Книга: Мекка. Биография загадочного города
Назад: Глава 8 Тысячи мертвых верблюдов
Дальше: Глава 10 Кровь и бетон
Глава 9
Европейцы в арабских одеждах
Твоя темнота остается твоим постоянным спутником и никогда не расстается с тобой.Ибн Араби
* * *
Панорамная фотография Мекки, сделанная в 1880 году из форта на горе Абу Кубейс, показывает Город Аллаха в его традиционном великолепии, В центре композиции расположена Кааба. Холмы, прилегающие к Аль-Харам, усыпаны домами. На территории Запретной мечети отчетливо видны библиотека, часы, используемые для определения времени намаза, а также здания, предназначенные для четырех мазхабов. Однако Мекка явно находится в плохом состоянии. Постройки, примыкающие к Абу Кубейс, заброшены или разрушены.
В Аль-Харам мало людей. Фотографии общегородских собраний также подтверждают, что население Мекки уменьшилось, Это не удивительно. Вследствие политической нестабильности мекканцы покидали Хиджаз. В последние десятилетия XIX века в Мекке осталось максимум 40 тысяч человек. В течение следующих десятилетий население будет медленно расти и достигнет 60 тысяч. Но это все равно не может сравниться со 150 тысячами человек, о которых сообщалось в предыдущие века.
Фотография Мекки 1880 года является частью огромной коллекции, известной как «Альбомы Йылдыза». Эта коллекция насчитывает около 36 тысяч снимков. «Альбомы Йылдыза» были заказаны османским султаном Абдул-Ха-мидом II (1842–1918). Они названы по имени резиденции Абдул-Хамида II – стамбульского дворца Йылдыз на берегу Босфора. Султан приказал фотографировать школы, замки, крепости, государственные учреждения, исторические достопримечательности и Каабу, дабы запечатлеть весь путь, который проделывали хаджи, прибывающие в Хиджаз из Стамбула. На снимках изображены паломнические караваны, города и деревни, через которые проходили пилигримы, гостиницы, в которых они останавливались, а также памятные места Мекки и ее окрестностей (горы Арафат и Джабаль ан-Нур, долины Мина и Муздалифа и др.).
Подобные фотографии продавались в книжных лавках Мекки. Ассортимент книжных лавок состоял из богословских трудов, комментариев к Корану, жизнеописаний пророка Мухаммеда, работ по фикху и каллиграфии, а также сборников арабской поэзии. Особой популярностью пользовались сказки «Тысяча и одна ночь». Другим бестселлером были «Макамы» арабского писателя и поэта Абу Мухаммеда аль-Касима ибн Али аль-Харири (1054–1122). Кроме того, в Городе Аллаха продавались книги местных авторов, в т. ч. «Шесть бесед» шейха Хакки (1882 год). «Шесть бесед» снискали расположение мекканцев. Враждебное отношение шейха к западной культуре соответствовало общему настрою горожан. Хакки называет рекламу и технические новинки «замыслом дьявола» и «вещами, которые ведут в ад».
Мекканцы не хотели читать ничего современного. Книги по науке и искусству, даже написанные мусульманами, не проходили цензуру. В Мекке можно было купить пару газет. Газета Al-Oibla появилась в 1885 году, когда Осман Нури-паша основал в Городе Аллаха первую типографию. Второе еженедельное издание, Hidjaz, печаталось на двух языках – османском и арабском. Обе газеты были местными и потому не сообщали о том, что творилось в мире.
Тем не менее фотографии, книги и газеты предвещали эру современных коммуникаций. Наступала новая эпоха, и новый шариф пытался соответствовать духу времени. Это был Аун ар-Рафик – сын Ибн Ауна. Он стал правителем Мекки в 1881 году, после снятия с должности Абд аль-Мутталиба. Заняв престол, ар-Рафик первым делом сфотографировался. Подданные сильно удивились, но ар-Рафик не собирался оправдываться. То, что обожал султан, подходило и шарифу.
Этот снимок опубликован в книге «Мекка» авторитетного голландского востоковеда Христиана Снук-Хюргронье (1857–1936). Пока Абдул-Хамид II пополнял «Альбомы Йылдыза», Снук-Хюргронье получил докторскую степень в Лейденском университете за диссертацию на тему «Праздники Мекки». Нидерланды управляли территориями, населенными десятками тысяч мусульман. В конце XIX века голландские колонии в Ост-Индии являлись самой густонаселенной частью исламского мира. Местные жители активно сопротивлялись колонизаторам. Пик вооруженных конфликтов пришелся именно на XIX век – война Падри на Суматре 1821–1837 годов, Яванская война 1825–1830 годов, Ачехская война 1973–1904 годов. Кроме того, голландцы безуспешно пытались захватить Бали и Западное Папуа. Голландскую Ост-Индию регулярно сотрясали бунты и восстания. Наконец, Амстердам понял, что необходимо изучить ислам. Правительственные чиновники начали искать эксперта. Вскоре они нашли Снук-Хюргронье – исламоведа и знатока фикха, владеющего арабским языком.
Снук-Хюргронье с радостью принял предложение правительства и отправился в Джидду. Там он провел несколько месяцев. Установив полезные контакты, ученый переехал в Мекку, где жил в течение 1884–1885 годов. Он путешествовал под видом мусульманского законоведа и принял имя «Абд аль-Гаффар». Снук-Хюргронье даже решил совершить хадж. Однако это желание не сбылось – Нури-паша депортировал голландца из священного города.
Интересно, что Снук-Хюргронье послужил одним из прототипов голливудского персонажа Индианы Джонса – археолога, авантюриста и секретного агента. Приключения этого героя отражают реальную ситуацию, которая сложилась в конце XIX века в европейских колониях. Западные державы боролись между собой за власть, знания и артефакты. Снук-Хюргронье пострадал в этой борьбе. Его изгнание стало результатом злонамеренной деятельности французского вице-консула в Джидде.
Все началось с того, что два ученых – немец и француз – обнаружили в Южной Аравии камень с интересной надписью. Они перевезли ценную находку в Джидду. Затем иностранцы погибли при загадочных обстоятельствах. Встал вопрос об отправке их имущества родственникам в Европу. Снук-Хюргронье вел деловую переписку, помогая французскому вице-консулу, который не знал арабского языка. Но вице-консул решил, что Снук-Хюргронье хочет завладеть камнем и продать его Германии. Дипломат опубликовал во французской газете «разгромную» статью, где обвинил голландца во лжи, корысти и международном шпионаже. Статья привлекла внимание османских властей. До этого Абд аль-Гаффар считался правоверным мусульманином. Он женился на мекканке и тщательно изучал повседневную жизнь Города Аллаха. Но после выхода статьи все изменилось. Нури-паша и шариф ар-Рафик почувствовали себя обманутыми. Снук-Хюргронье был с позором изгнан из Хиджаза. Впоследствии османы разобрались в ситуации и сняли с него все обвинения. Однако ученый больше не вернулся в Аравию.
По приезде в Голландию Снук-Хюргронье опубликовал две замечательные книги – «Фотографии из Мекки» (в 1886 году) и «Мекка» (в 1888–1889 годах). Последняя разделена на три части – «Виды Мекки», «Галерея людей Мекки» и «Портреты пилигримов».
В мае 2019 года авторские экземпляры обоих книг Снук-Хюргронье – «Фотографии Мекки» и «Мекка» – были проданы на лондонском аукционе «Christie’s» за рекордные $271,016. Это неудивительно: книги великолепны.
