Глава XII. Побег из лечебницы

– Моей матери нужна кровь, – сказала Люсинда Ван Хельсинг.

– То есть как это?

Диана почти не видела женщину, лежавшую на кровати, – лишь тень под тонким покрывалом, какие выдавались пациентам третьего этажа. Но то, что она видела – костлявая рука поверх покрывала, тонкое, будто спичка, запястье, – совсем не радовало. Эта женщина умирает. Диана чувствовала, что в комнате пахнет смертью, – у нее запах гниющих лилий.

– Ей нужна твоя кровь, из твоих жил, – сказала Люсинда. Понятнее не стало. – Выпить, – пояснила Люсинда. – Это вернет ей силы.

Она что, серьезно?

– Из моих жил? Ты хочешь, чтобы я вскрыла вену и дала ей выпить мою кровь?

– Да, – ответила Люсинда.

Собственно, а почему бы и нет? Ей случалось делать кое-что и похуже. Диана достала маленький, но очень острый ножик, припрятанный вместе с отмычками, надрезала руку (другую, не ту, которую резала в приюте святой Магдалины) и поднесла ко рту миссис Ван Хельсинг – насколько можно было угадать, где у нее рот. Тонкие, пересохшие губы чуть шевельнулись под ее пальцами.

Так, надрез как раз напротив губ. И вдруг она почувствовала что-то мягкое, влажное – будто кошка лизнула. Миссис Ван Хельсинг лизала ее руку.

Мэри: – Не могу поверить, что ты это сделала.

Диана: – А что же мне оставалось делать? Что бы ты сделала в таких обстоятельствах? Наверняка что-нибудь разумное. И тогда Люсинда Ван Хельсинг сидела бы в Кранкенхаусе до сих пор. Или уже умерла бы.

Мэри: – Я бы придумала что-нибудь другое, но не стала резать руку, чтобы напоить своей кровью женщину, которую вижу в первый раз в жизни!

Диана: – Строго говоря, я ее еще ни разу не видела.

– Хватит! – крикнула Диана. Миссис Ван Хельсинг уже не лизала, а сосала кровь, вцепившись в Дианину руку крепкими костлявыми пальцами. И откуда такая сила в этом больном, чахлом создании?

– Stoppen, Moeder! – сказала Люсинда. Она разжала пальцы матери и оторвала их от Дианиной руки.

– Отойди подальше! – сказала она Диане. – Она не желает тебе зла, но не владеет собой.

Диана шагнула назад. Голова кружилась. Сколько же крови она потеряла?

Люсинда что-то говорила матери – быстро, настойчиво, на непонятном Диане языке. Затем она помогла матери приподняться и встать. Миссис Ван Хельсинг шагнула в полоску лунного света, и Диана ахнула. Вид у нее был как у покойницы – это был настоящий труп женщины с темными затравленными глазами – бездонными темными колодцами, подумала бы Диана, если бы в ней была хоть искра поэтического чувства. И до чего же она худая! Такими худыми бывают люди в последней стадии чахотки. У нее были такие же, как у дочери, длинные волосы, свисавшие прядями вдоль лица, а одета она была в белую ночную рубашку. На груди тут и там виднелись темные пятна – капли Дианиной крови.

Миссис Ван Хельсинг повернулась к дочери и бросилась ее обнимать с криком, почти нечеловеческим:

– Mijn dochter, mijn liefde!

Люсинда тоже обняла мать. Она всхлипывала – тяжело, без слез.

На миг Диана закрыла глаза руками. Она не могла смотреть на эту встречу. Все это слишком живо напомнило ей тот день, когда она везла свою мать, кашлявшую кровью в платок, в больницу Святого Варфоломея. И тот, когда миссис Барстоу привела ее на кладбище при больнице, где ее мать зарыли в общую могилу для бедняков.

Диана: – А об этом непременно нужно писать?

Кэтрин: – Но ты же думала об этом, правда? Ты мне сама сказала. Я видела – ты чуть не плакала, когда рассказывала.

Диана: – Да иди ты к черту! (Продолжение разговора мы опустим, поскольку подобные выражения неприемлемы для юных читателей, да и для многих взрослых тоже.)

Все это время Люсинда говорила с матерью – видимо, объясняла, в каком положении они находятся. Миссис Ван Хельсинг выпустила дочь из объятий и указала на окно. Затем подошла к железной решетке и раздвинула в стороны два центральных прута – они выгнулись с такой легкостью, словно были из каучука.

Диана оторопело смотрела на нее. Кто же она такая, эта миссис Ван Хельсинг? Почему она жива, если Ирен Нортон говорила, что она умерла? И как ей удалось согнуть руками железные прутья?

Люсинда повернулась к Диане и сказала:

– Мама говорит, что можно бежать через окно. Спуститься по стене, как малюсенькие паучки.

Стараясь держаться подальше от миссис Ван Хельсинг (вдруг этой женщине все еще хочется ее крови), Диана подошла к окну и посмотрела вниз.

– Брось шутки шутить, – сказала она. Стена была из гладкого камня, зацепиться не за что – только узенькие щелочки, а высота в три этажа. А внизу? – Даже если и не сорвемся, нас сразу же увидят. Гляди, охранники патрулируют – вон и вон.

Ночь была ясная, безоблачная. Ее унылое серое платье еще, пожалуй, сольется с серой стеной, зато белые ночные сорочки будут просто светиться при почти полной луне. Пока они доберутся до земли, охранники уже будут их поджидать.

– Нет, нужно вот что сделать… – Один раз получилось, может, и еще раз получится. – Нужно их как-то отвлечь.

– Отвлечь… afleiden, – сказала миссис Ван Хельсинг. Так она понимает по-английски! Хоть немного, но понимает. Акцент у нее был еще сильнее, чем у Люсинды.

– На этом этаже есть какая-нибудь кладовка? – спросила Диана. – У меня появилась идея – ну, проблеск идеи, во всяком случае.

Сработает или нет? Должно сработать.

– Не знаю, – сказала Люсинда. – Но должна быть, наверное? Нужно же где-то хранить вещи.

– Вот именно, – сказала Диана. – Поможешь мне поискать?

Люсинда что-то сказала матери на своей непонятной тарабарщине.

Мэри: – Это голландский язык. Ван Хельсинги родом из Амстердама.

Диана: – Но мне-то откуда было это знать?

Мэри: – Ну, например, из наших разговоров – мы не раз об этом упоминали?

