Книга 3

Беспричинное счастье

Глава 7

Последний поиск

Открыв глаза, я увидел, что лежу на спине и смотрю в небо. Видимо, немного вздремнул. Потягиваясь, я сказал:

– Надо нам с тобой почаще выбираться с заправки и устраивать такие пикники, как ты думаешь?

– Да, – медленно кивнул Сократ. – Я и ты.

Мы собрали вещи и прошли около мили по лесистым склонам, возвращаясь к автобусной остановке. Всю дорогу обратно меня преследовало смутное ощущение, что я забыл что-то сказать или сделать… или просто забыл какую-то вещь на той поляне? Но к тому времени, когда автобус спустился по серпантину вниз и покатился по ровной дороге, ощущение испарилось.

Когда Сократ собрался выходить, я спросил:

– Слушай, а почему бы нам завтра не побегать вместе?

– Зачем же ждать до завтра? Встречаемся сегодня, в половине двенадцатого ночи, на мосту через ручей. Будет ночная пробежка по холмам.

В ту ночь наступило полнолуние. Когда мы сошли с моста и углубились по тропинкам в холмы, кусты и трава вокруг были залиты серебристым светом. Впрочем, я знал каждую пядь этого восьмикилометрового подъема и мог бы бежать по нему даже в полной темноте.

Преодолев первую часть подъема, я разогрелся. По всему телу разлилось приятное тепло. Вскоре мы добрались до той самой тропки, что соединяла две нижние противопожарные полосы. То, что несколько месяцев назад казалось крутой горой, теперь не представляло почти никаких трудностей. Глубоко дыша, я устремился вверх и начал поддразнивать отставшего и хрипло дышавшего у меня за спиной Сократа.

– Давай, старик! Поймай меня, если сможешь!

Преодолев длинный участок без поворотов, я оглянулся, ожидая увидеть Сократа у себя за спиной. Там никого не было. Я остановился, усмехнулся, ожидая какой-нибудь засады. Ладно, если он умудрился меня обогнать, пусть подождет наверху, гадая, куда я подевался. Я сел на краю обрыва и стал смотреть, как далеко внизу переливается огнями Сан-Франциско.

Подул ветер, зашептал что-то на ухо. Я вдруг понял, что произошло что-то очень, очень плохое. Вскочив, я побежал вниз.

Сократ лежал прямо за поворотом, лицом вниз. Я быстро опустился на колени, осторожно перевернул его, приподнял, прижал ухо к груди. Сердце не билось. «Господи, Господи…», – бездумно шептал я. По каньону пронесся очередной порыв холодного ветра.

Положив Сократа на землю, я прижался к его губам и вдохнул ему в легкие порцию воздуха. Потом начал судорожно толкать его грудь, делая искусственное дыхание. Внутри нарастала паника.

Наконец силы мои иссякли. Я держал его голову в руках и тихонько шептал:

– Сократ, не умирай… пожалуйста, Сократ…

Это я зазвал его на пробежку. Я вспомнил, как он хрипло дышал у меня за спиной на первом крутом подъеме. Если бы я тогда… Слишком поздно. Меня захлестнула ярость перед лицом несправедливости этого мира; никогда в жизни я не был так зол.

– Не-е-е-е-е-е-е-ет! – закричал я прямо Богу в лицо, и моя страшная боль вместе с криком пронеслась по каньону, выгоняя спавших птиц из гнезд в безопасное небо.

Нет, Сократ не умрет. Я ему не позволю. Я почувствовал, как мои руки, ноги и грудь наполняет энергия. Я отдам ему эту энергию. Если это означает для меня смерть, я с радостью заплачу эту цену.

– Сократ, живи, живи!

Я положил руки ему на грудь, нащупал пальцам ребра, надавил. Казалось, по моему телу пустили электрический ток. Руки, которыми я тряс его, пытаясь заставить сердце биться, слегка светились.

– Сократ! – приказал я. – Живи!

Ничего не произошло. Ничего… В ум проникли сомнения, и энергия тут же испарилась. Все было кончено. Я неподвижно сидел на земле, и по щекам моим текли слезы.