Панорамные снимки города гораздо более четкие, чем в «Альбомах Йылдыза». Мекка кажется чистой и красивой. Горожане в парадных одеждах выглядят серьезными и элегантными, паломники в национальных костюмах – уставшими, но счастливыми. Фотографии ар-Рафика и Нури-паши помещены на одном развороте. Противники настороженно смотрят друг на друга с книжных страниц.
Они имели аналогичные полномочия и часто ссорились. Нури-паша установил контроль над таможенными пошлинами, взимаемыми в Джидде. Теперь ар-Рафик получал лишь часть денег, причем как жалованье, назначенное султаном. Далее османский губернатор взял на себя содержание личной охраны шарифа и отправление правосудия. Ар-Рафик мог рассматривать только споры между коренными мекканцами. Кроме того, Нури-паша активно занимался городским благоустройством. Он чинил акведуки, убирал мусор, ремонтировал здания, строил казармы и дома для чиновников – фактически выполнял обязанности шарифа. Ар-Рафик смертельно оскорбился и решил осадить зарвавшегося османского наместника.
Шариф последовал примеру пророка Мухаммеда и совершил хиджру – переселение из Мекки в Медину. Однажды ночью ар-Рафик тихо выскользнул из города. Помимо членов его семьи, за ним последовали юристы, ученые, аристократы и богатые торговцы. Утром в городе не оказалось никого, кроме османов и паломников. Улицы опустели, На домах висели замки. Перед некоторыми красовались плакаты с надписью: «Тот, кто избавит Мекку от проклятого губернатора, попадет в рай вне очереди».
Обосновавшись в Медине, шариф посылал Абдул-Хами-ду II письмо за письмом, жалуясь на Нури-пашу. В конце концов Стамбул уступил, Нури-паша был уволен в 1886 году, Ар-Рафик и его последователи триумфально вернулись в Мекку. Перед шарифской резиденцией появился обелиск с надписью: «Представительство благородного амира и его славного правительства». В это «славное правительство» входили только те чиновники, которые брали взятки и закрывали глаза на всяческие злоупотребления.
После смерти Ауна ар-Рафика в 1905 году мекканский престол наследовал его племянник Али ибн Абдалла ибн Мухаммед ибн Аун. В Стамбуле за Али ходатайствовал его друг Ахмед Ратиб-паша – новый губернатор Мекки, назначенный вместо Нури-паши. Дружеский союз тарифа и османского наместника мог длиться довольно долго. Но над Стамбулом сгущались тучи. Истощенная Османская империя – с ее бюрократизмом, подавлением оппозиции и военными поражениями – доживала свои последние годы. Государство вступило в эпоху упадка. Оно рушилось – медленно, но верно. Порту лихорадило от постоянных мятежей. Консервативное и деспотичное правление Абдул-Хамида II (1876–1909) вошло в историю как зулюм (от тур. «zuliim» – «гнет, насилие, тирания»).
Реформаторское движение возглавила партия «Единение и прогресс» (Ittihad ve Terakki). Иттихадисты (младотурки) агитировали против султана. В 1908–1909 году в Стамбуле произошла младотурецкая революция. 27 апреля 1909 года Абдул-Хамид II был низложен. Османскую империю номинально возглавил его брат Мехмед V. Но он являлся всего лишь марионеткой в руках иттихадистов. Мехмед V стал первым конституционным монархом в османской истории – в то время как Абдул-Хамид II считается последним абсолютным монархом Порты. Младотурки воспринимали губернатора Мекки Ратиб-пашу как верного слугу старого режима. Поэтому в 1909 году он был снят с должности. Оставшись без поддержки, шариф Али бежал в Египет, который тогда находился под властью англичан.
Бразды правления Меккой перешли к брату Ауна ар-Рафика – Абдалле. Он был таким же старым и больным, как Высокая Порта. Обрадованный назначением на высокую должность, Абдалла отправился на могилу отца. Когда он молился у могильного камня, его хватил инсульт. Новоиспеченный шариф скончался на месте.
Известие о его смерти возродило давнюю мекканскую вражду между двумя ветвями династии Хашимитов – Дхави Зейд и Дхави Аун. Кандидатом от Дхави Зейд стал Али Хайдар (внук шарифа Талиба ибн Масуда). Хайдар был культурным человеком и ненавидел насилие. Он провел большую часть жизни в Стамбуле. Османы старались контролировать непокорную Аравию. С конца XVIII века они регулярно вызывали в столицу членов главных семей Хиджаза. Знатные хиджазцы оставались в Стамбуле в качестве «почетных гостей султана» – то есть пленников. Эта участь постигла Хайдара и его противника Хусейна ибн Али (представителя Дхави Аун).
Османы высоко ценили Хайдара. Но мекканцы небезосновательно считали, что он симпатизирует британцам. Хайдар был даже женат на англичанке. В итоге Хусейн легко перехитрил своего утонченного соперника. Заручившись поддержкой Порты, он в 1908 году стал последним тарифом Мекки.
На тот момент Хусейну исполнилось 60 лет. Этот высокий, смуглый, царственный старик произвел неизгладимое впечатление на английского полковника Томаса Эдварда Лоуренса (Лоуренса Аравийского). В мемуарах «Семь столпов мудрости» Лоуренс пишет, что Хусейн был «внешне столь возвышен и чист, что казался слабым». Но за благородной внешностью Хашимита скрывался коварный и амбициозный политик.
Хусейн был разносторонней личностью. Он одинаково хорошо разбирался в классической арабской литературе и международной дипломатии. Но османское воспитание развило в тарифе некоторые непривлекательные качества. По утверждению Лоуренса, «в молодости Хусейн был честным и откровенным, однако с возрастом он научился не только молчать, но и скрывать с помощью красноречия свои истинные намерения. Его чрезмерная преданность этому сложному искусству превратилась в порок, от которого он не смог избавиться до конца жизни».
Детство и юность Хусейна окутаны тайной. Известно, что будущий шариф провел ранние годы среди бедуинов Хиджаза. Потом около 20 лет (до 1908 года) он находился в Стамбуле. Его «заключение» протекало в очень комфортных условиях. Абдул-Хамид II не желал, чтобы его обвиняли в жестоком обращении с потомком пророка Мухаммеда. Хусейн вместе с женами и детьми жил на великолепной босфорской вилле. Он дал сыновьям прекрасное образование. Али, Абдалла, Фейсал и Зейд закончили знаменитый Галатасарайский лицей и Роберт-колледж – самые престижные учебные заведения Османской империи. В дальнейшем это принесло свои плоды. Зейд сделал дипломатическую карьеру. Абдалла стал королем Иордании. Фейсал правил Сирией, а затем – Ираком.
Воцарение Хусейна совпало с торжественным открытием Хиджазской железной дороги. Этот грандиозный проект был призван соединить Стамбул и Мекку. Бедуины отнеслись к магистрали крайне враждебно. Они увидели в «железном осле» угрозу главным источникам своих доходов – сопровождению путников, перевозке грузов и грабежу паломников. Помимо того, по окончании строительства османский контроль над Западной Аравией резко возрос. Поэтому шариф Хусейн поощрял нападения бедуинов на поезда и сопротивлялся просьбам младотурок проложить рельсы до Мекки.