Диана: – Охота была вас слушать.

Люсинда повернулась к Диане.

– Нужно искать дверь без окошечка.

– Да знаю я! – Неужели Люсинда думает, что она этого не понимает? Она же не дура. – Идем.

Диана вышла в коридор. Там было гораздо темнее, чем в палате. Если Люсинда думает над ней верховодить… в общем, она ошибается, вот и все.

На втором этаже кладовка располагалась слева от входа. Конечно, и здесь она нашлась, именно там, где Диана и ожидала. Она вскрыла замок и распахнула дверь. В кладовке была непроглядная темнота. Вот – она так и знала, что коробка спичек очень даже пригодится! Хорошо, что, прежде чем вскрывать замок на двери в женское крыло, она стянула спички у охранника, когда он оставил их на стуле вместе с молитвенником.

Диана: – А почему нельзя было еще тогда упомянуть, что я их взяла?

Кэтрин: – Читатели и сами догадаются. Это же ты. Если уж ты увидела, что где-то коробка спичек плохо лежит, – ясное дело, сунула в карман.

Диана: – Я не все подряд ворую.

Жюстина: – Прости, Диана, но именно все подряд. Мне без конца приходится ходить к тебе в комнату, чтобы забрать свои книги.

Кэтрин: – И мою одежду. Почему ты все время таскаешь у меня одежду? Почему не у Мэри?

Мэри: – И мамину брошь, хотя я уже сказала, что я ее тебе не отдам.

Диана: – Подумаешь.

Диана вытащила коробку из кармана и чиркнула спичкой. Она загорелась, и внутренность кладовки осветилась слабым мерцающим светом. Полки, а на них по большей части постельное белье и принадлежности для уборки. Тряпка в ведре. Но где-то тут должны быть… а, вот они. Лампы. Она видела лампы в кладовке на втором этаже и решила, что здесь, наверное, тоже найдутся. И действительно, на полке стояли три лампы – керосина у них в резервуарах было до половины. На другой полке, ниже, лежало серое форменное платье.

Диана зажгла одну лампу. Ну вот, теперь все видно!

– Надевай, – сказала она, протягивая платье Люсинде. – Надо бы еще одно, но придется довольствоваться тем, что есть. Больше тут, кажется, ничего подходящего – только простыни, наволочки и жидкость для дезинфекции.

Люсинда кивнула:

– Ты же отвернешься?

Диана изумленно уставилась на нее.

– Мы готовим операцию по спасению, а ты о своем целомудрии заботишься?

Но отвернулась – во-первых, раз уж ее попросили, а во-вторых, от лица Люсинды Ван Хельсинг ей делалось не по себе. Такое бледное, и глаза такие запавшие. Стоит ли вообще спасать человека в последней стадии чахотки? Она снова вспомнила свою мать – как она кашляла кровью.

– Я готова, – сказала Люсинда.

Ну, хоть быстро справилась. В сером форменном платье, с убранными под шапочку волосами вид у нее был уже не такой приметный.

– Захвати лампы, – сказала Диана и протянула две лампы новоявленной санитарке Кранкенхауса. Люсинда кивнула и взяла. Слушается – это хорошо. Это то, что нужно для успеха Дианиного плана. Диана взяла зажженную лампу и простыни – столько, сколько смогла унести под мышкой. Они вернулись в палату миссис Ван Хельсинг, и там Диана привязала простыни к решетке окна. Одни свисали наружу, на каменную стену, а другие в комнату. Мощное будет зрелище.

– Открывай эти две лампы – горелки скрути, вот так, – и обливай простыни керосином, – сказала она. – На все, правда, не хватит, но все равно должно загореться. Я сейчас открою замки на всех дверях. Вот тебе спички. Подожжешь простыни, как только я скажу. Поняла? Только не раньше, чем я открою все замки: нужно, чтобы все сразу выбежали из палат.

Люсинда кивнула.

На то, чтобы пройти по всему коридору и открыть двери, ушло всего несколько минут. Все пациентки спали, кроме одной – она расхаживала по палате взад-вперед и что-то бормотала в темноте. Наконец Диана открыла замок на двери, ведущей в центральный холл. Она надеялась, что охранник не заметит: навряд ли он станет проверять, заперта ли дверь, если не услышит ничего подозрительного. Едва ли ему придет в голову, что с той стороны кто-то может взломать замок! Еще пара минут, и можно приступать к реализации ее плана.

Ну вот, все готово. Диана побежала обратно в палату миссис Ван Хельсинг.

– Вы идите за мной, – сказала она миссис Ван Хельсинг. Женщина быстро кивнула. Хорошо. Диана надеялась, что у нее хватит сил на побег. Сработает ли план? Должен сработать, потому что если он провалится – другого шанса у них наверняка не будет.

– Давай! – сказала она. Она видела, как спичка вспыхнула в руке Люсинды и замелькала в воздухе, будто светлячок, поджигая простыни в нескольких местах.

– Хватит, идем! Нужно вывести всех с этого этажа. Ты пока встань у входа – дождись, когда охранник поймет, что на этом этаже пожар и что всех нужно выводить. Эй, а как будет пожар по-немецки? – Черт, как это она не сообразила раньше спросить.

– Feuer! – сказала Люсинда, и они обе торопливо выбежали из комнаты: от горящих простыней уже валил дым.

– Ага, спасибо. Я пойду в ту сторону, а ты в эту – и смотри, чтобы все вышли!

Диана побежала в конец коридора с криком:

– Фойер! Фойер! – Не пропуская ни одной палаты, она будила пациенток и следила за тем, чтобы все вышли в коридор. – Фойер! – говорила она. – Бегите скорее!

Едва ли они понимали ее английскую речь, но слово Feuer было им понятно, а остальное довершало ее форменное платье и жест, которым она указывала на выход. Медсестра говорит, что в больнице пожар, – надо выходить. Одна за другой они выбегали в коридор – женщины всех возрастов в одних ночных рубашках. Диана заглянула в каждую палату, чтобы убедиться, что все вышли.

Когда она добралась до выхода, Люсинда уже стояла на лестничной площадке.

– Rufen sie die Feuerwehr! Es gibt ein Feuer auf dieser Etage! – говорила она охраннику, жестами показывая пациенткам, чтобы бежали вниз. Охранник озирался с озадаченным лицом, словно ища, где пожар, но тут дым просочился в зал поверху, над головой Дианы. Теперь она чувствовала его запах – густой, едкий. Где же миссис Ван Хельсинг? Надо надеяться, уже на втором этаже.

