Глава 8. Милосердие

Врачи и медсестры

Война – это в первую очередь смерть. Но кто-то, уже, кажется, обреченный на смерть, остается жить, потому что на помощь приходят врачи, медсестры. Сколько добрых слов было сказано о врачах, поднимавших на ноги бойцов в военных госпиталях, о медсестрах, рискуя жизнью, выносивших раненых с поля боя. Их подвиг, их самоотверженный труд во время войны почитается не менее, чем само ратное служение. Среди них были и верующие люди.

Так, например, одна из первых монахинь Хабаровска матушка Елизавета (в миру Вера Дмитриева) прошла Великую Отечественную войну медсестрой, вынесла множество раненых бойцов с поля боя, укрывала раненых солдат от фашистов. «Я читала молитву, – вспоминала она, – и страх как-то током в землю уходит. И слышно, как сердце бьется. И не боишься уже».

Вот один из случаев, о которых рассказывала матушка Елизавета.

В больнице среди других больных лежали три наших раненых разведчика. Их решили выдать за местных жителей, случайно раненных на станции во время налета. Составили фиктивные истории болезней. Придумали биографии. Переодели в гражданское. Нарисовали кресты на дверях палаты – инфекция.

Врачей в больнице не было. Всех эвакуировали. Остались только молоденькая акушерка Аня, бабушка Варвара и Вера (будущая матушка Елизавета).

Немцы появились через неделю. Увидев черные кресты на дверях, спросили:

– Что это?

– Здесь остались больные брюшным тифом. Врачей нет. Сами карантин снять не можем.

Немцы потребовали истории болезней.

– Что за раненые у вас? Командиры?

– Нет, колхозники из дальних сел. Приехали повидаться с родственниками. Их ранило на станции. В районной больнице мест не было. Привезли к нам в сельскую больницу.

Немцы поверили, успокоились. Прислали хирурга. Тот осмотрел раненых. Конечно, фронтовой хирург легко отличал осколочные ранения от пулевых. Но он ничего не сказал…» (А. Лепетухин. Живой голос матушки Елизаветы).

Военным врачом с Третьим Украинским фронтом прошла по дорогам Болгарии, Венгрии, Румынии монахиня Серафима (Зубарева), была награждена медалью «За победу над Германией».

Монахиня Антония (Н. Жартовская) с юных лет была послушницей Ладынского, потом Густынского монастыря, а в тяжелый начальный период Великой Отечественной войны работала хирургической медицинской сестрой в госпиталях Красной армии, с утра до ночи стояла за операционным столом рядом с хирургом, предоставляя неотложную помощь раненым воинам.

Монахиня Кесария (в миру Ксения Алешина), бывшая насельницей Брянского Петро-Павловского женского монастыря, перенесла арест по несправедливому обвинению и советский концлагерь. В 1940 году она окончила двухгодичную школу медсестер, а когда началась Великая Отечественная война, была переведена в эвакопункт. Через месяц поступила в госпиталь легкораненых 6-й Гвардейской Танковой армии № 2632, в котором служила до 8 ноября 1945 года. В служебной характеристике «Гвардии мл. сержанту м/с Алешиной Ксении Ивановне» говорится: «Работая в госпитале в условиях боевой обстановки и большого потока раненых, т. Алешина проявила себя как одна из лучших медицинских сестер, к работе относилась добросовестно, к обслуживанию и лечению раненых больных исключительно чутко, заботливо, внимательно… за свою отличную работу… имеет ряд благодарностей от командования госпиталя и от раненых и больных… награждена медалями: «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За взятие Вены», «За взятие Будапешта», «За освобождение Праги» и «За победу над Японией». Кроме того… за личные подвиги представлена к правительственной награде – ордену «Красная Звезда». В 1948 году монахиня Кесария была награждена медалью «За боевые заслуги».

На фронте, как вспоминали знавшие матушку, во время бомбежек все старались быть рядом с ней и молиться. Однажды она спрыгнула с поезда, спасая от гибели ребенка, разбила лицо и выбила верхние зубы.

Она была немногословной, и сведений о ее жизни сохранилось немного. С 1946 по 1956 год монахиня Кесария работала медицинской сестрой в больницах города Брянска.

