Глава 6

Удовольствие за пределами ума

Прямо с чемоданом я отправился к Линде. В перерывах между поцелуями я рассказал ей о чемпионате, но умолчал о постигшем меня разочаровании. Потом перед моим мысленным взором вдруг появился образ Сократа. Я прервал рассказ на середине и сказал, что мне срочно нужно кое с кем повидаться.

– В час ночи?

– Да. У меня есть… друг… Парень, не девушка. Он работает по ночам. Мне очень нужно с ним повидаться.

Я поцеловал ее на прощание и ушел.

Все так же с чемоданом в руках я переступил порог офиса.

– Переезжаешь? – спросил он.

– Может, переезжаю, а может, уезжаю… Сократ, я не знаю, что мне делать.

– Ну, ты совершенно точно знал, что делал, когда выступал на чемпионате. Я иногда почитываю спортивные газеты. Поздравляю. Ты, наверное, очень счастлив.

– Сократ, ты прекрасно знаешь, как я себя чувствую.

– Могу себе представить, – бросил он, отправляясь в гараж реанимировать коробку передач старенького «фольксвагена». – Молодец, растешь. Все по расписанию.

– Счастлив слышать, – без энтузиазма ответил я. – Расту куда?

– В сторону врат, конечно! Беспричинного счастья! К единственной цели, которая у тебя всегда была, но которой ты никогда не осознавал. А теперь пришла пора отпустить ум и опять вернуться к своим инстинктам.

– Опять?

– О да. Когда-то ты купался в свете и находил удовольствие в самых простых вещах.

И он взял мою голову в руки и отправил меня в раннее детство.

Я широко распахнул глаза. Мне хотелось внимательнее рассмотреть очертания и цвета узоров на полу, по которому я полз, быстро перебирая ладошками. Я дотронулся до ковра, ковер дотронулся до меня. Все было ярким и живым.

Маленькой ручкой я схватил ложку и ударил ею по чашке. Звук получился потрясающим. Я просто закричал от восторга! Потом я посмотрел вверх и увидел огромную юбку. Меня подняли, я начал что-то радостно ворковать. Вокруг был мамин запах, и я весь расслабился, преисполненный самого настоящего блаженства.

Некоторое время спустя. Я ползу по саду, меня обдувает легкий ветерок. Меня окружают разноцветные яркие цветы, я чувствую много новых запахов. Я отрываю лепесток, засовываю в рот. Чувствую горький привкус на языке; выплевываю.

Приходит мама. Я протягиваю ручку, чтобы показать что-то маленькое, черное, копошащееся, оно смешно щекочет руку. Мама щелчком сбивает это что-то. «Противный паук!» – говорит она. Потом протягивает к моему лицу что-то мягкое; оно говорит с моим носом. «Роза», – говорит мама. Потом повторяет эти звуки: «Роза». Я смотрю на маму, потом смотрю вокруг и снова погружаюсь в мир насыщенных ароматов цветов.

Я пришел в себя, лежа лицом вниз на желтом ковре. Приподнял голову, уперся взглядом в ножки старого дубового стола. Все вокруг потускнело.

– Сократ, я какой-то сонный. Хочется пойти и умыться, чтобы проснуться окончательно. Ты уверен, что это путешествие не повредило что-то во мне?

– Нет, Дэн, повредили тебе прожитые годы, как ты сам скоро поймешь.

– То место… дедушкин сад… он был похож на Эдем.

– Это и был Эдем. Все младенцы живут в райском саду, где мир воспринимается только чувствами, не затененный мыслями. Это мир, свободный от убеждений, интерпретаций и суждений. Ты «отпал от Бога», когда начал думать о вещах, когда стал тем, кто знает и дает вещам имена. Этот «грех» совершили не только Адам и Ева, его совершаем все мы. Рождение ума означает смерть чувств. Надкушенное яблочко и немного сексуальности тут ни при чем.

– Хотел бы я вернуться, – вздохнул я. – Там так ярко, так ясно, так красиво.