Хиджазская железная дорога была любимым детищем Абдул-Хамида II. Султан собирал пожертвования для нее по всему мусульманскому миру. Он пообещал, что магистраль будет построена исключительно исламскими рабочими и с использованием материалов, доставленных из мусульманских земель. Абдул-Хамид II сдержал обещание – разве что автомобили привезли из Европы, а главным инженером был немец. Для того чтобы поезд не нарушал тишину и покой святых мест, строители подкладывали под рельсы слой войлока.
Реализация первой части проекта заняла 8 лет – с 1900 по 1908 год. Хиджазская железная дорога заменила исторический путь, по которому в Мекку и Медину шли верблюжьи караваны из Дамаска. Билет в вагон 3-го класса стоил недорого – 3 фунта стерлингов. За эту сумму паломники могли проехать более 1000 км в относительном комфорте и безопасности. Вагоны освещались масляными лампами. Путники брали с собой еду и воду, ибо купить что-то в дороге не представлялось возможным. Покидать железнодорожные станции во время остановок не следовало. Бедуины по-прежнему нападали на хаджи.
В первом поезде, прибывшем из Дамаска в Медину, находился молодой офицер Артур Джон Бинг Вейвелл. Он был одним из многих британских разведчиков, командированных в Мекку. Лондон серьезно интересовался Хиджазом. Англичане хотели закрепиться в Аравии и разрушить Османскую империю. Кроме того, Ближний Восток являлся для британцев важным звеном для связи с Индией. Они имели свои виды на Кувейт, Иран и шейхства Персидского залива. События в Стамбуле и Мекке носили для Лондона судьбоносный характер – как и для Амстердама. Если голландцы господствовали в Индонезии, то британцы правили индийскими и малайскими мусульманами.
Вероятно, англичане финансировали путешествия знакомого нам Иоганна Людвига Буркхардта – недаром он также известен как Джон Льюис Буркхардт. Следующим британским агентом после Буркхардта стал Ричард Фрэнсис Бертон. Он приехал в Мекку в 1853 году. До этого Бертон семь лет служил в Индии в войсках британской Ост-Индской компании. Решение посетить Город Аллаха резко ускорило его карьерный рост. Официальная цель поездки звучала следующим образом: «Расширение научных знаний и предоставление Ост-Индской компании ценной информации об арабских торговых маршрутах». Тем не менее Бертон почти ничего не добавил к отчету Буркхардта. Его «Рассказ о паломничестве в Мекку и Медину» содержит множество цитат из «Путешествия по Аравии».
Однако Бертон не сдавался. Он увлекся переводами восточной литературы. В лондонских магазинах появились «Камасутра» (в 1883 году), «Книга тысячи и одной ночи» (в 1885 году), «Сад ароматов Шейха Нефзави» (в 1886 году) и 16-томные «Дополнения к «Книге тысячи и одной ночи»» (в 1886–1898 годах). Европейцы узнали о Шахерезаде и Шахрияре, Али-Бабе и Синдбаде-мореходе, джиннах и птице Рух. Перелистывая страницы трудов Бертона, они погружались в чарующий, таинственный мир тихих гаремов и шумных базаров. Европа бредила наложницами, коврами-самолетами и прочей экзотикой. Спрос на арабские товары стремительно возрос. Если раньше Ближним Востоком интересовались только военные и политики, то теперь этот регион будоражил умы и сердца простых обывателей. И, конечно же, местом действия многих историй являлась Мекка.
Еще одним шпионом был, вероятно, англичанин Элдон Раттер. Он составил одно из самых подробных описаний Мекки и Медины. «Священные города Аравии» буквально сметали с книжных полок. Уникальность работы Раттера заключалась в том, что он впервые проник в Хиджаз с юга. Все остальные искатели приключений прибывали с севера.
* * *
«Первым халифом, который назначит корпус евнухов в Мекке, был Абу Джафар аль-Мансур (754–775), строитель Багдада. Многие из евнухов были подарены Каабе набожными принцами или другими богатыми мусульманами. Но, поскольку в Османской империи рабство было официально отменено, то стало традицией покупать подобных мальчиков при помощи фонда, известного как вакф (религиозное наследство). Несчастных детей обычно оперируют прежде, чем вывезти из Африки, ибо вследствие опасности увечья руководитель аг (евнухов) не купит их, пока они благополучно не пройдут эту операцию.Аги получают очень большой доход от вакфа, собираемый для них мусульманами со всех концов мира. Аги тратят свои доходы на содержание дорогих учреждений, которые, как ни странно, включают жен и девочек-рабынь в дополнение к мужской прислуге. Они все обитают в кварталах Аль-Хаджла, Сук ас-Сагир и Мисфала. Мальчики живут вместе в большом доме, где старшие инструктируют их по их обязанностям и в религиозных вопросах.Вследствие официального положения главного аги, к нему и его корпусу относятся с большим почтением. Я видел евнуха, сидящего на возвышении у галереи рядом с Баб ас-Сафа. Он подозвал индийского хаджи барственным жестом. Хаджи быстро приблизился к нему, опустился на колени, поцеловал черную руку аги и ждал его команды в испуганном подобострастии. Мекканцы среднего класса также неизменно вскакивали, когда к ним обращался ага, и смотрели на него как на человека, превосходящего их.Почти все аги уродливы и выглядят отталкивающе. Обычно они поразительно худые, высокие и ужасно костистые. Один или два из них, однако, бывают красивы, но ведут себя странно и отчужденно. Как правило, за евнухом следует его раб. Он подбирает сандалии хозяина, когда тот входит в мечеть. Раб всегда находится рядом и ждет приказов господина.Формально аги принадлежат аль-Харам. Они считаются частью мечети, приобретенной на деньги вакфа. Евнухи не могут купить себе свободу, даже если пожелают. Они – рабы Бога и не могут быть освобождены человеком и оставить обслуживание Каабы ради любой другой работы…»ЭЛДОН РАТТЕР, «СВЯЩЕННЫЕ ГОРОДА АРАВИИ»
* * *
Раттер отмечает угасание и запустение Мекки. В начале XX века гигантскую Аль-Харам обслуживают менее 200 человек. Это несравнимо с прошлым великолепием. «Прежде было более 100 имамов и проповедников, 100 преподавателей религиозных предметов, 50 муэдзинов и сотни чистильщиков, уборщиков, привратников и водоносов близ источника Замзам». Каабу охраняют чернокожие евнухи. Они выполняют полицейские функции и могут выгонять женщин из Запретной мечети, поскольку «не являются мужчинами в полном смысле слова». Для мусульманина позорно дотронуться до женщины, которая не является его супругой или близкой родственницей. Мекканки тоже хороши: они зачастую являются в Аль-Харам «в непристойном одеянии или грязными».
Вообще, в Городе Аллаха царит свобода нравов. Но Раттер уповает на святость этого места и приводит слова улемов: «То, что является грехом в Каире, является трижды грехом в Мекке, то, что было дурным тоном в Багдаде, является произволом в Мекке». Подобные цитаты перемежаются описаниями сцен пьянства, насилия, разврата, глупости и жестокости. Например, богатые мекканцы тратят свои доходы на содержание гаремов – «дорогих учреждений, которые, как ни странно, состоят из жен, мальчиков-рабов и девочек-рабынь, в дополнение к мужской прислуге». Раттер рассказывает о процедуре кастрации, о покупке невольников, об азартных играх и т. д. В его словах сквозит недоумение: как все эти пороки и преступления допускаются в священном городе?
