К. К. Абаза

Штурм Измаила

1790 год. 22 декабря (11 декабря ст. ст.) русскими войсками под предводительством генерал-аншефа А. В. Суворова штурмом была взята турецкая крепость Измаил.

Днем штурма назначили 11-е число. Накануне штурма, с солнечным восходом, наши открыли сильнейшую канонаду: 40 орудий с сухого пути, 100 орудий с острова Сулина и 150 с гребной флотилии громили Измаил с раннего утра до позднего вечера. Турки отвечали горячо, но с полудня стали стихать, а к вечеру и совсем замолкли. От рева 600 орудий земля стонала; снаряды бороздили небо по всем направлениям. Один из них попал в нашу бригантину, и судно взлетело на воздух; зато и городу сильно досталось. С наступлением темноты несколько казаков перебежали к туркам: нападение уже не могло быть неожиданным; после оказалось, что турки сами готовили на эту ночь три вылазки: две против наших батарей, третью – к ставке Суворова.

Ночь выдалась темная, непроглядная; по временам раздавались одиночные выстрелы, освещая на секунду то тот, то другой угол нашего лагеря. И эти выстрелы смолкли. Среди ночной тишины по временам из крепости доносился какой-то неясный, зловещий гул. Мало кто спал в эту ночь. Не спал и Суворов; он ходил по бивакам, вступал в беседу с офицерами, шутил с солдатами. Вспоминая былые победы, он обещал успех и на сегодня. Вернувшись к себе, Суворов прилег к огню, но не спал; его окружала большая свита адъютантов, ординарцев, гвардейских офицеров, придворных, знатных иностранцев. Многие из последних принесли большую пользу во время штурма, а со временем прославили свое имя на полях Европы громкими победами. Сюда они приехали учиться.

В три часа ночи взвилась ракета. Наши войска поднялись с биваков, устроились и выступили к сборным местам В 5 ¹/₂ час., при густом тумане, штурмовые колонны пошли на приступ. Три правые колонны находились под общим начальством Потемкина, а три левые – Самойлова; 1-ю колонну вел Львов, 2-ю – Ласси, 3-ю – Мэкноб – генералы испытанной храбрости, бравшие штурмом Очаков. В этих колоннах было 15 батальонов пехоты да в прикрытии 3 полка конницы. Левые колонны вели на штурм по порядку нумеров: бригадиры Орлов, Платов и генерал-майор Голенищев-Кутузов – все трое подвизались впоследствии, в эпоху Александра, в тяжелые годы борьбы с Наполеоном. Теперь под их начальством находилось 7 батальонов пехоты, 8 тысяч казаков, тысяча арнаутов, а в резерве 4 полка казаков, 12 эскадронов карабинеров и гусар. Нужно прибавить, что спешенные казаки 4-й и 5-й колонн, потерявшие своих лошадей под Очаковым, были вооружены вместо ружей укороченными пиками. Колонны двигались в порядке, в глубокой тишине. Турки сидели смирно, не выдавая себя ни единым звуком. Раньше других подошла к назначенному ей месту, именно левее Бросских ворот, вторая колонна под начальством Ласси. Сажен за 300 или за 400 турки встретили ее адским огнем. В одну минуту загорелся весь валганг; загремело 700 орудий, затрещали ружья; крепость стала похожа на грозный вулкан, извергавший пламя и дым; небо и земля были в огне, и в довершение ужаса по всему валу раздавался протяжный, раздирающий душу крик: «Ал-ла, Алла», как последнее, похоронное, пение.

