Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Я очень хорошо помню довоенное время, – писал в своих воспоминаниях митрополит Питирим (Нечаев). – Москва в те годы сохраняла еще многие старые традиции и обычаи. Уклад, который формировался веками на основе строгого соблюдения церковного устава, перешел в быт и трансформировался в радушие, приветливость, столь характерные для старых москвичей. И эта атмосфера приветливости еще сохранялась, несмотря на очень сложные, трудные времена, несмотря на голод тридцатого года и тяжелые тридцать седьмой и тридцать восьмой…
Вообще достоинство в нашем русском обществе всегда хранили свято – Боже упаси уронить его хотя бы в какой-то детали поведения: в манерах, в осанке – согнуть перед кем-то спину. Так, помню, в Патриаршем Елоховском соборе были два старичка, никогда не снимавшие своих георгиевских крестов. Георгий, как орден за личное мужество, был признан во время Великой Отечественной войны (по существу, наш орден Славы является его прямым наследником и даже в чем-то повторяет его в оформлении), и тогда многие стали доставать их из коробочек, но эти носили свои ордена и в 35-м, и в 37-м, и в любом другом году. Один из старичков был совершенно согбенный, с палочкой, видимо, тяжело раненный, получивший какие-то костные повреждения. Другой – чрезвычайно бравый, с усами, ходил всегда в сапогах, защитного цвета шинели и – полный банк, четыре георгиевских креста. Представлялся он: «Лейбгвардии уланского полка ее императорского величества императрицы Марии Федоровны…», – дальше следовало его звание и имя, которых я не помню, но он всем этим очень гордился и это достоинство пронес через все те страшные годы, и никто его не трогал – настолько он был утвержден в своем солдатском мужестве…
Таким я запомнил предвоенное время. Тогда в наших коммунальных квартирах, в условиях чрезвычайно трудных социальных, политических перемен, ломок, оставались непререкаемыми основные ценности: достоинство личности, которая в скудности созидает свой духовный мир, и законы общежития, которые позволяли людям с разными характерами, разными способностями, но одухотворенным одной идеей совместного родового, племенного, семейного, просто человеческого совыживания, сохранить Русь, – так же как и в погромном тринадцатом веке, и в Смутное время, и в переломный, страшный двадцатый век.
В 1939 году был заключен пакт о ненападении с Германией. И тогда же вышел на экраны фильм «Александр Невский», где главный герой бьет «псов-рыцарей» на льду Чудского озера. Можно два эти факта не сопоставлять, но можно и сопоставить. И, конечно, Александр Невский прощается с павшим бойцом уже не по-комсомольски, – заломив фуражку на затылок, – а по русскому обычаю – преклонив одно колено и сняв шлем. А в следующем фильме – «Александр Суворов» – главный герой уже, не стесняясь, говорит: «Помилуй Бог». А в третьем – «Богдан Хмельницкий» – представлен хотя и шаржированный, но очень симпатичный поп Гаврила, у которого за поясом с одной стороны крест, а с другой – пистолет. Так – поэтапно возвращалось к нам то, что было запрещено.
…После первых объявлений о переходе нацистами границы и бомбардировке Киева Москва посуровела, улицы опустели, люди стали серьезнее. По улицам мчались на мотоциклах фельдкурьеры с полевыми сумками. В первую ночь была, как оказалось, ложная воздушная тревога, но москвичи рассказывали, что они видели сбитые нацистские самолеты. Потом с неба посыпались настоящие бомбы. Но и в эти первые, самые тяжелые месяцы войны Москва оставалась мужественной, спокойной, не было никакой паники.
В русском народе особое отношение к солдату, и каждый русский человек в душе – солдат. Перед глазами стоит картина: девушки – хрупкие, худенькие – несут по улице огромный аэростат. Их непременно должно было быть двенадцать. Если же хотя бы одной недоставало, их веса уже не хватало, чтобы удержать на земле эту конструкцию. Подует ветер сильнее, а они так и не выпускают из рук канатов, и уже аэростат волочит их по земле, того и гляди унесет неведомо куда.