Слова Раттера подтверждает паломник из России, совершивший хадж в 1898 году: «Умственная жизнь этого способного и симпатичного народа [мекканцев] не только не подвинулась вперед со времени той славной эпохи, когда арабы стояли во главе цивилизации, но, наоборот, пошла назад, и те науки, которые они когда-то создали и разрабатывали, теперь уже совершенно преданы забвению; простая грамотность, и та имеет очень ограниченный круг распространения, и громадное большинство почетных мекканцев, служащих руководителями паломников при совершении обрядов хаджа, не умеют ни читать, ни писать. В местных медресе, как, впрочем, везде в медресе, преподают одни духовные рутинные науки в мельчайших и ненужных их подробностях, пренебрегая и такими необходимыми предметами, как, например, арифметика и география…»
Снук-Хюргронье, Вейвелл, Бертон, Раттер и прочие европейцы, посетившие Мекку, превосходно владели арабским. Они много знали об исламе и о местных обычаях, носили арабскую одежду и отзывались на мусульманские имена. Полиглот Бертон выдавал себя то за перса, то за афганца, Раттер – за сирийца. Вейвелл путешествовал с османским паспортом в сопровождении двух мусульман – кенийца и араба из Алеппо. Но не только Голландия и Великобритания посылали в Хиджаз своих тайных агентов. В игру включилась Франция, владевшая колониями в Северной, Западной и Центральной Африке. Спустя 10 лет после визита Снук-Хюргронье французы отправили в Мекку выдающегося фотографа Жюля Жерве-Куртельмо-на (1863–1931).
В городе, запретном для кяфиров, следовало вести себя очень осторожно. Жерве-Куртельмон, по его собственному признанию, постоянно нарушал это правило. Он был невероятно бестактным и неловким. Его проводник, остроумный араб Али, неоднократно отводил от своего протеже все подозрения. Несмотря на трудности, Жерве-Куртель-мон сделал несколько отличных фотографий Мекки. Его снимки были опубликованы во французском журнале L’lllustration в 1897 году.
Вейвелл оказался первым европейцем, оценившим все удобства Хиджазской железной дороги. По итогам хаджа 1908 года он написал книгу «Современный паломник в Мекке и осада Саны». Эта работа весьма любопытна. Так, Вейвелл обнаружил, что далеко не на всех мекканских открытках изображены безобидные виды города и сцены паломничества. В книжной лавке около главных ворот Аль-Харам ему показали несколько карточек, которые «в Англии не рекомендуется использовать для переписки». Думая, что посетителя интересуют более дерзкие иллюстрации, хозяин пригласил Вейвелла внутрь и «достал альбом с фотографиями, характер которых не следует указывать». Клиентами книжных лавок были иностранцы и паломники. Сами мекканцы не любили читать.
Единственной книгой, которую читали все жители Мекки, был Коран. Образованным человеком считался тот, кто знал его наизусть и мог изящно писать аяты. Следовательно, образование сводилось к чтению и каллиграфии. В возрасте 3–4 лет детей устраивали в традиционную кораническую школу (куттаб), где единственной способностью считалась хорошая память. Над учениками открыто издевались. Самые жестокие наставники пользовались большим уважением. Саудовского историка и журналиста Ахмада Субайи привел в куттаб отец. Школа находилась на улице аль-Шиш недалеко от квартала Мудда. Отец передал ребенка учителю со словами: «Плоть и сухожилия для вас, а кости – для нас. Впрочем, вы можете переломать ему и кости, все равно они срастутся».
В автобиографии «Мои дни в Мекке» Субайи вспоминает, что преподаватели не проявляли к детям ни терпения, ни доброты. Они регулярно били учеников палками. Телесные наказания были неотъемлемой частью системы куттаб. Перерывов не существовало. Мальчики целыми днями сидели, заучивая Коран – аят за аятом. После трех лет зубрежки они приступали к штудированию грамматики, а также произведений и биографий известных поэтов.
Ахмад Субайи (1905–1984), первый современный историк Саудовской Аравии, вырос в Мекке во времена тарифа Хусейна. Как и все дети Города Аллаха, он воспитывался в условиях строжайшей дисциплины. Маленькие мекканцы должны были носить традиционную одежду и демонстрировать максимальное подчинение и уважение к старшим – особенно к отцам. Субайи пишет: «Мне не разрешалось произносить ни единого слова перед отцом. Нарушение этого требования каралось побоями. Беспричинные избиения были в порядке вещей: будь я виновен или невиновен, меня все равно наказывали». Субайи видел вокруг сплошную жестокость по отношению к людям и животным. Повзрослев, он заявил, что получил психологическую травму в этой нездоровой атмосфере.
Став подростком, Субайи отчаянно пытался читать что-либо кроме Корана, богословских трудов и работ по грамматике. Но любознательный юноша не мог найти в Мекке хороших книг. От безысходности он засел за популярные псевдонаучные издания. В этих книгах говорилось, например, о различных видах джиннов. Или о том, что Нил вытекает из рая.
Несмотря на антиинтеллектуализм, священный город привлекал студентов из Индии, Африки и Юго-Восточной Азии.
Они учились у мекканских улемов. Самой престижной образовательной площадкой являлась Запретная мечеть. Известным преподавателям отводились особые места на ее территории. Занятия мог посещать любой человек в возрасте от 16 до 60 лет. Помимо классических комментариев к Корану и работ по исламскому праву студенты изучали «Воскрешение наук о вере» – средневековый труд персидского имама Абу Хамида аль-Газали (1058–1111). Аль-Газали был философом, но сама философия находилась под запретом. Подобно мекканцам IX века, мекканцы XX века ненавидели мутазилитов. Представителей мусульманского рационализма называли еретиками и невежественными язычниками. Профессор Субайи говорил: «Мутазилиты – глупые свиньи. Они считали человеческий разум мерой истины! Какое ужасное суеверие!»
Для того чтобы начать преподавать и получать жалованье, профессора сдавали публичный экзамен. Соискатели обращались к шейху улемов, который назначался османами. Получив взятку, шейх приходил к выводу, что кандидат – достойный человек, готовый к испытанию. Экзамен проводился в Аль-Харам и состоял из единственного задания. Соискатель должен был объяснить, как он понимает басмалу. Этот исламский термин служит для обозначения фразы «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим» («Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного»). С нее начинаются все суры Корана, кроме девятой. Мусульмане произносят басмалу в каждой молитве и перед началом любого важного дела. На основании толкования басмалы, сделанного соискателем, экзаменаторы оценивали его знание арабского языка, логики, теологии и канонических текстов фикха – а следовательно, и способность кандидата выносить суждения по вопросам веры.
Мекканские профессора постоянно ссорились. Наиболее авторитетными считались сторонники шафиитского мазхаба, которые получили образование в каирском университете Аль-Азхар. К улемам из Индии и Юго-Восточной Азии относились презрительно. Их «заваливали» на экзамене и не пускали преподавать в Запретную мечеть. Нередко богословы агрессивно критиковали и осуждали друг друга. Снук-Хюргронье сообщает о конфликте между египетским ученым и шейхом мекканских улемов. Египтянин распространил среди своих учеников трактат, в котором назвал курение неисламской практикой. Шейх улемов – известный любитель кальяна – немедленно отреагировал на столь наглый выпад. «Если курение табака нечестиво, – утверждал он, – значит, нечестивы и курильщики, то есть почти все мекканцы. Следовательно, из-за своей нечестивости они не могут быть свидетелями при заключении браков. Следовательно, большинство браков в Мекке недействительно. Но это не так, а значит, мнение египтянина неверно, абсурдно и само по себе является неисламским». В богословских спорах упор делался на консерватизм и ортодоксальность. Нередко такие инциденты приводили к сжиганию книг. Авторов при этом называли вероотступниками и бросали в тюрьму.