Вторая колонна оробела, солдаты затоптались на месте, но бывший тут Потемкин сумел их увлечь – они бросились вперед, живо забросали ров фашинами. Измайловского полка прапорщик Гагарин приставил лестницы, по которым стали подниматься, первыми вошли майор Неклюдов, начальник стрелков, и Ласси. Турки с яростью набросились на этих храбрецов; они пустили вход кинжалы, сабли, копья; но на место павших прибежали другие; поднялась голова колонны, успела утвердиться и сейчас же, не спускаясь в город, пошла забирать влево, к Хотинским воротам. Почти в то же время подходила первая колонна, ее вели фанагорийцы, любимые дети Суворова. Перед этой колонной возвышался каменный редут, табия, замыкавший измаильские укрепления у самого берега Дуная. Взять его в лоб не было никакой возможности; колонна повернула вправо, к палисаду, протянутому от редута к реке. Генерал Львов перелез через него первым, за ним фанагорийцы, потом апшеронские егеря. Несмотря на страшный картечный огонь из редута, они быстрым натиском в штыки тотчас овладели с тыла ближайшими турецкими батареями; но не успели солдаты оглядеться, как из табии выскочили янычары, потрясая в воздухе своими грозными ятаганами. Колонна с успехом отбила эту вылазку, после чего обошла редут сзади под самыми стенами и, поднявшись на валганг, устремилась влево – туда, где была вторая колонна, откуда раздавались крики «Ура! С нами Бог!»

Солдаты рвались с нечеловеческой силой; бешеной волной они сметали всех встречных. Раненый генерал Львов остался за табией, старший полковник Лобанов-Ростовский тоже: вел колонну Золотухин. На штыках добрался он до Бросских ворот, дошел до Хотинских, выломал их и впустил резервы. Обе колонны, 1-я и 2-я, соединились вместе. На долю третьей колонны выпало еще более трудное дело: она шла с северной стороны, с поля, где крепостная ограда была гораздо выше. Высота вала и глубина рва были здесь так велики, что приходилось пятисаженные лестницы связывать по две; кроме того, эту часть верков защищали янычары под начальством самого сераскира.

Войска поднимались с большим трудом, с тяжкими потерями, а поднявшись – встретили такой отпор, что не подоспей резервы, пришлось бы отступить. Начальник колонны Мэкноб и принц Гессенский, который шел впереди, оба получили тяжелые раны; все штаб-офицеры убыли из строя, и тогда Суворов прислал сюда гусарского подполковника Фризе. На другом конце крепости, со стороны Молдаванского предместья, во главе шестой колонны шел неустрашимый Кутузов. Под градом картечи колонна достигла контрэскарпа. Здесь пал, сраженный пулей, молодой бригадир Рибопьер, на которого возлагали так много надежд. Солдаты приостановились, поколебались, но в эту опасную минуту спустился в ров сам Кутузов; за ним бросились солдаты и скоро очутились на валу. Однако на валу пришлось так жутко, что Кутузов вызвал резерв; херсонские гренадеры дружным ударом в штыки заставили турок очистить им путь. Шестая колонна утвердилась теперь прочно.

Колонна Орлова шла на Бендерские ворота, что почти посередине крепости. Когда часть ее успела подняться, растворились ворота, и турки с ятаганами в руках бросились вдоль рва, во фланг 4-й колонне. Таким образом, она была разрезана надвое; тем, которые находились наверху, грозила явная гибель. Во рву завязалась кровавая схватка: казаки и турки, сбившись в темноте, резались насмерть; точно из адской бездны раздавались поочередно то громкое «Алла!», то наше русское «Ура!», смотря по тому, кто брал верх. Бедные казаки, почти безоружные, гибли под турецкими ятаганами сотнями; их короткие пики дробились в щепы. В это самое время неподалеку спустилась в ров 5-я колонна Платова. Тут казаки очутились по пояс в воде и только начали было взбираться под сильным перекрестным огнем на вал, как услышали вправо от себя победные крики турок, а вслед затем шум жестокой свалки. Они замялись, остановились и тотчас были опрокинуты назад в ров.