– Пожалуйста, – я посмотрел в небо, на серебристые тучи, в которых пряталась луна. Я обращался к Богу, которого никогда не видел:

– Пожалуйста, пусть он живет.

Наконец я перестал бороться и перестал надеяться. Он был вне досягаемости любых сил. Я подвел его.

Из кустов выскочили два маленьких кролика, уставились на нас. Я сидел неподвижно, смотрел на бездыханное тело старого человека, бережно поддерживая его руками.

И тут я почувствовал его… Присутствие, которое уже посещало меня много месяцев назад. Оно заполнило все мое тело. Я вдохнул Его; Оно вдохнуло меня.

– Пожалуйста, – в последний раз попросил я. – Забери лучше меня.

Я действительно так хотел. И в этот момент на шее Сократа, у меня под рукой, забилась жилка. Я быстро прижал ухо к груди. Там глухо, но ровно билось сердце старого воина. Я вдыхал в него жизнь до тех пор, пока она не стала вздыматься и опускаться самостоятельно.

Когда Сократ открыл глаза, первое, что он увидел, было мое лицо – смеющееся, мокрое от благодарных слез. Мы были с ног до головы залиты серебряным лунным светом. Рядом сидели кролики, отсвечивая гладкой шкуркой, смотрели на нас. Потом я крикнул, и они бросились в кусты:

– Сократ! Ты жив!

– Ты, я смотрю, как всегда поразительно наблюдателен, – слабым голосом проговорил он. Он попытался встать, но тело его била дрожь, а в груди болело. Поэтому я поднял его, положил на плечи, как это делают спасатели, и понес вниз, к дороге, до которой было около трех километров. Недалеко была лаборатория имени Лоуренса, откуда ночной дежурный мог вызвать скорую помощь.

Большую часть пути, который я прошел, борясь с усталостью и обливаясь потом, Сократ пролежал молча, время от времени отпуская реплики вроде «лучший способ путешествий… давай так делать чаще» или «но, лошадка!».

Домой я пошел, лишь убедившись в том, что его поместили в отделение интенсивной терапии больницы имени Херрика. В ту ночь ко мне вернулся давно забытый сон. Смерть пыталась схватить Сократа. Я с криком проснулся.

Весь следующий день я просидел в его палате. Бо́льшую часть времени он проспал, но вечером заговорил:

– Ладно, рассказывай… Что произошло?

– Я нашел тебя на земле. Сердце остановилось, ты не дышал. Я… я очень захотел, чтобы ты жил.

– Напомни, чтобы я внес тебя в свое завещание. Что ты почувствовал?

– Вот это самое странное, Сократ. Сначала через меня потек мощный поток энергии. Я пытался передать его тебе. Я уже почти сдался, и тут…

– Не сдаваться никогда! – продекламировал он.

– Сократ, я серьезно!

– Продолжай. Я за тебя болею. Не терпится узнать, чем все закончилось.

Я не выдержал и прыснул со смеху:

– Ты прекрасно знаешь, чем все кончилось. Сердце снова забилось. Но только после того, как я перестал пытаться. То Присутствие, которое я когда-то почувствовал… Оно заставило твое сердце биться.

Он кивнул:

– Ты чувствовал Его.

Это был не вопрос, а утверждение.

– Да.

– Хороший получился урок, – сказал он, осторожно потягиваясь.

– Урок! У тебя был инфаркт, а ты говоришь, что получился хороший урок для меня? Так ты воспринимаешь ситуацию?

– Да. И надеюсь, ты усвоишь этот урок хорошенько. Каким бы ты ни казался сильным, у тебя всегда будет слабое место, причем всегда очевидное. Оно может тебя погубить. Домашние Правила: на всякую силу найдется своя слабость, но и на всякую слабость найдется своя сила. С самого детства моим слабым местом было сердце. А у тебя, мой юный друг, имеется иной тип «сердечных проблем».

– У меня?