Чтецы Корана (кари) держались в стороне от подобных ситуаций. Они скромно именовали себя не улемами, а художниками и творцами. Кари требовали высокие гонорары за чтение Корана на официальных и неофициальных мероприятиях. Если им платили слишком мало, то кари специально выступали плохо, вызывая недовольство публики.
Когда мекканцы не читали и не слушали Коран, им было совершенно нечего делать. Обычный день в Городе Аллаха протекал довольно вяло. Среднестатистический мекканец просыпался под звуки азана. Помывшись и одевшись, он зажимал в зубах мисвак и спешил в Аль-Харам на утреннюю молитву. Затем возвращался домой и завтракал. На завтрак подавались яйца, хлеб, бобы и сладкий чай. После еды курили кальян. Далее горожане отправлялись на базар за мясом, овощами и другими продуктами. Покупки делались ежедневно, чтобы убить время. Когда основные дела были сделаны, мекканцы с чистой совестью принимали гостей и играли в шахматы. Так продолжалось до полуденного намаза.
Помолившись, жители Мекки обедали и спали до очередного азана. Обед состоял из вареного риса с чечевицей, баранины, тушеной с помидорами и луком, а также шпината и баклажанов. Пообедав, все опять ложились спать. Наконец, после вечернего намаза горожане шли в кофейни, чтобы поболтать и покурить кальян.
Неудивительно, что мекканцы сопротивлялись любому вмешательству извне. По их мнению, идиллическая жизнь Города Аллаха должна была оставаться незыблемой. Поэтому строительство Хиджазской железной дороги вызывало негодование в Западной Аравии. Проект Абдул-Хами-да II не нравился ни рядовым мекканцам, ни бедуинам, ни тарифу Хусейну ибн Али. Назревал очередной османомекканский конфликт. Но 2 ноября 1914 года все проблемы, связанные с транспортной магистралью, отошли на второй план. Блистательная Порта вступила в Первую мировую войну.
Османская империя присоединилась к Центральным державам (Германии и Австро-Венгрии). Будучи халифом, Мехмед V объявил джихад 23 ноября 1914 года. Он призвал мусульман бороться с Антантой – союзом государств, враждебных Центральным державам. В своей пламенной речи султан пытался убедить исламских подданных Франции, Великобритании и Нидерландов взбунтоваться против колонизаторов. Однако для большего эффекта требовалась санкция тарифа Мекки.
Османы требовали, чтобы Хусейн немедленно присоединился к джихаду. Но шариф не торопился. Он отвечал, что благословляет Порту и молится за успех османского оружия. Ситуация в Западной Аравии действительно была сложной. В Красном море хозяйничали англичане. Они могли отрезать Хиджаз от внешнего мира и уморить мекканцев голодом. Хусейн вел тайные переговоры с британцами. Лондон надеялся при помощи Хашимитов развалить Османскую империю. Также шариф контактировал с подпольными арабскими группировками в Месопотамии и Сирии. Эти группировки планировали антиосманский мятеж. Хусейн видел Мекку автономным городом-государством. Сам он мечтал стать королем Аравии.
Однако шариф колебался. Он знал, что страны Антанты присматриваются к территориям в Ираке, Ливане и Сирии.
Великобритания и Франция хотели колонизировать арабские земли. Поэтому Хусейн открыто спросил у османского губернатора Мекки, готов ли Стамбул признать его суверенным правителем Аравии. Османы промолчали. А вот англичане ответили утвердительно.
Английская политика в отношении Мекки казалась более прозрачной, нежели османская. Вскоре Хусейн получил интригующее письмо от военного министра Великобритании, лорда Китченера. Китченер обещал предоставить арабам полную свободу и независимость. Министр намекал и на то, что Лондон может признать Хусейна халифом. Взамен англичане хотели, чтобы Хашимиты подняли антиосманское восстание.
Обещания англичан были подкреплены поставками денег и оружия в Хиджаз. Этим занимался полковник Томас Эдвард Лоуренс. Он принадлежал к числу европейских авантюристов и секретных агентов, которые активно исследовали Аравию. В фильме Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский» (1962 год) полковник показан безнадежным и эксцентричным романтиком. На самом деле он был эрудирован, хитер и достаточно умен для того, чтобы осознавать важность своей миссии.
Лоуренс стал военным советником и близким другом Фейсала (третьего сына Хусейна). Вдвоем они убедили тарифа в том, что восстание будет успешным. Фейсал и его старший брат Абдалла лично организовали мятеж. Последние сомнения Хусейна рассеялись, когда он узнал о планах Стамбула. Османский военный отряд покинул Медину и направился в Йемен – якобы для усмирения местных племен. Шариф понял, что по дороге солдаты могут войти в Мекку и свергнуть его.
8 июня 1916 года Хусейн ибн Али аль-Хашими провозгласил независимость Мекки и вступил в Первую мировую войну на стороне Антанты. Началось Великое арабское восстание. Османский гарнизон Мекки сдался не сразу. Солдаты заняли губернаторский дворец. После трехдневной осады люди Хусейна взяли дворец штурмом. Но отдельные отряды продолжали сопротивление в разных частях города. Бои велись даже в Запретной мечети. Кааба попала под обстрел. Османы окончательно капитулировали лишь 4 июля, когда шариф привез из Джидды английские пушки. Наконец остатки султанских войск покинули Город Аллаха. Это случилось через 400 лет после того, как Селим I овладел Меккой.
2 ноября 1916 года Хусейн объявил себя королем арабской нации и халифом. Он осудил тиранию османов и призвал всех мусульман поддержать его как истинного лидера правоверных. Британцев встревожило тщеславие шарифа. Поэтому Лондон признал его только королем Хиджаза. Абдалла, Фейсал и Лоуренс на английские деньги покупали лояльность бедуинских племен и громили османов. В сентябре британские корабли доставили в Западную Аравию строительные материалы для ремонта Каабы. Хусейн решил, что его мечты сбываются.
Известие о восстании вызвало панику в Стамбуле. Младотурки назначили новым тарифом Али Хайдара – представителя Дхави Зейд. Хайдар добрался до Медины и провел там несколько месяцев, пока Фейсал не осадил город.
Новоиспеченный шариф напрасно умолял османов прислать ему солдат и боеприпасы. В итоге Хайдар чудом вырвался из окружения и вернулся в Стамбул.
К тому времени Хашимиты заняли портовые города на Красном море – Джидду, Янбу-эль-Бахр и Умм Ледж. Эт-Таиф держался до сентября 1916 года. Мединский гарнизон под командованием легендарного Омера Фахреддина-паши проигнорировал приказ османского правительства сложить оружие. Фахреддин-паша отказался сдать город даже после завершения Первой мировой войны. Медина пала только в январе 1919 года. Тем не менее в конце 1916 года Хусейн при активной поддержке англичан взял под свой контроль большую часть Хиджаза.