Мне очень хотелось на фронт, но меня туда не взяли. Осенью мы, школьники, принимали участие в строительстве укреплений – у меня с тех пор обморожены руки и ноги и поврежден позвоночник» (Александрова Т. Л., Суздальцева Т. В. Русь уходящая: Рассказы митрополита Питирима).
Когда началась война, голос митрополита Сергия, обратившегося к народу, прозвучал в Москве. Из Москвы его патриотическое послание, так глубоко взволновавшее верующих и распространявшееся ими с риском для жизни, расходилось по всей стране:
«Божиею Милостию Патриарший Местоблюститель смиренный Сергий, Митрополит Московский и Коломенский православной и боголюбивой пастве московской желает мира и в вере преуспеяния.
Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг, по-видимому, напрягает все свои силы. Огнем и мечом проходит он нашу землю, грабя и разрушая наши села, наши города.
Но не в первый раз русский народ переживает нашествие иноплеменных, не в первый раз ему принимать и огненное крещение для спасения родной земли. Силен враг, но «велик Бог земли русской», как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу. Над нами покров Пресвятой Девы Богородицы, всегдашней Заступницы русской земли. За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в земле нашей воссиявших. С Божиею помощью и в эту годину испытаний наш народ сумеет по-прежнему постоять за себя и рано или поздно, но прогонит прочь наседающего чужанина.
Такая надежда, как железная броня, да оградит нас от всякого малодушия перед нашествием врага. Каждый на своей страже, на своем посту будем бодро стоять, содействуя обороне Отечества нашего и ревниво храня драгоценные заветы нашей святой православной веры. Да не потерпят наши московские святыни того, что случилось со святынями других городов, захваченных немецкими ордами.
В Великом Новгороде, в храме Св. Софии, едва не тысячу лет оглашавшемся православным богослужением, на днях служил лютеранский пастор.
Да не будет подобного здесь, в сердце святой Руси! Ходят слухи, которым не хотелось бы верить, будто есть и среди наших православных пастырей лица, готовые идти в услужение ко врагам нашей Родины и Церкви, – вместо святого креста осеняться языческой свастикой. Не хочется этому верить, но если бы вопреки всему нашлись такие пастыри, я им напомню, что Святой нашей Церкви, кроме слова увещания, вручен Господом и духовный меч, карающий нарушителей присяги.
Во имя этой от Бога данной мне власти я, как архиерей, имеющий силу вязать и решать, призываю к покаянию всех, поколебавшихся из-за страха ли, или по другим причинам, а тех, кто покаяться не хочет, объявляю запрещенными в священнослужении и предаю церковному суду для еще более строгого вразумления.
Бог поруган да не будет.
На тех же, кто, не щадя своей жизни, подвизается за защиту Святой Церкви и Родины, и на всех, кто своими молитвами, сочувствием, трудами и пожертвованиями содействует нашим доблестным защитникам, да пребудет благословение Господне, Того благодатию и человеколюбием всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
1/14 октября 1941 года, день Покрова Пресвятой Богородицы».
И. Матвеев, председатель церковного совета московской Ильинской, что в Черкизове, церкви, вспоминал: «Вероломное и предательское нападение германского фашизма на нашу Родину 22 июня 1941 года всколыхнуло гневом умы и сердца верных чад Русской Православной Церкви. Мы были свидетелями небывалого патриотического подъема, когда через несколько дней после объявления войны православные москвичи переполнили московский кафедральный Богоявленский собор в Елохове, где главой Русской Православной Церкви Блаженнейшим митрополитом Сергием, с участием многочисленного московского духовенства, было совершено торжественное молебствие о даровании победы русскому воинству.
Такое же молебствие было совершено и в нашем черкизовском храме местным духовенством. Перед началом настоятель огласил воззвание митрополита Сергия с призывом к самопожертвованию.
Из глаз верующих катились слезы, когда провозглашалось многолетие победоносному русскому воинству и «вечная память» убиенным за Родину: в каждом семействе отец, сын или брат встали в ряды доблестной Красной армии, чтобы дать организованный отпор фашистской твари».
Необыкновенный патриотический подъем среди верующих москвичей отмечают многие очевидцы.
В октябре 1941 года население Москвы, осознавая подступающую к столице опасность, пребывало в тревоге. Тогда, 14 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы молились Небесной Заступнице во всех храмах Москвы, моля защитить город от захватчиков. В тот день митрополит Сергий обратился к москвичам с посланием, стараясь вселить в них веру и надежду.