– Да. Ты так полностью и не раскрыл свое сердце. Навстречу жизни, навстречу каждому ее мгновению. Путь Мирного Воина не означает полной неуязвимости. Наоборот, он означает полную уязвимость. Перед лицом мира, жизни, того Присутствия, которое ты почувствовал. Все это время я на собственном примере пытался тебе показать, что жизнь воина не является каким-то придуманным идеалом или погоней за новыми достижениями. Жизнь воина – это любовь. Любовь – это меч воина. И там, где воин пускает его в ход, он дарует жизнь, а не смерть.

– Сократ, расскажи мне о любви. Я так хочу ее понять!

– Любовь нельзя понять; ею можно только жить.

Я смотрел на него и понимал, скольким он жертвовал все это время. Вспомнил, как он тренировал меня, не щадя себя, зная про свое больное сердце. Все ради того, чтобы подпитать мой интерес и мотивацию. Глаза мои наполнились слезами:

– Сократ, я чувствую…

– Ерунда! Печаль и сентиментальность – это не любовь.

Мне стало стыдно, потом я пал духом:

– Сократ, старый ты колдун, иногда ты просто бесишь. Чего ты от меня хочешь, в конце концов?

– Злости… тоже… недостаточно, – раздельно произнес он, выпучив глаза, точь-в-точь злодей из старого фильма.

– Сократ, ты полный псих, – рассмеялся я.

– Да! Вот оно. Смех. Смех – это то, что нужно!

И мы смеялись вместе, пока, не переставая посмеиваться, он не заснул. Я тихо вышел из палаты.

Когда на следующее утро я пришел его навестить, он выглядел лучше, чем накануне. Чем я и воспользовался, немедленно набросившись на него:

– Сократ, зачем ты согласился на эту пробежку, зачем вообще стал со мной тренироваться, делать все эти прыжки и наклоны, когда знал, что они в любой момент могут убить тебя?

– Лучше жить до самой смерти, – ответил он. – Я воин, поэтому мой путь – это движение. Я учитель, поэтому я учу на собственном примере. Возможно, когда-нибудь ты тоже начнешь учить других, как я учил тебя. Тогда ты поймешь, что слов недостаточно. Тебе тоже придется учить на собственном примере тому, что ты осознал через опыт.

Потом он рассказал мне такую историю.

Мать привела своего маленького сына к Махатме Ганди.

– Пожалуйста, Махатма, – попросила она. – Скажи ему, чтобы он перестал есть сахар.

Ганди помолчал, потом ответил:

– Приводи его через две недели.

Женщина удивилась, поблагодарила и сказала, что вернется через две недели. Когда прошел назначенный срок, она вернулась вместе с сыном. Ганди посмотрел мальчику в глаза и произнес:

– Перестань есть сахар.

Женщина была благодарна, но все-таки спросила:

– А зачем было ждать две недели? Почему ты сразу не мог этого сказать?

Ганди ответил:

– Потому что две недели назад я сам еще ел сахар.

– Так что запомни, Дэн: воплощай в себе то, чему учишь, и учи лишь тому, воплощением чего ты являешься.

– Может быть, тогда заняться преподаванием гимнастики?

– Для начала неплохо. Используй гимнастику в качестве способа передачи более универсальных законов мироздания. Давай людям то, что они хотят, до тех пор, пока они не захотят того, что ты хочешь им дать. Обучай делать сальто до тех пор, пока кто-нибудь не захочет научиться большему.

– А как я узнаю, что человек захотел большего?

– Ты поймешь.

– Сократ, а ты уверен, что мне суждено стать учителем? Я не чувствую в себе способностей.

– Похоже, тебя направляют именно в эту сторону.

– Тогда я спрошу у тебя то, что давно хотел спросить. Ты иногда будто читаешь мысли, а порой и предсказываешь будущее. У меня когда-нибудь будут такие способности?

Услышав этот вопрос, Сократ потянулся к пульту от телевизора, включил его и стал смотреть мультики. Я взял пульт и выключил телевизор. Сократ повернулся ко мне и вздохнул:

– Я надеялся, что на данном этапе ты уже справился с тягой к сверхъестественным способностям. Но раз уж ты поднял эту тему, давай с ней разберемся раз и навсегда. Что ты хочешь знать?