В городе Орле во все время немецкой оккупации успешно действовал подпольный госпиталь. Одним из его руководителей был врач В. Турбин, в 30-е годы тайно принявший монашество. Благодаря его личному мужеству и самоотверженности медперсонала в этом госпитале удалось спасти несколько оказавшихся в плену бойцов Красной армии, которых после излечения переправили через линию фронта.

Госпитали в монастырях

В Церковь Православную идут как в духовную врачебницу, а в годы Великой Отечественной войны люди, открыто связавшие свою жизнь с Церковью и не скрывавшие своей веры, старались заживлять и телесные раны нуждающихся в медицинской помощи. Приходы брали на себя попечение о раненых, устраивали при храмах перевязочные пункты. Еще в начале войны ленинградский Князь-Владимирский собор выделил на создание лазарета свыше 700 000 рублей и принял решение в дальнейшем выделять на его содержание ежемесячно 30 000 рублей.

По-прежнему притесняемые, в атмосфере недоверия христиане делали, что было в их силах. В Калуге, например, православная община взяла шефство над местным госпиталем, даже устроила для раненых Пасхальный концерт силами церковного хора. Но местные власти боялись давать ход инициативе верующих без указаний сверху. НКГБ СССР принимались меры к «недопущению впредь попыток со стороны церковников входить в непосредственные сношения с командованием госпиталей и ранеными под видом шефства».

Тем не менее шефство над госпиталями, которое брали на себя церковные общины и монастыри, стало весьма распространенной формой патриотической работы Церкви во время войны. Не только в Калужской, но и в Воронежской епархии верующие закупали продукты и необходимые вещи для раненых, собирали деньги. За этой деятельностью наблюдали сотрудники госбезопасности, которые отмечали, что «осуществляя это шефство, церковный совет собрал среди верующих Калуги 50 000 рублей, приобрел на них до 500 подарков, которые были розданы раненым… На те же средства церковники купили и передали госпиталю плакаты, лозунги, портреты руководителей партии и правительства, нанимали парикмахеров, баянистов и т. д.». В апреле 1943 года силами церковного хора в госпитале дважды устраивались концерты с программой русских народных песен и песен советских композиторов.

В 1943 году, в период временного потепления отношений между Церковью и государством, заслуги Церкви уже начали признавать. Так, например, получил несколько письменных благодарностей от военной администрации Киевский Покровский женский монастырь, а его настоятельница игуменья Архелая была за патриотическую деятельность представлена к ордену. Заслуга монахинь заключалась в том, что они собственными силами организовали госпиталь, в котором работали медсестрами и санитарками, а потом в Покровской обители разместили эвакогоспиталь.

В истории Киевского Свято-Покровского женского монастыря рассказывается, что упраздненная в 1923 году обитель была снова возрождена во время немецкой оккупации в 1941 году а в следующем году ее настоятельницей была назначена 62-летняя игуменья Архелая (в миру Елена Савельева). С первых же дней сестры спасали от разграбления медицинское оборудование. Весной 1942 года открылась амбулатория, где киевские врачи, рискуя жизнью, выдавали фиктивные справки о болезнях и так спасали советских граждан от вывоза на работы в Германию.

Осенью 1943 года линия фронта приблизилась к Киеву, и монастырь попал в запретную зону. Монахини во главе с игуменьей отказались покинуть обитель, невзирая на угрозы и приказы фашистских властей. Закрывшись в сыром помещении под одним из храмов, инокини 40 дней, до самого освобождения Киева, пробыли здесь с 300 гражданами, скрывавшимися от преследования гитлеровцев. Сразу по приходе советских войск обитель на собственные средства открыла на своей территории госпиталь для раненых бойцов. С приходом первого полевого госпиталя монастырь передал последнему все медоборудование, спасенное сестрами от вывоза в Германию. (См.: Протоиерей Максим, Бойко. Киевский Свято-Покровский женский монастырь: очерк истории). В качестве сестер милосердия монахини работали до 1946 года.