11 ноября 1918 года Первая мировая война закончилась. Высокая Порта потерпела сокрушительное поражение. Но тут выяснилось, что 16 мая 1916 года англичане и французы заключили тайное соглашение Сайкса-Пико. Они заранее поделили османские земли. В результате территории современных Иордании, Ирака и Палестины перешли под власть британцев. Французам достались Ливан и Сирия. Европейцы перекроили политическую карту Ближнего Востока в собственных интересах. Ни о каком суверенном арабском королевстве во главе с Хусейном не могло быть и речи. Но мелкие княжества Аравии считались «почти самостоятельными». Кувейт и Бахрейн стали британскими протекторатами. Султан Маската подписал договор о сотрудничестве с Францией и США. Недждом – самым большим регионом Аравии – правил абсолютно независимый ваххабитский амир Абдул-Азиз ибн Абдуррахман ибн Фейсал аль-Сауд.
Второе Саудовское государство распалось еще в 1891 году. В 1910-х годах Абдул-Азиз начал собирать аравийские земли вокруг Эр-Рияда. Он сотрудничал с англичанами и, в отличие от Хусейна, обладал реальной властью. И, подобно своим предкам-ваххабитам, Абдул-Азиз обратил взор на Хиджаз.
Амир Неджда был ошеломлен Великим арабским восстанием. Он заявил, что Хашимиты не принесут в Аравию ничего, кроме кровопролития. Но больше всего Абдул-Азиза возмутили имперские амбиции Хусейна. Однако он несколько раз приглашал тарифа на переговоры. Хусейн всегда отказывался. В свете этих событий вторжение ваххабитов в Хиджаз казалось неизбежным.
В августе 1924 года саудовская армия двинулись к Мекке. Хусейн слал в Лондон отчаянные письма с просьбами о помощи. Британские чиновники не отвечали. Они считали тарифа сумасшедшим с манией величия. У Хусейна не было боеприпасов. Многие мекканцы бежали в Джидду. Шариф на последние деньги перевез свою семью в Акабу. 13 октября 1924 года священный город вновь оккупировали ваххабиты. Правление Хашимитов в Мекке закончилось.
Абдул-Азиз осаждал Джидду и Медину на протяжении целого года. Оба города сдались в декабре 1925 года. Хусейн был отправлен в изгнание. 4 июня 1931 года он умер в Аммане. Непокорный старик до последнего вздоха твердил о своем божественном праве руководить Меккой.
После поражения Хашимитов Абдул-Азиз овладел огромной территорией. Его власть над Аравией была сравнима с властью Аббасидов. С 20 мая 1927 года ваххабистское государство стало называться Королевством Неджда и Хиджаза. Король Абдул-Азиз поддерживал строгую дисциплину среди бедуинов и заботился о паломниках. Он показывал исламскому миру, что святыни Мекки находятся в безопасности. По слухам, монарх намеревался учредить в Городе Аллаха новый шарифат. Газеты в Стамбуле, Дамаске и Багдаде сообщали, что король рассматривает кандидатуру Али Хайдара. В конце концов Саудиты решили править Меккой без посредников. Пост мекканского губернатора занял принц Фейсал – сын Абдул-Азиза. Хайдару запретили совершить хадж. В 1926 году ему не позволили даже сойти с корабля на берег в Джидде.
Мекканцы с ужасом гадали, что же предпримут Саудиты. Но король был настроен весьма благодушно. Он созвал богословов и попросил их урегулировать все разногласия с ваххабитским улемом. По словам Раттера, мекканские ученые постановили, что ваххабиты не сильно отличаются от приверженцев других мазхабов. Этот консенсус радикально изменил порядок намазов в Аль-Харам. По обычаю, в Запретной мечети отводились особые места для представителей разных правовых школ. Шафииты молились за аш-Шафии, ханбалиты – за Ибн Ханбаля, ханафиты – за Абу Ханифу, а малитикиты – за Малика ибн Анаса. Молитвы возносились в разное время, чтобы никто никому не мешал. По приказу Абдул-Азиза мазхабы лишились своих традиционных мест в Аль-Харам, а затем и вовсе были ликвидированы. Отныне намазом руководил имам-ваххабит.
Несмотря на решение улемов, ваххабиты были иными, нежели прочие мусульмане. Раттер пишет: «Если одни люди кричат «Аллах велик!»», и они встречают других людей, которые отличаются от них речью, одеждой и манерами, но которые также кричат «Аллах велик!», то возможны два варианта развития событий. Первый заключается в том, что люди проигнорируют различия и издадут единый клич: «Аллах велик!» Это был путь пророка Мухаммеда. Во втором случае люди возненавидят друг друга. Сильных будут избегать, слабых уничтожат. Это путь невежественных ваххабитов, и почти все ваххабиты невежественны». Теперь эти невежды владели Меккой.
Абдул-Азиз чувствовал себя полноправным хозяином Аравии. Его богатство и могущество стремительно росли. На протяжении всего XIX века дальние путешествия становились все более удобными и доступными. В 1850-х годах появились пароходы, работающие на угле. К 1920-м годам наступил век массовых перевозок. Мусульмане легко добирались до Мекки. Поток хаджи увеличился в несколько раз. Деньги в Мекку текли рекой. Одним из самых знаменитых паломников был мусульманский ученый Мухаммед Асад (1900–1992). Урожденный австрийский еврей Леопольд Вайс, он в 1922 году принял ислам, изменил имя и уже через год посетил священный город. Асад много путешествовал по Ближнему Востоку в качестве корреспондента немецкой газеты Frankfurter Zeitung. Он провел в Аравии шесть лет и стал доверенным лицом Абдул-Азиза. Свои приключения журналист описал в мемуарах «Путь в Мекку». При этом в книге практически ничего не говорится о самом священном городе.
Хиджаз наводнили европейцы. Подобно Вайсу, они ранее обратились в ислам. Многие из них были англичанами.
Великобритания переживала бум исламизации с середины XIX века. Военные, дипломаты, колониальные чиновники, крупные коммерсанты и представители богемы переходили в мусульманскую религию. До этого они, как правило, работали в Индии, Африке или на Ближнем Востоке – в странах, где преобладало исламское население. Таким образом, к началу XX века в Англии сформировалась процветающая община «новых» мусульман. Ее возглавлял Роуленд Аллонсон-Винн, пятый барон Хедли. Он принял ислам в 1913 году, взял арабское имя «Шейх Рахматулла аль-Фарук» и дважды совершил хадж (в 1923 и 1927 годах).
Барон был очень богат и влиятелен. Он курировал строительство Центральной мечети Лондона в Риджентс-парке. Кроме того, в 1914 году лорд Хедли основал Британское общество мусульман. В нем состояли знаменитые люди: талантливый романист Мармадьюк Уильям Пиктхолл («Мухаммед»), аристократка Эвелин Коббольд («Зейнаб») и театральный художник Хедли Черчвард («Махмуд Мубарек»), Все они активно занимались благотворительностью и пытались популяризовать ислам в Европе. Так, Черчвард – первый британский хаджи в истории – сделал множество зарисовок Мекки. Леди Коббольд посылала в Город Аллаха большие суммы денег. Пиктхолл перевел Коран на английский язык.