– То, чем ты наслаждался в детстве, может вернуться. Иисус из Назарета, Великий Воин, как-то сказал, что ты должен стать как маленький ребенок, чтобы войти в Царствие Небесное.

Сократ помолчал и добавил:

– Встретимся завтра в восемь часов утра в ботаническом саду. Пора прогуляться на природе.

Я поспал несколько часов и проснулся освеженный и полный нетерпеливого ожидания. Может, сегодня, а может быть, завтра мне предстоит открыть для себя тайну чувств. Немного побегав по тропинкам каньона Строуберри, я добежал до входа в ботанический сад и дождался Сократа. Когда он пришел, мы медленно побрели по зеленой территории, засаженной всевозможными деревьями, кустарниками, растениями и цветами.

Потом мы вошли в огромную оранжерею. Контрастируя с прохладным утренним ветерком снаружи, воздух тут был очень теплый и влажный. Сократ указал на листья тропических растений, раскинувшиеся над нами:

– Если бы ты был ребенком, все это предстало бы твоим глазам, и ушам, и осязанию впервые. Но теперь ты знаешь имена всех этих вещей, да еще к каждой прилагается ярлык: «это хорошо, это плохо, это стол, это стул, это машина, дом, цветок, собака, кошка, цыпленок, мужчина, женщина, закат, океан, звезда». Тебе стало скучно, потому что вещи существуют для твоего сознания только как названия. Бездушные представления о вещах, беспрестанно возникающие в твоем уме, затемняют непосредственное восприятие этих вещей.

Сократ воздел руки, будто собрался подпереть стеклянные своды геодезического купола, вздымавшегося над нашими головами.

– Все, что ты теперь видишь, ты видишь сквозь покров представлений о вещах, который ты накидываешь на простую чистую осознанность. Все это ты «уже видел»; ты будто в двадцатый раз пересматриваешь один и тот же фильм. Ты видишь воспоминания о вещах, и тебе становится скучно, ведь ты заперт в пределах собственного ума. Вот почему ты должен «выжить из ума», прежде чем «прийти в чувство».

Когда на следующий вечер я пришел в офис, осторожно разулся и поставил обувь на коврик рядом с диваном, Сократ уже ставил чайник. Не поворачиваясь, он произнес:

– Как насчет небольшого соревнования? Ты проделаешь какую-нибудь интересную штуку, я проделаю интересную штуку, и посмотрим, кто выиграет.

– Ладно, если ты так хочешь.

Мне не хотелось ставить его в неловкое положение, поэтому я просто постоял несколько секунд на столе на одной руке, потом встал на обе руки и сделал обратное сальто, мягко приземлившись на ковер.

Сократ обескураженно покачал головой:

– Я-то надеялся, мы будем хотя бы относительно на равных, но это явно не тот случай.

– Прости, Сократ. В конце концов, ты моложе не становишься, а я все-таки первоклассный гимнаст.

– Я имел в виду, – усмехнулся он, – что у тебя нет ни единого шанса.

– В каком смысле?

– Смотри внимательно.

Он медленно повернулся и направился в туалет. Я отошел к двери на случай, если он опять выскочит на меня с самурайским мечом. Но он вышел с обычной кружкой в руках. Наполнил ее водой, улыбнулся мне, приветственно приподняв кружку, а потом медленно выпил воду.

– И что? – спросил я.

– И всё.

– Что всё? Ты ничего не сделал.

– На самом деле сделал. Просто ты не умеешь видеть. Я почувствовал, что у меня не все ладно с почками, там скопилось небольшое количество токсинов; через несколько дней это могло бы привести к интоксикации всего организма. Поэтому, не дав развиться симптомам, я локализовал проблему и вымыл ее из почек стаканом воды.

Я невольно рассмеялся:

– Сократ, ты самый удивительный человек из всех, кого я встречал. Признайся – ты блефуешь.

