Ваше высокопреосвященство, милостивейший архиепископ! Я утруждаю ваше высокопреосвященство частыми письмами, и неизвестно – утрудил ли я оными и все ли к вам доходят? На другой день после взятия Очакова писал я к вам весьма коротко, ибо обстоятельства наши, в которых мы тогда находились, более писать не дозволяли, а теперь – поелику мне более можно к вам писать, по причине спокойного состояния наших дел, – то я о том же уведомить вас и самую истину, – чтоб удовлетворить вашему любопытному духу и представить пред глазами вашими, – всячески постараюсь.
В первых числах декабря, наш, ныне торжествующий, герой, князь Потемкин, вышедши из терпения по столь долго ожиданном времени произвольной сдачи давно осажденного города, приказал приготовиться отборным войскам к нападению на Очаков – город столь упорный и не щадящий крови своих граждан. Нападение оное долженствовало быть 6-го декабря во освященный день святому Николаю. Между тем, как обыкновенно поступают великие вожди, чтобы удобнее и удачнее совершить предпринимательство дела, разделил он на известные части солдат, намеревающихся идти; над каждою частью поставил особенных полководцев, искусных в военном деле, давши им план, как поступать и действовать весьма самым ясным истолкованием. Шесть было колонн, с шести сторон города напасть имеющих, которые для исполнения сего дела назначены были, чтоб видно было употребление воинствующих со всех сторон для нападения на город. Все приготовлено… Вот уже наступила тотчас ночь, в которую одним должно было убивать, а другим самим убитым быть… В 6 часов пополудни князь призвал меня к себе и приказал мне с собором священников в церкви истинно воинствующей всенощное бдение отслужить, потом окропить святой водой тех, которые намерены были идти. Они разошлись по местам, каждому назначенным. После сего князь приказал призвать меня опять в свою палату и приказал, почти уже в полночь, отпеть молебен, который в самом начале чиновника положен, и притом с коленопреклонением. Окончивши оный, по приказанию князя, ходил я в полк Екатеринославский, над которым он особенным и начальником называется, для отправления такого ж молебна и там.
Отправивши то, что для меня принадлежало, отпустил я солдат на сражение, окропивши святою водою, прося всеусердно от Бога помощи нашим, а поражения неприятелю. Когда я помышляю о моей жизни, то сомневаюсь, чтобы мои молитвы испросили что-нибудь у Бога, но молитвы других, особливо воинствующих, услышаны были Оным, в чем нас самый случай уверил.
В 6 часов пополудни начались молитвы утренние, начался и приступ к городу.
Придвигнулись солдаты и наступили на город; со всех сторон раздался крик, смешанный со средними выстрелами пушек и беспрерывных ружей; после сего сразились вблизи: турки – саблями, а наши – на штыки; по прошествии часа с четвертью между сражением ослабела вконец сила неприятелей, а особливо когда уже с их стороны убито было 7 тысяч. Однако же наши щадили, сколько было возможно, безоружных женщин и младенцев. Заняли крепость, повели пленных и разграбили имение побежденных, ибо права войны позволяют победителям сие чинить над побежденными.
С нашей стороны, в рассуждении с числом убитых неприятелей, весьма мало убито; впрочем, воспоминать сие ужасается мой дух.
Теперь я начну писать о радостнейших происшествиях.
Мы проздравляли князя со взятием города и одержанием столь славной победы; он принимал наши проздравления с весьма веселым видом, победу же не себе, но Господу сил и храбрости воинов приписывал; и мы также проздравлены от него взаимно. О, день веселый и торжество ни в чем (с другими), разве со днем святые Пасхи, равняющееся!
Когда сие происходило, привели пашу – начальника Очаковского, который нашими же солдатами едва был сохранен от гнева наших других солдат. Князь порицал пленника за безрассудное его упорство и за пролитие столь многие крови своих сограждан. Паша ответствовал, что он делал то, что ему должно было делать: «Тебе, – сказал он, – приказано было взять город, а мне оный не давать». К сему присовокупил еще и то, что никто у него не погиб, разве тот, которому судьбой назначено было умереть. Вот муж храбрый и богословствующий, сколько прилично магометанину!
Я не могу надивиться снисхождению князя к пленным и истинно отеческому старанию, о пользе их пекущемуся: он снабдевает их пищею и одеждою, как людей сродных себе.
На другой день после сражения приказано мне было идти в российский Очаков выбрать из мечетей турецких лучшую для переменения в православный храм.
Взошел я в город, наполненный по всем улицам трупами различными и многообразными смертями погибших; везде почти во время моего пути должно было мне переходить через кучи убитых… Но отвратимся от сего многоужасного зрелища. В городе были три знатнейшие капища, из которых одно ядрами пушечными весьма было повреждено и испроломано, а другое наполнено сухарями; третье выбрал я. Прочетши молитвы и окропивши святою водою, поставил иконостас, престол и жертвенник. Когда я сие приуготовлял, с коликою душевною радостью наши солдаты, купцы и маркитанты, которые тут были, поднимали колокола со мною, из лагеря принесенные, ставили крест сверх луны на капище, звонили и знаменали себя крестом, говорили, что звоном колоколов дух российский оживотворился: следственно православие распространяется. По городу сам князь, в великом провожании многих знатнейших особ, ходил; я вышел к нему навстречу в провожании священников, облеченных в священные одежды, поднес для целования образ Спасителя нашего и хлеб с солью, по обыкновению, от древнейших еще времен в России принятому; проздравлял победителя сими словами: «Благословен, гряды во имя Господне». Потом началась литургия; читал Евангелие то, которое обыкновенно читают на заутрени в день ваий, яко весьма приличное нашим обстоятельствам и обыкновению города. О сем я вам, высокопреосвященнейший, за нужное почел уведомить в рассуждении города Очакова. Вашего высокопреосвященства всегдашний почитатель Моисей. Января 4 числа, 1789 года. Из города святые Елисаветы.
Примечание. Помещаю на страницах уважаемой «Русской Старины» письмо очевидца о взятии крепости Очакова в подлиннике, так как нахожу его интересным уже потому, что обстоятельства, сопровождавшие взятие этой крепости, излагаются лицом духовным со своеобразной точки зрения и с такими подробностями, которые могли быть не замечены очевидцами другого звания и положения. К сожалению, я не могу сказать – кто был Моисей – автор этого письма, – и кому из тогдашних архиереев адресовал он свое послание. Предполагаю, что оно адресовано московскому или петербургскому владыке настоятелем походной церкви князя Потемкина, быть может, состоявшим в сане архимандрита. Письмо написано на большом листе толстой бумаги и весьма старательно, прямым почерком, без малейших помарок.