главное, как нам отсюда выбраться!

Когда Агнесса принесла горячую воду для умывания и показала, где стоит ночной горшок (под кроватью), они переоделись в ночные рубашки. Мэри и Жюстина помогли Люсинде, которая, кажется, впала почти что в кому. Мэри уложила ее, а затем Диану на большую кровать. Там осталось еще достаточно места и для нее самой.

– Почеши мне спинку, – сказала Диана. Что за капризы! Но через несколько минут она уже храпела, Люсинда, кажется, тоже заснула, и Мэри вернулась к камину, где Жюстина сидела на ворохе одеял и подушек, из которых она сложила что-то вроде матраса. Мэри присела на краешек.

Не слишком-то удобная постель будет у Жюстины, но она хотя бы не брыкается по ночам, как Диана.

– Я нашла Грац, – сказала Жюстина. Она раскрыла Бедекера – маленькую красную книжечку – и развернула большую карту, вклеенную в самом начале. – Судя по тому, что рассказала Агнесса, мы находимся где-то здесь. – Она ткнула пальцем где-то между подписью «Грац» и красной линией – видимо, венгерской границей. Будапешт был совсем в другой стороне. – Мы очень далеко отклонились от нашего маршрута.

– Черт возьми. – Мэри не нашлась, что еще сказать. Она глядела на гаснущий огонь – тени от него разбегались по каменным стенам, а его отблески придавали портрету Миркаллы Карнштейн зловещий вид. Наконец она спросила: – Как ты думаешь, у Люсиндиной крови и правда есть какие-то целебные свойства?

Жюстина натянула одеяло на плечи.

– Может быть, именно этого профессор Ван Хельсинг хотел добиться своими экспериментами. Мы знаем, что кровь необходима для жизни. Пока мы живы, она циркулирует в нашем организме, – это доказал Уильям Гарвей. В крови есть нечто целебное – вспомни, как затягивается рана, нарастает новая кожа, и остается только шрам. Вероятно, Ван Хельсингу удалось придать крови Люсинды необычные свойства – мы сами видели, как те люди, что следили за лечебницей, оживали после смертельных ран, а Ирен считает, что это его последователи. Я удивилась, что твоя рана так быстро зажила, после того как Люсинда пила твою кровь. Может быть, в этом и состоит цель эксперимента – каким-то образом ускорить заживление.

– Не только это, – сказала Мэри. – Эти люди еще и необычайно сильны.

Она глядела в огонь. Как же она устала! Завтра… завтра ей предстоит разговор с отцом. С Хайдом. Ей не хотелось об этом думать.

– В той книге, что Ирен дала мне, – «Так говорил Заратустра» немецкого философа Фридриха Ницше, – упоминается Übermensch, сверхчеловек. Может быть, что-то вроде этого Ван Хельсинг и пытается создать? В каком-то смысле к этому стремились все современные алхимики: Раппаччини, Моро, даже твой отец. Франкенштейн просто хотел победить смерть. А они, кажется, хотят большего – сделать человека не просто бессмертным, но богоподобным.

Мэри взглянула на Жюстину. Ее лицо в свете огня казалось бледным и спокойным, но Мэри видела следы утомления, усталые морщинки под глазами.

– Сейчас я готова ждать от них чего угодно, – устало сказала она. – Знаешь, кажется, в такой переплет мы еще не попадали. Не представляю, как мы из него выберемся.

Жюстина не ответила. Должно быть, ответа и не было – оставалось только ждать, что принесет им завтрашний день.

Откуда-то из глубины замка донесся крик – слабый, очень отдаленный. Похоже на голос какого-то животного. Может быть, собака воет?

– Я рада, что ты с нами, – сказала Мэри, положив Жюстине руку на плечо. – То есть, я хочу сказать, мне жаль, что мы оказались в ловушке, да еще в таком мрачном месте, и я чувствую себя ответственной за это – Хайд все-таки мой отец… или вроде того. Но если уж случилось попасть в ловушку, я рада, что ты здесь, со мной. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Я тоже рада, – сказала Жюстина. – Ты и остальные – вы научили меня тому, как много значит дружба, даже – или особенно – в самом трудном положении.

Найдут ли они выход из этого трудного положения? Мэри смотрела в огонь. Он уже догорал – скоро останутся одни угольки. Завтра они должны все выяснить.