– Для начала о предсказании будущего. Иногда у тебя неплохо получается.

– Предсказание будущего основывается на реалистичном восприятии настоящего. Не надо брать в голову будущее, пока не научишься полноценно видеть настоящее.

– А как насчет чтения мыслей других людей? – спросил я.

Сократ вздохнул:

– Сначала тебе не мешало бы научиться читать собственные мысли!

– Но ты-то все время читаешь мои мысли.

– Твои мысли прочитать несложно. Они написаны у тебя на лице.

Я покраснел.

– Видишь, о чем я? – рассмеялся он, указывая на мои красные щеки. – Не надо быть магом, чтобы читать по лицам: игроки в покер делают это постоянно.

– Да, но как насчет настоящих способностей?

Он сел на кровати и произнес:

– Такие способности действительно существуют, Дэн. Но для воина подобные вещи не имеют значения. Не отвлекайся на сверкающие безделушки. Воин опирается на силу любви, доброты, служения… и на силу счастья. Счастья нельзя достичь; оно достигает тебя… но только если ты откажешься от всего остального.

Кажется, Сократ начал уставать. Он смотрел на меня, будто принимая какое-то решение. Затем он заговорил голосом ласковым, но твердым. И этот голос произнес слова, которых я так боялся:

– Ты неплохо подготовился, Дэн, но ты по-прежнему в ловушке… по-прежнему в поиске. Пусть будет так. Ищи, пока не надоест. Тебе нужно уйти на какое-то время. Ищи, что тебе нужно, учись тому, чему можешь научиться. А там посмотрим.

– Надолго? – дрогнувшим голосом спросил я.

Ответ меня сразил:

– Лет на девять-десять. Должно хватить.

Я запаниковал:

– Но мне некуда идти, я не хочу никуда идти! Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой.

Сократ закрыл глаза, вздохнул:

– Поверь, мой юный друг, твой путь сам поведет тебя. Ты не потеряешься.

– Но когда мы снова увидимся?

– Я сам найду тебя, когда твой поиск будет окончен. По-настоящему окончен.

– Я стану воином?

– Воином нельзя стать, Дэн. Ты либо уже воин, вот в этот настоящий момент, либо нет. Путь сам по себе создает воина. А теперь забудь обо мне. Уходи и возвращайся светящимся.

Как я привык зависеть от его совета, от его уверенности… Дрожа, я отправился к двери. У порога повернулся, в последний раз посмотрел в эти сияющие глаза:

– Сократ, я сделаю все, о чем ты просил… кроме одного. Я никогда тебя не забуду.

Я спустился по ступеням, вышел на улицу и пошел по продуваемым всеми ветрами улицам через кампус, навстречу неизвестному будущему.

Для начала я решил переехать в Лос-Анджелес, где родился и вырос. Забрал из гаража свой старенький «плимут», потратил последние выходные в Беркли на сборы. Думая о Линде, дошел до телефонной будки, набрал номер ее новой квартиры. Услышав ее сонный голос, решился окончательно:

– Дорогая, у меня для тебя два сюрприза. Я переезжаю в Лос-Анджелес. Ты не могла бы прямо завтра утром прилететь в Окленд? Мы могли бы вернуться на юг вместе, на машине. Нам нужно поговорить.

Пауза.

– О, я с удовольствием! Возьму билет на восьмичасовой утренний самолет. А…

Пауза подольше.

– …а о чем ты хотел поговорить, Дэнни?

– О таких вещах просят лично, но я дам подсказку: там насчет того, чтобы состариться вместе, и насчет детишек, и про то, чтобы каждое утро просыпаться в обнимку.

Еще более долгая пауза.

– Линда?

– Дэн, – дрогнувшим голосом ответила она. – Я сейчас не могу говорить. Прилечу завтра утром.

– Я тебя встречу. Пока, Линда.

– Пока, Дэнни.

В аэропорт я приехал в 8:45 утра. Она уже стояла там, только что выйдя из самолета: светлые глаза, яркие рыжие волосы, настоящая красавица. Подбежала ко мне, обвила шею руками:

– Как же приятно тебя снова обнять, Дэнни!