В день другого чествования Пресвятой Богородицы – 4 ноября 1941 года, когда совершалось празднование Казанской Ее иконы, в Богоявленском соборе была отслужена Божественная литургия, и храм был переполнен. Священники благословили молящихся великой нашей святыней – Казанской иконой Богородицы. Нередко именно перед Казанской молились русские люди в дни тяжелых испытаний и получали чудесную помощь свыше.
Митрополит Николай (Ярушевич) уверенно произнес в своей проповеди: «Мы пройдем через все испытания, и мы под знаменем Богородицы победим врага. С нами Бог, с нами Богородица! Мы молимся о единстве нашего народа. Мы верим, победа придет!»
А через несколько дней, 7 ноября, на Красной площади прошел парад, и Сталин, обращаясь к войскам, сказал: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков…» – и первым среди них назвал святого благоверного князя Александра Невского.
Примерно через месяц немцы вплотную подошли к Москве. Ближайшее расстояние их передовых позиций от столицы было менее 20 километров. Захватчики уже готовились к своему военному параду в русской столице. Но день 4 декабря – это был праздник введения во храм Пресвятой Богородицы. Небесной Защитницы Русской земли. 5 декабря началось сражение за Москву. А следующий день был днем памяти святого благоверного князя Александра Невского…
«22 июня местоблюститель патриаршего престола Сергий призвал святого Александра Невского защитить Россию. 7 ноября Сталин призвал бойцов биться так, как делал это князь Александр. 6 декабря, в день памяти святого благоверного великого князя Александра Невского, началось паническое бегство немцев под ударами русской армии. На следующий день в деревне Нефедово, в двух километрах от города Дедовска, произошел один из самых невероятных танковых боев Второй мировой войны. Танк КВ-1 под командованием лейтенанта Павла Гудзя вступил в бой с 18 немецкими танками. КВ-1 уничтожил 10 вражеских машин, а остальные обратил в бегство.
Во время допроса в июне 1945 года фельдмаршал Кейтель заявил, что после поражения под Москвой стало ясно, что военного решения Восточная кампания не имеет. Но она никогда его не имела.
Московская битва надломила гитлеровцев морально. В ходе зимней кампании военные трибуналы осудили 62 000 солдат и офицеров за дезертирство, самовольный отход, неповиновение. Еще осенью подобное немыслимо было представить. Самая дисциплинированная армия в мире разлагалась. Русские воины истребляли врага огнем, русская природа – холодом.» (В. Григорян. Разумейте, языцы).
Альдо Дель Монте, капеллан, служивший в армии итальянцев – немецких союзников, писал: «…Как-то ночью, в час возобновления военных действий, когда машины должны были ринуться в последнюю атаку на город, немецкие части содрогнулись от ужаса. Внезапный скачок температуры превратил трассы в ледяное бездорожье, пригвоздив к мерзлой почве и людей, и танки. Осознав это, немцы испытали замешательство, граничащее с ужасом; предпринимались отчаянные, нечеловеческие усилия, чтобы продолжить движение. Все было тщетно.
Приказ наступать любой ценой подгонял людей, в нем сосредоточилась мучительная неудержимая воля… В ответ – тишина: колеса не вертятся.
…Разве не видна рука Божия в том, как внезапно и бесповоротно отказали машины перед лицом тайных сил природы? И почему люди не умеют прозревать этот лик Бога, Который шествует на крыльях бури?»
6 декабря 1941 года, в день памяти святого благоверного князя Александра, советские войска в битве под Москвой перешли в решительное контрнаступление, сорвав попытки гитлеровского командования подтянуть на московское направление свежие силы с других участков фронта. Фашистские войска были отброшены от Москвы на 100–250 километров, и вражеский план «молниеносной войны» был бесславно провален. Победа под Москвой положила начало коренному повороту в Великой Отечественной войне, оказала огромное воздействие на весь ее ход…
Москву отстояли советские, русские люди. Мужчины, женщины и дети, верующие и неверующие… просто про верующих не приняло было говорить на протяжении нескольких десятков лет после Победы, и только сейчас заполняется этот пробел в нашей не самой далекой истории.