– Ja, Schwester! – отозвался охранник и кивнул Люсинде. Затем что-то закричал, перегнувшись вниз. Диана видела, как он побежал к мужскому крылу – отпирать дверь. Хорошо – значит, будет выводить пациентов. Значит, ей не придется самой этим заниматься. Она побежала вниз по лестнице, за толпой пациенток и Люсиндой Ван Хельсинг. Пациентки в ночных рубашках, суетящиеся санитарки, – такая картина открылась ей на втором этаже. Уже и здесь пахло дымом. Ее отвлекающий маневр сработал. Когда она благополучно выведет отсюда Люсинду и ее мать, Мэри и остальным придется признать, что она провернула это дело весьма умно.

Мэри: – Ты подвергла опасности всю больницу! Неужели ты сама не понимаешь?

Диана: – Какой опасности? Подожгла пару простыней. Больница каменная. Огонь в конце концов погас бы сам собой. Даже палата миссис Ван Хельсинг не загорелась. И вообще никто не пострадал.

Мэри: – Но когда ты поджигала, ты же не знала, пострадает или нет? Кого-то могли покалечить в давке. А о том, что никто не пострадал, мы узнали только потом, когда Ирен навела справки. Почему ты никогда не можешь сначала подумать, а не хвататься за дело сразу, безрассудно и опрометчиво?

Диана: – Потому что не могу. Если ты от меня не отстанешь, клянусь, я начну на себе волосы рвать. Или на тебе!

Жюстина: – Диана, пойдем со мной в мастерскую? Там нам никто не помешает – расскажешь мне, как умно ты действовала, когда спасала Люсинду и ее мать.

Диана: – Нет уж, пойду-ка я отсюда. Чарли и его шайка с Бейкер-стрит хотя бы не такие самодовольные ханжи, как вы все!

Вот уже два дня Мэри изводилась от скуки и тревоги. Что там делает Диана? Не случилось ли с ней чего-нибудь? Она все глядела и глядела в окно – то в бинокль, то в подзорную трубу, но видела только все тех же мужчин, стоящих у стены, и обычных уличных прохожих.

На вторую ночь она сидела на полу, раскладывала «солитер» при свете единственной лампы, которую они оставили гореть, и тут Жюстина, ведущая наблюдение, сказала:

– Диана должна подать знак, если ей нужна будет помощь. Может, это он и есть?

Мэри подняла голову от пасьянса:

– Что такое? Она что, платком машет?

– Не совсем.

Мгновенно встревожившись, Мэри отложила карточную колоду, подошла к окну и стала рядом с Жюстиной.

Верхний этаж Кранкенхауса был охвачен огнем. Ну, не весь, только один угол, но пламя вырывалось в ночь из зарешеченного окна. О боже! Здание горит, а Диана там…

– Грета! – сказала Мэри. Наклонилась над Гретой и потрясла ее за плечо. Жалко было ее будить – девочка вела наблюдение весь день и заслужила отдых. Но дело не терпело отлагательства.

Грета открыла глаза и сонно спросила:

– Ist etwas geschehen?

Вдруг загудел пожарный колокол. Мэри снова выглянула в окно. Она слышала крики и вопли, доносящиеся со стороны Кранкенхауса. Огонь поднимался вверх, несмотря на решетки. Он уже перекинулся на крышу! Языки пламени плясали, будто грива рыжих волос на ветру, и разбегались все дальше и дальше.

– Святой Иисус, Мария и ангелы! – проговорила Грета: она уже стояла сзади. – Им придется всех эвакуировать из здания.

– Ты же не думаешь, что Диана… – сказала Жюстина с выражением ужаса на лице.

Мэри ответила ей мрачным взглядом.

– С нее станется.

Диана: – Вы же сами сказали – подать знак, если нужна будет помощь. Вот я и подала. И придумала отвлекающий маневр, чтобы вывести Люсинду.

Мэри: – Я сказала – помахать из окна платком! Или чулками!

Диана: – И что толку было бы? Как бы ты разглядела платок в темноте? Да и не было у меня с собой платка – в палате оставила. А чулки были у меня на ногах, представь себе.

Мэри: – И поэтому ты устроила пожар? И что за одежда на тебе? Ты похожа на мальчишку-газетчика, из тех, что бегают по улицам и выкрикивают последние новости. Или на трубочиста!

Диана: – Я же сказала, я иду к Чарли. Я не собираюсь наряжаться в эти твои дамские финтифлюшки, когда иду гулять с шайкой. Спасибо, сестрица!

Мэри: – Клянусь, я ее удавлю когда-нибудь.

Жюстина: – Не думаю, что ты на такое способна, Мэри.

Мэри: – Ну, в таком случае это мой большой недостаток.

– Идем, – сказала Мэри. – Похоже, они выводят всех из здания. Не знаю, что случилось, но, думаю, нам лучше быть там.

Жюстина кивнула. Грета схватила пистолет со столика, куда положила его, прежде чем лечь спать, и взяла лампу. Мэри, единственная из них одетая не в мужскую одежду, расстегнула поясную сумку и достала свой револьвер. Он был уже заряжен. Жюстина была без оружия, но ей и не нужно – ее сила была столь же смертоносна, как пистолет или ружье.

Быстро, хоть и стараясь ступать как можно тише по скрипучей лестнице, они спустились с третьего этажа: впереди Грета с лампой, за ней Мэри и Жюстина. В прихожей Грета задула лампу и оставила на столике. Она открыла дверь гостиницы, и они вышли на улицу.

Отсюда была видна длинная широкая улица перед Кранкенхаусом. Она быстро заполнялась людьми, прибежавшими на звон пожарного колокола, который все не смолкал. Мэри перебежала улицу. Она слышала, как грохочут сзади по мостовой ботинки Жюстины и Греты – вот и хорошо, значит, они не отстают.

Справа были ворота Кранкенхауса. Вокруг уже собралась толпа – сбежались люди из близлежащих домов и магазинчиков. Мэри подбежала ближе и стала с краю, пытаясь разобраться, что происходит. Она разглядела в толпе владельца их гостиницы – тот о чем-то говорил по-немецки с охранником.

– Он говорит, в пожарную охрану уже сообщили, – проговорила сзади запыхавшаяся Грета. – А другие гадают, не перекинется ли огонь на другие дома и не пора ли начинать выводить оттуда женщин и детей. А может быть, это все-таки случайность и Диана тут совсем ни при чем?