Я почувствовал сквозь одежду тепло ее тела. Мы быстро пошли к парковке, внезапно смущенные, не зная, что говорить.

Я доехал до Тильден-парка, свернул направо, к смотровой площадке «Точка вдохновения». У меня все было спланировано. Я попросил ее сесть на парапет и открыл рот, чтобы задать вопрос, но не успел. Она порывисто обняла меня, сказала «да!» и заплакала.

– Погоди, а я разве что-то спросил? – неуклюже пошутил я.

Мы поженились в Лос-Анджелесе, устроив маленькую, но милую церемонию. Часть меня радовалась; другая часть без всякой видимой причины ощущала страшную подавленность. В ночь после свадьбы я проснулся, на цыпочках вышел на балкон гостиничного номера, который мы сняли на медовый месяц, и бесшумно расплакался. Почему я чувствовал себя так, будто что-то потерял, будто забыл что-то очень важное? С этим чувством мне предстояло жить еще долгое время.

Вскоре мы переехали в новую квартиру. Я решил попытать счастья в страховом бизнесе, а Линда пошла работать на полставки кассиром в банке. Мы неплохо устроились, но я был слишком занят, чтобы посвящать жене много времени. По ночам, когда она спала, я садился и медитировал. По утрам делал кое-какие упражнения. Но работы становилось все больше, и времени на такие вещи стало катастрофически не хватать; постепенно дисциплина и тренировки сходили на нет.

Через полгода такой жизни я понял, что с меня достаточно. Я сказал Линде, что нам надо поговорить, и это был наш первый полноценный разговор за много недель.

– Дорогая, как насчет того, чтобы вернуться в Северную Калифорнию и поискать другую работу?

– Если ты этого хочешь, Дэн, я согласна. Так даже удобнее, потому что мои родители будут под боком. Из них получатся замечательные бабушка с дедушкой.

– Бабушка с дедушкой?

– Да. Как тебе перспектива стать отцом?

– Ребенок? Ты… я… ребенок?

Впервые за долгое время я очень нежно обнял ее.

Теперь ошибаться было нельзя. На второй же день после переезда Линда навестила родителей, а потом отправилась искать новую работу. Я узнал от своего бывшего тренера Хала что Стэнфордский университет ищет тренера по спортивной гимнастике. В тот же день я прошел собеседование, а потом поехал к родителям Линды, чтобы рассказать новости. Когда я приехал, мне сказали, что звонили из отдела физкультуры Стэнфордского университета: должность – моя. Предлагали приступать в сентябре. Вот так, запросто, я начал новую карьеру.

В конце августа родилась наша чудесная дочь Холли. Я перевез наши вещи в Менло-Парк, где мы сняли комфортабельную квартиру. Через две недели приехали Линда с дочкой. Какое-то время все шло хорошо, но скоро я с головой ушел в работу. Моей мечтой стало создать в Стэнфорде сильную команду по спортивной гимнастике. По утрам я пробегал много километров по полю для гольфа, часто подолгу сидел в одиночестве на берегах озера Лагунита. И снова моя энергия и внимание расходовались на что угодно, только, увы, не на Линду.

Незаметно пролетел год. Все шло хорошо. Я никак не мог понять, откуда во мне это сосущее чувство, будто я что-то потерял. Когда-то такие яркие воспоминания о Сократе – пробежки по холмам, странные упражнения по ночам, долгие предрассветные беседы, лицо Учителя, голос Учителя – бледнели и постепенно растворялись в памяти.

Прошло немного времени после первой годовщины свадьбы, и Линда сказала, что хотела бы посетить семейного психолога. Для меня это оказалось полной неожиданностью. Я как раз собирался начать уделять ей больше времени, мне казалось, что теперь у нас получится…

Психолог помог, но между мной и Линдой возникло легкое отчуждение. Возможно, оно никогда и не исчезало со времен первой брачной ночи. Она все больше молчала и отдалялась, увлекая за собой, в свой мир, и нашу дочку. А я каждый день приходил с работы совершенно выжатый, и ни на жену, ни на дочь энергии не хватало.