Однако британские мусульмане не могли беспрепятственно приехать в Мекку. Их европейская внешность привлекала слишком много внимания. Мекканцы не любили чужаков. К тому же, жители священного города помнили западных путешественников, которые проникли в Хиджаз под видом арабов, а потом дурно отзывались о Мекке. Когда Черчвард совершал хадж, его арестовали и обвинили в том, что он был кяфиром и шпионом. Художнику пришлось предъявить свидетельство об обращении в ислам, подписанное египетскими улемами.
Если Черчвард прибыл в Мекку как рядовой паломник, то Коббольд не собиралась скрывать свой благородный статус, Она исколесила полмира, но одиночная поездка в Мекку далась ей нелегко. Даже сегодня женщина не может войти в Город Аллаха без махрама – близкого родственника мужского пола. Леди Эвелин обратилась к своему давнишнему приятелю Гарри Сент-Джону Бриджеру Филби. На тот момент Филби являлся приближенным Абдул-Азиза – и, значит, мог получить для Коббольд приглашение от самого короля,
Гарри Сент-Джон Бриджер Филби (1885–1960) был самым известным иностранцем Мекки. Востоковед, путешественник и офицер разведки, он владел урду и арабским так же свободно, как и английским. В ноябре 1917 года Филби был назначен главой британской дипломатической миссии в Эр-Рияде. Он подружился с Абдул-Азизом и, вопреки указаниям из Лондона, информировал амира о замыслах мекканского шарифа Хусейна. В 1930 году Абдул-Азиз назначил англичанина своим советником. Филби принял ислам, женился на арабке и поселился в Мекке.
Он обитал в роскошном особняке в квартале Джарвал, рядом с королевским дворцом. Особняк был подарком Абдул-Азиза. Английская супруга Филби, Дора, жила в Джидде. Филби проводил большую часть времени в Мекке, ухаживая за садом и работая над биографией аббасидско-го халифа Харуна ар-Рашида. Он поддерживал теплые отношения с Дорой, но, будучи немусульманкой, она не могла посетить Город Аллаха. Фактически Филби играл роль посредника между Абдул-Азизом в Эр-Рияде и принцем Фейсалом, губернатором Мекки, Благодаря привилегированному положению, он также представлял в Аравии интересы американской нефтяной компании Standard Oil of California.
Филби достал необходимое разрешение для Коббольд. Она пожаловала в священный город 26 марта 1933 года. Леди Эвелин приехала из Джидды в Мекку на автомобиле. Паломнический караван преодолевал этот путь за два дня. Коббольд уложилась в два часа. Она стала не только первой англичанкой, посетившей Мекку, но и первой иностранкой, совершившей хадж на автомобиле. Перед тем как войти в Город Аллаха, светская львица покрыла тело двумя кусками белой ткани, а лицо – сетчатой вуалью. Фотография Эвелин Коббольд в этой одежде была помещена в качестве фронтисписа ее книги «Паломничество в Мекку» (1934 год). Книга стала бестселлером, но министерство иностранных дел Великобритании и Королевское географическое общество встретили ее весьма холодно. Английский истеблишмент считал Филби предателем и не оценил идиллического описания ваххабитов, сделанного Коббольд.
Впрочем, все описания Мекки, сделанные британцами, похожи. Англичане находят сам город очаровательным. Очарование Мекки во многом обусловлено величием Запретной мечети и неповторимой атмосферой хаджа. Пятничный намаз произвел грандиозное впечатление на Вейвелла. По его свидетельству, в Аль-Харам не было ни одного свободного места. Вейвелл пишет: «Слаженные движения людей, заполнивших огромный зал во время молитвы, и пронзительная тишина поражают воображение. Когда мусульмане прикладываются лбами к земле, слышно лишь воркование голубей. Затем, когда тысячи верующих встают, шелест их одежд проносится по всему залу, как внезапный порыв ветра».
Леди Эвелин вспоминает стояние на горе Арафат – «пыл религиозного энтузиазма» и «великую силу собравшихся там людей». Аристократка ощущала себя крохотной песчинкой, затерявшейся в толпе. У одних паломников по щекам текли слезы. Другие поднимали лица к звездному небу над Меккой, которое так часто становилось свидетелем кровавых драм. Коббольд пишет: «Блестящие глаза, страстные призывы, худые руки, протянутые в молитве, тронули меня так, как никогда ничего не трогало раньше. Меня захлестнула волна духовного восторга». Аналогичные эмоции она испытала, когда впервые увидела Каабу.
Раттер вошел в Аль-Харам ранним утром и долго разглядывал Каабу. «Я смотрел на огромный черный драпированный куб. По пути к нему десятки тысяч человек лишились жизни. Но неисчислимые миллионы достигли цели и чувствовали себя на пороге рая. Кааба возвышалась подобно одинокой скале посреди океана. Ее массивное великолепие олицетворяет Единство Бога. Казалось, Он, невидимый, стоял на Каабе, пока хаджи возносили свои жалкие мольбы: «О Господи! Смилуйся над нами и спаси нас от адского пламени!»
Однако вне Запретной мечети и хаджа Мекка выглядела совершенно иначе. Местные жители нисколько не изменились, «Мекканцы – жадные модники, – утверждает Бертон. – Они легко получают богатство и совершенно его не ценят. Пожертвования, дары и паломники позволяют горожанам бездельничать. В Мекке все самое дорогое: свадьбы, религиозные церемонии, развлечения. Мекканцы погрязли в долгах. Попав в лапы ростовщиков, горожанин ждет начала хаджа. Если ему повезет, то он заплатит по счетам, обобрав одного или нескольких состоятельных пилигримов».
Бертон пишет, что мекканцы ощущают превосходство над иными мусульманами – и, тем более, над кяфирами. Они считают себя «белой костью» и впадают в ярость от малейшей критики. «Они постоянно твердят о своей исключительности, о своем высоком происхождении… Их спесь проявляется ежеминутно».
По мнению Раттера, жители священного города надменны, жестоки и расточительны. Он называет мекканцев подлыми ксенофобами. Раттера сильно раздражает их извечное чувство «принадлежности к высшей расе». Горожане величают себя «соседями Бога» – и тем не менее создали в Мекке «атмосферу дискомфорта и безнадежности». Раттер находит мекканцев отвратительными, а их жизнь – странной и безумной. Он сравнивает смех горожан со смехом сумасшедших в бедламе. Но, в целом, англичанин убежден, что Мекка – не худшее место на земле, а ее жители являются «самыми скромными из лицемеров».
Европейским мусульманам очень нравились изящные мекканские дома. Черчвард с любовью вспоминает гостиницу, где он остановился, – красивую, светлую, с просторными комнатами, уютным внутренним двором и фонтаном. Коббольд рассказывает, что все дома в Мекке делились на две части – женскую (гарем) и мужскую (селамлик). Посетив один гарем, леди Эвелин пришла в неописуемый восторг. По ее словам, мекканки жили в роскоши и удобстве. Они курили кальян, спали на диванах, обтянутых шелком, разводили цветы и держали милых домашних животных – птиц, кошек и козочек. В гареме также находились пекарня, кухня, прачечная и рабочая комната, где женщины шили и сплетничали.