– Я абсолютно серьезен. То, что я только что описал, действительно произошло. Чтобы проделать подобное с организмом, требуется осознавать внутренние энергии и обладать контролем над некоторыми тонкими внутренними процессами. А вот ты (он решил меня добить) имеешь весьма приблизительное представление о том, что происходит внутри этого мешка с кожей. Ты, как начинающий канатоходец, еще не развил достаточную чувствительность, и когда твой организм выходит из равновесия, ты «падаешь», то есть заболеваешь. Что же касается твоей гимнастической подготовки, то твое осознание развито слабо, его хватает только на то, чтобы выполнить несколько шаблонных движений, но гордиться тут нечем.

– Да, Сократ, тебя послушать, так в тройном сальто нет ничего особенного.

– В тройном сальто нет ничего особенного; это просто трюк, который отрабатывается временем и многократными повторениями. А когда ты почувствуешь течение энергий в своем теле, вот тогда ты почувствуешь нечто «особенное». Поэтому продолжай практиковать, Дэн. Оттачивай свои чувства, каждый день понемногу; «растягивай» их, как ты делаешь растяжку в спортзале. В конце концов, твоя осознанность начнет глубже проникать как во внешний мир, так и во внутренний. Ты начнешь меньше думать и больше чувствовать. И тогда ты сможешь наслаждаться самыми простыми вещами, победив зависимость от достижений и дорогостоящих развлечений. Кто знает, возможно, тогда мы сможем устроить настоящее соревнование, – рассмеялся он.

Мы немного молча посидели, потом пошли в гараж, где я помог Сократу вытащить двигатель из старого «фольксвагена», а потом разобрать сломанную коробку передач. Когда мы вернулись в офис, я спросил, думает ли он, что богатые люди счастливее, чем мы, «босяки».

Как часто бывало, его ответ сильно меня удивил:

– На самом деле, Дэн, я довольно состоятельный человек. Чтобы стать счастливым, нужно сначала стать богатым.

Улыбнувшись на мое недоумение, он взял листок бумаги и карандаш и написал следующую формулу:

– Ты достаточно богат, если тебе хватает денег на то, чтобы удовлетворить свои желания. Достичь этого можно двумя способами: ты зарабатываешь, наследуешь, занимаешь, выпрашиваешь или воруешь столько денег, чтобы можно было удовлетворить твои желания; либо ты придерживаешься простого образа жизни, при котором желаний немного; так у тебя всегда будут деньги, чтобы их удовлетворить. У Мирного Воина достаточно понимания и внутренней дисциплины, чтобы избрать второй путь. Он понимает разницу между потребностями и желаниями. Потребностей у нас совсем немного, зато желания бесконечны. Мое личное удовольствие – полное сосредоточение на каждом отдельно взятом моменте. Сосредоточение ничего не стоит; ты вкладываешься только в свою практику. Вот тебе еще одно преимущество воина перед остальными, Дэн: быть воином просто дешевле! Секрет счастья заключается не в том, чтобы заполучить больше, но в том, чтобы развить в себе способность наслаждаться меньшим.

Я слушал его, и мне нравился такой подход. В нем не было никаких сложностей, напряженного поиска, амбициозных проектов… Сократ открыл мне клад простого осознания.

Вдруг он схватил меня под мышки, приподнял над полом и подбросил так высоко, что я чуть не стукнулся головой о потолок. Когда я падал вниз, он подхватил меня, замедлил падение и осторожно поставил обратно на ноги.

– Просто хотел убедиться, что тебе хватит внимания для следующей части. Скажи-ка мне время.

– Эээ, два тридцать пять.

– Неверно! Время всегда было, есть и будет сейчас! Сейчас, вот какое время; время – сейчас. Понятно?

– Ну да, понятно.

– А где мы находимся?

– В офисе автомобильной заправки… погоди, мы разве уже не играли в это давным-давно?

– Играли, и с тех пор ты научился, что единственное место, о котором можно с полной уверенностью сказать, что ты находишься в нем, – это здесь, где бы это ни было. С сегодняшнего дня, как только твое внимание начнет отвлекаться на другие места или другое время, я буду выдергивать тебя обратно. Помни, время всегда сейчас, место всегда здесь.

В этот момент в офис ворвался студент, тащивший за собой приятеля.

