Глава XV. Вечер в Вене

С вокзала труппа «Волшебного цирка чудес» отправилась прямиком в театр. Все необходимое оборудование Лоренцо отправил туда на повозке, но устанавливать и проверять его предстояло самим артистам. Большую часть тяжестей перенесли Атлас с Кларенсом. Кэтрин проверила веревки, по которым ей предстояло карабкаться, и палки, на которых нужно будет балансировать по-кошачьи. Затем стала помогать братьям Камински, выступавшим с такими же снарядами. Беатриче тем временем помогала Зоре со змеями: нужно было сцедить у них яд. Очень полезно иметь под рукой того, кто и сам ядовит! Беатриче ведь укус змеи повредить не мог. Когда Кэтрин подошла к ним и сказала, что пора пить чай, Зора сделала вид, что не слышала. Ну что ж, не хочет – как хочет! По крайней мере, если Зора и правда агент Общества, – пусть знает, что с Кэтрин шутки плохи.

Ровно в пять часов вечера Лоренцо вышел на сцену и сказал:

– Леди и джентльмены, meine Damen und Herren, добро пожаловать на вечер с монстрами!

И представление началось.

Кэтрин всегда хватало дел за кулисами – она умела проворно и совершенно бесшумно разбирать оборудование. Но вот наконец, когда уже приближался черед ее собственного выступления, она улучила минутку, чтобы взглянуть на публику. Королева Лилипутии рассказывала, как прилетела в Англию на воздушном шаре, который несли два альбатроса (в ее королевстве альбатросов всегда используют для воздушных перевозок). Потом она стала читать стихи знаменитой лилипутской поэтессы. Кэтрин немало позабавилась, когда писала эти лилипутские стихи, хотя, правду сказать, несколько строф она стащила у Вильяма Блейка. Этот театр был меньше парижского, зато тут было электрическое освещение! По ее мнению, лампы горели даже слишком ярко. Но зал был полон и настроен благожелательно. Когда Генриетта изящно, едва заметно поклонилась, все громко захлопали.

– Кто эта женщина в первом ряду?

Кэтрин вздрогнула. За спиной у нее стояла Беатриче и глядела в зал.

– Которая?

– Вон та, в темно-красном вечернем платье, с гранатовой парюрой. Она похожа на особу королевской фамилии, путешествующую инкогнито.

Кэтрин вновь пробежала глазами первый ряд.

– Ах, эта. А что? Она тебе кажется подозрительной? Ты хочешь сказать…

– Нет, конечно! У тебя уже какая-то… как это называется? Паранойя, вот! Тебе всюду мерещатся люди из Société des Alchimistes. Нет, я просто восхитилась, хотя теперь мне кажется, что я ее уже где-то видела. Может быть, она какая-нибудь светская знаменитость, или, может быть, актриса? Вышивка на ее платье просто великолепна.

Кэтрин удивленно уставилась на Беатриче.

– Ты разглядела все детали с такого расстояния? Серьезно? И что это за штука такая – парюра?

Беатриче чуть отодвинулась.

– Конечно, разглядела, и ты должна бы разглядеть – у тебя ведь глаза острее моих. Ты просто не замечаешь таких вещей, потому что они кажутся тебе неважными. Но искусство, даже такое простое, как вышивка, украшает жизнь и придает ей смысл. Если бы у нас не было чувства красоты, вкуса, элегантности и утонченности, мы бы мало чем отличались от животных.

– Или растений! – сказала Кэтрин. – Что ты имеешь против животных, хотелось бы…

– Кэт! Твой выход! – хлопнул ее по плечу Атлас. Он был уже в цирковом костюме – в чем-то вроде греческой туники, открывавшей его руки и ноги почти целиком, и в кожаных сандалиях.

Кэтрин натянула на голову капюшон с кошачьими ушами, подобрала хвост и выскочила на сцену.

Беатриче: – Думаю, нам нужно поблагодарить миссис Пул за то, сколько труда она вложила в этот костюм. Он получился очень эффектным – я не могла даже разобрать, где кончается настоящая Кэтрин и начинается La Femme Panthère.

Кэтрин: – Костюм был замечательный, миссис Пул. Гораздо легче и лучше того, что у меня был раньше. В старом я бы такие трюки проделывать не смогла! Вы гений, вот что!

Миссис Пул: – Пфф. Постарайтесь не забывать об этом, когда снова встрянете в какие-нибудь приключения, а мне потом придется сводить пятна крови с ваших рукавов! Или подпалины от пороха! Или когда брюки порвете, потому что вам непременно нужно облазить все крыши в городе, а мне потом зашивать!

Беатриче: – Миссис Пул, вы всегда гениальны, а мы так редко вам об этом говорим. Я бы вас расцеловала, но увы…

Миссис Пул: – Это совсем не обязательно, мисс.

В семь часов представление закончилось, и Кэтрин мечтала только об одном – об ужине. Только сначала нужно разобрать багаж, который свалили в женской гримерной, и отнести в гостиницу. А потом наконец-то можно будет и поесть. После представления она всегда была усталой и голодной.

Но, открыв чемодан, чтобы переодеться из кошачьего костюма в обычную одежду, она даже отпрянула от неожиданности.

– Беа! – позвала она. – Беа, иди сюда!