На третий год работы в Стэнфорде я подал заявку на проживание в одном из университетских семейных общежитий, чтобы Линда не чувствовала себя такой изолированной и больше общалась с людьми. Вскоре выяснилось, что план удался даже слишком хорошо, особенно в том, что касалось романтики и личной жизни. У нее быстро появился свой круг друзей, а я освободился от тягостной для меня обязанности, которую не мог – или не хотел – исполнять…

Разъехались мы с Линдой весной моего третьего года в Стэнфорде. Я стал работать еще больше, возобновил внутренние искания. По утрам встречался и медитировал в спортзале с группой, занимавшейся дзэн-буддизмом. По вечерам стал ходить на айкидо. Все больше читал в надежде отыскать в книгах какие-то подсказки, направления, ответы для своего так и не оконченного поиска.

Потом мне предложили постоянное место в гуманитарном колледже Оберлина, что в штате Огайо. Мы с Линдой решили, что это шанс попытаться начать все сначала. Но мои поиски счастья набирали обороты. Я создал авторские курсы под названиями «Психофизическое развитие» и «Путь Мирного Воина», в которых излагал некоторые концепции и обучал навыкам, почерпнутым мною у Сократа. К концу учебного года колледж выдал мне грант на путешествия и исследования в этой области.

Тем летом мы с Линдой опять разъехались. Оставив на некоторое время ее и нашу маленькую дочь, я отправился в путешествие, которое искренне считал тогда своим последним поиском.

Я объехал весь мир. Побывал на Гавайских островах, в Гонконге, Индии и во многих других местах. Я познакомился с удивительными людьми, учителями, шаманами, школами йоги и боевых искусств. Получил самый разнообразный опыт, приобщился к истинной мудрости, но так и не нашел покоя.

Мои путешествия подходили к концу, и я все больше отчаивался. Меня мучили вопросы: «Что такое просветление? Когда я обрету покой?» Сократ говорил мне об этом, но я не сумел его услышать.

Когда я приехал в Кашкайш, город в Португалии, ставший последним пунктом моего путешествия, эти вопросы буквально жгли мне мозг, сводили с ума.

Как-то утром я проснулся на отдаленном пляже, где разбил палатку несколько дней назад. Я лежал и смотрел на полосу прибоя, методично размывавшую замок из песка и палочек, который я несколько часов строил накануне.

Почему-то эта картина навела меня на мысли о моей собственной смерти и о том, что пытался объяснить мне Сократ. Его слова и жесты возникали перед внутренним взором разрозненные и размытые, как останки моего замка, плававшие теперь в морской пене: «Подумай о быстро уходящих годах, Дэнни. Когда-нибудь ты обнаружишь, что смерть совсем не такая, какой ты себе представляешь, но и жизнь не такая. И та и другая могут быть чудесными, полными перемен; либо, если ты не пробудишься, и та и другая могут стать сплошным разочарованием».

Я вспомнил его смех. Потом вспомнился один случай, произошедший на заправке. Я о чем-то задумался; Сократ вдруг схватил меня за плечи и сильно встряхнул: «Проснись! Если бы ты знал, что болен смертельной болезнью и тебе осталось совсем мало времени, ты не стал бы терять его попусту! Дэн, я говорю тебе – ты действительно смертельно болен. Эта болезнь называется рождение. У тебя впереди всего несколько лет, и всё! Как у каждого из нас. Так будь счастлив сейчас, без всякой на то причины… Иначе ты вообще никогда не будешь счастлив».

Я вдруг страшно заторопился, хотя сам не знал куда. Идти мне было некуда. И я остался сидеть на месте. Жалкий побирушка, все что-то ищущий в собственном уме. «Кто я?.. Что такое просветление?..»

Давным-давно Сократ говорил, что даже для воина нет победы над смертью; есть только осознание того, Кто мы на самом деле.