– Да говорю тебе! – возбужденно воскликнул он, обращаясь к приятелю и показывая на Сократа. Потом повернулся к нам:

– Мы шли по улице, я мельком посмотрел в окно и увидел, как вы подбросили этого парня к самому потолку. Вы кто вообще?

Казалось, Сократ сейчас будет вынужден в чем-то признаться. Пару секунд он смотрел на вошедших без всякого выражения, потом рассмеялся:

– О! – сквозь смех воскликнул он. – О, ну надо же! Да нет, мы тут просто тренировались. Дэн гимнаст – правда, Дэн?

Я молча кивнул. Второй студент сказал, что знает меня – он ходил на соревнования по гимнастике. История, которую на ходу придумывал Сократ, становилась правдоподобной:

– У нас тут небольшой батут за столом спрятан…

Сократ зашел за стол и, к моему крайнему изумлению, принялся так ловко прыгать на батуте, которого там не было и быть не могло, что я почти поверил в его существование. Он прыгал все выше и выше, почти касаясь головой потолка, а потом постепенно замедлился, немного покачался вверх-вниз, остановился и отвесил поклон. Я зааплодировал.

Ребята, смущенные, но вполне удовлетворенные объяснением, удалились. Я тут же забежал за стол. Никакого батута там, естественно, не оказалось. Со мной случился приступ истеричного хохота.

– Сократ, ты просто невероятен! – сквозь смех выдавил я.

– Ага.

Ложной скромностью он никогда не страдал.

На небе занимался рассвет, когда мы с Сократом собрались уходить. Я застегнул куртку с четким ощущением того, что наступает не только новый день, но и новый этап в моей жизни.

По дороге домой я думал о пережитых мной переменах, не только внешних, но и внутренних. Мой путь, мои приоритеты представлялись теперь более ясными. Наконец-то мне удалось отпустить ожидание того, что окружающий мир должен как-то меня наполнить; вместе с этим осознанием растворились и разочарования. Конечно, я и дальше буду делать все необходимое, чтобы жить повседневной жизнью, но теперь это будет происходить на моих условиях. Даже живя повседневной жизнью, я начинал ощущать глубинную свободу.

Изменились и мои отношения с Сократом. С одной стороны, у меня осталось меньше иллюзий, которые нужно было от него защищать. Если он называл меня дуралеем, мне оставалось только рассмеяться, ведь со своей точки зрения он был совершенно прав. И он почти перестал меня пугать.

Когда я проходил мимо больницы имени Херрика, кто-то схватил меня сзади за плечо, и я инстинктивно вывернулся из-под этой руки, будто кошка, которая не хочет, чтобы ее гладили. Обернувшись, я увидел усмехающегося Сократа.

– Ага, ты уже не такая нервная пугливая рыбка, как прежде.

– Сок, что ты здесь делаешь?

– Прогуливаюсь.

– Здорово, тогда давай пройдемся вместе.

Мы молча прошли один-два квартала, потом он спросил:

– Какое сейчас время?

– Около…

Я вовремя спохватился.

– Сейчас.

– А где мы?

– Здесь.

Он снова замолчал, а мне захотелось поговорить. Я начал рассказывать ему о своих чувствах, о новом ощущении свободы, о планах на будущее.

– Какое время? – спросил он.

– Сейчас, – вздохнул я. – Необязательно каждый раз…

– Где мы? – не моргнув глазом, продолжил он.

– Здесь, но…

– Ты, главное, пойми вот что, – перебил он. – Ты ничего не можешь сделать, чтобы изменить прошлое, а будущее никогда не будет таким, какого ты ожидаешь или на какое надеешься. Никогда не существовало воинов в прошлом, и нет никаких воинов в будущем. Воин может быть только здесь, сейчас. Твоя печаль, страх, гнев, сожаления, вина, твоя зависть, и планы, и желания – все это может быть либо в прошлом, либо в будущем, и нигде больше.

– Погоди-ка, Сократ. Я точно помню, что бывал рассерженным в настоящем.

– Не совсем. Ты сейчас имеешь в виду, что действовал сердито в настоящем. Действие всегда происходит в настоящем времени, ведь оно является выражением твоего тела, которое может существовать только здесь и сейчас. А вот ум подобен фантому, который живет либо в прошлом, либо в будущем. И единственная его сила заключается в том, что он отвлекает твое внимание от настоящего.