Может быть, действительно? Вдруг Мэри и правда поспешила со своими предположениями. Конечно, Диана обычно несет с собой хаос повсюду, где бы ни появилась, но, может быть, этот конкретный хаос – все-таки не ее рук дело.

– Эй!

Что-то стукнуло ее по руке.

Она обернулась. Рядом стояла Диана, одетая в серое платье санитарки, а волосы у нее были убраны под белую шапочку – ни одного рыжего завитка не видно. Это она стукнула Мэри, чтобы привлечь ее внимание.

– Что за… – начала Мэри.

– Чертовщина. Ты хочешь сказать – что за чертовщина? Пошли, поможешь мне вывести миссис Ван Хельсинг. Хотя, пожалуй, Жюстина справится лучше.

– Диана! – воскликнула Жюстина. – Что ты здесь делаешь?

– Пошли! – сказала Диана и потянула Жюстину за руку. Мэри двинулась за ними, оглянувшись, чтобы убедиться, что Грета идет следом. Грета пожала плечами, словно хотела сказать: «Это же Диана. Чего еще от нее ждать?»

Диана привела их на угол, туда, где кончались ворота и начиналась каменная стена, окружавшая Кранкенхаус. Здесь, на удивление, не было толпы – все местные жители сгрудились с другой стороны ворот, возле будки охранника. Кто-то предлагал помощь, кто-то предупреждал охранников, чтобы не открывали ворота и не выпускали опасных преступников бегать по их району.

Мэри взглянула на ворота в том месте, где они соединялись со стеной, и ахнула. Два прута решетки были разведены в стороны – ровно настолько, чтобы с Дианиной комплекцией можно было пролезть. За воротами стояли две женщины: одна в таком же сером форменном платье, что и у Дианы, а другая в белой ночной сорочке. Она тяжело опиралась на плечо той, что в сером платье. Кто это, санитарка?

– Миссис Ван Хельсинг обессиливает, – сказала Диана. – Она даже не смогла как следует разогнуть прутья. Я подумала, что Жюстина сумеет помочь.

– Отойди, – сказала Жюстина. Она взялась руками за железные прутья и развела их в стороны сильнее – с такой легкостью, словно раздвигала занавески.

– Kommen, Dame, – сказала Жюстина, протягивая руку сквозь только что согнутые прутья.

Женщина в ночной сорочке взялась за ее руку. Нетвердыми ногами шагнула вперед, за ограду.

– Danke, – слабым голосом сказала она Жюстине. И тут же без сил опустилась на землю, словно марионетка, которой подрезали ниточки.

Беатриче: – Прекрасный образ, Кэтрин.

Кэтрин: – Спасибо! Я старалась. Я не просто «мастерица дешевого бульварного чтива», как меня недавно назвали в газете. Я умею писать не хуже некоторых модных литераторов. Кстати, рассказы об Астарте не так уж дешевы – целых два шиллинга.

Жюстина взяла женщину в ночной сорочке на руки.

– Hey, was machst du!

Кто это кричит? Один из охранников бежал к ним через больничный двор. Огонь полыхал так ярко, что Мэри хорошо разглядела его. У него были пышные усы, а лицо такое, какое обычно и бывает у охранников, когда они видят, что кто-то пытается сбежать.

– Бежим скорее, – сказала Диана женщине в форменном платье. Та приподняла подол и шагнула за решетку.

– Это Люсинда Ван Хельсинг, – сказала Диана. – Вот видите, я ее вытащила – сама, без вас.

Видя, что Люсинда уходит, охранник прокричал что-то – Мэри не разобрала. Очевидно, звал других на подмогу. Подбежав к погнутой решетке, он остановился. Сквозь дыру ему было никак не пролезть, но он вскинул ружье и направил прямо на них.

Мэри выхватила из сумочки револьвер и наставила на охранника.

– Бегите все! – велела она. Ох, как не хотелось этого делать, но она прицелилась и выстрелила – один раз, точно в носок сапога.

Охранник вскрикнул, выругался и согнулся. Ружье его упало на землю, но, к счастью, не выстрелило – мирно лежало рядом, пока он держался за ногу и душераздирающе стонал. Ох, это было ужасно! Мэри никогда не думала, что это так ужасно – выстрелить в кого-то. В последний раз она стреляла в зверочеловека, и тогда это была самозащита. И сейчас тоже самозащита, но все же сознание того, что она выстрелила в человека, настоящего человека, творение Бога, а не вивисектора, было намного тяжелее. Ну да ладно, палец – это всего лишь палец, даже не большой – если даже его придется отнять, человек все-таки сможет жить нормальной жизнью. И ведь она выстрелила в него не где-нибудь, а возле самой больницы. Пусть это лечебница для душевнобольных, но все равно – тут ведь есть и обученные санитары, и медикаменты.

Она услышала лязгающий грохот – да, вот и пожарный фургон с упряжкой лошадей. Ворота Кранкенхауса распахнулись, пропуская его. Слава богу – по крайней мере, здание не сгорит.

Мучаясь от чувства вины и стыда за то, что пришлось выстрелить в охранника (это же Мэри, она не могла не чувствовать вины и стыда, даже если то, что она сделала, было совершенно необходимо), Мэри развернулась и побежала догонять Грету – остальные уже скрылись в темноте.

Мэри: – Я потом попросила Ирен выяснить, как там этот охранник. Он вышел в отставку и получил очень хороший пенсион.

Кэтрин: – Этак ты скоро скажешь, что связала ему носки на Рождество!

Мэри: – Думаешь, это бы его порадовало?

Кэтрин: – Да нет, не думаю.

Грета свернула налево, к гостинице, из которой они вели наблюдение. Ага, вот и Диана с Люсиндой Ван Хельсинг. Другую женщину Жюстина все еще несла на руках. Диана сказала, что это миссис Ван Хельсинг. Но как такое может быть? Ирен же сказала, что миссис Ван Хельсинг умерла, а Ирен должна знать такие вещи. Может быть, Диана освободила совсем не тех, кого надо?

– Вернемся в наш номер? – спросила Мэри Грету. Она так запыхалась от бега, что еле дышала. Все их припасы остались в номере. – Можно отсидеться там пока.