Потом я вспомнил, как чистил лук и наконец снял последний слой, пытаясь увидеть, «кто я». Вспомнил персонажа одной из повестей Сэлинджера, который, увидев, как кто-то выпил стакан молока, произнес: «Это было как если бы Бога влили в Бога, если вы понимаете, о чем я». Вспомнил сон Чжуан-цзы:

Чжуан-цзы заснул, и ему приснилось, что он бабочка. Проснувшись, он спросил себя: «Я человек, которому только что приснилось, что он бабочка, или спящая бабочка, которой сейчас снится, что она человек?»

Я отправился гулять по пляжу, снова и снова напевая детскую песенку:

 

Греби, греби на лодке ты по теченью вниз.

Будь весел, весел, весел, грустить не торопись!

 

Как-то после прогулки я вернулся в свой лагерь, укрытый за камнями, достал рюкзак и вытащил старую потрепанную книгу, купленную когда-то в Индии. Это был перевод индийских духовных легенд. Перелистывая страницы, я наткнулся на следующую притчу:

Миларепа везде искал просветления и не находил, пока однажды не встретил старика с тяжелым мешком на спине, медленно спускавшегося с горы ему навстречу. Миларепа сразу почувствовал, что этот старик знает ответ на вопрос, не дававший ему покоя много лет.

– Старик, пожалуйста, расскажи мне, что такое просветление?

Старик улыбнулся, сбросил с плеч тяжелый мешок и выпрямился.

– О, понимаю! – вскричал Миларепа. – Я буду вечно благодарен тебе. Только ответь мне еще на один вопрос: а что будет после просветления?

Снова улыбнувшись, старик поднял мешок, взвалил его на спину, поправил и продолжил свой путь.

В ту ночь мне приснился сон.

В полной темноте, у подножия горы, я судорожно шарю под камнями. Я ищу драгоценность. Вокруг совершенно темно, поэтому я ничего не нахожу.

Потом я поднимаю голову и вижу сверкающую горную вершину. Если драгоценность существует, она обязательно должна быть там, наверху. Я начинаю карабкаться на гору, и этот изнурительный путь длится много лет. Наконец путь подходит к концу. Я стою на вершине, меня заливает яркий свет.

Теперь я вижу ясно, но драгоценности все равно нигде нет. Я смотрю на долину, оставшуюся далеко внизу, откуда много лет назад я начал свой путь. И тогда я понимаю, что драгоценность всегда была у меня внутри, даже в те дни, когда я блуждал в полной темноте, и она всегда сверкала ярким светом. Просто все это время у меня были закрыты глаза.

Я проснулся посреди ночи. Пляж снова заливал лунный свет. Воздух был теплый, стояла полная тишина, только волны ритмично набегали на берег. Я услышал голос Сократа, хотя знал, что это лишь очередное воспоминание: «Просветление – не очередное достижение, Дэн: это Осознание. Когда ты пробуждаешься, меняется все и в то же время не меняется ничего. Если слепец вдруг поймет, что прозрел, изменится ли мир от этого?»

Я смотрел, как лунный свет серебрится на морской поверхности, как он отсвечивает от далеких горных вершин. «Что там было, про горы, и реки, и великий поиск? Ах да…» – вспомнил я.

 

Сначала горы – это горы, а реки – это реки.

Потом горы уже не горы, а реки уже не реки.

Наконец горы – снова горы, а реки – снова реки.

 

Я встал, пробежался по пляжу, нырнул в темный океан и заплыл далеко за полосу прибоя. Грести я перестал только тогда, когда почувствовал, что где-то далеко под моими ногами, в черной глубине, плавает какое-то создание. Оно быстро приближалось; это была Смерть.

Я замолотил руками, устремившись к берегу. Доплыл, вылез, рухнул на мокрый песок. Перед моими глазами прополз маленький крабик, закопался в песок, когда набежала очередная волна.

Я встал, обсушился, оделся. Упаковал вещи прямо под лунным светом. Закинул за плечи рюкзак, напомнил себе афоризм, сказанный одним из учителей, искавших просветления:

Лучше никогда не начинать; но если уж начал, лучше закончить.

Я знал, что пришла пора возвращаться домой.