Я наклонился завязать шнурок и почувствовал, как что-то коснулось моих висков.

Когда я выпрямился, я стоял в полном одиночестве посреди пыльного, покрытого плесенью чердака без окон. В тусклом освещении я разглядел пару старых ящиков, похожих на гробы, прислоненных к стене в одном из углов мрачного помещения.

Внезапно волоски на моих руках встали дыбом. Меня сковал леденящий страх. Я не слышал ничего, кроме своего громко стучащего сердца. Остальные звуки тонули в затхлом стоячем воздухе. Я попытался было шагнуть, когда заметил, что стою посреди пентаграммы, пятиконечной звезды, начертанной на полу красно-коричневатой краской. Присмотрелся. Это была не краска. Это была засохшая – или засыхающая – кровь.

За спиной у меня раздался утробный смех, такой страшный, такой отвратительный, что во рту у меня тут же появился металлический привкус. Я инстинктивно обернулся и увидел полуразложившееся бесформенное чудовище. Оно дохнуло прямо мне в лицо, и тошнотворно-сладковатый запах смерти ударил в ноздри. Огромные губы расползлись в стороны, обнажая черные клыки. Оно заговорило:

– Идииии ко ммммнеее…

Мне хотелось шагнуть за пределы пентаграммы, но инстинкты оказались сильнее, и я остался стоять. Чудовище взревело.

– Дети мои, хватайте его!

Гробы зашевелились, крышки приоткрылись, из-за них вывалились отвратительные полуразложившиеся трупы и дергаными шагами двинулись ко мне. Я закружился по пентаграмме, не зная, куда бежать, и в этот момент у меня за спиной распахнулась дверь. На чердак зашла девушка лет девятнадцати, споткнулась на пороге и упала на пол, прямо перед пентаграммой. Дверь осталась открыта, оттуда бил луч света.

Она была прекрасна, вся в белом. Застонав, будто ей было больно, она заговорила, и голос ее доносился как бы издалека:

– Помоги мне, пожалуйста. Помоги мне…

Глаза ее умоляли о спасении и в то же время сулили благодарность, награду, безграничное наслаждение.

Я посмотрел на приближающиеся трупы. Я посмотрел на лежавшую у дверей девушку.

И тут на меня снизошло Чувство: «Стой, где стоишь. Пентаграмма – настоящее. В ней ты в безопасности. Демон и его дети – это прошлое. Дверь – это будущее. Берегись».

Девушка снова застонала и перекатилась на спину. Платье, скользнув по ноге, задралось почти до груди. Она протянула ко мне руки, умоляя, соблазняя:

– Помоги…

Опьяненный желанием, я шагнул за пределы пентаграммы. Девушка заворчала, обнажив окровавленные клыки. Демон и трупы издали победный клич и кинулись ко мне. Я в ужасе шарахнулся обратно в пентаграмму.

Рухнув на тротуар, я просто молчал и дрожал, глядя на Сократа снизу вверх. Тот, как ни в чем не бывало, предложил:

– Если ты достаточно отдохнул, может быть, пойдем?

Студенты, совершавшие утреннюю пробежку, с любопытством косились на нас.

– А обязательно каждый раз пугать меня до полусмерти, когда хочешь что-то объяснить? – с заплетающимся языком сказал я.

– Только когда я хочу объяснить что-то важное.

Мы помолчали несколько секунд, потом я нерешительно поинтересовался:

– А у тебя нигде телефончика той девушки не завалялось?

Сократ молча хлопнул себя по лбу и возвел глаза к небу.

– Я надеюсь, ты уловил суть этой небольшой мелодрамы?

– Да. Оставайся в настоящем. Так безопаснее. И не выходи за пределы пентаграммы ради девушки, если у нее клыки.

– Все правильно, – усмехнулся он. – Не позволяй никому и ничему, особенно своим мыслям, отвлекать тебя от настоящего. Ты, конечно, слышал притчу о двух монахах.

