Л. А. Тихомиров

Спасительная роль Церкви в лихолетье

В истории прекращения смут 1605–1613 годов Русская Церковь занимает самое выдающееся место.

Мы говорим не о вере как субъективном элементе личной жизни, а именно о Церкви как религиозной организации. Эта организация явилась могущественнейшим фактором спасения России, которая казалась уже совершенно разрушенной междоусобицей, внутренним разложением общественных и политических элементов. В то время, когда одна за другой падали твердыни гражданского строя, поддерживающие государство, и люди гражданского общества, деморализуемые распадением всех рамок, поддерживающих на стезе долга, потеряли всякий образ и подобие граждан, превратились в стаи «перелетов», – в это время мы видим необычайную, сравнительно нравственную стойкость духовенства и всего, сомкнутого около Церкви.

Среди духовенства мы встречаем лишь редкие примеры измены, вроде Гришки Отрепьева, в общем же ряды его наполнены деятелями, стоящими на всей высоте гражданского долга и патриотизма.

В течение всего Смутного времени мы видим, как эпизоды воскресения России связаны с Церковью. Знаменитая защита Троице-Сергиевой лавры, способная спасти царя Василия, если бы его что-нибудь могло спасти, послужила опорой спасения России, так как с этого времени лавра стала до конца оплотом патриотов, центром патриотической агитации, источником средств материальных для борьбы с врагами и т. д.; архимандрит Дионисий, келарь Авраамий занимают первые места среди патриотов не только по личному напряжению чувства, но и более всего как представители организованной церковной силы. Патриарх Гермоген совершил подвиг, с которым не может сравниться ничто, сделанное другими. Но сила влияния его подвига зависела более всего от сана. Только по сану великий подвижник мог стать нравственной опорой всех попыток освободительной рати. Без него непредставимо и нижегородское ополчение. Кузьма Минин-Сухорукий, величайший образ патриота, был как бы орудием патриарха, а по кончине его – исполнителем заветов замученного святителя.

Обращаясь к мелким частностям событий, мы видим всюду, что каждый монастырь являлся опорой национального сплочения, видим, что все объединяющие граждан попытки совершаются в приходах, под сенью храма, в среде людей, около церкви ютящихся. Когда ополчения, осадившие Москву, отбивались от поляков, явившихся на выручку Струсю, – роль троицкого келаря Авраамия подчас затемняет всех воевод. С удивительным проникновением в народную душу он один умеет тронуть сердца ее на врагов. Сама лавра, уже совершенно истощившая свои средства, пускает в ход даже ризы образов для удовлетворения потребностей войска. Когда же общие усилия увенчиваются успехом, мы видим на первом месте Земского собора опять же духовенство. Оно внушает и формулирует идеи, оно деятельнее всего участвует в избрании царя и в нелегкой задаче убедить его на самопожертвовательное принятие столь мало соблазнительной тогда короны. Духовенство же, по благополучном окончании трудов, выдвигает мысль о необходимости утвержденной Грамоты избрания… Короче говоря, с начала и до конца мы замечаем Церковь, в лице ее иерархии и учреждений, во всей ее организованной силе, как могущественнейшую опору национального и государственного спасения России.

Наблюдая эту назидательную картину, мы, разумеется, не можем не воздавать Православной Церкви глубокой благодарности за столь великое участие в спасении Отечества. Но в то же время невольно является вопрос: почему же эта живая сила, которая так ярко проявилась в 1605–1613 годах, обнаружила лишь слабое подобие этой действенности, например, в нашу эпоху? Бесспорно, и в наше время Церковь многое сделала для смягчения смуты, вразумляла народ и приводила его к здравому сознанию. Но при всем уважении к этим заслугам нельзя, конечно, и отдаленно сравнивать подвиги Церкви в Смутное время XVI века с ее деятельностью в наши дни.

Какова же причина этой разницы? Враги Церкви могут отвечать обличениями духовенства нашего времени, интеллигенты, веру потерявшие, могут указывать на упадок значения религии в жизни «просветившихся» людей нашего времени. Но все это далеко от истины.

И в 1605–1613 годах не все служители Церкви были героями. Летописи свидетельствуют о далеко не высоком уровне веры и в тогдашнем русском населении. Уже один низкий нравственный уровень среди разных тушинцев и в ордах грабителей, напоминавших самых диких башибузуков, показывает, что нельзя преувеличивать высоты религиозного уровня людей того времени. С другой стороны, и в наше время огромны массы верующих, так огромны, что они, конечно, могли сколько-нибудь организованно действовать. Не в субъективном чувстве веры отдельных людей XVI века должны искать разгадки силы Церкви, а в ее организованности.

Церковь того времени была стройной и крепкой организацией. Век был полон насилий, но иерархия Церкви, нисходящие чины духовных лиц были вооружены множеством способов бороться против насилия. Потому-то, когда гражданские власти стали развращаться и разваливаться, церковная организация не лишилась сил действовать. Каждый монастырь был крепостью церковной и потому в трудное время мог тотчас стать крепостью национальной. Это была община, соединявшая и духовные, и гражданские, и даже экономические интересы обывателей. Храм был центром форума, храм был даже своего рода ссудо-сберегательной кассой. И этот храм в то же время связывал жителей и с епископом, и со Святейшим Патриархом, и со святой обителью иноков. В минуту государственно-национальной невзгоды, когда разрушались политические и гражданские связи, народ хранил еще одну организацию – церковную, организацию не в книжке, не в ответе школьника на уроке, но действительную, дававшую и взаимообщение, и власть, и средства. Эта организация и спасла Россию.

Не святые были наши предки и тогда. Не все они были герои, имели в своей среде и членов очень низко павших. Но наши предки были организованы в своей Церкви, а потому, когда в героях пробуждалось святое чувство, то и средние люди, на минуту воодушевившись, имели возможность закрепить вспыхнувшее чувство, давая во имя его над собой полномочия, могли объявлять обязательной жизнь для веры, для спасения Отечества, могли давать на это средства, искоренять «воров», поддерживать тех, кто стал за святое дело…

Но что может сделать хотя бы и горячо пробудившееся святое чувство, если у него уже нет почвы для организации людей? Оно остается личным, субъективным, может, пожалуй, давать незаметных героев и мучеников – они у нас были и есть, – но воздвигнуть национальные силы на спасение веры, нравственности, отечества оно при таких условиях не имеет способов. В 1605-613 годах, наоборот, именно организованность Церкви стала орудием ее спасительной роли, тем условием, благодаря которому могло совершиться великое дело 1613 года.