Беатриче сидела перед зеркалом и смывала кольдкремом сценический грим. Она обернулась:

– Что такое, Кэт?

Лицо у нее было все в креме.

Кэтрин молча, жестом, подозвала ее ближе. У другого зеркала мисс Петуния поправляла шляпку, а в углу Эдит и Дорис Джеллико пытались разобраться, по какому курсу меняют франки на кроны. При них Кэтрин не хотела ничего говорить.

Беатриче вытерла крем с лица, подошла к чемодану, взглянула на него и спросила:

– Ну так в чем дело?

Кэтрин подняла крышку и показала, что она нашла на самом верху, поверх одежды, которую сунула туда несколько часов назад: телеграмму Ирен Нортон.

Беатриче с сомнением уставилась на нее.

– А не может такого быть, что телеграмма все время была здесь? Может, ты ее просто не заметила, когда смотрела в поезде?

– Нет, такого быть не может. – Она старалась говорить как можно тише. Джеллико стояли в другом конце комнаты, а вот мисс Петуния могла и услышать. – Я переодевалась перед тем, как Камински закончили свой номер. Тогда-то я и положила платье в чемодан, а теперь телеграмма лежит сверху! Серьезно, Беа! Очевидно, кто-то брал ее, а теперь положил назад. А значит, это точно кто-то из труппы – за кулисами ведь, кроме нас, никого не было. Вопрос – кто?

– Это наверняка женщина, – сказала Беатриче. – Мужчина не мог зайти в эту гримерную. Ты все еще подозреваешь Зору?

Кэтрин поднесла телеграмму к носу, затем протянула Беатриче:

– Понюхай.

Беатриче взяла и понюхала.

– Не чувствую никакого запаха. А что я должна унюхать?

Кэтрин взглянула на нее с жалостью и изумлением.

– Не пойму, как вы все живете с таким паршивым обонянием. Это все равно что слепым жить. Я не чувствую запаха Зориных духов. Зато чувствую запах папирос. Тот, кто положил ее сюда, недавно курил. И не какие-нибудь папиросы, а… Я уже говорю совсем как Холмс, да? Это крепкие папиросы, самокрутки. Только один человек в нашей труппе курит такие – ему присылают табак из России почтой.

– Саша! – воскликнула Беатриче. – Но как же он вошел сюда, что никто не заметил? И что у него может быть общего с Société des Alchimistes?

– Он мог войти, когда мы все были на сцене или смотрели представление, – сказала Кэтрин. – Наверняка можно было выбрать время, когда гримерная была пуста. Но если его обвинить, он легко отопрется – в конце концов, телеграмму-то он вернул, а запах его табака никто, кроме меня, не учует. Наверное, лучше просто следить за ним и постараться засечь, если он войдет в контакт с кем-нибудь из S.A. А вдруг это та самая женщина из первого ряда, в этой, как ее, пар… как ты сказала?

– Прошу прощения. Вы Кэтрин?

Она обернулась так резко, что задела подбородком крышку чемодана. Больно! Она согнулась и схватилась за подбородок обеими руками – не самая изящная поза. Перед ней, в нескольких шагах, стояла женщина в темно-красном платье, только теперь на ней был еще накинутый на одно плечо черный шерстяной плащ.

– А вы, должно быть, Беатриче, – сказала она. – Я Ирен Нортон, и мне нужна ваша помощь. Мэри, Жюстина и Диана пропали. Они выехали из Вены неделю назад, и с тех пор от них ничего не слышно. Словно в воздухе растворились. Я надеялась, что вы поможете мне их разыскать.

Миссис Пул: – Как же миссис Нортон узнала, что вас нужно искать в театре?

Кэтрин: – Она не знала, она догадалась. Увидела объявление о «La Belle Toxique» в утренней газете. Вот она и подумала, что эта Ядовитая девушка из цирка может быть Беатриче, а когда увидела, что там есть еще и женщина-пантера, то купила билет на представление. И хорошо сделала, иначе бы нам не попасть на тот поезд!

Кэтрин с Беатриче уставились на нее. Беатриче первой оправилась от удивления.

– Да, я Беатриче Раппаччини. Миссис Нортон? Мы собирались искать вас завтра, у вас на квартире. Но… вы сказали, что Мэри и остальные пропали? Как? Что с ними могло…

– Простите, я не хотела обрушивать это на вас так внезапно. – Ирен смотрела на них печально и сочувственно. – Но дело в том, что времени у нас мало. Ван Хельсинг сегодня вечером уезжает в Будапешт Восточным экспрессом. Он был здесь, в Вене – разыскивал свою дочь. Мы с помощницами так запутали следы, что ему пришлось хорошенько побегать, смею вас уверить! Я уже думала, нам удалось его провести, а теперь подозреваю, что это он нас провел. Может быть, кто-то похитил Мэри и остальных по его приказанию? Может быть, он держит их где-нибудь в плену – вероятно, в Будапеште? Кто-то должен поехать за ним. Надеюсь, он приведет нас к ним.

Кэтрин нахмурилась.

– Думаете, он догадался, что они хотят освободить Люсинду Ван Хельсинг, и каким-то образом перехватил их в пути?