Два японских монаха, один старый, а другой очень молодой, шли по грязной дороге, проходившей через мокрый после дождя лес. Они возвращались в свой монастырь. На дороге им попалась красивая женщина, беспомощно стоявшая на берегу широкого грязного ручья. Видя ее затруднение, старый монах взял ее в свои сильные руки и перенес через ручей. Женщина, обвив его шею руками, благодарно улыбалась. Перенеся женщину через ручей, он осторожно поставил ее на берегу. Она поблагодарила, поклонилась, и монахи продолжили путь.

Когда они приблизились к воротам монастыря, молодой монах не выдержал:

– Как ты мог взять на руки женщину? Такое поведение не подобает монаху.

Старый монах посмотрел на молодого и ответил:

– Я оставил ее на берегу того ручья. А ты несешь ее до сих пор.

– Да, кажется, мне снова предстоит много работы, – вздохнул я. – Только мне начало казаться, что я к чему-то наконец пришел…

– Твоя задача не «прийти» к чему-то, а быть здесь. Но ты продолжаешь жить в прошлом или будущем, за исключением моментов, когда выполняешь сальто или терпишь мои придирки. Именно сейчас ты должен выложиться, как никогда прежде, если хочешь получить хотя бы шанс на то, чтобы найти врата. Они здесь, прямо перед тобой; открой глаза, прямо сейчас!

– Но как?

– Просто держи свое внимание на настоящем, Дэн. Это свобода от страданий, от страхов, от ума. Когда мысли соприкасаются с настоящим, они растворяются.

Он собрался уходить.

– Погоди, Сократ. Перед тем как уйти, расскажи мне – старый монах в притче, который перенес женщину через ручей, – это ты? Очень на тебя похоже.

– А ты все еще несешь ее? – рассмеялся он, скользнул и исчез за углом.

Я пробежал легкой трусцой последние пару кварталов, принял душ и быстро заснул.

Проснувшись, я отправился на прогулку, медитируя, как учил Сократ, на «здесь и сейчас». Ощущение было, будто я просыпался от сна. Я, как ребенок, возвращался к своим чувствам, к чистому восприятию. Небо стало ярче, несмотря на висевшую в воздухе типичную дымку, такую типичную для мая месяца.

Сократу я ничего не рассказал о Линде по той же причине, по которой ничего не рассказал Линде о Сократе. Они просто были отдельными, никак не пересекающимися частями моей жизни. К тому же я чувствовал, что теперь Сократу интереснее мое внутреннее развитие, чем моя жизнь в социуме, а Линда, окончив университет, переехала в Лос-Анджелес, чтобы найти работу.

Недели плавно сменяли одна другую, заполненные учебой. Но настоящей жизни я теперь учился в каньоне Строуберри, по которому носился, как ветер, теряя счет милям, бегая наперегонки с дикими кроликами. Иногда я останавливался, чтобы помедитировать под деревьями или просто вдохнуть свежий ветер, доносившийся со стороны сверкавшего далеко внизу залива Сан-Франциско. Я мог просидеть целый час, наблюдая за блеском воды или медленным движением облаков по небу.

Я вдруг оказался свободен от всех «важных целей», которые заполняли мою жизнь прежде. Осталась только одна: врата. Иногда, когда я приходил в спортзал и начинал самозабвенно прыгать на батуте, взлетая и кувыркаясь в воздухе, то лениво паря, то крутя сумасшедшие сальто, забывалась и эта цель.

Несмотря на разделявшее нас расстояние, мы с Линдой созванивались каждый день, подолгу разговаривали, становились все ближе друг к другу. Джой, напротив, отдалялась. Я видел ее изредка, когда она ненадолго выходила из тени. Или во сне. В таких снах ее лицо стояло у меня перед глазами, она лукаво улыбалась, и я уже не знал, кого или чего на самом деле хочу.