Так же и в Одесском Свято-Архангело-Михайловском монастыре, заново открытым во время оккупации в 1942 году, инокини организовали помощь раненым бойцам. После освобождения города советскими войсками они ухаживали за ранеными воинами, кроме того чинили и шили обмундирование, собирали для бойцов продовольствие, медикаменты, теплые вещи. Провели в монастыре духовный концерт, сбор от которого пошел в пользу раненых и на фронт, откуда воины писали сестрам благодарственные письма. Получила обитель и правительственную телеграмму с благодарностью, опубликованную в прессе. Игумения Михайловского монастыря Анатолия (Букач), горячо любимая сестрами и прихожанами, уважаемая всеми за мудрость и хозяйственность, была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Святой хирург. Архиепископ и профессор Лука (Войно-Ясенецкий)

Среди людей, внесших немалый вклад в победу над фашизмом, можно назвать уникального человека – это святитель Лука (Войно-Ясенецкий). Мастерство великого хирурга, глубокий, тонкий ум ученого и богослова, сильная и горячая вера, личностная святость – все это было присуще человеку с удивительной судьбой.

Родился он 27 апреля 1877 года в Керчи, в Крыму, в семье аптекаря. Отец его был католиком, принадлежал к белорусскому полонизированному дворянскому роду, древнему и знатному, но обедневшему. Мать будущего святителя была православной, и пятеро детей в семье воспитывались в православной вере, но, по-видимому, формально, так как сам святитель писал в мемуарах «Я полюбил страдание»: «Религиозного воспитания я в семье не получил». Потом семья переехала в Киев, где Валентин Феликсович в 1896 году одновременно окончил 2-ю Киевскую гимназию и Киевское художественное училище.

В юности проявилась религиозность Валентина, которую, как сам считал, он унаследовал от отца-католика. Это отразилось на занятиях живописью: «Я каждый день, а иногда и дважды в день ездил в Киево-Печерскую Лавру, часто бывал в киевских храмах и, возвращаясь оттуда, делал зарисовки того, что видел в Лавре и храмах. Я сделал много зарисовок, набросков и эскизов молящихся людей, лаврских богомольцев, приходивших туда за тысячу верст, и тогда уже сложилось то направление художественной деятельности, в котором я работал бы, если бы не оставил живописи. Я пошел бы по дороге Васнецова и Нестерова, ибо уже ярко определилось основное религиозное направление в моих занятиях живописью. К этому времени я ясно понял процесс художественного творчества. Повсюду: на улицах и в трамваях, на площадях и базарах – я наблюдал все ярко выраженные черты лиц, фигур, движений и по возвращении домой все это зарисовывал».

Уже в юности Валентин Феликсович оправдывал свое будущее иноческое имя – апостол и евангелист Лука, именем которого он наречется при постриге, был художником и врачом. У Войно-Ясенецкого была страсть к рисованию, но после долгих перипетий он поступил на медицинский факультет Киевского университета. «Когда я изучал физику, химию, минералогию, – писал он, – у меня было почти физическое ощущение, что я насильно заставляю мозг работать над тем, что ему чуждо. Мозг, точно сжатый резиновый шар, стремился вытолкнуть чуждое ему содержание. Тем не менее, я учился на одни пятерки и неожиданно чрезвычайно заинтересовался анатомией. Изучал кости, рисовал и дома лепил их из глины, а своей препаровкой трупов сразу обратил на себя внимание всех товарищей и профессора анатомии. Уже на втором курсе мои товарищи единогласно решили, что я буду профессором анатомии, и их пророчество сбылось. Через 20 лет я действительно стал профессором топографической анатомии и оперативной хирургии.

На третьем курсе я страстно увлекся изучением операций на трупах. Произошла интересная эволюция моих способностей: умение весьма тонко рисовать и моя любовь к форме перешли в любовь к анатомии и тонкую художественную работу при анатомической препаровке и при операциях на трупах. Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии».

Если бы Валентин Феликсович, стремившийся стать «деревенским, мужицким врачом, помогать бедным людям», знал тогда, к чему призывает его Господь и в какие страшные годы его хирургические знания и навыки станут поистине драгоценны…

Он получил диплом лекаря с отличием. Потом было много работы, женитьба, возникла идея изложить накопленный опыт в книге «Очерки гнойной хирургии». «Я составил план этой книги и написал предисловие к ней. И тогда, к моему удивлению, у меня появилась крайне странная неотвязная мысль: «Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа». Быть священнослужителем, а тем более епископом мне и во сне не снилось…»