«На подступах к Москве решалась судьба всех народов. На подступах к Москве сражались две армии – армия насильников, грабителей, фашистских извергов и армия героев-патриотов, которая защищает свою Родину и несет освобождение всем угнетенным народам…
Высокие патриотические подвиги проявили в дни защиты Москвы духовенство и миряне. Воодушевленные призывом первоиерарха нашей Церкви Блаженнейшего Сергия, Митрополита Московского, никто из них в самые тяжелые моменты для Москвы не дрогнул, не ушел со своего поста, но все с небывалым энтузиазмом выполнили свой долг. Духовенство и верующие миряне, по примеру своих древних предков, усилили молитву в храмах к Богу о даровании победы воинству нашему над врагом, безропотно провожали детей, мужей и братьев на передовые линии, рыли окопы, строили баррикады, готовили оружие для фронта, несли свои сбережения в Фонд обороны…
Когда враг был разгромлен под Москвой, столичное духовенство и верующие с таким же неослабным энтузиазмом все думы, все мысли обратили на запад, – туда, где славные сыны Родины, не жалея своей жизни, кровью защищают свое Отечество.
Хвала тебе, дорогая Москва, что ты, верная славным традициям, как и встарь, твердо и непоколебимо стоишь в первых рядах защитников Родины!
Хвала тебе, дорогая Москва, что ты своим мужеством и отвагой, своим примером воспламеняешь сердца русских людей горячей любовью к Родине, готовностью умереть за ее свободу и независимость!
Наша армия борется за правду общечеловеческую, за правду Божию, правду вечную. Господь Бог, который ниспослал нам великое испытание, – видя нашу готовность грудью защищать свою Родину, видя наши устремления к благородным и возвышенным целям войны, которую мы ведем, дарует нам и победу над врагом. В этом мы уверены, и это свершится» (Питирим, епископ Калужский, Цит. по книге «Правда о религии в России»).
Протоиерей Петр Филонов, настоятель московского храма во имя иконы Божией Матери “Нечаянная Радость”, писал 6 апреля 1942 года: «В первых числах июля я увидел нашу родную столицу Москву и еще раз убедился в мощи советского народа, который не дрогнул перед лицом тяжелых испытаний и грудью стал на защиту любимой Родины, готовый жестоко покарать немецких оккупантов, нарушивших нашу мирную жизнь. С 22 июля Москва начала героически отражать вражеские налеты. Москвичи в дни обороны своего города показали, на что способен русский человек.
Теперь Красная армия перешла в наступление и гонит врага на запад. Недалек тот час, когда на нашей земле не будет проклятых фашистов».
Московские пастыри благословляли верующих на сооружение оборонительных рубежей и сами участвовали в этом. Многие из них принимали самое активное участие в местных органах противовоздушной обороны, помогали в тушении пожаров от зажигательных бомб, руководили прихожанами при рытье окопов и ночных дежурствах. Организовывали в своих храмах бомбоубежища.
В «Журнале Московской Патриархии» читаем, что настоятель московской церкви во имя Святого Духа на Даниловском кладбище, протоиерей Павел Успенский, в тревожные дни не покидал Москву, хотя обычно он жил за городом. В храме было организовано круглосуточное дежурство, очень тщательно следили за тем, чтобы на кладбище по ночам не задерживались случайные посетители. В нижней части храма было организовано бомбоубежище. Для оказания первой помощи при несчастных случаях при храме был создан санитарный пункт, где имелись носилки, перевязочный материал и необходимые лекарства. Супруга священника и две его дочери принимали участие в сооружении противотанковых рвов. Энергичная патриотическая деятельность священника станет еще более показательной, если упомянуть, что ему было 60 лет.
У протоиерея Петра Филонова, настоятеля московской церкви в честь иконы Божией Матери «Нечаянная радость» в Марьиной роще, три сына служили в армии. Он также организовал в храме убежище, так же, как и все граждане столицы, в свою очередь стоял на постах охраны. И наряду с этим он вел большую разъяснительную работу среди верующих, указывая на вредное влияние вражеской пропаганды, проникавшей в столицу в разбрасываемых немцами листовках. Слово духовного пастыря было весьма плодотворным в те тяжелые и тревожные дни (Священник Александр Колесов. Русская Православная Церковь в период Великой Отечественной войны).