К счастью, недалеко от 4-й колонны находился сам Суворов: он послал резервы. Полоцкий полк под начальством храброго Яцунского ударил янычарам в тыл. Янычары было попятились, но в эту самую минуту пал Яцунский, убитый наповал. Турки опомнились; опять раздался крик победы: полочане стали отступать. Тогда выскочил из задних рядов священник Трофим Куцинский с крестом в руках. Приподняв его, он воскликнул: «Стой, ребята! Вот вам командир!»

На этот раз полочане ринулись как тигры; вмиг они пронизали штыками густые ряды турок: многих уложили, остальных заставили разбежаться. Расстроенные, устрашенные множеством врагов и гибелью своих товарищей, казаки топтались на месте, не зная, что с собой делать, как вдруг среди общего смятения и безурядицы, раздался громовой голос Платова: «С вами Бог и Екатерина!» Он приставил лестницу и сам полез на вал. Вслед за Платовым обе колонны поднялись наверх: неприятель сброшен, Бендерские ворота заняты; часть казаков успела пробраться оврагом до самого берега, где оказала большую помощь нашему десанту…

Вслед за пехотой по улицам крепости проехала конница и окончательно очистила их от турок. В 4 часа дня все было кончено. Измаил имел тогда ужасный вид. На улицах и площадях валялись горы убитых, полураздетых, даже совсем нагих; лавки и богатые дома стояли в полном разрушении; внутри все было растащено или разрушено. Никогда еще русские солдаты так не ожесточались, как во время и после штурма. Кроме того, что они были измучены долгой и тоскливой осадой, никогда победа не доставалась так дорого, как в этот кровавый приступ. Десять часов они были в огне, и третья часть убыла из строя. Но зато нигде беззаветная храбрость русских войск не была так очевидна, как при штурме Измаила. Офицеры, главные начальники всегда были впереди, бились как солдаты, отчего перебиты или переранены в огромном числе: из 600 офицеров уцелело только 200; солдаты рвались за офицерами без всяких понуканий, криков, а тем более угроз. Многие из оставшихся в живых, глядя потом на эти грозные валы, удивлялись, как они могли на них взобраться. Сам Суворов говаривал не раз, что на такое дело, как штурм Измаила, можно рискнуть раз в жизни, не больше. Среди крови, дыма и огня он послал два донесения; из них одно императрице: «Гордый Измаил пал к стопам Вашего Императорского Величества»; другое – светлейшему: «Российские знамена – на стенах Измаила».

Военные трофеи были велики, лучше сказать, громадны; пленных взято 9 тыс., пушек 265, знамен и бунчуков 370, пороху до 3 тыс. пудов, лошадей до 10 тыс. Солдатам досталось такое множество товаров, денег, ценной посуды и оружия, что они не знали, куда с ними деваться. Многие щеголяли в сорванных с древков красивых турецких знаменах; иные запахивались дорогими турецкими шалями или коврами; гуляки, особенно бывшие запорожцы, кидали горстями золото, серебро, топтали ногами драгоценные сосуды. Суворов по своему обычаю ни до чего не коснулся. Офицеры привели к нему арабского коня в полном и богатейшем уборе; они просили принять его на память об этом славном дне. Суворов отказался: «Донской конь привез меня сюда, на нем отсюда и уеду». Недаром солдаты говорили: «Наш Суворов во всем с нами, только не в добыче».

Штурм Измаила устрашил недругов России, подстрекавших турок к продолжению войны. Они заключили мир, отдавши Очаков и земли по Кубани. Грозная твердыня, облитая русской кровью, осталась за нами, хотя ненадолго. В то самое время, когда гостил в Москве Наполеон, Измаил был уступлен России с частью Бессарабии. Теперь на месте крепости стоят сиротливо три церкви, из них одна – бывшая мечеть. Некогда высокие валы осыпались, заросли бурьяном и по ним вместо часовых бродят овцы. Ни здесь, ни в городе, который раскинулся по ту сторону оврага, за бывшим армянским предместьем, нет ничего, что напоминало бы о величайшем подвиге в русской военной истории.