И тем не менее, Валентин Феликсович стал священником. К тому времени вера его окрепла, а привыкший трудиться ум занимала не только медицина, но и богословие. Войно-Ясенецкий не раз участвовал в религиозных диспутах, где вдохновенно выступал с опровержениями тезисов научного атеизма. По окончании одного из таких собраний епископ Туркестанский и Ташкентский Иннокентий (Пустынский) отвел Валентина Феликсовича в сторону и сказал: «Доктор, вам надо быть священником». К тому времени уже овдовевший Войно-Ясенецкий сразу же согласился. По его словам, он принял как Божий призыв устами архиерея и, ни минуты не размышляя, ответил: «Хорошо, Владыко! Буду священником, если это угодно Богу!» В ближайшее же воскресенье он был рукоположен в диакона, а через неделю возведен в сан иерея. Это было в 1921 году.

Валентин Феликсович был назначен младшим священником Ташкентского кафедрального собора, оставаясь при этом и профессором университета. «Отец Валентин ходил по городу в рясе, с крестом и тем очень нервировал ташкентское начальство… – вспоминали его современники. – С крестом на груди читал лекции студентам университета. Читал хорошо. Студенты его любили. После операций и преподавания много занимался живописью, писал иконы для храма и анатомические таблицы». Совершенствовалось его мастерство хирурга и в то же время начиналось духовное восхождение. В 1923 году отец Валентин принял постриг с именем Луки и вскоре был хиротонисан во епископа Барнаульского.

В то время принять архиерейский сан значило добровольно взвалить на себя крест гонений и страданий. Так и случилось. Епископ Лука был неоднократно арестован, пережил три ссылки в очень тяжелых условиях, сильно подорвал здоровье. Уже потом, в годы войны, он напишет сыну Михаилу: «Я полюбил страдание, так удивительно очищающее душу».

На начало Великой Отечественной войны епископ Лука откликнулся горячо и взволнованно. Он отправил телеграмму председателю Президиума Верховного Совета М. И. Калинину: «Я, епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в поселке Большая Мурта Красноярского края. Являясь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта или тыла, там, где будет мне доверено. Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку. Епископ Лука».

Телеграмма легла на стол первого секретаря Красноярского крайкома ВКП(б) Голубева, который после обсуждения с руководством НКВД края разрешил переслать ее Калинину.

Положительный ответ пришел быстро, святителя Луку незамедлительно назначили главным хирургом эвакогоспиталя № 15/15 в Красноярске.

«В конце июля прилетел на самолете в Большую Мурту главный хирург Красноярского края и просил меня лететь вместе с ним в Красноярск, где я был назначен главным хирургом эвакогоспиталя 15/15, – вспоминал святитель Лука. – Этот госпиталь был расположен на трех этажах большого здания, прежде занят школой. В нем я проработал не менее двух лет, и воспоминания об этой работе остались у меня светлые и радостные. Раненые офицеры и солдаты очень любили меня. Когда я обходил палаты по утрам, меня радостно приветствовали раненые. Некоторые из них, безуспешно оперированные в других госпиталях по поводу ранения в больших суставах и излеченные мною, неизменно салютовали мне высокоподнятыми прямыми ногами».

С появлением епископа Луки выздоровели многие «безнадежные» раненые, как свидетельствуют отчеты госпиталя 15/15. Побывавший здесь профессор H. Н. Приоров, до того посетивший немало госпиталей, говорил, что нигде ему не приходилось видеть таких блестящих результатов лечения инфицированных ранений суставов, как у епископа Луки. Все дело было не только в профессиональном мастерстве великого врача, но и в его бережном, человечном отношении к людям. Как свидетельствовала хирург В. Н. Зиновьева, ученица профессора Войно-Ясенецкого по госпиталю 15/15, он учил своих помощников «человеческой хирургии»: с каждым раненым вступал в личные отношения, каждого помнил в лицо, знал фамилию, держал в памяти подробности операции и послеоперационного периода. Он всегда следовал своему кредо: «Для хирурга не должно быть «случая», а только живой, страдающий человек».

Один из пациентов святителя Луки рассказывал, что из-за невыносимой постоянной боли ему было все безразлично, но он помнит, как с надеждой и мольбой смотрел на склонившегося над ним доктора, – «как на Бога», который может принести избавление от страданий. Операция принесла облегчение уже на следующий день.