– По-моему, не стоит, – сказала Грета. – Они уже знают о побеге, значит, как только потушат огонь, начнут обыскивать соседние дома – скорее всего, вместе с полицией. По-моему, нам лучше убраться отсюда подальше. За больницей есть конюшни. Мы с Жюстиной там уже были. Сейчас поздно, не знаю, удастся ли нанять экипаж, но попробовать можно.

– А почему бы вам не воспользоваться моим?

Мэри обернулась. За спиной у нее стоял нищий, тот самый, что почти весь день просидел на тротуаре. Но голос… глубокий, оперный женский голос…

– Ирен! – сказала Мэри.

– Идем, – сказал нищий, оказавшийся Ирен Нортон, – хотя маскировка была такой искусной, что, если бы Мэри не услышала голос, она бы ни за что в это не поверила. – Мой возница, Герман, ждет в конюшне. Это всего в нескольких кварталах отсюда.

Мэри кивнула. Ей не хотелось признаваться себе, какое облегчение она испытала, увидев Ирен. Конечно, не будь Ирен, она взяла бы руководство на себя и приняла все необходимые решения. Но насколько же легче иногда просто идти за кем-то, особенно за таким опытным человеком, как Ирен Нортон, который наверняка выведет их в безопасное место.

Ирен шагала впереди по темному переулку за Кранкенхаусом. Следом – Жюстина с женщиной, которую Диана назвала миссис Ван Хельсинг, на руках. За ними Люсинда и Диана – Люсинда, как заметила Мэри, то и дело спотыкалась и держалась за бок. Мэри догнала их и хотела помочь девушке: пусть возьмет ее под руку или, если нужно, обопрется на ее плечо. Но Люсинда покачала головой и решительно зашагала сама, обхватив себя руками за плечи, словно хотела заслониться от чего-то. Позади всех шла Грета с пистолетом наготове.

– Уже недалеко! – оглянувшись, сказала Ирен.

Они вышли на какую-то маленькую площадь, которую окружали со всех четырех сторон многоквартирные дома – наверху съемные комнаты, внизу магазины, сейчас закрытые. В центре площади стоял фонтан, но он не работал. Бледная луна все еще висела в небе, однако Мэри заметила, что уже стало светать: скоро утро. Она устала, она дрожала от холода, и она только что выстрелила в человека. И почему это в жизни приключения выглядят далеко не так красиво и романтично, как в рассказах? Вот и Люсинда Ван Хельсинг спасена, а она чувствует только одно – как ее мутит.

Вдруг она заметила впереди, у входа в переулок, к которому они направлялись, мужчину в темном пальто. Кажется, он ей знаком? Да – это пальто, эта сутулая фигура… Один из наблюдателей, торчавших на улице возле Кранкенхауса. Но что он делает здесь? Преградил им путь…

– Bewegen uns aus dem Weg! – сказала Ирен и взмахнула рукой – очевидно, велела ему пропустить их.

Мужчина только ухмыльнулся. Теперь Мэри видела, что он высокий и небритый. Какой-нибудь рабочий, судя по одежде и по виду. Если бы мистер Холмс был здесь, он бы сразу определил, чем этот человек…

– Ich habe dir gesagt, bewegen! – повторила Ирен. Выхватила из кармана обтрепанного пальто пистолет и наставила на него.

– Мадам, сзади! – сказала Грета.

Мэри обернулась и увидела то, о чем предупреждала Грета. Позади них стоял второй зевака – и еще один в стороне, у фонтана. Трое… нет, вон, еще подходят – из переулков, из дверей. Сколько же их? Она насчитала семь человек. Газовых фонарей на этой площади не было, но небо уже прояснилось, так что Мэри видела их довольно ясно, хотя лиц с такого расстояния было не разглядеть. Семеро… А нас всего четверо, подумала она, – и то если считать Жюстину с предполагаемой миссис Ван Хельсинг на руках. Они с Гретой вооружены. Ирен тоже – у нее уже пистолет в руке. Должно быть, прятала его где-то на себе. Диана – ну, Диана находчивая и бесстрашная. А Люсинда Ван Хельсинг драться может? Мэри понятия не имела.

Грохнул выстрел. Мэри быстро обернулась и увидела, как мужчина, преградивший им дорогу, упал на землю. Ирен стояла с видом человека, который только что кого-то подстрелил, – и, конечно, так оно и было.

– Круговая оборона! – скомандовала Ирен. – Люсинда с матерью – в центре.

Да, надо стать спиной к спине – это понятно, хотя само выражение и было Мэри незнакомо. Она быстро огляделась вокруг. Ирен, Грета и Диана встали рядом спиной к спине, образуя круг. Жюстина положила миссис Ван Хельсинг на землю в центре этого круга. Люсинда опустилась на колени рядом с матерью.

Мэри тоже отступила к ним. Пять человек, словно лучи пятиконечной звезды, – самый лучший, самый надежный строй. Рядом фонтан. Он, конечно, их не защитит. Но все же – если эти люди будут подходить со стороны фонтана, им придется через него перебираться или обходить, а это лишняя минута или две. Иногда каждая минута имеет значение. Сколько у нее пуль? Пять. Оставалось надеяться, что этого хватит.

И тут мужчины стали наступать.

Один из них – с бородой, в вязаной шапке, со злобной гримасой на лице – шел прямо на Мэри. На этот раз она выстрелила без колебаний – но в плечо, чтобы не убить, а только ранить. Вначале она подумала, что промахнулась, потому что выстрел как будто не произвел никакого эффекта. Мужчина хлопнул рукой по тому месту, куда попала пуля (да, все-таки попала: теперь Мэри видела кровь на свитере), – словно комара отгонял.

Он все шел и шел на нее. Она прицелилась и выстрелила снова – на этот раз в грудь, целясь в сердце. Она не хотела убивать, но нужно было его как-то остановить. Она ждала, что он пошатнется, упадет, но он шел и шел, хотя кровь сочилась сквозь свитер – из плеча, а теперь и из груди, там, где должно быть сердце. В предрассветном полумраке пятна крови на грязно-серой шерсти казались черными.

– Цельтесь между глаз! – крикнула у нее за спиной Люсинда. – Тогда пуля хотя бы на время выведет его из строя.

Выведет из строя? Да она мозги ему вышибет через затылок! Но мужчина все приближался, и тогда Мэри вновь прицелилась и выстрелила – прямо в лоб. Он качнулся назад, упал на колени и рухнул на тротуар. На этот раз Мэри почувствовала не вину, а лишь громадное облегчение. Что же еще успело произойти, пока она не сводила глаз с этого противника?