Шасси «аэробуса» коснулось взлетно-посадочной полосы в аэропорту имени Хопкинса в Кливленде. Я почувствовал нарастающую тревогу – и по поводу своего неудавшегося брака, и по поводу жизни вообще. Прошло около шести лет. Я чувствовал себя старше, но не мудрее. Что я скажу жене и дочери? Увижу ли я еще Сократа? А если увижу, то что смогу ему показать?..

Линда и Холли встречали меня в аэропорту. Холли, повизгивая от восторга, побежала мне навстречу, крепко обняла. С Линдой мы тоже обнялись, нежно и тепло, но близости я не почувствовал. Будто обнимал давнего приятеля. Очевидным образом время и жизненный опыт развели нас в разные стороны. Линда не скучала в одиночестве во время моего отсутствия, у нее появились и новые друзья, и новая любовь.

И так уж получилось, что вскоре после моего возвращения в Оберлин я познакомился с очень необычным человеком – студенткой по имени Джойс. У нее были короткие темные волосы, под челкой сияли удивительные глаза, улыбка была ослепительна. Она была небольшого роста, но так и лучилась жизненной энергией. Меня очень тянуло к ней, мы старались проводить вместе каждую минутку: гуляли, разговаривали, бродили по дендропарку, вокруг тихой воды. С ней получалось беседовать так, как никогда не получалось с Линдой, – не потому, что Линда не поняла бы, а просто потому, что ее интересы лежали в другой области.

Джойс окончила университет весной. Ей хотелось остаться рядом со мной, но я все надеялся подправить свой брак, и мы, с болью в сердце, расстались. Я знал, что никогда ее не забуду, но семья была важнее.

В середине следующей зимы мы с Линдой и Холли переехали обратно в Северную Калифорнию. Возможно, окончательно мой брак разрушили постоянные треволнения на работе и изматывающий внутренний поиск, но ничто так ясно не предвещало этого конца, как то чувство мучительного сомнения и подавленности, которое посетило меня в первую брачную ночь, – то болезненное сомнение, ощущение, что мне нужно вспомнить что-то, забытое много лет назад. Лишь в обществе Джойс я ощущал себя свободным от этих терзаний.

После развода Линда и Холли переехали в старый, но красивый и добротный дом. Я снова с головой окунулся в работу: теперь я обучал гимнастике и айкидо в Беркли, в местном отделении «Уай-Эм-Си-Эй».

Искушение наведаться на автозаправку иногда становилось просто невыносимым, но я не мог появиться там, пока меня не позовут. Да и как вернуться? Мне нечего было показать, я ничему не научился за прошедшие годы.

Я переехал в Пало-Альто и жил один. Никогда еще мне не было так одиноко. Я часто вспоминал Джойс, но чувствовал, что звонить ей не могу. Просто не имею права. Сначала нужно было закончить начатое.

И я снова начал практиковать: делал упражнения, читал, медитировал, рассекал свой ум вопросами, глубже и глубже, будто мечом. Прошло несколько месяцев, и ко мне постепенно начало возвращаться чувство благополучия, которого я не ощущал уже несколько лет. В тот период я начал писать, отыскав многочисленные тетради, в которых записывал свои впечатления от встреч с Сократом. Я надеялся, что эти воспоминания о времени, проведенном вместе, дадут какую-то подсказку, помогут отыскать упущенное. С тех пор как Сократ меня отослал, ничего толком не изменилось; по крайней мере, я этого не видел.

Как-то утром я сидел на ступеньках своей маленькой квартиры и смотрел на проходившее далеко внизу шоссе. Вспоминал последние восемь лет. Я начал как дурак, потом почти стал воином. Потом Сократ отослал меня от себя, чтобы я встретился с миром лицом к лицу и чему-то научился, а я снова стал дураком.

Казалось, восемь лет выброшены впустую. И вот я сидел на ступенях, смотрел на город и на горы за ним. Внезапно мое внимание резко сосредоточилось на горах, и они окутались мягким свечением. В эту самую секунду я понял, что́ надо делать.

Я продал то немногое, что имел, собрал рюкзак и пошел пешком сначала в сторону Фресно, а потом на восток, к Сьерра-Неваде. Лето подходило к концу. Отличное время года, чтобы затеряться в горах.