В операционной у епископа-хирурга висели иконы, он молился перед каждой операцией и разрешал раненым целовать висевший у него на груди крест. Работал Владыка Лука на износ – в день по восемь-девять часов, проводя сложнейшие операции, а потом еще находил в себе силы консультировать врачей. За три недели 1942 года профессор побывал в семи госпиталях и поставил диагноз 87 больным. Он очень переживал, когда спасти человека было невозможно.

«Тяжело переживаю смерть больных после операции, – писал святитель Лука сыну Михаилу. – Было три смерти в операционной, и они меня положительно подкосили. Тебе, как теоретику, неведомы эти мучения, а я переношу их все тяжелее и тяжелее. Молился об умерших дома, храма в Красноярске нет».

И все-таки тысячам людей епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, сохранил жизнь. Стоило это Владыке серьезного переутомления, сведшего его самого на больничную койку. «Уже четыре недели я не работаю вследствие очень тяжелого переутомления, главным образом мозгового. Три недели пролежал в больнице крайкома, теперь лежу у себя на квартире. Врачи говорят, что по выздоровлении я не должен работать больше четырех часов и не делать больше операций. А до сих пор я работал до восьми-девяти часов и делал четыре-пять операций…» (Из письма к Н. П. Лузину от 25 декабря 1942 года. Цит. по изданию: «Пузин Н. П. Несколько штрихов к биографии профессора В. Ф. Войно-Ясенецкого, архиепископа Луки»).

К тому же хирург-профессор никогда не забывал, что он монах и архиерей. В течение 1942 года Владыка ходатайствовал об открытии церкви в Красноярске. «Давно обещали открыть у нас церковь, но все еще тянут, и я опять останусь без богослужения в великий праздник Рождества Христова», – с горечью писал он сыну Михаилу. С сыном святитель Лука делился своими религиозными переживаниями: «Помни, Миша, мое монашество с его обетами, мой сан, мое служение Богу для меня величайшая святыня и первейший долг… А в служении Богу, – писал он, – вся моя радость, вся моя жизнь, ибо глубока моя вера… Однако и врачебной, и научной работы я не намерен оставлять… Если бы ты знал, как туп и ограничен атеизм, как живо и реально общение с Богом и любящих его».

Весной 1942 года отношение властей к Владыке Луке несколько улучшилось. Хирургу-консультанту стали выдавать обед, завтрак и ужин с общей кухни, начали заботиться об улучшении условий работы. В письме сыну он писал: «В Иркутске на межобластном совещании главных хирургов мне устроили настоящий триумф. Мнение обо мне в правящих кругах самое лучшее и доверие полное. Слава Богу!»

Святитель сделал ряд новых открытий. Его операции, лекции, доклады на конференциях высоко ценили врачи, доценты и профессора. «Почет мне большой: когда вхожу в большие собрания служащих или командиров, все встают», – рассказывал он.

5 марта 1943 года Владыка сообщил сыну о назначении архиепископом Красноярским и о первом архиепископском богослужении. «Господь послал мне несказанную радость. После 16 лет мучительной тоски по церкви и молчания отверз Господь снова уста мои. Открылась маленькая церковь в Николаевке, предместье Красноярска, а я назначен архиепископом Красноярским… Конечно, я буду продолжать работу в госпитале, к этому нет никаких препятствий». В автобиографии он замечал: «Священный Синод при местоблюстителе патриаршего престола митрополите Сергии приравнял мое лечение раненых к доблестному архиерейскому служению и возвел меня в сан архиепископа».

Совмещение работы в госпиталях, архиерейского служения и научных трудов очень тяжело давались Владыке Луке. «В Красноярске, – вспоминал святитель, – я совмещал лечение раненых с архиерейским служением в Красноярской епархии и во все воскресные и праздничные дни ходил далеко за город в маленькую нищенскую церковь, так как другой церкви в Красноярске не было. Ходить я должен был по такой грязи, что однажды на полдороги завяз, упал в грязь и должен был вернуться домой. Служить архиерейским чином было невозможно, так как при мне не было никого, кроме одного старика-священника, и я ограничился только усердной проповедью слова Божия».