А потом, не успел я оглянуться, подошел к концу последний год моей учебы в университете. Выпускные экзамены для меня оказались формальностью. Я заполнял ответы в ставших такими знакомыми синих тетрадях, искренне наслаждался синим цветом, которым писала моя ручка, и знал, что моя жизнь изменилась. Теперь даже черты, которыми были разлинованы листы в тетрадях, казались произведениями искусства. Моя голова, свободная от напряжения и беспокойства, легко порождала идеи, одну за другой. А потом все закончилось. Я получил образование, университет остался позади.

С Сократом мы отметили это бутылкой яблочного сока. Мы сидели, попивали сок, и мысли мои снова устремились в будущее:

– Где ты? – спросил Сократ. – Какое время?

– Здесь. Сейчас. Но здесь и сейчас мне нужно подумать о карьере. Есть советы?

– Да. Делай что хочешь. Прислушайся к инстинктам и доверься им.

– Как-то неубедительно это.

– Неважно, чем ты занимаешься, – важно, насколько хорошо ты это делаешь. Кстати, – добавил он между делом, – Джой приедет на выходные.

– Прекрасно! Давай в субботу сходим на пикник? Часов в десять утра?

– Хорошо, там все и встретимся.

Я попрощался и вышел в прохладную июньскую ночь. Небо было усыпано звездами. Когда я отошел от заправки и дошел до угла, было около половины второго ночи. Что-то заставило меня обернуться и посмотреть на крышу. Да. Он стоял там, как много месяцев назад, очень прямо, очень неподвижно, и тело его окутывало мягкое сияние. Хотя нас разделяло почти двадцать метров, когда он заговорил, я услышал его так, будто он стоял рядом: «Дэн, подойди».

Я быстро пошел обратно и подошел к заправке как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сократ вышел из тени мне навстречу.

– Прежде чем ты уйдешь, я хочу кое-что показать тебе напоследок.

Он выставил вперед указательные пальцы, протянул руки к моим глазам и слегка дотронулся до лба, прямо над бровями. Потом просто отошел на несколько шагов и взвился вверх, приземлившись на крышу. Я стоял, пораженный, и не верил собственным глазам. Сократ спрыгнул на землю, подошвы едва уловимо стукнулись об асфальт.

– Весь секрет, – усмехнулся он, – в сильных лодыжках.

Я протер глаза:

– Сократ, это на самом деле? То есть да, я видел это своими глазами, но ты сначала дотронулся до них.

– У реальности нет четких очертаний, Дэн. Земля под твоими ногами – не твердая материя. Она состоит из молекул и атомов, каждый из которых сам по себе маленькая вселенная, заполненная пространством. Это место, полное тайны, света и магии, и чтобы увидеть это, достаточно открыть глаза.

Мы попрощались.

Наконец наступила суббота. Я зашел в офис, Сократ поднялся мне навстречу со своего кресла. Потом я почувствовал, как мою талию обвила теплая рука, и увидел рядом со своей тенью тень Джой.

– Как я рад тебя видеть! – сказал я, обнимая ее.

Она блеснула улыбкой:

– Ух ты! А ты действительно становишься сильнее. Тренируешься к Олимпийским играм?

– Вообще-то я закончил свою спортивную карьеру, – серьезно ответил я. – Гимнастика дала мне все, что могла, пора двигаться дальше.

Она просто кивнула, никак не прокомментировав.

– Ну, вперед, – сказал Сократ, подхватывая купленный им арбуз.

У меня в рюкзаке лежали сэндвичи. И мы пошли, забираясь все дальше в холмы. День был чудесный. После того как мы перекусили, Сократ решил оставить нас наедине и пойти «полазать по деревьям». Когда он спустился, мы строили планы на будущее.

– Когда-нибудь я напишу книгу о своей встрече с Сократом.

– И по ней снимут фильм, – подхватила Джой.

Сократ стоял, прислонившись к дереву, слушал. Я загорелся идеей:

– Будут продавать футболки воинов…

– И мыло!

– И наклейки…

– И жвачки!

Сократ услышал достаточно. Покачивая головой, он полез обратно на дерево.

Мы смеялись, катались в траве, потом я спросил с деланным равнодушием:

– Слушай, а почему бы нам не пробежаться, тут есть круговой маршрут неподалеку?