Она быстро оглянулась. Грета тоже подстрелила одного – он еще корчился на тротуаре перед ней. Диана схватилась с другим – прыгнула ему на спину с ножом в руке. Казалось, она вот-вот перережет ему горло. На Ирен наступали сразу двое. Жюстина шагнула к одному из них сзади, сжала голову руками с боков и повернула – Мэри слышала, как хрустнула шея. Еще один угрожающе надвигался на Люсинду – та стояла на коленях, склонившись над матерью, и шипела на него, как горячий чайник. Мэри повернулась и навела на него револьвер – две пули у нее еще осталось.

Она услышала за спиной выстрел, а затем поток ругательств.

– Что за черт? – крикнула Ирен. – Почему они не умирают?

Еще два выстрела эхом прокатились по площади.

Мэри прицелилась, но мужчина кружил вокруг Люсинды, словно волк, подкрадывающийся к добыче. Стрелять было опасно – можно зацепить Люсинду.

Вдруг она услышала чей-то крик над головой. Это был кто-то из жильцов – он открыл окно и разразился какой-то длинной тирадой по-немецки. Мэри поняла только одно слово: Polizei.

Черт! Нужно убираться отсюда.

Диана: – Мэри сказала «черт»!

Мэри: – Не сказала, а подумала.

Диана: – Какая разница.

Кэтрин: – Не портите мне сцену боя.

За ту секунду, что она смотрела вверх, мужчина успел подойти к Люсинде еще ближе. Вид у него был такой, будто вот-вот бросится. Люсинда все так же сидела на земле, прикрывая собой мать, и так же шипела, наставив на него пальцы, словно когти.

– Отойди от нее! – крикнула Мэри. Может быть, он увидит, что у нее револьвер, и отступит?

Мужчина обернулся к ней и по-звериному оскалился. Она невольно попятилась назад от испуга: у него были… клыки!

Как у зверочеловека. Еще одно безумное творение доктора Моро? Нет, это невозможно. Все зверолюди мертвы. Так сказала Кэтрин. Но рассуждать о том, что возможно, а что нет, было некогда. Нужно убить его, вот и все.

Люсинда бросилась на него. Они сцепились, и уже невозможно было разобрать, где потертое пальто, а где серое платье. Если бы можно было выстрелить! Но сейчас Мэри могла с такой же вероятностью попасть в Люсинду, как и в ее противника.

Но вот Люсинда на земле – мужчина швырнул ее на тротуар, рядом с матерью. Мэри увидела у нее на плече темное пятно. Мужчина склонился над ней, обнажив клыки, и рот у него был весь в крови. Он что, ее укусил?!

Он был все еще близко к Люсинде, слишком близко – тут нужно быть очень, очень хорошим стрелком. «Но я и есть очень хороший стрелок», – подумала Мэри. Две пули. Она выстрелит, подойдет ближе и, когда не будет риска попасть в Люсинду, выстрелит еще раз – прямо между глаз.

Готовься, целься…

Мужчину сбил на землю какой-то белый вихрь. Это была миссис Ван Хельсинг – она шипела и брызгала слюной, как кошка. Теперь о выстреле нечего было и думать.

Мэри подбежала к Люсинде.

– За мной! – сказала она и потащила Люсинду к фонтану. Мужчина схватил миссис Ван Хельсинг за горло, но она вцепилась ему ногтями в лицо. Он закричал – высоким, тонким голосом. Можно ли тут что-то сделать? Нет, они слишком близко друг к другу. Ну что ж, тогда хоть Люсинду увести в безопасное место!

И снова послышались ругательства – кто это, все тот же мужчина из окна? Мэри быстро глянула вверх, но его не увидела. Она огляделась. Жюстина дралась с одним из нападавших. Жюстина – и дерется? Когда это Жюстине хоть раз приходилось драться? Да с ее силой она могла одолеть любого мужчину за минуту. А вон там, возле фонтана, еще один – Грета уже целилась в него, но тут Диана подскочила к нему с ножом. Глупая, безрассудная Диана! Неужели нельзя было подождать, пока Грета с ним покончит? Мужчина отмахнулся от Дианы, как от мухи, ударил тыльной стороной ладони. Она отлетела, рухнула на тротуар и осталась лежать у фонтана безжизненным комочком. Диана! Что с ней?

– Мэри, бинты! – крикнула Ирен. – Люсинда ранена. У вас еще остались пули? У меня кончились, а Жюстине нужна помощь.

Ирен бежала к ней. За спиной у нее остались лежать двое мужчин – мертвых. Сколько же их тут еще живых? Кто знает.

– Две пули еще есть, – проговорила Мэри, протягивая Ирен револьвер.

«Бинты… – подумала она. – Ну конечно – для Люсинды».

Ирен схватила револьвер и бросилась к Жюстине – она все еще дралась… до сих пор? Что же это за таинственные противники, которые могут помериться силами с Жюстиной, а получив две пули, идут себе дальше, как ни в чем не бывало?

Но раздумывать об этом сейчас было некогда. Мэри оторвала несколько полос от своей нижней юбки (еще одна нижняя юбка пропала!) и стала перевязывать Люсинде плечо.

– Не шевелитесь! – сказала она. – Вы серьезно ранены – вам нельзя двигаться, не то потеряете слишком много крови. Вы же не хотите умереть?

– Mijn moeder! – проговорила Люсинда, показывая рукой. Мэри посмотрела туда. Миссис Ван Хельсинг склонилась над мужчиной, который угрожал ее дочери. Что она делает? Мэри не видела… Раздался жуткий звук раздираемой плоти. Миссис Ван Хельсинг подняла голову, и… Ее губы! На них была кровь. Тут же она вновь упала на тротуар, раскинув руки.

– Moeder! – закричала Люсинда. Не дожидаясь, пока Мэри перевяжет ей плечо, она бросилась к матери и упала на колени рядом с ней.

– Постойте же… – Мэри побежала за ней. Люсинда держала мать за руку. Глаза миссис Ван Хельсинг были открыты, но было очевидно, что ранена она тяжело: вместо шеи было сплошное кровавое месиво.

– Ik hou van je, mijn dochter, mijn liefste, – прошептала она Люсинде. И закрыла глаза.