– Они уже освободили Люсинду! – сказала Ирен. – Вы не получили мою телеграмму? Я отправила ее миссис Пул в пятницу, и еще одну в тот же день – Мине Мюррей, с сообщением, что Мэри и остальные едут в Будапешт. Утром они уехали в дилижансе, вместе с Люсиндой. Я просила мисс Мюррей телеграфировать, когда они прибудут, но ответа не получила – а ведь прошла уже почти целая неделя! Они давным-давно должны были приехать. Я так беспокоилась, что послала своего лакея, Георга, следом за ними, на самом быстром коне, какого только могла отыскать. Примерно в одном дне езды от Вены их след теряется, – где-то за Оденбургом, который венгры называют Шопрон, их дилижанс просто исчез. Хозяин гостиницы в Оденбурге и его слуги ничего существенного Георгу не рассказали – да, один мужчина и три женщины, и с ними кучер и лакей, переночевали у них, а утром уехали, вот и все. Это наверняка была Жюстина в мужской одежде, Мэри, Диана и Люсинда. Один из конюхов сказал, что дилижанс отправился не в Будапешт, а в противоположную сторону, к Грацу. Георг проехал по этой дороге, но не нашел никаких следов того, что они там были. Я схожу с ума от беспокойства…

– Прошу прощения, – сказала мисс Петуния. – Вы не возражаете?.. – Она показала рукой на дверь.

– Прошу вас, – сказала Ирен и отступила в сторону, чтобы пропустить мисс Петунию.

Джеллико, как заметила Кэтрин, теперь убирали свои костюмы и грим.

– В пятницу мы уехали с цирком, – сказала она Ирен. – Должно быть, миссис Пул получила телеграмму уже без нас. Она вам ничего не ответила?

– Нет, только Ватсон. Он нашел предателя – глядите.

Ирен открыла сумочку, затейливо расшитую бисером, с серебряным замочком, и протянула Кэтрин аккуратно сложенную телеграмму. В ней значилось:

СОЖАЛЕНИЕМ СООБЩАЮ ЧТО СРЕДИ НАС НАШЕЛСЯ ПРЕДАТЕЛЬ ЮНЫЙ ДЖИММИ БАКЕТ ПЕРЕДАВАЛ СВЕДЕНИЯ НЕКОЙ ЛЕДИ КРОУ ВЕРОЯТНО ЧЛЕНУ S.A. ВСЯКОМ СЛУЧАЕ ЧАРЛИ ТАК ГОВОРИТ ЕМУ ЛУЧШЕ ЗНАТЬ МАЛЬЧИШКИ БЕЙКЕР СТРИТ ХОТЯТ СУДИТЬ ЕГО ВОЕННЫМ СУДОМ ВИДИМО ЭТО И БЫЛ ИСТОЧНИК УТЕЧКИ НО БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ ХОЛМСА ВСЕ ЕЩЕ НЕТ МОЖЕТ БЫТЬ ВАШИ ЛОНДОНСКИЕ СВЯЗИ МОГУТ ПОМОЧЬ УЖАСНО БЕСПОКОЮСЬ ВАТСОН

– Бедный Джимми! – сказала Беатриче. – Его сестра больна туберкулезом, а мать работает прачкой – миссис Пул дает ей работу время от времени. Она вдова, очень бедная.

Кэтрин взяла телеграмму и перечитала, хмурясь.

– Это его не оправдывает, если он и впрямь продал нас S.A. И Сашу мне ни капельки не жаль. Он мой старый друг, второй в этом цирке после Кларенса. Во всяком случае, я считала его другом. Я готова ему горло перегрызть!

– Саша – это мальчик-собака из русских степей? – спросила Ирен.

– Да. Кэтрин подозревает, что он агент Société des Alchimistes. Видите ли, мы не могли найти вашу телеграмму…

– Беа, мне кажется, сейчас нет времени на объяснения, – сказала Кэтрин. – Теперь, когда мы знаем, что в цирке есть агент S.A., нам нельзя здесь оставаться, да и в любом случае нужно искать Мэри с Жюстиной. И Диану, наверное. Но ведь у нас еще пять представлений в Вене! В пятницу вечером, а в субботу и воскресенье и вечером, и утром. Не можем же мы бросить Лоренцо на произвол судьбы.

– Это тот самый Лоренцо Великолепный, как его именуют в афишах? – спросила Ирен. Кэтрин кивнула. – Ну хорошо, скажите мне, где его найти, и я все улажу. А вы готовьтесь к отъезду. Я вернусь через несколько минут.

– Он у себя в кабинете, рядом с мужской гримерной, – сказала Кэтрин. – За углом и налево.

– Хорошо, – кивнула Ирен. И ушла – только запах духов остался в комнате. Вообще-то Кэтрин была не любительницей духов, но это был глубокий мускусный аромат, довольно приятный даже для ее носа.

Она повернулась к Беатриче:

– Ну ладно, давай-ка уберем все в чемодан. До сих пор не могу поверить, что Саша… Я-то думала – он мне друг!

– Ты же не знаешь, какие у него мотивы, – сказала Беатриче. – Может быть, у него, как у Джимми, более сложная история, чем ты думаешь.

– Чьи мотивы? – Кларенс стоял в дверях. – Я подумал – может быть, вы хотите поужинать?

– А, здравствуй, Кларенс, – сказала Дорис Джеллико. – Извините, нам тоже нужно идти обедать.

Кэтрин обернулась к Эдит Джеллико и увидела, что та согласно кивнула.