Постановлениями Моссовета от 19 сентября 1944 года и от 3 января 1945 года около 20 священников московских и тульских церквей были награждены медалями «За оборону Москвы». Этой медалью был награжден также и Митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич).
В книге «Правда о религии в России» немало страниц было уделено Православной Москве, патриотическому порыву ее жителей, переполнявших храмы столицы в тяжкое военное время. «Волна патриотического одушевления, – говорится в книге, – подняла в сердцах москвичей на небывалую высоту любовь к Отчизне, восхищение боевыми успехами борцов за Родину, самоотверженностью всего состава русских войск и искусством их полководцев. Последующие события и вести поддержали и усилили высокое настроение Москвы. Скоро стало известно, что не только на подступах к столице, но и во всей Московской области не осталось ни одного живого фашистского солдата: русская армия начисто вымела обнаглевших немцев из Московской и других областей.
Православное население Москвы тем более загоралось общим одушевлением, что во всесокрушительной победе русского воинства справедливо видело и свою долю участия в трудах подготовки и в торжестве победы. Не переставая возносить молитвы о победе с первых дней войны, оно особенно усилило их и поднимало волю к победе, когда военная угроза нависла над любимой столицей. В Филиппов пост перед Новым годом московские храмы были свидетелями громадного подъема заветных чувств любви и преданности Родине – до самопожертвования, до готовности самую кровь свою пролить «задруги своя». Молитвы, покаяние, таинства и церковные священнодействия, все направленные к повышению этих святых чувств в сердцах верных и возжжению их в сердцах охладевших, не прерывались в православных храмах и воодушевляли православных людей к общей цели – самоотверженному служению Родине, стремлению положить душу за товарищей, за родной край, за Отчизну».
В 1942 году Православная Церковь праздновала самую раннюю Пасху, и праздник начинался в ночь с 4 на 5 апреля. Во время Великого Поста московские храмы были переполнены богомольцами, желающими исповедоваться и причаститься. Их было так много, что, по воспоминаниям современников, в больших вместительных храмах служба начиналась в половине седьмого утра и оканчивалась в четыре-пять часов дня.
«Вечерние службы начинались ровно в 4 часа дня или переносились наутро, – вспоминает очевидец, доктор медицины П. Красавицкий. – Но все эти особенности отнюдь не понижали тонуса церковной жизни. Можно сказать, что среди забот, тревог, неизбежных в военное время трудностей, при постоянном устремлении мысли и сердца к тем близким, которые несут трудности и опасности самой войны, не было в церквах ни уныния, ни упадка духа, а царила общая атмосфера покоя, предания судеб своих близких в волю Божию…
В том и величие народного духа у самых обыкновенных людей, слабых, немощных: в этой простоте отношения к совершающемуся великому – без всякой аффектации, без всякой рисовки, хвастовства, позирования… Тот же простой русский человек, как он рисуется в “Капитанской дочке” гениального Пушкина, в “Максимыче” Лермонтова, в “Севастопольских рассказах”, в “Войне и мире” Толстого… «Когда нужно будет, увидим, все надо делать по велению рассудка, по голосу совести… и Господь вразумит… и будь Его святая воля…» Только горячее молитва, только чаще скатится тихая слеза о сыне, внуке… Только чаще пойдет записочка, просфорочка в алтарь, только чаще подадут на паперти монетку со словами: “Помолись за воина Илью, помяни воина Ивана…”
В храмах Москвы преждеосвященные литургии 6-й и Страстной седмиц пелись полными хорами певчих. Надо отдать должное их художественному искусству.
Но волновал и занимал всех вопрос: как будет с Пасхальной службой при осадном положении? Все понимали, что это дело серьезное и нелегко разрешимое… Терпеливо ждали указаний церковной власти. Казалось, и речи не могло быть о полночной Пасхальной службе.
Утром рано в великую субботу по радио было передано разрешение военных властей города о беспрепятственном движении во всю Пасхальную ночь, «согласно традиции»; потом последовало распоряжение церковной власти о совершении светлой заутрени в полночь. Говорить ли об общей радости, вернее, восторге?»