Уже при жизни своей этот глубоко верующий, удивительный самоотверженный человек снискал всеобщую любовь и уважение. О нем передавались из уст в уста яркие рассказы.

Рассказывают, как святитель Лука ответил на вопрос атеиста, заданный с издевкой:

– Как же вы верите в своего Бога, если вы Его не видели?

– Я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил.

Этот эпизод пересказывали по-разному, был даже вариант, что такой диалог произошел у святителя Луки якобы со Сталиным, хотя на самом деле они не встречались.

А вот рассказ, который весьма ярко передает характер святителя Луки.

«С Николаевской кладбищенской церковью в Красноярске связывают и такой случай. В церкви этой епископ Лука служил и проповедовал по субботам и воскресеньям. Народу всегда было полно. Живого епископа с каких пор уже в городе не видывали.

И вот однажды, во время проповеди, к церковным дверям с грохотом подлетел мотоцикл, и солдат-вестовой полез через толпу с пакетом к Луке. Бабы на него, конечно, зашикали, заругались. Пакет же с печатями пошел по рукам и дошел до проповедника.

Епископ прервал свое слово, открыл пакет, прочитал, что там было написано, и сказал:

– Православные христиане! По законам нашей церкви пастырь не должен покидать во время службы и проповеди свое место. Но вот получил я письмо, где сказано, что солдат раб Божий такой-то умирает в госпитале и нуждается в моей епископской и врачебной помощи. Да простит меня Бог, и вы простите, христиане православные, но должен я поторопиться к этому раненому.

Сошел Лука с амвона, сел в мотоциклетную коляску и умчался. А верующие прихожане решают его ждать. Ждали его всю ночь.

А под утро он приехал уже на машине, взошел на амвон и возгласил:

– Благодарение Богу, раненный на поле брани солдат раб Божий такой-то спасен.

Что тут началось! Люди падали на колени, кто «многие лета» кричит, кто молится. Ну и он благодарственный молебен отслужил.

Случай этот по всему городу скоро разнесся, и на фронт из Красноярска пошло много посылок с подарками и теплыми вещами для наших бойцов».

С именем архиепископа Луки у многих красноярцев, а также у жителей Тамбова и Симферополя связаны воспоминания о счастливых исцелениях. В народной памяти Войно-Ясенецкий выступает чаще как великий хирург, но в одном дошедшем до нас эпизоде он проявил себя, по всей видимости, неплохим психотерапевтом.

«Дело было в Сибири. В одном военном госпитале лежал контуженный молодой солдат. На фронте он потерял дар речи. Врачи ничего поделать не могли.

И вот однажды идет профессорский обход. Впереди сам епископ.

Спрашивает врача:

– А тут кто у вас лежит?

Тот докладывает: так, мол, и так, больной, лишенный речи после контузии. Архиепископ рукой эдак повел, всех из палаты выпроводил и на край койки сел.

Взял солдата за руку и спрашивает:

– Хочешь научиться говорить?

Тот, конечно, кивает.

– Ты женщину когда-нибудь любил?

Тот кивает.

– Помнишь ли имя первой, самой первой своей любимой?

Солдат кивает.

– Назови имя.

Солдат:

– И-их… – не получается, не может он ничего выговорить.

Лука тогда встал и говорит:

– Каждый день с утра до вечера тверди это имя. И с этим именем к тебе вернется речь.

Прошли сутки, вторые. Солдат старается, мычит, а имени выговорить не может.

На третью ночь заснули все в палате, и вдруг будит солдата сосед:

– Проснись, дурень! Ты же кричишь. Таню какую-то поминаешь.

Проснулся солдат и заговорил. Немоты как не бывало» (Аруева Л. Н. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны).

По воспоминаниям святителя Луки, в Красноярске в «кругах» о нем говорили: «Пусть служит, это политически необходимо». Был дан властный приказ не преследовать его за религиозные убеждения. «Даже если бы не изменилось столь существенно положение Церкви, – писал Владыка сыну, – если бы не защищала меня моя высокая научная ценность, я не поколебался бы снова вступить на путь активного служения Церкви. Ибо вы, мои дети, не нуждаетесь в моей помощи, а к тюрьме и ссылкам я привык и не боюсь их».