– Да, извините нас, – повторила за сестрой Эдит и бросила на Кэтрин неприязненный взгляд. Что это с ней? Но Кэтрин не успела спросить: обе сестры уже выскользнули за дверь. Только шаги их скрипучих туфель с каучуковыми набойками донеслись из коридора.

– Это не Зора, это Саша, – сказала Кэтрин, снова оборачиваясь к Кларенсу. – Кто-то опять подложил телеграмму ко мне в чемодан – и от этого кого-то пахло папиросами, которые он все время курит.

– Это еще не доказательство, – сказал Кларенс. – Нельзя же вот так просто обвинять то одного, то другого. Довольно и того, что вышло с Зорой. Она сказала Лоренцо, что не хочет больше с тобой работать, и я не могу ее винить. И Джеллико на тебя злятся, я же вижу! – Он наклонился и понюхал телеграмму. – И вообще, по-моему, ничем не пахнет.

«Может быть, это потому, что ты не пума», – уже хотела ответить Кэтрин.

– Вы американец! – В дверях стояла Ирен. – Добрый вечер. – Должно быть, она уже поговорила с Лоренцо и вернулась. Быстро же она! Любопытно, о чем они говорили. Ирен протянула руку. – Ирен Нортон, урожденная Адлер, из Нью-Джерси.

Кларенс взял ее ладонь в обе руки и потряс.

– Кларенс Джефферсон, родом из Виргинии. Я бы поцеловал вам руку, миссис Нортон, но, думаю, вы предпочитаете американское рукопожатие. Без этих аристократических штучек!

Ирен рассмеялась.

– Со своим соотечественником? Да уж, пожалуйста! – Затем она повернулась к Кэтрин и Беатриче. – Я обо всем договорилась с Лоренцо. Вы уедете сегодня, а в Будапеште снова присоединитесь к труппе. Он объявит всем, что Ядовитая красавица и Женщина-пантера заболели. Я пообещала ему другой номер, взамен тех, что он теряет, – Ханна и Грета, непревзойденные стрелки! У вас тут все равно, судя по всему, назревал скандал. Мне показалось, Лоренцо даже рад будет передышке.

– А пока мы попытаемся найти остальных? – уточнила Беатриче. – Мы можем поехать следом тем же путем.

– Думаю, есть путь быстрее, – сказала Ирен. – Насколько я понимаю, мистер Джефферсон в курсе дела?

– Да, при нем можно говорить, – сказала Кэтрин.

– Хорошо. Последние пять дней Ван Хельсинг провел в Вене. Он приехал в прошлую в субботу ночью, с двумя коллегами, английскими учеными – полагаю, они тоже состоят в Société des Alchimistes. Возможно, он узнал, что мы освободили Люсинду, и как-то выследил Мэри и остальных. Не могу точно сказать как. Или, возможно, их похитили люди из Société des Alchimistes, и тогда они, вероятнее всего, в Будапеште. По правде сказать, я считала людей из S.A. дилетантами, пока не прочла телеграмму Ватсона. Склонить к предательству мальчишку с Бейкер-стрит не так-то легко – они ведь очень преданы Шерлоку. Если слежка за Ван Хельсингом ничего не даст, отправляйтесь прямо к Мине Мюррей – у нее должна быть какая-то информация о действиях S.A. Георг уже пытался проследовать по тому пути, которым отправились Мэри с остальными, а вам я предлагаю вместо этого ехать за Ван Хельсингом. Если ему известно, где Мэри и остальные, он приведет вас к ним. А если нет, вам так или иначе нужно в Будапешт. Но он уезжает сегодня вечером Восточным экспрессом. Вы сможете выехать этим поездом?

– Вы хотите, чтобы мы шпионили за Ван Хельсингом? Ладно, – сказала Кэтрин. – Но я не знаю, хватит ли нам на билеты. У нас с собой не очень много денег.

– Об этом я позабочусь, – сказала Ирен. – Восточный экспресс уходит в полночь от Штатсбанхоф. Может быть, поедем ко мне? Я угощу вас ужином и расскажу обо всем, что тут происходило, ведь вы же ничего не знаете. А вы расскажете мне о Саше. Я велю Ханне с Гретой следить за ним – они постараются выяснить, с кем он поддерживает связь. Может быть, он и сам член Société des Alchimistes, но вероятнее – просто работает на них, как Джимми Бакет. Мистер Джефферсон, поскольку Кэтрин и Беатриче, судя по всему, вам доверяют, не поужинаете ли и вы с нами? Я буду очень рада поговорить с американцем. Какого вы мнения о МакКинли? Я, разумеется, республиканка – мой отец гордится тем, что сражался за Союз. Но я боюсь, как бы нас не втянули в новую войну – с Испанией за Кубу.

Кларенс в ответ наговорил много непонятного для Кэтрин – рассуждал о доктрине Монро, упоминал Гуам и Филиппины, – все это по дороге, пока тащил ее чемодан по боковым коридорам театра. Они с Беатриче несли остальной багаж, а Ирен беседовала с Кларенсом. Кэтрин не могла понять, соглашается она с ним или спорит, но, кажется, оба сошлись в неприязни к некоему Уильяму Рэндольфу Херсту.

По пути Беатриче шепнула Кэтрин:

– А ты заметила, что парюры миссис Нортон на ней нет?