Однако прелестей мекканских домов было недостаточно, чтобы европейцы положительно отзывались о Городе Аллаха. Черчварда беспокоило отсутствие смеха и музыки. Женщины редко покидали свои жилища. Если это все-таки происходило, то они надевали «бесформенные балахоны». В Мекке было довольно грязно. По улицам ползали ядовитые змеи, пауки и скорпионы. Помимо того, в священном городе всегда дурно пахло. Черчвард и Раттер объясняют это примитивной канализационной системой. Выгребные ямы чистили один раз в год в определенный день. Черчварду повезло пропустить это знаменательное событие, но Раттер стал его свидетелем. Для такой важной задачи принц Фейсал нанял бедных паломников. Они откачали отходы и вылили их за пределами города. Емкости привезли назад в Мекку и оставили на складе. Разумеется, никто ничего не мыл и не дезинфицировал.
Местная еда также таила в себе множество опасностей. В пище часто попадались мухи, волосы, грязь и осколки стекла. Но это было еще не все. Около гостиницы Черчварда один мясник продавал кебабы. Англичанин охотно их ел. Так продолжалось до тех пор, пока его мекканские знакомые не увидели, как мясник заманивает в свою лавку бродячих собак. Когда Черчвард понял, чем питался, его стошнило.
* * *
В 1926 году египтяне, как обычно, отправили в Мекку паломнический караван с махмалом и новой кисвой для Каабы. Хаджи сопровождали египетские солдаты. Согласно традиции, по пути они раздавали нищим еду и мелкие деньги – а также сообщали о прибытии каравана сигнальными рожками. Но ваххабиты запрещали любую музыку – поэтому Абдул-Азиз заранее предупредил египтян о том, что им следует воздержаться от каких-либо звуковых сигналов. Однако на въезде в Мекку солдаты забыли о королевском приказе. Услышав звуки сигнального рожка, ваххабиты начали бросать в паломников камни. Египтяне открыли огонь из ружей. В драке погибли 20 саудовцев и несколько хаджи.На тот момент в Мекке находился один из сыновей Абдул-Азиза – принц Фейсал (будущий король Фейсал I). Он немедленно вскочил на коня, примчался на место происшествия – и остановил побоище. Избиение паломников было остановлено. Однако после этого инцидента Саудовская Аравия разорвала дипломатические отношения с Египтом и восстановила их лишь спустя 10 лет.
* * *
Бытовые ужасы соседствовали с неоспоримыми достоинствами. В Мекке принимали и обменивали любую валюту. Но банков не было. Вейвелл не смог обналичить чеки и чуть было не остался без средств к существованию. В городе работало одно почтовое отделение, но письма не доставлялись адресатам. Нужно было прийти на почту, закатить скандал и буквально отобрать свое письмо у наглых чиновников. Посылки нередко вскрывались, их содержимое бесследно исчезало. На покупку простой марки уходила целая вечность. Вторая марка продавалась на усмотрение почтмейстера. Он мог и отказать, если клиент ему не нравился.
Посетив Аль-Харам и помолившись, Черчвард отправлялся на прогулку. Его забавляло, как торговцы зазывают покупателей. Один кричал: «Отличные часы, клянусь Аллахом!» Другой: «Жемчужины, райские жемчужины!» Третий:
«Лимоны для истинных верующих!» Полуголые мускулистые водоносы, сновавшие по рынку, также являли собой занятное зрелище. Черчвард даже нашел в Мекке смех. Он забрел в кафе на окраине города, где мекканцы играли в шахматы и слушали хакавати (народных сказителей).
Европейцев удручало то, что в Мекке распространено рабство, Невольничий рынок пользовался большой популярностью, Торговля велась открыто. Рабов выставляли в специальных павильонах. Потенциальный покупатель мог ощупать невольника, осмотреть его зубы или иным образом убедиться, что тот здоров. Рабы, склонные к порокам либо имевшие дурной характер, стоили очень дешево. Вообще цены были довольно низкими. За хорошего невольника просили от 4 до 20 фунтов стерлингов. Раттер обнаружил, что в Мекке много старых и увечных рабов. Они не могли трудиться, и хозяева бросили их на произвол судьбы. Несчастные просили милостыню и зачастую умирали прямо на улице.
Раттер изучал фикх. Ситуация в священном городе поставила его в тупик. Действительно, соблюдение норм исламского права приводит к полному уничтожению рабства. Согласно Корану, освобождение невольника – это один из лучших поступков в глазах Аллаха. Но Мекка жила по собственным законам. Черчвард был потрясен, узнав, что рабы составляют 2/3 городского населения. Он предложил знакомым мекканцам подписать петицию против рабства – и, разумеется, получил отказ.
Коббольд также испытала шок, увидев, что невольники есть в каждом доме. Пытаясь преуменьшить масштабы катастрофы, она заявила, что рабы «абсолютно счастливы». Мекканцы якобы воспринимали их как членов семьи, В подтверждение своих слов леди Эвелин приводит трогательный пример. Старушка-рабыня хотела оттаскать за уши Абдуллу – сына хозяина. Рослый Абдулла подхватил ее и поцеловал. Хочется верить в правдивость этой истории. Но в то же самое время сотни невольников погибали от голода и побоев, а также подвергались истязаниям со стороны владельцев.
Помимо рабства в Мекке процветало невежество. Местные суеверия упоминаются во всех европейских отчетах. Раттер рассказывает, как мекканцы лечились. Они переписывали на лист бумаги стих из Корана и вымачивали бумагу до тех пор, пока чернила не смывались. Больной должен был помолиться, выпить подчерниленную воду – и выздороветь.
Мекканцы не знали элементарных вещей, широко известных к первой четверти XX века. Когда Раттер находился в священном городе, произошло лунное затмение. Его спросили: «Какая луна ярче? Ваша в Дамаске или эта?» «Луна одна, – ответил Раттер. – Та, которую мы сейчас видим, – это та же луна, которую видят сирийцы, египтяне, индийцы и люди всего мира». Горожане не поверили. Тогда Раттер сослался на аят, где о луне говорится в единственном числе: «Не поклоняйтесь солнцу и луне, а поклоняйтесь Аллаху, который сотворил их, если вы Его почитаете!» (Коран 41:37). После жаркой дискуссии мекканцы согласились с тем, что луна одна.
Черчвард прибыл в Мекку, когда в небе появилась комета Галлея, Горожане считали, что путнику, «пришедшему с такой звездой», сопутствует удача, Черчвард сказал: «Это совпадение. Люди вычислили периодичность, с которой комета пролетает над землей». «Покайся! – закричали разгневанные мекканцы. – Это дело Аллаха, и люди ничего об этом не знают!»
Также Черчвард рассказывает историю индийского паломника, который привез в Мекку фонограф. Он хотел немного заработать, чтобы оплатить хадж. Индиец стоял на базаре, и фонограф проигрывал разные мелодии. Собралась толпа. Горожане с удовольствием слушали музыку. Но когда пилигрим попросил денег, мекканцы закричали: «Злые духи вошли в Город Божий!» Хаджи арестовали и притащили к судье. Кади велел продемонстрировать, как работает «дьявольская машина». Желая смягчить обвинителей, индиец запустил песню, восхваляющую пророка Мухаммеда. Но судья страшно испугался. «Владение такими устройствами противоречит правилам Мекки!» – загремел он. Кади лично расколотил фонограф молотком. Паломник очутился за решеткой.
Но мекканцы не могли остановить научно-технический прогресс. Вскоре новые технологии изменили Город Аллаха до неузнаваемости.
Назад: Глава 8 Тысячи мертвых верблюдов
Дальше: Глава 10 Кровь и бетон