– Дэн, ты прямо нарываешься! Мой отец был антилопой, а мать гепардом, – похвасталась Джой. – Моя сестра была ветром, а…

– …да-да, а братья были один «порше», а другой «феррари».

Она расхохоталась, быстро натягивая кроссовки.

– Кто проиграет, убирает мусор, – предложил я.

Очень похоже изобразив У. К. Филдса, Джой ответила:

– Каждую минуту рождается неудачник.

И без всякого предупреждения сорвалась с места. Я, не успевший обуться, крикнул ей вслед:

– А дядюшка у тебя кролик Питер, полагаю! Сократ, мы скоро вернемся, – бросил я и устремился за Джой, успевшей убежать далеко вперед по круговой тропинке протяженностью около мили.

Да, она быстро бегала. Но я теперь бегал быстрее, и я знал это. Ежедневные тренировки развили во мне выносливость, которую я не мог себе даже представить.

Джой, слаженно и легко работая руками и ногами, в какой-то момент обернулась. Я бежал прямо позади и дышал легко и свободно. На лице ее отразилось удивление, даже шок. Она поднажала и снова обернулась. Я был так близко, что видел бисеринки пота на ее нежной шее. Когда мы сравнялись, она пропыхтела:

– Тебя что, орел на спине подвез?

– Да, братишка мой. Двоюродный, – улыбнулся я, послал ей воздушный поцелуй и обогнал ее.

Я уже пробежал поворот и половину обратного пути, когда заметил, что Джой отстала почти на сотню метров. Мне стало ее жалко. Я остановился, присел, сорвал цветок дикой горчицы, понюхал.

– Прекрасный денек, не правда ли? – спросил я, когда она приблизилась.

– Знаешь, это напоминает мне одну басню, про черепаху… и зайца.

С этими словами она рванула вперед с поистине невероятной скоростью.

Я удивленно подпрыгнул и устремился за ней. Дистанция между нами сокращалась медленно, но верно. Она почти добежала до края луга. Я все еще был позади, неумолимо настигая ее. Скоро я уже слышал ее дыхание. Шея к шее, плечом к плечу мы неслись последние пятнадцать метров. Потом она протянула руку и схватила мою ладонь; мы замедлились, расхохотались и свалились прямо на арбуз, аккуратно нарезанный Сократом. Семечки брызнули во все стороны.

Сократ, спустившийся со своего дерева, зааплодировал, когда я перевернулся лицом в арбуз, измазав щеки сладким соком. Джой, дурачась, жеманно залепетала:

– Милый, не надо так краснеть. Все-таки ты меня, старушку, почти победил.

Сок капал с моего лица. Вытирая его и облизывая пальцы, я ответил:

– Нет, малышка, даже старичок-дурачок заметил бы, что я таки победил.

– Здесь только один дурачок, – проворчал Сократ. – И он только что уничтожил наш арбуз.

Мы все расхохотались, я повернулся к Джой. Никогда еще я не любил эту девушку так сильно. Но, увидев, как она на меня смотрит, я сразу перестал смеяться. Она взяла меня за руку и подвела к краю луга, за которым простирались зеленые холмы Тильден-парка.

– Дэнни, я должна кое-что тебе сказать. Ты очень особенный для меня человек. Но Сократ говорит, что…

Она обернулась, он медленно покачал головой.

– …в общем, твой путь недостаточно широк, чтобы мы могли пойти по нему вместе. По крайней мере, на данном этапе. А еще мне многое предстоит сделать.

Сердце мое сильно забилось. Надвигалось что-то темное и страшное. Будто кусок жизни откололся и разбился на мелкие кусочки.

– Я тебя не отпущу. Мне все равно, что там говорит Сократ или кто бы то ни было.

Глаза Джой наполнились слезами:

– О, Дэнни, я надеюсь, что когда-нибудь… Но Сократ сказал, что будет лучше, если ты меня забудешь.

Я смотрел в ее сияющие глаза. В последний раз. Сзади подошел Сократ. Он легко дотронулся до моей шеи у самого основания черепа. Все померкло, и я разом забыл о том, что когда-то знал девушку по имени Джой.