24–29 марта 1943 года архиепископ Лука принял участие в конференции военных хирургов в Новосибирске. Его доклад, завершившийся бурными аплодисментами, назвали «не только глубоким, но даже мудрым».

Будучи назначенным на Тамбовскую кафедру, Владыка в 1944 году переехал в Тамбов. «Имея много свободного времени, – вспоминал он, – я и в Тамбове около двух лет совмещал церковное служение с работой в госпиталях для раненых».

Прихожане тамбовского кафедрального собора рассказывали: «Приехал он к нам в самом начале 1944 года. Но сначала не было у него облачения для службы. Прислали ему облачение перед Великим постом.

Он служил первый раз и обратился к верующим с кратким словом:

– После долгого духовного голода мы сможем снова собираться и благодарить Бога… Я назначен к вам пастырем.

Потом благословил каждого человека в храме».

Хирургической работы в Тамбове оказалось значительно больше, чем в Красноярске. Архиепископу, как главному хирургу больницы, приходилось курировать около 150 госпиталей, в каждом из них было от 500 до 1000 коек. «Приводим церковь в благолепный вид… – рассказывал святитель Лука сыну Михаилу в письме. – Работа в госпитале идет отлично… Читаю лекции врачам о гнойных артритах… Свободных дней почти нет. По субботам два часа принимаю в поликлинике. Дома не принимаю, ибо это уже совсем непосильно для меня. Но больные, особенно деревенские, приезжающие издалека, этого не понимают и называют меня безжалостным архиереем. Это очень тяжело для меня. Придется в исключительных случаях и на дому принимать».

В декабре 1945 года архипастырь-хирург был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» Вручил медаль председатель Тамбовского облисполкома и сказал, что труд Владыки как консультанта эвакогоспиталя завершен (госпитали осенью 1944 года покинули Тамбов и двинулись дальше на запад), но он надеется, что профессор и впредь будет делиться своим большим опытом с медиками города.

Архиепископ Лука ответил ему следующее:

– Я учил и готов учить врачей тому, что знаю. Я вернул жизнь и здоровье сотням, а может быть, и тысячам раненых и наверняка помог бы еще многим, если бы вы, – он подчеркнул это «вы», давая понять слушателям, что придает слову широкий смысл, – не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы 11 лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено – отнюдь не по моей воле!

Эти слова вызвали шок у областного начальства. В президиуме и в зале воцарилась тягостная тишина. Придя в себя, председатель промолвил, что прошлое пора забыть, а жить надо настоящим и будущим.

И тут снова раздался басовитый голос святителя Луки:

– Ну, нет уж, извините, не забуду никогда!

В феврале 1946 года Патриарх всея Руси Алексий наградил святителя правом ношения бриллиантового креста на клобуке. Это была высшая архиерейская награда (см.: Лисичкин В. А. Лука, врач возлюбленный).

1946 год был знаменательным в жизни архипастыря и профессора Луки (Войно-Ясенецкого). Представленные Наркоматом здравоохранения его фундаментальные работы «Очерки гнойной хирургии» и «Поздние резекции при инфицированных ранениях суставов» были удостоены Государственной (тогда Сталинской) премии первой степени в 200 тысяч рублей. Владыка Лука отправил Сталину благодарственную телеграмму: «Москва. Генералиссимусу И. В. Сталину. Прошу Вас, высокочтимый Иосиф Виссарионович, принять от меня 130 000 рублей, часть премии Вашего славного имени, на помощь сиротам, жертвам фашистских извергов. Тамбовский архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, профессор хирургии».

Вскоре пришла ответная телеграмма: «Тамбов. Тамбовскому архиепископу Луке Войно-Ясенецкому, профессору хирургии. Примите мой привет и благодарность правительства Союза ССР за Вашу заботу о сиротах, жертвах фашистских извергов. Сталин».

Умер святитель Лука Войно-Ясенецкий 19 февраля 1961 года. В 2000 году святой хирург-архиепископ был прославлен Русской Православной Церковью как исповедник в сонме новомучеников и исповедников Российских. Он также почитается и другими поместными Церквами, в частности Элладской Православной Церковью. В 2001 году из Греции привезли серебряную раку для мощей святителя Луки. В 2002 году в память о святом Луке в Красноярске был установлен памятник ему (скульптор Б. И. Мусат).