– Может, и заметила бы, но ты же так и не сказала мне, что такое эта парюра.

– Ожерелье, которое было у нее на шее, и серьги к нему, и еще, кажется, браслет. Они были на ней, когда она вошла в гримерную, – превосходные гранаты, темно-красные, в тон ее платью. А теперь на ней нет ни одного из этих украшений.

Кэтрин озадаченно взглянула на нее.

– Ты хочешь сказать, что кто-то украл у нее драгоценности?

– Нет, думаю, она отдала их Лоренцо в уплату за то, чтобы он отпустил нас с венских представлений.

Мэри: – И это еще один долг, который мы должны вернуть Ирен.

Когда они вышли на освещенную фонарями улицу, их ждал экипаж Ирен. Кларенс помог им усесться, а сам сел рядом с Ирен, с которой обращался чрезвычайно галантно. Пока они катили по каменной мостовой на Принц-Ойген-штрассе, восемнадцать, Кэтрин мысленно бранила себя. Все, все она сделала не так, как нужно. Незавидное положение у великолепной одинокой пумы. Слава богу, что у нее есть друзья – Беатриче и Кларенс, а теперь еще и Ирен Нортон, – готовые выручить ее, когда она оплошает. Может быть, люди все-таки не зря стараются держаться друг за друга.

Беатриче: – Когда я впервые увидела квартиру Ирен, мне показалось… надеюсь, это не кощунство, так говорить, – мне показалось, что я попала в рай. Мебель! Картины! Я сразу увидела, что это образованная женщина с хорошим вкусом, женщина, опередившая свое время. Даже книги… Хотя некоторые из них уж слишком в современном духе! Нет, я не отрицаю гения Толстого и Ибсена. И все же мне кажется, не все ценности следует ниспровергать.

Кэтрин: – А оружие! А телефон! Она, очевидно, куда более важная персона, чем старается показать. Многие ли могут посылать телеграммы через американское посольство?

Мэри: – Кэт, а стоит ли обо всем этом писать? Ирен ведь и сейчас живет в Вене. Как только книга выйдет из печати, ее тайная комната перестанет быть тайной.

Кэтрин: – Она мне разрешила. Сказала – все равно никто не поверит, как никто не поверил Мэри Шелли, когда она написала биографию Виктора Франкенштейна. Все считают, что это вымысел. Она сказала – люди редко верят в то, что кажется им неправдоподобным, зато часто верят в невозможное. Им легче поверить в спиритизм, чем в утконосов.

Беатриче: – Выходит, она думает, что читатели будут считать эту историю вымышленной?

Кэтрин: – Беа, тебя это словно бы огорчает.

Беатриче: – А тебя нет? Тебе разве все равно, поймут читатели или нет, что это правдивая история о нашей жизни?

Кэтрин: – Лишь бы книгу покупали, остальное, в общем-то, неважно. Лишь бы платили свои два шиллинга за том, а мне шел гонорар…

– Уже почти девять часов, а вам нужно успеть на полуночный поезд, – сказала Ирен, когда они сидели за столом, а весьма проворная горничная в форменном платье подавала им ужин. – В шесть утра вы будете в Будапеште. Мы знаем, что Ван Хельсинг и его друзья едут этим же поездом – его экономка, которая была очень предана миссис Ван Хельсинг и теперь уведомляет меня о каждом его шаге, видела билеты своими глазами. Надеюсь, он приведет вас к Мэри и остальным, или, по меньшей мере, даст вам какую-то подсказку о том, где они могут быть. Моя гипотеза – кучер дилижанса, человек по имени Миклош Ференц, был подкуплен. Мой кучер за это время кое-что выяснил о герре Ференце, и теперь я думаю, что не стоило ему слишком доверять. Помимо всего прочего, в Вене за ним остались неоплаченные счета. Может быть, он повез их не в ту сторону, вероятно, через Грац, чтобы сбить нас со следа? Но рано или поздно Ван Хельсинг встретится с ними в Будапеште – во всяком случае, свою дочь он захочет там видеть. Фрау Мюллер подслушала его разговор: он говорил, что намерен везти Люсинду туда, хотя и не упомянул, с какой целью. Что он собирается делать с Мэри, Жюстиной и Дианой – этого я не знаю. Я отчаянно беспокоюсь за них. Но мы ничего не можем сделать до тех пор, пока не придет время ехать на вокзал, а потому предлагаю вам доесть ужин, а затем я покажу вам кое-что такое, что, возможно, окажется для вас полезным в Будапеште.

– А вы нам расскажете, как спасли Люсинду? – спросила Беатриче. – Я так рада, что с ней все хорошо.