«В 7 часов вечера, в субботу, в прозрачные весенние сумерки, я пошел к своему приходскому храму, – вспоминает профессор Г. Георгиевский. – Еще вдали от храма мое внимание привлек поток людей с однообразными узелками в руках. Это были небольшие свертки, тщательно и не туго завязанные в белоснежные салфетки и скатерти. Мудрено было не узнать куличей и пасок.
Поравнявшуюся со мной старушку, несшую свой узелок на обеих согнутых руках, решаюсь спросить:
– В церковь идете, бабушка?
– Да, вот иду в церковь, освящать пасху, – ответила она. – Слышал, какое распоряжение вышло? Дай Бог здоровья советской власти! Идите, говорит, по городу смело, делайте на Пасху все, что полагается, вам никто не помешает».
Николаю Моршанскому тоже запомнились события тех дней: «Субботний день был в Москве тепел, сыр и сумрачен. Оседали на московских дворах снежные сугробы, весенние воды появились на тротуарах и мостовых и бежали к стокам – холодные, железно-блистающие под солнцем, то появляющимся, то уходящим за белесые облака.
Накануне поздней ночью стреляли зенитки, долго и упорно отгоняя очередного воздушного злодея. Утром у сводок Информбюро толпились люди. Стояли очереди за газетами и стояли прочие очереди – неизбежные, суровые атрибуты войны.
К обеду облака закрыли дымчатую синь апрельских небес, стало накрапывать. Тротуары, подсохшие за день, вдруг покрылись черноватыми мокрыми рябинами. Потом так же внезапно весенний сеяный дождик прекратился, стало теплее, люднее на улицах.
На улице Баумана около Елоховского собора оживленный людской рокот и большой, вытянувшийся и опоясавший громадное церковное строение, хвост.
Идут прикладываться к плащанице – она стоит посреди храма последние часы.
В правом приделе, в мерцании свечей, в тусклом свете, что проникает через узкие стекла окон, уже приготовленных к ночному затемнению, происходит церемония освящения куличей, пасок и яиц.
У многих не хватило ни усилий, ни времени, чтобы приготовить все это освященное веками великолепие Пасхального дня. Но Пасхальный хлеб, благословленный священником, должен быть в доме верующих. И вот стоит женщина с караваем обыкновенного белого хлеба, купленного в магазине. Рядом с ней седовласый старец держит в салфетке, столь же белой, как и его борода, десяток сухарей. Тут освящают торт, давно заготовленный для этого случая. А вот в углу, в отдалении от всех, стоит маленькое, робкое семилетнее существо. В ее тонких ручонках, на обрывке вчерашней газеты – кусок серого пшеничного хлеба с воткнутой в него свечкой. Священник благословляет и этот смиренный Пасхальный хлеб, хлеб войны…
Приказом коменданта эта московская ночь была изъята из-под действия железных осадных законов. Вероятно, ночью еще пристальней, еще внимательней глядели те, на кого это возложено, за скоплениями облаков, за каждым шумом, возникающим в поднебесных далях, и жерла зениток стояли, обращенные к звездам, готовые в любую минуту изрыгнуть пламя и грохот.
Может быть, в эти полуночные часы, когда в соборах и церквах Москвы шла торжественная Пасхальная служба, – может быть, где-то на дальних подступах к столице шли воздушные бои и грохотали зенитки, создавая стену разрывов, сквозь которую враг не мог пробиться к городу и нарушить мирное совершение православного торжества.
Они не пробились, и заутреня, посвященная победе света над тьмой, добра над злом, шла своей чередою.
Громадные людские толпы, заполнившие кафедральный собор, колыхались мерно. Трепещущее пламя свечей, огни люстр, кадильный дым, сливаясь, поднимались ввысь, к шатру, к грозной фигуре Саваофа, Творца и Вседержителя. Молитвенные слова и голоса священников, что доносились из алтаря, оттуда, где осиянный огнями семисвечника Иисус как бы царил над миром скорби, наполняли храм ровным гулом, и было в нем нечто такое, что пленяло и волновало необыкновенно душу.