– Nee! Moeder, nee! – отчаянно вскричала Люсинда и упала на тело матери. Она плакала – тяжелые рыдания сотрясали все ее тело. Мэри взяла миссис Ван Хельсинг за запястье – нет, ничего. Ни пульса, ни каких-либо признаков жизни. Что же делать? Нужно все-таки перевязать Люсинде плечо, иначе девушка может тоже умереть от потери крови.

– Нужно уходить, – проговорила Ирен у нее за спиной. – Миссис Ван Хельсинг…

– Мертва, – сказала Мэри. – Мне очень жаль.

– Черт и еще раз черт. Я должна была… не знаю. Но они слишком сильны! Теперь с ними покончено – Грета пристрелила последнего, – но, думаю, полиция вот-вот будет здесь. – Ирен опустила револьвер Мэри ей в карман. – Вы можете помочь Люсинде? Нам нужно уходить.

– Я понесу миссис Ван Хельсинг, – сказала Жюстина. Мэри обернулась. Все были здесь – Жюстина, Грета и Диана. Все целы, только на щеке у Дианы алел рубец.

– Хорошо, – сказала Мэри. Но как же помочь этой девушке, согнувшейся в три погибели и рыдающей так, словно у нее сердце разрывается, – да так оно, наверное, и есть? Мэри вдруг с необычайной ясностью вспомнилась та ночь, когда она несколько часов подряд сидела в молчании над мертвым телом матери, а миссис Пул время от времени гладила ее по руке.

– Позвольте, – сказала она Люсинде и взяла ее за руку. – Пожалуйста, мне нужно перевязать вам плечо.

Мягко, осторожно, словно цветок, Жюстина взяла на руки миссис Ван Хельсинг.

Люсинда подняла глаза. В первых лучах рассвета ее лицо представляло собой ужасное зрелище – бледное, все в крови и слезах. Она подняла руку, словно хотела коснуться миссис Ван Хельсинг, и тут же вновь уронила ее на колени. Полным отчаяния голосом она проговорила:

– Теперь моя мать умерла настоящей смертью.

– Идемте, – сказала Ирен. – Если венская полиция застанет нас здесь, нас всех арестуют, а у нас не так много времени, чтобы тратить его на побег из тюрьмы. Нужно уходить отсюда сейчас же.

Мэри держала Люсинду под руку, одновременно и поддерживая, и волоча за собой. Они торопливо двинулись через площадь – Ирен впереди, Жюстина с миссис Ван Хельсинг на руках, Грета – замыкающая, все еще с пистолетом в руке.

Стало светлее, и теперь, проходя мимо мужчин, лежавших на тротуаре, Мэри лучше разглядела их. Рослые, грубые, сильные, кто-то с бородой, кто-то без, все в потрепанной одежде, словно какие-нибудь обнищавшие рабочие. Почему они на них напали? Их послал кто-то из Societé des Alchimistes? Может быть, это дело рук Генриха Вальдмана?

Мэри торопливо шагала следом за Жюстиной, держа Люсинду под руку. Они пересекли площадь и свернули в переулок, к которому направлялись с самого начала.

Ирен повела их по какому-то лабиринту узких, кривых улочек, под балконами, под веревками с мокрым бельем. Они вышли к конюшням – Мэри сразу поняла, что это именно они: длинные ряды лошадиных стойл и каретных сараев. После такой безумной ночи запах лошадей казался таким будничным, нормальным, успокаивающим.

– Герман! – крикнула Ирен. – Герман! Должно быть, спит еще, – добавила она. – Сейчас ведь… сколько? Пять утра?

Мэри взглянула на часы – да, почти пять. Над крышами домов едва виднелся желтый краешек солнца. Из стойла выбежал какой-то мужчина – в одной рубашке, подбородок в мыле.

– Мадам Нортон! – сказал он. Потом заговорил по-немецки, и Ирен отвечала ему тоже по-немецки, а потом они вместе скрылись в стойле. Мэри огляделась вокруг, ища, где бы присесть. У нее кружилась голова, а Люсинда, судя по тому, как тяжело она опиралась на ее руку, вот-вот готова была упасть. Когда же они все ели в последний раз?

Напротив стойла стояла скамейка – наверное, с нее взбираются на лошадь, а может, куют или еще что-нибудь, – она довольно смутно представляла, что еще можно делать с лошадьми. В Лондоне просто подзываешь кэб, и все.

– Давай присядем, – сказала она Жюстине. – Мы все, кажется, с ног валимся.

Правда, по самой Жюстине этого было не видно – казалось, она может так простоять весь день, с мертвой женщиной на руках и с абсолютно бесстрастным лицом – а это значило, что она тоже на грани отчаяния. Мэри хорошо знала Жюстину и могла судить о ее настроении: неподвижность и молчание – плохие признаки. Люсинда тоже стояла молча и смотрела в землю. У Греты были темные круги под глазами. У одной только Дианы был совершенно свежий вид – словно она могла бы повторить все еще раз при необходимости, несмотря на рубец на щеке, который быстро менял цвет – теперь он переливался самыми красочными оттенками синего и зеленого.

– Садитесь на скамейку, – сказала Мэри. – Ну что же вы – садитесь!

Они подошли – даже Диана подошла молча, в кои-то веки. Когда все расселись на скамейке, для самой Мэри места не осталось, и она прислонилась к столбу с железным кольцом. Она вглядывалась в лица сидящих перед ней, все еще не веря до конца в то, что им только что пришлось пережить. Жюстина держала на коленях тело миссис Ван Хельсинг – словно дева Мария с мертвым Иисусом в церковном алькове.

Диана стащила с головы белую шапочку и пригладила пальцами рыжие кудри.

– Ну вот, с этим делом покончено, – сказала она.

– Я бы не сказала, – отозвалась Грета. – Будет еще расследование пожара в лечебнице. Выяснят, кого из пациентов нет – тебя, Люсинды и миссис Ван Хельсинг, – решат, что вы сбежали, когда лечебницу эвакуировали. Даже доктор Фрейд может попасть под подозрение – нужно будет как-то направить расследование по другому следу. И не забывайте, что мы оставили на площади семь мертвых тел, и скоро их найдет полиция.

– Они не мертвые, – проговорила Люсинда – как-то странно, нараспев, словно стихи читала. – Они поднимутся вновь – как бы ни был крепок их сон, они поднимутся вновь.

– Вот так она и разговаривала, когда я ее нашла, – сказала Диана. – Как психическая.

– Идемте! – окликнула их Ирен. Она стояла у больших двустворчатых дверей конюшни. Одна створка была уже открыта, и Ирен открывала другую. Через минуту оттуда выкатил ее экипаж. На месте возницы сидел Герман, уже в приличном виде – в пальто и шляпе.

– Садитесь, – сказала Ирен, распахивая дверцы экипажа. – Пора покинуть это мрачное место.

– Смотрите! – воскликнула Диана. Она показывала рукой в сторону переулка. Там стоял… да нет, не может быть. Но это был он – тот самый человек, которому Мэри всадила пулю между глаз. Еще один вышел из тени и встал рядом с ним, и еще один. Да, трое – трое из тех, с кем они дрались… и кого они убили.

– Да вы что, шутки шутите, что ли, – сказала Ирен. – В экипаж, живо!

– Скорее! – сказала Мэри.

Она подождала, пока Люсинда поднимется в экипаж первой, затем поднялась сама. Вшестером, плюс мертвое тело миссис Ван Хельсинг, там было тесновато. Хорошо, что Жюстина завернула тело в свое пальто. С закрытыми глазами миссис Ван Хельсинг могла бы показаться просто спящей, если бы не страшная рана на горле – она уже не кровоточила, но пятно на воротнике пальто осталось. Как только все уселись (Диана – чуть ли не на колени к Мэри), Ирен крикнула:

– Герман, geh jetzt!

– Hü! – крикнул возница. – Hü, hü!

Кони пустились рысью. Слава богу, скоро они будут далеко отсюда! Но сначала нужно объехать тех троих, что стоят на пути. Как только кони приблизились к преграде, они заржали, взбрыкнули – экипаж остановился и даже немного подался назад. Герман снова закричал, и Мэри болезненно вздрогнула, услышав щелчок кнута. И тут она увидела грязную руку на нижней раме окна. Один из мужчин схватился за нее, чтобы… что? Задержать экипаж? Влезть в окно? Ирен выхватила у Мэри из кармана револьвер. Встала и подобралась ближе к окну, насколько это было возможно в такой тесноте – ей пришлось перегнуться через Жюстину с покойницей на руках. Да, мужчина пытался влезть в окно. Теперь Мэри видела его лицо – грубое, грязное, мертвенно-бледное. Это был один из тех, в кого она стреляла: вот она, дырка от пули во лбу, затянутая коркой засохшей крови.

Ирен выстрелила – прямо в глаз! Мужчина с воплем рухнул на землю. Герман выругался, и Мэри вновь услышала, как щелкнул кнут. Они снова тронулись – сначала нетвердым шагом, а потом все быстрее, рысью, уносясь все дальше и дальше от этого чертова переулка. Да, она опять помянула черта, пусть и мысленно. Это приключение вызвало в ней перемены, которые были ей совсем не по душе.

– Я истратила все ваши пули, – сказала Ирен, возвращая ей револьвер.

– Ничего, – сказала Мэри, – у меня еще есть, там… в номере, в гостинице. Только мы ведь туда, наверное, уже не вернемся? Но это неважно. Мы живы. Благодаря вам.

– По-моему, мы все внесли свой вклад, – сказала Ирен. Мэри еще не случалось видеть ее такой мрачной. – Но эти существа… Это не люди. У людей не бывает такого пустого взгляда, и люди не выживают с такими ранами. Что же это было?

– Люсинда знает, – сказала Диана. – Да ведь?

Они все повернулись к бледной девушке, вжавшейся в угол экипажа, словно ей хотелось исчезнуть.

– Люсинда? – сказала Ирен. – Если вы знаете что-то, что может нам помочь…

– Это демоны подземелья, – проговорила Люсинда нараспев. – На горе смертным восстали они из пламени ада. Они плыли по рекам крови. Они носят на своих плечах ночь, словно старый плащ, потрепанный и побитый молью.

С минуту они молча смотрели на нее.

Затем Жюстина проговорила:

– У нее помутился рассудок от горя.

– Может быть. – Ирен глядела на Люсинду скептически. – Горе сводит людей с ума не так часто, как принято думать, разве что в романах. Может быть, голод тут виной – девушка выглядит так, будто ее держали впроголодь. Скоро мы будем дома, там поедим, отдохнем – и устроим военный совет.

«Военный? Война против чего… или против кого?» – подумала Мэри. Но она так устала, а в ритме движения экипажа было что-то на удивление успокаивающее. Можно закрыть глаза на минутку. Только на минутку, а потом она опять будет слушать разговор Ирен с Гретой и вникать в его смысл. Они что-то говорят про тех людей, что на них напали, – кто они такие, кто их мог послать… потом про то, что нужно как можно скорее уезжать из Вены. А потом вдруг оказалось, что экипаж летит по воздуху, потому что у лошадей выросли крылья, и, когда Мэри выглянула в окно, она увидела внизу облака… Луна пригласила их всех к себе на чай, стол был накрыт скатертью, белой, как снег, и Мэри уже завела очень интересный разговор с белым кроликом, как вдруг Грета встряхнула ее за плечо и сказала:

– Мэри! Мэри! Мы приехали.

Мэри протерла глаза и огляделась вокруг. Она все еще сидела в экипаже, а больше никого, кроме Греты, там не было. Где она и куда подевались остальные? Ах, да, конечно – выйдя из экипажа, она сразу увидела, что они снова на Принц-Ойген-штрассе, 18, во дворе дома. Жюстина с Дианой ждали у двери, ведущей в квартиру Ирен, а сама Ирен уже звонила в звонок. Мэри облегченно вздохнула. Они сделали то, что хотели, – спасли Люсинду Ван Хельсинг! И они все живы и в безопасности.

Тут она увидела Жюстину, все еще державшую на руках мертвое тело миссис Ван Хельсинг, и Люсинду – она стояла поодаль от остальных, обхватив себя руками за плечи. Ее форменное платье было все в крови – на груди пятна, на юбке длинная полоса. Она смотрела в землю и ни на кого не обращала внимания.

Ханна открыла дверь.

– Что случилось? – спросила она. – Вы похожи на привидения!

Мэри пошла к двери вслед за Гретой. Ноги у нее заплетались от усталости, а за спиной разворачивался экипаж – она слышала скрежет колес по камням и цокот копыт. Ей вспомнилось последнее, что она услышала, прежде чем заснуть, – что-то о том, что им с Жюстиной и Дианой (и с Люсиндой, конечно) нужно как можно скорее уезжать из Вены. Да, они вернулись живыми, но о безопасности не может быть и речи.