– Не совсем, – сказала Ирен. – Видите ли, в чем дело…

За ужином Ирен рассказала им о докторе Фрейде, о Кранкенхаусе, о Дианином дерзком и довольно-таки безрассудном побеге. Рассказала она и о схватке в темном переулке с людьми, которые не умирали. Кэтрин слушала довольно внимательно, но временами ее мысли уходили в сторону. Эти двое английских ученых, о которых упомянула Ирен, – это, должно быть, Сьюард и Прендик. Если так, значит, она снова увидит Эдварда Прендика. Ей и хотелось этого, и не хотелось. Она невольно вспоминала тот год, который они провели на острове Моро, после гибели Моро и Монтгомери. Бывали там плохие дни, когда он был мрачен и не хотел разговаривать. Но бывали и хорошие, когда они вместе ходили купаться, или пекли на костре рыбу, или охотились на зверолюдей. Он не любил такую охоту, а она да – она до сих пор гордилась тем, как расправилась с человеком-гиеной, он же человек-свинья: один удар по голове, один укус в горло. А потом, в дождливые дни, они сидели в пещере, которую называли своей гостиной, и он рассказывал ей о своем детстве в Суррее, о том, как учился в Кембридже, а потом – в Королевском колледже науки, с самим великим Гексли. У него еще была привычка перебирать пальцами ее волосы…

– Беа, меня беспокоит, что вы с Кэтрин отправляетесь навстречу опасностям, – сказал Кларенс. – Миссис Нортон, вы говорите обо всем этом совершенно спокойно, но для человека, способного ставить эксперименты над собственной женой и дочерью, наверняка не существует никаких границ морали. Если Беатриче и Кэт нужна моя помощь…

– Это очень мило с твоей стороны, Кларенс, – мягко сказала Беатриче. – Но ты же понимаешь, у нас с Кэтрин есть природная защита: у меня яд, а у Кэтрин ловкость, нечеловечески острое зрение и обоняние, и еще клыки. Ты не сможешь нас защитить – это нам придется защищать тебя.

– Понимаю, – сказал Кларенс и с несколько смущенным видом начал резать свой шницель.

– Но это было по-настоящему рыцарское предложение, – добавила Беатриче.

Он бросил на нее быстрый взгляд, словно желая убедиться, не насмехается ли она, но Беатриче только улыбнулась и продолжала есть.

Как приятно было ужинать у такой заботливой хозяйки! Ирен с Кларенсом ели шницели по-венски и картофель с чем-то зеленым (после Беатриче объяснила, что это петрушка, – и кому только приходит в голову посыпать еду травой?), а Кэтрин принесли тонкий, почти не прожаренный стейк с кровью, изумительно вкусный. У нее было такое чувство, будто она сама его добыла на охоте. А Беатриче с удовольствием пила что-то похожее на ее обычный зеленый суп. Кэтрин догадывалась, что и вкус у него, скорее всего, такой же: гадость – она и есть гадость, все равно, в Австрии или в Англии.

Беатриче: – Вообще-то растительность в Австрии очень отличается от английской, так что у австрийской гадости свой собственный, очень характерный вкус.

Кэтрин: – Нам совершенно ни к чему об этом знать.

Беатриче: – Ты же сама об этом заговорила!

На стол подавала горничная, которую Ирен называла Ханной. Она ведь, кажется, что-то такое говорила насчет циркового номера со стрельбой, с участием Ханны и Греты? Однако в Ханне ничто не выдавало меткого стрелка – как и полагается хорошей горничной, она почти сливалась с обстановкой.

После ужина Ирен сказала:

– Кэтрин, Беатриче, у меня есть для вас кое-какая информация и еще кое-какое… скажем так, снаряжение. Кларенс, что вы предпочитаете – вернетесь к себе в гостиницу или подождете здесь, пока им не придет пора ехать, а потом проводите их на вокзал? Я сама туда ехать не могу – Ван Хельсинг может меня узнать, я ведь бывала у него в доме под видом сестры фрау Мюллер из Швабии! Кто знает, может быть, он тоже умеет видеть любую маскировку насквозь, как Шерлок.

– Меня он не знает, а вот Сьюард и Прендик – да, – сказала Кэтрин. («Особенно Прендик».) – Это те двое английских ученых. Беатриче они никогда не видели, а вот меня могут и узнать.

– В таком случае, думаю, без маскировки не обойтись, – сказала Ирен. – Дайте подумать, что у меня найдется…

– Я подожду, – сказал Кларенс. – Вам может понадобиться помощь с багажом, да и вообще – я хочу убедиться, что вы благополучно сели в поезд, даже если сам поезд не так уж безопасен!

Он обращался к обеим, но смотрел на Беатриче.

«Ну вот, подцепил беатрицит, – подумала Кэтрин. – Надеюсь, он выздоровеет – или хотя бы научится справляться с симптомами!»

Батриче: – Я тебе не вирус!

– В таком случае у меня есть кое-что для вас, мистер Джефферсон, – сказала Ирен. Она взяла с буфета газету и протянула Кларенсу. Тот разулыбался:

– New York Times! Я уже много лет ее не видел.

– У меня в гостиной полный набор, включая Washington Post и Boston Globe. Я хочу быть в курсе того, что происходит на родине. А теперь, дамы, готовы ли вы спуститься со мной вниз?

Кэтрин недоумевала, что им делать внизу, где располагалась кухня и комнаты слуг, но когда Ирен привела их в свой уединенный кабинет без окон, и Кэтрин наконец поняла, что эта Ирен Нортон, урожденная Адлер, не совсем та, кем кажется, ее восхищению не было пределов.

– Кто вы? – спросила она, глядя на стену, увешанную оружием.

– Оперная певица, – сказала Ирен. – А также сборщица информации.

– La Sirène! – сказала Беатриче. – Я сразу подумала, что уже где-то вас видела. Это была статья о великих оперных певцах семидесятых-восьмидесятых. О вас писали, что вы были изумительной Кармен, но репортер не знал, чем вы занимаетесь теперь…

Ирен улыбнулась:

– Это было в другой жизни.