Возвышаясь над этим молитвенным шорохом, над слабыми старческими возгласами иереев, над хором, что славил Воскресение Господина Жизней, громко, ясно звучал голос митрополита, то произносящего очередную молитву, то кидавшего в сердца людей победный клич “Христос воскресе”, то с амвона, перед раскрытыми царскими вратами благословляющего всех и вся, то читавшего пасхальное послание Патриаршего Местоблюстителя, Митрополита Сергия…
И были страшные и пророческие слова в том послании – «…да поразит праведный Судия Гитлера и всех соумышленников его и да откроет глаза тем, кто еще не хочет видеть в Гитлере врага Христова!»
Наступит воздаяние, оно близится, и во имя высшей справедливости не законы милосердия вступят тогда в силу, а суровые законы Бога Отца, карающего преступления человека против лучших устремлений человечества».
Вот как описал ту Пасхальную ночь Андрей Стрешнев: «Пасхальная ночь на русской земле всегда темна, но еще никогда она не была в Москве столь темна, как в этом, в 1942 году. Город весь затемнен, город весь готов к встрече черных птиц смерти. Улицы безмолвны и безлюдны, ибо осадное положение еще не снято с города и близится тот ночной час, когда движение в городе останавливается.
Город отвык выходить на улицу в этот поздний час, и даже в большие государственные праздники соблюдается строгий режим военного города, города, куда из окрестной тьмы неустанно, настойчиво тянутся силы врага, его тяжелые бомбовозы.
Но в эту ночь, может быть на одну только ночь в году, разрешено ходить по всему городу, всю ночь напролет, ибо по древнему русскому обычаю в Пасхальную ночь весь город открыт народу, двери церквей раскрыты настежь и сердца людей раскрыты друг перед другом: это первая ночь весны, когда мертвое зерно трогается в рост навстречу свету из земной могилы, когда умерший Иисус встает из гроба, поправ мрак и смерть. И по глухим переулкам Замоскворечья, оступаясь о груды неубранного снега, люди идут к заутрене. Они чутко вслушиваются, не уловит ли их настороженный слух дальнего гула вражеских самолетов, отдаленной канонады заградительного огня. Тогда они простоят часы тревоги на своих постах на чердаках и крышах, у дверей убежищ, у калиток своих дворов.
Они идут, помня каждый выступ и каждую выбоину, ибо глаза едва различают ближнюю стену, ближний поворот. Многим было бы уютнее проспать эту ночь дома, а не мучиться долгим путем, не соразмерять, не обдумывать каждого шага. Но скоро полночь, а в полночь грянут пасхальные хоры по московским церквам.
А московские хоры исстари славятся. И молитвы пасхальной ночи дали мотив тем древним народным песням, которые певались нашими предками в отдаленные времена Ледового побоища и Куликовской битвы. С такими напевами ходили в бой, под такие напевы возвращались домой с победой. А не было бы побед, – не была б испокон веков неприкосновенна и цела, не была б столь просторна и свободна земля России. Родные песни и в битву вели и в битве помогали победе. Но мотивы народных песен жили и менялись в течение веков, и только церковные хоры и православный канон сохранили их древнее звучание.
Но церковь внутри освещена. Лазурными и пунцовыми звездами светятся у икон лампады, строго глядят с позолоченной и резной высоты строгие лики патриотов и воинов. В черной суровой мантии высится с книгой в руках Сергий Радонежский, вдохновитель борьбы за русскую землю, благословлявший в поход воинство Димитрия Донского; с мечом у бедра стоит Александр Невский; в золототканых ризах митрополит Алексий, посылавший московских князей в победоносные походы. Их память чтит Православная Церковь, это любимые образы русского народа.
В полумгле, уходя высоко под своды, высится просторный резной иконостас. Любовные искусные руки талантливых художников вырезали из послушного дерева витые колонки, затейливые капители, полузакрытые виноградными гроздьями и листьями. Русские издревле любят резьбу по дереву, наша земля исстари богата лесом, и народ привык создавать под своим резцом пленительные и легкие орнаменты, легчайшие сооружения, причудливые, сложные, радостные. Русское национальное искусство нашло здесь широкое применение и, оттесненное архитектурой современных зданий, притаилось и уцелело в украшении церквей. Недаром, несмотря на мглу, вокруг столько радостных и нежных красок, – это искусство нежного и радостного нашего народа, нашего мужественного и воинственного народа.