– А мистер Холмс знает обо всем этом? – спросила Кэтрин. Она восхищенно разглядывала коллекцию ножей, сабель и другого холодного оружия, вплоть до мачете.

– Я рада, что вам нравятся мои игрушки, – сказала Ирен. – А вот Беатриче, наверное, больше заинтересует моя аптечка?

Она отошла к письменному столу, стоявшему в другом конце комнаты, и открыла один из шкафчиков над ним.

Беатриче подошла следом и ахнула.

– Но это же яды! Вот кураре – его делают из корня южноамериканского растения Strychnos toxifera. Я видела его только однажды, в саду моего отца. А вот дигиталис, из листьев наперстянки обыкновенной – Digitalis purpurea. И аконитин – из Aconitum napellus, он же волчий аконит. Зачем вам столько ядов?

– Не для того, чтобы травить людей, – сказала Ирен. – Исключая, конечно, случаи крайней необходимости. – Она по-прежнему улыбалась, значит, шутила… или нет? Кэтрин не была до конца уверена. – К тому же, как вам известно, яд делает ядом доза. Кураре, например, используется для того, чтобы нейтрализовать действие стрихнина. А что касается того, знает ли Шерлок, – его брат Майкрофт наверняка знает, мы ведь с ним в некотором роде коллеги, – и, подозреваю, Шерлок многое вычислил своим дедуктивным методом. Не думает же он, что я сижу тут, в Вене, сложа руки. Но я не затем вас сюда привела, чтобы просто показывать свои игрушки. Выбирайте самое подходящее для вас оружие и идите сюда – я хочу, чтобы вы знали, куда едете.

Кэтрин, возликовав, выбрала револьвер системы «Уэбли». Если «Уэбли» достаточно хорош для Холмса, значит, и для нее сгодится! Правда, этот был поменьше, тридцать второго калибра – он удобно лежал в руке и отлично помещался в сумочку. А Беатриче не могла заставить себя даже прикоснуться к оружию.

– Я не могу убивать ничего живого, – сказала она. – Правда, не могу.

Но в конце концов она сдалась на уговоры и взяла стилет в кожаных ножнах – исключительно для целей самозащиты. Тут как раз вошла Ханна с ворохом какой-то черной ткани, перекинутой через руку.

– Я подумала – может быть, это будет лучше всего, мадам, – сказала она и развернула ткань. Это оказались два черных платья. Им что, придется выдавать себя за вдов? Или, может быть, за горничных?

– Монашки! – сказала Беатриче. – Вы хотите, чтобы мы нарядились монашками?

– На монашек никто никогда не обращает внимания, – сказала Ирен. – Тем более мужчины. Очень практичная маскировка: она делает почти невидимой.

– Но разве не грех… – начала Беатриче.

– Не грех, если вы делаете это, чтобы спасти друзей, – впервые за все время подала голос Ханна. Кэтрин даже удивил ее английский – она-то думала, горничная говорит только по-немецки. – Уверяю вас, Бог поймет, а если нет, можете пойти к моему духовнику. Ему не привыкать отпускать любые грехи! – Она повернулась к Ирен. – Билеты принесли, мадам. Грета успела сбегать на Штатсбанхоф. Теперь она опять на своем посту, следит за домом профессора Ван Хельсинга.

– Спасибо, Ханна. Кэтрин, надеюсь, вы не против провести ночь в одном купе с Беатриче. Я знаю, что Беатриче… определенным образом действует на других людей, скажем так. Но брать два отдельных купе было бы подозрительно: монашки не настолько богаты. Вам не повредят шесть часов в одном купе? Прошу прощения, Беатриче, но я считаю, что лучше говорить прямо.

– Все будет хорошо, – сказала Кэтрин. – Мы будем держать окно открытым, и каждый час или около того я буду выходить в коридор. Но только… нам непременно нужно наряжаться монашками? Мне они как-то не слишком симпатичны. И священники тоже, если уж на то пошло. Я наслушалась проповедей на всю жизнь на острове Моро.

– Вам ведь не придется всерьез принимать духовный сан, а в этой одежде очень удобно прятать револьвер, вот увидите, – сказала Ирен. – Помимо всего прочего, там есть карманы! – Она взяла с письменного стола какой-то документ… нет, карту – и развернула ее на столе в центре комнаты. – Теперь я хочу, чтобы вы изучили эту карту. Не всю, конечно, но ведь вам придется разыскивать людей в Будапеште и, возможно, в его окрестностях, а значит, нужно хорошо представлять себе общий план. Вот, видите – это Дунай. На одном берегу Буда, а на другом – Пешт. Вот тут, в Пеште, Национальный музей, а совсем рядом, вот на этой маленькой улочке, находится дом, адрес которого указан в телеграмме мисс Мюррей…

Через час они уже ехали на Штатсбанхоф в наемном экипаже – в кэб они втроем не поместились бы. Кларенс то и дело поглядывал на сестер Беатриче и Кэтрин и тут же отворачивался.

– Монашки, – пробормотал он, наверное, уже в пятый раз. – Почему именно монашки?

Сестра Кэтрин, у которой в кармане монашеского одеяния уютно полеживал револьвер, нахмурилась, хотя вряд ли Кларенс мог разглядеть в темноте выражение ее лица.

– Знаешь, по-моему, Ирен права: это самый лучший маскарад. И оружие можно спрятать, и мужчины отводят глаза. Отличное сочетание.

Беатриче, сидевшая с другой стороны, у окна, укоризненно сказала:

– Монашки – святые женщины. Это честь – и, наверное, все-таки грех – носить их одежду.

– Это правда, – сказал Кларенс. А затем прошептал Кэтрин в самое ухо, так, что ей даже стало щекотно: – И вид уж очень странный.

– Придется тебе привыкать к странностям, когда имеешь дело с нами, – прошептала она в ответ.

Беатриче: – Я и правда потом ходила на исповедь, и священник отпустил мне грехи. Но надеюсь, мне никогда больше не придется этого делать. Пусть мы расследуем преступления, носим оружие и побеждаем злодеев, но нельзя прибегать ко злу даже во имя добра.

Кэтрин: – Разве только иногда.

В полночь Кларенс помог им втащить багаж в купе Восточного экспресса, проследил за тем, чтобы проводник принял чемодан на хранение в багажное отделение, а маленький чемоданчик Беатриче поместился под сиденьем. Купе оказалось куда роскошнее, чем в обычном поезде Париж – Вена! Должно быть, Ирен потратила кучу денег. Кэтрин ощутила угрызения совести. Сначала эта ее… как там она называется? Парюра. А теперь еще и это. Остается надеяться, что когда-нибудь они смогут вернуть ей долг.

Мэри: – Я пыталась. Она не взяла.

– Ну, пока, Ушастик, – сказал Кларенс, обнимая ее. – Береги себя.

– Кларенс, не мог бы ты сделать мне одно одолжение? – спросила она, когда он наконец выпустил ее. Она никак не могла привыкнуть к этой привычке людей стискивать друг друга, как в кольцах боа-констриктора.

– Конечно, а какое? – Он смотрел на нее несколько обеспокоенно. О чем же, он думает, она собирается его попросить?

– Расскажи Зоре обо мне. Все расскажи – про остров Моро, про все. Скажи, что я пума, то есть была пумой. Я уже почти десять лет живу человеком, но все равно иногда путаюсь в ваших привычках и обычаях. Может быть, тогда она меня простит… или хотя бы поймет.

– Непременно, Кэтрин. – Он улыбнулся ей. – Сделаю, что смогу.

Она отвернулась на миг – проверить, открыто ли окно (стандартная процедура, когда едешь в поезде с Ядовитой девицей), а когда повернулась снова, увидела, что он уже обнимается с Беатриче. Ну и ладно, что ж тут такого? Пусть обнимет и Беатриче тоже. Но потом, когда он прощался, она увидела, что на губах у него уже вскакивают пузыри от ожогов. Черт побери, этот человек ничему не учится! Остается надеяться, что хоть поцелуй того стоил. Кэтрин взглянула на Беатриче и только головой покачала. Беатриче сжалась и прошептала одними губами:

– Прости.

Когда они снова остались одни и поезд уже отъезжал от станции, Кэтрин сказала:

– Может быть, поспишь немного? Я сказала проводнику, чтобы не раскладывал постели – все равно через несколько часов вставать, – но одеяла он оставил.

– Я вряд ли усну, – сказала Беатриче. – Я так беспокоюсь за Мэри и остальных. Как ты думаешь, что с ними могло случиться?

Кэтрин пожала плечами: она не знала.

– Наверное, Ван Хельсинг каким-то образом их выследил. Может быть, держит где-нибудь в тайном месте и ждет, когда можно будет использовать Люсинду, чтобы привлечь на свою сторону членов Общества на собрании.

– Но что же тогда он делал в Вене все это время? – спросила Беатриче. – Я думаю, это Société des Alchimistes выследило их и держит в плену – не знаю только, где и с какой целью.

– И что же это общество собирается с ними делать? – опасливо спросила Кэтрин.

– Понятия не имею, – сказала Беатриче. – Мой отец всегда говорил – это общество ученых, стремящихся раздвинуть границы познания. Мне бы и в голову не пришло, что оно похищает людей. Но Люсинда, Жюстина и Диана – результаты экспериментов по биологической трансмутации. Как к таким людям относятся в этом обществе? Я не знаю.

– Я все же думаю, это Ван Хельсинг, – сказала Кэтрин. – Но в последнее время мои дедуктивные способности меня часто подводят! Правда, кое-что меня все-таки обнадеживает.

– Что же? – спросила Беатриче, расправляя одеяло и укрываясь.

Кэтрин улыбнулась. Улыбка была зловещая.

– Там с ними Диана. Нет такого безупречно продуманного плана, который Диана не сумеет перевернуть вверх тормашками. Кто бы и где бы ни держал их в плену, они скоро об этом пожалеют.

Беатриче покачала головой, но не смогла удержаться от смеха. Потом они сидели молча. Беатриче свернулась калачиком под одеялом, вспоминая недавний поцелуй (неожиданный, но желанный), а Кэтрин глядела на часы, чтобы не забыть вовремя выйти из купе. Ей спать не придется: каждый час надо выходить в коридор и прогуливаться, чтобы не дышать все время ядом Беатриче. Газовые фонари раскачивались на ветру за открытым окном, по всему купе разбегались тени, а поезд, набирая скорость, летел сквозь ночь к Будапешту.