Сейчас, в эту Пасхальную ночь войны, так тесно в церкви, что нет возможности протиснуться вперед.
Утреня еще не началась, а запоздавшие уже не могут сами отнести и зажечь свечи перед теми образами, к которым лежит сердце.
От паперти, от конторки, где продают свечи, запоздавшие просят передать эти свечи дальше, и вместе со свечами от ряда к ряду переходит просьба верующих:
– Зажгите одну Воскресенью, другую Невскому.
– Одну Воскресенью, другую князю Владимиру, третью Ольге.
А Владимир тысячу лет назад водил свои дружины в походы на половцев, оборонял непреодолимым валом русскую землю от жадных кочевников; а эта Ольга Киевская так отомстила древлянам за гибель своего мужа Игоря, что сошло с лица земли древлянское царство навеки, а эта Ольга первая строила в Киеве школы в ту эпоху, когда еще не было ни на Руси, ни в Западной Европе никаких школ, ибо жила она в Киеве в IX веке. А воины ее стояли, оберегая торговые пути, на берегу Балтийского моря, в том месте, где позже построен Ревель. И народ хранит их имена и чтит память, зажигая перед ними лампады и свечи. И Кирилл и Мефодий, пронесшие по славянским землям первую славянскую азбуку, стоят рядом, сжав тонкими пальцами свитки своего букваря. Вся тысячелетняя борьба народа вспоминается здесь, в ожидании часа, когда раскроются врата алтаря и хоры грянут заутреню. Тесно.
Хор негромко вторит священнику. В церкви еще полусвет, свечей еще недостаточно, чтобы преодолеть огромную, сводчатую византийскую высоту.
Но близится час Воскресения Христа.
Священник обращается к верующим:
– Братья! Город наш окружен тьмой, тьма рвется к нам на вражеских крыльях. Враг не выносит света, и впервые наше Светлое Воскресенье мы встречаем впотьмах. Тьма еще стоит за порогом и готова обрушиться на всякую вспышку света. Мы сегодня не зажжем паникадил, не пойдем крестным ходом, как бывало испокон веков; окна храма забиты фанерой, двери глухо закрыты. Но мы зажжем свечи, которые у каждого в руках, храм озарится светом. Мы верим в воскресение света из тьмы. Свет, который внутри нас, никакой враг погасить не в силах. Воинство наше – мужья, братья и сыновья, и дочери – в этот час стоит на страже нашей страны против сил тьмы. Храните в себе свет, веруйте в победу. Победа грядет, как светлое воскресение.
И, перебегая от свечи к свече, по храму потекла сплошная волна света. Зажигая друг у друга тонкие восковые свечи, каждый стоял с огнем, когда раскрылись врата и священник поднялся, весь золотой, сверкающий.
Полный сияния, храм начинал заутреню 1942 года, и хор откликался хору, и нежные гирлянды цветов на иконостасе и на клиросах, и весь воздух содрогнулись от весеннего клика:
– Христос воскресе!
И каждый понял, что хоть он и темен снаружи, как этот храм, но внутри себя ни разу не чувствовал ни тьмы, ни сомнения, что все пройдет, что затаенная во мраке правда живет, не угасает. Что день воскресения близок. Что воинства не допустят германскую тьму в нашу светлую жизнь, что с нами вместе и Невский, и Владимир, и Сергий, и древние воины, и древние просветители, – все прошлое, и все настоящее нашего народа, слитые воедино, победят во имя будущего, для сохранения навеки неугасимого света нашей Родины и нашей культуры».
(А. Стрешнев. У заутрени. Цит. по книге «Правда о религии в России»).
«Хотя много переживаний перенесли мы за минувшие годы войны, – говорил Святейший Патриарх Сергий, – но много и славных подвигов совершено всем нашим народом. Неувядаемой славой покрывает себя русская армия. Ее усилиями враг не мог приблизиться к Москве, и она по-прежнему стоит цела и свободна, сияет своим Кремлем, народ по-прежнему молится в своих храмах».
Войти с помощью соц. сетей: